– К черту все эти рекламные деньги! – рычал Пит Фишер. – Неужели мы должны быть сводниками, которые продают свою газету тому, кто предложит больше бабок? Мне плевать, сколько денег у универмагов «Ксавье? Сэндлер», наши рекламодатели не должны диктовать нам издательскую политику! Я не хочу поступаться своими принципами.

Стены редакции «Сан-Франциско Глоб» и «Бэй Сити Ревью» сотрясались от разъяренных выкриков Пита Фишера, главного редактора обеих газет. На созванной им в это воскресное утро летучке он только и делал, что пререкался с Картером Данлопом, главным экономическим и юридическим «Уорнек Комьюникейшенс».

Джесси наблюдала за перепалкой с нарастающим раздражением. Последние две недели она активно участвовала в том, что Мэтт любил называть «штабом военных действий». Он хотел как следует натаскать ее перед тем, как она приступит к руководству компанией, а также – перед приближающейся свадьбой. Мэтт быстро сообразил, что чем больше будет знать Джесси, тем труднее будет Люку убедить ее использовать свое влияние и право вето против интересов «Уорнек Комьюникейшенс». Джесси решила общаться с Люком с позиций знания.

– Никто не предлагает поступаться принципами, Пит, – пытался возражать Данлоп. – Но зачем ссориться с таким влиятельным человеком, как Сэндлер, из-за кричащего заголовка на первой странице?

– Может быть, мы вместо этого напишем хвалебную статью? – злобным тоном поинтересовался Фишер. – Твой приятель Ксавье обрадуется.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Данлоп.

– Что твой партнер по игре в гольф не имеет права пользоваться своей дружбой с тобой для подобных целей.

Данлоп вскочил со стула.

– Сукин сын! Моя личная жизнь не имеет к этому никакого отношения. В конце концов, мы журналисты, отвечающие за свои слова, а не свистуны какие-нибудь. Никаких формальных обвинений против сети магазинов выдвинуто не было. Все, что у нас есть – это голословные утверждения! Напечатав это, мы можем потерять нечто – большее, чем рекламу Сэндлера. Мы можем остаться в исподнем, если он подаст на нас в суд за причинение ущерба его бизнесу.

Фишер тоже встал.

– На него был подан иск. Два месяца назад какой-то мужчина связал одну из уборщиц и заставил ее сделать ему минет.

– Эти обвинения были отклонены, – .возразил Данлоп.

– Правильно, потому что истица отказалась назвать человека, который это сделал. Кто-то угрожал ей, Картер, и мы начали заниматься этим делом сразу после подачи иска в суд. Моя лучшая журналистка собирала информацию в течение недели. Она сфотографировала дырки в стенах примерочных комнат и нашла еще трех женщин – уборщицу и двух продавщиц – которые заявили, что подвергались сексуальному преследованию. Они не сообщали об этом в полицию, потому что менеджер магазина пригрозил им увольнением.

Данлоп с сожалением покачал головой.

– Они всего лишь свидетельствуют против менеджера, Пит. Этого мало. Нельзя так рисковать Воздух, с шумом вырывавшийся из ноздрей Пита Фишера, мог бы быть огнем.

– У них просто круговая порука, черт возьми, и в этом-то все и дело! Какой-то подонок грязно пристает к женщинам в одном из самых шикарных универмагов города. Если об этом не расскажем мы, нас опередят газеты Окленда или Сан-Хосе.

Атмосфера становилась все более и более наэлектризованной, и Джесси взглянула на Мэтта, который сидел напротив нее за столом для заседаний красного дерева. Она не понимала, почему он не вмешивается. Он даже не сделал попытки выступить в роли третейского судьи, но периодически бросал взгляды на Джесси, словно для того, чтобы понять, как она относится к этим перепалкам в редакции «Глоб».

– Это тема для статьи на первой странице, – во весь голос настаивал Фишер.

– Даже если Сэндлер не подаст на нас после этого в суд, он почти наверняка свернет свою рекламу, – предостерегал его Данлоп. – Таким образом, оперативные расходы увеличатся, а оборот уменьшится. Мы не можем себе этого позволить, черт возьми.

– Я бы не возражал, если бы он свернул рекламу. Если Сэндлер может нас купить, это означает, что любой может. – Фишер повернулся к Мэтту. – Что по этому поводу думаешь ты?

Мэтт оперся локтем о стол и задумчиво погладил подбородок.

– Прости, Пит, – наконец сказал он. – На этот раз я на стороне Картера. Мы должны быть предельно осторожны. Наши тиражи падают. Газета не в самом лучшем состоянии. Поэтому мы должны держать себя в очень строгих рамках.

Фишер с размаху опустил ладонь на стол.

– Тогда найди себе менеджера-пограничника! С меня достаточно. Я слагаю с себя эти обязанности.

Угроза Фишера повергла присутствующих в шок. Внезапно воцарившаяся тишина представляла странный контраст с бранью, которая звучала в этой комнате все утро. Главный редактор обводил своих коллег хмурым взглядом, словно обвиняя каждого из них в предательстве. Мрачно встряхнув головой, он направился к двери.

Джесси снова глянула на Мэтта, ожидая, что он вмешается. Газета не могла себе позволить остаться без Пита Фишера, так же, как она не могла себе позволить остаться без рекламы Сэндлера. Безусловно, Мэтт знал, что необходимо как-то смягчить ситуацию. Некоторое время назад Джесси почувствовала, что конфронтация между редакцией и финансовым советом газеты достигла высшей точки. «Глоб» была царством, раздираемым внутренними противоречиями. Мэтт, который исполнял обязанности президента и председателя редакционного совета, как правило, держал ситуацию под контролем и примирял враждующие стороны. Почему же он ничего не предпринимает?

– Господи, Пит, – сказал Мэтт, поднимаясь со стула, – это совсем на тебя не похоже, парень. Ты не из тех, кто может бросить свое дело.

– Я ничего не бросаю! – огрызнулся Пит. – Под меня ведется подкоп. Меня выживают. Если газетой управляют наши рекламодатели, непонятно, зачем им нужен я!

– Подождите минуту, Пит! – вскочила на ноги Джесси. – По-моему, мы кое-что не учли.

Встретившись со скептическим взглядом Пита, она повернулась к остальным сотрудникам и почувствовала, как ее происхождение словно выпячивается вперед. Она была девчонкой из бедных кварталов, не имевшей даже аттестата средней школы. На заседаниях редакции она держалась с достоинством, но сомневалась, что имеет хоть какой-нибудь авторитет для этой компании преуспевающих и надменных людей с университетским образованием.

Джесси была совершенно не из их слоя, но оставаться в тени она больше не могла. При всей умудренности эти люди были слишком упрямы.

– При всем моем уважении к вашим взглядам, джентльмены, корень проблемы, по моему мнению, лежит гораздо глубже вопросов доходной рекламы и оборота газеты. Простите мою прямоту, но проблема начинается здесь, с вас.

По комнате пополз еле слышный гул, во Джесси это не остановило. Если бы она замолчала, у нее, скорее всего, не хватило бы смелости начать еще раз.

– Вы так заняты тем, чтобы почва не ушла у вас из-под ног, что не замечаете действительного положения вещей, – продолжала она. – Да, «Уорнек» построен из разных группировок, но эти части должны образовывать единое целое. Когда вы объединяетесь в вооруженные лагеря и пытаетесь воевать друг с другом, вы разрушаете самих себя. Погибнет газета – погибнете и вы.

Джесси прекрасно видела, как сужаются глаза и деревенеют плечи у слушавших ее. Им явно не нравилась ее лекция о том, что надо работать в одной команде, и она едва ли могла их обвинять. Тем не менее она не умолкла.

– Все утро вы противопоставляете журналистскую честность соображениям выгоды. И то, и другое крайне важно для благосостояния газеты, но не кажется ли вам, что в эту проблему вовлечены и другие аспекты? Разве у нас нет определенной ответственности перед читателями? Мы существуем за их счет. Разве Первая поправка не обязывает нас держать наших подписчиков в курсе всех новостей?

Джесси обвела взглядом всех присутствующих, точно так же, как это сделал Пит Фишер.

– Сегодня воскресенье, не так ли? Где же ваши жены и дети? Скорее всего, они отправились за покупками. А теперь представьте себе, что в этот самый момент ваша дочь примеряет новое платье, а какой-то мерзкий тип подглядывает за ней в дырочку или даже пристает к ней.

Это было личное обращение к профессиональной объективности, но Джесси была твердо убеждена в том, что газета и вообще вся компания загнивают именно потому, что ее сотрудники исключили личностный фактор из своей редакционной политики. Она уже успела почувствовать, что и для нее в этой газете найдется ниша. Она не была ни репортером, ни экономистом, но как представительница общества могла рассказать о его потребностях и нуждах и предложить свежую перспективу, которая могла бы уравновесить два этих аспекта. Выгодная реклама и злободневные репортажи были двумя неотъемлемыми составляющими их общего дела. Никто не отрицал их первостепенную роль, однако и о политике газеты тоже стоило подумать.

– Я на стороне Пита, – более мягким голосом сказала она. – Я считаю, что эта тема заслуживает первой страницы, но мне бы хотелось, чтобы наше выступление было справедливым и сбалансированным, поэтому надо дать Сэндлеру возможность возразить. Может быть, нам удастся убедить его, что, как только проблема будет решена и безопасность клиентов и персонала гарантирована, мы продолжим публиковать его рекламу. Возможно, мы даже предложим ему некоторый объем бесплатной рекламы.

Быстрый взгляд на чуть было не ставшего опальным главного редактора дал Джесси понять, что он ее поддерживает. Пит Фишер улыбнулся и показал ей поднятые вверх большие пальцы. Картер Данлоп разглядывал ее с откровенным и настороженным интересом, а Мэтт Сэндаски напоминал пораженного учителя, самый тупой ученик которого только что сдал трудный экзамен.

Предзакатное солнце щедро залило золотым светом подножия гор Санта-Круз. Джесси подъехала на своем черном «ягуаре» к воротам «Эха». Машину когда-то подарил ей Саймон – это было драгоценное свидетельство его благодарности. Она действительно многим рисковала, спасая его жизнь, и с тех пор в память об этом носила шрамик на губе. Сначала Джесси отказалась от подарка, но уже после их свадьбы обнаружила, что этот роскошный зверь так и стоял в гаражах Саймона, словно дожидаясь, пока новая хозяйка будет готова его принять.

Выключив мотор, Джесси откинулась на сиденье и закрыла глаза. Она была так утомлена, что едва дышала. Последние две недели изнурили ее ум постоянными сомнениями и необходимостью принимать решения. Этот «курс обучения» подтвердил ее решимость принимать участие в управлении компанией, а не просто присутствовать на заседаниях редакции. Поддержка Мэтта тоже укрепляла ее. Если бы только ее жизнь могла и дальше идти так, как в эти последние несколько дней.

С этой несбыточной надеждой она вышла из машины. Раскатистая музыка Пуччини приветствовала ее, когда она вошла в дом. Джесси поморщилась и коснулась рукой лба. Видимо, Джина пыталась пристрастить Мэл к итальянской опере или наоборот. Если бы не чрезмерная громкость, от этих звуков можно было бы получить своеобразное и острое удовольствие.

– Мама! Buona sera! – воскликнула Мэл, когда Джесси появилась на пороге гостиной. – Пойди посмотри, что мы с Шелби сегодня делали. Тебе это должно понравиться.

Меньше всего на свете Джесси сейчас хотелось общаться с Шелби, но у нее не было сил сопротивляться Мэл, которая за руку поволокла ее через вестибюль и террасу в розовый сад, к беседке. Она давно уже не видела свою дочь такой оживленной. Казалось, после приезда Шелби астма Мэл чудесным образом исчезла. Она даже дышала легко.

– Что ты мне хочешь показать? – спросила Джесси. Кусты были украшены гирляндами цветов из разноцветной папиросной бумаги. Шелби ждала их около застекленной беседки, увешанной воздушными шариками, гирляндами и китайскими фонариками всех цветов радуги. Под лучами заходящего солнца все это напоминало пугающую сцену из фильма Феллини. Джесси снова захотелось поморщиться, но она не смогла. Затаив дыхание, Мэл ожидала ее реакции.

– Это для свадьбы, – объяснила Мэл; – Я хотела, чтобы завтра, когда ты будешь выходить замуж, все выглядело красиво. Тетя Шелби помогала мне.

Джесси укоризненно взглянула на Шелби, которая должна была бы понимать, что делает. Завтрашняя церемония ни в коей мере не будет праздничной. Джесси предпочла бы быструю гражданскую регистрацию в мэрии: в их маленьком городке любое публичное действо вызовет взрыв сплетен и пересудов.

Шелби сделала большой глоток из бокала с вином, который она держала в руках.

– Зато Мэл порадовалась, – сказала она, слегка пожав плечами. – Кроме того, я не думаю, что несколько воздушных шариков все испортят.

На одном из белых металлических садовых столов в корзине со льдом стояла бутылка красного вина.

– Выпьешь? – спросила Шелби, снова наполняя свой бокал. – Судя по твоему виду, немного вина тебе не помешает.

– Давай, мама, – покашливая, сказала Мэл. – Выпей вина. Итальянская мама Джины говорила ей, что вино хорошо для любых случаев, даже fifa matrimonio. Ты же невеста и должна волноваться.

– Я как-нибудь справлюсь, – сухо ответила Джесси. Она начала понимать, что происходит. Мэл, без всякого сомнения, учуяла напряженность между ней и Щелби и хотела их как-то примирить. Она не переносила, когда мама ссорилась с наводнившими дом «родственниками». Джесси с усмешкой вспомнила свою недавнюю тираду о командном духе, обращенную к сотрудникам газеты. Если «Уорнек Комьюникейшенс» представлял собой царство, разделенное надвое, то что же говорить об «Эхе» похожем на вооруженный лагерь?

С момента отъезда Люка Джесси прилагала все усилия, чтобы как можно реже видеться с Шелби. Сцена в его комнате, свидетельницей которой она стала, казалось, навечно застыла в ее памяти, как своего рода последняя пощечина. После этого Шелби вела себя безупречно – разумеется, в ее понимании. Но Джесси знала, что не стоит верить в чудесные превращения, когда они происходят с ее сестрой.

– Мама? – прервала Мэл ход ее размышлений. – С тобой все в порядке?

– Это прекрасная тема для обсуждения. – Скинув свои туфли-лодочки, она упала на один из металлических стульев и притянула Мэл к себе. – Я выпью вина, Шелби. Спасибо.

– Тебе нравятся украшения? – настаивала Мэл, усаживаясь на соседний стул.

– Очень, детка. Они… праздничные.

– А что ты завтра наденешь? – спросила девочка, глядя на нее любопытными голубыми глазами.

– Правда, что ты наденешь? – включилась в разговор Шелби, протягивая Джесси бокал вина. Она села на стул верхом, обхватив его своими обтянутыми джинсовой тканью ногами.

Джесси не позволяла себе думать о таких мелочах, как ее подвенечное платье. Она только сейчас начала смиряться с мыслью, что этот брак вообще состоится.

– У меня есть юбка до самого пола от «Александр Джулиан».

– Ты с ума сошла, – резко оборвала ее Шелби. – Она же черная, да?

– Мама, только не черное! – завопила Мэл, подскакивая и ударяясь головой о колено Джесси.

– Сейчас же весна, – сказала Шелби. С некоторым ужасом Джесси подумала о том, что ей действительно придется отказаться от ее защитного цвета. Эта мысль заставила ее вздрогнуть – словно какой-то психологический щит исчез. Если бы можно было получать силу от определенного цвета, она бы это делала.

– «Александр Джулиан» – это именно то, что надо, – настаивала она. – Ведь кроме членов семьи никого не будет.

– У-У-У – разочарованно протянула Мэл, глядя на Шелби. – И зачем мы тогда все украшали?

– Мы наденем розовые платья в горошек с фиолетовыми оборками, – заверила девочку Шелби. – Мы с тобой будем такими яркими, что священнику придется надеть солнечные очки.

Казалось, Мэл сочла это забавным. Она принялась хихикать, и Джесси в который раз позавидовала способности Шелби заставить ее смеяться. Девочка с такой готовностью перенимала бесшабашный, с некоторым налетом невоспитанности, стиль ее сестры, что Джесси становилось ясно: ее дочери не хватает радости в торжественных к угрюмых стенах «Эха». Джесси понимала, что это здоровье Мэл заставляет ее быть чрезмерно беспокойной матерью, но ведь существовали и другие опасности, другие угрозы.

Появившаяся Джина сообщила, что на обед будут каннеллони, любимое итальянское блюдо Мэл. Шелби тоже взяла пахнущую специями тарелку. Джесси слишком устала, чтобы есть самой, и с некоторым облегчением отослала Мэл в детскую.

– Ешь побольше сыра, – прокричала она девочке вслед. – И никакого вина!

– Вот они, матери, – вздохнула Шелби. Подобрав под себя ноги, Джесси медленно пила вино и смотрела на последние лучи янтарного света, исходившие от спускавшегося в Тихий океан солнца. Соленый запах отлива заглушал даже тяжелый аромат роз. Джесси казалось, что она целиком погрузилась в эту завораживающую смесь запахов и розово-золотое лучащееся сияние. Это успокаивало душу, но не могло прогнать странную тишину между ней и Шелби.

– Что ты сказала Люку о Мэл? – спросила Шелби.

Неизбежный вопрос. Джесси давно уже его ждала. Отставив бокал, она ответила:

– Я сказала ему, что Мэл – дочь Саймона. Моя и Саймона.

– Он поверил?

– Нет, но он готов принять эту версию.

– Интересно, – пробормотала Шелби, откидываясь на спинку стула и как будто бы изучая эту идею. – И еще интереснее будет, если он когда-нибудь обнаружит истину, не так ли?

– Что ты имеешь в виду? – немедленно насторожилась Джесси. Шелби была более чем способна на шантаж, что она уже успела доказать.

– Ничего особенного. Я просто спрашиваю, не думала ли ты о том, что надо сказать ему правду. Не стоит начинать семейную жизнь, строя свои взаимоотношения с мужем на лжи.

Джесси встала и отошла от стола. Сделав несколько шагов, она повернулась и заговорила низким и дрожащим голосом:

– С каких это пор ты беспокоишься о том, чтобы в основе отношений не лежала ложь, Шелби?

Не отводя глаз от бокала с вином, который она старательно крутила в руках, ее сестра ответила:

– Я явно потянула за больной нерв. Прости, что вообще завела этот разговор.

Джесси не могла так легко оставить эту тему. Она слишком хорошо знала Шелби. Ее сестра действительно задела нерв, и она не выпустит скальпель из рук до тех пор, пока не добьется нужной реакции.

– Не пытайся управлять мной, Шелби, не допускай такой ошибки. Я не отношусь к тем легионам льстецов, которые окружают тебя. Твое актерство может поразить Люка. Возможно, много лет назад оно воздействовало на Хэнка. Но на меня оно не производит никакого впечатления.

– На Хэнка? – поражение переспросила Шелби и немедленно приняла оскорбленный вид.

– Неужели ты будешь утверждать, что между тобой и нашим приемным отцом ничего не было?

– Черт побери, конечно, что-то было. Но, Господи, Джесси, мне было всего пятнадцать лет. Это было просто надругательство над ребенком.

Шелби резко переменила позу, и вино пролилось на стол. Она села прямо, словно готовая к прыжку хищница.

Джесси вернула сестре ее обвиняющий взгляд.

– Я и не говорю, что это было не так, Шелби. Но это ведь тебя не удержало от того, чтобы пытаться его очаровать? Когда его соблазняла ты, это было мало похоже на надругательство над детьми.

Джесси чувствовала, как во время этой речи ее желудок сжимается. Как всегда, воспоминание об этой ситуации вызывало у нее отвращение – до тошноты. Она никогда не подвергала сомнениям вину Хэнка. Он был взрослым человеком, и ответственность лежала на нем. Как бы Шелби ни искушала его, он не должен был распускать руки. Но в годы их с сестрой отрочества ее раздражало, что Шелби превращалась в нимфетку всякий раз, когда ей было что-то нужно.

Джесси отчаянно пыталась как-то понять это, выяснить, что же движет Шелби. Она всегда была красивой и еще девочкой стала напоминать Линетт, их мать. Но во всем остальном она отличалась от матери. Однажды Шелби торжественно поклялась Джесси, что никогда не станет жертвой, подобно Линетт, никогда не позволит мужчине унижать ее. Она не позволит им пользоваться ею, а будет использовать их сама. Даже тогда, казалось, она уже обладала фантастическим чутьем на моральные недостатки представителей противоположного пола и инстинктивным умением оборачивать их слабости в свою пользу. Может быть, это был ее способ самозащиты. Когда-то Джесси была способна понимать и прощать этот защитный импульс, но потом, когда Шелби направила свои обольстительные чары на Люка, она утратила это сочувствие раз и навсегда.

Шелби расхаживала по беседке взад-вперед в задумчивости.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову.. Нет, о чем же я говорю? Конечно, нет. Ты даже и догадаться не могла, что я пыталась защитить мою маленькую сестру. Как ты думаешь, что бы делал Хэнк, если бы меня там не было, Джесси? Он бы приставал к тебе, черт побери. Он бы обязательно тебя совратил.

Кончик носа Шелби покраснел, а ее глаза наполнились слезами. Джесси видела их блеск, слышала ее хриплый голос, и ей очень хотелось поверить в ее искренность. После стольких лет она была по-прежнему полна желания хоть на мгновение усомниться в «достоинствах» своей сестры, но это было невозможно. Слишком часто она ее предавала.

– Если бы Хэнк хоть раз посмотрел на меня так, как смотрел на тебя, я бы убила его.

– О, не надо быть такой праведной, Джесси. Разве ты никогда не делала того, что не должна была делать?

Джесси подняла голову и на мгновение встретила взгляд Шелби, но не ответила.

– Конечно, может быть, я и управляла Хэнком, – продолжала рассерженная Шелби. – И что дальше? Он безо всяких колебаний пользовался этим. Он получил то, что хотел.

– Хэнк мертв, – напомнила Джесси. – Я сомневаюсь, что он этого хотел.

– Может быть, и нет, но он этого заслуживал, – откликнулась Шелби. – Этот человек был мерзавцем! Ему давно следовало размозжить башку. И мы обе знаем, кто это сделал, не так ли?

Луна, поднимавшаяся из-за голубоватых кипарисов, росших по краям ущелья, была похожа на диковинный драгоценный камень. Она не дошла и до половины, заставив Джесси вспомнить о легенде, которую Люк рассказывал ей, когда они были детьми. Это была красивая, но зловещая история о мальчике, чья жизнь навсегда изменилась в результате одного импульсивного, отчаянного поступка. Темнота заливала сад. Где-то далеко завыл койот, и Джесси содрогнулась при этом звуке. Она не ответила на вопрос Шелби. Безопасного ответа у нее не было – только иссушающая душу правда.