Каждому кривинцу известно, что при любом несчастье всегда есть виноватый, стоит только поискать хорошенько. Им самим искать нужды нет, их виноватые давно сосчитаны и подведены под общий знаменатель. А потому, когда от почтальонши Натальи муж переметнулся к привокзальной буфетчице, никого не удивило, что, зареванная Наталья побежала не в сторону железнодорожного узла, а в противоположную, к дому Анны Матвеевны, где с криками и матюгами выбила все стекла. Самой Матвеевны в этот момент дома не было, она вернулась, когда страсти улеглись по своим углам, как оседает на место поднятая колесами дорожная пыль, оставив возле побоища смущенного председателя.

— Анна Матвеевна, тут это… Непонимание вышло. Ты не волнуйся, зачинщики будут наказаны. А я завтра тебе хлопцев со стеклами пришлю, они все исправят.

Хлопцы у председателя, конечно, расторопные — работали, как песню пели. За пару часов поставили окошки на место и даже тряпочками протерли. Но исправить все даже им не под силу.

Через полгода у Никитиных нежданно-негаданно пала корова. Старая Нитиха клялась, крестя изгвазданный фартук, что за три дня перед смертью молоко в коровьем вымени скисло и плюхало в доильню готовой простоквашей. Стекла бить не стали, ограничились тем, что подкинули в огород Матвеевне дохлую кошку. Справедливости ради надо отметить, что у кривинских кошек судьба куда как злее: они угодили в виноватые еще в столь давние времена, что причина не сохранилась даже в детских страшилках, но преследовались упорно, из поколения в поколение. Матвеевна похоронила соратницу по несчастью все там же, под яблоней, и мстительно подумала, что в отличие от кошек, она не оставляет после себя потомства, а потому с ее кончиной у односельчан одной головной болью станет больше — пускай-ка попарятся, поищут нового виноватого.

Все это вспомнилось, едва Матвеевна переступила порог дома и наткнулась на распластанную посреди кухни мертвую кошку. Что односельчане на этот раз не при чем было ясно без намеков: Вася, урча, вытягивал из кошкиной брюшины фиолетовые кишки и жадно заглатывал их, как макароны-шпагати. Матвеевне стало не по себе, но на этот раз ругать Василия за кровожадность было бы несправедливо. Голод любую животину вынудит на крайности. Ветеринарша Люда недавно рассказывала очень похожую историю. Поехала она в отпуск по путевке в далекий южный санаторий, а кота случайно дома заперла — должна была соседке ключи оставить, но забыла. Весь отпуск переживала и боялась возвращаться домой. Думала, околел ее Мурзик и на хозяйской кровати разложился. А кот не пропал, нашел ведро картошки и за месяц почти все съел. Исхудал, конечно, страсть как, весь дом обгадил, но выжил. Васе в этой ситуации больше повезло — хватило силенок выбить дверную филенку. И хорошо, что он не начал терзать кошку прямо на улице, пугая сельчан, а сообразил притащить домой.

— Ну и петух у тебя, мать, — присвистнул Николай. — Птица-падальщик марабу.

Вася ревниво зашипел и поволок кошку под печь, оставляя на полу кровавую полосу.

— А в нашем Нижнем Кривино все петухи такие, — наврала Матвеевна, чтобы внести в стан врага ужас и смятение. Но зэки в ответ и бровью не повели, разбрелись по дому, кто куда.

Миша задернул занавески и включил телевизор. Николай нагрел ведро воды, выпросил мочалку с куском мыла и пошел на двор мыться. А Ряженка сразу же нырнул в подпол, проверяя, удобно ли там прятаться. Решил, что для полного комфорта надо скинуть вниз хозяйскую шубейку и байковое одеяло. Шубейку, скроенную мамой из пяти Жучек, одна за другой испустивших дух на страже дома, было жалко — семейная реликвия, как-никак. Но спорить с психическим Ряженкой Матвеевна не решилась. Сунула в требовательно протянутую руку и, бегло оглядев его вылущенный из ватника сутулый хребет, расстроилась — для статуи, как ни крути, мелковат. Ряженка, не подозревающий о далеко идущих планах на свой счет, остался логовом доволен и потребовал ужин. Свет зажигать зэки запретили, пришлось Матвеевне стряпать в нервном свете свечного огарка, который, казалось, колебался даже от мыслей, а от малейшего шевеления воздуха захлебывался истерикой и норовил спрыгнуть с обуглившейся нитки. И из-за этой световой нервозности Матвеевна думала очень осторожно, то и дело косясь за спину. Прикидывала, хватит ли у Васи силенок умертвить человека. Ряженка, конечно, так себе мужичонка: мелкий и худой, а Васенька за последнее время здорово вырос и теперь повыше колена будет. Но все равно петушиные размеры против человеческих ни в какое сравнение не идут. Или рост в этом деле не главное?

— Вась-вась, — позвала Анна Матвеевна. — Иди, Васятка, я тебе сальца отрежу.

В ответ под печкой мстительно треснула кошачья шкурка — за четырехдневное заточение Вася обиделся всерьез.

М-да… Проще всего, конечно, натравить Васю, пока зэки спят. Но тогда статую можно будет смело положить на грядку — спящий колхозник председателю не понадобится. Во время еды тоже можно попытаться. Они, когда едят, благостные, со спины подпустят. Но Лексеич мужик привередливый, и обедающий колхозник тоже может очутиться в огороде. Попросить их картошки накопать что ли? Так ведь рановато еще, не выросла картошка. А, может, дров поколоть…

— Слышь, кошелка, заколебала ты с хавкой ковыряться, — зашипел за спиной Ряженка. — Завязывай кулинарить, я сейчас с голодухи сдохну.

Свеча затрепетала, и сердце у Матвеевны дернулось от испуга вверх. Тьфу, черт тощий! Совсем неслышно подкрался, ни одна половица не скрипнула…

— Почти готово, — промямлила она. — Садитесь за стол.

Она смотрела, как молча, по-звериному заглатывают пищу незваные гости, как жадно рвут зачерствевший хлеб, и думала, что не напрасно кривинцы в ее сторону косились. Привела-таки она беду в деревню. Привела и в своем доме приютила.

Наутро Матвеевна была так рассеяна, что даже Ряженка это заметил:

— Ты чего это, плесень, сегодня в облаках витаешь? Строишь планы, как ментам нас заложить?

— Мне бы, сынок, дровишек. Для печки…

— Ну, уж дудки! Не для того мы с лесоповала лыжи смазали, чтобы на тебя корячиться.

— Ага, поняла, — согласилась с доводами Матвеевна и переключилась на кандидата номер два. — Николай, нам бы дровишек на вечер, а? Баньку бы затопили, попарились.

— Кому надо, тот на дворе помоется. Нам лишний раз светиться ни к чему.

— А давай, бабушка, я поколю! — откликнулся Миша. — Разомнусь. Сто лет дровишки не колол!..

— Да нет, Мишенька, не надо. Прав ваш главный, ни к чему лишний раз светиться.

— Да кто меня тут знает! Скажешь, племянник из города погостить приехал. Можно, Коль?

Николай равнодушно пожал плечами — делайте, что хотите.

— Супер! — обрадовался Миша. — Пойдем, хозяйка, топор мне дашь. А дрова у тебя какие? Березовые или сосновые?

— Разные, Мишенька, разные. Что найдем, то и колем. Вася, ты дома посиди.

— Да ладно, пускай тоже идет, — Миша, золотое сердце, готов был всех облагодетельствовать. — Прогуляется. Ты за свою птицу не волнуйся, я аккуратно работать буду, ничего с ней не случится.

— Да чего ему станется, — махнула Матвеевна, и про себя подумала: «С тобой бы беды не вышло». — Ой, что-то я топора не вижу. Всегда тут лежал. Куда засунула, не помню. Голова стала совсем дырявая. Как чего приберу — месяц ищу. Ну, бог-то с ним, потом найдется. Пойдем, сынок, чайку попьем…

— Так вот же топор! — Мишина наблюдательность свела на нет последнюю уловку. — Под крышей сарая воткнут.

— А… Ну, воткнут, так воткнут. Вася, пошли хоть ты. Я тебя булочкой покормлю.

Вася издевательски глянул и с места не тронулся. Стоял в сторонке и Пришлось и Матвеевне сесть на крылечко.