Сказать, что беседа с Вороном внесла какую-то ясность в произошедшее со мной, я не могу. Скорее, наоборот, напустила тумана. Туман, как известно, рассеивается под лучами солнца. Был солнечный майский день, и я под предлогом того, что беседа с Вороном чрезвычайно меня утомила, попросил позволения выйти немного проветриться. Я действительно чувствовал себя усталым. Кроме того, мне хотелось немного поразмыслить.

«Суждены нам благие порывы!» – сказал поэт (не помню кто). Я обо всем позабыл, едва только переступил порог. На свежем воздухе из моей головы выветрились все мои серьезные намерения. Потому что я впервые в полной мере почувствовал (и осознал) себя котом, то есть «четвероногим, покрытым шерстью, который издает звуки противные, когда голоден, и приятные, когда сыт».

Мы вышли во двор с Псом. После данного ему Ладой поручения Пес старательно делал вид, что опекает меня. Хотя мне казалось, что я ему не просто безразличен, а даже и противен. Но тут, я думаю, не виноваты ни он, ни я, а виноват только вечный антагонизм между кошкой и собакой. Позже между нами установилась устойчивая взаимная антипатия, перерастающая временами в откровенную нелюбовь.

Выйдя из подъезда, мы разделились. Я хотел просто погреться на майском солнышке, а Пес пошел искать укромный уголок для отправления своих естественных надобностей. Кстати, мелочь, но, возможно, и она отрицательно повлияла на развитие наших с Псом отношений: я мог воспользоваться туалетом, а Пес (такова уж собачья порода!) вынужден был оправляться во дворе, против чего выступала его врожденная человеческая стыдливость. В такие минуты он всегда старался спрятаться подальше от чужих глаз, что ему не всегда удавалось.

Теплое майское солнышко приятно пригревало. Я подставлял солнышку то один бочок, то другой, мурлыкая от удовольствия, наслаждаясь незнакомым прежде ощущением полного, абсолютного блаженства. Заботы не тревожили меня, они словно бы растаяли в солнечных лучах. Неясное, тревожное будущее, желание вернуться к привычной жизни в привычном облике, беспокойство о потерявших меня родных – все это не просто отступило на второй, третий или какой там еще план, нет, все это просто исчезло. Я был абсолютно счастлив. Букет не то чтобы незнакомых, но необычных запахов (сместились акценты, изменилась интенсивность) щекотал мои ноздри. Контейнер с мусором пах на удивление приятно, ошеломляюще-пьяняще благоухала молодая травка, а вот аромат французских духов, которыми неумеренно надушилась проходившая мимо женщина, заставил меня расчихаться. Я даже сел, потому что лежа чихать было неудобно.

В общем, я сел, чихнул – и увидел Ее.

Она была прекрасна.

Она была изящна, как китайская нефритовая статуэтка.

Она была грациозна, как Плисецкая в «Умирающем лебеде».

Она была нежна, как лепесток подснежника.

И вместе с тем в ней таилась сила пантеры перед прыжком.

От нежных своих ушек, просвечивающихся на солнце, и до кончика хвоста она излучала томную негу. В то же время – как это ни парадоксально – в ней чувствовалась порывистость молодой кобылицы.

Она была совершенством.

Ее длинную, точеную шейку узенькой красной ленточкой обвивал антиблошиный ошейничек. В ней смешалась кровь Сиама и Египта – гладкая блестящая шерсть, гордо посаженная головка, ноги бегуньи, темная полумаска вокруг изумрудных глаз. Полукровка, конечно (но кто из нас сегодня может похвалиться чистотой крови? Разве что какой-нибудь бультерьер, и то позвольте мне усомниться в целомудрии женской составляющей его предков. Кто-нибудь да согрешил). Но – полукровка – она буквально светилась благородством.

Она сидела метрах в пяти от меня, строго глядя в мою сторону своими искрящимися цвета изумруда глазами. Заметив мое восхищение – право, я не скрывал его! – она отвернулась с напускным безразличием и начала вылизывать без того белоснежную шерстку на спинке, изгибаясь всем телом. При этом время от времени она метала в мою сторону косые, как бы равнодушные взгляды.

Никогда прежде, в бытность мою человеком, и никогда после, в бытность мою котом, я не встречал такого совершенства и не испытывал такого упоения красотой.

Я встал – тоже с равнодушным видом, но краем глаза следя за ее реакцией, – потянулся несколько раз, выпуская когти и распушив хвост, и замер, чуть подрагивая хвостом. Мне не хватало дерева, на верхушку которого я мог бы забраться – в. Ее честь, разумеется, – мне не хватало крысы, которую я мог бы убить, мне не хватало кота, с которым я мог бы подраться.

Медленно, стелясь по земле, я двинулся в Ее сторону, но как бы мимо, как бы не замечая Ее. И вдруг я завел песнь котов. О том, как прекрасен этот мир под солнцем и под луною, но прекраснее этого мира моя возлюбленная, а самое прекрасное в этом мире быть вдвоем, вдвоем с возлюбленной, и – ах! – я сгораю от вожделения, ответь же на мой призыв, о моя возлюбленная!..

Там было еще много всего, в том же духе. Я не буду приводить здесь точный перевод – люди поют то же самое и всегда пели, я думаю. Только раньше эти песни называли серенадами, теперь именуют шлягерами.

Некоторое время она заинтересованно слушала, склонив набок хорошенькую головку, потом стала вылизывать правую переднюю лапку, призывно и вместе с тем скромно поглядывая на меня. О как мило мелькал ее розовый язычок! О как прелестна была ее лапка в аккуратном коричневом чулочке! О как я пылал страстью!

Я сел, обвив хвостом нижнюю часть тела, и, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, неотрывно глядя на нее, запел новую песню. Такие песни в наше спокойное время люди почти не поют.

Это был боевой марш и в то же время вызов соперника. Содержание было приблизительно следующее:

Вот такая вот песня. Немного хвастлива, но не судите слишком строго – это ритуальное песнопение, и никто не расценивает его с точки зрения заложенной в нем информации.

Моя кошечка, слушая мужественное мое пение, забыла об умывании. Она уставилась на меня горящими изумрудными глазами и, как и я, раскачивалась в такт пению, иногда даже пыталась подтягивать – мелодичным, нежным голоском, от звука которого мурашки бежали у меня под шерстью. Я уже не просто пылал, я превратился в факел, я рассыпался искрами и извергал фонтаны огня.

Откуда-то издалека донеслось ответное завывание – какой-то кот принял мой вызов и сообщал, что спешит на бой. Представляете, в каком накале я был, если не только не испугался, а, напротив, был счастлив и горд, что мне предстоит сразиться не на жизнь, а на смерть на глазах моей прелестницы.

Знакомое противное хихиканье остудило мой пыл. Я зашипел, будто действительно был костром, на который вылили ведро холодной воды. Я подпрыгнул на месте и застыл как изваяние. Из кустов, что росли неподалеку, вышла недавняя моя знакомая, бродячая кошка.

– И кто бы мог подумать! – протяжно мяукнула она, поймав мой злобный взгляд. – И петь он умеет! Поверишь ли, милочка, – обратилась она к хорошенькой кошечке, подойдя совсем близко, – он сумасшедший. Вчера я его застукала, когда он забавлялся со своей лапой, как котенок. А потом, потом он сам себя исцарапал! Да, да, собственной лапой порвал себе ухо – смотри, оно еще кровоточит… – Она бросила в мою сторону презрительный взгляд.

– Мазохист?! – воскликнула моя красавица и взглянула на меня уже не так, как прежде, а как смотрят на заспиртованного младенца в Кунсткамере.

– Он, конечно, красив, – продолжала бродяжка. – Я вначале была введена в заблуждение его импозантной внешностью. Я дажепредложила ему прогулку по крыше. И знаешь, что он ответил? – Она наклонилась к кошечке и шепнула пару слов в нежное розовое ушко.

– Боже, какой кошмар! – воскликнула моя прелесть своим музыкальным голоском.

– Я же говорю – нахал, – подтвердила бродячая кошка. – Но когда я увидела его развлечения, я все поняла. Он ненормальный. Мазохист. Может быть, даже садист. Так что держись от него подальше, милочка.

– Сексуальный маньяк! – мяукнула хорошенькая кошечка. – Какое счастье, что ты меня предупредила!

Я негодующе зашипел на бродяжку, выгнув спину и брызгая слюной. Когти сами собой вылезли из подушечек на лапах.

– Ты видишь?! – вскричала бродяжка. – Ты видишь, как он с женщиной разговаривает? Я думаю, он кастрат.

– Хуже! – хихикнула моя милая. – Он – импотент!

Они пересмеивались, перешептывались, сидя рядом друг с дружкой и не сводя с меня назойливого любопытного взгляда. А я не знал, что мне делать. Драться с женщиной? Да если бы только здесь не было хорошенькой кошечки, я бы с таким удовольствием вздул эту блохастую тварь!

Между тем вопль ответившего на мой призыв кота становился все громче, боец приближался к полю битвы. Еще мгновение – и передо мной стоял мой соперник, накликанный моим дурным языком. Я взглянул на него – и свет перед глазами померк, и каждая жилочка в моем теле задрожала. Не от ярости.

Это был поджарый, но крупный кот, закаленный в уличных боях. Он был одноглаз, одноух, и правый бок его представлял сплошной шрам, заросший кое-где рыжей шерстью. Его единственный глаз горел желтым огнем гнева. А когда я увидел его когти и зубы, я понял, что не жилец на этом свете. Прощай, ясное солнышко! Прощай, мама! Прощай, ведьма голубоглазая Лада! Все, все прощайте! Был я, кот, – и нет меня.

Бежать? Я настолько ослаб от ужаса, что вряд ли мог пошевелиться. Наверное, когда удав гипнотизирует кролика, тот, бедолага, испытывает сходное чувство. Осознание того, что пришла смерть, неотвратимая и немедленная, превращает вас в покорную жертву.

И я смирился с участью быть разорванным на части.

Рыжий встал передо мной в боевой позе – спина выгнута, когти выпущены, ноги напряжены, и все тело напоминает готовую развернуться пружину или скорее натянутую тетиву, с которой вот-вот сорвется смертоносная стрела, – и начал осыпать меня оскорблениями. Есть такой обычай у котов – перед дракой как следует изругать соперника.

Совершенно помимо моей воли я принял такую же позу и тоже начал браниться. Не потому, что собирался подороже продать свою жизнь, – я был уже трупом и знал это. Но то ли инстинкт, то ли проклятая привычка делать все по правилам заставляла меня выполнять требования сложного ритуала дворовой дуэли.

Кошки уселись поудобнее, чтобы наблюдать драку. Так сказать, заняли места в ложе бенуара. Моя любовь в непосредственной близости от смерти прошла, будто ее и не бывало. Сейчас я был одинаково зол на обеих подружек. Скажите пожалуйста, зрительницы! Любительницы гладиаторских боев! Кровожадные твари!

Но бродяжка вдруг забеспокоилась.

– Ой, не знаю, можно ли им драться… Все-таки он нездоров…

Она одним прыжком оказалась около Рыжего и начала тереться мордочкой о его плечо, что-то тихо мурлыкая ему и поглядывая на меня если не с сочувствием, то с жалостью. Рыжий выслушал ее, расслабился, бросил на меня презрительный взгляд единственного своего желтого ока, зевнул мне в лицо и повернулся ко мне своей грязной ободранной спиной. И удалился. Хорошенькая кошка разочарованно вздохнула, плотоядно облизнулась – ей так хотелось посмотреть на драку! – и отправилась за ним. Кошка-бродяжка тоже присоединилась к процессии, мяукнув на прощание: «Импотент!» – и хихикнув.

Мораль? Прежде чем начинать ухаживать за понравившейся вам особой, внимательно посмотрите по сторонам – не подглядывает ли кто из-за кустов.