Я испытывал чрезвычайно странное ощущение: будто плаваю, причем не в горячей мыльной воде, как бы парю в воздухе. В ванной комнате стоял какой-то резкий горьковатый запах; собираясь влезть в воду, я подумал, что его источает ароматическая соль. Теперь же до меня стало доходить, что этот аромат не столь безобиден. Голова казалась огромной, как воздушный шар, и такой же легкой, а зрению мешало еще что-то, кроме клубов пара, поднимавшихся к потолку. Все, что попадало в поле моего зрения, было окружено радужными кольцами. Очевидно, при каких-то иных условиях я счел бы это зрелище приятным, но только не теперь. В глубине моего сознания родилась паника, она росла вместе с ощущением беспомощности, словно я пытался звать на помощь сквозь подушку, которой меня стараются задушить. Но все мое тело было исполнено непреодолимой слабости, вытеснившей все желания и даже самую возможность двигаться: казалось, мой мозг существует совершенно независимо от тела. Голова лежала на краю ванны, и лишь то, что вытянутые ноги упирались в противоположный край, мешало мне соскользнуть в воду с головой с риском захлебнуться.

Но на этот счет мне, похоже, можно было не опасаться. В комнате послышались тяжелые шаги, а затем я почувствовал, как сильные руки взяли меня за плечи и подтянули повыше, так что моя голова и шея оказались над водой.

– Вам пора просыпаться, – сказал мужской голос с ярко выраженным немецким акцентом. – Пришло время немного поболтать, дружище.

Я попытался сфокусировать зрение своего единственного открытого глаза. Тщетно; мне удалось рассмотреть лишь несколько цветовых пятен, полускрытых клубами пара. Положение, в котором я оказался, представлялось кошмарным, поскольку я был не в состоянии собраться с силами, чтобы оказать хоть какое-нибудь сопротивление.

– Вы гонец от мистера Викерса, не так ли? – спросил обладатель немецкого акцента.

Мой язык казался распухшим и неповоротливым, как комок ваты, и мне пришлось напрячься, чтобы произнести:

– Да.

– И вы по его поручению направляетесь в Германию, не так ли? – Он говорил медленно, тщательно выговаривая слова. Если бы не это, я оказался бы не в состоянии понять его, так как в моих ушах раздавался непрерывный гул, напоминавший морской прибой.

– Да, – ответил я после паузы, показавшейся мне бесконечной. Я не хотел отвечать этому мерзавцу, напротив, желал бросить ему вызов, но, увы, я находился под действием распыленного в воздухе наркотика и не мог владеть своим телом. Сквозь полудрему, от которой я все еще не смог избавиться, я удивился, почему на допрашивающего меня немца не действует наркотик, которым я был усыплен.

– Вам нужно сделать что-нибудь еще, не так ли? – с фальшивым добродушием в голосе задал он следующий вопрос.

В этом вопросе скрывался какой-то подтекст, вызвавший у меня тревогу, но в моих мыслях была такая неразбериха, что я не смог уловить ее причину.

– Да.

Тут немец отбросил все попытки подделываться под добродушие.

– Что?! – вскричал он, будто подгонял упрямую лошадь.

– Какой-то шотландец, – пробормотал я, пытаясь преодолеть испуг. – Я должен что-то скрыть от этого человека, – вспомнилось мне. – Мне нужно найти его.

– Да, – нетерпеливо сказал немец. – Именно это вы должны сделать для Викерса в Германии, не так ли?

– Да. – Я был доволен тем, что могу отвечать правду, так как внезапно почувствовал, что неудовольствие загадочного немца может оказаться очень опасным для меня.

– Вы должны сделать в Германии что-нибудь еще? – резко спросил тот.

С непонятной мне самому, но отчетливой тревогой я услышал собственный голос. Тем же безмятежно-дремотным тоном он произнес: «Да».

– И что же?! – Судя по голосу, человек постепенно приходил в ярость, и страх, владевший мной, несмотря на окутывавшие тело и сознание дремотные облака, стал сильнее.

«Молчи, молчи!» – приказал я себе, но вновь услышал, как мой голос произнес:

– Попытаться разбогатеть.

То, что я не сказал о своем истинном задании, принесло мне облегчение, и я попытался, насколько это было возможно в моем положении, приложить все силы для того, чтобы это чувство не отразилось на лице.

Неведомый инквизитор окунул меня с головой в воду и держал так до тех пор, пока мне не показалось, что мои легкие вот-вот взорвутся. Повязка, похоже, начала сползать с лица, и я никак не мог ее поправить. Казалось бы, такая мелочь, но в эти минуты для меня не могло быть ничего важнее. Мне еще никогда не приходилось терять ориентировку в замкнутом пространстве, тем более в тесной комнатушке. Я, похоже, был не в состоянии определить, где верх, где низ, то есть где воздух, а где вода. И в довершение всех бед у меня было так мало сил, что я мог лишь слабо дергаться. Все сопротивление свелось к тому, что мне удалось обрызгать мучителя водой. Но его действия, как ни странно, пошли мне на пользу: сознание почти полностью очистилось от дурмана, и я вновь получил возможность управлять собой. Тут я почувствовал, что меня схватили за волосы и вытащили на воздух.

– Каким образом вы собираетесь разбогатеть? – спросил немец. Он бросил один-единственный мимолетный взгляд на татуировку, украшавшую мое запястье, и сразу же отвел глаза. – Жаль, что столько воды разлилось.

– Завещание. Отцовское завещание, – пробормотал я и приступил к многократно отрепетированной истории. – Он оставил деньги под опекой. А они мои, по всем законам мои. – Я сделал мысленное усилие, чтобы не показать, что больше не нахожусь под действием дурмана, прежде чем он снова примется топить меня. Это оказалось труднее, чем я ожидал. Мне хотелось выскочить из ванны и задушить этого чертова немца. – Мне нужны деньги, чтобы платить адвокатам и судьям, будь они прокляты.

– Ах. Вот. Как, – раздельно произнес он, выпустил меня, шагнул к двери и с грохотом захлопнул ее за собой.

Как только он вышел, меня охватила дрожь: только сейчас паника запустила в меня свои ледяные когти. До этого момента я держался неплохо, учитывая безвыходное положение, в котором оказался, но в эту минуту осознал, насколько близок был к смерти. Утонуть в ванне захудалой гостиницы – что может быть постыднее. Может быть, Викерс прислал этого немца, чтобы тот помог мне свести счеты с жизнью? Может быть, Майкрофт Холмс ошибся, считая, что Викерс должен был узнать татуировку? А может быть, Викерс каким-то образом узнал, что я не тот, за кого выдаю себя? Я зябко съежился в горячей воде и стиснул зубы, чтобы они не стучали. Усыпляющее действие наркотика – а в том, что меня усыпили наркотиком, не могло быть сомнений, – кончилось. Мгновенно голова разболелась так, что недавние страдания, порожденные морской болезнью, показались мне приятным отдыхом. Грудь казалась заложенной, как при сильной простуде. Все, что мне удалось сделать, – это принять такое положение, в котором я мог бы выбраться из ванны, когда окажусь в силах подняться на ноги. Я подумал о блокноте с ключом к шифру, который держал в руке и вовремя уронил на дно чана, прикрыв своим телом. Конечно, он размок и стал непригоден к использованию. Я проклял свою неосторожность. Голова разболелась еще сильнее, будто в ней разорвалась бомба.

Когда я вновь пришел в себя, вода уже совсем остыла, а ванная была погружена во мрак. Голова гудела, словно неподалеку непрерывно били в большой гонг, а суставы не гнулись и скрипели, как несмазанные ворота. Я, дрожа от холода, с трудом вылез на пол, завернулся в полотенце и попытался согреться, размахивая руками и усиленно растираясь. Хотя мне было все так же холодно, как утопленнику, плавающему в Северном море, но сознание все больше прояснялось, и мне уже не казалось, что я при любом движении могу упасть в обморок от слабости. Напялив халат, я потянулся за костюмом и без удивления обнаружил, что его тщательно обыскали, а мой нож пропал.

К своей великой досаде, я знал, что мне следует жаловаться, иначе может последовать еще один допрос, и, вероятно, еще менее приятный, чем тот, который устроил мне немец, сидевший на краю ванны. Поэтому я завернулся в халат и поплелся вниз по лестнице, громко призывая хозяина. По моему тону любой должен был понять, что со мной никакие штуки не пройдут.

На мои крики из какой-то двери, наверно из собственных комнат, выбежал хозяин. Я, в образе дурно воспитанного и готового к решительным действиям мистера Джеффриса, стоял в холле, уперев руки в боки.

– Куда вы обращаетесь, когда в вашей гостинице оскорбляют, а может быть, и грабят людей, путешествующих по поручению своих хозяев? – грубо спросил я.

– Мистер Джеффрис, – ответил хозяин, – умоляю вас, говорите потише… – Мрачное выражение лица делало его похожим на настороженную собаку, которая не может решить, завилять ли ей хвостом или зарычать на прохожего.

Я немедленно закричал в полный голос:

– Ах, так вы не хотите, чтобы другие постояльцы знали, что с ними может случиться в вашем заведении, вот что! Вы хотите, чтобы на них нападали так же, как на меня? – Я решительно шагнул вперед. Сказать по правде, моя голова болела так, словно череп грызла стая мышей, а лента, закрывавшая глаз, жгла голову так, словно была сделана из раскаленного докрасна металла. – А почему бы мне не предупредить несчастных о порядках, которые вы завели в своем притоне?

– Мистер Джеффрис… – пытался протестовать хозяин.

– Да, – воинственно продолжал я. – Я должен предостеречь их, это моя обязанность. Вы не согласны со мной?

Действие моих язвительных насмешек оказалось куда сильнее, чем я предполагал. Хозяин в страхе съежился.

– Может быть, будет лучше, если вы сначала расскажете мне, что произошло? Я вижу, что вы расстроены.

– Вы называете это «расстроен», – ядовито воскликнул я. – И вы чертовски правы. Любой, у кого в черепушке осталась хоть капля мозгов, расстроился бы. – Мне очень хотелось лечь и закрыть глаза и лоб прохладным компрессом, но я не мог позволить себе отвлечься. – Так вот, раз уж вы так хотите знать: только я успел лечь в ванну, как какой-то здоровенный мерзавец, животное, ворвался ко мне и принялся топить меня.

– Топить вас? Но почему? – опешил хозяин.

– Хорошо вам спрашивать, – огрызнулся я, пытаясь сдержать тошноту, нахлынувшую на меня, когда я слишком резко качнул головой. – Он хотел выудить из меня сведения, не остановился перед насилием. Думаю, что он подсыпал мне в воду какого-то дурману, иначе с чего бы у меня так раскалывалась голова. Мой хозяин будет очень недоволен вашей работой, – добавил я и посмотрел, какой будет реакция на эту угрозу.

– Par bleu, кому же такое может прийти в голову? – Но его глаза бегали, и я проникся уверенностью, что он знает ответ на этот вопрос, хотя вряд ли сознается в этом. Он боялся, но не меня. Из этого следовало, что человек, напавший на меня, или не был агентом Викерса, или же хозяин не очень боялся, что я пожалуюсь своему лондонскому патрону. Но кто же тогда этот немец и почему он хотел утопить меня?

– Вам стоит получше заботиться о других своих постояльцах. Вдруг эта скотина попытается взяться за кого-нибудь еще? Вот так-то. Мистер Викерс будет очень недоволен.

Я несколько усилил свою предыдущую угрозу в надежде, что имя все же заставит хозяина заволноваться, и с изумлением увидел, что тот побледнел и перекрестился.

– А, вам это не нравится? – воскликнул я. – Ладно, тогда попытайтесь выяснить, кто же все-таки напал на меня. – С этими словами я стиснул зубы, чтобы приглушить головную боль, и, двигаясь с преувеличенной осторожностью, как пьяный, направился в свой номер.

Закрыв за собой дверь, я увидел, что номер обыскивали. Моя одежда была разбросана по полу, ящики из комода вынули и тоже вывернули на пол, кровать отодвинули в сторону, матрас, сброшенный с кожаной сетки, валялся рядом. Пистолета, конечно, не было. Это не удивило меня, но все же привело в уныние. Я решил отложить осмотр багажа наутро. Может быть, завтра боль утихнет и голова будет работать лучше. Сейчас же я просто не мог доверять себе: у меня не хватало сил, чтобы быть внимательным. Поэтому я водрузил матрас на место, положил подушку и простыни и улегся.

Спал я очень плохо, меня преследовали кошмары, я проснулся на заре. Глаза слипались, и тошнота, вызванная наркотиком, хотя и стала слабее, но не прошла до конца. Одолевало неясное беспокойство. Я не мог понять, почему немец напал на меня. По поведению хозяина гостиницы я убедился, что это не был другой посланец Викерса; у того просто не было для этого оснований. Тогда кто же мог решиться на такой шаг, зная, что я нахожусь на службе у Викерса? Поняв, что, несмотря на слабость, снова заснуть мне не удастся, я сел в постели и принялся мысленно составлять список всех, кого встретил за прошедшие сутки. Был ли среди них кто-нибудь из противников Братства или, наоборот, кто-то стремился воспрепятствовать миссии, которую поручил мне Майкрофт Холмс? Я не решился доверить свои мысли бумаге, памятуя о том, что за мной с подозрением следит враждебная группа, если не две.

Хозяин не казался мне опасным. Скорее он был просто орудием в руках моих безжалостных противников. Вероятно, немец дожидался в гостинице моего появления; в случайную встречу совершенно не верилось. Значит, о цели моего путешествия знал кто-то кроме Викерса, и этот кто-то преследовал меня. Последнее открытие, естественно, не могло вернуть мир моей душе.

Я решил, что будет лучше собрать разбросанную одежду и навести хотя бы некоторый порядок в комнате, прежде чем горничная принесет утренний кофе и печенье на завтрак. Когда я поднялся, все мое тело откликнулось возмущенной болью. Самому мне показалось, что за минувшую ночь я постарел лет на сорок. Когда я принялся одеваться, все суставы хрустели, а спина и плечи совершенно не сгибались, словно в них вставили по ржавой железной свайке. Обуреваемый мрачными раздумьями, я создал отдаленное подобие порядка и подошел к туалетному столику, чтобы побриться.

Моей бритвы не было на месте. Помимо пистолета это оказался единственный пропавший предмет в комнате, и теперь, рассматривая щетину на подбородке, я пытался понять, зачем им понадобилась бритва. Затем в голову пришла еще одна неприятная мысль: на ней были выгравированы мои инициалы. Мои собственные, а не Августа Джеффриса. Я хмуро глядел на свое отражение в зеркале и размышлял, чем мне это может угрожать и как я могу предотвратить опасность. Размышления все еще требовали значительного усилия, но меня подхлестывал страх. Поэтому, когда горничная постучала в дверь, у меня был готов вполне приемлемый план.

– Хозяин уже поднялся? – резко спросил я вошедшую с подносом молодую женщину. – Я хочу поговорить с ним.

– Он… Он завтракает, – нерешительно ответила она.

– Скажите ему, что мне нужно сказать ему пару слов. Как только доест. Я хочу уехать через час и рассчитываю успеть поговорить с ним. – Я пронзил ее взглядом. – У меня украли бритву.

– Украли? Вашу бритву? – переспросила девушка, будто не могла понять этих слов. Глаза на юном лице стали огромными. – Но… – Поставив поднос, она поспешно вышла.

Кофе был очень крепким, к нему подали жирные желтые сливки. Когда я добавил их в кофе, получилась неаппетитная светло-бурая смесь. С трудом сделав несколько глотков, я отставил чашку в сторону. В нормальном состоянии я, пожалуй, смог бы осилить эту неприятную жидкость, но только не этим утром, с раскалывавшейся от боли головой и не прошедшим до конца страхом, заставлявшим меня шарахаться от любой незнакомой тени.

Когда я в конце концов покинул комнату, хозяин слонялся по холлу около лестницы. Я приветствовал его снисходительным кивком в стиле Августа Джеффриса и неприветливо сказал:

– У этого парня не вышло убить меня. Так он убежал с моей бритвой.

– Да, мне сказали о пропаже, – осторожно ответил хозяин, – но до сих пор ничего подобного не было.

– Ну а теперь есть, хотя кража совершенно бессмысленная, – сказал я самым наглым тоном, на какой был способен. – Правда, нужно признаться, что это была чертовски хорошая бритва, новая и острая. Я купил ее в лавке на Галлз-лэйн, прямо на выходе из Хай-олборна. Почти новая, на ручке монограмма. Я отдал за нее три соверена. – В моем голосе звучало огорчение от потери, но хозяин поглядывал на меня испытующе. Я понял, что он знает значительно больше, чем показывает.

– Вы сказали, с монограммой? – повторил он бесхитростно, как устрица, поглядев на меня широко раскрытыми глазами.

– Именно. Большое Г с завитушками. А это почти то же самое, что Дж, я заплатил за эту букву свои собственные деньги, и бритва моя. – Продолжая наблюдать за хозяином, я незаметно убавил агрессивности. – У меня была старая, но я выбросил ее, когда нашел такую конфетку.

– Ну что ж. Я, конечно, прикажу слугам как следует поискать ее, – ответил хозяин.

Его многословие окончательно убедило меня в том, что он знает о вчерашних происшествиях гораздо больше, чем считает нужным говорить. Хозяин тем временем раскрыл регистрационную книгу.

– Ваша комната оплачена вперед. Только распишитесь здесь и можете ехать куда хотите. – В его глазах мелькнул огонек жадности, свойственный всем представителям этой профессии, но я не оставил ему никакой надежды на чаевые. Джеффрис не мог бы поддаться на такие дешевые уловки.

Я дотронулся до шляпы и отправился на поиски железнодорожного вокзала. Всю дорогу я боролся с желанием оглянуться и попытаться выяснить, кто же за мной следит.

Из дневника Филипа Тьерса

Как М. Х. и подозревал, корреспонденция из Адмиралтейства была. Ее должны были доставить в то время, когда он находился в клубе. Обычно в это время в квартире находился я и принимал почту. Но на этот раз я отсутствовал и тем самым дал преступнику время начать поиски, а также возможность самому получить доставленный пакет.

М. X. убежден, что причина дикого разгрома остается неясной, поскольку преступник мог прекратить свои поиски, как только почта оказалась в руках. «Он искал не что-то бывшее в квартире, а то, что доставили туда», – заявил М. X., как только ему сообщили о том, что почта была отправлена. По отчету адмиралтейской почтовой службы он установил время налета. Если бы я вернулся на десять минут раньше, то смог бы предотвратить несчастье, но я находился у матери. М. X. просмотрел копии посланных ему документов, как обычно, раскладывая их перед собой на столе и скользя по ним взглядом. Он схватывает содержание настолько быстро, что я не успеваю за это время прочесть заголовки документов. Он признает, что работает с большим напряжением. «Чем скорее мы узнаем имя преступника, тем скорее я смогу отправиться в Европу на помощь Гатри».