Когда я пришел на вокзал, поезд только подходил к перрону. Так что я успел отправить Джеймсу очередную телеграмму и убедиться в том, что билет, который мне дали вчера по дороге в Дувр, был именно на этот поезд. Голова у меня все так же болела, мысли путались, в животе продолжались рези. Поэтому, когда выяснилось, что у меня билет в первый класс, я приободрился, надеясь отдохнуть после бессонной ночи. Я не желал никаких разговоров, от мысли о возможных попутчиках меня бросало в дрожь. Закинув саквояж в сетку, я принялся устраиваться поудобнее, чтобы провести следующий этап путешествия с наибольшей пользой для себя, проще говоря, как следует выспаться. Тем не менее я нет-нет да вспоминал об отправленной телеграмме. Содержание ее было следующее: «Не удовлетворен вашими действиями на сегодняшний день. Приложите все усилия, чтобы ускорить решение вопроса». Оставалось лишь надеяться, что я правильно вспомнил шифр. Несмотря на все попытки восстановить его в памяти, я не был уверен, что написал все так, как следует. Одна лишь мысль о возможной ошибке заставляла меня злиться на себя самого. Но, с другой стороны, что было бы, если бы записная книжка не промокла настолько, что все записи безвозвратно погибли! Вся операция провалилась бы, не успев толком начаться… и это после всех усилий, которые Майкрофт Холмс предпринял, чтобы подтвердить подлинность Августа Джеффриса. Я даже радовался гибели одной из рубашек – она оказалась настолько испачкана чернилами, что ее не спасла бы никакая стирка.

Когда поезд с грохотом тронулся, я попытался задремать. В мыслях проплыли события последних тридцати шести часов, и неотвязное ощущение досады на судьбу, Викерса и Майкрофта Холмса преследовало меня. Сидя с закрытыми глазами, я мысленно пытался рассортировать свои достижения и неудачи, когда дверь открылась и в мое купе вошла молодая женщина, одетая в траур.

– О! – воскликнула она по-английски. – Я не знала… Я думала, что буду одна.

– Я очень сожалею, – откликнулся я, но тут же вспомнил о своей роли и не встал ей навстречу. – У меня билет в это купе.

– Боюсь, что у меня тоже, – сказала она, глядя на меня с несчастным видом. Хотя ее лицо было скрыто вуалью, спускавшейся с широких полей шляпы, я все же разглядел голубые глаза и белокурый локон. Получилось очень неловко.

– Ну почему же, – ответил я, пытаясь сохранить хотя бы намек на хорошие манеры, но так, чтобы не скомпрометировать Джеффриса. – Что, у вас кто-то недавно помер?

Девушка была шокирована.

– Раз вам так хочется знать, моя мать умерла уже два месяца тому назад. – Судя по произношению, она была родом из Уорикшира, происходила из хорошей семьи и получила прекрасное образование.

– Довольно странно, что женщина в трауре разъезжает одна по Европе, – нахально сказал я. Честно говоря, как только открылась дверь, я заподозрил в своей попутчице шпионку Викерса или загадочных врагов, с которыми мне только что пришлось познакомиться. Хотя справедливости ради нужно заметить, что подозрение у меня вызывал любой, кто попадался на глаза. Головная боль еще больше усиливала опасения. Поэтому я разговаривал возмутительным тоном, но оправдывал это для себя дурным характером Джеффриса.

– Не знаю, зачем я отчитываюсь перед вами, но я еду к своему брату. Он служит в посольстве в Базеле. В британском посольстве. – Она опустилась на противоположное сиденье, вынула из дорожной сумки книгу и попыталась читать.

– Хотел бы я знать, какой это брат позволит своей сестре одной скитаться по незнакомой стране? – сказал я, глядя, как она раскрыла том Адама Беде и пролистала примерно треть романа в поисках места, где остановилась. – Как же этот британский посол позволил сестре путешествовать без сопровождающих? Он совсем бесчувственный, что ли? Я бы ни за что не отпустил свою сестру в одиночку разгуливать по Франции.

– Это вас не касается, – высокомерно ответила девушка. Льда в ее голосе хватило бы, чтобы заморозить цветущий сад.

– А может быть, вы сами придумали все это? – рискнул продолжить я, вчуже отметив свое возмутительное поведение. – Наверно, вы просто телеграммой сообщили ему, когда вас следует ждать, и отправились в путь.

– Я совершенно не должна отчитываться перед вами в своих действиях, – сказала девушка и нервно поправила вуаль.

Несколько секунд я молча смотрел на нее, а затем отвернулся и приготовился вздремнуть. За окнами пробегали французские пейзажи.

Мы ехали уже около часа, когда я сквозь полузакрытые веки увидел, что моя молодая попутчица поднялась, отложила книгу и крадучись двинулась в мою сторону, с трудом удерживая равновесие при непрерывных рывках вагона. К своему удивлению, я понял, что девушку интересовал мой саквояж. Она попыталась дотянуться до него, не задев меня, но в этот момент вагон резко качнуло. Девушка вскрикнула и замахала в воздухе руками, пытаясь отстраниться от меня, но не удержалась на ногах. Мгновение спустя она неуклюже рухнула прямо мне на колени, шляпка с вуалью съехала набок, подол юбки зацепился за каблук, обтянув изящную ножку. Такие формы ожидаешь скорее увидеть на изысканном концерте, чем в купе французского поезда.

– Какого черта? – проворчал я, притворившись грубо разбуженным во время глубокого сна, секунду-другую посмотрел на лежавшую на моих коленях девушку и спросил: – Ну, что здесь происходит?

У той был несчастный вид, хотя на первый взгляд в происшествии можно было найти основания разве что для минутного смущения.

– Мне… мне очень жаль, сэр. Надеюсь… надеюсь, вы простите меня, – бормотала она, пытаясь подняться.

Я помог ей подняться.

– Вижу, вас поймали врасплох?

– Да… наверно, – ответила она просительным тоном, пытаясь наскоро привести одежду в порядок. – Я не предполагала, что движение поездов может быть таким… таким…

– Драматическим? – пришел я ей на помощь.

Девушка была очень хороша собой; ей был присущ тот тип красоты, нередко встречающийся у молодых англичанок, который мы частенько видим на дрезденских миниатюрах. Правда, в отличие от произведений немецких художников, ее волосы были не соломенного цвета, а имели нежный розоватый оттенок. Я решил, что ей должно быть лет двадцать пять. Нет, теперь я уже не считал, что она работает на Викерса, на Майкрофта Холмса или же на какую-нибудь из иных групп, участвовавших в конфликте. Несмотря на то что мой глаз был закрыт повязкой, а голову продолжали терзать яростные взрывы боли, я был почти уверен, что она непричастна к интриге, в которую мне на днях так неожиданно пришлось включиться.

Поддержав девушку, я взглянул ей прямо в лицо и не смог удержаться от ехидства:

– Вы что-то хотели?

– Я… – Она густо покраснела, тонкие руки задрожали так, что ей не удалось поправить вуаль. От этого девушка еще больше расстроилась; в ее манерах заметно убавилось высокомерия.

– Расскажите, что вам нужно, вдруг я, чем черт не шутит, смогу чем-то помочь. – Я сам был обескуражен собственной горячностью и был вынужден напомнить себе, что связан помолвкой и не имею возможности развлекаться флиртом. Но это касалось Гатри. Джеффрис же, хотя и был женат, не придерживался подобных тонкостей этикета и должен был попытаться навязать молодой леди свое внимание даже против ее воли. И я решил воспользоваться для этого случая всеми его недостатками, а также немногочисленными достоинствами. Поэтому я не стал просить прощения за свое поведение, а, напротив, принялся, криво улыбаясь, наращивать предполагаемое преимущество.

– Мне… мне… ничего не нужно, – пробормотала моя попутчица, изо всех сил пытаясь сохранить твердость. Ее лицо вновь приняло неодобрительное выражение, правда не в той мере, как во время нашего первого разговора: неловкость положения не могла не сказаться на поведении девушки. – Я надеялась, что у вас есть карта, по которой можно было бы проследить наш маршрут.

Я был абсолютно уверен, что это ложь, но счел нужным хотя бы на время притвориться, что поверил в эти слова.

– Если бы вы потрудились разбудить меня и задать вопрос, то я ответил бы, что карты у меня нет. И знайте, что поезда всегда идут по одному и тому же пути. Тот, в котором мы сидим, скоро будет в Париже. Если, конечно, не закусит удила и не помчится напрямик в поля.

Ее щеки вновь вспыхнули.

– Я не хотела… Я хотела избежать сцен.

– И потому устраиваете ее теперь, не так ли? – торопливо огрызнулся я. Было важно, чтобы она не успела приготовиться к обороне и не решила, что сможет переиграть меня, если, конечно, у нее было такое намерение. – А может быть, у вас на уме было что-нибудь еще? Кроме карты?

– Что… что вы хотите сказать? – Девушка пыталась принять оскорбленный вид, но выглядела не столько сердитой, сколько испуганной. Она напоминала напроказившего котенка. Мне показалось, что это выражение было для нее не внове, и подозрения немедленно усилились. Она, конечно, вполне могла быть путешествующей сестрой английского дипломата, но разве не мог Викерс послать ее шпионить за мной? А может быть, ее приставил ко мне вчерашний немец, чтобы узнать то, что не смог выпытать накануне, угрожая утопить меня в ванне?

– Почему вы так смотрите на меня? – спросила девушка, прервав мои неприятные размышления.

– А потому, что вы, похоже, тянули руки к моему бумажнику, – заявил я. Именно так, подчеркнуто оскорбительно, следовало разговаривать Джеффрису. – Но вы полезли не туда. Я храню деньги так, что никто до них не дотянется. Вот так-то.

– Вы думаете, что я хотела взять ваши деньги? – срывающимся голосом проговорила девушка. – Только потому, что я попыталась дотронуться до ваших вещей?

– Конечно. Зачем еще, скажите на милость, люди шарят в чемоданах соседей?

– Да, вы правы. – Мы оба, казалось, были в равной степени удивлены неожиданным признанием. Девушка смотрела в сторону, ее лицо и шея стали ярко-алыми. – Я… меня… мои деньги украли вчера вечером. У меня остались считаные гроши. Я подумала, что мне, возможно, удастся найти фунтов пять. Тогда я смогла бы прокормиться, пока не доберусь до брата. Того, что у меня осталось, наверняка не хватит.

Казалось совершенно невероятным, что такую благовоспитанную молодую леди может постигнуть подобная неприятность. Последние слова показались мне столь же смехотворными, как и предшествовавшие им нелепые объяснения. Но мне не хотелось демонстрировать свои сомнения, ибо я знал, что, несмотря на всю нелепость, история вполне могла оказаться правдивой, а сама девушка еще более наивной, чем пыталась показать.

– Вы завтракали? – спросил я, смерив ее тяжелым взглядом.

Девушка резко тряхнула головой.

– Я очень голодна, – созналась она, пристально разглядывая черный кружевной платочек, который старательно наматывала на палец одетой в перчатку руки. – Я совершенно не желаю злоупотреблять вашей добротой, но…

– Ладно, – перебил я, пытаясь не растрогаться, – на следующей станции я дам вам несколько сантимов, и вы сможете выйти и купить себе чашку кофе и какого-нибудь печенья. – Вместо улыбки я скорчил гримасу, исполненную развязного вызова, чтобы сохранить стиль Джеффриса.

– О, неужели? – откликнулась она, одарив меня нежным взглядом, от которого, наверно, ее отец, пока был жив, просто таял.

– Если, конечно, вы не станете впредь устраивать мне каких-нибудь штучек. Может показаться странным, но я не выношу вида голодных людей рядом с собой, – заявил я таким тоном, словно свершал акт неслыханного великодушия.

– Я больше не буду, – заверила меня спутница. Эти слова сопровождал искренний взгляд, который, несомненно, в недавнем прошлом ввел в заблуждение не одну гувернантку. – Я вам так благодарна…

– Не сомневаюсь в этом, – сухо ответил я. – А вот, не будь я джентльмен, то потребовал бы от вас доказательств благодарности. – И я нагло подмигнул девушке.

Та отшатнулась, будто перед ней внезапно возникла куча мерзкой падали.

– Если вы скажете еще что-нибудь подобное, то мне придется перейти в другое купе.

– Но только после того, как вы получите свой завтрак, – подхватил я. Разве можно бросать торговлю на самых первых шагах?

– Но ведь не захотите же вы, чтобы я заплатила честью за завтрак? – спросила девушка, взявшись рукой за горло.

– Женщины расставались с честью ради меньшего, – ответил я, удивляясь собственному цинизму и безрассудству. Нет, решительно не следовало так грубить, хотя, конечно, следовало и дальше быть настороже. – Но вам не стоит так волноваться, мисс, – добавил я, заметив, что она потрясена моими словами. – Если вы собираетесь так же резко обрывать меня, то я больше ни слова не скажу об этом.

Девушка надменно посмотрела на меня и расправила наконец свою вуаль.

– Я думаю, сэр, что вам следовало бы принести мне извинения.

– За что? За то, что я сказал правду? Правда не нуждается в извинениях! – возразил я, глядя ей прямо в глаза, сквозь вуаль. – Такой девушке, как вы, полезно забыть о радужных грезах и узнать, что ваши сестры, Евины дочки, делают каждый день. Ну а я-то, в отличие от вас, повидал кое-что в жизни и знаю, как дешево можно купить честь, стоит лишь немного углубиться в лондонские закоулки. А уж в Африке, Индии или Китае…

– Вы грязный человек, – резко проговорила моя попутчица. – Я не желаю больше слушать вас.

– Но ведь вы рассчитываете, что я куплю вам еды, не правда ли? Так что держите свои светские привычки при себе, по крайней мере до тех пор, пока не поедите. Ведь вы не хотите, чтобы я передумал? – предупредил я, откинулся на спинку дивана и сделал вид, что собираюсь снова заснуть.

Полузакрытым глазом я видел, что девушка в напряженной позе сидела напротив. Стало ясно, что мои речи не столько оскорбили, сколько напугали ее. Моя голова продолжала болеть, но мне больше не казалось, что череп вот-вот разлетится на куски, как граната. Я попытался осмыслить то немногое, что успел узнать о своей соседке по купе. Она утверждала, что носит траур по усопшей матери. Это могло соответствовать действительности: на ней было простое черное платье и никаких украшений, кроме простеньких жемчужных серег. Эта одежда вполне подходила для траура. Она ни разу не упомянула об отце, зато сказала, что едет к своему брату. Из этого я заключил, что ее отец тоже мертв. А если нет? Могла ли у этой девушки быть какая-нибудь причина умалчивать о своем отце? Если да, то какая? Могла ли она быть достаточной для того, чтобы заставить молодую благовоспитанную девушку в одиночку пуститься в заграничное странствие? Или же все, что я услышал, было вымыслом… Тогда и мои рассуждения о попутчице с самого начала окажутся неверными. Если бы моя голова уже не раскалывалась после вчерашних событий, то от сегодняшних раздумий она должна была бы начать раскалываться. Мне не терпелось сделать заметки или, еще лучше, написать доклад для Майкрофта Холмса. Но где уж! Веко, закрытое повязкой, страшно зудело, и я с трудом удерживался от того, чтобы почесать его.

Вскоре явился кондуктор, который проверил и прокомпостировал наши билеты. Он заметил, что для пересадки в Париже мне придется переехать на другой вокзал, и добавил, что я мудро составил план поездки.

– Куда лучше провести ночь в Париже, чем в Амьене или Шарлеруа, – заметил он, хитро подмигнув, так что сразу стало ясно, какой вид развлечений он считает наилучшим для путешественника.

– Скоро ли будет остановка? – спросил я, принимая назад свой билет.

– Да, примерно через полчаса. Простоим двадцать минут. – В его голосе прозвучали до неприличия игривые нотки. – Вы успеете?

– Думаю, успею купить круассан или бриошь и чашку кофе, – веско ответил я.

– Да. На станции будут разносчики. Вам совершенно незачем утруждать себя и спускаться на перрон, достаточно высунуться в окно и подозвать продавца.

– Мне нужно добраться до Дижона, а оттуда ехать в Базель, – сказала девушка, когда кондуктор принялся изучать ее билеты. – Мне тоже придется переезжать на другой вокзал?

– С вокзала, на который мы приедем, отправляется поезд на юго-восток. К вечеру он прибудет в Дижон, а на следующее утро будет поезд в Базель. – Он прикоснулся к козырьку фуражки, кивнул девушке, многозначительно подмигнул мне и вышел из купе.

– Какой нахал, – заметила моя попутчица. – Мне показалось, что он хотел посмеяться над нами.

– Возможно, – согласился я и оглядел ее с вновь нахлынувшим беспокойством. – А что же ваш брат делает в британском посольстве в Базеле?

– Он помощник секретаря, – ответила девушка с оттенком грустного презрения. Видимо, она понимала, что это не тот пост, которым следует гордиться. – Он уже шесть лет пребывает в этой должности.

– В Швейцарии… – протянул я таким тоном, словно речь шла по меньшей мере о загадочном Самарканде. – Счастливец.

Поезд начал замедлять ход. Мы подъезжали к Сен-Сесили. Там пассажиры, направляющиеся на пляжи морского курорта, должны будут смениться теми, кто уже закончил купания.

– Это очень хороший пост. Так очень часто говорила моя матушка, – пояснила моя спутница.

Я достал из внутреннего кармана несколько монет и протянул ей со словами:

– Скоро станция. Будьте наготове.

Девушка так нетерпеливо схватила монеты, что изрядная часть моих сомнений развеялась. Я молча смотрел, как она открыла окно и высунулась, насколько можно, подзывая разносчика.

– Я так благодарна вам, мистер…

– Джеффрис, к вашим услугам. Август Джеффрис из Нориджа. – Я чуть заметно склонил голову, показывая, что и мне не чужды светские манеры.

– Полагаю, совместная поездка в купе первого класса является вполне приличным поводом для того, чтобы представиться. Тем более с учетом обстоятельств. Я Пенелопа Хелспай из Кэнилуэрта. – Она протянула мне левую руку для поцелуя.

Я повиновался, подумав про себя, что теперь, когда мы познакомились, нетрудно завязать оживленную беседу. А это очень опасно. Если не для меня, то для мисс Хелспай. Поэтому я просто молча смотрел, как она купила два круассана, большую кружку кофе и принялась есть. Тем временем отдохнувшие курортники заняли места в вагонах, и поезд тронулся в сторону реки Соммы.

Из дневника Филипа Тьерса

М. X. провел долгие часы над бумагами, поступившими из Адмиралтейства. Теперь я окончательно поверил, что он способен обозреть те пласты информации, которые создает вокруг себя. Тем не менее я не в состоянии постичь, каким образом он размещает в мозгу всю эту массу сведений. Ведь не может же он запоминать все это в том порядке, в каком оно лежит на столе. Но похоже, что его усилия приведут к успеху. Он обнаружил признаки хищения и работает над тем, чтобы полностью разоблачить вора. Он уже сообщил в Адмиралтейство, что следует задержать четверых клерков до тех пор, пока он не выяснит, кто же из них подделывал в своих собственных интересах документы государственной важности. Он не говорил мне, как предполагает это сделать, но я уверен, что это ему удастся: ведь он еще ни разу не потерпел неудачи. Когда-нибудь он, возможно, расскажет, почему заподозрил одного из этой четверки и что в присланных документах навело его на подозрения.

Я получил письмо из больницы и должен поскорее пойти туда, чтобы побеседовать с врачом, лечащим мою мать. М. X. отвел мне на это целых четыре часа и попросил на обратном пути зайти в Адмиралтейство и получить образцы почерков всех четверых подозреваемых.

М. X. получил телеграмму от Г. и теперь еще больше беспокоится за его судьбу. Поэтому он стремится как можно быстрее найти преступника в Адмиралтействе и развязать себе руки для немедленного отъезда во Францию. В Адмиралтействе тоже считают, что чем быстрее разрешится загадка, тем будет лучше для них, так как в этом случае они смогут свести скандал к минимуму, а это их самое горячее желание. Я знаю, что М. X. понимает это гораздо лучше меня и, как и в других случаях, будет стремиться соблюсти все интересы правительства.