Через полчаса начальник станции предложил Макмиллану занять место в отдельном купе и пообещал, что оба соседних будут свободны, а железнодорожная стража обеспечит нам полную безопасность. Я вновь взглянул на часовую цепочку и усомнился в его словах.

– Отлично, – похвалил Макмиллан, жестом приказав мне взять его пальто, что я и сделал. – По крайней мере, нас ждет прекрасный осенний день. Туман рассеялся, а на свете нет ничего отвратительнее, чем речной туман, тянущийся на многие мили.

– Красивая страна, – откликнулся я, решив, что, раз мне не угрожает непосредственная опасность, следует радоваться окружающему.

Начальник станции, не скрывая нетерпения, ожидал нас.

– Третий вагон, сразу же за багажными, среднее купе.

– Немцы очень сентиментальны во всем, что касается природы, – продолжал Макмиллан, игнорируя железнодорожника. – Они вечно слагают о ней стихи в прозе.

Убедившись, что ничего не забыто, я поспешил открыть перед ним дверь зала ожидания, подозревая, что именно такого подобострастия он требует от своих слуг, и убедился, что мое предположение было справедливо: Макмиллан воспринял это как должное.

– Которое наше купе? – спросил он, когда мы вышли в коридор.

– Третий вагон, среднее купе, – повторил я то, что только что услышал от начальника станции.

– Среднее. Я полагаю, что в вагоне их пять? – Он взглянул вдоль перрона. – А кто это входит в четвертый вагон?

– Это особый вагон, – холодно ответил железнодорожник.

– Какой-нибудь друг короля Людвига. – Макмиллан пожал плечами и зашагал к своему вагону. – Пусть вещи погрузят в мой вагон, я не хочу отправлять их багажом.

– Я прикажу носильщику, – ответил начальник станции. Было видно, что он рад расстаться с Камероном Макмилланом.

Сейчас, садясь в поезд, я мечтал о том, как бы перекинуться одним-двумя словами с Майкрофтом Холмсом, прежде чем начнется очередной этап моего странствия. Хотелось бы мне знать, где и когда удастся связаться с ним, если, конечно, вообще удастся.

– Смотрите! – прервал мои размышления резкий голос Макмиллана. Он указывал на согбенную фигуру в кресле на колесах, которое вез молодой человек в кадетской форме. Инвалид был так закутан в многочисленные одеяла, что невозможно было определить не только его возраст, но даже пол и характер увечья, приковавшего его к креслу, если, конечно, было уместно говорить «он». Возможно, в кресле сидела дряхлая графиня или вдова маршала.

Кресло катилось к нашему поезду, кадет торопливо шагал, видимо следуя полученным инструкциям.

– Это и есть друг короля Людвига! – воскликнул Макмиллан, когда два носильщика взялись за кресло, чтобы занести его вместе с пассажиром в соседний с нашим вагон. – Вдруг этот человек болен чем-нибудь заразным и я заболею! Тогда всю вину за это я возложу на короля Людвига.

– Возможно, король приказал подать отдельный вагон именно для того, чтобы исключить общение этого инвалида с другими пассажирами, – предположил я, чтобы немного успокоить Макмиллана.

– Вы говорите о короле Людвиге гораздо лучше, чем он того заслуживает, – отреагировал на это Макмиллан, вступив на ступеньку нашего вагона. – Если он вообще думает о людях, то всего лишь как о декорациях для своих построек. Ему не свойственно проявлять заботу о больном или вообще думать о чьем-нибудь здоровье.

Центральное купе ничем не отличалось от других отделений вагона: диван, который на ночь превращается в кровать, крохотная гардеробная комната, стенной шкаф и большое зашторенное окно.

– Можете положить мои вещи в смежные купе, чтобы не занимать места здесь, – заявил Макмиллан. – Заприте двери и отдайте мне ключи.

– Конечно, сэр, – сказал командир охраны, которому была поручена забота о нашей безопасности во время пути. Он энергично взял под козырек и отправился выполнять приказ Макмиллана.

– Туалет только в конце вагона, – объяснил появившийся в купе проводник. – Вам нужно в Карлсруэ пересесть на Майнц. Я предупрежу вас за тридцать минут до прибытия в Карлсруэ, чтобы у вас было время собраться.

– Хорошо, – сказал Макмиллан. – А моего слугу предупредите за час, чтобы мне не пришлось дожидаться его. – Он указал на дверь. – А где купе для прислуги?

– Рядом с туалетом, – ответил проводник, прикоснулся к козырьку фуражки и вышел.

– Сложите свои вещи и позаботьтесь об ужине, – приказал Макмиллан и вдруг нахмурился. – Чтобы попасть в вагон-ресторан, придется проходить через соседний вагон, где едет этот больной, а это плохо. Пожалуй, нужно будет распорядиться, чтобы официант на одной из остановок принес мне еду по перрону. Так зараза не попадет в пищу. – Он подождал, пока я сниму с него пальто и повешу в шкаф. – Займитесь этим.

Такая боязнь заразиться у человека, который всю минувшую ночь слизывал шампанское с голой проститутки, показалась мне странной.

– Может, стоит выяснить, чем страдает этот инвалид, прежде чем обращаться на кухню с таким затруднительным заказом? – предложил я в надежде, что Макмиллан согласится. Мне хотелось выяснить, кто же путешествует с такими удобствами по соседству с нами.

– Ладно, можете заняться этим, если тщательно вымоете лицо и руки сразу же после разговора с этим существом. Смотрите, не притащите ко мне никакой заразы. А когда увидите его, сообщите мне, насколько, по вашему мнению, его состояние серьезно. – Он устроился поудобнее на диване и, похоже, намеревался просидеть так всю оставшуюся часть дня.

– Я так и сделаю, сэр, – сказал я и, пятясь задом, выбрался из купе, посоветовав ему запереть дверь изнутри. – Лучше перестраховаться, чем жалеть потом, – сказал я, повторив любимую присказку моей матери.

– Да, – согласился он.

Я услышал движение за закрытой дверью. Мгновением позже задвижка щелкнула, и купе оказалось в самом безопасном состоянии, насколько возможно во время путешествия по железной дороге. В одном из двух купе для прислуги я увидел свой саквояж и шляпу, которая почти весь день была у меня на голове. Я проскользнул в клетушку, которая была вдвое меньше, чем апартаменты Макмиллана. Хотя там и лежали два шерстяных одеяла, было очевидно, что голую деревянную скамью нельзя превратить в кровать.

Меня обеспокоило отсутствие на двери внутреннего замка: я опасался за записные книжки, находившиеся в саквояже. В то время как я пытался изобрести какой-нибудь способ запереть дверь, поезд резко дернул с места, и мне пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть.

Пока поезд со стонами и скрежетом набирал ход, я сидел, вцепившись в скамью, и дожидался, когда же он выберется из паутины станционных стрелок и движение станет быстрым и ровным. Встав с места, я заметил, что Макмиллан оказался прав, туман рассеялся, и в Баварии стоял прекрасный осенний день. Я напомнил себе о своих обязанностях слуги и направился в сторону салон-вагона, задавая себе по дороге вопрос, по какой причине его столь странно расположили. Обычно такие вагоны цепляли первыми или предпоследними, что позволяло обезопасить их пассажиров от желающих пройти вдоль состава, но в данном случае поступили по-иному. Шатаясь, я добрался до салон-вагона, постучал и открыл дверь.

Меня встретил юный кадет с таким чистым детским лицом, что трудно было предположить, что этот мальчик старательно обучается воинскому искусству. Отсалютовав мне, он шагнул в сторону.

В дальнем конце салона находился длинный диван с высокой спинкой; рядом с ним стояла эмалированная железная печь. Кресло на колесиках было покинуто, а на кушетке полулежал Майкрофт Холмс, одетый в прекрасный английский костюм, поверх которого был намотан целый кокон из кашне.

– Гатри, входите же. Я не ожидал вас так скоро. Вагон еще не прогрелся, но все же довольно уютно. Скоро станет еще теплее.

Я во все глаза уставился на него, запоздало сообразив, что он не мог бросить меня одного выкручиваться на свой страх и риск.

– Сэр, видеть вас – такое облегчение для меня, – сказал я, опускаясь в кресло.

– А для меня видеть вас, – сознался мой патрон. – Я не был уверен, что это удастся устроить достаточно быстро, ведь мы находимся в Баварии. – Он деликатно кашлянул. – И дело тут не только в короле Людвиге. Трудно действовать под самым боком у Братства. Фон Метц, этот искусный кулинар, готовит одновременно очень много блюд, и мы должны точно определить, какие именно. – На его лице отразилось глубокое отвращение, которое было невозможно угадать по голосу. – Но мне повезло. Фон Шалензее смог сделать все на удивление быстро.

– Фон Шалензее? – переспросил я. За все время службы у Майкрофта Холмса в Лондоне мне ни разу не доводилось слышать это имя.

Холмс утвердительно кивнул и заговорил, повысив голос, словно рассчитывал на то, что его кто-нибудь подслушает.

– Фон Шалензее – это человек, который, не предавая огласке свою работу, отдает все силы на благо единой Германии, так же как я прилагаю свои скромные усилия для укрепления Британской империи. Фон Шалензее по моей просьбе сумел первым установить личность фон Метца и снабдил меня сведениями, благодаря которым удалось перекинуть мостик между Викерсом и фон Метцем. Он смог задержать отправление поезда, чтобы подцепить к нему этот вагон, кстати его собственный, и составить вагоны в нужном порядке. Между прочим, это оказалось, как мне думается, гораздо труднее, чем определить в поезд дополнительный вагон. – Он сделал знак кадету. – Крейцер, налейте, пожалуйста, Гатри немного бренди. И позаботьтесь, чтобы дрова горели как следует.

Кадет поспешно кивнул и распахнул буфет, в котором поблескивали бутылки и бокалы.

– А для вас, сэр?

Майкрофт Холмс в задумчивости подергал себя за нижнюю губу.

– Пожалуй, я выпью то же самое.

– Хорошо, – ответил Крейцер. Он щедро плеснул коньяку в объемистые круглые рюмки и вручил их нам с четким военным поклоном. – Ваше бренди, сэр.

– Благодарю вас, Крейцер, – сказал Холмс, жестом позволив юноше удалиться. – Вероятно, вы потребуетесь мне позднее. Перед тем как мы будем пересаживаться в следующий поезд.

– Конечно, сэр. – И Крейцер отправился в противоположный конец вагона. Предварительно он заглянул в печку и подбросил туда толстое полено.

– Он из людей фон Шалензее, – объяснил Холмс с чуть заметной улыбкой.

Я ожидал чего-то подобного, поскольку кадет находился в вагоне, но все же решил спросить:

– Насколько вы доверяете ему?

– Даже свою жизнь, что, впрочем, не является преувеличением, – ответил мой патрон, сделав маленький глоток. – Учитывая опасности, подстерегавшие нас на вокзале, он справился со своим делом прекрасно. Теперь скажите, как идут ваши дела с Макмилланом.

Но меня не так уж легко было сбить.

– Какие опасности вы имеете в виду? – спросил я, вспомнив о Циммермане.

– На вокзале находилось пять наблюдателей, причем трое из них в железнодорожной форме. Вероятно, ею их снабдило Братство. – Холмс достал сигару и отрезал кончик, собираясь закурить. – Но вы не могли не заметить их, Гатри.

– Оказывается, мог, сэр, – ответил я. – Меня больше занимал Макмиллан, чем шпионы на станции.

– Неудивительно, – согласился Холмс после глубокой затяжки. – Что ж, придется вам поверить мне на слово: они были там. У них была не форменная обувь, а один оказался настолько глуп, что надел перстень со своим знаком. Иметь настоящую униформу и не подумать об обуви! Такие оплошности… – Он выпустил еще один клуб дыма. – Из-за них я теряю последнее уважение к подчиненным фон Метца.

– Железнодорожников было трое. А остальные двое? – спросил я, решив до конца выяснить, какие же признаки ускользнули от моего внимания.

– О, вы, конечно, обратили внимание на человека с прусским акцентом! Длинный парень с пегими бакенбардами и негнущимися руками. Неужели нет? – Он вновь затянулся сигарой. – Он притворялся в конце платформы, что требует свой багаж, но все это было обманом. Весь разговор этот человек вел с одним из фальшивых охранников. Кроме того, под одеждой у него можно было разглядеть пару пистолетов и, возможно, третий он прятал в рукаве. – Он стряхнул пепел в блюдце, оставленное заботливым Крейцером. – А последней была женщина в хорошенькой шляпке с вуалью, одетая в серое. Они никогда не гнушались использовать женщин. – Он пожал плечами. – Расскажите мне о…

– Макмиллане, – закончил я за него. – Вам известно все до того момента, когда я собрал его вещи. – Я перечислил все, что происходило потом, после того как мы расстались в заведении мадам Изольды, и до моего появления в салон-вагоне. Излагая все как можно короче, я при этом старался ничего не упустить, в том числе цепочку с египетским оком на начальнике станции и визит Циммермана, нанесенный, видимо, неспроста. Закончил я тем, что не хотел бы надолго оставлять Макмиллана в одиночестве. – Мы направляемся в Бельгию, и Макмиллан уверен, что по его следам движутся все шпионы Европы.

– У него есть основания для этого, – последовал ответ.

– Ему действительно грозит серьезная опасность? – спросил я, пригубив наконец бренди.

– Тут есть о чем подумать. Если Макмиллана убьют, это небольшая утрата – в стране найдется курьер поумнее. Но, к несчастью, его смерть неизбежно повлечет за собой похищение Соглашения, которое тут же будет предано огласке, а вот этого необходимо избежать. Меня беспокоит то, что наш шотландец являет собой ходячий скандал. Он привлекает к себе слишком много внимания и выбирает самые неподходящие компании из всех возможных. Не только английское правительство внимательно следит за деятельностью Братства. Если немцы заподозрят, что именно везет Макмиллан, они окажутся перед незавидной необходимостью схватиться с Братством в своей собственной стране. Имеется еще вездесущая Золотая Ложа, и мне не доставляет никакого удовольствия перспектива, что она может помогать нам, использовать нас или просто следить за нами, независимо от ее целей. Нам нельзя сыграть ей на руку. Не исключено, что глупость Макмиллана послужит ему щитом. Кто-нибудь может подумать, что человек, переезжающий из одного борделя Европы в другой, должен быть просто-напросто приманкой. – Он выдохнул огромный клуб дыма. – Пожалуй, будет разумным признать, что мы имеем дело с двумя группами, враждующими между собой не на жизнь, а на смерть, которые намерены заполучить Соглашение, не останавливаясь перед ценой, которую придется заплатить.

Я слушал Майкрофта Холмса, и меня все сильнее охватывали дурные предчувствия. Как могу я защитить Макмиллана от таких мощных врагов, не выдав истинный характер моей миссии? А поверит ли он мне, если я расскажу о ней? И наконец, даже если поверит, то согласится ли он объединить усилия с Майкрофтом Холмсом для защиты Соглашения?

Холмс угадал мои мысли.

– Надеюсь, что до этого не дойдет. Если потребуется раскрыть себя перед ним, ничего не говорите сами. При крайней необходимости я сам ему все скажу.

– Что я должен буду доложить ему о пассажире салон-вагона? Он боится подхватить от инвалида какую-нибудь заразу, – пояснил я.

Холмс задумался.

– Думаю, лучше всего будет сказать, что инвалид – важный военный советник, искалеченный в сражении несколько лет тому назад. Он не страдает никакими заразными болезнями, так что Макмиллан может не бояться, что подцепит чуму. – И негромко рассмеявшись, добавил: – Можете еще сказать, что этот калека почти совсем глухой и с ним очень трудно иметь дело. Это остановит его, если он вдруг возжелает общения.

– Вы выбрали неплохой способ укротить его, – кивнул я. – Хорошо, я преподнесу ему эту сказку. Остается надеяться, что нам удастся без дальнейших треволнений покончить с этим делом. Если бы только это Соглашение не было таким важным! Но оно именно таково, – добавил я, подумав, как трудно поверить, что какой-то клочок бумаги может стоить столько, сколько уже пришлось заплатить за него. Конечно, безопасность целых народов была дороже жизней нескольких человек, по крайней мере я всегда верил в это. Но ведь не прошло и двадцати четырех часов, как на моих глазах убили человека, да и сам я убил еще одного двумя днями раньше, и теперь во мне уже не было такой убежденности.

Майкрофт Холмс заметил, что я не допил бренди, но ничего не сказал, а лишь спросил:

– Когда вы ели в последний раз?

– Утром.

– Гатри, вы наверняка сильно проголодались. Мне нужно, чтобы вы были в состоянии боевой готовности, поэтому вам нельзя голодать. Если хотите, я могу заказать в ресторане ужин для вас. – Он повернулся к Крейцеру, и юноша сразу же вскочил с места. – Устройте поскорее для Гатри хороший ужин. Отнесите в его купе.

– Я должен еще накормить Макмиллана, – напомнил я.

– Конечно, – согласился Холмс. – Если угодно, Крейцер позаботится об этом. – Он взглянул на юношу, который в этот момент выходил из вагона, направляясь в вагон-ресторан, располагавшийся по соседству. – Если Макмиллан будет недоволен вашим долгим отсутствием, сошлитесь на глухоту калеки. Пусть знает, что вам пришлось по многу раз повторять простейшие вопросы.

– Хорошо, – кивнул я. – Я с удовольствием поем. Следует признать, что, подумав о еде, я сразу же ощутил голод. Я поем и постараюсь сделать так, чтобы Макмиллану не пришло в голову отправиться надоедать вам.

– Благодарю вас, Гатри. – Холмс встал и указал на дверь, соединявшую его апартаменты с вагоном, где в одиночестве ехал Макмиллан. – Он тяжелый человек, я знаю, но скоро все это кончится.

– Надеюсь на это, – столь же сердечно, сколь и опрометчиво ответил я.

Из дневника Филипа Тьерса

В полдень рассыльный принес письмо для Г. от мисс Ридейл с пометкой «лично».

Поскольку М. X. не оставил мне никаких указаний на этот случай, остается только сохранить письмо до их возвращения. Я направил мисс Ридейл уведомление об этом, позаботившись, чтобы в будущем у нее не было возможности ссылаться на свое незнание положения дел.