Она поглядывала на часы каждые четверть часа.

Незадолго до шести она села в машину и проехала те двадцать пять километров, которые отделяли ее от дома отца. Он увидел ее машину издалека, когда она подъехала, он уже стоял на крыльце, лицо его было немного удивленным. Как странно девочка оделась, как будто в лес собралась или того хуже. Он покачал головой.

– Ты что, собираешься на кражу со взломом?

– Ну да. А ты поведешь машину, ладно?

– Ты забыла бумажник, – сообщил он.

– Знаю, потому и приехала.

Она потрепала его по щеке и вошла в дом, быстро глянула на дверь в кабинет – там находился телефон. Дверь была чуть приоткрыта. Телефон почти никогда не звонил. Она снова быстро взглянула на часы, подумала: что, если он вообще не позвонит или же позвонит только поздно вечером? Хотя ей казалось, что она разбирается в том, как мужчины относятся к своим машинам. Самая большая радость для каждого мужика‑это хвастаться своим автомобилем, обсуждать сцепление и особенности конструкции, количество лошадиных сил, тормозной эффект и немецкую основательность, а другие облизываются, как мальчишки, кивают с видом знатоков. Такое у нее сложилось впечатление, и она не ошибается. Эта машина очень важна для него. Жена и ребенок – уже потом. Не факт, что он захочет продать «Опель», но ведь и она покупать не хочет. Когда он поймет, что машиной заинтересовалась женщина, ему станет еще более любопытно. Он – тот, кто ходит по шлюхам и обманывает жену; будучи женатым и имея ребенка, он тратит зарплату на то, чтобы его удовлетворяли другие бабы… Примитивный тип. Сомнительная личность. Наверняка любит выпить и совершенно явно не стабилен в психическом отношении. Настоящее дерьмо…

– Что это ты так покраснела?

Она вздрогнула и постаралась взять себя в руки.

– Да так, задумалась.

– От Эммы что‑нибудь слышно?

– Да приедет она. Ты что, считаешь, я плохая мать?

Он откашлялся.

– Ну, не самая плохая. Ты делаешь все, что можешь. Нельзя сказать, что кто‑то вообще может быть идеальной матерью, во всяком случае для Эммы.

Он похромал за ней в дом и направился на кухню.

– Мне иногда кажется, что ты больше переживаешь из‑за этой девочки, чем из‑за меня когда‑то.

– Ясное дело. Подожди только, когда сама станешь бабушкой. Это словно новый шанс, ты можешь сделать что‑то лучше, чем в первый раз.

– Ты и в первый раз был неплохим отцом.

– Несмотря на то что мы переехали?

Она обернулась, в руке у нее был фильтр для кофейной машины.

– Ну конечно.

– А я думал, ты так мне этого и не простила.

– Ну, возможно. Но всем свойственно ошибаться, и ты ничуть не хуже других.

– Нет, я так думал из‑за твоей подруги, ты ведь лишилась лучшей подруги – это, конечно, серьезно. Как же ее звали?

Голос его звучал вполне невинно.

– Э‑э‑э… Май Бритт.

– Май Бритт? Да нет, неужели ее и правда так звали?

Она высыпала кофе в бумажный фильтр и затаила дыхание. К счастью, он был уже стар, и память у него была не такая хорошая, как раньше. Но до чего же паршиво она себя чувствовала! Как быстро она научилась врать! Лживые слова слетали у нее с языка легко и непринужденно, прямо как бабочки!

– На самом деле тебе тоже не хватает Эммы, вот почему ты ко мне зачастила. Слушай, а если она теперь так много времени проводит у Юстейна, тебе не придется платить алименты? Ты что‑нибудь об этом знаешь?

– Ему это и в голову не придет.

– Я только хотел сказать, что тебе надо быть осторожной. Эта его дама, насколько хорошо ты ее знаешь?

– Я ее вообще не знаю. Меня это не интересует. Знаю, что она блондинка с большими сиськами.

– Ты должна быть осторожна, а вдруг ей придет в голову что‑то в этом роде.

– Папа! – Эва резко повернулась к нему и простонала: – Не забивай мне голову лишними проблемами, у меня их и так хватает!

Он смутился и стал смотреть в пол.

– Прости. Я просто пытаюсь выяснить, что тебя мучает.

– Спасибо, но у меня все под контролем. Сядь. Тебе надо высоко держать ноги, а ты этого никогда не делаешь. Кстати, ты пользуешься электрическим пледом, который я тебе подарила?

– Я забываю его включать в розетку. Я старый человек и не могу запомнить все эти мелочи. Кроме того, я боюсь короткого замыкания.

– Значит, мы купим таймер или как это называется.

– Ты что, наследство получила?

Наступила тишина. Первые капли кипятка просочились через фильтр, и кухню наполнил восхитительный аромат кофе.

– Нет, – ответила она. – Но я не собираюсь больше допускать, чтобы отсутствие денег отравляло мне жизнь!

– Ага, значит, у тебя завелся собственный печатный станок!

Он уселся, очень довольный собой.

– Я хочу еще и стаканчик «Тиа Мария».

– Знаю.

– Что ты знаешь? Что сегодня пятое октября?

– Да. Я не забыла этот день, я его никогда не забуду. Ты выпьешь «Тиа Мария» за маму, как она тебя просила.

Он получил рюмку своего ликера. Они пили кофе, сидели и смотрели в окно. Оба молчали, но в этом не было ничего необычного, они часто молчали вместе. Сейчас они смотрели на соседский сеновал, на липу – ее листья окрасились в кроваво‑красный и желтый цвета, – и оба заметили, что кора с одной стороны облезает.

– Значит, скоро они это дерево срубят, – тихо проговорил отец. – Посмотри. На этой стороне и веток‑то почти не осталось.

– Ничего страшного. Конечно, без этого дерева здесь будет очень голо.

– Это какая‑то болезнь у деревьев. Липа все равно погибнет.

– Неужели непременно надо рубить огромные деревья только потому, что они уже не безупречны?

– Нет. Просто это дерево больное. Он, кстати, уже и новое посадил. Вот там, слева.

– Вот этот прутик?

– С этого все и начинается. Он будет расти и расти, а вырастет только лет через сорок‑пятьдесят.

Эва отхлебнула кофе и украдкой посмотрела на часы. Наверняка он уже давно дома, прочитал ее записку, может, обсудил с женой, а стоит ли продавать. Нет, это вряд ли, ничего он с ней не обсуждает, он сам принимает решения. Но не исключено, что он позвонил какому‑нибудь приятелю, чтобы выяснить, сколько можно попросить за «Манту» в хорошем состоянии. Она надеялась, что ему не придет в голову спросить об этом у нее. Она понятия не имела. Она могла бы ответить, что ей надо это выяснить. Может, как раз сейчас он стоит и намывает свое сокровище, чистит салон пылесосом. Или же он прочитал записку, презрительно фыркнул и выкинул ее. Вполне возможно, что листок просто выдуло ветром из‑под «дворников», и он ее вообще не прочитал. Наверное, он сейчас сидит и смотрит телевизор, пьет пиво, а ноги положил на журнальный стол. А жена порхает вокруг и шикает на мальчика, чтобы он вел себя потише, во всяком случае, пока папа смотрит «Новости». А может, он поехал в город со своей компашкой, чтобы поиграть в боулинге. Она размышляла над этим, продолжая маленькими глоточками прихлебывать кофе. И вообще, может быть тысяча разных причин, по которым он не звонит. Но была еще одна возможность: деньги. Посмотрим, настолько ли он до них жаден, как она. Во всяком случае, она думала, что не меньше. Не стоит забывать и о том, что, продав машину, он ликвидирует свою связь с убийством. Она поднесла чашку к губам, глаза ее были прикованы к больному дереву за окном, как вдруг раздался звонок. Она вскочила, кофе потек по подбородку.

– Что случилось? – Отец удивленно уставился на нее.

– У тебя телефон звонит, пойду возьму трубку.

Она пробежала через комнату и вихрем влетела в кабинет. Осторожно прикрыла дверь. Надо немного успокоиться, прежде чем отвечать. Дрожащими пальцами она схватила трубку. Может быть, это вообще не он? Может, это отцовская помощница по хозяйству – звонит сказать, что приболела. Или же это звонит Эмма. Да вообще – может, кто‑то номером ошибся!

– Лиланд, – произнесла она негромко.

Сначала было тихо. Потом он заговорил, голос был какой‑то неуверенный, как будто он боялся, что его кто‑то разыгрывает. Возможно, убийца почуял опасность.

– Да, я по поводу «Опеля Манта». Можно Лиланда?

– Это я. – На секунду она потеряла дар речи, услышав его голос. – Значит, вас это заинтересовало?

– Ну, скорее это вас заинтересовало. Я, правда, думал, что писал мужчина.

– А что, это имеет какое‑то значение?

– Да нет, что вы. Если вы только понимаете, о чем речь.

– О господи! – Она хохотнула. – Речь о деньгах, разве не так? В этом мире практически все продается, вопрос только в цене.

Она выбрала нагловатый тон.

– Да‑да, но уж тут цена должна быть особенно подходящая.

– Что ж, если машина так хороша, как она выглядит. ..

Сердце ее буквально выпрыгивало из груди. Он заговорил обиженным тоном. И ей стоило больших трудов сдержаться – так стало противно.

– Машина – супер. Только чуть‑чуть масло подтекает.

– О'кей, это решаемо. А можно на нее взглянуть?

– Да, разумеется. Хоть сегодня вечером, если хотите. Я тут ее немного пропылесосил. Но вам надо попробовать на ней проехаться.

– Я и не думала ее покупать, не обкатав.

– А я и не говорил, что непременно ее продам.

Оба замолчали; она прислушивалась к враждебности, которая словно заставляла вибрировать телефонные провода, не понимая, откуда она взялась. Как будто они уже давно ненавидят друг друга.

– Сейчас десять минут восьмого. Мне тут надо кое‑что сделать, но вы можете быть в городе – ну, например, в половине десятого?

– Да, – коротко ответила она.

– Можем встретиться у автовокзала?

– Отлично. В полдесятого. Я увижу, когда вы подъедете. Буду стоять у киоска.

Он положил трубку, а она немного постояла, слушая гудки отбоя.

Отец звал ее с кухни. Она посмотрела на трубку, удивляясь тому, как невозмутимо он говорил с ней. Как будто ничего не произошло. Что ж, для него все осталось уже позади. Он с этим покончил. И теперь его волнуют деньги. И ее они тоже волновали – раньше. Она поежилась и вышла из кабинета, скользнула за кухонный стол. События стали развиваться слишком быстро, ей надо взять себя в руки и успокоиться, но сердце стучало все громче, и она чувствовала, что раскраснелась.

– Ну? – нетерпеливо спросил отец. – Что, это меня?

– Нет, номером ошиблись.

– Что? И тебе столько времени понадобилось, чтобы это выяснить?

– Да нет, просто попался какой‑то болтун. Но приятный мужик. Спросил, не хочу ли я купить его машину.

– А‑а‑а. Ну уж, это предоставь кому‑нибудь другому, я так считаю. Когда захочешь сменить машину, попроси Юстейна тебе помочь.

– Непременно.

Она подлила себе кофе и снова уставилась на липу. Прореха в коре выглядела ужасно. Напоминала большую гноящуюся рану.