Ана Бекуит забилась в дальний уголок кровати, к самой стенке, и не шевелилась. Лежа на боку, она не отрывала глаз от мелькающих на часах циферок. Всю ночь она ощущала, как в ее груди словно толкается какой-то кулак, переворачивая внутренности, под конец ей даже дышать стало трудно. Прислушиваясь к спокойному дыханию спящего рядом Джакоба, она хотела только одного: удрать на диван внизу. Но это лишь усилило бы подозрения мужа в том, что с ней творится неладное, а сегодня, как никогда, надо постараться убедить его: несмотря на угрюмое настроение последних дней, в целом у нее все отлично.

За окном зачирикали и засвистели первые птицы, и ей полегчало, кулак в груди размяк и куда-то пропал. Наконец-то настало утро. Она повернулась и посмотрела на едва видимый в полумраке профиль Джакоба. Чувство вины перед мужем было так сильно, что от волнения она зашевелила пальцами ног. Потом закрыла глаза и попыталась представить себе грядущий день, но толком ничего не получилось: ну, пойдет туда-то, сделает то-то, и больше ничего. Но уж она найдет способ прожить оставшиеся часы полной жизнью, наслаждаясь ими, пока не придет минута, когда она отречется от всего, включая и самое время.

А в паре кварталов от того дома, где с открытыми глазами и спутанными мыслями лежала Ана, на узенькой кроватке, примостившись рядом с дочерью, спал Финн Эммерлинг. Ночью Джени часто просыпалась и плакала, и Финн даже подумал, уж не чувствует ли она, что происходит у него в душе — а в ней бушевала буря. Он лег рядом с дочкой, и она сразу успокоилась. Он тоже крепко уснул, так крепко, как ни разу в жизни не спал под боком у жены.

Утром Джени проснулась и что-то защебетала — что-то среднее между пением и обычной речью. Следом за ней пробудился и Финн. Открыв один глаз, он увидел, что она сидит и разговаривает сама с собой. Или с воображаемым собеседником.

— Доброе утро, Джени, детка, — сказал он, погладив ее по головке.

— Доброе утро, папочка.

— Кушать хочешь? Будем завтракать?

Финн выбрался из-под одеяла, встал и подхватил девочку на руки.

— Да.

— Ну вот и хорошо.

— Мам! Тут больше ничего нет, только эта невкусная каша для взрослых, — захныкал сынишка Аны. — А я думал, что ты пойдешь в магазин. Мама! Ты меня слышишь? Я говорю…

— Слышу, слышу, Расс. Извини, вчера на магазин не было времени… да ладно, с голоду не помрешь, — отозвалась Ана; от бессонной ночи ее руки и ноги словно налились свинцом.

— А что же я буду завтракать?

— Хватит хныкать. Ничего с тобой не случится, съешь это.

Ана достала из шкафа коробку с кашей, насыпала в миску и плюхнула перед сыном на стол пакет с молоком. Не дай бог налить больше, чем Расс любил, воплей не оберешься, поэтому молоко он наливал себе сам.

Но, поглядев на Расса, Ана сразу расстроилась. Кажется, он обиделся, к ее прежнему чувству вины добавилось и это, ей даже захотелось закрыть лицо руками.

— Ну прости, зайка, я не хотела тебя огорчать. Просто сегодня не выспалась. Сходишь с папой в магазин и купишь себе что-нибудь… что захочешь, хорошо?

— Хорошо, — отозвался Расс, пожав плечами.

— Ты помнишь, что сегодня мне надо уйти?

— Папа говорит, ты идешь к Отам заниматься какой-то женской дребеденью.

— Да. Тебе это неинтересно.

— Угу, — промычал Расс с набитым кашей ртом.

В старых джинсах и в еще более старой спортивной фуфайке вышел на кухню Джакоб.

— Всем доброе утро, — сказал он, достал из шкафа кружку и налил себе кофе.

— Господи, Анни, что-то ты неважнецки выглядишь. А сегодня неплохой денек, самый раз, чтобы «взращивать в себе женщину», как считаешь?

Ана улыбнулась. Муж всегда ее смешил. Она никогда ничего от него не скрывала, почти. А сегодня, в день Бельтайн, Отам устраивала для женщин особый праздник. Утро посвящалось главным образом медитациям и дискуссиям, а день — всеобщему веселью и забавам. И женщины не будут отказывать себе в таких удовольствиях, как массаж лица, общий массаж, накрасят ногти на руках и ногах и проведут день в заботах не только о разуме и духе, но и о теле. Ана собиралась остаться у Отам на всю ночь, она так и сказала. Но это была только часть правды. С кем именно, она, конечно, не стала говорить.

— А вы вдвоем сходите в Бриджидс-сквер, к майскому дереву, хорошо? — предложила она.

— Отличная идея, радость моя. Я как раз об этом и думал. Ты когда уходишь?

Джакоб уселся за стол рядом с ней.

— Вообще-то там уже вот-вот начнется, — ответила она, вставая и потягиваясь. — Сейчас быстренько соберусь и двину.

— Угу, — пробормотал Джакоб, раскрывая газету.

Ана окинула взглядом мужа и сына. Чувство вины измучило ее, и сказывалась бессонная ночь. Даже пальцем пошевелить не хотелось, но она понимала, что надо. В сущности, она думала, что делает это в некотором роде на благо семьи, потому что ей казалось, что она сходит с ума, и чувство это разъедало ее личность изнутри, а так недолго и до беды. До того как ей был предложен этот вариант, она готова была бросить обоих и бежать куда глаза глядят.

Она покачала головой и отправилась наверх, в свою комнату. Торопливо набросила на постель лоскутное одеяло, ногой отпихнула одежду в угол. Не задумываясь, кинула в сумку какие-то вещи. Да и разве можно представить, что пригодится этой ночью, что вообще будет происходить этой ночью?

Переодеваясь, она увидела в зеркале отражение своего обнаженного тела. Она еще совсем не старая, Расса родила в столь юном возрасте, что, глядя на ее фигуру, не подумаешь, что она когда-то была беременной. Роста Ана невысокого, но коротышкой никогда себя не считала. Красотка, да и только, и лучше всего выглядит, когда не прилагает к этому никаких усилий. Копна буйных каштановых волос, симпатичное личико. Карие глаза сияют оттенками иных, не столь банальных цветов, а веснушки поразительно молодят ее. Да и вообще, кажется, сейчас она выглядит даже лучше, чем когда ей еще не было тридцати. Впрочем, возможно, потому, что она сама себе очень нравится и знает себя, как никто другой. Вот и вся разница. Оделась она простенько: бежевые льняные брюки, белая футболка и сандалии.

В гостиной Джакоб все еще читал газету, но уже лежа на диване, а Расс уткнулся в телевизор.

— Ладно, ребята, я пошла. До завтра.

Ана наклонилась и поцеловала Джакоба в лоб.

— Пока, любимая. Повеселись как следует. И за нас не беспокойся, справимся. Верно, Расс?

— Ага, — отозвался тот, не отрываясь от экрана.

— Я буду скучать. Может, обнимешь на прощание?

Рассел, как всегда, скорчил недовольную рожу, но встал и позволил матери обнять себя.

— Пока, мой зайчик. И поменьше смотри телевизор. Очень тебя прошу. Спасибо, Джакоб, что отпускаешь. Завтра увидимся!

— Да, и постарайся не очень скучать, наслаждайся своим массажем и ни о чем не думай, договорились?

— Трудно, но я постараюсь.

Ана улыбнулась и вышла. Села в машину, завела двигатель.

Нельзя вот так с бухты-барахты взять и поехать, когда у тебя на руках двухлетний ребенок. Джинни Эммерлинг, жена Финна, постаралась как следует подготовиться к встрече с родителями — начала еще за несколько дней до отъезда. Составила список, вот только собрать все по нему не успела. И теперь она, как одержимая, носилась по дому, таская на себе Джени и бормоча что-то под нос. Она каждый раз очень нервничала, собираясь к родителям в гости. А Финна это всегда озадачивало. Он представить не мог, почему после стольких лет жизни врозь, когда родители, казалось, совсем забыли о ее существовании, Джинни все еще заботилась о соблюдении приличий. Но стоило ему даже намекнуть об этом жене, как она испепеляла его взглядом.

— Джин, да отдай мне хотя бы Джени. Быстрей соберешься.

Она на секунду замерла на месте, повернулась и уставилась на него недобро.

— Что ты на меня так смотришь? Я просто хочу сказать, что тебе будет легче, хочу помочь, вот и все.

Джинни на крохотную секундочку решила прервать лихорадочную суету.

— Знаешь, бывают такие пары, которые интуитивно чувствуют, что нужно, чтобы помочь друг другу. Одному стоит рот открыть, а другой уже знает, будто они читают мысли.

— Ну, слыхал, — неуверенно отозвался Финн. Он уже догадался, к чему она клонит.

— Так вот, мы с тобой не такие. Тебе надо все объяснять, быстрей самой сделать.

— Хорошо, хорошо, — сказал Финн, примиряюще качнув перед ней ладонями. — Но серьезно, отдай мне хотя бы Джени. Пока ты собираешься, я с ней поиграю.

Джинни одарила его скептическим взглядом, но уступила и сдала дочку ему на руки.

Почему она вечно пытается затеять с ним ссору? Но нет, ничего у нее не выйдет, этим его не возьмешь. И уж тем более сегодня.

Он отвел Джени в ее комнату и стал читать ей книжку. Потом дочь заставила его наряжать Барби, а нарядов было не менее дюжины. Он послушно делал все, что она просит, но мысли его были далеко. В конце концов, они с женой расстаются на целых пять дней.

Финн и сам не знал, насколько ему нравится то, что его ждет этой ночью. Но в одном он был уверен точно: бросить Джинни он не готов — пока не готов, хочется ему этого или нет. Что с ней будет, если это случится? Она так хрупка и беззащитна. Он чувствовал за нее огромную ответственность. Понятно, что ситуация нездоровая, но способа изменить ее он не видел.

— Папа, смотри! Солнышко! — вернула его к действительности Джени, ткнув пальчиком в книжку.

Ладно, он продумает это после, ведь он, Финн Эммерлинг, умеет быть терпеливым.

Наконец Джинни была готова, и Финн помог жене отнести вниз и дотащить до машины два тяжеленных чемодана. Зачем столько вещей, ведь пять дней всего? Впрочем, он знал, что в чемоданах: в основном детские вещи, книжки и игрушки. Такие тяжелые, что перед погрузкой в багажник он сделал короткую передышку. Тем временем Джинни усаживала дочку в детское кресло. Послышался щелчок ремня безопасности — жена делала все, чтобы довезти девочку в целости и сохранности.

— Ну ладно, я поехала. В случае чего звони, телефоны у тебя есть, а пока я в пути, звони на мобильный, — сказала вконец измотанная Джинни; утро действительно выдалось суматошное. — Да, и не забудь, завтра придут устанавливать кухонную мебель. Кажется, я что-то еще забыла… Да бог с ним, это уже не так важно.

— Если что очень понадобится, пришлю.

— Хорошо. Ну все, пока.

Джинни неловко обняла его. Финн поцеловал ее в щеку.

— Пока, Джин. Будь осторожна на дороге. Счастливо доехать. Как доберешься, обязательно позвони.

Она коротко улыбнулась, словно хотела сказать что-то еще. Но не сказала, юркнула в машину, включила зажигание и медленно подала назад по подъездной дорожке, выезжая на шоссе. Финн остался на тротуаре один, глядя, как она разворачивается и уезжает прочь.

Радио Ана включать не стала, зато опустила стекла, в машину ворвался ветерок и взъерошил Ане волосы. Господи, она совсем измучилась: имя Финна постоянно вертелось у нее на языке, она то и дело шептала его. С Финном Эммерлингом Ана познакомилась, когда он забирал свою двухлетнюю дочь из яслей. При виде его ей почудилось, что на секунду время словно остановилось, а земля лишилась своей атмосферы — так, что нечем стало дышать. Она не сомневалась в том, что все, кто был в помещении, это заметили. Подумать только, тридцать три года, счастливое, пусть и не очень богатое событиями замужество, твердая карьера, почти взрослый сын, жизнь как полная чаша — казалось, впереди расстилается чистая и ясная дорога, и вдруг на тебе: можно сказать, родную душу встретила.

В первую минуту знакомства обоим было несколько неловко, но стоило Ане заговорить с Финном, как все встало на свои места. Такое чувство, будто она знает его сто лет, что они просто продолжают незаконченный когда-то разговор. Какой все-таки он красивый мужчина: буйная шевелюра, как у Байрона, слегка смуглая кожа, унаследованная, скорей всего, от каких-нибудь средиземноморских предков, — даже после зимних месяцев она сохраняет легкий оливковый оттенок; высокого роста, но не долговязый, широкоплечий и мускулистый — Ане скоро открылось: это оттого, что он постоянно занимается физическим трудом в питомнике. Да что там красивая кожа! Все куда серьезней. Если б ее спросили, что она чувствовала в тот момент, Ана сказала бы, что, как только она его увидела, словно из глубины ее существа к груди Финна протянулась некая тонкая нить, которая навеки связала их вместе. С этого времени ей стало казаться, что каждую минуту ей известно, где он находится и что чувствует. Потом Ана узнала, что и с Финном творилось нечто подобное.

Несколько дней после этой встречи Ана пыталась убедить себя, что это просто легкое увлечение, совсем безобидное, ну мало ли чего не бывает. И поверила, и уступила этому чувству — правда, только в мыслях. Она с упоением бросилась в бурные волны мечтаний, удивляя самое себя размахом своих фантазий и изощренностью предлогов, что услужливо поставлял ей рассудок, чтобы найти возможность сблизиться с ним. Главное для Аны было видеть его, а видит ли он ее — это уже дело десятое. Его живой облик снова и снова должен был подпитывать ее неуемную фантазию.

Хорошим садоводом или огородником Ана никогда не была. Собиралась когда-то, даже очень хотела, когда несколько лет назад они купили этот дом, но толком у нее ничего не вышло. Дальше разведения цветов в горшках, которые она покупала в магазине, дело не сдвинулось. По той же причине у них не было и домашних животных: слишком большая ответственность, а в жизни и без того хватает забот. Но теперь она твердо решила вскопать несколько грядок и устроить у себя небольшой огородик. Ана обожала готовить, а всегда иметь к столу свежие овощи и травы, растущие на грядках прямо под окнами, было бы просто здорово. Ей удалось даже убедить себя, что Финн здесь ни при чем, что ей просто приятно будет встретиться с ним в питомнике, но не более того. Ее рассудок, как и рассудок всякого, кто балансирует на грани морали, творил настоящие чудеса и был способен оправдать все, что угодно.

Приняв решение, Ана не стала откладывать и нанесла визит в питомник «Беллаверде» в ближайший выходной. Она потратила уйму времени, выбирая, во что одеться. Ей хотелось выглядеть хорошо, это естественно, но, как она ни старалась, все было не то. Как, например, объяснить Джакобу, для чего, собираясь покупать рассаду, она примеряет сапожки на высоких шпильках? Нет, простота и утонченность — вот ключ, вот тон, который будет самым верным. Джинсы, белая кофточка, шелковый шарфик — французский стиль — и туфельки без каблуков.

Как ни странно, идею устроить огород Джакоб встретил с энтузиазмом. Даже захотел отправиться вместе с женой — когда выразил это пожелание, во рту у Аны пересохло и душа ушла в пятки. Она мягко отклонила его предложение под тем предлогом, что ей надо побыть одной, что, как она полагала, было недалеко от истины.

По дороге Ана сунула в сидишник диск Лори Картон и только тогда немного успокоилась. Откинулась на подголовник сиденья и сосредоточилась на правильном дыхании. Питомник «Беллаверде» находился на Карадок-роуд, неподалеку от центра. Тут располагались и другие заведения, которые Ана любила посещать, например «Сильвермун», ее любимый бутик, где она покупала одежду. В отличие от других торговых районов Авенинга, стоянки на Карадок-роуд были гораздо шире, а дома самые старые и самые красивые в городе. Большая часть их была выстроена в стиле эпохи королевы Анны и выглядела как картинка.

Ана проехала за высокий забор, окружающий автомобильную стоянку перед самым входом. К великому ее разочарованию, там уже стояло несколько машин. В ее воображаемой встрече с Финном посторонних, разумеется, рядом не было. Ана в последний раз взглянула на себя в зеркало заднего вида и, убедившись, что она неотразима, вышла из машины.

Она медленно пошла по посыпанной гравием дорожке, с восхищением разглядывая густо опутанные прекрасными цветами шпалеры, устроенные в виде арок. Жаль, что она так плохо разбирается в растениях, не дай бог, сморозит какую-нибудь глупость, ведь обязательно все испортит. Она так и не овладела искусством всегда быть сдержанной и вместе с тем естественной и раскованной. Всякий раз она выглядела смешно и нелепо, и она знала это, когда вдруг вокруг нее воцарялось неловкое молчание и все сочувственно ей улыбались, будто хотели сказать: «Господи помилуй, бедняжка!» Нет уж, лучше оставаться самой собой, тогда он увидит все лучшее, что в ней есть.

За арочным входом открывалась обширная территория со множеством полочек одна над другой, уставленных горшочками с комнатными цветами и другими растениями. У Финна царил идеальный порядок, на каждом горшочке имелась табличка. Скоро Ана разобралась, что все пространство поделено на несколько секций: деревья, кустарники, однолетние растения, многолетние и так далее. Предлагался и богатый выбор цветочных горшков, садовых инструментов и инвентаря, а также архитектурных элементов. Где-то в стороне журчала вода, а из невидимых динамиков негромко звучал голос Элисон Краусс. Ана, которая никогда в жизни не бывала в ботаническом питомнике, сразу почувствовала себя здесь как дома.

Она оглядела посетителей, но Финна рядом с ними не было видно. Интересно, куда он подевался? А вдруг его вообще сегодня нет? Но шестое чувство подсказывало ей, что он здесь, он где-то рядом. Она подошла к столику, на котором стояло растение с роскошными лиловыми цветами. Она наклонилась понюхать и, втягивая воздух в ноздри, увидела, как нежные лепестки поднимаются к ее ноздрям.

— Виола одората. Фиалка душистая. Удивительно пахнет, правда?

Она оглянулась и увидела рядом Финна, одетого в старенькие джинсы и легкую серую футболку. Трудно поверить, но теперь он выглядел еще красивее, чем в первый раз, когда они познакомились. Есть такие мужчины, некоторая небрежность их только украшает. А как идет ему щетина на лице!

«Господи, да куда ж их девать?» — подумала она, глядя на свои руки, и наконец пристроила одну на бедро, другую — на сумочку.

— Привет, Финн! Как ты меня напугал! Я… ммм… да-да, действительно, пахнет просто чудесно.

— Каким ветром тебя сюда занесло? Помню, ты говорила, что растения тебя мало интересуют, — улыбаясь, сказал Финн.

Ана перепугалась: неужели она так сказала? Впрочем, все может быть… А с какой стати, черт возьми, они должны ее интересовать?

— В общем-то, да.

Финн поднял вверх брови, и сразу отпала необходимость искать предлог и объяснять, почему она здесь. Они просто стояли и молча смотрели друг другу в глаза.

«О, это опасная игра», — подумала Ана и наконец широко улыбнулась.

— Да понимаешь, — начала она, — мы с Джакобом подумали и решили вскопать небольшой огородик. Не знаю, что получится, но было бы здорово, если б к столу у нас всегда были свежие овощи прямо с грядки.

— Да что ты?

Ясно, что для него это шито белыми нитками.

— Ладно, тогда иди сюда. У нас тут есть секция, которая тебя заинтересует.

Ана поплелась за ним через лабиринт стеллажей с растениями, и он привел ее в отгороженный сектор, где стояло шесть столиков. Сверху свешивалась табличка: «Огород».

— Вот это да, даже не верится! — воскликнула Ана.

— Ну да, просто у меня было чувство, что ты скоро обязательно придешь, вот я и устроил этот уголок — специально для тебя.

Ана поняла, что он шутит. А вдруг нет?

— Что ж, спасибо большое, я польщена.

Финн широко улыбнулся и запустил пальцы в шевелюру. Жест, свойственный скорее девушкам, но у него это получалось по-мужски изящно и вместе с тем небрежно.

— Если серьезно, в это время года такая идея многим приходит в голову. Но большинство людей не умеют выращивать из семян, поэтому мы заранее готовим рассаду. Тебя что-то конкретно интересует?

Ана готова была представить тысячу этих «что-то конкретно», которых она хотела от Финна, но сумела сдержать порыв.

— Знаешь, Финн, дай мне просто набор для начинающих. Я серьезно… я полностью полагаюсь на твой опыт, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.

Финн отвел взгляд в сторону. Сердце ее бешено заколотилось. Не слишком ли рано берет она быка за рога? Вдруг она его отпугнула, вдруг ему это не понравилось?

Она подумала, что он мог бы сказать что-то еще, но он молча стал брать со столов рассаду.

— Эй, Вик! — крикнул он молодому человеку, который что-то поливал из лейки. — Прикати тачку, слышь?

Ана молча стояла рядом, смотрела, как он работает, и никак не могла подавить беспокойную дрожь.

Через пару минут появился Вик с тележкой, и Финн принялся накладывать в нее рассаду.

— Ну вот, это у тебя будет базилик, киндза, розмарин, укроп, ромашка, — перечислял он, поглядывая на Ану через плечо. — Это что касается приправ. А здесь помидоры, кабачки, бобы, салат, перец, лук… Для начала хватит. Вик, отвези это к кассе. Я пробью чек попозже.

Вик весело повиновался и вместе с нагруженной тележкой испарился, и Финн с Аной снова остались одни.

— Не хочешь выпить чего-нибудь, чаю или кофе? У меня тут есть закуток, где можно посидеть. Заодно расскажу, как за ними ухаживать.

Ана облегченно вздохнула, и у нее отлегло от сердца. Она улыбнулась и только тут поняла, что стоит перед ним, как дура, и хлопает глазами. Надо срочно что-то ответить.

— С удовольствием.

— Отлично, иди за мной.

Финн повел ее к какой-то зеленой двери. Это был небольшой кабинет с компьютером, вдоль стены располагались длинный кухонный стол и раковина. Финн включил электрический чайник и снял с полки две кружки.

— Надеюсь, ты ничего не имеешь против мяты.

— Нет, замечательно.

— Хочешь посидеть вон там? — спросил Финн, открывая еще одну дверь.

За ней оказался небольшой дворик, полностью укрытый белым полотняным навесом, под которым стояли круглый деревянный столик и два плетеных стула.

— Я пока приготовлю чай. Устраивайся поудобней, я быстро.

— А это обязательно? Я и здесь могу подождать, с тобой. Что мне там рассиживать, когда ты тут трудишься?

— На свежем воздухе лучше, да и погода хорошая. Посиди, я сейчас.

— Ладно.

Ана уселась за столик и взяла полистать журнал. Потом подняла взгляд и через окно увидела, как Финн открывает дверцы шкафа, достает какие-то рекламные проспекты, ставит на поднос чашки, кладет ложечки. Вот он наливает чай, и руки его слегка дрожат… или ей показалось? Дверь наконец распахнулась, и Ана быстро опустила глаза к страницам.

— Вот и я, — сказал Финн, ставя поднос на стол.

— Дай посмотреть.

Ана встала, зашла ему за спину, приобняла за талию и взяла брошюрки, которые он держал в руке. Казалось, все произошло естественно, но, едва коснувшись его, она поняла, что это вовсе не так.

— Ну… — сказал Финн.

— Ну… — отозвалась Ана.

Они молча глядели друг другу в глаза. Слова-то у Аны были, тысячи слов вертелись на языке. Они выстроились в очередь с той самой минуты, когда произошло их знакомство, но как выпустить их на волю, она не знала, поэтому смотрела на Финна и молчала.

— Ну хорошо, — сказал он. — Вот смотри, это брошюрки с инструкциями, я тебе про них говорил, а вот тут даже план нарисован, видишь, показано, где что лучше сажать. Если есть вопросы, я с удовольствием отвечу…

— Нет вопросов… то есть если появятся, я позвоню.

Ана выдавила из тюбика в ложечку мед, опустила ее в чашку и размешала. А потом совершенно бессознательно вынула ложечку из чашки, сунула в рот и облизала остатки меда. Финн сразу тяжело задышал.

— Ана…

— Да?

— Можно задать тебе один вопрос?

— Конечно.

Финн улыбнулся, но Ана была не уверена, ей он улыбнулся или своим мыслям.

— Ты пришла сюда, чтобы действительно купить рассаду или чтобы встретиться со мной?

— Вот тебе на, Финн! Тебе не стыдно задавать такие вопросы?

«Черт возьми, — думала Ана. — Должно быть, у меня все на лице написано».

— Нет уж, не увиливай, давай прямо к делу. Жизнь и так коротка, не будем ходить вокруг да около.

Вдруг Ану охватила фантастическая уверенность в себе.

— А зачем, Финн? Ты ждешь, что я открою перед тобой карты, не зная, что у тебя на душе? Это нечестно.

Финн поднял обе руки, как бы пытаясь ее успокоить.

— Пожалуй, ты права, это нечестно. Ну хорошо, тогда скажу я. Я давно уже только о тебе и думаю. — Он снова запустил пальцы в шевелюру; видно, всегда делал так, когда нервничал. — С тех пор как мы встретились, я хожу как во сне, все падает из рук, такое чувство, будто чего-то не хватает. А вот теперь ты здесь, сидишь передо мной, я гляжу на тебя и удивляюсь — неужели это ты?

Она и не ожидала, что он наговорит так много, но у нее появилось отчетливое впечатление, что он не мог не выговориться.

— Это же безумие, — продолжал он, — я женат, ты замужем, я тебя совсем не знаю, но находиться рядом с тобой все равно что…

— Все равно что прикуривать, сидя на бочке с порохом, — закончила Ана.

Блеск, как только это ей пришло в голову? Молодец, Ана. Интересно, откуда у него взялось смелости на подобное признание? Такое чувство, будто лавина обрушилась, а она стоит и смотрит.

— Точно, — сказал он.

Их глаза снова встретились. У Аны захватило дух. Неужели у них все так серьезно? Она ничего не понимала в изменах, давно забыла, что такое свидание с мужчиной. Она думать не думала, что все произойдет так сразу. Но Финн прав, и теперь, когда они вместе, это ясно как день. Ей захотелось броситься ему на шею и поцеловать крепко-крепко. Но она не могла пошевелить ни рукой ни ногой: очень волновалась, нервничала. Он тоже. Так и сидели оба, сидели и смотрели друг на друга.

— Финн, я люблю мужа. Мы с ним вместе уже давно. Мы с ним как две лошади в одной упряжке, и нам хорошо вместе.

Финн должен знать, что она дорожит Джакобом. Должен знать, что она не шлюха.

— Раньше, давно уже, у нас с ним все было, как это сказать… горячо, понимаешь? А сейчас все по-другому. Тебе не кажется, что мы оба сошли с ума? Ни в какие ворота не лезет.

Финн, похоже, тоже пытался найти правильные слова. Не хочет смахивать на мерзавца, который постоянно обманывает жену.

— Еще как кажется! Безумие какое-то. Голова идет кругом, будто наркотиков накачался. Но ведь не накачался же…

— Финн, если б я могла с этим справиться, меня можно было бы считать самой сильной женщиной на планете.

Финн ласково рассмеялся, и снова оба замолчали. Ана понимала: это потому, что обоим надо быть очень аккуратными в выборе слов. Молчание не было неловким, в нем была надежда, может быть слегка приправленная печалью. Финн снова заговорил, и так серьезно, что Ана испугалась, готова ли она к этому.

— Ты же понимаешь, конечно, Ана, что теперь, когда мы выложили все друг перед другом, назад дороги нет. Но мы с Джинни вместе с шестнадцати лет, а дочке нет еще и трех. Что с этим делать, ума не приложу. Лучше всего держаться друг от друга подальше, по крайней мере, это честно, но…

— Нет, Финн, я этого не хочу.

— Да и я тоже.

Ана улыбнулась, протянула руку и накрыла его ладонь своей.

А потом настал черед для лжи и хитрости. В такой ситуации всегда все выворачивается шиворот-навыворот, а разум готов оправдать любые желания плоти. Из питомника в тот день Ана ушла еще более смущенной и взволнованной, чем прежде. Страсть по природе своей такова, что поглощает тебя целиком, постоянно терзает, не давая ни минуты покоя. Но с Финном все было иначе: его чувство словно окутывало ее плотным покровом, и жар в груди ее пылал ровным, спокойным пламенем. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своим чувством, хотелось кричать об этом всему миру. Она прижимала руки к груди, словно пыталась закрыть брешь, которую в ней проделало ее чувство к Финну, но оно рвалось наружу, и не было сил остановить его. Оно хлестало мощной струей, оно окрашивало собой все, что она ни делала, все, что она ни говорила.

В тот день они даже не поцеловались, даже не коснулись друг друга, если не считать того, что Ана дотронулась до его талии и накрыла ладонью его ладонь, лежащую на столе. Зато договорились на следующий день пообедать вместе.

Ана помнила, как вернулась домой с рассадой, помнила, как боязливо открыла дверь, опасаясь, что случившееся с ней крупными буквами написано у нее на лице. Но странное дело, при виде Джакоба у нее словно камень с души свалился. Оказалось, не так-то трудно все это скрыть. Вот тогда она ощутила, что ее словно разрубило надвое, она будто раздвоилась. Одно ее «я» жило обычной семейной жизнью: муж и сын, работа, дом; другое целиком принадлежало Финну. И на эту половину, кроме нее самой, никто не имел ни малейшего права.

С этой минуты Ана стала гораздо терпимей, добрей с окружающими. Но стоило ей почувствовать, что кто-то пытается проникнуть туда, где обитает ее другая половинка, она становилась крайне осторожной и сразу принимала защитные меры. Джакоб, достаточно хорошо изучивший жену, почувствовал в ней перемену, но когда попытался выяснить, в чем дело, она так рассердилась, что он тут же пошел на попятную, понимая, что кое в чем ему придется разбираться самостоятельно.

В тот день, когда они принялись копать грядки и сажать рассаду, Джакоб смотрел на Ану и изумлялся: как она старается! Откуда ему было знать, что, ковыряясь в земле, таская лейку, которой Финн не забыл снабдить ее, Ана чувствовала, что он словно стоит рядом и смотрит, как она работает: огород для нее стал олицетворением самого Финна.

На следующий день Ана с Финном встретились возле ресторана «Авалон» на Мабон-роуд — оба любили бывать в этом заведении. Было время обеда, в ресторане было полно народу и шумно, и они усердно принялись разыгрывать перед всеми спектакль.

— Кого я вижу! Ана, что ты здесь делаешь? — воскликнул Финн.

Он сиял от радости. Впервые Ана видела перед собой человека, который бы так радовался, встретив ее.

— А, Финн, добрый день! Да вот ходила по магазинам и проголодалась, есть хочу — умираю! С утра ничего не ела. А ты каким ветром? Ты один? А где… Джинни? — спросила Ана, слегка споткнувшись на имени его жены.

— Дома, где ей быть. Я тут поблизости консультировал кое-кого и подумал, что неплохо сначала перекусить, а потом возвращаться к себе. Хочешь, пообедаем вместе?

— С удовольствием. Терпеть не могу есть в одиночестве.

Оба понимали, насколько необходим этот спектакль, или, по крайней мере, думали, что понимают. Обоим казалось, что одного взгляда на них достаточно, чтобы догадаться, что они любовники. Им в голову не приходило, что каждый занят только собой и на них никто не обращает внимания.

Официантка провела их к свободному столику в дальнем углу, совсем далеко от окна — место почти идеальное. «Авалон», конечно, не самый шикарный ресторан города, зато один из самых оригинальных. В соответствии с названием он был обставлен в духе Средневековья, еще более ощутимом, поскольку ресторан располагался в старинном здании, которому было более сотни лет. Даже ножи здесь подавали какие-то совершенно примитивные. Но их все же подавали, то есть не слишком увлекались в воссоздании атмосферы седой древности.

Ана и Финн уселись. Оба чувствовали какую-то нервозность. Как ни называй их встречу, все-таки это было свидание. Ана взяла салфетку, встряхнула и положила себе на колени. Финн барабанил пальцами по столу.

— Ну… — начала Ана.

— Ну… — как эхо, откликнулся Финн.

— Кажется, мы повторяемся. Надо исключить это слово из нашего словаря.

— Согласен, — улыбаясь, ответил Финн.

Ана понизила голос, сознавая, что за соседними столиками тоже сидят люди.

— Господи, у меня такое чувство, будто я школьница. Словно прогуливаю уроки и родители могут меня застукать.

— У меня тоже. Кстати, в какую школу ты ходила?

— Да в нашу, авенингскую среднюю. Ты, наверное, ходил в какую-то другую. Откуда ты к нам приехал, Финн?

«Интересно, насколько легко он может раскрыться», — подумала она.

— Из Сан-Франциско.

Финн посмотрел в потолок, словно что-то пытался вспомнить. Ана залюбовалась его лицом, страстным и вместе с тем немного грустным. Очевидно, детские годы он вспоминал с удовольствием. По крайней мере, воспоминание о них не тяготило его душу.

— Мы переехали в Авенинг лет шесть назад. У меня здесь жила тетя, и мне всегда нравилось ездить к ней в гости. Мы были довольно близки: у них с мужем не было детей. Когда она умерла, то все оставила мне, включая и дом, впрочем довольно дряхлый. — Он грустно пожал плечами. — После смерти мужа она слегка помешалась. Помню, когда-то там было очень красиво, но чтобы восстановить все как прежде, нужна была куча денег. Я подумал-подумал и все снес, а на месте дома построил «Беллаверде». Уверен, ей бы понравилось.

— А я все думала, откуда у тебя эта земля. Теперь понятно. Так значит… Джинни тоже из Фриско?

Ана видела, что он напрягся, впрочем, совсем чуть-чуть.

— Господи, Ана, неужели мы тут для этого встретились? Чтобы я рассказал тебе про жену, а ты мне про мужа?

Она понимала, что этого вопроса задавать не стоило, но ей очень хотелось знать о нем все. Все до последней капельки впитать в себя и унести с собой, чтобы потом одной в тишине сидеть и думать об этом.

— Понимаешь, мне интересно узнать о тебе как можно больше. Все-все. Вы с Джинни вместе с самого детства, значит, она провела с тобой большую часть ьжизни, она — это огромная часть твоей жизни. Нездоровое любопытство здесь ни при чем. Я должна знать, почему… ну почему ты выбрал ее, почему остаешься с ней.

— Ладно, только давай условимся: сейчас поговорим, а потом никогда не будем касаться этой темы. Моя Джинни и твой Джакоб к нам с тобой не имеют никакого отношения.

Он замолчал, и Ана смотрела, как, поджав губы, он подыскивал слова.

— Я понимаю, это безумие. Но… не знаю почему, но мне не кажется, что мое чувство к тебе — это предательство по отношению к моей жене. Сама знаешь, сердцу не прикажешь. Но говорить о ней… вот тут, боюсь, есть некое предательство. Ей бы это не очень понравилось, мягко говоря.

Финну явно было не по себе, и, видя это, Ана успокоилась. Такому мужчине от природы несвойственно вероломство, даже если он предает человека, которому обещал быть верным.

— Хорошая мысль. Согласна, — кивнула Ана.

— Ну вот и ладно. Итак…

И Финн стал рассказывать ей о Джинни, о том, как в старших классах они начали встречаться — Финну тогда было еще шестнадцать. Жилось ей нелегко, детство было трудное, и было в ней что-то такое, что вызывало в его душе желание защитить ее. Рядом с ней он чувствовал себя настоящим мужчиной. Они окончили школу, поступили в Университет Сан-Франциско, где Джинни с ее практичным умом пошла на экономический факультет по специализации бухгалтерского учета. Он очень любил ее, по-настоящему, но как-то буднично, не очень-то стараясь узнать, что творится в ее душе.

— То есть если б ты спросила меня тогда, будем ли мы все еще вместе сейчас, я бы сказал, что ни в коем случае, — признался он. — Но быть вместе просто легче, чем разбежаться. Мы очень привыкли друг к другу.

Когда они переехали в Авенинг и открыли питомник, именно благодаря блестящему таланту Джинни считать деньги и ее деловой жилке бизнес пошел на лад. И опять же благодаря Джинни они не прогорели, что с Финном вполне могло бы случиться. Она строго контролировала, чтобы дебет всегда сходился с кредитом, ежесезонно закупала новые растения на выручку от продаж в предыдущем сезоне, всегда точно знала, какой суммой можно рискнуть, и всегда успешно делала скидки на непроданный товар, а также удачно пристраивала его даром.

— У Джинни есть одна черта, которую никто, кроме меня, не видит, — сказал он. — Люди не понимают ее. Мне кажется, они считают ее холодной и… что у нее тяжелый характер. Но на самом деле в ней много чувства, много любви. Ей не удалось подарить любовь родителям, и она дарит ее мне. Ну и Джени тоже. Я остаюсь с ней, потому что боюсь: что со мной, да и со всеми нами, будет, если я от нее уйду? Она женщина хрупкая, Ана, она мать моей дочери. Я ей многим обязан. Я люблю ее, очень люблю, но ответственность за счастье другого — тяжелая ноша.

Лицо Финна было печально.

Сердце Аны разрывалось: ей было жаль Джинни, у которой, судя по всему, жизнь была не сахар, но Ана и сердилась, ее приводило в бешенство, что слабость Джинни повисла на совести Финна тяжелым грузом. Он заслуживал в жизни гораздо большего, чем этот брак, скрепленный не любовью и свободой, а долгом и обязанностями.

— Ну, Ана, теперь твоя очередь: расскажи про своего Джакоба. Сдается, вы друг с другом вполне счастливы.

Ана ответила не сразу, задумавшись на минутку и пытаясь подыскать правильные слова. Да, она счастлива в каком-то смысле. Хотя сейчас, когда она думает об этом, правильней было бы сказать «довольна». На какое-то мгновение ей вдруг подумалось: уж лучше быть несчастной. Был бы, скажем, Джакоб горький пьяница или бил бы ее смертным боем — хоть какое-то оправдание тому, что она сейчас сидит в этом ресторане с чужим мужем.

— Пожалуй, в каком-то смысле счастливы. То есть я хочу сказать, да, я люблю Джакоба, хотя не уверена, что была когда-нибудь в него влюблена. Но нам хорошо вместе. Помнишь, что сказал Джибран в своей книге «Пророк»? «И пусть в твоей близости нам будет не тесно», кажется, так. Так вот, в нашей близости нам уж очень не тесно. Мы поженились рано, совсем молодыми, но остаемся все такими же, и жизнь нас не развела. В наших отношениях слишком много свободы, чтобы мы полностью принадлежали друг другу, живем каждый сам по себе, у каждого свои дела. Мне кажется, поэтому я и вышла за него. Знала, что он никогда не станет и пытаться командовать мной.

— Думаешь, он никогда тебя не обманывал?

— Вообще-то мог, но, если это так, я не хочу ничего знать об этом, и, насколько могу судить, это ни в коей мере не может повредить нашему браку.

— А ты?

Вот он наконец, этот вопрос, он висел над каждым сказанным ими словом как дамоклов меч, и оба понимали, что рано или поздно он просвистит между ними и надо будет на него отвечать.

— Нет, никогда. А ты, Финн, как ответишь на тот же вопрос?

Финн опустил глаза и стал внимательно рассматривать свои руки. Впрочем, глядя на этого полного сил мужчину, ясно было и так.

— Бывало. Я не горжусь этим, но… Мне же нужно иногда общаться с нормальными женщинами, понимаешь? Джинни способна целыми днями почти не разговаривать со мной. Бывают дни, когда она с утра до вечера ворчит, как старуха, вечно мной недовольна, делает все, чтоб я считал себя пустым и никчемным человеком. Прежде я думал: зачем это ей? Теперь мне кажется, она надеется, что тогда я стану считать, что я хорош только для нее, а для других — пустое место. А бывают и светлые дни, она как будто спохватывается, что была совершенная стерва, и готова задушить меня своей любовью. Но все равно это не то, как-то с натугой, будто она играет роль — роль примерной жены.

Ана откинулась на спинку стула. Финн рассказывал так, что легко было невзлюбить эту женщину, может быть, даже слишком легко. Но тут есть о чем подумать, а это для Аны было очень важно. Семейные неурядицы тревожат его, он не отмахивается от них, а хочет в этом разобраться. Ее обеспокоили, конечно, его измены, но не очень, она его понимала.

— Значит, у тебя были и другие женщины, — сказала Ана.

Это был не вопрос, а утверждение, ее интересовали подробности.

— Понимаешь, хотелось с кем-то близости, но чтобы у нас не было общего прошлого. — Он помолчал, продолжая с несчастным видом разглядывать свои руки. — Это бывало не раз, но не подумай, я не бегаю за каждой юбкой. Просто это помогало понять, какими должны быть нормальные отношения и что на самом деле происходит в моей семье. Я понимаю, это все так запутанно, но… Я вот что скажу тебе, Ана, если бы мне от тебя нужен был только секс, я бы занялся этим еще вчера в питомнике. Во всяком случае, постарался бы. Тут все намного сложней. Я сам еще не знаю, чего от тебя хочу, просто спать с тобой или чего-то еще. Боюсь, что мне надо больше.

Тут, к счастью, подошла официантка, и задушевную беседу пришлось прервать. Ана переживала, что разговор принял не совсем правильное направление. Но что оставалось делать?

— Послушай, Финн, секс сексом, — сказала Ана, когда официантка удалилась, — но есть тысячи других видов предательства. Мысленно я уже изменяла Джакобу… а то, что я сижу тут и выворачиваю перед тобой душу, это не предательство? Я тоже не знаю, что делать. Я очень хочу быть с тобой, но было бы просто глупо прыгнуть к тебе в постель прямо сейчас. Не надо спешить, надо осознать наше чувство: страсть это или нечто большее? Способно ли оно по-настоящему изменить нашу жизнь?

Финн смотрел на нее ласково, но в его взгляде мелькнула тень сомнения. Ана понимала, что здесь не существует единственного «правильного пути». Да и мысль о том, что ее просто водят за нос, тоже беспокоила ее.

— Пожалуй, ты права, — тихо сказал он, — но если продолжить тему, ты говоришь о начале серьезных отношений, Ана, а это гораздо большая ложь, по крайней мере я так считаю, чем случайное свидание в мотеле. Ты готова к такому обману?

Разве можно быть готовым к таким вещам? Конечно не готова. Но она желала этого.

Ана наклонилась к нему поближе, совсем чуть-чуть:

— Да, если и ты готов. Потому что знаю: если я сейчас уйду от тебя, потом буду жалеть. А я этого не хочу. Пусть все идет, как идет, посмотрим, чем закончится.

Последние слова Ана подчеркнула кивком.

— Может, увидим, что это просто симпатия, и останемся друзьями, — продолжила она, — или поймем, что здесь нет ничего, кроме секса… а может, окажется что-то большее… Я не знаю, но нам надо это узнать вдвоем.

— Ну вот и хорошо, — сказал Финн слегка раздраженным голосом и тяжело вздохнул.

Следующие несколько недель Ана с Финном встречались при каждой удобной возможности. Отлучаться из дому было не так-то просто, так же непросто было придумывать правдоподобные поводы. По телефону они не говорили ни разу, писем тоже не посылали ни по электронной почте, ни на бумаге. Встречались всегда в одном и том же месте. Если один не приходил, другой отделывался лишь легкой досадой. Всегда был шанс будто для случайной встречи, чтобы назначить свидание на другое время.

Они старались не прикасаться друг к другу, вместо этого дарили тепло словами: их разговоры делали то, что не под силу никакому сексу. Уже скоро оба поняли, насколько они близки, хотя все еще не могли найти подходящее слово и обозначить свои странные отношения. Но в один прекрасный день все переменилось: Ана вдруг поняла, что платонические встречи ее больше не устраивают, и события этого дня послужили толчком тому, что потом последовало.

Родительница ее ученика принесла ей в подарок орхидею, как ей показалось — очень редкую. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: надо подарить ее Финну. Он больше способен оценить эту красоту, и в его заботливых руках цветок наверняка проживет дольше. Во время перерыва на обед она села в машину и помчалась в «Беллаверде».

Войдя в питомник, Ана прежде всего сделала так, чтобы он ее заметил. Он занимался с одним из посетителей, и она с независимым видом прошла мимо, неся в руке завернутый в папиросную бумагу цветок. Улучив момент, когда никто не видит, она юркнула к нему в кабинет. Через несколько минут дверь открылась, и при виде Финна Ану охватило знакомое чувство, будто в груди что-то сжалось.

— Приятный сюрприз! Ты что, сегодня разве не на работе? — спросил Финн, подходя к ней.

— Перерыв. У меня мало времени, но мне захотелось забежать и сделать тебе маленький подарок.

— Подарок? Мне? С чего это вдруг?

— Заслужил. — Губы ее сами собой улыбнулись, с этим она не могла ничего поделать. — Ты же знаешь, я постоянно думаю только о тебе. Готова воспользоваться любым предлогом, только бы увидеть тебя. Ну-ка, разверни.

Финн взял сверток и нежно поцеловал ее в лоб. Потом осторожно развернул бумагу.

— Господи, какая красота! Этот сорт называется «ванда», верно? Трехцветная. Откуда это у тебя?

— Родительница принесла. Кажется, уже много лет занимается орхидеями. Достала семена в клубе садоводов-любителей. Нравится?

— Еще как. Спасибо тебе.

Финн поставил горшок и прикоснулся ладонью к ее щеке. Она закрыла глаза.

— Поставлю ее так, чтоб отовсюду было видно, она будет напоминать мне о тебе.

Его ладонь жгла ей щеку, и Ана не выдержала:

— Финн, я… ты только не смейся, но я… мне очень хочется почувствовать, как ты пахнешь. Ты не против?

Финн ничего не сказал, но сделал шаг назад и поднял брови. Ана протянула руку к воротнику его рубахи, надетой поверх футболки. Пальцы ее коснулись его шеи, залезли под футболку и оттянули ее. Она сделала два шага вперед, подойдя к нему почти вплотную. Приблизила нос к воротнику и втянула воздух. Все так же держа оттянутой футболку, она зашла ему за спину и понюхала его покрытую маленькими волосками шею. Финн часто и глубоко задышал.

Ана снова встала к нему лицом и слегка улыбнулась. Повернулась спиной, прислонившись к его груди. Финн попытался ответить на ее ласку, но Ана увернулась. Она еще не закончила. Его правую руку она положила себе на бедро. Потом нежно и аккуратно подвернула рукав до самого локтя. Обеими руками взяла его руку и обнюхала от локтя и до ладони, задержалась на запястье, прижалась к нему носом и губами и глубоко втянула в себя воздух. Совсем не думая о последствиях, лизнула голую кожу. Вены на его запястье были похожи на зимнее дерево, и она два или три раза провела по ним языком. Финн вздохнул и потянул ее к себе.

Ана открыла глаза. Финн наклонился и медленно поцеловал ее лицо и шею. Она уже была почти в обмороке. Ощутив на своих губах его губы, она вздрогнула, на мгновение застыла, а потом всем телом прижалась к нему. Поцелуй, сначала мягкий и нежный, скоро стал горячим и страстным. Финн поднял ее на руки и понес к столу. Она обхватила его, пальцы запутались в его волосах. Желание было столь ошеломляющим, что она совсем забыла, где находится. Однако что-то заставило ее очнуться, и интерьер крохотного кабинета Финна вернул ее к реальности.

— Финн, милый, не надо… пожалуйста.

Он остановился и посмотрел на нее:

— Ана, ради Христа, не проси меня об этом.

— Финн! — Она выскользнула из его объятий. — Я не хочу, чтобы это случилось здесь. Во-первых, сюда могут войти, а во-вторых, мы с тобой заслуживаем большего, чем пятнадцать минут на столе. Перестань, я хочу, чтоб ты был весь мой, чтоб это длилось часами. Ты подумай, как я после такого пойду сейчас к детям?

— Ана, я люблю тебя. Ты что, мне не веришь?

— Ты меня не понял. Дело не в тебе, просто сейчас не время и не место, вот и все.

— А когда будет время и место? — В голосе Финна звучало неподдельное страдание. — Ана, я хочу тебя, я так сильно хочу тебя, что это меня угнетает. Если не здесь, то где? Где эти твои часы, когда мы будем вместе, они что, появятся сами собой, по мановению волшебной палочки?

— Мы, кажется, договорились, что не станем ничего предпринимать, пока не решим, каковы будут последствия и что делать дальше. — Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза. — Ты собираешься бросить Джинни, да, Финн? Я уже отдала тебе сердце и душу, мое теперь только тело. Если я и его отдам тебе, с чем я останусь? Как мне вести себя с мужем, если у меня ничего для него не будет? Сделав этот шаг, надо делать и следующий… надо идти до конца. Перестать лгать окружающим и скрываться, а быть по-настоящему вместе. Ты к этому готов, Финн?

Он уже отошел от нее и хмуро смотрел в сторону.

— Не знаю, Ана, — сказал он, избегая ее взгляда.

— Вот и я тоже не знаю, но… я…

Ана замолчала, хотя понимала, что должна высказать мрачную, ужасную мысль, беспокоившую ее в последнее время. Мысль, которая вначале смутно маячила в ее сознании, но с каждым днем приобретала все большую отчетливость. Она потерла пальцами под глазами, бессознательно пытаясь разгладить тонкие, почти невидимые морщинки.

— А что, если мы обречены, Финн? Вдруг мы с тобой поступили дурно? Нет, в том, что мы полюбили, ничего дурного нет. Но ложь, предательство — вот ведь что ужасно, с какого боку ни смотри. Ну хорошо, между нами возникло большое чувство. Но ведь каждый день, каждый божий день с этой тайной в груди мы приходим домой, в семью. Ложимся в постель с другим человеком. А если он или она узнают, что, лежа с ними, мы с тобой хотим только одного: чтобы вместо них рядом был тот, кого любишь… ведь это убьет их. Разве есть во Вселенной закон, чтобы за такие поступки вознаграждать… как это там? «И жили они долго и счастливо»? Разве мы это заслужили?

В кабинете повисла гнетущая тишина. Слова Аны звучали зловеще, как проклятие. Возможно, нечто подобное приходило в голову и Финну, но он никогда бы не произнес этого вслух. Зачем она говорит ему такие вещи?

— А дальше что, Ана? Делать-то что будем? — раздраженно проворчал он.

— Не знаю. — Глаза ее наполнились слезами. — Я знаю одно: я люблю тебя и так дальше продолжаться не может. Это ненормально. Надо что-то менять.

— Да. Но что?

Но больше говорить Ана не могла. Она лишь покачала головой и вышла.

Как долго тянутся часы, оставшиеся до вечера. Учить двадцать девятилетних детишек и в более благоприятное время нелегко, хотя и интересно. Но в тот день, лишь прозвенел последний звонок и дети выбежали из класса, она мешком повалилась на стул и уронила голову на большой дубовый учительский стол. Впрочем, ей тут же пришла блестящая мысль: стоит пройтись по магазинам, и настроение поднимется — такая терапия всегда работала безотказно.

Ана поставила машину напротив мастерской Джасти Блюхорна ровно без пятнадцати три. Она знала, что, если она потратит небольшое состояние на пару туфель, это вряд ли смягчит мучительно-острое чувство вины. Но она также знала, что в красивых туфлях у нее поднимется настроение, она будет чувствовать себя неотразимой, они даже прибавят ей оптимизма. И, испытав это чувство, о другом Ана просто на время постарается забыть.

Пройдя через голландскую дверь мастерской Джасти, Ана закрыла глаза и с удовольствием вдохнула прекрасный запах кожи, красителей и чего-то еще — неуловимо чудесного, экзотического, названия которого она не знала. Оказавшись лицом к лицу с огромным количеством прекрасных туфелек, она сразу испытала подъем духа.

— Здравствуй, Ана.

Она широко открыла глаза и застенчиво улыбнулась.

— Здравствуйте. Как поживаете?

— Не сказать, чтобы очень, в отличие от тебя, — ответил Джасти и сощурился, присматриваясь к ней. — У тебя такое лицо, будто крылья за спиной выросли. Должно быть, у тебя все хорошо.

Ана знала Джасти давно и понимала, что раскрывать перед ним душу было бы очень неблагоразумно. Его интуиция была сверхъестественна.

— Жизнь — штука хорошая. Но… непростая, — уклончиво ответила она.

— Наверное, потому и хорошая.

Ана только улыбнулась в ответ. Нет уж, больше ему не удастся выудить из нее ни одного лишнего словечка. Она и так сморозила насчет сложности жизни и теперь бранила себя за это. Но Джасти не был бы самим собой, если б не умел заставлять людей говорить то, чего порой и в мыслях не было.

— Ну, чем сегодня могу служить? Какие проблемы? — невинным тоном спросил он.

— О, проблем никаких, — живо ответила Ана. — Просто хочу купить у вас туфельки. Что-нибудь красивое и абсолютно фантастическое. И ради бога, не спрашивайте зачем. Есть такая терапия, и сейчас я хочу ее попробовать.

Джасти отступил на шаг назад.

— Ана, я помню тебя еще девчонкой.

— Я это прекрасно знаю, Джасти.

— У тебя все на лице написано, девочка. Нет-нет, молчи-молчи, я просто хочу, чтоб ты знала, что мне все известно.

Ана подавила раздражение. Какая самонадеянность!

— Конечно, Джасти, — сказала она, смиряясь перед его самоуверенностью. — От вас разве что скроешь? Но к концу дня вы что-то уж очень сдержанны. Ну, показывайте, что у вас есть.

Она села и скинула свои туфли.

— Если б я был человек рассудительный, я бы предложил вот эти мокасинчики шоколадного цвета, — сказал он, взял в руки совершенно роскошные туфельки и сразу положил их на место. — Но как и у всякого сапожника в моем возрасте, да еще в это время суток, рассудительности во мне ни на грош. Поэтому посмотри-ка сюда.

Жестом волшебника он словно из воздуха вынул и поставил перед ней туфельку. Из черной змеиной кожи, с овальным отверстием на носке, на очень небольшой платформе и на шпильке.

— Ой, какая красивая, просто чудо!

Ана проворно сунула в нее ступню, и, конечно, туфелька оказалась в самый раз. Кстати, Джасти никогда не задавал посетителю вопрос о размере. И в его мастерской примеряли всегда только одну туфлю, если, конечно, не собирались купить еще пару.

— А где вторая?

— Ты уверена? Эти туфельки стоят серьезных денег, — прямо, без экивоков предупредил Джасти.

— Давайте, Джасти, давайте другую.

Старик сделал круглые глаза и с нижней полки достал ее близняшку.

— Беру.

В таких туфельках чувствуешь себя так, словно на улице все мужчины сворачивают на тебя шеи и у них от восхищения едет крыша. Словно ты провела упоительную ночь любви и у тебя в душе все поет. Нечто подобное Ана испытывала благодаря Финну. Но с Финном под руку по улице не пройдешь, зато в этих туфельках — запросто.

— Вот и хорошо, Ана. — Голос Джасти смягчился. — Всякая женщина заслуживает хотя бы одной пары туфелек, в которых ходят плохие девчонки.

Ана выудила из бумажника кредитную карточку и вручила сапожнику. Ценой она не интересовалась, еще чего не хватало. Это было бы отвратительно. Она прикрыла глаза, вспоминая, что ей пришлось пережить за день: Расс, Джакоб, Финн, работа, проверка тетрадей. Ах да, за эти несколько блаженных минут в мастерской стресс как рукой сняло, но теперь все это снова обрушилось на нее.

Джасти протянул ей старинный поднос, а на нем распечатку счета, чтоб она подписала.

— Что с тобой?

— Да нет, ничего особенного. — Она вздохнула. — Дел много — просто голова кружится. Иногда чувствую себя как… ну не знаю, как выжатый лимон, времени ни на что не хватает. Столько дел, и все срочные. Вы меня понимаете?

— Конечно, дорогая.

Джасти помог ей встать и, подбадривая, положил руку на талию, словно собирался пригласить ее на танец.

— Но не забудь, что на тебе теперь эти туфельки. Кто их носит, тот времени не раб. Это ему не к лицу. Так что расслабься и ни о чем не думай.

Ана засмеялась и поцеловала его в щеку. Вышла на улицу, услышала, как за спиной зазвенел колокольчик двери. Села в машину, откинула голову на спинку сиденья. Посмотрела на часы и постучала по циферблату. Без четырнадцати минут три — значит, у Джасти она пробыла ровно минуту. Ана охнула, но тут же подумала, что надо отдать часы в починку. Потом посмотрела на часы на приборной доске. Так же без четырнадцати. Ана потрясла головой. Кажется, она сходит с ума.

Ситуация вырисовывалась непростая, и в одиночку тут не справиться. Требуется беспристрастный взгляд постороннего человека. Ана твердо решила рассказать об этом еще кому-нибудь, и у нее словно гора с плеч свалилась. Да, ей нужна помощь, и Ана точно знала, где она может ее получить.

Сыну Ана сказала, что ему придется остаться в школе на продленку, часа на два. Его это не обрадовало, но и не огорчило, он встретил новость со стоическим равнодушием, какое пристало скорее старичку, нежели пацану, которому нет еще и десяти. Здесь виновата только она, ее чувства к Финну отодвинули Расса несколько в сторону. Ну и он, в свою очередь, стал от нее все больше отдаляться. Так, глядишь, и сына можно потерять. Уходя, она чуть не задушила Расса в объятиях, оставив щеки сына мокрыми от поцелуев. Сказала, что любит его, и он, интуитивно чувствуя ее состояние, терпеливо выдержал процедуру бурного прощания, даже не пытаясь сопротивляться.

Магазин Отам Авенинг находился недалеко от школы. Ана оставила машину на ближайшей стоянке, закрыла глаза и протерла их. Она знала, что поступает правильно, но стоит только рассказать про себя и Финна кому-нибудь третьему, очарование исчезнет, чудо их отношений превратится в обыкновенный адюльтер. Ана была уверена, что ее связь с Финном не имеет ничего общего с пошлой реальностью, но ужасно боялась, что Отам именно так это и воспримет.

День был самый подходящий для секретов: небо надежно укрыто серыми облаками, и до ночи рукой подать. Ана легко преодолела четыре ступеньки, ведущие в «Рощу Деметры». Прибытие ее возвестил трезвон колокольчиков. Она давно уже заметила, что лишь окажешься здесь, как мышцы сразу расслаблялись и бессознательно стискивались челюсти.

Ана застала подругу за работой: она наводила порядок на полке, а у ног ее крутилась кошка.

— Ну вот наконец-то и Ана пришла! — не оборачиваясь, воскликнула Отам. — Давненько тебя здесь не было. Чайник скоро закипит. Давай-ка на кухню, завари чай.

— Мисс Телепатка-Хвастунья, — весело отозвалась Ана.

Она была рада встрече со старой подругой, от тревоги не осталось и следа. Через закругленный коридор она прошла в знакомую кухню, где густо пахло эвкалиптом и гвоздикой. Ана знала, где что лежит: еще девочкой она приходила сюда чуть ли не каждый день. Она достала из шкафа поднос и выставила на него все, что нужно для чаепития. Вернувшись, она увидела, что Отам уже сидит в своем любимом, обитом зеленым бархатом кресле. Ана поставила поднос на маленький столик и села напротив.

Как и остальные жители Авенинга, сколько Отам лет, Ана понятия не имела. О ее возрасте ходили легенды. Выглядела она вполне ничего, правда, молоденькой не назовешь, но в общем женщина в самом соку. Отам утверждала, что в ее жилах течет кельтская кровь, хотя дедушка ее был голландец, а бабушка чистокровная индианка. Видимо, от них она унаследовала свою экзотическую внешность: иссиня-черные волосы, подстриженные как у эльфов, зеленущие глаза, высокие, остро торчащие скулы. Сегодня на ней был свитер с высоким воротом и прямые брюки во вкусе Одри Хепберн.

Отам посмотрела на Ану немигающим взглядом:

— Скажи честно, почему так долго не приходила?

— Ну вот, начинается. Возникла небольшая проблема, надеялась, что смогу справиться сама, но похоже…

— Успокойся, я не собираюсь устраивать тебе допрос. Просто хочу, чтобы ты поняла, что к чему. Мы с тобой кто? Женщины. И если у нас есть проблемы, мы должны встречаться и решать их вместе. Это для нас закон. Мы же не мужчины, это они держат все у себя внутри. А ты идешь против своей женской природы, все для себя усложняешь. Ну, признайся. Влюбилась? У тебя это на лице написано.

Ана молчала: а что говорить, и так все ясно. И почему она сразу не рассказала Отам?

«Может быть, — подумала она, — все казалось одновременно и хорошо, и плохо отчасти потому, что держала в секрете. В общем, Отам права, самое время поговорить».

— Ну да, влюбилась, но я… все вышло как-то само собой. Сначала думала, что это так, пустяки, увлечение, ничего страшного.

— Ты говоришь чепуху, Ана. Ты все поняла сразу, как только увидела Финна Эммерлинга, и, скажу тебе честно, это меня не удивляет.

Отам отхлебнула из чашки.

— Не удивляет?

Ана не стала спрашивать, откуда Отам узнала, что она влюбилась, да еще именно в Финна. Ей хотелось верить в чудеса, а уж Отам на такие дела была мастерица.

— Господи, да конечно, — ответила Отам. — Пойми меня правильно, но твой Джакоб мне очень нравится. Человек он неплохой и тебе подходит… но я с самого начала знала, что в духовном плане он тебе не пара. Мне очень неприятно это говорить, глупое словечко, и звучит как-то глупо, но другого не скажешь. И еще я знала, что рано или поздно ты встретишь человека как раз по душе, ровню, так сказать. Ведь ты, Ана, женщина сильная.

— Да какое там, совсем раскисла, меня можно голыми руками взять, — отмахнулась Ана.

— Ох, Ана, — ласково сказала Отам, — с этим делом в одиночку не справишься. Кстати, как, получается?

Глаза Аны наполнились слезами. Она ведь ждала от Отам нотаций, а получила только любовь и сочувствие и оказалась не готова к этому.

— Погоди плакать, Ана. Все идет нормально. Ведь любовь, как говорится, зла, да и подстерегает неожиданно. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Человек ты хороший, иначе не пришла бы сюда за помощью. Я слышала, вы с мужем неплохо ладите, а как у него?

Ана попыталась вспомнить все, что ей рассказывал Финн.

— Неприятно говорить об этом, но, кажется, не очень, если не сказать хуже… и я тут ни при чем, — покачала она головой. — Отам, я совершенно запуталась и не понимаю, что делать. Ведь у меня все хорошо, ты это знаешь, я счастлива с Джакобом и Рассом. Я люблю их. Мы дружная семья. Но я с ума схожу по Финну и готова сбежать с ним хоть на край света. — Она сплела пальцы, пытаясь разобраться в своих чувствах. — Мы с Финном еще не… ну, ты понимаешь, еще не близки до конца. Но все идет к этому. Знаю, это звучит смешно и нелепо, но мне больно, физически больно оттого, что нет возможности быть с ним, у меня внутри все горит. Но если мы сделаем этот шаг, назад дороги не будет. И по отношению к Джакобу и Джинни это несправедливо. Они такого не заслужили.

Ана отвернулась. Ей было что еще рассказать, на душе накипело, но она вдруг ослабела, нужные слова не находились. Оставалось только надеяться, что Отам и так поймет, ее опыт и интуиция подскажут какой-нибудь выход.

— Ну хорошо, — произнесла Отам. — Скорее всего, тут все дело в том, что это у вас случилось не ко времени. Знаешь, милая, мне хочется оправдать тебя. Ты не сделала ничего плохого… пока. Любовь — это дар богов, и ты была удостоена его дважды, значит, тебе очень повезло. Но любовь — штука непростая, у всех это происходит по-разному. Твоя любовь к Джакобу — вещь прочная и надежная. А к Финну? Это настоящее, искреннее и чистое чувство, которое даруется человеку свыше. И разумеется, это не проходит безболезненно. У всякой медали две стороны, у счастья тоже есть свои темные стороны.

Ана слушала подругу, и ей становилось все лучше. В голове прояснилось, впереди забрезжила надежда выйти из тупика, в который она попала.

— А теперь поговорим о времени, если не возражаешь.

Отам поставила чашку на стол.

— О времени? Но…

— Время — вот главное препятствие, с которым вы с Финном сейчас столкнулись. Есть два типа времени: то, которое создаем мы сами, и то, которое создает нас. Свой день мы организуем в соответствии с первым и думаем, что мы умные, если создали такую структуру времени, по которой вертится весь мир. И вот мы мчимся, стараясь поспеть за этим временем, и нам постоянно не хватает в сутках часов.

— Но, Отам, какое ко мне все это имеет отношение? К нам с Финном?

Отам пропустила ее вопросы мимо ушей и продолжила:

— Но второй тип времени — тот, где есть чудеса, магия, это время живет в нас самих. Оно измеряется механизмом биологических часов, которые сообщают нам, когда пора спать, когда принимать пищу, когда размножаться и так далее. Если шкалу этих часов расширить и наложить на процессы в природе, они скажут, когда сажать или сеять, когда собирать урожай, когда заниматься заготовками и запасать на будущее. Вот в этом времени и живет твоя любовь к Финну: здесь нет ни секунд, ни минут. А твоя жизнь с Джакобом устроена по законам времени, сотворенного человеком. Как же примирить одно и другое?

— Не знаю. Поэтому я и пришла к тебе.

— Ана, золотко, ты же понимаешь, что мне это не под силу. Сделать это можете только вы с Финном. Но я скажу тебе вот что: настоящего счастья не бывает за счет страданий другого.

Вот оно, как раз этого и боялась Ана. В чем смысл тогда причинять близким столько боли и страданий, нести столь тяжкие разрушения, если в конце концов они не будут вместе? Бессмысленно или безнадежно — и бессмысленно, и безнадежно — ей это вдруг стало ясно как день. В долю секунды страстное желание найти выход из тупика превратилось в злость. Вся ситуация показалась ей столь несправедливой и ложной, что она бессознательно стиснула кулаки.

— Вот так, значит? Твои «боги» решили осчастливить меня этим даром, а я не могу им воспользоваться? Это жестоко, Отам. — Злость ее нарастала, Ана уже не могла совладать с нею. — Значит, я живи своей жизнью, он своей, и оставайся оба навек несчастны, так, что ли? Будем потихоньку сходить с ума, чувствовать себя обиженными, это падет на головы наших супругов и детей, и мы в конце концов превратимся в ничтожных нытиков и мизантропов? — Ана яростно помотала головой. — Да, Отам, я, как ты говоришь, неплохой человек, но не настолько. И я не собираюсь всю жизнь плакать о том, что Джинни Эммерлинг счастлива с моим мужчиной.

Отам сжала губы.

— Ана, прекрати, ты все еще мыслишь в категориях времени, в котором привыкла жить. А нам отпущено ровно столько, чтобы мы успели совершить в жизни то, что нам положено.

— О чем ты говоришь? Чтобы быть с Финном, я что, должна дожидаться следующей жизни? Не согласна.

— Все может быть, — пожала плечами Отам. — Я, конечно, не очень верю в реинкарнацию, если честно. Если вам суждено быть вместе в этой жизни, ваши природные часы и мировой порядок откроют вам путь… правда, пока этого не случилось.

— Отам, я люблю его. Я не могу не любить его, это не телевизор, который можно в любую минуту выключить. Я думаю о нем постоянно, каждую минуту, с утра до вечера. А теперь, когда мы с ним открылись друг другу, назад дороги для нас нет.

Отам наклонилась к подруге и заглянула ей прямо в глаза:

— Позволь задать тебе один вопрос, Ана. Что для тебя в жизни самое главное?

— Сын, — не задумываясь, ответила Ана.

— Вот! И держу пари, то же самое ответил бы Финн про свою дочь. Значит, для вас обоих на первом месте эти двое, ваши дети. Здесь пахнет предательством, милая моя, причем нешуточным, изменой, и не только супружеской, но и по отношению к детям. Я тебя не осуждаю. Где тебе это видеть, ты была слишком близко. Но именно здесь ты оказалась не права. Боюсь, все эти ваши тайные встречи, хитрости и вранье наделали много вреда. Я бы сказала, загрязнили, если не осквернили все, да, именно так.

Ана понимала, все, что говорит Отам, — правда, но, слушая горькие слова, не могла сдержать слезы.

— Тут уже ничего не исправишь, — продолжала Отам. — Теперь надо искать выход из создавшейся ситуации. Мне кажется, я знаю, как помочь тебе… но мне надо было прежде всего сказать тебе правду, я же твоя подруга, хотя я догадываюсь, как это больно выслушивать.

— Нет. То есть да, это больно слушать. Но… я же понимаю, ты это делаешь из любви ко мне. — Ана с трудом сдерживала отчаянную надежду. — Так ты говоришь, что знаешь, как мне помочь? Это правда, Отам?

Отам, кажется, пребывала в нерешимости.

— Ну хорошо. Поговори с Финном, и приходите ко мне. Я расскажу, как вам действовать дальше, обоим, так будет лучше, чем передавать через тебя, получится испорченный телефон. Договорились?

От радости у Аны голова пошла кругом. Отам она верила, как самой себе, раз та убеждена, значит, все устроится лучшим образом.

— Дай мне пару дней, — продолжала Отам, — а потом… В общем, посмотрим. А теперь иди к сыну, небось заждался. Да и у меня много работы.

Они встали, Отам проводила Ану до двери. Уже уходя, Ана обернулась:

— Отам, что бы ни случилось, получится у тебя или нет, я хочу, чтоб ты знала… ты уже помогла мне. У тебя добрая душа, ты настоящий друг, слов нет, как много для меня значил сегодня разговор с тобой.

— Знаю, знаю, — сказала Отам и крепко ее обняла.

На душе у Аны стало совсем тепло и легко, и она вышла в полной уверенности, что правильный выход будет найден.

С легким щелчком дверь перед Отам захлопнулась. Безумием было обещать такое, но что еще оставалось делать? Фамилия Аны стояла в ее списке. Нельзя допустить, чтобы всю свою фантастическую энергию эта женщина направила на решение презренных и низких житейских неурядиц.

Неожиданно все приняло запутанный и неприятный оборот. Свои потребности Отам эгоистично выдвинула на первое место, а проблему подруги решала как бы заодно. Но с другой стороны, возможно, ее эгоизм приведет к тому, что все образуется. Она убьет сразу нескольких зайцев: спасет оба брака, сразу шестерых сделает счастливее и проверит заодно способности Аны. Чувство вины все же оставалось, но она понимала, что делает это к лучшему. Вот только бы кошки на душе не скребли, тогда было бы совсем хорошо.

На следующий день Ана сделала то, чего не делала никогда: позвонила Финну в «Беллаверде». К счастью, трубку взял именно он.

— «Беллаверде», — услышала она его печальный голос, и у нее забилось сердце.

— Привет. Это я.

На другом конце провода повисла секундная пауза. Ане показалось, что она длилась несколько минут.

— Привет, — отозвался он.

«Кажется, он улыбается», — подумала Ана.

— У тебя есть свободная минутка? Надо поговорить.

— Да, я как раз в кабинете, разбираюсь с утренней доставкой. В чем дело?

Во рту у Аны пересохло, сердце забилось еще сильней. Чего это вдруг она испугалась? Она взрослая женщина и, что бы ни делала, в одобрении Финна не нуждается.

— Ну, для начала… тебе, скорей всего, не понравится то, что я скажу, но ведь надо же было что-то делать. Вчера все было так… трудно, и я поняла, что мне нужна помощь.

— Ты кому-то все рассказала, я тебя правильно понял?

Ответное молчание означало «да».

— Господи, Ана, какого черта ты это сделала? — Голос Финна в трубке звучал очень сердито. — Ну и кому же?

— Финн, я не собираюсь с тобой пререкаться, — задыхаясь, произнесла Ана. — Скажу только одно: я сделала все как лучше. И для меня, и для нас обоих. Уж больно муторно было на душе, мне нужно было с кем-то поговорить. И я поехала к Отам Авенинг. Она моя лучшая подруга, мы с ней уже много лет вместе, она очень мудрая женщина. Я ей полностью доверяю. Так вот она говорит, что может нам помочь.

Финн молчал, и Ана поняла, что он пытается переварить услышанное. Отам знали все, и ни для кого не было секретом, что она фактически является городской знахаркой. Ана надеялась, что он поймет: беседа с Отам все равно что беседа со священником или консультация с любым другим специалистом по духовным проблемам.

— И что это будет за помощь? — наконец спросил он.

— Она не сказала. Она хочет поговорить с тобой и со мной лично, поэтому я и звоню. Ты можешь выкроить завтра время сходить к ней? У меня будет выходной, поэтому…

— Да, пожалуй, смогу отлучиться в обед, скажем, в полпервого.

Уступчивость Финна удивила Ану, она ожидала, что его придется долго уговаривать. На этом диалог и закончился, но не потому, что сказать друг другу было нечего, совсем наоборот — потому что много было чего сказать.

На следующий день Финн сидел с Отам в задней комнате «Рощи Деметры» и с беспокойством то поглядывал на Отам, то озирался по сторонам: магазинчик и в самом деле колоритный. Тут все было непросто, многообразие его экспозиций как бы отражало все, что Финн до сих пор успел узнать о сложной женской натуре. Но ему хватило ума понять, что, как бы внимательно он ни разглядывал эти интерьеры, как бы прилежно ни слушал, темная, мифическая сторона женственности всегда останется для него загадкой. Поэтому и чувствовал он себя здесь не совсем уютно, как человек посторонний и чужой. Он сидел как на иголках, то и дело перекидывая ногу на ногу.

— Ну что вы так нервничаете? — улыбаясь, спросила Отам. — Шекспировских старух, которые бегают вокруг кипящего котла и бормочут заклинания, вы тут не увидите. Наш подход к делам духовным — дело вполне безболезненное. Уверяю вас.

Финну удалось изобразить на лице усмешку. Присутствие рядом Отам тревожило его, но вместе с тем и успокаивало: такого прежде он еще не испытывал и не был уверен, нравится ли ему это.

— Больше не стану вас обоих мучить. Думаю, вы и так достаточно помучили сами себя в последнее время. У меня есть идея, как помочь вам избавиться от вашей проблемы. Но предупреждаю, когда я говорю «избавиться», я именно это и имею в виду.

Финн сразу забеспокоился.

— Что? — подал он голос. — Помереть, что ли?

— Финн, я же просила, забудьте про Шекспира, это не его епархия, и мелодрамы тоже не дождетесь. Так что не волнуйтесь. — Отам одарила Финна улыбкой, которая показалась ему подозрительно покровительственной. — Нет и нет. Господи, с чего же начать? Я уже говорила, что главная проблема, с которой вам с Аной пришлось столкнуться, это проблема времени. Говоря точнее, проблема временной установки. Вы согласны?

— Положим, — кивнул Финн.

— Хорошо, а теперь попрошу вас забыть все, что вы до сих пор знали о времени. Время не есть нечто постоянное и линейное, как бы человек ни старался делать вид, что это именно так. Время балует нас, как родители балуют детей, повинуется нашим прихотям, и нам кажется, что мы властвуем над ним, но не обольщайтесь, это совсем не так. Время — структура многоуровневая и многомерная, в нем есть множество самых немыслимых изгибов и укромных уголков, нашим хилым мозгам этого просто не понять.

Финн изо всех сил пытался постичь смысл того, что она имеет в виду.

— Вы хотите сказать… что вы способны остановить время?

— А почему бы и нет, Финн? Думаю, что могу.

Отам сказала это так легко и небрежно, что Финн сначала решил, она шутит. Но нет, ее лицо было совершенно серьезным, как и лицо Аны.

— Да ладно вам. Этого быть не может, невозможная вещь.

— Я, кажется, просила вас выкинуть из головы все, что вы знаете о времени. Я могу остановить время… или, по крайней мере, некий его отрезок. Вынуть несколько часов из контекста нормального времени, как вы его понимаете.

Финн посмотрел на Ану. Казалось, она верит каждому слову этой женщины, но сам он сомневался, что понял, о чем ему тут толкуют.

— Вы способны… сотворить несколько часов, которых здесь нет? И мы… и мы сможем находиться там вдвоем? Я правильно понял?

Отам решительно кивнула:

— Память об этом отрезке времени останется, но не во всех доступных для вас отделах вашего сознания.

— Постой-постой, — сказала Ана. — Значит, мы можем делать все, что захочется, но это не считается, потому что по обыкновенным часам этого как бы и нет?

— Да, что-то в этом роде.

— И потом… мы об этом не будем помнить?

На лице Аны отразилась некая внутренняя борьба: она сама не могла понять, нравится ей это или вызывает отвращение.

— Верно.

— Но в чем тогда смысл? — спросил Финн. — Мы просто вернемся в исходную точку, где были до этого, вот и все.

— Нет, не все. Чтобы получилось, это надо проделать в праздник Бельтайн, в ночь волшебную и богатую событиями. Все, что с вами случится в эту ночь, все ваши действия будут тем семенем, которое в будущем принесет свой плод.

— Постойте, что еще за семя такое? — снова встрял Финн, начинающий уже нервничать.

Ана теребила на животе кофточку, тоже хотела знать.

— Не в материальном смысле, Финн, успокойтесь, — ответила Отам. — Вам не о чем волноваться, беременности не случится. Сейчас для вас обоих это было бы ужасно. — Она добродушно улыбнулась. — Я имею в виду семя будущего, метафизическое семя, из которого могут родиться события. Семя может прорасти, а может и нет, все зависит от вас самих, но не от ваших желаний, а от вашей нужды. Это даст вам обоим время подумать, что надо делать, спокойно, в режиме ваших внутренних часов, а не в бешеном темпе эмоциональных русских горок, что всегда бывает с любовью с первого взгляда. Думайте об этом как о своем прошлом опыте. Но…

— Всегда есть какое-то «но», — грустно сказала Ана. — Продолжай, Отам.

— Без жертв ничего не бывает. Придется пожертвовать вашими чувствами и воспоминаниями друг о друге, иначе заговор не будет работать.

В комнате повисла мертвая тишина.

— Минутку, — сказал наконец Финн. — Вы говорите, что после того, как мы получим эти ваши несколько «несуществующих часов», мы забудем друг о друге… забудем обо всем, что между нами было? Обо всех наших чувствах? — Он покачал головой. — Боюсь, что мне это не нравится. Похоже на манипуляцию сознанием или что-то в этом роде.

Отам наклонилась вперед, голос ее звучал мягко, но убедительно:

— Финн, я спросила у Аны, что в ее жизни самое главное, и она, не задумываясь, ответила, что это ее сын Расс. Вы ответите то же самое о своей дочери, или я не права?

— Да…

— И еще она оговорилась, что ее чувство к вам отдалило ее от сына. Я уж молчу о кармическом воздаянии, которое зависит от того, как вы справитесь. Что ж, продолжайте оба вести себя так, как прежде, заставляйте страдать тех, кого вы больше всех любите. Или послушайте меня — и тогда эти люди, возможно, не будут страдать, а если и будут, то страдания, по крайней мере, не убьют их. Решайте сами, силком вас никто не тянет.

— Я уже решила, — твердо заявила Ана. — Я готова, Отам.

— А если это ваше семя прорастет лет через пятьдесят? — спросил Финн. — Пока будем искать друг друга, состаримся, и нам это все будет без толку?

Отам снисходительно сощурила на него свои зеленые миндалевидные глаза.

— Повторяю еще раз, перестаньте считать время чем-то осязаемым, линией, которая от точки А ведет к точке Б. Положитесь во всем на ваше внутреннее «я», оно поведет вас за собой. Ваше истинное «я», глубочайшая сущность, связано с высшими силами; там нет понятия потока времени, только перемещение и то, что узнаешь на пути. Ваше тонко чувствующее «я» будет знать, когда пора расчищать вам путь друг к другу, если это действительно так суждено. За это время семя, высаженное в ночь Бельтайна, проклюнется, вырастет и даст вам о себе знать. А вам, Финн, как никому другому, известно, что сад плодоносит, если за ним хорошо ухаживают.

Где-то в закоулках сознания Финн слышал тоненький голосок, убеждающий его сказать «да». Он давно уже научился слушаться этого голоса. Финн смотрел на Ану, женщину, которую он любит больше всего на свете, и видел, что ждать ее будет всегда, если понадобится, всю жизнь и много других жизней. Он положил руку ей на колено — оно будто выточено было по лекалам его ладони — и кивнул.

— Хочу попросить вас еще об одном, — сказала Отам. — Напишите друг другу. Если найдете способ снова быть вместе, то я найду способ передать вам эти письма. Я люблю, чтобы все было без обмана. Мне очень не нравится, что придется скрывать это от тебя, Ана. Но когда-нибудь мне захочется, чтоб вы оба вспомнили, что здесь сегодня произошло. Если будете знать, какую жертву вы принесли ради своих близких, это освятит вашу любовь. Итак, вы согласны?

Да, разумеется, согласны. Они вышли из магазинчика Отам ошеломленные и, как совершенно чужие люди, разошлись каждый к своей машине.

Дорогая Ана, если ты читаешь это письмо, значит, у нас все получилось и мы вместе. Надеюсь, я сейчас не дряхлый старикашка с трясущимися ногами и руками, что я еще могу крепко обнять тебя, прижаться к тебе всем телом, ласкать тебя: наша с тобой любовь этого заслужила. С первой минуты, как я тебя увидел, мне стало понятно, что меня ждут большие перемены. Я сразу многое постиг, понял, в чем смысл жизни вообще и моей в частности. Шесть недель — долгий срок, в него может вместиться вся жизнь, для многих существ так оно и есть. Но в них вошла лишь первая глава нашей с тобой любви, но, как и все прекрасное на этой земле, она была изумительна и столь же мимолетна, она проплыла, как облачко под небесами, и ее не успела коснуться никакая грязь, никакая мерзость этого мира. Несмотря на то что говорила Отам, я не могу и не стану верить, что забуду все, что произошло между нами за это время. Я верю, непременно что-то сохранится, навеки оставив след в моей памяти. Я обязательно найду тебя, любовь моя, я знаю, что ты всегда где-то рядом.

Финн.

С любовью,

Вечером праздника Бельтайн, без пятнадцати минут пять, после прекрасного дня общего духовного очищения, когда женщины, ни в чем себе не отказывая, предавались удовольствиям, Ана сидела на стареньком диванчике в одном из множества укромных уголков «Рощи Деметры». На ногтях ее рук и ног высыхал свежий лак, то есть можно было ничего не делать, лишь наблюдать за тем, что происходит в магазине, слушать долетающие до ушей обрывки разговоров.

В кресле у противоположной стены сидела Пайпер Шигеру. Нельзя сказать, что они с Аной были подруги, скорее просто хорошие знакомые. Пару лет назад дочка Пайпер училась у Аны, и, конечно, Ана прочитала все написанные Пайпер книги. Впрочем, в Авенинге (да и не только здесь) все учителя и все, у кого есть дети, читали ее книги. Но сейчас, глядя на Пайпер, такую скромную, такую маленькую в огромном кресле, Ана вдруг захотела сойтись с ней поближе. Отам говорила ей, что Пайпер больна, но до сих пор Ана понятия не имела, насколько это серьезно.

Ана посмотрела на свои бледно-розовые пальчики и глубоко вздохнула. Другая давно бы подошла и заговорила с Пайпер, но она никак не могла заставить себя сдвинуться с места. По правде говоря, Ане и смотреть в ее сторону не очень хотелось, куда там заговорить. Страдания ее были столь велики, столь мучительны и реальны.

Она закрыла глаза и задумалась, не без укоров совести вспоминая лучшие минуты минувшего дня. Две лекции — одна о том, насколько приятными могут быть переходные периоды от девичества к материнству и к старости, а вторая об устройстве священных уголков у себя дома — были и познавательны, и увлекательны. Массаж и маникюр с педикюром, которые длились бесконечно долго, окончательно успокоили ее истрепанные нервы. Теперь она даже испытывала некое чувство внутренней гармонии и гармонии с окружающим миром и была готова к тому, что вот-вот должно случиться.

Она открыла глаза и посмотрела туда, где сидела Пайпер Шигеру, но там ее уже не было. Зато неподалеку стояла Отам и разговаривала с какой-то очень знакомой женщиной. Она была старше ее, маленькая и изящная, похожа на эльфа, с короткой стрижкой серебристых волос. И если б не седина, можно было подумать, что она совсем еще молода. Это была Ив Пруитт, еще одна близкая подруга Отам, и Ана ее тоже очень любила. Ив была известным в Авенинге фармацевтом. Остров она покидала только один раз, чтобы выучиться на высших фармацевтических курсах на материке. Это было много лет назад, когда профессия фармацевта считалась сугубо мужской. На Бриджидс-вэй у нее была своя аптека, которая так и называлась «Аптека Ив». Еще она, разумеется, славилась тем, что готовила из трав биологические добавки к лекарствам. А что еще прикажете ожидать от женщины, которая считалась близкой подругой Отам?

Ана прекрасно помнила свой первый визит в «Аптеку Ив». Ей было пятнадцать лет, она влюбилась в Монти Шермана и была в отчаянии, потому что чувство было безответным. Она стояла перед деревянной стойкой и, заикаясь, умоляла продать ей какое-нибудь любовное зелье. Ив вышла и через некоторое время вернулась с небольшим бумажным пакетиком.

— Это то, что я просила? — удивилась Ана.

— Нет, милая моя, — ласково ответила Ив. — Ты подумай, захотелось бы тебе быть с человеком, которого хитростью и обманом заставили испытывать к тебе сильные чувства? Это же просто жульничество.

Она сунула пакет в дрожащие руки Аны.

— Лучше выпей-ка вот это. Инструкция написана на пакете.

— А… что это такое?

— Это такой чай, он лечит разбитые сердца, — ответила Ив, и голос ее звучал сочувственно, ведь она прекрасно понимала, каково сейчас Ане.

Что другое может быть нужно несчастной пятнадцатилетней девчонке, которая умирает от любви? Ана и потом не раз пользовалась этим сбором, да и другими тоже.

Она подошла к увлеченным беседой женщинам и без церемоний вмешалась в разговор:

— Привет, Ив. Как дела?

— А, это ты, Ана, — отозвалась Ив и шумно вздохнула. — Здравствуй, милая. Спасибо, хорошо. Правда хорошо. Мы тут с Отам говорим про нашу Пайпер.

— Я не знала, что она так больна, — сказала Ана, понижая голос. — Слышала, конечно, но это совсем не то, когда видишь сам.

Глаза Ив увлажнились — ее способность остро переживать за других была широко известна.

— Что я только ни пробовала, чтобы помочь ей, вот и Отам тоже, но все без толку.

— И вы думаете… что могли бы ее вылечить?

Ана не очень-то представляла себе, на что по-настоящему способны эти две женщины, как глубока их компетенция и высоко искусство.

— Нет, — ответила Отам и тихо покачала головой. — Думаю, уже поздно. Мы просто пытались облегчить ей страдания и уменьшить страх.

Ив опустила глаза, а Отам бросила на нее взгляд.

— Я вот тут пыталась объяснить Ив, что у Пайпер теперь свой путь. С ее организмом уже все понятно, да и с ней самой тоже.

— Ну да, а я говорю, что твой фатализм, Отам, просто невыносим, — сказала Ив и отрывисто засмеялась. — Ну а как ты, Ана? Надеюсь, у тебя все хорошо?

Ив подняла брови, совсем чуть-чуть.

«Интересно, — подумала Ана, — что она читает на моем лице?»

— Прекрасно, — ответила она, стараясь держать себя в руках. — Все замечательно.

Ив кивнула и широко улыбнулась:

— Заходи, если что-нибудь нужно, да и вообще забегай поболтать.

Она говорила так искренне, так горячо, что Ана почувствовала утомление. Она сделала над собой усилие, быстро обняла Ив и вернулась на свой диванчик, откуда хорошо были видны старинные настенные часы Отам. Ана смотрела, как медленно ползут стрелки по украшенному орнаментом циферблату, и терпеливо ждала.

Распрощавшись с гостями, Отам осталась с Аной одна. Уже опустились сумерки, она взяла Ану за руку, черным ходом вывела ее из дома и через ухоженный английский сад повела к маленькому гостевому домику, стоящему в самом дальнем углу двора. Ана слышала пение птиц, треск насекомых, ощущала, как легко ее ноги шагают по усыпанной гравием дорожке. Но в то же время она ощущала странную отстраненность, словно ее тело инстинктивно знало, что оно должно скоро обрести свободу.

Отам зажгла в домике множество свечей, несколько десятков, и от всех шло приятное благоухание. На прикроватных столиках, на письменном столе и на комоде стояли свежие цветы, окна были открыты, и легкий ветерок колебал тонкие полотняные занавески.

— Ана, ты готова?

— Да.

Ана села на кровать, но взяла подругу за руку:

— Я не смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделала для Финна и для меня. Я буду пребывать в блаженном неведении, а тебе придется нести это в себе бог знает как долго. Никакие слова не могут это выразить, но все равно… спасибо тебе, Отам. Благодаря тебе меня ждет новая жизнь.

Отам одарила ее блаженной улыбкой:

— Я верю, что тебе это поможет. Впрочем, это моя работа, в этом смысл моего земного странствия. Я понимаю, тебе страшно, но я чувствую, что все получится и впредь будет только хорошо. А теперь нужно сделать кое-какие приготовления. Будь добра, сними платье.

Нисколько не стесняясь своей наготы, Ана скинула японское кимоно, которое она надела перед тем, как выйти из магазина. Возле кровати лежала маленькая кисточка и стояла баночка с краской — их заранее приготовила Отам.

— Сейчас я нарисую на твоем теле некие знаки, но ты не беспокойся, они легко отмоются.

Ана кивнула и закрыла глаза.

Отам осторожно провела кисточкой по коже Аны. Приятное ощущение заставило Ану сосредоточиться: казалось, таинственные силы праздничной ночи Бельтайн уже совсем близко. Когда Отам закончила, Ана открыла глаза и увидела у себя на теле какие-то маленькие значки: на руках, на бедрах, на животе и на лбу. Они были украшены символами, смысла которых она не знала.

— С Финном надо будет проделать то же самое. Вообще-то он должен вот-вот появиться, я сейчас пойду в магазин и подожду его. Все хорошо? Тебе что-нибудь надо?

— Нет, все в порядке. Иди к Финну.

Отам улыбнулась и выскользнула за дверь, оставив Ану на большой белоснежной постели одну. Ана аккуратно сложила одежду. Неизвестно, как долго она просидела, — сознание словно утратило понятие о времени. Вдруг до ее слуха донеслись звуки шагов. При виде Финна, покрытого такими же символами под тонким белым халатом, Ана напряглась и вцепилась пальцами в простыни.

— Подойдите и сядьте рядом с Аной, Финн.

Финн повиновался, и тогда Отам подошла к подносу, который она принесла с собой. Из маленького коричневого чайничка она налила две чашки какой-то горячей жидкости, от нее шел пар.

— Пожалуйста, выпейте.

— Что это? — спросила Ана.

— Это поможет вам… облегчит процесс.

— Это что, наркотик или что-то еще? — подозрительно пробормотал Финн.

Отам весело рассмеялась:

— Что-то еще… но не беспокойтесь, никаких галлюцинаций и прочего в этом роде у вас не будет.

— Минутку. Как мы узнаем, что это действительно магия, а не какая-нибудь наркотическая амнезия?

— Думаю, никак. — Отам пожала плечами. — Надо просто верить. Что бы там ни было, если хотите, чтобы нынче ночью все получилось, вы должны это выпить.

Ане больше объяснений не понадобилось, и она опрокинула содержимое своей чашки залпом. Финн внимательно за ней наблюдал, потом, видимо, решился и выпил свою порцию.

— Вот и хорошо, — сказала Отам, взяла из их рук чашки и поставила на поднос. — Это все. Я вернусь через несколько часов. Я знаю, это… для вас обоих не так просто, но, пожалуйста, постарайтесь получить удовольствие. Раскройтесь полностью, полностью отдайтесь новым переживаниям.

Отам еще раз улыбнулась и вышла.

Отам поднялась к себе в кабинет и в тишине погрузилась в свои «Уроки Посвящения». Для нее теперь это было необходимо, как дыхание. Строчки помогали ей сосредоточиться, давали твердость и спокойствие для совершения необходимых магических действий. Первичные стихии были уже близко, энергия каждой из них звучала равномерным и неповторимым жужжанием, как песня. Она раскрыла руки и стала произносить слова заклинания на древнем, ныне забытом языке, известном только адептам ордена Джен. Внутренним зрением она видела и Ану, и Финна, главным образом Ану, которая понятия не имела, насколько ее собственные магические силы, а вовсе не Отам способствовали тому, что все это действительно происходит.

«Интересно, — думала Отам, — знает ли Ана, какие запасы энергии хранятся в ее генах? Было бы безрассудно впустую потратить…»

Отам покачала головой и снова сосредоточилась. Сейчас не время думать об этом. Она мысленно сориентировалась в пространстве и внутренним оком увидела пылающие любовью и желанием вишнево-алые ауры Финна и Аны. Она добавила еще один, сияющий радужным светом круг, включающий в себя обоих. Потом вернулась в устойчивое состояние покоя и открыла проход, ведущий сквозь время.

Сначала Финн, прикасаясь к Ане, старался быть очень осторожным. Протянул руку, спустил кимоно с ее плеч. Она осталась совершенно нагой, и тогда он приблизил лицо к ее шее, к кончикам волос, чтобы в полной мере ощутить ее запах: он повторял все ее движения, что совсем недавно, всего несколько дней назад, заставило его утратить над собой контроль. Запах ее ворвался ему в ноздри, как вихрь, и кровь в жилах вскипела.

Ана закрыла глаза и глубоко вздохнула. О, как хотелось ей уплыть куда-нибудь далеко-далеко, как хотелось оставить, сбросить свое тело и соединиться с ним где-нибудь совсем в иных местах. Но вдруг она поняла, что органам ее чувств крайне необходимо это первое переживание, чтобы каждый из них, каждый в отдельности насытился Финном. Ана открыла глаза и сорвала с Финна халат. От вида его обнаженного тела у нее перехватило дыхание.

Она взяла в ладони его лицо, притянула к себе. Поцелуй длился бесконечно долго. Оторвавшись, Ана вскарабкалась ему на колени. Ей крайне необходимо было ощутить его. Она вдруг подумала, что вот уже полтора месяца они готовили себя к этому… голова ее закружилась.

Все произошло быстро. Финн знал, что после столь долгого ожидания, неистовых мечтаний о том, как это случится, так и будет. Впрочем, сил оставалось еще много. Как вспышка, в голове промелькнула мысль, что эта женщина создана для него. Не было и тени той обычной для первого раза неуверенности, неловкости, тела их соприкасались в полном согласии. Его переполняло чувство совершенства, точности каждого их движения, казалось, она понимает его тончайший трепет. Такого с ним еще никогда не было.

Потом он положил Ану на спину и ладонью провел по ее телу. Он ласково ощупывал каждый ее дюйм, нежно поворачивая то так, то этак, пока его пальцы не изучили всю ее. То же самое он проделал языком, чтобы насытить и этот орган чувств.

Из глаз Аны покатились слезы. Она еще ни с кем не была столь близка, Финн увидел ее такой, какова она есть на самом деле, прочувствовал ее насквозь, все грани ее существа, как прекрасные, так и ужасные. Она поняла, что он принял все это, впитал в себя, чтобы в каком-то смысле самому стать ею. Это было больше чем секс, это было живое, одухотворенное и яркое действо.

Когда у них осталось совсем мало времени, животное чувство, повинуясь инстинкту, уползло, сытое, ленивое и сонное. Они лежали рядом, но в них уже не было прежней плотской страсти. До сих пор они не сказали друг другу ни слова. Он поцеловал ее в висок.

— Я люблю тебя, Ана, и буду любить всегда…

— И я люблю тебя. — Она крепко прижала его к себе и шепнула на ухо: — Какие мы с тобой счастливые.

И тогда раздался тихий стук в дверь…

Отам отправила их принять ванну, быстро и по отдельности. Они молчали: заговор начал действовать и сознание обоих было занято тем, чтобы упрятать часы, проведенные ими вместе, в свои тайники. Они долго стояли обнявшись, потом попрощались. Отам отвела Финна к его машине и провела ладонями по его лицу, чтоб он доехал домой без приключений. Потом, пока Ана качалась в кресле-качалке, поменяла простыни. Покончив с этим, переодела Ану в хлопчатобумажную сорочку и уложила на кровать. Подоткнула одеяло, как это делают детям, и задула свечи. И не успела закрыть за собой дверь, как Ана уже спала.

Финн проснулся в восемь утра, гораздо позже, чем обычно. Его не смогли разбудить даже яркие лучи солнца, давно уже бьющие в окна. Он протер глаза, протянул руку, но вдруг вспомнил, что Джинни гостит у родителей. Спал Финн крепко, давненько не было, чтобы всю ночь ни разу не просыпался. Ему привиделся какой-то удивительно приятный сон, но как ни пытался он его припомнить, так и не смог. Финн встал и спустился на кухню. Сварил кофе и долго в полном одиночестве пил его, слушая щебет птичек за окном и тиканье часов на камине. Чувствуя угрызения совести, он понял, что ему это нравится.

— Я дома! — крикнула Ана, открывая дверь. Ее охватило неожиданное чувство дежавю: Джакоб с Рассом сидели на тех же местах, где она вчера их оставила.

— Привет! — ответили они в один голос.

— Ну, рассказывайте, как провели праздник! К майскому дереву ходили?

— Да, мам, там было так здорово! Все нарядились в старинную одежду, играла музыка, продавали вкусные сосиски, и я тоже разрисовал себе лицо.

— Значит, весело провели время. Жаль, что меня не было.

— А у тебя как прошло, дорогая? Как ваша женская сходка? — спросил Джакоб. — Много новых знакомств?

— Целая куча. Эстрогена не осталось ни капли, честно говоря. Спасибо, что дали возможность оттянуться.

— Да пожалуйста. Я рад, что ты повеселилась.

— Пойду приведу себя в порядок. Я быстро.

Ана поднялась по лестнице и вошла в спальню. Перерыла все в сумочке, потом еще раз. У нее было чувство, что она что-то забыла у Отам.

«Да бог с ним, — подумала Ана, — если Отам что найдет, сразу сообщит».

Она посмотрела на будильник. Было девять минут десятого. Мельком глянула на себя в зеркало.

— Хмм, — сказала она вполголоса.

Действительно, хм, хм и еще раз хм.

Мой дорогой Финн, как это все удивительно… Но я нисколько не удивлюсь, если первая часть нашего романа закончится настоящим чудом, потому что до сих пор все, что происходило между нами, было похоже на чудо и приближало меня к Богу. Я не писатель и не естествоиспытатель какой-нибудь. Я всегда была склонна плыть по течению жизни и принимать все, что со мной происходит, как данное. Но встреча с тобой все изменила: я стала больше думать, многим интересоваться и задавать вопросы. Это все благодаря тебе, именно ты заставил меня пробить рутинную скорлупу жизни и взглянуть на мир новыми глазами.

Нам с тобой предстоит большая работа, у нас в руках нити многих жизней, и мы должны свить их по-новому. И я верю, всем сердцем верю, что у нас все получится. Когда паутина эта будет свита заново, мы нащупаем те самые нити, что прежде считали тонкими или оборванными, и они выведут нас на чистую и твердую дорогу, на которой мы снова встретимся.

В моей душе уже есть для тебя место. Я закрываю глаза и вижу перед собой освещенный жарким летним солнцем запущенный сад. Чего здесь только нет: кусты сирени и жимолости, густые заросли лаванды, а между ними красивые камни и шпалеры ивняка. Ты стоишь как часовой и внимательно смотришь, чтобы не пропустить моего прихода. И я приду, приду, я обязательно разыщу тебя. Я буду любить тебя всегда, и, читая эти строки, ты узнаешь, что всю жизнь я ждала только тебя одного…

Через три дня после праздника Бельтайн, вынимая из ящика почту, среди рекламных листков и каталогов Отам с удивлением обнаружила письмо. Это был особый конверт, толстый, белого цвета, из тех, что используют для деловых бумаг, адрес написан незнакомым почерком и без данных об отправителе. Отам не стала открывать его, пока не оказалась в тиши своего кабинета.

Дорогая госпожа Авенинг, едва ли Вы могли ожидать подобного письма именно от меня. В последние восемь лет между нами не было никаких отношений. И главным образом по моей вине. Я и не пыталась завязать с Вами знакомство, хотя Вы наверняка могли бы помочь мне приспособиться к жизни в этом городе. Думаю, отчасти по этой причине я сейчас и пишу Вам это письмо с просьбой взять меня к себе в качестве Вашего протеже. Я родилась не в Авенинге, но очень полюбила этот город и всегда хотела — как ни странно это звучит, — чтобы эта любовь стала взаимной. Теперь я понимаю: чтобы это случилось, с моей стороны требуется приложить усилия. Поэтому я и хочу принимать в жизни города большее участие. Думаю, что я готова во всем подчиниться Авенингу.

Джинни Эммерлинг.

Мой брак терпит полный крах. Я стараюсь хранить это в тайне. Я знаю, что и Вы никому не станете рассказывать. Но иногда мне кажется, что все вокруг давно знают об этом и, встречая меня на улице, жалеют, видя, как я несчастна и в каком тупике оказалась. Всю свою жизнь я посвятила мужу: я помогаю ему в работе, поскольку он занимается своим любимым делом, а я лишь веду записи учета. У меня нет от него никаких секретов, он знает обо мне все, и плохое, и хорошее. И даже мой ребенок, которого я носила под сердцем, — это и его ребенок тоже. У меня нет ничего сокровенного, что бы принадлежало только мне одной, — и это еще одна причина, побудившая меня писать Вам. Мне отчаянно хочется иметь что-то свое. Я плохо разбираюсь в магии, но я, конечно, понимаю, что вы занимаетесь именно этим. Надеюсь, вы не обидитесь на эти слова. Ваша книга, Ваши идеи, как бы ни казались они мне чужды, всегда будут вне досягаемости интересов Финна. Это принадлежало бы мне одной, это именно то, чему я могла бы посвятить всю себя.

Перечитала написанное: только не подумайте, что я злюсь на себя. Немного, конечно, злюсь, но, может быть, это письмо поможет мне вырваться из губительных сетей, в которые я попала. Если Вы даже не выберете меня, надеюсь, подадите мне добрый совет, как стать в Авенинге хоть сколько-нибудь значимой фигурой.

Искренне Ваша,

«Так-так, — думала Отам, барабаня пальцами по столу. — Становится все интересней».