– Ребята, скорее, не то на вечеринку опоздаем!
Молли торопливо спустилась на первый этаж.
Обтягивающее черное платье переливалось в свете елочных огней при каждом ее движении. Молли подошла к Эрику и крепко его обняла, вспоминая время, когда он притворялся, что она не его мать, и на людях шарахался от ее ласк. Неужели молодой человек, обнявший ее за плечи, – тот самый мальчик? А ей-то казалось, период мамоотрицания никогда не закончится.
– Спасибо, что приехал.
– Куда же мне еще ехать?
– К Дженне, – опасливо предположила Молли.
– Типа с ней будет веселее, чем с тобой и с папой? Вряд ли. – Эрик кинул в рот миндаль. – Тем более Рождество в компании с ее родственниками… – И он широко ухмыльнулся.
«С этого места поподробнее», – читалось во взгляде Молли, но Эрик головой покачал:
– Лучше не спрашивай.
Молли прошла в гостиную. Коул, все еще не одетый, развалился перед телевизором.
– Чем ты занимаешься?! – накинулась на него Молли. – Через десять минут мы должны быть в гостях!
От возмущения она даже руками замахала, но Коул лишь лениво обернулся. Его красивые темные глаза лукаво блестели – ну как на него злиться? Этот взгляд напомнил Молли, почему она в свое время в него влюбилась и почему влюбилась снова сейчас, когда испытания последней недели начали потихоньку отступать в прошлое.
– Иди ко мне. – Коул похлопал по дивану. – Прекрасно выглядишь!
– Лестью, дорогой, ты ничего не добьешься. Вставай, я обещала, что мы будем ровно в восемь.
– Успеем, – Коул снова похлопал по дивану.
Чувствуя странное волнение, Молли послушалась.
Коул обнял ее, заглянул в глаза.
– В последнее время мы носимся как угорелые, вот и захотелось на минутку с тобой уединиться. У меня для тебя подарок.
Молли чуть не выхватила у него плоскую коробочку и содрала обертку. Внутри был блокнот в кожаной обложке, на первой его странице надпись: «Любимая, не сомневайся, я в тебя верю. Задай им перцу, детка! С любовью, Коул».
– Коул! – Молли забралась к нему на колени и поцеловала в губы.
– Эй, вы, в спальню отправляйтесь! Не желаю на это смотреть! – засмеялся Эрик, сунув голову в дверь гостиной.
Пастор Летт встречала гостей в доме Перкинсонов. Вечеринка вот-вот начнется. Ханна, Бетти, Родни и Уильям сидели у елки, угощались гоголем-моголем и рождественской вкуснятиной. Пастор не сомневалась, что поступила правильно, и жалела, что не сделала этого раньше. Она не знала, простит ли ее Господь, – разве могла она рассчитывать на прощение? – и решила просто подождать. Разумеется, узнав правду, горожане возмутились, пастора Летт даже обвинили в жестоком обращении. К счастью, скандал быстро утих. Результаты расследования удивили пастора не меньше, чем детективов: Уильям оказался внебрачным сыном умственно отсталой сестры Чета Перкинсона, которая умерла при родах. С помощью жителей Бойдса и особенно прихожан Бойдской Пресвитерианской церкви она превратила дом Перкинсонов в дом инвалидов. Лорен, сиделка, которую она наняла, оказалась просто чудесной – полюбила Уильяма, как брата, баловала его вниманием, по тысяче раз выслушивала его истории. Благодаря ей он наконец почувствовал себя любимым.
Полицейские старались загладить свою вину. Пастор Летт, женщина добрая, приняла извинения и простила их, радуясь, что Родни не погиб. После очередной службы пастор объявила прихожанам, что Родни жив, и они от нее не отвернулись. А Иди и Джин так и вовсе не скрывали радости. Иди шепнула ей, что она в курсе, мол, пастор давным-давно доверила ей свою тайну. Странно, но пастор ничего подобного не помнила. К ее огромному облегчению, горожане приняли и Родни, и Уильяма. Собственные чувства ее немного смущали: она злилась на людей, некогда обвинивших ее брата в чудовищном преступлении, особенно на Харли Мотта, Мака Питерсона и Джо Диллона, избивших Родни. Но Господь помог ей избавиться от злости, напомнив о прощении, в котором она сама нуждалась не меньше. Воистину, неисповедимы пути Господни.
Решение не забирать брата к себе далось с огромным трудом. Бетти твердила, что переезд из дома, где Родни прожил последние двадцать лет, окажется болезненным, и пастор сдалась. Так Родни остался у Карров. У них он был счастлив. За последнее время Родни еще крепче подружился с Молли, она навещала его вместе с пастором Летт, и каждый раз Родни подхватывал ее и кружил, совсем как при той памятной встрече.
Исповедь Ханны о рождении и смерти ее дочери очень удивила пастора Летт. И, глядя на подругу, она ощущала на сердце тяжесть. Пастор не представляла, как Ханна справлялась с чувством вины, которое терзало ее долгие годы: она же похоронила ребенка в лесу, как звереныша. А Ньютон просто молодец! Сколько лет никто не замечал надгробие, которое он установил для малютки на церковном кладбище! Оставалось только перезахоронить останки младенца, что они и сделали несколько дней назад. Пастор Летт надеялась, что страдания подруги на этом закончатся. Она вспомнила поминальную службу. Ей только казалось, или взгляд Ханны впрямь смягчился?
Раздался смех, и пастор Летт обернулась. Ньютон и Бетти развешивали гирлянды из попкорна, которые нанизывали целую неделю. Совсем как школьники, они хихикали над известным им одним секретом. Стоя на стуле, Бетти наклонилась и поцеловала мужа. Ньютон в ответ ласково погладил ее по руке. Пастор Летт не представляла, как справилась бы без его поддержки и помощи. Она с улыбкой наблюдала за Ньютоном. Неизменная армейская куртка была застегнута на все пуговицы. Пастор невольно вспомнила местную шутку: «Ньютон Карр: одна жизнь, одна женщина, одна куртка».
Хлопнула входная дверь, и пастор поспешила в холл. Это Молли, Коул и Эрик!
Они вручили ей шоколадные пирожные и пуансеттии. А Молли торжественно преподнесла еще и красиво упакованную коробку, в которой, как выяснилось, лежали четыре больших пакета семечек.
– Ужасно рада вас видеть! – Молли обняла пастора Летт.
Родни выскочил на ее голос с поразительным для его габаритов проворством, подхватил Молли и упоенно закружил.
– Молли пришла! – смеялся он. – Молли в гости к Родни!
Когда он отпустил ее, Молли привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Родни густо покраснел.
В этот миг пастор Летт почувствовала себя абсолютно счастливой: все тайны в прошлом, больше никаких секретов и никакой лжи. И никаких ночных прогулок по озеру на лодке, никаких ключей на цепочке, оттягивающих шею. Теперь уже ненужная связка с ключами висела на доске у двери. Пастор сохранила их как напоминание: человеческие слабости ей не чужды.
Когда пришли Сэл и Майк, Молли танцевала с Коулом, прижавшись щекой к его груди. Их тела двигались совершенно синхронно. Руку на плече Молли почувствовала еще раньше, чем услышала голос.
– Вы позволите? – спросил Майк.
Коул шагнул в сторону.
– Ну, как дела? – спросил Мелер, когда они заскользили в такт музыке.
– Отлично, а у вас?
– Нормально. Мне сейчас нелегко, – признался он.
Молли посмотрела в грустные глаза полицейского, недавно похоронившего жену.
– Понимаю. Я очень рада, что вы пришли, – проговорила она.
В последнее время они с Майком сблизились, и Молли понимала, что в праздники ему особенно тоскливо.
– Сэл уже рассказал вам новости?
Молли покачала головой.
– Мы получили результаты анализа ДНК. Кейт – это действительно Кейт Пламмер, а два трупа в колодце – жена и дочь Уолтера Микса, Мэрибелл и Лия. А Бойдскую бригаду, как вы изволите их называть, арестовали.
Последняя новость огорчила Молли: она еще надеялась, что с Родни много лет назад расправился кто-то другой, а не Харли, Мак и Джо.
Музыка стихла, Майк повел ее к мужу. Коул с Эриком одновременно взглянули на нее, и Молли вдруг поняла, почему так упорно искала Трейси, почему так сочувствовала Кейт и почему так жалела Аманду и Уолтера. Настоящая любовь прекрасна и удивительна. Стоит потерять хоть каплю, ее место заполняют пустота, одиночество, отчаяние. Рану не залечить, пустота остается навсегда, в душе зияет дыра. Молли знала: она в безопасности, она любима. Благодаря поддержке Коула она никогда больше себя не потеряет.
– Что теперь? – спросил Коул.
Майк улыбнулся впервые за вечер:
– Я снова в отделе нераскрытых преступлений.
У Молли вспыхнули глаза, а Коул издал страдальческий стон.
Трейси обожала Рождество. Мама запекала окорок с картошкой, ее любимое блюдо. Но больше всего ей нравилось, что им с Эммой разрешали не спать допоздна и смотреть рождественское кино. Но сегодня ничто ее не радовало. Трейси думала о Мамочке. Она скучала по ней и даже спросила маму, нельзя ли подарить Мамочке подарок. «Трейси, ее зовут Кейт», – поправила мама. Никогда прежде Трейси не выбирала подарки самостоятельно. Для Кейт она выбрала куколку, чтобы она больше не страдала от одиночества и не крала чужих дочек. Прежде чем упаковать куклу, Трейси повесила ей на шею цепочку, свою первую, с подвеской-сердечком.
Мама сказала, что Кейт в тюрьму не посадят. Они, мол, договорились с полицией отправить ее в место, где ей помогут. Сперва Трейси не поняла, почему нужно помогать, но мама объяснила, что давным-давно Кейт украли у родителей. Под землей ее растила тетя, которая заставила поверить в токсины. Теперь Кейт нужно объяснить: токсины не существуют. Мама считала, что никаких токсинов нет, а вот Трейси сомневалась. Она и рада была бы думать как мама, но однажды сильно простудилась и решила, что умрет. Мама повезла ее к доктору, а тот тоже сказал, что никаких токсинов нет. Трейси слушала его и спрашивала себя, знают ли взрослые правду.
В первые дни после возвращения домой Трейси отчаянно рвалась к Кейт. Только о ней и думала: как там Кейт, одна среди чужих. Но стоило спросить об этом маму, та начинала плакать. И Трейси перестала спрашивать маму и поговорила с папой. И папа объяснил: мама хочет, чтобы Трейси забыла, как жила под землей. Только Трейси не могла забыть Кейт. В итоге папа посоветовался с психологической тетей, к которой Трейси возили раз в неделю, и та посоветовала навестить Кейт. Мол, эти встречи помогут Трейси во всем разобраться и выздороветь. Психологическая тетя не особо нравилась Трейси – вечно что-то выспрашивает, – но этому предложению она обрадовалась. И теперь они с мамой заезжают за Молли, а потом все вместе едут к Кейт. Место, где теперь живет Кейт, ужасно похоже на больницу: стены там белые и запах странный, как у той гадости, какой мама мажет царапины. На взгляд Трейси, Кейт выглядит классно. Очень чистенькая, с ног до головы, а как видит Трейси, прямо умирает от радости. Трейси никогда не пропускает этих поездок, ведь Кейт ее так ждет. А Кейт постоянно извиняется за то, что забрала Трейси у родителей. Она теперь понимает, что поступила плохо. Трейси рада, что у Кейт все в порядке, но так хочется расспросить ее про токсины, а нельзя, ведь мама расстроится. Однажды в декабре она прошептала Кейт на ушко, что в страшном месте ей было так плохо. Кейт заплакала, и Трейси решила больше не вспоминать об этом.
Ночью Трейси иногда зажмуривает глаза крепко-крепко и вспоминает, как они с Мамочкой жили в туннелях. Но словно кто-то стер ластиком почти все картинки в ее голове. Она помнит земляные полы, стены, поляну для игр, а вот чем занималась с утра до вечера и что было в каждой из пещер – не помнит, разве только тележку, что так захотелось вместо кукольной коляски. В церкви, куда она ходит с родителями, Трейси всегда молится за Кейт, но молитву, которую они читали с Мамочкой, почти забыла. Лишь несколько слов из нее, и перед сном, оставшись одна в своей комнате, Трейси закрывает глаза и шепчет: «Спасибо, что слышишь, когда взываем к Тебе…»