— Нет, мы его не заберём, — ответил Жиблов, и, повернувшись к Вилинскому, добавил, — Оставайся здесь. Позвони прокурорскому, пусть подъедет и психолога с педагогом захватит, чтобы десять раз не ездить. Бензина нет. Парень больной, но не опасный.

Он встал из-за стола и направился к выходу, забирая с собой Игоря.

— Успокойте парня, — на прощанье сказал он старушке.

Возвращались молча. Снова бойко тарахтел мотоцикл, но это был уже не тот надменный звук, расталкивающий частный и общественный транспорт. В работе двигателя чувствовалась всеобщая угрюмость, задумчивость. Уже не было той залихватости, с которой он мчался на место происшествия. И не было её во всём. Тёмно-серый, местами уже покрытый ледяной коркой, асфальт периодически, из-под колёс автомашин, брызгал грязью в лицо. Всё вокруг было, словно подготовленное к покраске полотно, но оставленное художником из-за никак не высыхающей, кое-как положенной, бледной шпаклёвки. Это была всё та же осень, что и с утра. Облезлые многоэтажки спального района, словно фильтры, под звуки снующего внизу транспорта, пропускали сквозь себя серые туманы городского тупого безразличия. Незаметного ядовитого смрада улиц и проспектов, накопленного десятилетиями, устремляющегося сквозь ячейки квартир и непрозрачный промокший бетон стеновых блоков, оскалившихся ржавыми решётками балконов. Оставляя на них следы подтёков и промоин. Возбуждая великое желание взять в руки тряпку величиной с Марсово поле, и со всего размаху начать хлестать по всему убогому, несовершенному. К чему люди привыкли и не замечают. Что стало для них обычной жизнью, в этом обычном городе. Лупить направо и налево. По домам и улицам, садам и проспектам. Разрывая многолетнюю паутину, окутавшую этот город, эту страну, этих людей в единый клубок придуманных ими же самими передряг, и усердно пытающихся его распутать, закрыв глаза и заткнув уши.

Всё показалось ему таким убогим. И та песня, про Канаду и Россию, глупой наивной и детской, словно написанной кому-то или чему-то в оправданье. В успокоение чужого и собственного. Что есть всё же нечто похожее между этими странами. А по сути, и нет ничего. Природа, дождь, ветер люди всё здесь загажено.

— Тебе куда? — неожиданно на повороте, перекрывая шум мотора, прокричал Жиблов.

— Домой! Мне здесь недалеко, — ответил Бойдов, видя невдалеке угол своего дома.

Мотоцикл прижался к обочине и остановился. Игорь вылез из коляски и протянул руку на прощанье.

— Пока, дипломат, — улыбнулся Жиблов, крепко пожимая ладонь, — надумаешь — приходи! Нам народ позарез нужен. Вижу, ты подходишь!

Игорь в ответ пожал плечами.

За характеристикой и рекомендацией Игорю пришлось ехать в столицу. В управлении никак не могли понять, зачем он идёт работать в милицию.

Пожилой мужчина с маленькими глазками, пухлыми губками, лысый, в очках, уже больше часа укоризненно качал головой:

— Что это тебе в голову взбрело? Ну чего не бывает в жизни дипломата. Спроси вон, у своих родителей. Служба наша не из лёгких. Но ты проявил себя достойно. Родину не покинул. С твоей женой — предателем, разберутся соответствующие службы. Родителей не подвёл. Они за тебя ходатайствовали. Ишь, чего надумал. Решил лёгкой жизни поискать? Пьяных по улицам собирать и карманы их опустошать? Ты понимаешь, что ты просто подставляешь нас. Что о нас в милиции подумают? Скажут, вот и дипломаты докатились — в мусарню идут работать. Значит жизнь там у них — не сахар. Видно, как жуки в банке, жрут друг друга, отодвигая от импортной кормушки. Как ты им объяснишь своё желание бросить работу заграницей, хорошую зарплату, общение с руководством страны? Карьеру, в конце-то концов? Лет через пять, смотришь, и в Москву вернёшься. Возможно, вскоре в Ленинграде МИД возглавишь, если решишь остаться.

Игорь не вступал в полемику, молча, сидел, уперев взгляд в пол. Он сначала внимательно, потом не очень, а теперь совсем не слушал этого человека. И уже воспринимал всё произносимое образами. Представлял себе огромную банку, в которую набилась толпа хорошо одетых людей. Женщины, мужчины лезут друг на друга, по стенкам, пытаясь вскарабкаться как можно выше. Там где намазано мёдом. В банке слышится возня, скрежет, стоны мужчин, реже визг женщин. Они кусаются и царапаются. Хватают верхних за ноги. Пинают тех, кто внизу. И все смотрят, задрав головы, на манящее горлышко, где уже сидит в обнимку, этакая улыбающаяся, окровавленная парочка. Наслаждается, утираясь от полученных плевков, зализывая раны и увечья. Готовые, мгновенно избавиться друг от друга, в любой подходящий момент.

Что мог ему объяснить Игорь? И как?

Отвезти в Ленинград? Посадить в мотоциклетную люльку к Жиблову? Провезти по неухоженным улицам, мрачным загаженным спальным кварталам, нищим общежитиям звучащих голосами пьяных разборок и голодных детей? Спеть песню о Канаде? Поймёт ли он что-то? Или презрительно пересядет в свою волгу и включит Генделя?

Видя, что Бойдов его не слушает, мужчина решил сменить тактику:

— Хочешь послужить стране? Так иди в ФСБ! Интеллигентная работа. Чистенько, аккуратненько. Зарплата больше. Уважение опять же. Послужишь немного, надоест — иди снова к нам. Вопрос решаемый. Ну что, договорились?

Игорь устало посмотрел на него и тихо, но уверенно произнёс:

— Мне нужно возвращаться. Я Вас прошу, пусть мне подготовят необходимые документы.

— Можешь уезжать! — недовольно ответил мужчина за столом, — пусть менты пишут запрос. Уверен, попросишься скоро обратно, но пути назад нет! Наш клапан работает только в одну сторону!

Игорь спускался по широкой министерской лестнице. Слова начальства не затронули его душу.

В голове продолжала кружиться последняя брошенная ему фраза: «наш клапан работает только в одну сторону».

— Наверно, так оно и есть, — подумал он.