Зима была тёплая, и все продолжали ходить как осенью. Если бы не холодный ветер, деревья оставили себе разноцветный наряд до весны.

Была очередная операция по подвалам и чердакам. Помогали девочкам из инспекции по делам несовершеннолетних разыскивать беспризорников. Раньше они проводили мероприятие самостоятельно, но наступало другое время.

Недавно один такой малолетка пырнул ножом сотрудницу, та скончалась.

Просто так пырнул! Перегнулся гадёныш через стол в кабинете и прямо выкидухой — рраз!

Даже убегать не стал. Сел обратно на стул. Закинул ногу на ногу. Взял её сигареты со стола. Закурил. Знал, что ему ничего не будет. Смотрел на неё. О чём думал? Быть может, вспоминал свою старшую сестру, не дававшую ему свободы? Или пьяную мать, лупившую его скалкой за украденные сигареты?

Наблюдал, как сотрудница схватилась руками за живот, повалилась со стула.

Лежала на боку в короткой юбочке, в кителе с новенькими лейтенантскими погонами, недавно пришитыми заботливой рукой мужа. Слишком твёрдая была ткань для прокола иголкой. Не знал он, что саван шьёт любимой, звёздочками украшает. Любовался ею, целовал в губы. Убирал прядь волос, выбившуюся из-под пилотки, которая теперь упала с головы и лодочкой пыталась плыть в лужице алой крови, растекающейся вокруг. Постепенно окружая ножки стула, затем стола. И текла, текла. Под недоумённым девичьим взглядом.

Молчала. Даже не вскрикнула как в фильмах. Сама удивлялась, как оказалась на полу? Почему лежит так некрасиво? Перед подростком! Прижав колени. Оголив часть бедра разошедшимся разрезом. Смущалась. Только поправить не могла. Не слушались руки зажимающие рану.

Думала, зачем она получала красный диплом в педагогическом институте? Какую лекцию она пропустила о воспитании подростков?

Отчего, лобастые профессора, не научили её первой бить кулачком в морду всякой мрази?

Почему, седые полковники, не уберегли свою дочку от мерзости? Или это не их дочка? Извините! Некогда было? Инструкции писали. Принимали зачёты. Давали указания. Углубить! Учесть! Расширить! Обратить внимание!

Глазки закрывались. Усталость тело в сон клонила. Ничего не просила.

За что?

Подонок цедил сквозь зубы, что достала его своими вопросами.

И всего лишь?

Хорошая девушка была. Ростом маленькая, добрая. Только замуж вышла, жизнь наладилась, квартиру выделили, дочку родила.

Девушки оружия никогда не брали. Да и зачем оно, если в несовершеннолетнего стрелять запрещено законом?

Только вот нет закона, чтобы запретить малолеткам ножи в карманах носить.

А позже и для всех остальных, депутаты его так отредактируют! Будут ходить подонки с ножами по улицам, ничего не боясь. Особенно, южные полюбят это — наверно, вспомнят свои национальные традиции.

Подростку ничего не сделали — возрастом не вышел. Определили в специнтернат, откуда он благополучно на следующий день сбежал.

Девчонки из ИДН стали бояться работать одни. Попросили уголовный розыск помочь. Всем полезно ознакомится с, обитающей в подвалах и на чердаках, публикой. Как правило, за операцию парочку трупов находили. Бомжи резали друг друга не поделив помойку или грязнульку женского пола. Бывало, перегревались, засыпая, на отопительных трубах после суррогатных возлияний, и не просыпались больше. Случалось, новорождённые попадались в простынях или полиэтиленовых пакетах. Как правило, на чердаках общежитий. Хорошо, если вовремя успевали — человек всё-таки!

К каждому оперативнику прикрепили по девушке — инспектору. Распределили все известные места. На чердаках — посуше. В подвалах сплошная сырость.

Пару лет назад, в очередной раз, Бойдов, выйдя из подвала, увидел скачущих по плечам и голове маленьких насекомых. Спросил:

— Это кто?

Ему ответили:

— Просто блохи.

Так он познакомился в реалии с известным литературным персонажем. После чего, под хохот оперативников, как ужаленный, стал отряхиваться, прыгать, давая себе подзатыльники. Позже отмокал в ванной часа два. Но Юле ничего не сказал. Зачем?

Её кокер по подвалам не лазил.

Она назвала его Версаче, в честь известного модельера.

Игорь звал его «Триппером». От аббревиатуры три «П»: подлиза, подхалим, проныра! Что полностью соответствовало его характеру. Если он решил кого-то обаять, то добивался этого обязательно.

Как акула, нарезал круги вокруг жертвы, настойчиво утыкаясь своим мокрым носом в ладони, лизал ноги и руки, склонив на бок голову, заглядывал в глаза. Делал вид, что обиделся, и через некоторое время снова вас атаковал нежно обхаживая. Пока не обращали на него внимание. Стоило сказать ему негрубое слово, и он уже на вашей груди, лижет ваше лицо!

Подвал девятиэтажки был, практически весь, залит водой. Жёсткими пучками лазеров, свет, через бойницы окон, устремлялся внутрь, ничего не освещая, а наоборот, слепя. Мешая разглядеть, куда можно ступить, чтобы не упасть в жидкий смрад, плавающих между труб обрывков газет, гнилой одежды, непонятных деревянных обломков.

Бойдову в напарники досталась Егорова Татьяна. Высокая фигуристая крашеная блондинка, недавно закончившая педагогический техникум. С круглым, словно солнышко, лицом. Хитрыми, узкими глазками, похожими на лисьи. Носом картошкой, слегка задранным вверх.

Весь её облик, был олицетворением ошибочной мечты вождей великой революции о сращивании города с деревней. Крашеные белые волосы с чёрнеющей под ними головой. Старательно, но неровно выщипанные брови. Узкие глаза, подведенные чёрной тушью, до величины испуга.

Она ещё бредила Луначарским и «Республикой Шкид», вспоминая приёмы воспитания подростков. Приехала из области, где у неё остались куча младших братьев и сестричек. Мать, выбивавшаяся из сил, чтобы их прокормить и ухоженная могила отца, горького пропойцы.

Татьяна занимала комнату в производственном общежитии, где в редкие минуты отдыха, скрывалась от пьянствующих строителей коммунизма, которые ломились к ней, пригласить на танец, не догадываясь, что она является стражем порядка, вдохновителем дисциплины. Танюша хранила форму на работе, а следуя домой переодевалась в цивильное. Боялась разбудить в соседях зверя, блеском своих эполет. Большую часть зарплаты, она отсылала в деревню. Поэтому из верхней одежды у неё был только белый застиранный плащ, под который зимой она поддевала толстый свитер, с любовью связанный её ныне покойной бабушкой. Обувь носила милицейскую. Поэтому всегда тёмную. Сидя в своей комнатке, на опорном пункте милиции, перед кучей исполнительских документов, она сквозь тусклый свет, словно снедаемый приходящими и уносящими его посетителями, глядела на унылый серый потолок и местами вздутые завядшие обои стен. Думала о недавнем нагоняе от руководства, за большое количество сбежавших от родителей детей на её участке. Мечтала, как однажды в комнату войдёт широкоплечий участковый майор, ну может быть капитан и, взяв её за руку, отведёт в загс. А она нарожает ему кучу детишек, и не будет вылезать из декретного отпуска, чтобы подольше не видеть, успевшее уже опротиветь, начальство.

— Как жаль, что оперативникам не дают квартиры, — думала она, глядя на лихих ребят из уголовного розыска.

Особенно ей нравился Бойдов. Его интеллигентность и обходительность просто кружили ей голову. Он казался ей чужеземным странником из рассказов Александра Грина, которыми она зачитывалась в техникуме. На общих совещаниях и инструктажах, она всегда старалась сесть с ним рядом. Чтобы ненароком задеть его плечо, руку или спину. Ей казалось, что она прикасается к чему-то сказочному. Тому, что он привёз с собой, под алыми парусами, из далёких прекрасных стран, полных чудес и радости, и хранит в своём сердце, как в потайном ларчике под семью замками.

У неё была удивительно белая кожа и, как говорили специалисты, близко к ней расположенные кровеносные сосудики. Скрываемое в её лице пламя, моментально проявлялось от шеи до кончика носа, стоило мужчине обратить на неё внимание. Она чувствовала приливающий жар, и от этого краснела ещё сильнее.

Но каждая волна несла с собой нечто живительное. Проходя, уносила прошлые разочарования и невзгоды. Татьяна научилась ждать этих обновлений, а иногда, ускоряя процесс, придумывала их сама. При первой возможности, старалась прикоснуться к Бойдову, убеждая себя, что это была именно его инициатива. Окуналась в знойный, иссушающий пожар, собственных эмоций.

Вот и сейчас, в кромешной тьме, согнувшись в три погибели, скользя сапогами по плесени, осторожно, чтобы не сорваться в жижу, двигалась по отопительным трубам, едва успевая за Игорем. В своём единственном белом пальто, цепляющемся за ржавую кусающуюся проволоку и, торчащие из стен кирпичи. Чувствовала жар, представляя, что именно так она сможет пройти за ним через огонь воду и медные трубы, к их общему счастью и благополучию. Глядя ему в спину, чувствуя его крепкое плечо.

Она не смотрела по сторонам. Это было бесполезно. Пробивающиеся снаружи лучи, как выстрелы, попадали в глаз, мгновенно ослепляя, заставляли останавливаться и привыкать к темноте. Она понимала, что единственным спасением в этом смердящем замкнутом пространстве был Игорь и его кожаный плащ Миклована, крепко зажатый в её маленьких кулачках.

Внезапно Бойдов остановился. Таня уткнулась в него и, воспользовавшись моментом, обняла сзади, закрыв глаза. Прижалась всем телом к его спине. Здесь она не боялась краснеть.

— Смотри, — не замечая её знаков внимания, сказал Игорь, посветив фонариком в дальний угол, где на трубах белела какая-то материя.

Тане было всё равно. Не открывая глаз, она честно ответила:

— Ничего не вижу.

— Вон там, — уже твёрже повторил Бойдов, — кто-то на матрасе лежит!

— Ничего не вижу, — повторила Татьяна, ощущая мужскую теплоту.

Когда Игорь двинулся вперёд, она чуть не споткнулась о собственный плащ, став на него ногой. Но удержалась, с благодарностью, снова ухватившись за Игоря.

Подойдя к тому месту, Игорь глухо сказал:

— Не смотри!

— Я и не смотрю, обрадовалась она, пытаясь снова прижаться к его спине.

— И не прижимайся, мешаешь! — немного грубовато сказал он.

Но эта интонация возбудила у Татьяны желание ещё сильнее прижаться. Она так хотела, чтобы у них с Игорем было хоть что-то общее, что она могла вспоминать. И представив его тон зачатком ссоры, подумала, что могла бы даже рассказать девочкам, об их размолвке!

От этих мыслей Татьяна покраснела.

На матрасе лежал человек. Точнее то, что от него осталось.

Череп, обтянутый кожей, не давал представления мужчина это или женщина. Истлевший, когда-то джинсовый костюм, оголял торчащие кости, в некоторых местах ещё покрытые кожей, обтягивающей бурую слизь. На одной ступне держался светлый кроссовок. Второго не было. Как и не было части ноги до колена. Погрызенная штанина, свидетельствовала, что он ещё был годен в пищу местным обитателям. Левая рука лежала на животе. Локоть правой был приподнят и опирался на ржавую тонкую трубу с краном. Как будто он, лёжа здесь, когда-то, приторговывал водой. А теперь продолжал душевно обнимать источник своего благосостояния. Игорь навёл луч фонарика на его правую кисть, зависшую над матрасом, и ойкнул от неожиданности.

— Ух, ты! Кажется, раритет нашёлся! — обрадовано сообщил он Тане.

Она хотела тоже что-то сказать, чтобы разделить его радость, звучащую в голосе, но не знала что такое «раритет» и поэтому смолчала.

На матрасе лежала, разыскиваемая всеми подразделениями, длинная курительная трубка, красовавшаяся в ориентировках. С обычными требованиями: установить, проверить, изучить, приложить все силы, доложить.

Её металлические вставки и узоры отливали тусклым светом.

— Давай обратно! — скомандовал Игорь, — надо вызвать группу. Пусть работают. Будем считать, что за сегодня мы свой долг выполнили.

Они развернулись и таким же гусиным шагом стали пробираться к свету.

Игорь доложил о находке Жиблову и остался охранять место происшествия. Таня осталась с ним за компанию. Они успели вытрясти верхнюю одежду от проникших в неё блох, а покусанные места смазали любимыми Таниными духами «Рижская сирень».

Прокуратура с криминалистами прибыли не скоро. В районе было несколько убийств.

Бойдова интересовало одно. Обуреваемый гордостью, он хотел разглядеть находку. Понять, с чего это такой ажиотаж вокруг неё.

Эксперт, завернув трубку в полиэтиленовый пакет, аккуратно вынес её из подвала.

— Ну что? — радостно спросил его Бойдов, — Она? Та, что разыскивали?

— Она, родимая, — с довольной улыбкой ответил эксперт и протянул её Игорю, — сверли дырку на погонах!

— Из какого музея похитили? — спросил он.

— Вряд ли из музея. Обычный новодел под старину. Видишь какая грубятина.

— В чём же ценность? — Игорь недоумевал.

Эксперт в ответ пожал плечами.

— Говорят, у какого-то чиновника спёрли из машины вместе с магнитолой.

Игорь стал рассматривать трубку.

— Вообще-то красивая, с металлическим орнаментом, — подумал он, — Правда без драгоценных камней и золота. С медными, слегка окислившимися узорами на деревянной поверхности.

Бойдов слегка протёр металлический ободок вокруг мундштука и разобрал надпись, исполненную аккуратным вензелем:

«Мусе от Пуси».