Через пару месяцев после появления нового жильца Павлу поступил приказ в составе группы выехать на задержание членов бандформирования в областной район. Мероприятие должно было занять не более двух дней, и в девять утра необходимо присутствовать в Главном управлении на предварительном инструктаже. Получить автомат, бронежилет, каску и другую амуницию. Спросить о собаке Павел не решился. Все же, он не мог гарантировать, что в ответственный момент пес не тявкнет или не рванется куда-нибудь. Было неизвестно, что там произойдет.

Встав пораньше, Павел как обычно вышел с Блэком на улицу. Шел снег. Уже несколько раз он покрывал собой землю, но морозы так и не собирались приходить, оставляя белый покров без поддержки, бросая своего предвестника на произвол судьбы. Снег лежал белыми проплешинами на пригорках и лавочках у подъезда. Появляющиеся следы казались трафаретными отверстиями, ведущими вглубь подноготной матушки-земли.

Плутая между домов, Павел рассказывал Блэку, что ему придется уехать на несколько дней и тот должен вести себя хорошо, никуда не убегать от пожилой соседки, с аппетитом кушать и следить за малышом. Правда в последнее время гордон и не думал куда-то убегать. Казалось, что и на прогулку-то он выходит нехотя. Только и ждет момента, когда нужно будет вернуться обратно, чтобы повозиться со щенком. Не успевал Павел дойти до парка, как Блэк около забора делал все свои дела и тянул хозяина обратно к дому.

— Да увидишь, увидишь ты своего воспитанника, — успокаивал его Павел, — никуда он не денется. Небось, развалился на твоем месте и храпит во все дырки. Или косточку твою грызет. Зачем ты его балуешь? Мы тебе его на воспитание отдали, а ты в нем вседозволенность культивируешь. Найдутся его хозяева, что я им скажу? Его некультурность бросает тень не только на тебя, но и меня!

Блэк словно понимал, о чем ведет речь хозяин и не поднимал головы, изредка шевеля ушами, подтверждая, что внимательно слушает. Но тянуть в сторону дома не переставал.

Антонина Ивановна не возражала некоторое время побыть хозяйкой. Она уже давно не чувствовала себя такой нужной, как сейчас, и ей это нравилось. Недавнее ощущение одиночества словно испарилось и даже соседки по подъезду удивлялись ее отсутствию на общих посиделках.

На просьбу Павла торопливо ответила:

— Ни о чем не беспокойся, все будет хорошо! Только сам возвращайся живой и здоровый.

Подготовка закончилась во второй половине дня и бойцов отпустили пообедать домой, сказать родственникам «до свидания».

Напарник Павла жил на краю города и с удовольствием согласился на приглашение перекусить и посмотреть собак. Положив каски и автоматы на заднее сиденье «Жигулей», они расположились спереди, глубоко промяв рессоры автомашины тяжестью защитной экипировки. Грудь, оттопыренная тяжелым бронежилетом, почти касалась руля. Ехать было недалеко. Перемахнуть через Большеохтинский мост и направо по Новочеркасскому проспекту до площади. Когда машина остановилась у подъезда, напарник решил сходить в ближайший ларек за сигаретами. Павел зашел в парадную и позвонил в дверь. Раздался яростный щенячий лай Клепы, но дверь никто не открыл. На повторный звонок реакция была та же. Ключ от квартиры остался в машине. Павел снял радиостанцию с пояса и попытался вызвать приятеля, но рукоятка настройки волны оказалась сбитой, и он начал крутить ее, пытаясь вспомнить номер частоты. Неожиданно среди сменяющегося свиста и щелканья прозвучал голос мужчины, называющий проспект Стахановцев, находящийся рядом. Павел зафиксировал волну.

— …Стахановцев дом 2, — вещал неизвестный мужской голос, — рядом с детской площадкой электрический провод под напряжением. Как поняли? Ленэнерго уже оповещены — выехали. Срочно обеспечьте безопасность. Как поняли?

— Вас понял! — ответил кто-то, — буду через десять минут, пошлите постового, кто поближе…

— Нет у меня постовых, — зло прервал первый голос, — если бы они были…

Павел не дослушал. Рация продолжала звучать, но в его душе неожиданно поднялось непонятное волнение, бронежилет стал тесен и грудная клетка, расширяясь, не могла насытить кислородом легкие, заставляя учащать дыхание. Волосы на голове взмокли, и капли пота медленно покатились по шее за шиворот. Кто-то невидимый толкал его вперед. Туда, где могло случиться несчастье. Ведь он находился ближе всех. А там ничего не подозревая, играют дети, такие же, как Кристина и ее друзья.

Когда Павел как ошпаренный выскочил к машине, напарник выронил изо рта сигарету.

— Что? — спросил он. — Операция началась?

— Еще не знаю, — успел сказать Павел и плюхнулся на водительское сиденье.

Напарник мгновенно оказался рядом. Машина вылетела на Стахановцев и, пересекая Заневский проспект, рванула по встречке. Через двести метров въехала на тротуар, где стояли железобетонные столбы, за которыми ближе к дому через кусты просматривалась детская площадка с песочницей в центре и качелями по краям.

Обогнув кусты, Павел резко затормозил. Сначала он увидел свою соседку. В блестящем коричневом плаще и черном платке с красными розами, она стояла, не шевелясь, и смотрела вниз, себе под ноги, слегка кивая кому-то головой, словно ее разбил паралич. Рядом с ней молодой парень в телогрейке с надписью «Ленэнерго» шебуршил в траве деревянной палкой. Двое других в такой же одежде стояли ближе к тротуару, раскинув в стороны руки, и заставляли прохожих обходить это место по другой стороне улицы.

Павел выскочил из машины и побежал к соседке, по пути вытаскивая из кармана удостоверение и маша им перекрывающим дорогу парням.

— Милиция, милиция, — кричал он, — что случилось?

— Да ничего не случилось, все в порядке, отвечал парень с палкой.

Только теперь Павел заметил, что тот поддевает палкой провод, тянущийся от столба, и пытается его скинуть с измазанной в грязи блестящей черной меховушки.

Именно на нее неотрывно и безмолвно смотрела Антонина Ивановна, ничего вокруг не слыша и не видя. Маленькая девочка, лет четырех, подошла к ней сзади и, тронув за руку, весело спросила:

— Бабушка, а это Ваша собачка так танцевала? А теперь она устала и отдыхает?

Соседка продолжала молча кивать. Руки бессильно повисли, не чувствуя уцепившихся детских пальчиков. Седые пряди волос выбились из-под платка и слегка раскачивались, словно маятники, отсчитывая какое-то свое время.

Заглянув в лицо бабушки и увидев подтверждение своих догадок, девочка спросила снова:

— А когда она проснется?

Не понимая этого диалога, Павел снова посмотрел на меховушку и тут внезапно увидел прижатые к ней лапки с матовыми черными подушечками и вытянутую шею с рыжим подпалом, измазанным в грязи до неузнаваемости. И далее — голову с оскаленными зубами, закусившими серый плетеный провод, словно новогодний серпантин, обвивший собачье тело несколько раз.

Павел автоматически сделал шаг вперед, но парень с палкой толкнул его в грудь:

— Ты что, с ума сошел? Еще тебя в железе здесь не хватало! Шибанет, мало не покажется. В Изумрудный Город решил попасть?

Вон видишь, пес уже схватился за конец. Черт его дернул, бежал бы себе мимо, да бежал…

В этот момент за девочкой подошла молодая женщина и схватила ее за руку, потянув к себе.

— Мамочка, давай подождем, когда собачка проснется, давай подождем… — залепетала девочка.

— Не проснется твоя собачка уже никогда, — второпях бубнила женщина, — слава богу, только она и не проснется. Провод со вчерашнего дня здесь лежит, и никому дела нет. Сколько раз этим иродам звонили с заявкой, чтобы обесточили. Только отнекивались. Вот и дождались. Хорошо не человек наступил!

Последнее явно было адресовано парню с палкой. Но слыша все это, он ничего не ответил. Через пару минут, отбросив подальше провод, он с облегчением произнес:

— Ну, все.

Павел подошел к Блэку и, опустившись на колени, взял его на руки. Тот был еще теплым. Красный язык вывалился из пасти. Глаза были открыты. Но зрачки не двигались, словно приклеились прозрачным скотчем к радужной оболочке. Паша никогда не видел его таким беспомощным и неподвижным. Словно это был совсем не его энергичный пес, а только его меховая оболочка.

— Мамочка, а собачку понесли домой спать? — спросила все та же любознательная девочка, уходя вслед за матерью.

— Да, моя хорошая, ты все знаешь! — ответила она, настороженно глядя на сотрудников в экипировке.

Антонина Ивановна продолжала кивать головой, глядя на то место, где только что лежал Блэк.

Павел кивнул напарнику:

— Это моя соседка, надо отвезти ее домой. А то еще с ней что-нибудь случится.

Павел с Блэком на руках сел спереди, а соседку усадили сзади. Она все еще смотрела безучастным взглядом перед собой, словно пыталась в чем-то разобраться и понять. Машина тронулась.

— Доведи ее до квартиры, — попросил Павел, когда машина остановилась у подъезда.

Через некоторое время напарник вернулся и снова сел за руль.

— Поедем к Неве, — угрюмо сказал Павел, — он любил там гулять.

Павел собирался показывать приятелю дорогу, но стекло перед ним было мутное, и он решил не вмешиваться, подумав, что надо бы поменять пассажирский дворник.

Когда машина остановилась, Павел недоуменно посмотрел на приятеля, удивляясь, что доехали так быстро. Силуэт напарника оказался размыт точно так же, как изображение за стеклом. Только сейчас он понял, что всю дорогу из его глаз текли слезы, капая на лежавшую на коленях собаку.

«Наверное, служба научила меня плакать беззвучно», — подумал он.

Набережную только начали благоустраивать. Завезли землю для газона и ограждающие поребрики. Пока все это было свалено в кучу и слегка припорошено выпавшим снегом.

— Посиди здесь, — сказал Павел напарнику и, выйдя из машины с Блэком на руках, открыл багажник. Взял саперную лопатку. Рукавом протерев глаза, осмотрелся. Заметив приготовленную для разбивки клумбу и зайдя внутрь нее, стал копать.

«Летом здесь посеют травку, — подумал он, — и только я буду об этом знать.»

Выкопав глубокую яму, Павел положил в нее собаку. Снова полились слезы из глаз, и он стал засыпать могилу песком, а затем землей. Холмик делать не стал. В голове звенело. Казалось, что все это происходит не с ним и не с Блэком. Что, придя домой, он снова увидит, как пес встает на задние лапы и пытается лизнуть в лицо. Где-то глубоко поднимающаяся злость на соседку смягчалась философскими рассуждениями о судьбе, о возможном предотвращении гибели человека или даже ребенка. Быть может, он спас ту девочку, которая видела как закрутило Блэка. Приняла смертельную схватку собаки с электрическим проводом за танец и до сих пор надеется, что Блэк проснется, а утром снова будет на детской площадке.

Павел сел в машину.

— Надо ехать в район сбора, — негромко сказал напарник. Мы уже опаздываем.

— Конечно, — тихо ответил Павел.

Он закрыл глаза и прислонился затылком к жесткому подголовнику. «Жигули» рванулись вдоль набережной. Трасса была почти пуста. Переключившись на четвертую скорость, шестерка натужно понеслась загород.

Перед глазами Павла снова образовалась пелена, но теперь он уже знал, что это текли слезы. Он чувствовал, что ни один мускул не дрожит на его лице. Они текли так же ровно, как работал двигатель автомашины, иногда усиливаясь, когда машина шла в гору, и Павел начинал что-то вспоминать; ослабевая, когда машина катилась по наклонной вниз, и он пытался переключить внимание на что-то другое. Продолжал вспоминать, вспоминать, вспоминать…

«Сколько же у меня внутри слез, — думал Павел, — кончатся ли они когда-нибудь»?

Но те продолжали течь всю дорогу.

На пункт сбора приехали часа через два с половиной. Начинало смеркаться. Слезы закончились. Напарник сходил на инструктаж к руководству, а когда вернулся, увидел, что Павел задремал, прислонившись головой к двери. Тронул его за плечо.

— Пора ехать, — сказал он, — установили адрес, где скрываются главари. Указание брать живыми. Нас ждут.

Это была обычная девятиэтажка сто тридцать седьмой серии с черным ходом через балкон. Преступники любили селиться в таких домах, где лестничные пролеты перекрыть было практически невозможно.

Грузовой лифт был рассчитан на шесть человек. Столько в него и вошло. Он дернулся и стал медленно подниматься вверх. Где-то между пятым и шестым этажами он просто встал, и внутри зажглась красная лампочка. До захвата оставались секунды. Старший группы нажал переговорное устройство с аварийным диспетчером.

— Сколько вас там народу-то? — спросили по селектору.

— Как положено, шесть человек!

И только здесь все, посмотрев друг на друга, увидели, что их не совсем шесть, поскольку на каждом был надет тяжелый бронежилет, металлический шлем, на поясе был закреплен полный боекомплект, а через плечо висел автомат.

— Ждите, — сказал диспетчер, — аварийная группа выезжает. Но не вздумайте пытаться выйти — лифт может обрушиться!

Сотрудники молча посмотрели друг на друга. Наступила тишина, которую нарушало только легкое пощелкивание включенных радиостанций.

— Первый, я второй, мы застряли в лифте! — тихо сообщил старший в радиостанцию.

— Уже поздно, — раздалось в микрофоне, — выкарабкивайтесь, третий и четвертый пошли!

Из висящих радиостанций прозвучал громкий хлопок, а потом послышались приглушенное стрекотание выстрелов. В лифте слышалось лишь учащенное дыхание сотрудников. Все повернулись к старшему, устремив на него взгляды сквозь опущенные стеклянные забрала.

Мучительная тоска навалилась на Павла. Слыша через микрофон атакующие крики своих коллег и, казалось, чьи-то стоны, он никак не мог понять, почему второй раз подряд он не успевает придти на помощь своим близким, танцующим опасный танец под пулями врагов. Как не успел к последнему смертельному танго своей собаки. И уже не слыша ничего в охватившем его отчаянии, он достал штык и вонзил его между дверей лифта. Налег на него сбоку. Коллеги поддержали, воткнули в образовавшуюся щель дуло автомата, затем приклад, еще один. И кто-то более худенький уже смог протиснуться. Его подтолкнули снизу, а затем он протянул руку и по очереди все оказались на площадке. Устремились вверх по лестнице. Пробегая один пролет за другим, Павел увидел испуганную старушку с девочкой лет пяти, прижавшихся к стене.

— Ты их не бойся, бабушка, это черепашки ниндзя! — настоятельно говорила девочка, успокаивая бабушку. — Они спешат к кому-то на помощь!

Дальнейшая операция продолжилась в области уже ночью. Павлу с напарником поручалось незаметно проникнуть в один из домов на краю деревни и произвести осмотр. Дом стоял на отшибе ничем не огороженный и был похож на заброшенный трехэтажный особняк. По плану внизу находились подсобные помещения, а вход был оборудован лестницей, поднимающейся на второй этаж. На третьем был недостроенный чердак. Хозяева дома не подавали признаков жизни, хотя разведка сообщила, что они внутри.

Сотрудники технического отдела подобрали ключ к входной двери и раздобыли план дома, которые получил напарник. Он должен был идти первым, повернуть направо по коридору и, пройдя гостиную, проникнуть в спальню, а Павел свернуть от входа налево, где в кладовке, как предполагалось, находился склад с оружием. Нужно было блокировать его от хозяев. Если в доме никого не окажется, то вызвать по рации подкрепление и организовать засаду.

На улице вокруг дома расположились бойцы группы захвата, на случай оказания сопротивления.

Проверив радиостанции и договорившись об условных сигналах, группа двинулась к дому. Аналогичным образом другими сотрудниками блокировались еще несколько домов в этой деревне.

Фонари включать запрещалось. Павел с напарником стали осторожно ползти к крыльцу. Затем, стараясь не шуметь, поднялись по лестнице. Поковырявшись немного с замком, напарник открыл дверь. Скрипнула несмазанная петля. После того, как в черной дыре проема исчез напарник, в нее нырнул Павел. В доме было тепло, даже в прихожей. Только отсутствие света напоминало о внешней заброшенности.

Павел прислушался. Где-то далеко звучал работающий телевизор.

«Это хорошо! — подумал он про себя, — Меньше будут прислушиваться».

Нащупав левой рукой косяк двери, он осторожно проверил пространство перед собой правой. Ничто не загромождало проход. Деревянный пол был набран плотно, без щелей, и практически не скрипел. Не торопясь, прижимая автомат к груди, он двинулся на корточках по намеченному маршруту, вспоминая его на карте. Осторожно зондируя пространство впереди себя вытянутой рукой, напряженно вглядываясь в темноту, Павел продвигался к цели. Он пытался услышать движения напарника, но только чувствовал его дыхание. А может, это ему просто казалось. Внутри коридора стена оставалась бревенчатой, и Павел двигался вдоль нее, готовый в любой момент прижаться к ней, чтобы дать отпор. Неожиданно его рука уперлась в деревянную резную поверхность. Он провел по ней ладонью и понял, что это филенка двери. Подполз ближе и встал на ноги, ощупал ее двумя руками. Двустворчатая дверь. Или большой шкаф. Снизу под полом послышался шорох. Он подумал, что это мыши и не стал отвлекаться.

«Склад», — мелькнуло в голове.

Он мысленно воспроизвел виденный ранее план дома и, удовлетворенный, успокоился — все совпадало.

Справа была слегка шероховатая стена, слева — бревенчатая.

Иного пути не было. Павел нашел ручку двери и осторожно нажал ее…

Больше Павел ничего не успел подумать. Он почувствовал, как пол под ним исчез, а он сам летит куда-то вниз. Автоматически раскинутые в стороны руки ударились о невидимые выступы. Наклоняясь вбок, он сильно стукнулся каской. Затем что-то больно царапнуло по щеке от подбородка к виску. Щелкнул ремешок, резанув по горлу, и сорванный шлем улетел куда-то в сторону, глухо стукнувшись обо что-то очень твердое. Павел попытался сгруппироваться, согнув ноги в коленях и прижав их к груди, но помешал висящий спереди автомат. Пришлось обнять его руками сверху, зажав предплечьями. И тут он почувствовал толчок в грудь, услышал треск пластика радиостанции. Потом удар по затылку, после чего голова стала тяжелая и неподвижная, словно ее зажали в тиски. Павел потерял сознание.

Он не знал, сколько времени находился в беспамятстве. Хотел открыть глаза и, кажется, это получилось. Но вокруг была такая кромешная темнота, что ему показалось, будто глаза продолжают оставаться закрытыми. Он хотел проверить это, дотронувшись до них рукой, но сил не было. Невозможно было пошевелить ничем, словно в живых осталась только его голова, которая продолжала пытаться думать и анализировать. Единственное ощущение, которое говорило, что у него есть не только голова — непосильная тяжесть в груди. Словно на нее положили тонну цемента и продолжали сыпать еще. Дыхание было такое скрытное и неглубокое, что, казалось, можно совсем не дышать. Где-то внутри живота стали образовываться газы. Сдерживать их не было сил — они, медленно, едва слышно шипя, выходили наружу, но запаха он не чувствовал. Ему почудилось, что организм переходит на совершенно другую систему жизнеобеспечения, а это значит — он умирает. Павел вспомнил, что многие научные издания твердили о том, что, умерев, человек начинает видеть себя сверху, и приготовился это сделать. Тяжесть в груди продолжала расти, не давая дышать, но с каждой секундой это становилось все более привычным, и, казалось, что кислород скоро будет совершенно не нужен.

«Но как же я смогу увидеть себя в этой темноте? — думал Павел, — или просто мешают плотно прикрытые веки»?

Он еще крепче зажмурил глаза и на этом мысли его оборвались.

Очнулся он в той же темноте, полусидя на холодном каменном полу, чувствуя спиной, как задний ворот бронежилета упирается во что-то твердое, приросшее к его голове. Справа на ноге лежит автомат. Воздух затхлый, словно в закупоренной банке. Пахло свежей землей, дерьмом и мочой. Голова с правой стороны саднила, словно с нее содрали кожу. С появившейся во всем теле болью он понял, что ощущений прибавилось — значит, он жив.

Павел попытался пошевелиться. И тут прямо перед собой почувствовал теплоту чужого дыхания. Мощного, словно выброс выхлопной трубы. Что-то невидимое, черное, дышало влагой прямо ему в лицо. Горячие прерывающиеся потоки не давали Павлу глотнуть свежего воздуха.

Именно там, откуда шло это горячее дыхание, рождался глухой гортанный рокот, угрожающе поднимавшийся к лицу Павла, передающий голове и всему его телу мелкую дрожь. Но сил не хватало даже на мысленное сопротивление. Он понял, что это большой зверь. Но идентифицировать не мог, поскольку слышал только угрожающий рык. Павел чувствовал, как ударяющий в него поток дыхания опустился ниже и приблизился к шее. Что-то мокрое охватило ее с боков, сдавило острыми выступами, и рокотание оказалось уже где-то внутри головы Павла.

С этой острой болью в шее окончательно пришло ощущение реальности. Значит, он цел! О какой-либо смерти думать не приходится, и надо бороться. Ухватить за горло этого зверя и грызть, грызть, грызть. Бить ногами под ребра, рвать уши! Трепать голову. Засовывать руку в пасть как можно глубже, а потом, когда он начнет задыхаться, когда его одолеет рвотный рефлекс и он постарается выплюнуть руку, накинуть на пасть ремень от автомата и затянуть вокруг!

Но это были только мысли. На них едва хватало сил. Он даже не мог пошевелить головой, чтобы вынуть шею из дышащей жаром постепенно сжимающейся пасти.

Но неожиданно хватка зверя ослабла. Теперь казалось, что поток, наоборот, начинает всасываться, остужая Павлу лицо. Дыхание животного стало мелким и учащенным. Павел почувствовал, как что-то мягкое уперлось ему в гортань. Затем ниже, под кадык. Далее в бронежилет. Неизвестный насос вбирал в себя воздух, словно хотел вернуть обратно то, что с таким усилием распространял мгновение назад… Так мощно, что, казалось, от этого шевелились защитные титановые пластины.

И в этот момент Павел неожиданно услышал тихий стон незнакомого зверя, протяжный, прерываемый частым сопением. Точно кто-то трогает его незажившую рану.

Павел почувствовал, как что-то большое и тяжелое прижалось к его груди и стало, сопя, едва заметно елозить по ней.

Наконец, собравшись с силами, Павел медленно поднял левую руку и положил на зверя. Почувствовал короткую гладкую шерсть собаки. Вдохнул в себя знакомый запах залежалой палой листвы.

Провел рукой по морде пса. Нащупал пальцами влажные брыли. Зверь лег рядом, положив голову Павлу на грудь, и могло показаться, что собака уснула, если бы не редкие глубокие вздохи, сопровождаемые на выдохе стоном.

Сил не оставалось. Было непонятно, куда они делись. Каждое движение причиняло боль. Язык едва шевелился.

— Ничего… Ничего… Не расстраивайся, — только и смог произнести Павел, положив руку на голову собаки, не понимая, то ли слезы снова застилают ему глаза, то ли кровь из раны, — видать, ты такой же умный, как был он… Его убило… Ты все понимаешь… Сегодня Блэк спас и меня…

Конец фразы он произносил словно в бреду, слыша свой голос как бы со стороны. Сил не было, и Павел подумал, что сейчас увидит себя сверху.

Глаза закрылись и больше он ничего не слышал.

Сколько длилось забытье, было неясно. Его разбудил светлый прямоугольник света, слепящий сверху глаза и покрывающий все вокруг серебром.

«Похоже на тот луч, что в детстве подарил мне первого щенка», — подумал Павел.

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром…», — зазвучали в голове далекие стишки из детства.

Глаза привыкли к яркому свету, и Павел увидел у себя на груди мирно спящего громадного ротвейлера. Сверху послышался гул голосов. Собака подняла голову и насторожилась, словно впервые увидела Павла. Затем неожиданно быстро лизнула его в лицо и, зарычав, отошла в угол. Легла на грязную подстилку.

— Живой! — закричал откуда-то сверху незнакомый голос с южным акцентом. — Только весь в крови. Нужен доктор!

Было непонятно, о ком там шла речь. Несколько голосов стали наперебой говорить о раненом бойце, которого надо вытащить из зиндана. Началась какая-то суета. Кто-то продолжал смотреть сверху. Женщина громко причитала на непонятном языке, и Павел увидел, как засуетилась собака. Где-то сбоку открылась небольшая дверь, невидимая изнутри, и туда с рыком бросился пес, но, увидев вошедшего, стал ластиться к нему. Мужчина посадил собаку на карабин короткой цепи, закрепленной у подстилки, и сказал, что можно заходить.

Когда Павла вынесли на носилках во двор, время обеда уже прошло. Бойцы раскладывали на брезентовых полосах изъятое оружие. Ходили люди с видеокамерами. С Павла сняли бронежилет и отправили на скорой помощи в больницу.

Позже он узнал, что попал в специально приготовленную ловушку и должен был разбиться и быть разорван неуправляемым монстром, помесью ротвейлера с кавказцем. Но этого не произошло — никто не знал, почему.

— Наши бойцы и в огне не горят, и в воде не тонут! — говорил всем начальник отдела, рассказывая эту историю.

Диагноз поставили серьезный: перелом голеностопа, открытый перелом правой ноги, перелом двух костей правой руки, перелом четырех ребер, вывих челюсти, сотрясение головного мозга, множественные гематомы. Металлический штырь вонзился ему в шею, прямо под черепную коробку, и Павел чуть не истек кровью. Не удивительно. Высота падения — шесть метров.

Провалялся в больнице почти полгода. Что-то не срасталось. Вставляли штыри. Организм сопротивлялся. Но, в конце концов, все зажило, хотя остались сильные головные боли. Врачи сказали, что полсантиметра не хватило, чтобы штырь дошел до мозга. В больнице министр вручил Павлу наградное оружие за ранение, полученное в ходе контртеррористической операции.

Было начало апреля. Хотя под конец выздоровления лечащий врач разрешил прогулки по территории, но воздух вокруг больницы был разбавлен карболкой, а это не очень радовало. Лекарственный запах продолжал угнетать сознание, гася надежду когда-либо выйти отсюда. Павел знал здесь уже каждый уголок и практически весь персонал в лицо. Сотрудники больницы здоровались с больным, как с коллегой. Просили иногда помочь принести в палату кастрюлю с едой или оказать иную посильную помощь. Казалось, что на общественных началах его приняли в свой коллектив и привыкли к нему, не собираясь отпускать.

Только выйдя за высокий кирпичный забор, он вдохнул аромат наступившей весны. Бросил в урну полиэтиленовый мешок с остатками еды, зубной щеткой и почти пустым тюбиком пасты. Увидел распускающиеся листочки. Услышал щебетанье птиц.

Отсутствие людей в белых халатах окончательно убедило Павла в выздоровлении. Он с удовольствием сел на троллейбус и стал наблюдать через окно за суетившимися вокруг гражданами. Предстояло еще некоторое время проходить реабилитацию амбулаторно, а потом — снова в строй.

Выйдя на своей остановке, он сам не заметил как, наслаждаясь весенней свежестью, побрел в сторону Невы. И только увидев метровый мраморный бордюр, огораживающий реку, почувствовал, что неосознанно все последнее время стремился сюда, где расстался с Блэком. Еще издали он увидел какие-то изменения в окружающей обстановке, но, только подойдя к набережной, понял, что полудикий газон, где владельцы собак выгуливали своих чад, исчез. Запланированных ранее клумб не было, а вместо них появился аккуратно положенный черный асфальт с поребриком вдоль дороги. У спускающихся к воде лестниц стояли каменные лавочки. Павел присел на одну из них.

«Закатали, — недобро подумал он, — вот тебе и вся память».

Детишки на импортных велосипедах, весело смеясь, катили по благоустроенной набережной. По телу Павла сверху вниз внезапно пробежала нервная дрожь, словно резиновый протектор колеса зацепил душу и рванул по всей ее длине, оставляя после себя незаживающую кровоточащую дорожку. Он наклонился и прижал правую ладонь к асфальту. Едва заметное тепло проникло в руку, а может, ему так показалось.

— Прости, друг, — тихо сказал он. Глаза заслезились, и он прикрыл веки.

— Дяденька, Вам плохо? — неожиданно спросила девочка, слезая с велосипеда и кладя его на бок.

Она подошла ближе и остановилась, ожидая ответа.

Павел поднял на нее глаза. Девочка показалась ему знакомой, похожей на ту, что расспрашивала Антонину Ивановну про танцующую собачку. Те же косички и белая курточка.

— Нет, нет. Все хорошо! — тихо сказал он, подумав про себя, что же здесь может быть хорошего.

Но решил не огорчать ребенка и улыбнулся.

Девочка быстро вскочила на велосипед и покатила догонять своих друзей.

Он подумал, что Блэк унес с собой кусочек будущего Павла, и никто никогда теперь не узнает, как им могло быть хорошо вместе. Точно так же уходят хорошие люди, унося с собой ожидаемые радости. Все то прекрасное и доброе, что предстояло впереди. А теперь его нет, и сможет ли что-либо заполнить эту пустоту, он не знал.

Подумал, что вот так судьба своим острым ножом отсекает от жизненного ствола человека сначала верхний слой кожи, а затем врезается все дальше в сердцевину, полосуя по несущим артериям, кромсая мышечные волокна, заставляя все сильнее прогибаться под порывами ветра. Под конец стоит подуть легкому бризу, несущему свежий воздух, как человек ломается. И все недоумевают, как же он перенес все прошедшие ураганы и бури, а тут — не выдержал…

Сам ли пес пожертвовал собой, или произошло совпадение — никто об этом не расскажет. И только ощущение предотвращенной Блэком случайно или умышленно трагедии, успокаивая, ложилось на душевную муку Павла, обращая ее в добрую память.