Веня рос не по дням, а по часам, превращаясь в крепкого великолепного пса с накаченными мышцами, флегматичного и мудрого. Он вполне соответствовал требованиям, которые предъявляли много лет назад этой породе мужественные охотники на львов. Ни одного движения бордос не делал, если не понимал, зачем. Он и сам, похоже, считал себя королевской особой. На призыв Павла поворачивался в его сторону и напряженно думал, зачем его могли позвать. Утром — на завтрак, вечером — на ужин. Но любые непонятные ему оклики были совершенно неприемлемы, и он на них не реагировал.

Единственное существо в этом доме, которому он продолжал безмерно доверять, был Клепа. Тот постоянно выискивал что-то интересное, находил спрятанные и когда-то забытые косточки или мячики, любовь к которым Вене передалась от учителя. То, что Клепа не разгрызал, благополучно разрывал младший брат, челюсти которого легко цепляли клыком даже стандартный баскетбольный мяч. Он с гордостью показывал, изумленно застывшему Клепе, насколько в этом деле важна широта пасти и величина зубов.

Был у Вени один недостаток. Хотел Павел его приучить к охоте, но то ли делал что-то не так, то ли еще что. Страх вселялся в бордоса, как только он слышал выстрелы или раскаты грома. Видя бесполезность своих усилий, Павел оставил собаку в покое.

Вскоре дала знать о себе год назад приобретенная Клепой рана, полученная в результате битвы с неизвестным котом. На левый глаз наползло бельмо, затуманив зрачок, после чего в него постоянно стали попадать мелкие веточки, щепки и чешуйки коры, вызывающие воспалительные процессы. Ветеринары в один голос сказали, что зрение французу уже не вернуть, и Павел каждый день капал ему в глаз детский альбуцид, протирая веко перекисью водорода. Это слабо помогало и пришлось сделать повязку. С тех пор Клепа стал походить на пирата, завидев которого деревенские пацаны кидались врассыпную, боясь быть укушенными. По деревне, словно зимние вьюги, закружились слухи о безрассудной храбрости и неимоверной жестокости в бою одноглазого «тибетского дога», как сразу определили породу Клепы местные знатоки собак.

Но Павел редко выпускал своих питомцев за забор, и они проявляли себя, только когда кто-то пытался отворить калитку. С возрастом агрессии у Клепы поубавилось и, если гость, набравшись смелости, оставался на месте, то мог подвергнуться приветливому облизыванию всех частей своего тела, до которых пес только мог дотянуться. Но этого, как правило, никто дождаться не мог, поскольку выбегающий за Клепой Веня своим видом окончательно лишал смелости пришельца, и тому оставалось только ретироваться за деревянную изгородь. Появление собак вызывало панический ужас соседей, проходящих мимо и имеющих неосторожность споткнуться или что-либо громко произнести. Слух Клепу не подводил, и он выскакивал из подворотни с накладкой на левом глазу, словно разъяренный средневековый пират, издавая протяжный рокочуще-угрожающий звук. За ним неторопливо бежал огромный бордос Веня, всем своим видом воплощающий вторую и решающую линию обороны объекта. Общаться с ними никто из местных не хотел, поэтому все проблемы решались через забор.

Сто рублей на телефон, сто на вывоз мусора, сто — налог на землю. Вот и все подати государству, не считая ежемесячной оплаты электричества. Пенсии инвалида вполне хватало на троих. Периодически Павел звонил дочке домой из установленного в конце деревни телефона-автомата, и она рассказывала о городских новостях, и о том, что происходит в мире.

Очередная зима была очень суровой. Температура минус тридцать. Холода, не обращая внимание на утепленные стены избушки, проникали через щели в полу, проемы окон и неплотные двери. Дров хватало, но печка поедала их, словно сладости, оставляя после еды горки пепла и кусочки углей. У Клепы стали снова отказывать задние лапы, и он, не понимая, что происходит, периодически оборачиваясь, смотрел, как они оставляют после себя две тянущиеся по снегу лыжни. Периодически Павел ловил на себе взгляд единственного Клепиного глаза. Полный недоумения, он словно вопрошал: «Не знаешь, что со мной?» Веня тоже не знал, в чем дело, но помощи французу не оказывал, предполагая, что это очередная уловка мудрого старшего брата.

По вечерам Павел ставил Клепе на позвоночник компрессы. Массировал спину. С удивлением и завистью поглядывал Веня на разомлевшего от такого внимания пса, который щурил глаза и все время пытался подставить для чесания свой живот.

Прилагаемые усилия давали слабый результат. Ветеринары в один голос заявляли, что это болезнь, присущая данной породе, и печальный конец — только дело времени. Павел с недоумением глядел, как Клепа обходится без задних ног. Его жизненная активность практически не упала. Он все так же стремился сделать свои дела на улице, а потом, перебирая передними лапами, торопился в дом.

Павел выходил с ним на прогулку и помогал ему поводком, протянутым под живот, приподнимая заднюю часть корпуса. Но, когда наступила весна, Клепа уже не стремился домой. Он не желал биться задними ногами о крыльцо и облюбовал себе место под домом. Павел набросал туда старой ветоши. Постоянно сопровождать Клепу он не мог. Ему болезненно жалко было смотреть, как пес протирает о землю свои задние лапы, частенько раня их об острые камни и торчащие из земли корни.

Неожиданная мысль пришла Павлу в голову. Он достал из сарая старую хозяйственную сумку на колесиках, которую с собой в магазин таскали его родители. Отпилил длинную ручку и обрезал материю так, что образовалась небольшая площадка. К ней он пришил ремень с пряжкой. Сначала Клепа не понял, зачем пристегнули его вытянутые ноги и зад, но, сделав передними лапами несколько шагов, почувствовав быстроту передвижения и его безболезненность, помчался сломя голову по участку, как в былые времена, подпрыгивая и перескакивая через неровности, словно сошел с ума.

Эксперимент длился недолго, но этого было достаточно для осознания необходимости применения данного устройства. Павел смазал колесики, на площадку положил кусочек овчины, чтобы псу не натерло шкуру, ремни сделал шире, с захватом поясницы.

Теперь Клепа, как и раньше, мог бежать на прогулке впереди Вени. Его колесница стремглав неслась на врага, стоило только появиться на улице соседской собаке. А за этой конструкцией, словно преданный слуга, неторопливо трусил вразвалочку громадный бордос. Казалось, всем своим видом он соглашался с ролью сопровождающего и с удовольствием выполнял ее. Со временем Клепа научился разворачиваться на месте, перепрыгивать через небольшие расщелины, ездить задним ходом и преодолевать препятствия в виде крутых подъемов. При этом Веня, всегда идя сзади, если надо, помогал Клепе носом, толкая тяжелую колесницу вверх.

Французу понравилось охранять дом, лежа передними лапами на крыльце и положив на них голову. Стоило кому-либо пройти мимо забора, и он, словно одноглазый римский легионер, мчался на своей колеснице, наполняя двор металлическим дребезжанием и визгом колес. Готовый храбро врезаться в ряды врага и сокрушить его во благо отечества. Веня своей львиной поступью устремлялся за ним, сменяя протяжный рык громким глухим лаем. Его брыли, раздуваемые потоком воздуха и мощным выдохом при беге, выворачивались наружу кровяным цветом, обнажая огромные клыки.

Лето всегда приносило с собой радость и веселье. Втроем они носились по траве, играя в мяч. Спотыкаясь, падали в изнеможении. Лежали в поле, ощущая единение с природой и любовь друг к другу. Казалось, что это будет вечно.

В один из теплых дней приехали в гости бывшие однополчане. Привезли с собой мясо, овощи. Делали шашлык, веселились. Рассказывали о своих проблемах. О смене руководства, о повальном сокращении опытных сотрудников и продолжающейся коррупции и мздоимстве. Как всегда, споры закончились далеко за полночь. Утром Павел не мог найти Клепу.

— Никто моего Сильвера одноглазого не видел? — спрашивал он проснувшихся к обеду сотрудников. Но все пожимали плечами.

И только когда на мангал поставили разогревать шашлык, и по участку стал растекаться ароматный вкус жаренного мяса, все услышали громкий храп, раздающийся из сарая. Открыв дверь, с изумлением увидели две физиономии, выглядывающие из-под старой милицейской шинели. Как отражения, повернутые друг к другу, они шлепали во сне губами, периодически пуская пузыри и белые, стекающие на общую подушку слюни. Фырчали носами, немного различающимися по форме и цвету. Черный и широкий принадлежал Клепе. Белый, немного поуже, с растопыренными под ним усами — оперуполномоченному Разгуляеву.

На скрип двери Клепа приоткрыл свой единственный глаз и посмотрел на стоящих в проеме. Потянулся под шинелью так, что недовольно лязгнула его колесница. Не обнаружив для себя ничего интересного, зажмурившись, снова захрапел.

Днем все пошли на карьер купаться. Здесь уже было много приезжих. Дети бегали вдоль берега, весело крича, поливая друг друга водой. Уставшие от ночных споров сотрудники, немного побултыхавшись в воде, растянулись на травяном пригорке. Веня с Клепой лежали под кустом, лениво глядя на плескающихся в воде ребятишек.

Павел закрыл глаза. Солнышко припекало, казалось, насквозь прожигая тело своими лучами. Рядом расположились бывшие коллеги, и от этой близости, от звуков их знакомых голосов казалось, что он, как и раньше, в строю. Что еще много дел впереди, где можно почувствовать себя необходимым. Кому-то помочь. Кому-то подсказать. Жить дальше, с каждым днем продолжая ощущать важность продолжающегося пути. И ставить вешки на пройденных участках, чтобы уже никогда не вернуться назад.

Неожиданно Павел почувствовал суету там, где по колено в воде плескалась детвора, услышал вскрики детей и тревожные возгласы взрослых. Он приподнял голову и заметил, что собак нет под кустом, и в то же мгновение увидел Веню, бегущего к берегу и шарахающихся от него детей. Некоторые, увидев рядом огромного пса, заплакали. К ним устремились взрослые, готовые грудью встать на защиту дитя. Они хватали в охапку своих чад и бежали, вздыбливая воду, а затем, увязая ногами в песке, взбегали на высокий берег. Но Веня пробегал мимо них, не обращая внимания на встречный человеческий поток, будто наметил конкретную жертву для нападения. Павел вскочил на ноги, ожидая увидеть чужую собаку или кошку. Но Веня неожиданно остановился на берегу. Затем побежал по узкой полоске пляжа, глядя в сторону водной поверхности, отражающей яркое солнце. Через несколько секунд развернулся и, войдя по живот в воду, стал принюхиваться, вытягивая свою рыжую пасть вперед, словно хотел вырваться из меховой шкуры. И снова побежал вдоль берега, но уже по воде, взболомученной людьми и ставшей грязно-коричневой. Раздвигая ее своей широкой грудью, создавая волну. И затем Павел услышал издаваемые им необычные звуки, похожие на стон. Пес раскрывал пасть, нервно зевая, протяжно и прерывисто воя, мотал головой, словно пытался сбросить с себя дремоту, и затем снова устремлял взгляд на середину озера. Когда уже никого не осталось в воде и тревожные крики людей затихли, на успокоившейся глади в пятнадцати метрах от берега остался плавать четырехцветный резиновый мячик, каким играют детишки на улице и в детских садах. Павлу вдруг стало смешно, что Веня, устремившись за мячом, распугал всех отдыхающих. Он хотел извиниться перед уже успокоившимися людьми, которые стояли невдалеке и только озабоченно переговаривались, наставляя малышей.

— Собака бежала за мячиком, — крикнул им Павел и тут же осекся, потому что само понятие «мячик» всегда ассоциировалось у него совершенно с другим. И он снова повторил про себя: «Мячик, мячик!»

В ту же секунду это слово выстрелило в его сознание. «Мячик, мячик», — застучало в голове. Зашумело, качнуло вперед к воде. Перекрыло собой все звуки, затмило людей на берегу и все, что происходило вокруг.

— Клепа! Клепа! — закричал он, поворачиваясь в разные стороны.

Не веря в то, что могло произойти, он инстинктивно бросился вниз к берегу, забежал в воду по пояс. И оттуда стал внимательно осматривать берег, ища знакомые до боли очертания его четвероногого друга на колеснице. Все сотрудники поднялись и, оглядываясь вокруг, стали с тревогой звать Клепу.

— Клепа! — закричал Павел в сторону берега, туда, где, успокоившись, стряхивали с подстилок налетевший песок отдыхающие.

Прислушался, представив, как он сейчас услышит металлический лязг колес, перемалывающих попавшие в ступицу зерна песка, как бросится Клепе навстречу и подхватит его. Как раньше, прижмет к себе черное гладкое упругое тело. Услышит над ухом знакомое сопение, немного похожее на хрюканье, почувствует шершавый собачий язык на своем лице….

Но мысли оборвались ощущением устремляющегося к животу холода, проникшего через одежду. Все мысли, звуки и недоуменные лица вокруг соединились воедино, образовав одну единственную догадку — Клепы нет!

Не выходя из воды, он снова стал внимательно осматривать берег. Остановился взглядом на столпившихся у кромки воды отдыхающих, затем перевел глаза на преданно глядящего ему в глаза, застывшего, как изваяние, Веню. Наступила тишина. Все смотрели на Павла, стоящего по пояс в воде. Словно ждали от него какой-то команды, а он не знал, что ему делать, и все казалось каким-то нереальным, потому, что этого не должно было быть.

В наступившей тишине неожиданно заплакала маленькая девочка.

— Черная собачка поплыла за моим мячиком, — залепетала она сквозь слезы, — где черная собачка? Где собачка…?

Глядя на нее, заплакал еще один ребенок, потом еще один. И уже под хор детского плача родители растаскивали своих детей в разные стороны, подальше от воды, отвлекая обещаниями и разнообразными посулами.

Это привело Павла в чувство. Он стал ходить по пояс в воде зигзагами, параллельно берегу. То приближаясь к мелководью, то уходя в воду по шею. К нему присоединились все сотрудники. Они, словно бурлаки, в наклон преодолевали водное препятствие, раздвигая его животом, разгребая руками. Старались глядеть сквозь воду на каменистое дно.

Нога Павла ударилась о металлическое колесо, когда воды было по грудь. Наверное, Клепа, уже погружаясь ко дну, продолжал грести передними лапами к своей цели. Он так любил мячики!

Похоронили его в лесу. Колесницу поставили вместо памятника.

Придя домой, все выпили за помин его души. После чего сотрудники собрались в дорогу. Уезжали огорченные, молча, словно с похорон своего товарища. А это у них случалось нередко. Они привыкли провожать друзей.

Не дожидаясь ночи, Павел от усталости свалился на койку и уснул, не заперев дом.

Рано утром, проснувшись от предрассветного холода, он увидел, что в доме нет Вени. Быстро оделся и вышел во двор. Там его тоже не было.

— Веня, Веня, — позвал Павел не очень громко, чтобы не побеспокоить соседей, — иди домой!

Но никто не прибежал на его зов. Какое-то чувство подсказало ему направление, и он пошел в сторону леса. Веня лежал, свернувшись колечком у холмика, на котором стояла колесница Клепы. Он не шевельнулся и только повел ушами, когда Павел приблизился к могиле. Присев рядом, он погладил Веню. Роса пропитала шерсть насквозь, словно пес только что вышел из озера. Морда собаки казалась темнее, чем обычно, в уголках глаз ближе к носу виднелись черные накатанные дорожки, отражающие блеск едва приоткрытых глаз.

— Пойдем домой, Венечка, — тихо сказал Павел и, чтобы как-то пересилить душевную боль, втянул щеки, прикусив их изнутри зубами. Смущаясь собственных переживаний перед единственным оставшимся другом. Словно собака могла кому-то об этом рассказать.