Василию понравился этот лысый сердцеед, выучивший пару русских слов. От него шла доброта и непосредственность, которую Василий испытывал при общении с Данилой. Быть может, отсутствие возможности понимать речь заставляет людей сильнее чувствовать друг друга, воспринимать на уровне подсознания.

Постепенно успокоившись, они некоторое время сидели бок о бок. Анибал первым пришел в себя. С улыбкой глядя на Василия, ловко вынул из-под своего матраса коробку с шахматами и слегка потряс ими. Внутри — приглушённый стук деревяшек.

Василий кивнул и отодвинулся, освобождая место для доски. За игрой время пролетело незаметно. Еще раз проехала туда обратно металлическая дверь камеры и скоро прозвучала команда надзирателей. Анибал жестами показал, что пора на ужин и осторожно встал с койки, чтобы не задеть доску. Василий, кряхтя, тоже стал подниматься, опираясь руками на край постели.

— Деда, си! — сказал Анибал, вставая и поддерживая его за локоть.

— Ничего-ничего, — отозвался Василий, но от помощи не отказался.

Немного постояв, переминаясь с ноги на ногу, он размял кулаком ягодицу и двинулся в путь. На лестнице Анибал взял его под левое предплечье. Так они спустились вдвоём и прошли за столик. Анибал показал жестом, чтобы Василий сидел и умчался на раздачу. Вернулся с двумя подносами.

Почувствовав на себе взгляд, Василий обернулся и заметил светлокожего Никиту. Но тот сделал вид, что смотрит мимо, а затем уткнулся в тарелку.

На ужин дали вареные бобы в соусе и кусок хлеба с сыром. Василий снова ощутил голод и с удовольствием проглотил непривычную пищу. Анибал ел лениво, выбирая из еды какие-то крошки и откладывая их на край тарелки. Под конец взял свою коробочку с соком и поставил перед «Дедой».

— Ну, уж этого не надо, — назидательно отозвался Василий. Отодвинул сок. Хотя он в охотку повторил бы ужин ещё раз.

Анибал не стал настаивать, сок забрал с собой. Подносы с грязной посудой отнёс сам. Вернувшись, снова взял «Деду» под левое предплечье и как раненого повёл в камеру.

В шахматы Анибал играл профессионально. Выигрывал одну партию за другой. Как ученика нежно гладил Василия по голове, что-то приговаривал на своем языке. Повторял: «Деда… деда».

— Каннибал! — отзывался на издевательскую ласку Василий, в шутку насупившись. — Ка-ни-бал! Он повторял это слово каждый раз, как только противник в очередной раз съедал его фигуру.

В ответ на это Анибал щурил и без того свои узкие глаза и коротко хихикал, рифмуя:

— Анибал — каннибал! Деда — финал! Деда — финал! Они не заметили, как пролетело время. Что творилось в зале — их не интересовало.

Снова закрылись и открылись двери камеры. Игру прекратили только, когда уже приглушили свет, и на шахматном поле едва улавливались очертания фигур. Двери оставались запертыми всю ночь.

…Утренний холод заставил Василия вспомнить, что он ещё жив, и разочароваться в скорых обещанных угрозах негра — великана. Он плотнее укутался в тонкое шерстяное одеяло и ещё немного подремал. Ровно в шесть утра решетчатая металлическая дверь со щелчком отъехала в сторону. Вставать не хотелось, надо было умыться и спускаться на завтрак. Анибал тоже замерз и лежал, закрутившись в одеяло. Глядя на него, Василий снова вспомнил Данилу. Как разворачивал его, выкидывая на кровать, словно сосиску из теста.

После заправки постелей Василий увидел, что весь пол усеян серо-коричневой крошкой, похожей на мышиный помет. С удивлением наклонился. Взял в руки. Это были шерстяные катыши, выпавшие из одеяла. Увидев удивление соседа, Анибал засмеялся и, приподняв одной рукой край одеяла, второй слегка хлопнул по нему — облако шерстяной пыли и комочков повисло в воздухе, медленно оседая вниз.

— Вот тебе и Америка, — сказал Василий, — наверно, одеяла ещё со времен войны с индейцами! Захваченные попоны?

— Америка деда, Америка каннибал, — улыбаясь, кивал головой лысый сердцеед.

Спустившись по лестнице, Василий увидел маленького толстого полицейского. Тот ходил вдоль красной линии, и, подгоняя заключенных взмахами руки, что-то говорил. Постоянно жал резиновое кольцо экспандера то левой, то правой ладонью. Тыльной стороной освободившейся руки, периодически вытирал испарину со лба. Ему было жарко.

Василий вспомнил вчерашние слова хохла — Никиты. Завтрак прошел быстро. Гуляющих по кругу заключенных заметно прибавилось. Народ потянулся в спортзал, где можно было подкачаться на тренажёрах — согреться для игры за столом, чтения газеты, просмотра телевизора.

Анибал сопровождал Василия, как оруженосец. Пару раз он отлучался, чтобы сбегать в спортзал, а вернувшись, тянул Василия в камеру на партийку шахмат. Сидеть на постели в закрытом помещении казалось теплее, чем в продуваемом зале на стуле.

Около одиннадцати в камеру зашел толстый полицейский. Огляделся, осматривая порядок и стараясь отдышаться. Затем что-то сказал и поманил Василия за собой. Инстинктивно Деда посмотрел на своего сокамерника. Тот явно всё понял, и чуть улыбнувшись, подбадривая, кивнул.

Вместе с полицейским Василий спустился вниз и прошёл в дальний угол. Там к стене на уровне пояса крепились четыре монитора. Со стороны зала их защищало толстое стекло. Под каждым — стоял стул, и висела телефонная трубка. Надзиратель указал Василию пальцем сесть перед одним из экранов.

На соседнем стуле расположился недавний вымогатель денег у Никиты, знакомый чернокожий великан. Василий с сарказмом подумал, не будут ли они сейчас сражаться в компьютерных играх.

Когда все стулья были заполнены, полицейский, пыхтя и продолжая сжимать в руках резинку, ушел на своё место. Неожиданно монитор перед негром засветился, и он, взяв белую телефонную трубку, быстро заговорил в нее. Краем глаза Василий заметил на соседнем экране улыбающуюся негритянку.

Тут же начал рябить монитор Василия, и… Он будто вновь оказался в России. На него смотрела дочь, а рядом, прижавшись к матери, стоял Данила. Только это не их комната с ковром и ангелочками, а некое помещение, похожее на школьный лингафонный кабинет.

Все было как во сне. Василий никак не мог решиться, что-то произнести, боясь проснуться. Дочка шевелила губами, прижав к щеке большую чёрную трубку телефона. Ах да! Василий сдёрнул такую же со стены и поднёс к уху.

— …Ты меня прости, — тихо говорила Валерия. Маленькие слезки дрожали в её глазах, словно новогодние искрящиеся бусинки, — ты сам виноват. Я так беспокоилась. Думала, он заблудился. Понимаешь? Весь лес обыскали. Обратилась в полицию. Когда они сказали, что ты не улетел, я всё поняла. А что мне оставалось делать? Мы так рады. Он снова начал говорить! Это всё ты…

Василий слушал далекий голос своей дочери. С переполняемой душу тоской глядя на внука. Все её слова сейчас для него ничего не значили — по существу. Сливались в единый мотив, несущий к сердцу долгожданное лечебное тепло.

Данила, как и раньше, внимательно смотрел на деда, но теперь шевелил губами, словно разговаривая сам с собой.

«Деда айщё» — угадывал Василий по губам внука. Повторял произносимые им слова. Душа ликовала — не забыл! Не забыл!

— Что ты говоришь, я не слышу? — неожиданно раздался в трубке голос дочери. Василий понял, что говорил вслух.

— Это я так, дочка, это я так… Как Данила? Дай ему трубку. Она повернулась к сыну и что-то сказала.

Даниил тут же полез в карман и достал айфон. Повертел перед экраном, демонстрируя деду.

— Тет подарил ему айфон, как обещал. Теперь у него есть свой телефон. Подключить пока не успели, — Валерия приложила трубку к уху сына.

— Деда, айщё, деда айщё! Василий показал палец.

— Деда, тока динь, — радостно отозвался внук и тоже показал указательный палец, — деда айщё тока динь!

Василий смотрел на дочку с внуком и думал, что надо бы запомнить каждое их движение, интонации голосов, взгляд. Чтобы, когда громила будет убивать его, не видеть перекошенное злобой или самодовольное лицо. А глядеть в голубые, как высокое, теплое американское небо, глаза внука. Слышать его слова: деда, айщё, тока динь…

Он протянул руку и бессознательно пальцами стал приглаживать растрепанные белокурые вихры внука, ощущая их упругость и своенравность. Расправляя завитки на макушке, убирая капризную челку с голубых глаз… Пальцы чувствовали тепло, касаясь холодного экрана. С грустью вспомнил о жене…

Дочка попрощалась, и монитор погас. Василий встал со стула.

Негр по соседству уперся бычьей башкой в монитор, расставив локти, стараясь закрыть телом изображение. Но сбоку Василий видел, как извивалось чернокожая подружка в обтягивающем платье. Поворачивалась то одним боком, то другим, поочередно прижималась к экрану то задом, то глубоким декольте.

Тьфу!

Охранник несколько раз что-то повторил через динамики. Но Василий ничего не понял и направился в камеру. Навстречу по лестнице спускался Анибал. Он показывал пальцем в противоположную сторону, куда стекались все заключенные.

В углу зала организовали парикмахерскую, и двое мужчин в белых халатах ловко работали машинками для стрижки. Надзиратели следили, чтобы очередь не иссякала, и периодически делали объявления по громкоговорителю.

Из разных углов, словно оранжевые тараканы, появлялись заключенные, готовые подставить свои головы жужжащим металлическим ножам. Василий с соседом присоединились к общей массе.

Наверно, парикмахеры торопились, или лезвия машинки уже успели притупиться. Данная процедура не доставила Василию удовольствия частыми болезненными рывками, но лучшего он и не ожидал. По окончанию, отошел в сторону и, наклонившись вперед, попытался вытряхнуть обрезки волос из-за шиворота. Стал ожидать соседа.

Пошли доигрывать партию. На этот раз Василию удалось пересилить соперника. Игра уже перешла в эндшпиль и проходная пешка вот-вот должна была превратиться в ферзя.

Дойдя до камеры, он подумал, что не сможет насладиться игрой с неприятным ощущением уколов за шиворотом. Нервозность обязательно приведет к ошибке, и тогда шанс на победу будет упущен. А ещё ему хотелось как можно дольше наслаждаться предвкушением предстоящего триумфа над сильным противником. Полюбовавшись на отложенную позицию, Василий взял полотенце в руки, жестом предложил Анибалу сходить в душ.

Аналогичное решение приняли не только они. Пришлось посидеть на лавочке перед входом в душевую, подождать своей очереди.

Василий просчитывал в голове варианты соперника и не находил для него иного выхода как сдаться. Освободился очередной рожок, торчащий из стены. Василий скинул одежду, повесил ее на крючок. Встал под струю теплой воды, оставленную предыдущим заключенным. Мылся без мочалки, натирая тело казенным мылом.

Через минуту освободился душ за спиной Василия, и он почувствовал рядом чужое, фырчащее от удовольствия тело. Намыливая голову, неожиданно для себя увидел на лавочке Анибала, который должен был идти следом. В недоумении обернулся назад, чтобы узнать, кто же это пролез без очереди.

В то же мгновенье над ним нависло огромное черное тело, блестящее в струях падающей воды. Знакомый негр улыбался. Левой рукой он схватил Василия за горло и прижал к холодному кафелю. Кончики пальцев Деда перестали касаться пола, а затем и вовсе потеряли чувствительность. Он по инерции ухватился за мускулистую кисть. Вспомнил, что в таких случаях может спасти только удар в пах или под дых, но бить не стал.

Губастая физиономия негра с выпученными глазами щерилась презрительно и надменно. В лицо било жаркое зловонное дыхание. Громила держал перед лицом Василия обыкновенный карандаш, каким Анибал рисовал график движения дверей. Теряя сознание, Василий подумал, что наверно этот урод хочет что-то нарисовать на его лице перед тем, как окончательно задушить. Древний африканский обряд?

Реальность стала уплывать. Он услышал нарастающие гулкие удары тамтамов внутри себя. Ритмичные звуки стали разрывать его голову изнутри, распространяясь вширь и заставляя содрогаться всё тело. Черное лицо негра затмило свет и расползлось в стороны, погружая всё во тьму, наполненную едва заметными светящимися точками. Выбрав две из них, Василий попытался мысленно их приблизить. Увеличить в размере и придать голубоватый, лучистый свет, льющийся из глаз внука. В глухом биении сердца старался услышать его голос. Это почти удалось. Откуда-то издалека едва слышно он уловил:

— Де-да, де-да!..

Казалось, что Василию дали ещё один шанс спасти внука, вырвать из цепких всемогущих лап судьбы. Он пытался собраться с мыслями, чтобы понять, откуда звучат крики ребенка. Слова делились на слоги и, казалось, что это он сам их произносит, обучая Данилу…

А затем неожиданно, эти слова, вызванные подсознанием, стало единым. Зазвучали громче, расщепляя реальность, пробивая наступившую глухоту и темень в глазах.

— Деда, деда! — нарастающий детский голос превратился в пронзительный взрослый мужской крик.

Василий почувствовал, как голова мотнулась, ударилась о стену, затем ещё раз. Ноги коснулись чего-то твердого, и он стал оседать.

Громкий истошный вопль разрубил глухую темноту. Оглушительным эхом забился в кафельных стенах. Вокруг началась суета. Заметались тени, словно решили играть в прядки, освобождая белизну, похожую на рассвет. Звуковое пространство заполнилось шумом дождя и шлепаньем босых ног по лужам.

Василий почувствовал, что лежит на чем-то холодном, прижавшись спиной к стене. Попытался подняться и ощутил под рукой кусок мокрой материи. Сил не было. В глазах появился оранжевый цвет. Рядом — раскинув руки в стороны, лежал заключенный в штанах и расстегнутой куртке. Левая пола облепила грудь, а правая была залихватски откинута в сторону, словно перед тем, как упасть, парень хотел пуститься в пляс, но поскользнулся.

Вода продолжала падать сверху. Теплый дождь, какой стекает по запалённым осенью листьям клёнов, смывая сезонное золото на его далекой родине. А он сидит на остывающей земле, ожидающей листопада, и слушает звуки умирающего лета…

Капли глухо стучали о плотную материю, точно продолжали гулкую дробь недавних тамтамов. Было заметно, как одежда на парне линяла, разбавляя воду почему-то красным цветом. Окрашенный поток устремлялся к водостоку, затекая под Василия. Ласковым теплом омывал его плечо. Следуя вдоль груди и живота.

Василий приподнялся на локтях и посмотрел на лежащего танцора. Увидел знакомое улыбающееся ему лицо с отсутствующими двумя верхними зубами.

— Деда, — улыбнулся Анибал и закрыл глаза. Улыбка осталась на его замершем лице.

— Каннибал! — на четвереньках Василий подполз ближе. Сел рядом. Вытянул ноги, положил голову Анибала себе на колени.

— Ничего-ничего… Смахнул воду с его лица. Но она продолжала накапливаться в глазницах. Тогда он просто накрыл их ладонью:

— Все будет хорошо…

Откинул прилипшую к груди полу оранжевой куртки Анибала. Над темным соском кровоточила выпуклая родинка размером с крупную горошину. Будто кто-то случайно сковырнул. Он тронул. Ощутил что-то твердое и ребристое. Всмотрелся — торчащий кончик карандаша с круглым грифелем в центре, похожим на остановившийся мертвый зрачок глаза. Тот самый…

В дверях душевой парни в черных комбинезонах и касках через прозрачные непробиваемые забрала невозмутимо смотрели на происходящее. Перекрывали выход из душевой. К ним спешили надзиратели. Голые заключенные стояли вдоль стен, уперев черные и смуглые ладони в белый блестящий кафель.