Сейчас уже не вспомнить, каким образом его медицинская карта попалась жене на глаза. Видимо, по рассеянности оставил её на столе или тумбочке. А может, жена сама залезла в шкаф, где он хранил награды и личные документы. Как смогла разобрать почерк докторов?

Придя со двора, где подбивал стены минеральной ватой и закрывал доской, утепляя дом, он обнаружил жену на полу. Будто она просто легла на плетеный из кусочков материи коврик. Свернулась калачиком, поджав ноги к животу. Обнимая руками голову, словно боксер в закрытой стойке. Этот удар судьбы она пропустила…

Василий дотронулся до ее плеча и тихо позвал по имени, словно боясь разбудить. Не шелохнулась. Затащить грузное тело на диван ему было не под силу, да и как бы хуже не сделать. Взяв с кровати подушку, подложил жене под голову. Вызвал по телефону скорую помощь. Мельком удивился своему спокойствию. Словно диагноз «рак», который значился в ответе онкологического центра, уровнял его с беспомощно лежащим телом жены. И теперь они снова были вместе, как все прожитые годы.

Он снял с кровати теплый плед и укрыл её тело до шеи. Подоткнул под согнутые в локтях руки. Пригладил к голове седую прядь, выбившуюся из-под резинки, стягивающей волосы на затылке в пучок. От обилия морщин у глаз почудилось, что она специально крепко зажмурилась, не желая видеть, что твориться вокруг.

Василий подобрал свою медицинскую карту. Рядом на полу валялся молоток, с которым он зашел в дом, и желтая рулетка с высунутым, как у выдохшейся собаки, розовым язычком ленты. Вдруг подумал, что вот именно так он сейчас и выглядит. Всё в одно мгновенье перестало быть нужным! А подготовка к зиме, которая для них уже не наступит — просто смешна! Как пожелание здоровья лежащему в гробу. Быть может надо, как жена — сомкнуть плотнее глаза и не открывать их, пока хватит сил. Держать веки закрытыми, держать, держать! И так уснуть. Забыться. И открыть их вместе с ней, одновременно, в раю, о котором твердят священники. Иногда хочется, чтобы они были правы…

Врачи констатировали инсульт, мгновенную смерть. Затем были недолгие хлопоты с погребением — Сестрорецкое кладбище, низина. Место рядом с ее родителями — старое, решетки соседних могил вплотную друг к другу. Не дают открываться узеньким калиткам. Так что, пока двое молодых ребят, скользя по глине, копали яму, Василий глядел на них снаружи через старые ржавые прутья. Сквозь прутья кидал землю на невидимый в глубине вырытой могилы гроб. Потом просовывал цветы, словно это была запретная для него зона.

Вот такое, значит, будет теперь общение с близкими людьми: с женой через решетку, с дочкой — через монитор. Жизнь, жизнь… Он все чаще стал задумываться. Правильно ли сделал, поступив в молодости на службу государству? Да, обезопасил себя в правовом поле, став на голову выше абсолютно безграмотного юридически населения России. Помогал людям разбираться в запятых понаставленных ушлыми законотворцами. Загонял себя в мир принципиальных мелочей, каждая из которых могла стать для человека роковой, в зависимости от того, как ею распорядится. Но, гордясь умением видеть и использовать незаметные всем детали и приметы, потерял способность рассмотреть то большое, что окружало его. Перестал замечать, как течет время. Как изменилась страна и люди. Как поменялись ценности жизни, перемолов порядочность и сострадание в деньги, которые заменили собой закон. Поглотили и важность тех мелочей, знанием которых он гордился. Не надо изучать юридические казусы, статьи и поправки к ним, комментарии и указы. Теперь надо уметь брать и давать, брать и давать. Вот и всё правовое поле. Он чувствовал себя подшипником построенной вертикали, по которой сверху вниз текли указания, а снизу вверх деньги, деньги, деньги…

Еще по инерции продолжая подмечать никому не нужные мелочи, так и не оценил главное — преданную любовь и заботу жены. Воспринимал, как должное, не замечая.

Со дня ее ухода он не переставил в доме ни один предмет, до которого она дотрагивалась. Казалось, вещи еще хранят её тепло. Подходил к полочке с посудой, закрывал глаза и вдыхал запах, идущий от помытых ею тарелок и блюдец. Слышал шарканье тапок, скрип ступеней на крыльце. Посвист алюминиевой ручки в тонкой дужке ведра. Вот сейчас откроется дверь, и жена войдет, отряхивая свой цветастый фартук, словно сбивая с него головки лютиков:

— Ты верно проголодался? Давай перекусим что-нибудь…

Один сеанс связи он пропустил.

В следующий раз Валерия спросила, почему нет матери. Солгал: в больнице на профилактике. Вранье — ненадолго. Зачем расстраивать лишний раз? Пусть узнает о них двоих одновременно, и тогда он с женой снова будет вместе, хотя бы в трагедии дочери.

Валерия по обыкновению отлучилась, и Василий снова читал свою книгу Даниле. Невидимые слезы текли, будто не книгу он читал, а молитву возносил. Прощался с женой. Рассказывал внуку о жизни своей, о службе. Как потерял друга в Афганистане, спасая местного пастушонка. Как получал ранения и страшные известия…

Данила сидел, не шелохнувшись. Белобрысая челка, распахнутые глаза. Понимание во взгляде. Понимание? И чем дольше Василий читал, тем сильнее крепла в душе обида за обман всей жизни. Когда отдавал всего себя на пользу родине, не обращал внимания на беды жены и дочери. Шёл на очередные жертвы, подавая пример молодым. Пока не остался один с мизерным пособием на дожитие. Вот это стремление к чему-то призрачному, к новым и новым подвигам вместо простой жизни, заботы о близких, воспитания детей и внуков, подается как загадочность русской души!

…Решение пришло само собой. Бесповоротное, как цунами. Оно заполнило всего Василия, расщепилось на колонии мыслей о дальнейших действиях. Как проведение оперативной комбинации на службе. И как только дочка с внуком на мониторе помахали ему рукой, он вошел на поисковый сайт и набрал: «Визы в Америку».

Пришлось взять небольшой кредит. По почте пришел список необходимых документов. Директор туристического агентства, молодая женщина, обещала за тысячу рублей заполнить анкету и подготовить все материалы для подачи в консульство. Провожая на собеседование, сказала, что шансов мало: родственников у него здесь не осталось, жена умерла, дочь с внуками в Америке. А вдруг он решит там остаться? Вряд ли США рискнут взять на себя заботу о бывшем российском полицейском, если даже здесь о нём стараются забыть.

И вот Василий уже сидел на скамеечке в ожидании собеседования, вместе с десятком таких же просителей… Плоский телевизор на стене рекламировал дивную жизнь в США. На экране довольные лица рассказывали, как развивается в стране наука, как заботятся об инвалидах и стариках. Отдавало топорной пропагандой застойных времен. Было противно. Но где-то там живет его дочь со своей семьей. Им хорошо и это самое главное. А ведь пятнадцать лет назад Валерия тоже сидела в этом зале и смотрела, быть может, тот же фильм. О чем она думала? Что переживала?

Он огляделся, пытаясь представить, где она могла сидеть. Все просители виз неотрывно пялились на экран. Будто слизывали взглядом все то, что предлагала им далекая чужбина. Улыбались напоказ, скрывая внутреннее недоверие от нацеленных со стен стволов видеокамер. Лишь бы только убедить службу безопасности в своей лояльности. Восторг от американского образа жизни, восторг!

Василий был одет в свой единственный костюм. На левую сторону груди пристегнул медаль «За отвагу» с изображением летящих самолетов и танка, разделенных арабской вязью. Он заслужил ее в армии, выполняя интернациональный долг. Это была не единственная награда. Но все остальные он получил, когда уже стал милицейским начальником. Толком и не помнил, за что их вручали. И вот теперь он сидел и думал, что вот эта Америка дочки совсем рядом. До нее всего лишь кивок головой того угрюмого и сосредоточенного лысого клерка за прозрачным окном. Америка, о которой со школьными друзьями пел под гитару: «Гудбай Америка, о, где я не буду никогда… Нас так долго учили любить твои запретные плоды…». Ну да, «Наутилус Помпилиус». И в мыслях не было, что выдастся шанс там побывать. Даже посидеть в консульстве, увидеть путь, по которому туда можно попасть. Но никому из школьных друзей он уже не расскажет об этом. И вообще вряд ли кому расскажет. Времени у него осталось ой как мало. И то, что на результатах анализов, подтверждающих наличие злокачественной опухоли в позвоночнике, рекомендовано повторное обследование, совершенно ничего не означает. Ведь он и сам постоянно чувствует эту опухоль, которая с каждым днем, разрастаясь, пережимает жизненно важные органы. Проникает своими метастазами всё глубже. И, пока она не добралась до его мозга, надо успеть сделать всё то, что задумано.

Василий гнал и гнал от себя горестные мысли. Но они продолжали всплывать, напоминая о медицинской комиссии, симпозиуме докторов, их заключении. Все это перекликалось с увольнением и нищенской пенсией. Отчего казалось, что смертельный диагноз поставили не люди в белых халатах, а страна, в которой он родился и вырос, которой служил, отдал свою молодость и зрелость, теряя друзей и родных.

В первом окне молодой очкарик через прорезь принял все собранные Василием документы. Попросил поочередно прижимать пальцы рук к маленькому сканеру для снятия отпечатков.

— Почему Ваша жена не едет? — спросил он, выговаривая слова с легким акцентом.

— Она умерла, — спокойно ответил Василий.

— У вас есть в России родственники?

— Нет, — Василий понял, куда клонит клерк. Вспомнил поучения директора турагентства показывать, что обязательно вернешься в Россию.

— К кому вы едете?

— К дочери, — кратко ответил Василий.

— Где её приглашение? — прозвучал новый вопрос. Сотрудник наклонил голову вниз, перебирая перед собой документы.

— Мне не нужно приглашение, чтобы навестить родную дочь с внуками, — раздраженно произнёс Василий. Очкарик за окном резко поднял голову и недоумённо посмотрел на Василия, с удивлением вскинул брови.

— У меня больше нет вопросов, — сообщил он, — Можете вернуться на место, вас вызовут.

Василий почувствовал, что ему отказали. Почему тогда сразу не вернули паспорт, заставили снова чего-то ждать? Переживать, мучиться… Он ругал себя за резкость ответа. За потерянную былую находчивость.

«Неужели, — думал он, — я не мог сказать, что хочу сделать дочери сюрприз или что другое!.. Теперь все старания насмарку. Тысяча рублей пропала, и деньги за билет на самолет уже заплатил в оба конца. Неизвестно, когда вернут и вернут ли вообще. А главное — это дочь, внуки! Опять общаться через скайп! Долго ли?»

Едва расслышал свою фамилию по трансляции. Не переставая ругать себя, встал и пошел к нужному окну.

Теперь за стеклом сидел чиновник постарше — ровесник Василия. Тот, кого видел раньше. Он не был лыс — его седые очень короткие волосы, не видимые издали, стояли ежиком. На лацкане пиджака красовался маленький многоцветный флажок. Он хитровато щурил один глаз, глядя на Василия. Но тонкие губы были плотно сжаты — этакий минус, обозначающий отказ в получении визы. Попросил Василия оставить на сканере отпечаток безымянного пальца правой руки и стал внимательно смотреть на экран своего монитора. Потом мельком взглянул на Василия и снова уставился в монитор, чуть двигая мышкой по столу.

— У вас в Америке дочь? — спросил он.

— И два внука, — добавил Василий безразлично.

— Давно не виделись? — спросил мужчина.

— Пятнадцать лет, — ответил Василий, стараясь не почувствовать эту огромную пропасть. Но веки все равно начало сводить, и он несколько раз подряд моргнул, расслабляя их.

— Чем вы занимаетесь? — спросил мужчина и приблизил свое лицо к стеклу, словно хотел рассмотреть клиента поближе.

— Полковник в отставке… Василий рассмотрел, что седой мужчина вовсе не прищуривает глаз. От правой брови у него шрам, стягивающий кожу в мелкие складки. И вглядывается он не в лицо Василия, а рассматривает медаль на его груди.

— Вы были в Афганистане? — спросил клерк удивленно.

— Я там воевал! — Василий выпрямился, как тогда, перед строем, получая награду. Всплыло в памяти, будто наяву. Как прикрывал собой мальчугана от пуль и осколков, не позволяя тому встать посреди внезапно возникшего боя. Как пацан, словно дикий зверек, кусался и царапался, бил кулачками в грудь, не давая возможности Василию стрелять, прикрывая товарищей. Что-то кричал на своем языке, а потом горько плакал над растерзанными трупами убитых овец, когда с поля уносили раненых бойцов…

Седой чиновник неожиданно встал. Резко поднес раскрытую ладонь к правому виску и замер на несколько секунд перед изумленным Василием. Словно оказался в том же далеком строю под палящим солнцем Афганистана — честь имею! Присаживаясь, тронул значок на лацкане, затем коснулся шрама:

— Я тоже там был. Вы получите визу на год. Езжайте к внукам. Они ждут.

Василий продолжал стоять перед окном, не в силах осмыслить всё то, что произошло несколько секунд назад. Не понимая, надо ли ему что-то говорить или благодарить.

— Идите, паспорт получите позже, — добавил мужчина, видя растерявшегося полковника. Василий медленно развернулся к выходу.

— Документы будут готовы через неделю, — вдогонку ему крикнула девушка с ресепшн.