«Все воспринимают тебя таким, каким ты кажешься, немногие понимают, что ты собой представляешь, и эти немногие не осмелятся противопоставить себя большинству…»

Бой часов отвлек Доминика Клемента от чтения и он поднял голову.

Два часа утра.

Доминик бережно отложил зачитанный том Макиавелли, встал и, неторопливо потянувшись, вышел из дома, чтобы вдохнуть ночную прохладу.

Неделю назад Маленькая Генуя была разграблена и сожжена, Монтеверди свел счеты с жизнью, бросившись со скалы, Аллегру похитили, а Доминик пришел к власти. С тех пор остров пребывал в хаосе — пожары, грабежи, столкновения крестьян с солдатами. Гости, прибывшие на торжества по случаю годовщины, а также почти вся генуэзская знать бежали.

Он занял пост губернатора, оставшись со сломанным запястьем и подбитым глазом, потеряв невесту. Его личные проблемы усугубились попытками мятежников овладеть властью.

Доминик захватил нескольких мятежников и заставил их развязать языки, но все они в один голос утверждали, что человек, разрушивший Маленькую Геную, был не из их числа. Ни одна из существующих мятежных групп не знала его и не могла объяснить ни того, почему этот человек так стремительно напал на город, ни почему исчез.

Сейчас становилось все более очевидным, что черноглазый бандит, похитивший Аллегру, вообще не был мятежником с острова Вознесения. А бедная маленькая Аллегра вовсе не предательница, как прежде предполагал Доминик.

Он очень раскаивался.

Любовница вновь надоела ему, и Доминик хотел, чтобы рядом с ним была его невеста. Да ведь и его репутация зависела от того, удастся ли ему защитить Аллегру и отомстить за нее, наказав похитителя.

Держа в одной руке пистолет — Доминик больше не осмеливался выходить из дома безоружным — и прижимая к груди поврежденную правую руку, он направился на конюшни проведать своих прекрасных арабских скакунов. Но, едва оказавшись в темноте, услышал, что кто-то преследует его.

Доминик замер, прислушался, а потом, улыбнувшись, пошел дальше.

«Чертовски вовремя», — подумал он, поскольку давно ожидал нападения. Доминик подготовился уже неделю назад, и хорошо подготовился. С той ночи, когда понял, что попал в расставленный для него капкан, он чуть с ума не сошел от ожидания.

Проклятие! Сколько же убийц натравил на него черноглазый дикарь? Доминик уже убил одного, но тот умер, не сказав ни слова.

Перед Домиником стоял элегантный особняк. По обе стороны от парадного входа мягко и призывно горели факелы, но ему не нужен был свет. Ночное время всегда обостряло его чувства. Он слышал, вернее, чувствовал, как за ним кто-то крадется на расстоянии нескольких ярдов. Доминик наслаждался томительным ожиданием того мгновения, когда охотник превратится в жертву.

Насвистывая менуэт, он любовно поглядывал на гладкое серебристое дуло своего пистолета, сверкавшего в бледном лунном свете. Все его внимание сосредоточилось на тени, преследовавшей его. К счастью, Доминик прекрасно стрелял и левой рукой.

Услышав тихий угрожающий звук взводимого курка, он стремительно обернулся и выстрелил в тень чуть раньше, чем враг нажал на курок. Пуля преследователя просвистела мимо его головы, и глаза Доминика вспыхнули от возбуждения. Прозвучал короткий крик, человек упал, а его оружие ударилось о каменную дорожку. Доминик подбежал к врагу, схватил и вытащил на свет.

— Кто твой хозяин? Как его зовут?

Человек молчал, и Доминик встряхнул его левой рукой.

— Говори же!

— Дьявол! — выдохнул здоровенный парень, грудь которого заливала кровь. Доминик побледнел.

— Что ты хочешь сказать, грязная тварь?

— Дьявол.

— Он не дьявол, — фыркнул Доминик. — Он человек из плоти и крови.

Раненый захрипел и вздрогнул.

— Не смей умирать, сукин сын. Мне нужны ответы! Но через мгновение наемник был мертв.

Доминик с отвращением оттолкнул тело.

— Дьявол, — повторил он. — Сатана?

Это все же лучше, чем история, распространявшаяся со скоростью пожара среди бунтующих крестьян. Они утверждали, что черноглазый дикарь — не кто иной, как принц Лазар ди Фиори, воскресший из мертвых.

Убежденные в том, что видели последнего уцелевшего Фиори, люди ненавидели нового губернатора еще больше, чем прежнего. Но виконт Клемент не из тех, кто потерпит подобное отношение к себе.

Достаточно и того, что ему приходится вести дела, находясь в загородном доме, — ведь тот злодей сжег дом губернатора дотла.

Восстановление Маленькой Генуи, вероятно, продлится еще месяца два, примерно столько, сколько, по словам доктора, понадобится для того, чтобы зажила его кисть. Слава Богу, ее не пришлось ампутировать.

Доминик пнул ногой тело, крикнул слуге и направился к особняку, крайне раздраженный. Когда его сонный слуга вылез из своей каморки, Доминик ударил его и велел убрать тело.

«Нападайте же на меня снова, — нетерпеливо подумал он, глядя в темноту. — В следующий раз необходимо взять наемника живым».

Он доберется до сути. Принц или не принц, но Доминик не отдаст власть теперь, когда наконец получил ее. Но он не защитится от этого таинственного врага, пока не поймает тех, кого тот послал убить его.

А когда Доминик узнает имя врага, черноглазый дикарь пожалеет, что ступил на землю острова Вознесения.

Лазар решил ночью стоять на вахте, зная, что, оставшись в постели рядом с Аллегрой, не сможет удержаться и овладеет ею. После сладостных мук предыдущего вечера на него обрушились все страдания, связанные с воздержанием.

Наконец забрезжил рассвет, и темный горизонт окрасили золотистые лучи солнца.

Утомленный бессонной ночью, Лазар едва удерживал штурвал. Ему было тоскливо, и он думал только о том, когда, где и как овладеть Аллегрой.

Впрочем, это лучше размышлений о том, что корабль вскоре пересечет нулевую долготу, как раз к северу от Аль-Кума. Лазар предпочел бы, держаться подальше от этого места.

Ночь была теплой, но к утру повеяло прохладой. Луна сияла во влажном ореоле. Интересно, спит ли Аллегра, скучает ли от того, что его нет рядом? Лазар отогнал эту мысль. Да что с ним такое?

Он не припомнит, чтобы так по-идиотски вел себя хоть с одной женщиной, кроме той, которая лишила его невинности в шестнадцать лет. Она была старше Лазара, и теперь он почти забыл ее лицо. Потом у него было много женщин. Стремясь избавиться от терзавших его демонов, Лазар стал ценителем женского тела. Однако то, что он испытывал к Аллегре, показало ему, как пусты были его прежние увлечения. К тому же до Аллегры он не интересовался мнением о себе ни одной женщины. Лазар искал в них одного — покорности и податливости.

Он все еще не понимал, что побудило его скрыть от Аллегры свое истинное лицо.

Она поверила бы ему, если бы он придерживался правды. Лазару очень не хотелось, чтобы маленькая пленница осуждала его и говорила, как далек он от своего великого тезки.

Лазар мечтал об одном — овладеть девушкой и, если получится, излечиться от нее. Одержимость ею пугала его, и он уверял себя, что вскоре устанет от Аллегры.

Вместе с тем Лазар сомневался, что среди его друзей на Мартинике найдется человек, достойный этой девушки.

Прошлым вечером, после их интерлюдии, она краснела за ужином и смотрела в свою тарелку. Лазар следил за ней через огромный стол, как изголодавшийся человек, и подумывал о том, не смахнуть ли ему на пол кулинарные шедевры Эмилио и не овладеть ли ею прямо на столе. Викарий был весьма позабавлен, наблюдая за обоими. Однако, наслаждаясь терзаниями Лазара, он отважно пытался завести учтивую беседу.

Если для Лазара было неожиданным первое робкое прикосновение Аллегры к его изуродованной спине, то зарождавшийся в ней огонь страсти и вовсе ошеломил его. Она оказалась неистовой и нежной, чувственной и чистой. Аллегра жаждала удовлетворения. Она открыла Лазару свои объятия, и это наполнило его такой радостью, что уже одно это почти удовлетворило его.

«Почему?» — думал Лазар.

Она ведь не самая красивая женщина из тех, кого он добивался. Кроме того, Аллегра — дочь его врага, и, испытывая такие чувства к члену клана Монтеверди, он оскорбляет память своей семьи. Но она смелая и честная, а ее идеализм казался Лазару таким трогательным и наивным, что ему до боли захотелось защитить ее.

Задумчивый взгляд Аллегры завораживал его. В ее глазах была какая-то тайна, грусть о чем-то несбыточном. Наконец, Лазар выкидывал самые дурацкие штучки, лишь бы увидеть улыбку Аллегры.

Он никогда еще не овладевал девственницей, но для нее хотел сделать путь от девочки к женщине гладким. Вот тогда она будет принадлежать ему. Лазар знал, что так будет, с того момента, как увидел у костра этого маленького заблудившегося котенка.

Он вспомнил ее слезы с благоговением. В тот миг она допустила его в свою душу, а это куда лучше обычного грубого вторжения.

Аллегра подарила Лазару свою страсть, но он будет продвигаться неторопливо, убеждая ее подарить ему и самое ценное — доверие, ту единственную драгоценность в мире, которую не может украсть ни один пират и разбойник.

— Доброе утро, — произнес мягкий нежный голос позади него.

Лазар обернулся и увидел ее стройный силуэт.

— А, вот и мой котенок! Ты рано встала.

— Я принесла тебе кофе. — Аллегра осторожно направилась к нему по слегка качающейся палубе. — И вот еще печенье, если ты проголодался. О, бери быстрее. — Она слегка поморщилась, и Лазар понял, что девушка пролила горячий кофе на пальцы. — Я не нашла сахар. Здесь только сливки.

Он поцеловал Аллегру, забирая у нее глиняную кружу.

— Вот мой сахар.

— Ты такой льстец, — пробормотала она.

Лазар улыбнулся, заметив, что девушка покраснела.

— Печенье? — спросил он.

— Вот. — Она протянула ему маленькую тарелочку. Лазар перевел глаза на штурвал.

— Тебя не затруднит, дорогая, положить печенье мне в рот?

— О! — Взволнованная Аллегра взяла миндальное печенье, обмакнула его в кофе и поднесла ко рту Лазара.

Его забавляла ее застенчивость.

Аллегра взглянула на паруса, пытаясь найти тему для беседы.

— Ужин вчера был просто великолепен. Твой Эмилио прекрасный повар.

— Рад, что тебе понравилось. Эмилио посещал школу ди Медичи в Тоскане. Мне больше всего по вкусу итальянская кухня. — Лазар пожалел, что не может игриво ущипнуть ее за попку, когда она, повернувшись, взглянула на мачту.

— Признаться, меня поражает, что ты гурман.

— Мы, любители наслаждений, серьезно относимся к удовольствиям. Еще дашь откусить?

Аллегра повернулась к нему и повторила весь процесс, окуная печенье в кофе. На этот раз ее пальцы оказались в опасной близости от его губ. Они помолчали. Лазар пил кофе, а она смотрела, как ветерок колышет паруса над их головой.

— Какой прекрасный у тебя корабль, — задумчиво проговорила Аллегра.

— Иди сюда, — сказал Лазар, — и попробуй управлять им.

— Я?

— Да.

— Но я не знаю, как это делается!

— Я научу тебя. — Она отдала ему последний кусочек печенья, и Лазар, игриво куснув Аллегру за палец, притянул ее к себе и поставил перед штурвалом. — Это несложно. Просто держи вот здесь. — Он положил ее нежные руки на штурвальное колесо. Его левая рука, освободившись, уже потянулась к ее бедру, но он вовремя остановил себя.

Было бы крайне неразумно распускать руки сейчас, когда Аллегра наконец начала доверять ему. Прислонившись к рубке, Лазар пил кофе и наблюдал за ней.

— Неужели я управляю им? — поразилась девушка. — И все правильно делаю? Лазар засмеялся:

— Ты настоящий морской волк.

Приподнявшись на цыпочки, она устремила взгляд в открытое море и расплылась в улыбке.

— А потом можешь отдраить палубу, — пошутил он.

— Лазар! — воскликнула она и поспешно поправила себя: — То есть капитан!

Он был рад, что Аллегра невольно назвала его по имени.

— Осторожно, айсберг, — снова пошутил Лазар.

Она взглянула вперед и фыркнула.

«А, — подумал он, — Аллегра начинает откликаться».

Аллегра простояла за штурвалом всего четверть часа, но знала, что никогда не забудет это непередаваемое ощущение. Она управляла огромным кораблем! Аллегру восхищало доверие Лазара, решившегося отдать ей штурвал, и она была очень довольна, что наблюдала за восходом солнца вместе с ним. Для этого Аллегра и вышла на палубу так рано.

Лазар утверждал, что лучше всего наблюдать за восходом из «вороньего гнезда», крошечной платформы, установленной на самом верху главной мачты, футах в ста от палубы.

— Тебе меня туда не затащить, — заявила Аллегра, но он улыбнулся ей, и все ее страхи исчезли. Она могла бы еще капризничать, но Лазар открыто бросил ей вызов.

— Это ребячество, — сказала Аллегра.

— Трусишка. Она прищурилась:

— Еще посмотрим, кто из нас трус!

Не успела Аллегра опомниться, как уже карабкалась по лестнице, а Лазар следовал за ней, дав слово чести, что не будет заглядывать под юбку.

Он заставил девушку сиять туфельки, и ее босые ноги царапала пенька. Вокруг струились огромные белые паруса, издавая такие мягкие ритмичные звуки, словно ангелы похлопывали крыльями.

Восторг и изумление рассеяли все страхи Аллегры. Она никогда еще не видела восхода солнца в море, никогда ни с кем не разделяла восторга от самого священного для нее ритуала.

Взбираться было непросто, но девушка поняла, что самое главное — не смотреть вниз. Присутствие Лазара успокаивало ее. Она спешила, чтобы не пропустить рассвета.

Ужас вдруг охватил Аллегру, когда она добралась до «вороньего гнезда», круглой платформы, на которой не было ничего, кроме небольшого поручня. Лазар поддержал ее, когда она вцепилась в огромную сосновую мачту. Девушка не ожидала, что будет чувствовать себя так, словно раскачивается на маятнике огромных часов. Лазар начал что-то объяснять ей, но она едва слышала его.

— Я не смогу спуститься вниз. — Глаза Аллегры расширились от страха.

Встав рядом, Лазар, как и подобает рыцарю, постарался успокоить девушку и протянул к ней руки, но она воскликнула:

— Не трогай меня! Я упаду!

— Как скажешь.

Они стояли лицом к востоку. Чувствуя, что ветерок приятно овевает ее, а опасность для жизни не так уж велика, Аллегра немного успокоилась и поудобнее устроилась у мачты.

Лазар, улыбаясь, взглянул на нее:

— Ну как, тебе лучше, крошка?

Она кивнула:

— Прости. Наверное, я все же немного трусиха.

— Ничего подобного. Ты прямо в лицо сказала Дьяволу Антигуа, что он бездельник и вор. Мало кто из мужчин осмелился бы на это.

Аллегра бросила на него взгляд, выражавший благодарность за попытку поддержать ее, но испытала грусть, вспомнив о страшных минутах на крепостной стене.

Посмотрев на Аллегру несколько мгновений, Лазар поцеловал ее в щеку.

— Доброе утро, дорогая.

Она покраснела.

— Доброе утро, капитан.

— Так что у тебя за ритуал? Расскажи мне, почему так важен восход солнца? — Свесив ноги с платформы, Лазар положил руки на низкие поручни и оперся о них подбородком.

— Мне было семь лет, когда однажды утром мама разбудила меня очень рано, одела и повела на вершину горы. Мы наблюдали восход солнца, и я помню, что она плакала. Тогда я ничего не поняла, но спустя годы отрывочные воспоминания соединились. Мне было пять лет, когда убили семью Фиори, и думаю, мама все это время скорбела по ним. Может, мне не следует говорить тебе о моей семье? — вдруг спросила Аллегра.

— Твой отец заплатил за это, — ответил Лазар. — Продолжай. Мне интересно узнавать о твоей жизни.

— Отец пытался утешить маму, но… — Она замялась. — Они никогда не были близки. Уверена, он не знал, как облегчить ее горе. Не только друзья мамы, но и вся ее жизнь была уничтожена. На протяжении многих лет она пребывала в печали. Здоровье мамы ухудшилось, она никуда не выходила, часто плакала и мало думала обо мне.

Глаза Лазара выразили нежность и тревогу.

— О, я вовсе не жалуюсь. У меня была прекрасная няня, — поспешно пояснила девушка и улыбнулась, хотя сердце ее болезненно сжалось. — Думаю, в тот день, когда мы встречали восход солнца, моя мама справилась со своим горем. Она поняла, что у нее кое-что осталось в жизни: ребенок, нуждающийся в ней. После этого мама занялась благотворительностью, и постепенно наладилось ее здоровье. Когда мама снова вернулась к жизни — до следующего приступа меланхолии, — она была сильной, спокойной и выдержанной.

— Как и ты. Наверное, твоя мать была удивительной женщиной.

— Когда была здорова, — кивнула Аллегра, и у нее вдруг перехватило дыхание. Она боялась, что если заговорит, то закричит: «Почему она оставила меня? В чем я провинилась?»

— А мы, насколько я понимаю, наблюдаем за восходом солнца потому, что все твое прежнее существование разрушено. Я разрушил его, — сказал Лазар, встретившись с ней взглядом, — а теперь ты должна начать все сначала. Верно?

Она кивнула.

Лазар повернулся к востоку.

— Я рад, что ты не перестала надеяться.

— Надежда всегда есть. — Смахнув слезу, Аллегра с горечью добавила: — Если ты только сам не лишаешь себя жизни. Мои родители оба сдались, капитан, и этого я никогда не прощу им.

— Малышка, а ты никогда не думала о том, что смерть твоей матери не была самоубийством? Ведь у твоего отца было много врагов.

— Что ты имеешь в виду? Что ее… убили?

Он пристально смотрел на нее.

— Лазар, если ты знаешь то, что неизвестно мне, скажи!

Он покачал головой и погладил Аллегру по щеке.

— Я знаю одно: что мир гораздо мрачнее, чем ты предполагаешь, малышка. Едва ли твоя мать по своей воле оставила бы тебя одну в этом мире, как бы ни терзалась из-за гибели короля Альфонса.

Аллегра отвернулась.

— Я больше не хочу говорить об этом.

— Почему?

— Потому что она все же намеренно оставила меня, капитан. Мама бросила меня, чтобы отправиться к своим друзьям, в могилу. Я ей была не нужна, как и отцу. Поэтому меня и отослали к тете Изабель, и, клянусь Богом, она любила меня. Но это не означает, что я чувствовала там себя своей. А теперь, если не возражаешь, давай сменим тему. Поговорим, например, о твоей семье. — Аллегра хотела проверить, совпадет ли рассказ викария с рассказом самого Лазара. — Как ты потерял семью?

— Мои родители были убиты.

— Мне так жаль. Когда это произошло?

— Давным-давно. — Он пожал плечами. — Лазар был мальчиком. Ты знаешь эту историю, Аллегра. Перевал Дорофио, ночь великой бури. Десять минут десятого. Двенадцатого июля 1770 года.

Она уставилась на него:

— Не понимаю. Вчера ты говорил, что ты — пират.

Лазар устремил взгляд вдаль.

— Тебе судить, Аллегра. Что ты видишь, когда смотришь на меня?

— Ты совершенно серьезно утверждаешь, что ты — сын короля Альфонса?

— Не важно, кто я. Я просто мужчина, а ты — женщина. И только это имеет для нас значение.

— Если Господь предназначил тебя для того, чтобы ты правил островом Вознесения и защищал его, то очень важно, кто ты. Если ты — это он, то не должен отворачиваться от своей судьбы и обрекать свой народ на страдания. Нельзя противиться воле Господа.

— Бога нет, Аллегра.

Она подняла глаза к светлеющему небу и протяжно вздохнула:

— Если ты — он, зачем тебе понадобилось изгонять нас с острова Вознесения?

Лазар молчал, и лицо его было совершенно непроницаемым.

Аллегра попыталась по-иному проверить его.

— А как ты убежал от разбойников?

— Это были не разбойники, а специально подготовленные наемные убийцы, твой отец нанял их, а мне просто повезло. Нет-нет, это не было везением. Мой отец отдал свою жизнь, чтобы я мог бежать… И его жертва не стоила того.

— О, не говори так. — Аллегра потянулась к его руке, но Лазар отстранился. Она удрученно покачала головой, не зная, чему верить.

— Как я хотела бы что-нибудь сделать для тебя!

— Отдайся мне, — ответил он, не отрывая взгляда of горизонта.

— Это не выход.

— Для меня — выход.

— Нет, только посмотри на себя! — воскликнула она. — Кто бы ты ни был, ты же совсем потерянный человек. Почему ты не пытаешься понять, что мучает тебя? Посмотри на свою жизнь! Ты сильный, умный, отважный — почему же довольствуешься столь малым? Ты мог бы иметь гораздо…

Его низкий холодный смех прервал ее:

— Умная, возвышенная сеньорита Монтеверди! Опять это презрение. Я уже узнаю.

— Презрение? О чем ты говоришь?

— О твоем презрении ко мне, моя маленькая высокомерная пленница. Вот почему ты не позволяешь мне любить тебя.

— Невозможный человек! Таков твой вывод? Что мне ответить на это? Я испытываю вовсе не презрение к тебе — ты вселяешь в меня ужас.

— Ужас? — переспросил Лазар и поморщился. — Нет!

— Да, ты вселяешь в меня ужас. Прошу прощения, если я не горю желанием отдаться человеку, чьи намерения по отношению ко мне колеблются между желанием убить и стремлением соблазнить, возможно, наградить ребенком, а потом бросить в каком-нибудь чужом месте одну. Ты пугаешь меня, — продолжала она, — потому что эгоистичен, необуздан и неотразим. Я не игрушка. Моя жизнь — не игра. У меня есть чувства, есть права. У меня есть сердце!

Он пожал плечами:

— Ты дала клятву.

— Да, но какой выбор ты оставил мне? Как бы поступил любой другой на моем месте? Что бы ты сделал?

— Ну как же, дорогая, я же бежал, — обронил Лазар безжизненным, холодным голосом. — Я позволил им всем погибнуть и спас собственную шкуру.

— Нет, ты не сделал бы этого.

— А вот и сделал. Именно это я и сделал. Вот такой он, твой Принц. — Лазар снова взглянул на море. — Ты не меня боишься. Ты боишься полюбить меня, и не могу сказать, что виню тебя за это. Люди, любившие меня, в конце концов погибали. Но, видишь ли, я не оставлю тебе выбора. Ты теперь принадлежишь мне, нравится это тебе или нет.

— Мне это не нравится, совершенно не нравится.

— Попробуй бежать, — холодно посоветовал он. — И посмотрим, что произойдет. Дай мне повод взять то, что я хочу от тебя, пусть даже против твоей воли. Да, я очень желаю тебя. Чертовски желаю! — Лазар повернулся и поцеловал ее, прижав спиной к сосновой мачте.

Аллегра оцепенела от ужаса, уверенная в том, что сейчас разобьется насмерть, сломает шею о палубу, которая была в ста футах под ней, и все из-за его поцелуя, будоражащего ее чувства. Лазара это явно не волновало. Его рот припал к ее губам с безжалостной, обжигающей страстью.

— А теперь вам страшно? — грубо спросил он, но не дал ей ответить. Его настойчивые, злые поцелуи подгоняли ее к краю зиявшей в душе пропасти. Его жажда проникала в душу Аллегры все глубже и глубже.

Она упорствовала, не желая поддаваться ему, и ухватилась за Перила. Аллегра трепетала. Даже кончики пальцев покалывало от желания прикоснуться к нему, но она сдерживала себя.

«Какой парадокс! — думала она. — Безупречный рыцарь, выдуманный мной, превратился в демона, в любовника, от которого нельзя скрыться».

Человек крайностей, неистовый, опасный, он был намного страшнее, чем предполагала Аллегра, но ее тело трепетало, желая Лазара, его рук, поцелуев — даже самого его беззакония.

Лазар отстранился, тяжело дыша.

— А теперь скажи мне, что это не выход. Она не могла ничего сказать. Аллегра прижалась головой к мачте, закрыла глаза и попыталась прийти в себя. Наблюдая за ней, Лазар тихо и горько усмехнулся:

— Ну разве ты не рада, что я сохранил тебе жизнь?

Она посмотрела на него, слегка дрожа, потом обратила взор к горизонту.

Они сидели рядом, не касаясь друг друга, когда взошло солнце.