Граф Колдфелл сидел в гостиной Хоуксклифа вместе с еще одним лидером тори и пил портвейн. Наконец настал долгожданный вечер, когда мисс Гамильтон давала званый обед. Морщинистое лицо Колдфелла искривила натянутая улыбка, но в глубине души он был самым недовольным кукловодом на свете. Куклы отказывались плясать под его дудку, но ничего, скоро они запляшут. И еще как запляшут!

Сегодня он пришел только для того, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Хоуксклифа с его девкой. Ему не верилось, что он мог так в нем ошибиться. Разъяренный молодой герцог уже должен был убить Долфа, а он — вон, пожалуйста, уютно устроился со своей белокурой красавицей, дерзко равнодушный к тому, что он шокирует общество, и к скандалу, который отныне связан с его именем.

Что же до обещания покарать Долфа, он, судя по всему, вообще о нем забыл. Колдфелл пришел к выводу, что виновата в этом его белокурая чаровница, эта красавица куртизанка, прелести которой отвлекли Хоуксклифа от его клятвы отомстить за Люси. Хоуксклиф явно подпал под ее чары.

Поскольку Колдфелл и сам был неравнодушен к красоте, он не мог осуждать прекрасную мисс Бел Гамильтон за ее образ жизни. Чего он не одобрял — так это того, что она практически взяла на себя попечение о Найт-Хаусе, о прислуге и даже о самом герцоге. Она держалась как герцогиня, — а не как девка, и Колдфеллу это вовсе не нравилось, поскольку он твердо решил сделать свою дочь девятой герцогиней Хоуксклиф.

Роберт и Джульет прекрасно подойдут друг другу.

Колдфелл знал, что у него есть грехи, но если у него и была какая-то добродетель, так это то, что он — самый заботливый и нежный отец в мире. Прежде чем покинуть этот мир, он намерен увидеть свою единственную дочь отданной за хорошего человека, который будет о ней заботиться. Кому, кроме Хоуксклифа, можно доверить его нежную, хрупкую, больную девочку? У кого еще найдется столько благородства, чтобы обвенчаться с монастырски невинной барышней, прекрасно понимая при этом, что она не слабоумная, что просто перенесенная в детстве желтая лихорадка лишила Джульет слуха?

В отличие от известной куртизанки, разделяющей ложе с герцогом, Джульет была совершенно несведуща в светских делах. Вряд ли она смогла бы провести обычный лондонский сезон. Судьба лишила ее великолепного дебюта, на который имеет право любая знатная барышня. Она не может танцевать — она не слышит музыки. Для нее почти невозможен разговор с малознакомыми людьми, хотя она довольно легко читает по губам своего отца и няни. Она робка, как юная самочка, и так же мила.

Будучи по-рыцарски благородным, Хоуксклиф не сможет отказаться, когда увидит синие, исполненные изумления глаза Джульет и ее шоколадного цвета локоны. Колдфелл на это рассчитывал. Их первенец-сын — его будущий внук — унаследует герцогство, и тогда он, Колдфелл, сможет сойти в могилу, зная, что его дочь и имущество в хороших руках.

Пусть Хоуксклиф держит при себе свою блудницу, подумал Колдфелл. Это сведет к минимуму супружеские обязанности Джульет.

В этот момент двустворчатая дверь, ведущая из гостиной в столовую, отворилась и появился величественный дворецкий в белых перчатках.

— Кушать подано, — с поклоном сообщил он ровным, полным достоинства голосом.

— Веллингтон, окажите мне честь… — И Хоуксклиф представил Железному Герцогу свою любовницу.

Высокий, неприступный, с военной выправкой, великий генерал коротко улыбнулся Бел, предлагая ей руку.

— Мисс Гамильтон, почту за честь. Та изящно оперлась на его руку.

Конечно, цинично подумал Хоук, глядя, как они шествуют в столовую, куртизанка — такой же завоеватель, как и генерал.

Красота Бел, не мог не признаться Хоук, вызывала у всех восторг. Ни один мужчина, сколько бы лет ему ни было, не мог устоять перед ее чарами. Ее безмятежная, таинственная улыбка была пленительна. Особенно ослепленным казался Элдон. Лорд-канцлер сидел рядом с ней на диване и, наверное, попытался бы усадить ее на свои костлявые колени, не будь здесь Хоуксклифа. А она, пожалуй, согласилась бы — не бесплатно, конечно.

У Прекрасной Гамильтон был свой стиль. Ее божественное тело было окутано облегающим муслиновым платьем бледного жемчужно-розового цвета. Если огненноволосая Люси, с ее страстью и жаждой жизни, была пламенем, то Бел Гамильтон — это лед, подумал Колдфелл, лед сверкающий, многогранный, играющий, как превосходный бриллиант. Но он вполне мог себе представить, как она тает в объятиях Хоуксклифа.

Замыкая шествие, мрачный красавец — молодой герцог — обратился к присутствующим со сдержанной сердечной улыбкой, указав рукой на столовую: — Джентльмены, прошу вас.

Колдфелл дружелюбно кивнул хозяину дома и, проковыляв мимо него, вошел в столовую. Он заметил, мысленно усмехнувшись, что стол накрыт безупречно. Куртизанка была умелой хозяйкой. Она не упустила ни одной мелочи. Восковые свечи отражали прекрасную полировку резного красного дерева и мерцали на столовом серебре в стиле рококо и многоярусной вазе, возвышавшейся в середине стола. Маленькие изящные чашечки для омовения рук с водой, в которой плавали цветки апельсина, ждали на безупречной белой льняной скатерти. В каждом углу стояли наготове ливрейные лакеи в париках.

Хоуксклиф сел на свое место во главе стола и посмотрел на противоположный конец, где сидела его любовница. Легкая интимная улыбка изогнула его губы. Колдфелл видел, как они обменялись понимающими взглядами. Они действовали так слаженно, словно исполняли некий изящный непрерывный танец.

Колдфелл тайком посматривал на них. Всякому было ясно, что эта женщина подходит Хоуксклифу. Вид у него был не такой мрачный и озабоченный, как раньше; в карих глазах не было привычной боли. Любовница знала, как с ним обращаться: она к месту вставляла свои очаровательные замечания, когда они находились в гостиной и один из гостей попытался наговорить герцогу дерзостей.

И еще он заметил, что мисс Гамильтон выглядела поначалу взволнованной, когда гости только начали прибывать, но Роберт успокоил ее всего лишь одним прикосновением к ее локтю — прикосновением, которое говорило о целом мире привязанности и доверия. И, наблюдая, как они едва заметно переглядываются, Колдфелл внезапно все понял.

Они любят друг друга.

В столовую внесли гусятину и жареную форель, дичь и сочную телятину с бесконечным количеством гарниров, и среди них красная тушеная капуста и иерусалимские артишоки. Колдфелл, расправив на коленях белоснежную салфетку, погрузил пальцы в ароматную воду.

Прекрасно, подумал он. Пора принимать крутые меры.

Казалось, все идет гладко, но Бел так нервничала, что смогла съесть лишь несколько кусочков жареной индейки и слегка пощипать омара. Пока они сидели в гостиной, ее задачей было расположить магнатов в пользу Роберта, но теперь, когда все перешли в столовую, ее больше интересовали писатели. Ведь нужно, чтобы у тебя за столом сидели и поэты, правда? Только виги говорят во время еды о политике.

Она попыталась заставить Вальтера Скотта рассказать, над чем он сейчас работает, но единственное, о чем тот соизволил поговорить, были не его восхитительные сказки о рыцарских временах, а Абботсфорд, великолепный дом в средневековом стиле, который он вот уже много лет строил в Бордерсе.

Любезно улыбаясь, Бел мысленно велела себе не забывать, что писатели-романисты обычно весьма многоречивы, и тогда она с надеждой обратилась к Роберту Саути. Конечно же, этот известный поэт с прекрасными манерами скажет что-нибудь поэтическое, но он оказался настоящим занудой, и главной темой его разговоров была не муза, а отвратительный мерзкий язычник, лорд Байрон, которого Саути безмерно презирал.

Бел встретилась взглядом со своим покровителем, и оба чуть не рассмеялись над ревнивым писательским брюзжанием. Вот тебе и поэзия! Роберт что-то деликатно спросил у мистера Саути по поводу его превосходной «Жизни Нельсона», все заспорили, и даже молчаливый Веллингтон присоединился к общему разговору, предложив тост. Все дружно выпили за Нельсона.

— Лорд Каслрей, — начала Бел, обращаясь к элегантному, красивому секретарю министерства иностранных дел, ирландцу по происхождению, — Хоуксклиф говорил, что вы начали в парламенте движение за возведение памятника лорду Нельсону?

— Кто же и заслужил его, если не наш несчастный адмирал? — отозвался Каслрей, и неизменная грусть в его глазах, которую подметила Бел, немного смягчилась.

— И каким же задуман этот памятник? — спросила Бел., — Архитекторы предложили его сделать в виде огромной колонны, увенчанной фигурой Нельсона в полный рост.

— Это великолепно! — восхитилась она. — Вы увековечите адмирала в мраморе, как мистер Саути обессмертил его в своей поэме.

— Бессмертными этого человека сделали его подвиги, мисс Гамильтон. Я только описал их, — скромно сказал мистер Саути. — Но могу ли я узнать, что сейчас читает наша прелестная хозяйка?

— Как мило с вашей стороны поинтересоваться этим. Вы знаете, недавно я нашла невероятный роман. Я провожу много времени в книжных лавках, — пояснила она, имея в виду постоянные поиски книг, столь необходимых ее отцу. — И у Хатчарда я нашла маленький анонимный роман. Он вышел в прошлом году. Я прочла первую фразу и потом не могла оторваться.

— Анонимный, вот как? Наверное, какая-то мерзкая французская книжонка? — поддразнил ее Элдон.

— Нет, милорд, — рассердилась она, а он рассмеялся.

— Как она называется?

— «Гордость и предубеждение».

— Хм… это что-то политическое?

— Не совсем, — усмехнулась Бел.

Она подняла голову и встретила взгляд Роберта — он смотрел на нее со странной, нежной улыбкой. Растерявшись, она упустила нить разговора и, покраснев, оглядела стол.

— Кто-нибудь хочет еще вина?

Когда подали десерт, Бел заметила, что Колдфелл снова уставился на нее.

У этого бледного старика были холодные выцветшие голубые глаза и острые скулы, напоминающие рукоятку ножа.

Бел отвела взгляд, посочувствовав про себя рыжеволосой красавице, изображенной на миниатюре Роберта. Пожалуй, супружеское ложе дарило леди Колдфелл не слишком много радости. И как же она устояла, когда в нее влюбился Хоуксклиф — замечательный образец настоящего мужчины?

Ах нет, вспомнила Бел, это ведь Роберт устоял. Графиня, пожалуй, не возражала бы против легкого флирта.

Наконец Бел удалилась, оставив мужчин пить портвейн и вести откровенные разговоры. Все встали и поклонились, а она присела в легком реверансе и поблагодарила гостей за визит. Те, в свою очередь, поблагодарили ее за замечательный обед.

Роберт отвесил ей легкий почтительный поклон со своего конца стола, и в его темных глазах сверкнуло обещание.

Выйдя из столовой, Бел прислонилась к закрытой двери и глубоко вздохнула. Потом с торжествующим видом посмотрела на мистера Уолша, дворецкого, ожидавшего распоряжений своего господина. На величественном лице слуги мелькнула улыбка. Бел поспешила на кухню поздравить повара, обучавшегося во Франции, кондитера и их помощников, нанятых специально для этого случая.

Кухня походила на ад кромешный, в котором властвовала кухарка, деловито руководившая мытьем посуды. Предстояло вымыть бесконечные горы медных котелков, сковород, серебряной и стальной утвари. Увидев, какие титанические усилия были приложены для того, чтобы ее званый обед удался, Бел отпустила кухонную прислугу на весь завтрашний день.

И только сделав такой щедрый подарок слугам, она вспомнила, что не обладает соответствующими полномочиями. Она ведь не хозяйка дома. Но было поздно что-либо менять. Слуги восприняли ее слова как обещание, развеселились и принялись строить планы на завтра.

Томми и Эндрю спокойно играли под главным рабочим столом. Поскольку время шло к полуночи, Бел решила сама уложить их спать. Она настояла, чтобы они умылись и почистили зубы; дети были не в восторге от этой новой гигиенической процедуры. Потом они надели длинные ночные рубашки и улеглись в постели. Бел почитала им книжку, взятую в библиотеке; она ждала, пока Роберт закончит свои разговоры с гостями.

Сегодня она как никогда была полна решимости отдаться ему целиком.

Наконец она задула свечу, вышла из той части дома, которая была отведена под жилье прислуги, и спустилась вниз от ожидания у нее слегка дрожали руки. Гости толпились в вестибюле, они прощались, желая друг другу доброй ночи.

Последним ушел Колдфелл. Роберт проводил его до дверей.

— Значит, увидимся завтра днем.

— Превосходно. Буду ждать вас. Еще раз благодарю за обед, Роберт. Очаровательное создание эта ваша мисс Гамильтон.

Улыбка Роберта стала шире.

— Спокойной ночи, Джеймс.

И Колдфелл заковылял к своей карете, опираясь на лакея.

Роберт помахал ему на прощание и, когда карета отъехала, закрыл дверь. Повернувшись, он заметил Бел, стоявшую на середине лестницы. Он усмехнулся хищной белозубой улыбкой и направился к ней.

— Вот мое секретное оружие, — улыбнулся Хоук. — Моя чаровница. Каслрей и Веллингтон побеждены; Элдон и Ливерпуль согласились посмотреть мои доклады, а Сидмаус сказал: если эти двое поддержат меня, он не станет мешать.

Бел радостно вскрикнула, приподняла длинную юбку и бросилась к нему. Он поймал ее, и она повисла у него на шее. Весело смеясь, он закружил ее в воздухе.

— Вы были неподражаемы! — воскликнул он. — Что вы;кажете о мировом господстве? Попробуем?

— Мне хотелось бы попробовать с вами кое-что другое, — проворковала она с игривой улыбкой. — Мне страшно хочется заполучить вас на всю ночь.

— И мне тоже, мисс Гамильтон. — Он пошел через вестибюль, держа ее на руках. — Вы произвели на меня сильное впечатление.

— Я ведь вам говорила. В столовой, Роберт? — спросила она насмешливо, потому что он повернул к этой комнате. — Вот уж воистину вы самый развращенный мужчина в мире.

— Вы ничего не ели. Да, я все заметил, — пожурил он ее. — Кто-то должен о вас позаботиться. Я приберег для вас лакомый кусочек.

— Что это?

— Булочка с вишней… и взбитые сливки. — Он посадил ее на стол, на котором уже ничего не было, кроме серебряной многоярусной вазы, булочки с вишней, мисочки со взбитыми сливками, а рядом лежали горкой неиспользованные серебряные приборы, дожидающиеся, когда Уолш их уберет.

Стол являл собой огромное поле, покрытое снежно-белой скатертью, и зеркала, висевшие на каждой стене, отражали их обоих — наконец-то одних, в объятиях друг друга.

— Роберт, вы, что же, думаете, я стану есть руками? Ступайте принесите мне вилку вон из той кучки.

— Какое отсутствие фантазии, мисс Гамильтон, — проворчал он, опуская палец в сливки. Потом протянул ей этот палец с улыбкой змея-искусителя.

Шаловливо посмеиваясь, она жадно обсосала его.

Он стоял перед ней, она сидела на столе. Он ласково взял ее лицо в ладони и поцеловал медленным, пьянящим поцелуем. Она прижалась к нему, слабея от желания, и поняла, что никогда еще не была так близка с ним, как в этот миг их общей победы.

Она вздохнула от удовольствия, потому что губы его порхали по ее спине вверх и вниз, медленно лаская. И тут она почувствовала, как он расстегнул крючки у нее на платье.

— Ах, сэр, что это вы делаете? — спросила она насмешливо-высокомерно.

— Ем свой десерт, — прошептал он, обнажая ее грудь и нежно целуя ее. Теперь она сидела на краю обеденного стола голая по пояс, на ней оставалось только бриллиантовое ожерелье.

Она погладила его широкие плечи, пробежала пальцами по шелковистым черным волосам. Лаская ее груди, он поудобнее усадил ее на стол и одну руку положил ей на затылок.

— У вас такой красивый рот, — прошептала она, целуя его губы. Потом дрожащими руками принялась расстегивать его рубашку.

Он скользнул губами по ее лбу, по щеке и спустился к шее.

— Вы позволите мне любить вас сегодня ночью?

— Вероятно, — слабым голосом проговорила она, закрыв глаза от захватывающих дух ощущений.

— Придется мне предпринять кое-что более определенное, чем ваше «вероятно», — презрительно ответил он.

— Пожалуйста, попытайтесь.

— Это звучит как… — Он поцеловал ее, вынимая шпильки из ее волос. — Это несколько похоже на вызов, мисс Гамильтон.

Она провела пальцем по его мускулистому животу.

— Хм-м?..

— Мне кажется, вы сейчас бросили мне перчатку. И теперь мне придется соблазнить вас.

Она рассмеялась и откинулась назад, опираясь руками о стол.

— Делайте что хотите.

— Прекрасно. — Он провел руками по ее бедрам, следуя за их изгибами. — О, как вы хороши! — восхищенно воскликнул он.

— Хоук, пожалуйста, прикоснитесь ко мне, — попросила она. Грудь ее высоко вздымалась.

Его рука под ее юбкой скользнула вверх. Она раздвинула ноги при этом ласковом прикосновении. Два пальца его проникли в глубину, а большой палец начал теребить ее бугорок. Она застонала, сдаваясь. Он поцеловал ее груди медленно, с наслаждением.

Затуманенным взглядом он смотрел, как слабеет ее сопротивление. Он ласкал ее до тех пор, пока она не начала содрогаться. Тогда он выпрямился и начал расстегивать свои панталоны, не сводя с нее глаз. Она ждала, дрожа от предвкушения. И он устремился к ней.

С озорной улыбкой он играл с ней, дразнил ее, терся о нее, пока она не запросила пощады, и только тогда углубился чуть-чуть, чтобы как следует помучить ее.

— Вы злой человек, — простонала она.

— Да, — согласился он. — Но пусть это будет нашей маленькой тайной. Теперь вы хотите меня, милая? Хотите, чтобы я был глубоко?

— Ах, Хоук, прошу вас! — стонала она, извиваясь под ним. Он схватил ее за руки, переплел ее пальцы со своими, поймал языком ее тяжелые восторженные вздохи и заполнил ее целиком.

— Ах, Белинда! — шептал он. — Я хотел вас так давно, мой ангел, моя красавица! — Он начал двигаться едва заметно. Она отдалась во власть инстинкта, любя его и мечтая доставить ему удовольствие.

Он сунул руки под ее ягодицы и стал с силой сжимать ее тело. Роберт был как в лихорадке, он дрожал; кожа его, покрытая потом, блестела в свете свечей. Казалось, он готов проглотить ее.

Она осторожно коснулась его волос, пытаясь умерить его пыл, но ведь Роберт считал, что ласкает опытную, побывавшую во многих руках куртизанку. Если бы только она сумела доиграть эту роль до того мгновения, пока он не достигнет апогея, все было бы хорошо. Охваченная этими мыслями, она больше не испытывала наслаждения.

Роберт сжал руками ее голову, удары его языка совпадали с ритмом его крупного пениса, с силой вторгающегося в нее. И тут стол качнулся и кучка серебряных приборов издала тихий звон.

Эхо из ее кошмаров.

Бел широко раскрыла глаза. Этот звук. Вроде звона ключей. Ей показалось, что ее руки подняты у нее над головой, стол за спиной показался каменной стеной. И все повторилось.

Она закричала, резко отодвинулась от Роберта, попыталась подняться, но он был слишком тяжел, и от этого страх ее лишь усилился. Она толкнула его в плечи, била, умоляла остановиться.

— Что?! — услышала она его задыхающийся голос. — Что такое, Бел?

— Отпустите меня! — завопила она.

Он сразу подчинился, в глазах его плескался страх.

— Что случилось? Как вы себя чувствуете? Я сделал вам больно?

Она соскочила со стола и побежала к двери, с плачем оправляя платье.

— Бел! Стойте!

Она не остановилась.

В мгновение ока догнав ее, он преградил ей дорогу.

— Что, черт возьми, случилось? — изумленно глядя на нее, спросил он.

— Уйдите с дороги.

— Уйти с дороги? — поразился он. — Но мы… мы были…

— А теперь кончили. Доброй ночи, ваша светлость. — Она стиснула зубы, чтобы он не заметил, как ее сотрясает дрожь.

— Кто кончил? — С ошеломленным видом он провел рукой по волосам. — Что это? Какая-то игра?

— Да. Игра. Это все, что вы получили. А теперь… уйдите. С дороги, Роберт! Я серьезно. — Ей не удавалось скрыть дрожь.

— Ну уж нет. — Он уперся рукой в дверь. — Что вы со мной делаете?

Она с трудом сглотнула, взгляд ее скользнул по вздутым мускулам его руки, скульптурным мышцам плеча. Она отступила на шаг.

— Игра? — Голос его звучал пугающе тихо, в нем была угроза. — Я наконец позволил себе расположиться к вам, а вы решили, что со мной можно играть?

— Я могу поступать как мне угодно, — сухо сказала она. Все внутри у нее умирало, но она уже не могла отступить, даже если бы и захотела. — Мое тело вам не принадлежит.

— А-а-а, понятно, — прошипел он. — Вы хотите выжать из меня побольше денег, да? Вот оно что! Маленькая жадная шлюха!

Со сдавленным криком она изо всех сил ударила его по лицу.

Он поднес руку к щеке и гневно взглянул на нее.

Она дрожала, потрясенная и испуганная тем, что ударила его, но все уже было испорчено. Все кончено.

— Я никогда не стану платить за то, чего нельзя купить! — прогремел он. — Я никогда не дойду до этого.

И с этими словами он вышел, захлопнув дверь перед ее носом.