Своенравная английская погода снова удивила лондонцев — неожиданно похолодало и пошел проливной дождь. Хоук вышел из палаты лордов голодный, усталый и раздраженный. В довершение ко всему у него страшно разболелась голова, после того как он в течение всего ужина спорил с Элдоном, Сидмаусом и их дружками — крайними тори — и их кровожадные взгляды вызвали у него такое отвращение, что он не смог проглотить ни кусочка.

Он ехал домой из Вестминстера и видел в окно кареты, как дождь и ветер обрушивались на голые деревья. Карета катилась по Пэлл-Мэлл, огонь в чугунных фонарях кое-где погас, и промежутки между ними были такие же темные, как и его путаные мысли.

Париж, «Пансион миссис Холл для благородных девиц» — все это действительно существовало или было выдумкой Белинды? И стоит ли ему беспокоиться из-за всего этого?

Мысль о том, что какая-то куртизанка еще недавно занималась воспитанием его и без того своевольной юной сестры, привела его в ужас. Ради Джасинды он обязан узнать правду; вот только он не уверен, что ему хочется знать о мисс Гамильтон больше, чем он уже знает.

Он старался, Бог мой, как он старался сохранить между ними дистанцию, не увлечься ею! Но он чувствовал, что против своей воли втягивается в ее орбиту, словно под действием какого-то огромного космического магнита, которым пользуются женщины, чтобы поработить богатых и знатных мужчин вроде него. Хмуро глядя в окно кареты, по которому косо барабанил дождь, он потирал пульсирующие виски и пытался вспомнить, что ему известно о мисс Гамильтон.

В этих сведениях зияли подозрительные провалы. Например, как она стала куртизанкой? Расспрашивать об этом крайне неприлично, и он решил, что подождет, пока она сама не расскажет. Впрочем, едва ли он этого дождется. В отличие от большинства женщин, которые могли часами рассказывать о себе, мисс Гамильтон отделывалась легкими шуточками, как только речь заходила о ее прошлой жизни. Что ж, ему вполне хватает тех сведений, которые он имеет. Копаться в ее личной жизни — нет уж, увольте! Ведь их связывает только деловое соглашение, полезное для них обоих.

И все же, слушая, как дождь барабанит по крыше кареты, он задавался беспокойным вопросом: кто из его клубных приятелей или знакомых купил ее невинность? Херт-форд? Это известный развратник… Или она добровольно отдалась этому пустоголовому юному вояке взамен на пошлое обещание жениться в отдаленном будущем? «Это не твое дело, Хоук, и не должно тебя интересовать, брось все это», — твердил он себе.

Он вышел из кареты, сердито бормоча что-то от раздражения и подавляемого вожделения, и зашлепал по лужам к дому. Он вымок насквозь к тому моменту, когда вошел в ярко освещенный вестибюль. И тут появилась Белинда, как всегда, изящная и безмятежная.

— Боже, посмотрите на себя, бедняжка! — проговорила она.

«Как же она хороша!» — подумал он, и горло у него перехватило от волнения. Она была одета с изысканной элегантностью — платье из коричневого манильского шелка, на нежной шее — жемчужное ожерелье, золотистые волосы собраны наверху в шиньон.

— Рада видеть вас дома, дорогой. — Она взяла у него кожаный портфель с документами и отдала его дворецкому. — Отнесите это в кабинет его светлости, — велела она.

Тот поклонился:

— Да, сударыня.

Хоук посмотрел вслед дворецкому, несколько удивленный вежливым тоном, каким тот разговаривал с Бел, потом настороженно взглянул на нее и почувствовал, что она приняла какое-то важное решение. Сердце его забилось неровно, и все вопросы, что одолевали его в карете, рассыпались в прах и развеялись по ветру.

Как может разум устоять перед этой неземной красотой? Перед ее волнующей походкой, пахнущей жемчугом кожей, духами с ароматом гардении, отблеском свечей на влажных губах? Это была самая таинственная, возбуждающая женщина в мире, дьявол ее побери, и он не мог устоять перед ее очарованием.

Она ласково улыбнулась и встала сзади, помогая ему снять мокрое пальто.

— Позвольте мне, дорогой. Вы ужинали?

— Я умираю с голоду, — прорычал он.

— Вот и хорошо. Ваш ужин ждет вас. — И она неторопливо направилась по коридору к столовой; шелк ее платья шуршал вокруг длинных стройных ног.

Сбитый с толку ее ласковой сердечностью и странной переменой, которая, как он заметил, произошла с прислугой, он провел рукой по влажным волосам и пошел следом за ней, слишком голодный, чтобы размышлять.

Белинда что-то шепнула горничной, и та стремглав бросилась выполнять приказание. Порхнув к буфету, где в ведерке со льдом охлаждалось шампанское, Бел наполнила его бокал, а Хоук в это время задавался вопросом: что, черт побери, произошло, пока его не было дома?

Что она сотворила с прислугой? Еще утром они считали ее недостойной их внимания, так почему же вечером они с такой готовностью исполняют ее приказания?

Подавая ему вино, она заметила его недоумевающий взгляд и весело улыбнулась.

— Пока вас не было, я устроила небольшое собрание прислуги верхнего этажа.

— Господи, неужели вы прибегли к ворожбе или, может, подкупили их?

— Ни то ни другое. Я просто объяснила им, какая это честь — служить в Найт-Хаусе и что не их дело судить о поступках их господина. И еще я сказала… ну да не важно. В общем, они поняли, что со мной шутки плохи… ваша светлость, — добавила она с чопорным поклоном, а потом подошла к буфету и налила себе вина.

— Это и мне предупреждение, не так ли?

Тихо посмеиваясь, она вернулась к столу и спокойно села рядом.

— Как прошла сессия?

— Я чуть с ума не сошел, — проворчал он, разламывая кусок хлеба.

— Неужели? А что случилось?

Она внимательно слушала, опираясь щекой о руку, хмурилась, когда он быстро и запальчиво пересказывал свой спор с Элдоном и Сидмаусом, и посмотрела на него с сочувствием, когда он пожаловался на ужасную головную боль. И к тому времени, когда появился лакей с ужином, Хоук уже настолько выговорился, что смог приступить к еде.

Когда с блюда сняли серебряную крышку, он ощутил запах своего любимого кушанья — бараньих котлет с нежной спаржей под масляным соусом. К мясу Белинда налила ему красного вина.

Она задумчиво посмотрела на пламя свечи.

— Роберт, давайте назначим день, когда мы устроим обед.

— Хм?.. — спросил он, поглощая котлету.

— Мне нужно получить от вас список гостей. Чем скорее мы покончим с этими джентльменами, тем лучше. Ведь я буду здесь не вечно. — Она странно улыбнулась и отпила вина.

— Неужели вы всерьез думаете, что эти твердолобые старики изменят свои взгляды на государственные дела, увидев ваши красивые глаза?

— Изменить их взгляды — это ваша задача, Роберт. Я могу лишь заставить их выслушать вас. Это будет обед исключительно для джентльменов. Их жены явно не придут в дом, где хозяйка я. Ради вашей репутации я не стану приглашать также Харриет и ее подруг, чтобы они развлекали гостей, иначе ваш дом будут потом называть борделем.

— Это хорошая мысль!

— Поверьте мне. Составьте список гостей. Я заберу его с собой.

— Вы меня пугаете.

Посмеиваясь, она ласково коснулась его руки. Он улыбнулся.

На десерт подали пирожки с малиной, миндальный крем и бренди. К концу этой превосходной трапезы Хоук стал другим человеком. Он потянулся, сытый и довольный, и с трудом подавил зевок.

Белинда нежно взяла его за руку:

— Пойдемте, я приготовила вам сюрприз. Он заинтересованно посмотрел на нее:

— Что за сюрприз?

— Если я расскажу, это уже не будет сюрпризом, верно?

Он взял бокал с бренди и позволил ей увести себя за руку в библиотеку. В камине потрескивали дрова, и жаркое пламя разгоняло необычайный холод этой весенней ночи. Хоук вошел, с любопытством оглядываясь. Что за сюрприз? Настроение у него значительно улучшилось, но голова все еще болела.

— Надеюсь, вы не возражаете, что здесь затопили. Я решила, что погода такая ужасная…

— Превосходно, — пробормотал он нетерпеливо.

— Садитесь в свое кресло, — велела она, пряча руки за спиной.

Сытый и довольный, он опустился в большое кожаное кресло у камина и замер в ожидании. — Откиньте голову и закройте глаза. Он подчинился.

Он услышал ее шаги, потом все стихло. Мгновение спустя до него донеслись первые медленные, нежные звуки фортепьяно. Открыв глаза, он смотрел, как она играет. Очевидно, пока его не было, она велела настроить «Графа».

Сначала он хотел рассердиться на подобное своевольное вмешательство в его жизнь, но возмущение отступило перед удовольствием, когда он узнал начальные такты изящной и сладострастной арии Керубино из «Свадьбы Фигаро».

Это разучивают в пансионах, улыбнувшись, подумал он, глядя, как она внимательно смотрит в ноты. Она не пела, но он знал слова.

Ответь мне, постигший искусство любви,

Что с моим сердцем? Откуда в крови

Это волненье, это желанье,

Жгучее пламя и трепетанье?

То меня в холод бросает, то в жар,

И снова озноб, и снова пожар.

Жду я чего-то, что будет чудесно,

Чего не встречал я, что мне не известно,

О чем я вздыхаю, о чем я мечтаю,

К чему я стремлюсь, от чего убегаю,

Что меня мучит и ночью, и днем.

Тоска и тревога в сердце моем.

Ответь мне, постигший искусство любви,

Что с моим сердцем?

Он смотрел на свою содержанку и наслаждался ее игрой скорее по причине сладостности ее намерений, нежели ее мастерства.

Это был действительно сюрприз. Он закрыл глаза, закинул голову и расслабился.

Жизнь прекрасна.

Игра кончилась, но он не открывал глаз. За его спиной было огромное, темное, полное отзвуков помещение библиотеки, а он сидел у огня в мягком кресле с подголовником, обхватив пальцами бокал с бренди, и ножка бокала посверкивала в его ладони.

— Как ваша головная боль? — спросила Белинда; в темной комнате, огромной и пустой, голос ее звучал нежно и интимно.

— Жива и процветает, — пробормотал он, не двигаясь и не открывая глаз. — Вы играете вполне сносно, мисс Гамильтон.

Он услышал, как она тихонько вздохнула:

— Нашим душам нужна музыка, Роберт, как телам — прикосновения.

Он почувствовал, как она осторожно взяла бокал у него из рук, но ничего не сказал. Она развела в стороны его вытянутые ноги и встала между ними, потом наклонилась, чтобы развязать галстук. Он медленно открыл глаза и посмотрел на нее.

— Господи, что выделаете, мисс Гамильтон? — поинтересовался он с любопытством.

— Устраиваю вас поудобней.

— А-а… — Он снова закрыл глаза, наслаждаясь необыкновенным ощущением, когда ее изящные пальцы развязали аккуратный узел его накрахмаленного галстука, — и вот она уже стащила галстук с его шеи.

Она нежно погладила его по щеке, потом расстегнула верхние пуговицы его жестко накрахмаленной белой рубашки.

— Лучше? — спросила она, медленно проведя рукой по его груди.

Он издал звук, значения которого и сам не понял. Сердце у него сильно билось, глаза были закрыты.

Положив руку ему на плечо, она осторожно обошла вокруг кресла и встала сзади; он, как животное, чувствовал ее присутствие. Его тело пронзила дрожь, когда ее пальцы пробежали по его волосам.

— Господи, что это выделаете, мисс Гамильтон? — снова задал он тот же вопрос.

— Убираю вашу головную боль, дорогой. Расслабьтесь.

Охваченный вожделением, он подчинился, а она ласково гладила его по волосам. Неужели эта девчонка не понимает, как она его искушает?

— Где у вас болит? — прошептала она. — Здесь?

— М-м… — согласился он, когда она прижала большие пальцы к двум точкам в основании черепа. Бел принялась массировать напряженные шейные мускулы до тех пор, пока они постепенно не расслабились.

— Белинда, — наконец проговорил он осторожно, стараясь, чтобы голос его звучал любезно — он боялся, что одного неудачного слова окажется достаточно, чтобы она перестала дарить ему это немыслимое наслаждение, — все эти разговоры сегодня в тюрьме насчет Парижа и того, что вы преподавали в пансионе, — это правда?

Она опустила руки.

— Роберт, дражайший мой, — с легкой насмешкой в голосе пожурила она его, — почему вы считаете, что наше соглашение дает вам право интересоваться подробностями моего прошлого?

— Но ведь речь идет о моей сестре…

— Ну так не бойтесь, я не испортила вашу сестру. Леди Джасинда невредима. Хотя должна заметить, что эта девица склонна к опрометчивым поступкам; смею предположить, как ей не хватает руководящей материнской руки. — Вы уклоняетесь от ответа. — Ну ладно, если хотите знать — некоторое время я преподавала французский, музыку, историю и манеры в пансионе миссис Холл». Это была моя последняя приличная работа перед…

Хоук закрыл глаза и почесал бровь, окончательно запутавшись. Одно дело — когда тебя гладит по голове куртизанка, и совсем другое — когда это делает учительница из пансиона.

— Долф сделал так, что меня уволили, — продолжала она. — Он приходил каждый день в течение месяца, пытаясь увидеться со мной, и в конце концов убедил начальницу, что он мой любовник, то есть что я не целомудренна и не респектабельна и плохо влияю на девиц. Миссис Холл решила, что я представляю собой угрозу для учащихся-, что мое «поведение» повредит нравственному облику учениц, и меня уволили.

— А вы не сказали ей, что Долф лжет?

— Конечно, сказала. Но ведь вы знаете, какой занудой бывает миссис Холл, если вы имели с ней дело. Она беспокоилась из-за престижа своего заведения, и я не хотела, чтобы на репутацию моих учениц легло хотя бы пятнышко еще до того, как они начнут выезжать в свет. Ради них я и отказалась от этой работы — впрочем, без особого сожаления.

— И что же вы сделали?

— Отправилась к Харриет, а потом — к вам.

— А-а… — сказал он, ощутив по легкому изменению ее тона, что ступил на опасную почву.

— А теперь, ваша светлость, не будете ли вы так добры замолчать и наслаждаться массажем? Или мне прекратить его?

Он откинул голову и печально улыбнулся:

— Я не скажу больше ни слова.

Она распоряжалась его телом, которое было точно глина в ее руках. Закрыв глаза, он воображал, что ему хотелось бы с ней сделать. А она осторожно гладила его виски, потом ее пальцы легко пробежали по его лбу и, найдя маленькие впадинки под бровями, нажали на точки, которые теперь тупо и слабо пульсировали.

Потом она остановилась — ровно настолько, чтобы по телу его пробежало как вспышка разочарование из-за того, что она перестала с ним возиться. Он ждал. Мягко проведя костяшками пальцев по обеим сторонам его лица и шеи, она наклонилась над ним и расстегнула еще несколько пуговиц на его рубашке. Потом нежные руки скользнули под рубашку и принялись гладить его голую грудь, изучая и согревая ее.

Потом она поцеловала его в ухо, слегка потеребила языком мочку… и он, испустив тихий стон благодарности, расставил ноги, потому что она обхватила рукой его плоть поверх черных панталон и начала гладить ее.

Возможно, она хотела проверить, станет ли он возражать, но возражать он не мог: он был околдован.

Грудь его вздымалась; он был в нерешительности. Она расстегнула на нем панталоны, и рука ее скользнула внутрь.

— Ах, Роберт! — шепнула она одобрительно, обхватив его гладкий и твердый ствол и нежно лаская его кончиками пальцев.

Он нашел ее губы и поцеловал, дрожа от желания, а она все гладила и гладила его. И вдруг отпустила. И поцелуй прервала. И тогда он открыл глаза, туманные и мерцающие, и посмотрел на нее, потрясенный и огорченный. Не может же она бросить его вот так! Он заплатит, сколько она захочет.

Но она его не бросила, увидел он, испытывая бесстыдную радость, — она просто встала перед ним. Он смотрел на нее, вожделея, удивляясь, понимая, что все-это уже не раз грезилось ему во сне. Она выдержала его взгляд, ее красивое лицо было соблазнительно и холодно, в глазах плескалось желание.

Положив руки на его бедра, она медленно опустилась на колени между его ногами. Он ждал, затаив дыхание; никогда в жизни он не испытывал такого возбуждения. Точно некая прекрасная язычница, исполняющая обряд поклонения божеству, она провела руками по его обнаженной груди, одновременно целуя ее.

Хоук не верил своей удаче. Этого он не просил, этого не покупал; она не обязана это делать, и это означало одно: ей не нужны его деньги — ей нужен он сам.

И тут его изумление сменилось восторгом, потому что губы ее, целуя, скользнули вниз. Она легко и дразняще прошлась языком вокруг его пупка, потом медленно, соблазнительно обхватила губами верхушку его возбужденной плоти. Откинув голову на спинку кресла, он застонал от восхищения и коснулся ее шелковистых волос. Она целовала нежно, ее жаркие легкие руки страстно гладили его.

Тяжело хватая воздух от вожделения, он провел пальцами по ее волосам, опустил голову и смотрел на нее, поглаживая по щеке костяшками пальцев, охваченный бурной, нежной страстью. Зачем он столько времени отказывался от этого, он теперь и сам не понимал.

Наконец она подняла глаза, улыбнулась проказливой улыбкой блудницы — мечтой школяров — и провела языком по всей его длине. Поймав его взгляд горящим понимающим взглядом, она опять наклонила голову и принялась водить языком по его сверхчувствительному кончику.

В ее движениях и широко раскрытых обожающих глазах, когда она поднимала ресницы и взглядывала на него, была какая-то изобретательная наивность, выдававшая отсутствие опыта, но от этого его наслаждение не становилось слабее, а, наоборот, усиливалось. Слишком большое мастерство с ее стороны было бы, пожалуй, неуместно. А так он не мог устоять.

Он не знал, сколько времени прошло; она отодвинулась и встретила его взгляд, пылавший страстью; лицо его выражало яростное, животное возбуждение. Он жаждал задрать ей юбку и усадить на себя верхом прямо в этом кресле. Но она задумала иначе. Она встала на колени, стиснула его бедра, царапая их длинными ногтями.

Внезапно он обхватил ее за шею, привлек к себе и стал целовать с безудержной страстью.

Сквозь эти безумные поцелуи он расслышал ее тихий радостный вздох. Господи, да он мечтал вот так целовать ее в первый же вечер, когда увидел ее у Харриет! Никаких ограничений, никакого самоконтроля. Ему хотелось ласкать ее до тех пор, пока он не растопит последний кристаллик льда, из которого сделан ее надменный фасад, и пока не высвободится ангел, спрятанный за этим фасадом.

Наконец она отодвинулась от него. Он схватил ее за руки.

— Позвольте мне любить вас, — прошептал Хоук. Она покачала головой с легкой, холодной, таинственной улыбкой.

— Просто наслаждайтесь.

У него не было сил протестовать, потому что она снова раскрыла свои сладостные губы и втянула его в себя полностью, слегка задыхаясь от его величины, а потом принялась целовать так, что он понял ее намерения. Он закрыл глаза и сдался.

Много времени не потребовалось. Комнату наполнили его восторженные стоны, и молодая красавица куртизанка отодвинулась и довела его до оргазма горячими нежными пальчиками.

— О Боже, Белинда! — выдохнул он наконец, чувствуя себя полностью опустошенным.

Она поднялась на ноги, взяла его галстук и с понимающей улыбкой бросила ему на живот.

— Теперь вы чувствуете себя лучше, Хоуксклиф?

Он рассмеялся, а она допила его бренди. Потом небрежно взяла испачканный галстук и швырнула в огонь.

Хоук смотрел на нее в потрясенном восхищении, слишком удовлетворенный, чтобы пошевелить хотя бы пальцем.

Какая женщина!

Молча она приблизилась к нему, застегнула на нем панталоны, потом погладила его грудь кончиками пальцев.

Он осторожно обхватил ее запястье и потянул к себе на колени, обняв за талию, чтобы она не могла убежать. Хоук пригладил ее растрепавшиеся волосы и заметил в ее глазах некоторую неуверенность.

— Зачем вы это сделали? — поинтересовался он.

— Затем, что вы в этом нуждались. Вам не понравилось? — спросила она, мгновенно переходя в наступление.

— Конечно, понравилось, — отозвался он с хриплым смешком. — Вы ничего не имели против?

— Не говорите чепухи. С того вечера, как мы с вами познакомились, вы сомневались в моих способностях куртизанки, и я решила, что пора поставить вас на место, — заявила она надменно.

Обнимая ее, Хоук почувствовал, как она напряжена. Он усмехнулся и ласково поцеловал ее в щеку.

— Ну что ж, вы меня убедили, мисс Гамильтон. Можете ставить меня на место всякий раз, когда вам этого захочется.

Она с улыбкой опустила ресницы. Так они и сидели: она — скованная и настороженная, он — удовлетворенный и счастливый, обнимающий ее за талию; в его объятиях она была теплой и удивительной.

— Я все сделала правильно, Роберт? — неуверенно спросила она спустя какое-то время. — Можете сказать мне правду. — Вопрос был так нелеп, что он чуть не расхохотался, но от смеха его удержали ее слова: — Потому что, видите ли, я… я еще никогда не…

Он смотрел на нее в крайнем изумлении.

— Вам не понравилось, — вздохнула она и съежилась под его пристальным взглядом.

— Нет, мой ангел, все было просто замечательно. Идите сюда, — прошептал он, нежно обхватив ее лицо ладонями. Он изгнал ее страхи поцелуями. Она постепенно расслабилась и позволила ему раздвинуть ее губы и коснуться языка. Видит Бог, он ей верит. Но почему она решила наградить этим даром именно его? Целуя ее, он задрожал. В эту минуту она была для него целым миром; он втянул в себя ее дыхание, поймал языком ее крошечный вздох и потерял себя, совершенно загипнотизированный преклонением перед ней, наслаждаясь ее ртом, который поглотил его.

Он поцеловал ее страстно и нежно, чтобы выразить поцелуем мысли, обуревавшие его. Она таяла в объятиях Хоука, отвечая на его поцелуи и пробегая пальцами по черным шелковистым волосам. Он чувствовал, что ее желание расцветает, точно тугой бутон розы, медленно раскрывающийся под яркими солнечными лучами.

Он провел рукой по нежной шее — ему хотелось поцеловать ее там, но он не мог оторваться от этих сладостных губ. Целуя ее рот с нежной настойчивостью, он ласкал светлые волосы и думал: «Господи, девочка, что же ты со мной делаешь?»

Наконец она отодвинулась от него, тяжело дыша. В ее сине-фиолетовых глазах были боль и страдание. Он провел пальцем вниз по изгибу ее шеи.

— Спите со мной. Окажите мне такую любезность…

— Нет. Спокойной ночи, Роберт, мне нужно идти. — Она попыталась вывернуться из его объятий, но он сжал ее крепче, просительно улыбаясь в ответ на ее не очень искренние попытки освободиться.

— Останьтесь, милая. Спите в моих объятиях. Он взял в ладони ее лицо и наклонился, чтобы еще раз поцеловать нежные губы, но она выскользнула из его рук и быстро вышла из библиотеки, шурша юбками.

Дверь за ней тихо закрылась, и Хоук помрачнел. Не пойти ли ему за Бел? Нет, не стоит. Какие бы ни были у нее причины, но она явно не хотела, чтобы к ней сейчас прикасались, а он не желал совершать ошибок. Она знала лучше, чем все известные ему женщины, как держать мужчину на расстоянии, как должен рыцарь карабкаться на ее стены, штурмовать ее крепость, захватить ее башню из слоновой кости. Так размышлял он, чувствуя себя одиноким после ее ухода. Его беспокойный взгляд блуждал по библиотеке и наконец остановился на настроенном фортепьяно; тут ему пришло в голову, что у нее есть другие чувства, которые он может удовлетворить.

«Нашим душам нужна музыка, как телам — прикосновения». Мудрая куртизанка из пансиона, подумал он, грустно улыбаясь.

Сделав над собой огромное усилие, он выбрался из кожаного кресла. Рубашка и жилет были расстегнуты и висели на его голой груди, когда он шел к фортепьяно, разминая пальцы.

Устало сев на банкетку, он поднял крышку. Ощутив странный приступ тоски по той части самого себя, которая давно была утрачена, он осторожно коснулся клавиши, слушая, как одинокий звук тонет в колодце его души. Если она не хочет принять его прикосновение, он подарит ей музыку.

Клавиши из слоновой кости показались ему атласно гладкими. Он медлил, закрыв глаза, отыскивая в памяти самую любимую вещь, которую он знал, и надеясь, ради них обоих, что он все еще в состоянии излить свое сердце при помощи звуков…

Бел переоделась в халат и подошла к туалетному столику из красного дерева.

Этот поцелуй. О Господи!

Дрожащими руками налила она воды в таз и наклонилась, чтобы вымыть лицо перед сном, потерла его, пожалуй, излишне грубо, содрогаясь от слепого отчаяния человека, сражающегося с невидимым врагом.

Она не могла поверить, что сделала это. Как настоящая, закоренелая проститутка, она удовлетворила герцога Хоуксклифа таким способом… и герцог был так… так красив. Так красив в своей покорности, так красив в своем освобождении, так красив с этим светящимся туманом удовлетворения в темных глазах. Она не знала точно, зачем это сделала, но, кажется, ей хотелось проявить свою власть над ним. Пусть он считает ее шлюхой, но поймет при этом, что она в точности знает, как сделать так, чтобы его лицемерный фасад рухнул.

Итак, она соблазнила своего покровителя. Наверное, теперь ее положение избалованной, хорошо оплаченной любовницы упрочилось. Она будет богата. Ему это так понравилось, что он, пожалуй, захочет, чтобы она осталась в качестве его любовницы и после того, как он покончит с Долфом. Но уважать ее он уже не будет. После такого!

Она и сама себя не уважает и, наверное, уже превратилась в настоящую шлюху, поскольку даже не жалеет об этом. Она ощущала его плоть в своих руках, ощущала, какая она сильная, горячая и бархатистая. Ощущала ее вкус. Ощущала, как она отвечает на ее поцелуй, на каждое прикосновение…

Она задалась целью покорить его, а в результате обнаружила ужасающее одиночество собственного сердца, отразившееся в его уязвимом вожделении, — пустоту внутри, алчущую, его силы и нежности. А под конец все вопросы о власти были забыты. Целовать его, угождать ему, дарить ему наслаждение — этого было для нее достаточно, и такое положение было очень опасным.

Роберт. Она вздрогнула, крепко зажмурилась, потому что вода стекала с ее пальцев обратно в таз и удержать ее было невозможно, как и любовь. Она согнулась, держась за живот и стараясь подавить мощную волну страстного вожделения к нему, вызывающего у нее физическую боль.

Он не должен знать об этом. Она не должна этого чувствовать. Куртизанка не может влюбиться, иначе она погибла.

Она добралась до кровати и легла, положив руки на глаза, чтобы удержать подступившие слезы.

И тут снизу донеслись первые ноты, искушающие, вопрошающие, точно первый поцелуй в ту ночь у Харриет. Она слушала затаив дыхание. Музыка звучала все громче, и Бел все сильнее поддавалась ее очарованию. Она слушала, впитывая каждую ноту, как если бы от этого зависела ее жизнь.

Он играл виртуозно. Соната была слишком сложна для нее, она бы не смогла ее исполнить. Это была нежная, мрачная, медленная и величественная музыка, которую мог сочинить только Бетховен. Мало-помалу она поняла, что Роберт разговаривает с ней, только с ней, и тихий радостный смех сорвался с ее губ, а слезы хлынули из глаз, принеся долгожданное освобождение. Впервые таким вот странным способом, отделенная от него половиной дома, эта холодная звезда полусвета наконец позволила мужчине коснуться себя.