Рейс протекал спокойно, гораздо спокойнее, чем в первые часы после старта. Но с каким напряжением и с какой настороженностью приходилось теперь вглядываться в приборы! Не таит ли глубина новые неожиданные опасности, борьба с которыми окажется не под силу экипажу «ПВ-313»?
На экранах локатора как будто сгущались сумерки. Темно-синее поле подергивалось фиолетовыми тенями.
Прошли шестьсот километров, шестьсот пятьдесят, семьсот. Давление перевалило за четырнадцать миллионов атмосфер. Зато температура оставалась почти неизменной.
Биронт спешил, очень спешил, и эта спешка нервировала его. Прежде он решительно восставал против торопливости, ибо считал ее неизбежной причиной ошибок и ложных выводов. Но сейчас его подстегивало непрерывно растущее обилие объектов наблюдения: излучение, превращение атомных частиц, деформация электронных оболочек, соотношение температур и давлений.
Мощность излучения достигла такой величины, что атомист поминутно косился на дозиметры: не проникнет ли радиация сквозь защитные прослойки корпуса? Пока все обстояло благополучно, оболочка надежно прикрывала экипаж от губительного лучевого воздействия. К тому же излучение несколько ослаблялось взаимодействием с магнитоплазменным полем.
Жизнь в корабле приобрела новую, более суровую размеренность. Люди работали, двигались, ни на минуту не забывая о том, что идут навстречу грозной неизвестности. Спали, чутко прислушиваясь. Ели, едва ощущая вкус пищи. Но теперь у них была большая цель и было ощущение движения. Даже мысли об опасности как-то притупились и не наводили прежней тоски. Работу двигателя чувствовали, как биение собственного сердца. Каждый из пятерых слился с подземоходом, принимая на свои плечи давление недр, поеживаясь от прикосновения раскаленного вещества к обшивке корпуса.
К чему только не привыкает человек!
Когда минуло еще четверо долгих суток, а с подземоходом ничего не случилось, стали приходить в себя, спокойнее смотреть в будущее. Только взглянув на глубиномер, тайком друг от друга вздыхали. Корабль все дальше уносил их от семей, от дома, от бурлящей жизни земли. Томительно ныло в груди. Воображение уже не справлялось с тем неизмеримым массивом огненного вещества, которое распростерлось над подземоходом.
Дектярев желал только одного: услышать, что посланные наверх сообщения приняты. Скорюпин не отходил от приемо-передаточной аппаратуры. Но в репродукторе включенного приемника слышен был лишь монотонный шелест. Как Паша ни вслушивался, ему не удавалось различить в нем даже далекого отзвука человеческого голоса.
Лучше всех чувствовал себя Андрей. Он ожил, все время был занят чем-то - проверял автоматику, сверял показания приборов с расчетами. Часто ему хотелось обнаружить серьезную неполадку, такую, для устранения которой потребовались бы все его силы.
Утомившись, Андрей спускался в кабину ученых, садился на пол неподалеку от кресла Дектярева и вслушивался в его разговор с атомистом. За несколько минувших суток он узнал о строении земли и о строении атома больше, чем за все время учения в институте.
Для молодого механика явились откровением такие давно известные науке истины, как возможность превращения протона в нейтрон и наоборот. С искренним недоумением узнал он от Валентина Макаровича о том, что ни электронов, ни позитронов, ни мезонов в ядре не существует и что при разрушении ядра они, так сказать, образуются на лету.
- Из чего?
- Из того, что в учебниках принято называть энергией распада.
Но самым захватывающим из всего слышанного была теория переохлаждения и теория существования антивещества, то есть вещества с отрицательно заряженными ядрами и положительно заряженными электронами.
- Неужели и вы считаете, что такое вещество возможно в природе? - спросил Андрей атомиста, вспомнив о бесконечных диспутах ученых на эту тему.
- Скоро мы получим его в лабораториях, - с уверенностью ответил Биронт. - А пока его более чем достаточно во всех уголках вселенной; может быть, даже под нашими ногами, - после минутного раздумья добавлял он.
- С нами произойдет аннигиляция ?
- Но это процесс быстрый. Мгновенный…
- И, значит, безболезненный, - подсказывал Дектярев.
Николай Николаевич в присутствии Чуракова принимался мечтать о том времени, когда к центру земли двинутся сразу сотни подземоходов. Одновременный замер позволит тогда точно выяснить направление и силу вертикальных течений в базальте. Люди до конца раскроют тайну строения земного шара, а это поможет и в решении проблемы происхождения солнечной системы. Ох, сколько еще предстоит работы!
- На мою долю в этом рейсе выпала лишь крошечная частица всех нерешенных проблем, - признался Дектярев. - Разве под силу нам вдвоем с Валентином Макаровичем охватить взглядом такую массу явлений?
- Немыслимо! Абсолютно немыслимо! - согласился Биронт.
Механик подавил вздох разочарования. Стоит ли ради крупицы открытия жертвовать жизнью? Но присмотрелся к геологу, поглядел на сосредоточенного атомиста и понял: стоит!
Кончалась четвертая неделя пути. Четвертая неделя! А ведь испытание подземохода планировалось всего на двое суток.
Наверху наступил сентябрь. Что сейчас на улице: идет ли затяжной осенний дождь или стоит солнечная погода и воздух пропитан запахом опадающей листвы?
Каждый из пятерых до исступления, до отчаяния мечтал о просторе под высоким небом, о дожде, о звездах. Судьба же неумолимо толкала их вниз… вниз… вниз… в тесные объятия раскаленного, сжатого до металлического состояния вещества.
И на шестые и на седьмые сутки возобновленного движения ничего не случилось. Недра, казалось, сжалились над людьми и расступились, открывая дорогу.
Однажды во время обеда Николай Николаевич застыл с поднесенной ко рту ложкой, в сердцах швырнул ее на стол и обеими руками хлопнул себя по лысине.
- Ах, зангезур-занзибар! - ликующе вырвалось у него. - И как же мы этого сразу не сообразили, Валентин Макарович?
- Что именно?
- Почему бы не случиться, что мы действительно доберемся до центра земли?
- Допустим. А дальше?
Геолог хлопнул себя по коленям и разразился хохотом. Хохотал он громко, заразительно. Взглянув на сосредоточенные лица сотрапезников, которые тоже прекратили обед, хватался за живот.
- Да земля-то круглая, елки-палки! - заорал он. - Нам же не потребуется разворачивать подземоход - дошло до вас это, дубины вы несчастные, или не дошло? Дуй вперед - и никаких гвоздей!
Обитатели подземного корабля ошалело смотрели друг на друга. Биронт поперхнулся и закашлялся, Чураков хлопнул его ладонью по спине. Раскрытые банки с концентратами фруктов - излюбленное кушанье экипажа - остались нетронутыми. Искорка надежды сразу разгорелась ярким пламенем. У Вадима затряслись губы. Скорюпин улыбался счастливой детской улыбкой. Теперь рейс в неизвестность обещал жизнь.
- Все дело во времени, - воодушевлял Николай Николаевич себя и своих товарищей. - Если скорость подземохода сохранится, нам потребуется меньше года, чтобы оказаться на противоположной стороне земного шара.
- Год - чепуха! - закричал Андрей. - Зато какой год!
- Я согласен на два, - Биронт отчаянно жестикулировал. - За это время я закончу теорию переохлаждения. Я преподнесу академии методику практического использования переохлаждения.
- Вот смешно получается в жизни, - Скорюпин никак не мог избавиться от улыбки, - до самого простого никогда сразу не додумаешься. Почему это?
У Вадима лицо прояснилось. Он сразу стал тем прежним Вадимом, каким Андрей привык видеть его в конструкторском бюро - с живыми глазами, порывистый, нетерпеливый.