Третьим обитателем этой же комнаты общежития был Петр Деев. В отличие от Димы и Кости он уже отслужил в армии в десантных частях, имел плечи куда шире, чем у «молчунов», фигуру помощнее. Его квадратное волевое лицо венчал ежик темных жестких волос.

Как могло случиться, что Петя Деев оказался на физмате, оставалось для Димы и Кости загадкой. Учился Петя старательно, но, как говорится, ни шатко, ни валко. Да и когда ему было заниматься учебными делами… Он постоянно отирался среди факультетского начальства. Чтото организовывал, что-то и где-то доставал для хозяйственных нужд университета или профессорского состава, кому-то в чем-то помогал. Видимо, не чужд был и коммерции, поскольку у него, в отличие от Дмитрия и Константина, живших на одну стипендию, всегда водились деньги. На курсе поговаривали, что видели Петю по выходным на вещевом рынке, но чем он там занимался, никто не знал. Кто-то видел его рядом с ректором университета в ректорской «Волге». Кто-то видел его рядом с шофером фургона, перевозившего ящики с бутылками, конечно же, не пустыми.

Да, Петр Деев, не в пример Евдокимову и Кучерняку был натурой чрезвычайно деятельной.

Однако, будучи при деньгах, Петя ни разу не предложил их Диме или Косте. Взаймы он давал, но требовал при этом, чтобы ему назвали день, когда долг будет возвращен. Стоило чуть задержаться с возвратом, и, увы, больше к нему можно было не обращаться. Конечно, Петя мог бы поддержать своих сожителей по комнате иначе, покупая, например, побольше съестного.

Хотя бы перед стипендией. Но Петя покупал продуктов ровно столько, сколько требовалось ему одному.

А уж каким веселым, каким общительным человеком он был на курсе! Любил ободряюще похлопать собеседника по плечу и, похохатывая, произнести свое излюбленное «Не дрейфь, Никита!» (независимо от того, как звали собеседника).

Когда же его пытались изобличить, намекая на теневую сторону его деятельности, лицо у Пети сразу каменело, прижатые к голове уши розовели. Нет, он никогда не выходил из себя. Он спокойно и терпеливо принимался доказывать, как ему трудно живется, как приходится из кожи лезть вон, чтобы купить носки или простенький носовой платок. И тут в красноречии ему не было равных. Ему единственному на курсе удавалось доказывать, что черное — это белое, а белое вовсе не белое, а зеленое.