Крушение старых порядков

После Хосрова Аноширвана сасанидское общество еще более восторгалось героическим прошлым, с его традициями и символикой; но этот старый мир был уже опрокинут восстанием Маздака и реформами самого Хосрова 1. Это не означает, однако, что города, например, стали развиваться в ущерб феодальной сельской округе. Наоборот, после реформ Хосрова дихканы строят по всей империи небольшие замки — центры поместий, но совсем не такие, как былые дворцы царьков и крупной аристократии. Более того, в последние годы правления Сасанидов нет никаких признаков роста городов — тяжелое экономическое положение и постоянные войны не способствовали градостроительству и торговле. Иран, пережив при Хосрове I и Хосрове II период укрепления и централизации государства, накануне падения державы Сасанидов вновь оказался раздробленным, так что, когда Ездигерд III, последний царь царей, потерпел поражение, не нашлось ни крупных феодалов, ни феодального войска, которые могли бы противостоять арабам. Очень может быть, что каждый дихкан ощущал себя Рустамом, а то и парфянским Суреном или Кареном, но эти идеалы прошлого уже не были реальностью. Попытаемся охарактеризовать обстановку и уклад жизни в последний век существования державы Сасанидов.

Значительное увеличение числа монет, обращавшихся при Хосрове I и особенно при Хосрове II, шло параллельно с ростом налогов. Золотые монеты были редки — главным образом праздничные и коммеморативные выпуски, следовавшие весовому стандарту римских ауреусов, но не приведенные в соответствие с господствующей в Персии весовой системой для серебра. Сасанидская драхма имела специфическую форму; эта плоская тонкая монета стала, особенно после Хосрова I, единственным типом серебряного чекана 2. Упорядочение эмиссий путем обозначения дат и монетных дворов показывает, что государство усиливало контроль над чеканом, сделав его гораздо более действенным, чем это было при первых Сасанидах. Сокращение выпуска медной монеты и рост серебряного чекана после Хосрова I свидетельствует о стремлении к централизации экономики и ограничению местной автономии; эта тенденция продолжала действовать и после того, как обозначился политический кризис центральной власти. Однако ни централизация экономики, ни высокий уровень развития торговли и банковского дела (мы знаем о существовании в этот период векселей, чеков и аккредитивов) не позволяют сделать вывод об экономическом процветании позднесасанидской империи. Частые войны и захваты новых территорий порой приносили значительные поступления в государственную казну — военная добыча служила в древности важным источником доходов. Но войны требовали огромных расходов, истощавших страну, и это особенно сказалось в конце правления Сасанидов. У нас нет надежных данных, чтобы определить уровень развития экономики державы в последнее столетие ее существования и — сопоставить его с предшествующими периодами. Несомненно, что экономика Византийской империи после Юстиниана была гораздо более прочной, чем экономика позднесасанидского государства. Роскошь и блеск двора Хосрова II Апарвеза поразили византийцев, когда они при императоре Ираклии захватили и разграбили дворец царя царей; у более поздних мусульманских авторов также приводится много рассказов о сказочных богатствах последних Сасанидов 3, но по этим анекдотам нельзя судить о положении страны. Рост налогов и частые войны, особенно при Хосрове II, подрывали благосостояние купцов и разоряли крестьян. Обнищание народа и сосредоточение огромных богатств в руках царской династии и знати — такова картина этого периода.

После смерти Хосрова II, в последние десятилетия державы, обнаруживается упадок центральной власти. Престолом распоряжается знать, прежде всего крупные военачальники. Оказалось, что реформы, проведенные при Хосрове I, в конечном счете привели к ослаблению власти самого царя. Если раньше знатные роды соперничали между собой, что создавало известное равновесие сил в борьбе царя со знатью, то теперь царю противостояли высшее чиновничество и военная аристократия, посягавшие на трон. Некоторые высшие должности в государственном аппарате были заняты духовенством, хотя, как правило, в канцеляриях служили писцы, а не мобеды или другие лица, имевшие духовный сан 4. В целом сасанидской державой накануне арабского завоевания правил не столько сам царь, сколько военачальники, верхушка духовенства и крупные чиновники, опиравшиеся, в свою очередь, на дихкан, писцов и, конечно, на войско.

В этот период можно заметить более строгое соблюдение сословного (или кастового) деления общества, освященного религией. Особое сословие составляли жрецы; остальные персы были расписаны по другим сословиям — в строгом соответствии с традиционным, идущим от религиозных установлений делением общества на жрецов, воинов, писцов и простой народ. Христиане и последователи других религий составляли особые группы, как и в позднейшей системе «милет» Оттоманской империи 5. Такое членение общества несомненно создавало известную устойчивость и в то же время препятствовало установлению тесных контактов между представителями разных сословий и общей гражданской ответственности подданных державы перед царем или перед членами других «каст». Эта разобщенность ослабляла Иран; она помогла арабам сокрушить державу Сасанидов.

О судьбах зороастрийской религии и церкви в позднесасанидском государстве написано много. Большинство исследований в этой области опирается на несомненно правильные гипотезы, но данные источников, к сожалению, скудны и могут быть истолкованы по-разному. Некоторые ученые выдвинули тезис о господстве северных мобедов, придерживавшихся зерванизма, и о их победе над хербедами — ортодоксальными зороастрийцами — уже в первый период правления Сасанидов. Должен признаться, что я не вижу оснований для такого вывода 6. Зороастрийская церковь при последних Сасанидах более всего заботилась о соблюдении ритуала и религиозных предписаний, однако она, очевидно, не могла не считаться с влиянием гностических учений, прежде всего зерванизма. Зерванизм вполне соответствовал пессимистической философии этой эпохи. Весьма вероятно, что в сасанидском зороастризме существовали секты, но в державе, где государство и церковь шли рука об руку, секты или ереси определялись прежде всего с точки зрения нарушения ортопраксии, следования установленному ритуалу, — отход от догм вероучения мог быть и не замечен.

О роли, которая придавалась ритуалу, можно судить по многим источникам, в том числе по житиям христианских мучеников. Известно много случаев, когда зороастрийцы заставляли пленных христиан есть свежее мясо вместо жертвенного или совершать обряд почитания солнца, после чего их освобождали. Прокопий Кесарийский («О персидской войне», II, 28, 25) сообщает, что персы очень строги в соблюдении обычаев повседневной жизни; он же (I, 11, 35), как и другие авторы, приводит известия о том, что погребальные обряды персов, ранее различавшиеся, свелись теперь к выставлению трупа, после чего очищенные от плоти кости складывались в астоданы (оссуарии), которые погребались 7. Сообщения такого рода свидетельствуют о большом значении, придававшемся ортопраксии в сасанидском Иране. Однако, если обратиться к вероучению, к религиозной теории позднего зороастризма, то столь твердых установлений мы не встретим.

Сообщения мусульманских авторов о зороастрийских сектах в Иране в период после арабского завоевания позволяют предположить, что такие секты существовали и в сасанидское время. Но различия между этими «сектами» — чисто философские или «космологические». Так, Шахристани, писавший в XII в., говорит о секте зерванитов, которые считали Ормизда и Ахримана сыновьями Зрвана, «бесконечного времени», тогда как «маздеисты» придерживались строгого дуализма и не считали, что Ормизд и Ахриман — единоутробные братья. Проблема происхождения злого начала, Ахримана, несомненно вызывала споры в сасанидском зороастризме, как и в других религиях; насколько известно, нет сект, которые различались бы концепцией происхождения зла и противостояли в этом отношении друг другу. Следует, по-видимому, говорить не о сложившихся сектах, а о разных школах мобедов и схоластических спорах между ними; но единственное достоверное разделение зороастрийской церкви выражалось в существовании северной (парфянской) и южной (сасанидской) школ или течений 8.

Народные поверья, равно как и представления, сформировавшиеся еще в странах древнего Востока, сохранялись среди зороастрийцев и в сасанидскую эпоху. Большим авторитетом пользовалась астрология; простой народ верил в магию и демонологию. Такого рода верования дожили в Персии вплоть до настоящего времени, что отмечено многими исследователями 9. Труднее проследить, каковы были судьбы религиозно-философских учений — гностических, теософических, докетических, мессианистских и других течений. Они, несомненно, существовали в сасанидском Иране, многие из них продолжали сохраняться во времена ислама, но течения такого рода находят себе приют в разных религиях, так что трудно нередко установить, имеем ли мы дело с зороастрийским влиянием на ислам или с параллельным развитием. Мы не можем рассматривать здесь связи мистицизма или зороастрийской теософии с более поздним мусульманским суфизмом или философией ишракй Сухраварди и его школы. В работах А. Корбэна показано, что отзвуки идей и символики позднего зороастризма присутствуют в сочинениях некоторых мусульманских авторов 10. В зороастрийской ангелологии А. Корбэн находит аналогии исламским представлениям. Поразительное сходство обнаруживается и в представлениях о спасителе в зороастризме и в исламе (особенно в шиитском исламе) 11. Все это может быть предметом особой книги — о зороастрийской религии. Несомненно, что на поздний зороастризм наложила отпечаток схоластическая философия, возможно и мистицизм, которые отнюдь не являются творениями ислама.

Среди зороастрийских обрядов сасанидского Ирана более всего привлекало внимание иноземцев поклонение огню — целая сеть алтарей огня в державе. Атешкаде, храмы огня, поражали и мусульманских авторов, отметивших большое число этих храмов на территории всей Персии. Некоторые из них представляли собой очень простые сооружения — по существу, купол на четырех столбообразных стенках (чахар так,); другие — и таких было немало — отличались внушительными размерами. Пожертвования на храм огня считались, как и у современных парсов, актом благочестия, и многие храмы носили имена жертвователей. Храмы огня владели обширными землями и другим имуществом, но арабам должна была более всего бросаться в глаза простота их убранства, контрастирующая с позолотой и великолепием христианских церквей.

Начиная с ахеменидских времен поклонение огню совершалось обычно либо под открытым небом, на вершине холма или на платформе, либо в закрытом помещении храма; чахар так сасанидской эпохи был, видимо, своеобразным компромиссом. Ритуал и обряды зороастрийской государственной церкви отличались строгой регламентацией, что обусловило и шаблон в храмовой архитектуре 12. Тем не менее сеть храмов огня была наиболее примечательной особенностью церкви; источники могут показать, что эта сеть имела иерархическую структуру, подобную иерархии духовенства и чиновничества. Мы уже отмечали, что каждый царь имел свой огонь; кроме того, существовало по крайней мере три великих огня, связанных с тремя сословиями или кастами, известными уже в глубокой древности — огонь Фарнбаг для жрецов, огонь Гушнасп для воинов и огонь Бурзен Михр для крестьян и простого народа. Нет упоминаний о специальном огне для сословия писцов, то есть чиновников, лекарей, поэтов и т. д.; не исключено, что строгое распределение огней по сословиям существовало лишь в теории, но не имело практического значения для обрядов, ритуала почитания и попечительства над разными огнями, равно как и для облика храмов и других сооружений. Огни Варахрана (Бахрама) были наиболее распространенными и составляли основу сети храмов огня; они соответствовали, очевидно, главным огням провинций державы. Ниже их в иерархии огней шли огни городов, затем огни деревень и, наконец, огни каждого отдельного дома. Существовал строго установленный ритуал обновления, через, определенное время, всех огней: домашний огонь вновь зажигался от городского, последний — от огня Бахрама; эти правила, как и обряды очищения, должны были соблюдаться зороастрийцами неукоснительно 13. Многочисленные ограничения и запреты позднесасанидского зороастризма, известные из пехлевийских книг, рисуют нам религию, которая гораздо больше была озабочена обрядами и ритуалом, чем вероучением,— чисто внешнее единство культа, сходное в этом отношении с регламентацией кастового общества Индии или мандаринства в Китае.

К концу правления Сасанидов зороастрийская церковь вынуждена была сама отстаивать свое существование — государство, с которым она была так тесно связана, пришло в упадок. Не только внутренние причины ослабляли религию; на нее наступали и внешние силы. Манихейство, так и не задушенное окончательно мобедами, получило новых приверженцев, особенно в Средней Азии. Еще более внушительным было распространение христианства. Несторианская церковь имела епископства по всей стране, и источники полны рассказов о персах, которые занимали видное положение, но перешли в христианство и даже приняли мучения за новую веру. В последнее столетие правления Сасанидов заметен рост монофизитского христианства, в основном за счет несторианства. В целом христианство в Иране усилилось настолько, что могло бы, как считают некоторые, прийти на смену зороастризму, и лишь арабское завоевание помешало этому. Положение государственной церкви Персии в конце сасанидской эпохи было далеко не столь прочным, как несколькими столетиями раньше. Быстрые победы арабов могут показаться неожиданными, но с точки зрения религиозной успех ислама не выглядит столь поразительным, как об этом иногда пишут.

Сасанидская империя не смогла оказать серьезного сопротивления арабам прежде всего потому, что она была подорвана внутренними распрями, неудачными войнами с Византией и кризисом экономики и системы управления. Трудности начались уже при Хосрове II и неизмеримо возросли после его гибели. Хосров II Апарвез вступил на престол в 590 или 591 г. с помощью византийских отрядов, посланных императором Маврикием, чтобы поддержать Хосрова против узурпатора Бахрама Чубина; последнему, несколько неожиданно, уделено много внимания в персидском фольклоре и даже в мессианистской эсхатологии. Прошло 12 лет, и смерть Маврикия от руки Фоки дала возможность Хосрову начать военные действия против Византии. Сопротивление Византийской империи было ослаблено внутренними распрями, и сасанидские войска довольно быстро захватили Антиохию, Иерусалим и, наконец, Александрию — персы снова восстановили границы империи Ахеменидов. Когда персидские отряды появились под Константинополем, казалось, что Иран должен повергнуть своего давнего врага. Но очень скоро роли переменились.

Новый византийский император Ираклий проплыл с войском по Черному морю на восток, и пока персидская армия находилась на азиатском берегу Босфора, высадился на Кавказском побережье, прошел по Армении и Азербайджану и ударил в самое сердце державы Сасанидов. Этот удивительный военный поход неоднократно исследовался учеными, но подробности продвижения Ираклия остаются неясными 14. Он захватил Ганзак (Шиз), важный религиозный центр в Азербайджане; персы были разгромлены. В 628 г. Ираклий овладел резиденцией царя царей в Дастагирде, около Ктесифона, но Хосров все еще отказывался от заключения мира. Персидские военачальники восстали, Хосров был схвачен и убит в тюрьме. Его сын и преемник Кавад II сидел на троне только шесть месяцев и умер — не то от яда, не то от болезни.

Теперь цари царей менялись по нескольку раз в год. В их числе были и полководец, захвативший Иерусалим,— Шахрвараз, «вепрь государства», убитый после нескольких месяцев царствования, и две принцессы — Боран и Азармидухт. После нескольких лет междоусобных войн и многочисленных убийств знатью был возведен на трон последний Сасанид. Юный принц, внук Хосрова II, Ездигерд III во многом напоминал последнего Ахеменида; если бы он располагал большим временем, он мог бы, возможно, спасти Персию от нашествия арабов. Но было поздно: арабы, уже объединившиеся под знаменем ислама, готовились начать завоевание сасанидской и Византийской империй.

Notes:

Подлинные события и для этого периода в источниках нередко трудно отделить от легенд; мессианистские и апокалиптические черты позднесасанидской литературы рассматривались исследователями, см. последнюю работу в этой области: К. Czegledy, Bahrain Chobln and the Persian apocalyptic literature,— AOASH, t. 8, 1958, стр. 21—43.

Позднее эти монеты известны как дирхемы. Происхождение греческого слова drakhme не вполне ясно; возможно, что первоначальное его значение — «горсть». Вес сасанидской драхмы составлял от 3,65 до 3,94 г. Медные монеты следовали серебряному стандарту.

См. данные источников у: А. Сhгistепsеn, L’Iran, стр. 453—455; 464—469. Пехлевийское сочинение «Царь Хосров и его паж» (The Pahlavi text «King Husrav and his boy», publ. by J. M. Unvala, Paris, 1917) рассказывает об успехах пажа при дворе Хосрова II (паж происходил из округа Erari Vinard Kavad, букв. «Кавад привел в порядок Иран», к северу от Исфахана). Здесь подробно описаны качества, которые украшают знатного юношу, получившего хорошее воспитание, но для историка не менее важны и другие свидетельства изысканности нравов и богатства знати, содержащиеся в этом сочинении.

Так, например, в сирийском житии мученика Мар Абы упомянут некий Кардаг, носивший титул anibad, «глава церемониала», один из духовных зороастрийских вельмож при Ездигерде I. Известны и другие князья церкви, занимавшие важные посты в административном аппарате, хотя сведений такого рода немного. Гражданские чиновники, в том числе сборщики податей и писцы, составляли особое сословие или касту. См.: М. Sprengling, From Persian to Arabic,— AJSL, vol. LVI, 1939, стр. 190, 196.

Сведения об иерархии зороастрийских жрецов и христианского духовенства сасанидского Ирана можно найти, например, в житии Мар Абы, см.: О. Braun, Ausgewahlte Akten, стр. 212, 231. Деление общества на четыре сословия хорошо известно по Масуди и другим мусульманским авторам; ср Е. Benveniste, Les classes sociales c(ans ]a tradition avestique,— JA, t. CCXXI, 1932, стр. 117.

Ср.: G. Widengren, Stand und Aufgaben der iranischen Religionsge- schichte,— «Numen», Bd II, 1956, стр. 144.

Спорным остается вопрос о том, насколько строго были регламентированы погребальные обряды в зороастризме. Я полагаю (это, конечно, не более чем гипотеза), что выставление трупов на съедение хищным зверям и птицам и последующее помещение костей в оссуарии — обычай, который пришел из Средней Азии, был воспринят мобедами Ирана и превращен в религиозную норму. Более ранние, досасанидские типы погребений известны для Месопотамии и Западного Ирана. О правомерности такой гипотезы свидетельствуют не только сообщения письменных источников, но и археологические данные — в Средней Азии обнаружено намного больше оссуариев, чем на территории Иранского плато, причем они относятся и к более раннему времени. Отчеты об археологических работах в Средней Азии содержат, как правило, сведения о находках оссуариев. Судя по сообщениям Геродота и других авторов, практика выставления трупов была известна магам уже в глубокой древности — так поступали маги в Мидии. Однако в целом предстоит еще выяснить связи погребальных обрядов магов Западного Ирана и населения Средней Азии.

См. дискуссию по этому поводу: М. Mole, Le probleme zurvanite,— JA, t. CCXLVII, 1959, стр. 431—469; R. N. Frye, Zurvanism again, стр. 63—73 (здесь же ссылки на другие работы).

Современные обряды, связанные с празднованием Ноуруза (Нового года), такие, как почитание огня, и многие другие народные обычаи и поверья восходят к доисламскому периоду. Они могут свидетельствовать о влиянии, которое оказывала зороастрийская религия на повседневный быт иранцев не только при Сасанидах, но и в более позднее время. Обширная мессианистская и апокалиптическая литература на пехлеви, а затем и на новоперсидском языке указывает на популярность мессианства в конце сасанидской эпохи. Одним из наиболее известных героев-спасителей был Вахрам-и Варджаванд, легендарный прототип Бахрама Чубина, прославившийся своими рыцарскими подвигами. Сходное явление — отождествление народных героев с божьими посланниками — мы находим и позже, во времена ислама; достаточно упомянуть о наиболее знаменитом из них — Абу Муслиме, герое многих сказаний и апокалиптических произведений. Можно надеяться, что найдется ученый, который напишет детальное исследование о «посланниках божьих» в истории Ирана, начиная с древнейших времен.

См. особенно: Н. Corbin, Les motifs zoroastriens dans la philosophic de Sohrawardi Chaykh al-Ichraq. Tdhdran, 1946; Le temps cyclique dans le mazdeisme’ et dans l’ismaelisme,— «Eranos-Jahrbuch», t. XX, Zurich, 1952 стр. 149—217.

H. Corbin, Terre celeste et Corps de Resurrection de l’lran mazdeen a l’lran Shf’itc, Paris, 1961, стр. 15.

К. Erdmann, Das iranische Feuerheiligtum, Leipzig, 1941, стр. 32, 62. t[Cp. также: К. Sсhippmann, Die Entwicklung der iranischen Feuerhei- ligtums,— ZDMG, Supplement I: XVII. Deutscher Orientalistentag, Vortrage, Teil 3, Wiesbaden, , 1969, стр. ‘1021—1031; G. Gгоpp, Die Funktion des Feuertempels der Zoroastrier,— AMI, N. F., Bd 2, Berlin, 1969, стр. 139—146.]

К. Егdmann, Das iranische Feuerheiligtum, стр. 43.

См.: V. Minorsky, Roman and Byzantine campaigns in Atropatene,— 326 BSOAS, vol. XI, 1945, стр. 248 (с литературой).

 

Ислам против Ирана

Арабы Аравийского полуострова установили связь с Месопотамией и Египтом очень давно — более чем за тысячелетие до Мухаммада. Высокоразвитая и процветающая цивилизация Южной Аравии погибла ко времени Александра Македонского.

О Южной Аравии, несмотря на надписи и археологические памятники, известно немногое; но еще меньше мы знаем о Северной Аравии до возвышения набатеев, которые, распространившись в эллинистическую эпоху на север, поселились в Трансиордании и Северной Аравии и захватили в свои руки торговлю между Аравией и Восточным Средиземноморьем. Набатеи были оседлым народом и оставили много превосходных памятников, в том числе и город из красного камня — Петра, посещаемый туристами в наши дни. Государство набатеев процветало и в римский период; их купцы заходили далеко на запад. Около 106 г. Траян уничтожил Набатейское царство. Такую же роль, как набатеи на севере, в Южной Аравии играли химьяриты, но после падения Набатейского царства торговля заглохла; в Аравии, стали господствовать бедуины. Города опустели или пришли в упадок, так что период IV—VII вв.— мрачное время в Аравии.

В области «Серпа Плодородия» арабы проникли еще до н. э.

В Эдессе ими было основано царство, которым вплоть до возвышения Сасанидов правили арабские государи из династии Абгаров. Арабские княжества существовали также в Хатре, в Пальмире и в других местах. Но самыми известными из арабских владений были царство Гассанидов в Сирийской пустыне, зависевшее от Византийской империи, и царство Лахмидов, со столицей в ал-Хире на Евфрате. Эти царства были созданы арабскими оседлыми племенами. В государстве Гассанидов широкое распространение получило монофизитское христианство; Лахмиды в большинстве были последователями несторианства. Эти два буферных государства в течение долгого времени хорошо служили Византийской и сасанидской империям. В начале VII в. Хосров II свергнул лахмидского царя Нумана (602 г.) и положил конец династии; Гассаниды также пали во время персидского нашествия при Хосрове II 1. Войны между Гассанидами и Лахмидами известны не только по византийским источникам, но и из арабской поэзии. Столкновения бывали часто яростными и жестокими. Ликвидация буферных царств открыла путь для прямых нападений бедуинов Аравии на Византию и Иран.

Первое представление о силе объединенных арабских племен персы получили около 611 г. в битве при Зу-Каре (между позднейшими Куфой и Васитом), в которой сасанидское войско было полностью разгромлено бедуинами. Арабские поэты воспели эту победу во многих стихах. Отныне кочевники арабы, объединенные новым религиозным рвением, стали непобедимыми. Ход последующих событий хорошо известен; драматическая внезапность восхождения ислама на небосвод истории поразительна. Достаточно только перечислить даты и сражения, чтобы показать темпы арабского завоевания. Город ал-Хира сдался воинам ислама в 633 г., но только после того, как Сирия была повержена арабами, главные силы бедуинов обрушились на Иран. В мае 637 г. сасанидская армия была уничтожена, а персидский главнокомандующий Рустам погиб в битве при Кадисии. Вскоре арабы захватили Ктесифон. Второе столкновение — при Джалуле, в конце того же года,— также закончилось разгромом персов, и Ирак (равнинная часть) покорился новым завоевателям. В 642 г. битва при Нихавенде окончательно решила судьбу Сасанидов — арабы были в центре Эраншахра. В следующем году пал Хамадан, и победители превратили его в базу для последующих походов на север — в Азербайджан, на юг — в Исфахан и на юго-восток — в Керман. Мусульманские армии не остановились в пустынях Центрального Ирана и продвигались далее на восток, в Хорасан. Создание Омейядского халифата и история ислама остаются за рамками нашей книги, но перемены, которые произошли в Персии после арабского завоевания, составляют часть истории древнего наследия этой страны, и мы должны рассмотреть их.

Ездигерд, подобно тому как это сделал тысячелетием раньше последний Дарий, бежал от завоевателей в Хорасан и, как и Дарий, был умерщвлен своими сторонниками. Это произошло в Мерве в 661 г. С его смертью сасанидская держава лишилась центральной власти; местные князья и наместники оказались перед лицом арабских завоевателей. В мусульманских источниках сообщается о принятии ислама многими дихканами и другими предводителями персов, но массовое обращение в ислам началось гораздо позже — в период завоевания еще не существовало причин для перехода в новую веру. Арабы вначале заключали договоры с каждым захваченным городом или округом, управлявшимися городскими старейшинами или феодальным владетелем; главным для завоевателей было не обращение в ислам, а военная добыча. Исчезновение верхушки государственной и духовной иерархии создало вакуум, заполнявшийся арабскими завоевателями очень медленно. Переход управления от персов к арабам происходил постепенно и не сопровождался поначалу большими реформами. Вместо Ктесифона официальной столицей стала Медина, затем — Дамаск, но Персия управлялась местными чиновниками, как это было при Сасанидах. Арабы сохранили некоторые институты сасанидской бюрократии, но атрибуты верховной имперской власти были уничтожены. То, что уцелело в системе государственного устройства и административного деления, стало достоянием халифата, но это произошло только при Аббасидах, через столетие после завоевания арабами Ирана. В период правления Омейядов (около 660—750 гг.) в Иране можно заметить весьма характерную особенность — упрочение авторитета местных властей и, соответственно, ослабление связей между отдельными областями. Однако со временем для персов становилась все более очевидной необходимость сотрудничества с завоевателями, это стимулировало обращение в ислам в первую очередь дихканов, которые принимали новую веру главным образом из политических соображений.

Система взимания налогов на местах и структура иранского общества оставались в основном прежними. Изменилась обстановка в городах, где завоеватели разместили свои гарнизоны, так что воины-чужеземцы влились в состав городского населения. Главные перемены произошли позднее, когда арабы начали создавать новую организацию власти на имперской основе и реформировали систему административного управления и делопроизводства. Но пока этого не произошло, писцы и местные чиновники трудились так же, как они делали это при Сасанидах, — они составляли документы и вручали собранные налоги новым правителям.

В 696 г. халиф Абд ал-Малик счел недопустимым, чтобы делопроизводство велось на греческом языке и на пехлеви.

В следующем году арабский был введен в качестве языка канцелярии повсюду, кроме Хорасана, где это произошло лишь около 741 г. Писцы не имели оснований радоваться этой реформе, но большинство из них сумело, очевидно, довольно хорошо приспособиться к новым условиям; из них и вышли люди, занимавшиеся переводами с греческого, сирийского и пехлеви на арабский.

Роль персов в истории арабской литературы и особенно в филологии и грамматике слишком хорошо известна, чтобы ее описывать еще раз. Наиболее ранние арабские грамматики были составлены персами, например Сибавейхом. Указом 741 г. предписывалось не только вести делопроизводство в Хорасане на арабском языке, но и допускать к работе в канцелярии только мусульман — еще одна мера, послужившая причиной переходов в ислам 2. Классический арабский стал lingua franca, а также языком новой религии. Персы поступали так же, как и раньше, когда они усваивали греческий и арамейский языки. Отныне тот, кто учился читать и писать, изучал арабский, а пехлеви оставался языком только зороастрийского жречества. Персы, конечно, продолжали говорить по-персидски, но многие из них владели и арабским языком. При последних Сасанидах среднеперсидский койне не только распространился по всей территории государства, но стал известен и за пределами империи, в Средней Азии и в нынешнем Афганистане. Арабские завоеватели в сношениях со своими иранскими подданными пользовались этим койне наряду с арабским языком. Мне представляется, что арабы сами способствовали продвижению персидского языка на восток, что вело к вытеснению местных языков (например, согдийского) и диалектов. В распространении персидского языка на территории Средней Азии известную роль должны были играть и беженцы из Ирана. Этот койне был, несомненно, прямым предком новоперсидского языка, о котором речь пойдет ниже.

После арабского завоевания и внедрения ислама в Иране сохранилось не только деление общества на четыре сословия (как. это известно из источников, например из «АхлаХ-и Насирй» На- сир ад-Дина Туси); структура городов также осталась в основном прежней, с отдельными кварталами христианских, иудейских и других общин. Роли, однако переменились; власть перешла к мусульманам, и зороастрийцам пришлось селиться в «гетто». Примечательно, что с приходом ислама составление и переписка пехлевийских книг и другая деятельность зороастрийского жречества проходили больше в сельских местностях, чем в городах 3. Это совпадает с общим ростом сельской автономии в Иране раннемусульманского периода, когда децентрализация стала особенно заметной.

При исламе не только продолжала действовать налоговая система сасанидского Ирана, но и прежняя сасанидская монета чеканилась арабскими наместниками халифа — появились лишь арабские надписи рядом с изображениями алтаря огня. Но и позднее, когда стали выпускаться мусульманские монеты и была установлена новая система налогов, они во многом продолжали следовать сасанидским образцам. Если можно спорить о том, являются ли слова везир («министр») и диван («канцелярия») персидскими по происхождению, то сами эти институты были — во всяком случае, при Аббасидах — сасанидскими по духу. Да и где в другом месте могли халифы найти образцы для структуры и церемониала их дворов? Арабы завоевали некоторые области Византийской империи, но в Иране они стали хозяевами всей державы, со всеми ее имперскими традициями. Соединение государства и церкви, отнюдь не отвергаемое в исламе, имело превосходный образец в сасанидской державе; развернутое изложение этой идеи содержится в новоперсидских «Книгах советов» (Андарз-наме), восходящих к сасанидским сочинениям. Перечень сасанидских влияний на всех этапах развития мусульманской культуры и цивилизации слишком длинен, чтобы можно было привести его здесь.

Многие дихканы стали мусульманами, но именно они сохраняли старые традиции и эпическую литературу Ирана. Они были покровителями искусства и устной поэзии, и обычаи их оставались персидскими. Дихканы удержали свои позиции и положение в обществе, так что ислам не лег на них тяжким грузом. В период Омейядского халифата персы-мусульмане считались клиентами (мавалй) арабских родов и племен. Аббасидское движение покончило не только с господством арабских племен, но и с разделением мусульман на арабов и их клиентов. Нет необходимости повторять ставшее шаблонным противопоставление арабского царства Омейядов персидской державе Аббасидов. Аббасиды не решили проблем, которые нес в себе «арабский» ислам, но при них созрели условия для больших перемен в мусульманской культуре; эти перемены превратили ислам в нечто большее, чем только арабская религия и арабский образ жизни. В то время, когда ислам становился международной религией и культурой, персы шлифовали свой язык, подготовляя его к роли языка письменной литературы, и обогащали традиции мусульманской культуры. Случилось так, что персы сыграли ведущую роль и в расширении основ мусульманской культуры, и в новоперсидском Ренессансе.

При Аббасидах существовало литературное (в широком смысле) движение, именуемое шу’убийя — «националистическое» течение. Существует несколько мнений относительно характера шу’убийи. Одни считают, что это было чисто литературное течение, а не широкое народное движение; по мнению других исследователей, шу’убийя имела большое значение для всего общества, она должна была решить судьбы всей мусульманской культуры 4. Мне кажется, что при решении этой проблемы мы должны отказаться от некоторых ошибочных утверждений. Так, широко распространено мнение, что поэты-«филоперсы» пытались разрушить здание ислама, вводя в мусульманскую культуру идеи, традиции и обычаи иранской цивилизации или насыщая персидскими словами арабский язык. Во времена Аббасидов вопрос стоял иначе: не ислам или Иран, а скорее персизованный, космополитический ислам или узкоарабский ислам. «Филоперсы», боровшиеся за обогащение и расширение ислама, понимали знамение времени, они шли в авангарде и видели будущее, тогда как те, кто отстаивал чистоту арабского ислама, защищали провинциальную ограниченность мусульманской культуры и тем самым не понимали ни духа ислама, ни предначертанной ему судьбы. X. А. Р. Гибб тонко заметил, что на карту была поставлена способность мусульманского общества при Аббасидах «стать новым воплощением древней персо-арамейской культуры, в котором растворятся арабские и исламские начала, или же создать культуру, в которой персо-арамейский вклад окажется подчиненным арабской традиции и духу ислама» 5. Для Персии такой дилеммы не существовало, для нее выбор первого пути был очевиден, но для тех областей халифата, где население говорило на арабском языке, предпочтение отдавалось второму пути.

Признаком разделения мусульманского мира на эти два лагеря, как мне кажется, был подъем новоперсидского языка в X в. и упадок классического арабского примерно в это же время. Арабский разговорный язык отдалился от классического настолько, что даже ученые-грамматики не говорили на классическом языке, а простой народ давно пользовался диалектами 6. Так созревали условия для становления новоперсидской литературы.

Но прежде чем обратиться к новоперсидскому Ренессансу, полезно рассмотреть некоторые этнические и религиозные проблемы омейядского и раннеаббасидского периодов.

Notes:

Q. Rot list ein, Die Dynastie der Lahmiden in a!-Hira, Berlin, 1899, стр. 119. Лахмидский царь Амр впервые упоминается в надписи из Пайкули времени Марсе. См. также: Т. Noldeke, Die ghassanischen Ftirsten aus dem Hausc Qafna’s, Berlin, 1887.

Подробности и сведения источников см.: М. Sprengling, From Persian to Arabic, стр. 214.

J. Tavadia, Zur Pflege des iranischen Schrifttums,— ZDMG, Bd 98. 1944, стр. 337.

О первой точке зрения см.: В. Sрulег, Die Selbstbehauptung des iranischen Volkstums im friihen Islam,— «Die Welt als Geschichte», Bd X, 1950, стр. 189; I. Goldziher, Mohammedanische Studien, I, Halle, 1889, стр. 155. О второй концепции см.: Н. A. R. Gib b, The social significance of the Shu *ubiyya,— «Studia Orientalia Ioanni Pedersen», Copenhagen, 1954, стр. 105—114.

H. A. R. Gibb, The social significance, стр. 108.

См. об этом: J. Fuck, Arabiya, Berlin, 1950, стр. 78.

 

Обстановка в Средней Азии

Арабы называли Среднюю Азию та wara’1-nahr — «то, что за рекой» (Амударьей). Это отражает сасанидскую традицию — Мерв был военным форпостом на границах Сасанидов и остался таким для арабов. Среднеазиатские области не находились под властью персов, они управлялись многочисленными местными князьями. Некоторые владения, располагавшиеся на территории современного Афганистана, выплачивали, по-видимому, дань сасанидским монархам. Самым значительным народом, жившим «за рекой», были согдийцы, установившие торговые связи с Китаем по крайней мере за пятьсот лет до арабского завоевания. Крупнейшим городом Согда был Самарканд; согдийские купцы и колонисты проникали далеко за пределы своей родины — мы находим их и в Монголии, и в Мерве 1. Из сообщений Менандра Протектора известно, что согдийцы входили в состав посольств, которые тюрки отправляли в Византию, и что согдийцы славились своей предприимчивостью в торговле. О их роли в распространении иранской культуры среди тюрок свидетельствуют согдийские слова в древнетюркском языке, манихейство, которое принесли кочевникам согдийцы, и другие факты.

Согдийские документы и археологические данные подтверждают сведения арабских авторов о политической раздробленности Средней Азии 2. В среднеазиатских городах-государствах сохранялись дворы и образ жизни, во многом напоминающие век иранского эпоса,— своеобразный расцвет рыцарства. В Армении героическая традиция гусанов (менестрелей) была почти уничтожена христианством, в Иране исчезновению сказителей эпоса способствовала государственная сасанидская церковь. Но в Средней Азии во владениях мелких князьков продолжало существовать, если не процветать, феодальное рыцарское общество. Восточный Иран стал прибежищем древних традиций, давших почву Фирдоуси и его «Шах-наме».

Арабы, завоевывая эти мелкие владения в Средней Азии, руководствовались принципом «разделяй и властвуй». Они искусно использовали соперничество и междоусобную борьбу местных правителей и приложили немало сил, чтобы ослабить союз тюрок с согдийцами. В армии Кутейбы ибн Муслима, знаменитого арабского полководца (умер в 715 г.), было много персов-клиентов, осевших вместе с арабами в Бухаре, Самарканде и других городах. Эти принявшие ислам персы, как и персы-немусульмане, которые после крушения сасанидской державы искали спасения от арабов в Средней Азии, составили значительный слой персоязычного населения в среднеазиатских городах; за два столетия новоперсидский язык в этих городах вытеснил согдийские диалекты 3. В Хорезме, согласно ал-Бируни, Кутейба уничтожил людей, знавших древний хорезмийский язык, литературу и предания. Сообщения ал-Бируни, хорезмийца по происхождению, могут быть уточнены благодаря 140 документам на коже и дереве, которые найдены С. П. Толстовым; хорезмийское письмо этих документов различно по степени курсивности на фрагментах кож представлен развитой курсив, тогда как на деревянных дощечках начертания букв кажутся более архаичными 4. Хорезмийцы и до и после прихода ислама играли такую же роль в торговле с Южной Россией и бассейном Волги, как согдийцы в торговле с Китаем.

Эфталитские князья к югу от Амударьи также ощутили гнет арабского владычества. Древний Балх (или — на какое-то время — соседний с ним город Барукан) стал центром арабской военной власти в этой области. В результате арабского завоевания эфталиты в районах к северу от Гиндукуша оказались тесно связанными с согдийцами, а к югу от Гиндукуша — с Секстаном. Горная область в центре Афганистана в рассматриваемый период была индийской по культуре и, видимо, по преобладающему этносу; она славилась буддийскими святынями Бамиана, а правители Кабула (индийская династия Шахи) возводили свой род к кушанам. Эфталиты на севере также следовали кушанским традициям. Они продолжали употреблять греческий алфавит, приспособленный к иранскому языку Бактрии еще, по-видимому, в правление Канишки. Эфталиты сохранили от своих предшественников кушан многое и в административном устройстве, и в титулатуре, и в придворном ритуале. Титул kanUrang «страж границы», кушанский по происхождению, был воспринят и эфталитами, и Сасанидами. В период арабского завоевания известен канаранг Туса; у арабских географов встречаются и другие местные названия правителей и должностных лиц. Арабы заключали соглашения с местными купцами и торговыми агентами и сами принимали участие в торговых и других деловых операциях; многие события, происшедшие в Хорасане и в Средней Азии при последних Омейядах и в раннеаббасидский период, можно понять, скорее, как результат столкновений экономических интересов, а не как соперничество между представителями разных арабских племен в гарнизонных отрядах. Аббасидское восстание было не только политическим и религиозным движением; оно преследовало и экономические цели. Многие сторонники Абу Муслима — и из числа местных жителей, и из арабов — примкнули к нему не только по политическим мотивам, но и из-за недовольства экономической политикой Омейядов. Торговля между Ближним Востоком и Китаем имела большое значение для многочисленных согдийских и эфталитских купцов, и от халифата ждали содействия и поддержки этой торговле. Мы не можем здесь детально рассмотреть многие стороны истории халифата; надо надеяться, что экономика и хозяйственная жизнь, которым ученые уделяли мало внимания, станут предметом дальнейших исследований.

Из источников известно, что существовало серьезное противодействие арабской власти. Мы знаем о многих восстаниях, но они были разрозненными и сводились обычно к истреблению арабских гарнизонов в отдельных городах или к их изгнанию. Вторжения тюргешей, преемников Западного Тюркского каганата в Средней Азии, и коалиции местных князей создавали большие осложнения для войск халифата, но о религиозных или массовых народных движениях в Средней Азии при первых халифах и при Омейядах почти ничего неизвестно. Местные владетели шли на службу к завоевателям, арабское владычество не казалось им страшным, хотя и известны случаи притеснения местных жителей арабскими наместниками 5. Средняя Азия была окраиной мусульманского мира, так что здесь могли найти убежище все, кто восставал против политики халифов,— и иранцы, и арабы.

Успех аббасидского переворота вызвал ряд народных религиозных движений в Хорасане и в Средней Азии, столь же опасных для ислама и государства, как и для ортодоксальной зороастрийской общины, которая к этому времени успела нормализовать свои отношения с арабской администрацией. Первое из таких движений, возникшее в восточном Хорасане около 746 г., возглавил Бихафрид; он провозгласил себя новым зороастрийским пророком, но проповедовал отказ от многих обычаев и обрядов зороастризма, таких, как кровнородственные браки и чтение молитв 6. Зороастрийская религиозная верхушка убедила Абу Муслима, аббасидского лидера в Хорасане, убить Бихафрида, что он и сделал около 749 г. Хотя последователи Бихафрида приняли, видимо, некоторые мусульманские обычаи, их ненавидели и мусульмане, и правоверные зороастрийцы. Тем не менее приверженцев этого движения можно найти и много лет спустя после гибели Бихафрида.

Другая фигура такого рода — Сунбад, сторонник Абу Муслима, выступивший после его смерти в Хорасане. Сунбад, по-видимому, провозгласил Абу Муслима тайным мессией, но точно определить, в чем состояла его религиозная проповедь, мы не можем. Сунбад был убит вскоре после того, как поднял мятеж. В Средней Азии разразилось новое восстание, во главе которого встал Исхак, по прозвищу «тюрк», также проповедовавший веру в Абу Муслима; Исхак погиб около 758 г. Его дело и дело Бихафрида продолжил в районе Герата и в восточном Хорасане ересиарх Устадсис; он был захвачен воинами халифа и казнен в 768 г. Затем последовало самое значительное из религиозных движений — восстание Муканны, происходившего из окрестностей Мерва. Согласно его учению, божественный дух переселяется от одного пророка к другому, так что после Абу Муслима этот дух воплотился в самом Муканне. Это движение имело большой успех в Средней Азии, оно продолжалось и после гибели Муканны (около 785 г.). Некоторые авторы рассматривают восстание Муканны как новое проявление маздакизма.

Известно и о других религиозных выступлениях; примечательно, что все они происходили в Хорасане или в Мавераннахре; в Фарсе и в других областях Западного Ирана, как можно судить по источникам, таких движений не было. Восточный Иран и Средняя Азия были гораздо больше предрасположены к недовольству и ересям, чем Западный Иран; прежние владения эфталитов и согдийцев не обладали таким религиозным единством, какое дала сасанидскому Ирану государственная церковь. Утверждение о том, что еретические секты внутри ислама также были более распространены на восточной окраине халифата, чем в западной его части, остается недоказанным, но, судя по отрывочным и недостаточно ясным свидетельствам, вполне вероятным. Можно заключить, что религиозная обстановка в Восточном Иране и в Средней Азии вполне соответствовала политической раздробленности этих областей и местному сепаратизму; здесь существовал не только зороастризм (в различных локальных разновидностях), но и манихейство, несторианское христианство, буддизм, местные культы предков, а также культ божества-героя Сиявуша, культ каких-то местных богинь и другие 7. Политическая обстановка определялась здесь в первую очередь стремлением к сохранению независимых мелких владений и наличием больших, чем в Западном Иране, прав у городов. Иным было положение в Фарсе.

Notes:

О согдийских колониях на Дальнем Востоке см.: Е. G. Pulley- blank, A Sogdian colony in Inner Mongolia,— «T’oung Pao», t. XLI, 1953, стр. 317—356. О согдийцах в Мерве известно по согдийским надписям на черепках, обнаруженных при раскопках Гяур-калы (наряду с арабскими и среднеперсидскими).

О важных согдийских документах с горы Муг см.: «Согдийский сборник», Л., 1934, а также серию «Согдийские документы с горы Муг»: вып. I, А. А. Фреймай, Описание, публикации и исследование документов с горы Муг, М., 1962; вып. И, Юридические документы и письма. Чтение, перевод и комментарии В. А. Лившица, М., 1962; вып. III, Хозяйственные документы. Чтение, перевод и комментарии М. Н. Боголюбова и О. И. Смирновой, М., 1963. Отчеты об археологических работах содержатся в МИА, № 15, 37, 66 и 124, а также в других изданиях (в том числе два замечательных тома посвящены живописи и скульптуре Пенджикента).

О деятельности сасанидских принцев и других предводителей персов, бежавших в Среднюю Азию, сообщают мусульманские источники. Ср. упоминание некоего персидского военачальника в согдийском документе А-14 с горы Муг (см.: «Согдийские документы с горы Муг», вып. II, стр. 88—89).

С. П. Толстов, Работы Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1949—1953 гг.,—ТХЭ, т. II, М., 1958, стр. 207—212. Найдено также значительное число интересных хорезмийских монет. Я не разделяю, однако, теории Толстова ad majorem gloriam. Chorasmianorum.

См., например: «Та’рйх-и Сйстан», изд. М. Бехара, Тегеран, 1314/1935. стр. 92. Непосредственно перед этим автор рассказывает о том, что много зороастрийцев было обращено в ислам благодаря ревностным действиям арабского наместника.

Сводку данных источников об этих «ересях» и библиографию можно найти в работе: G. Н. Sadighi, Les mouvements religieux iraniens au IIе 336 et au IIIе siecle de l’hegire, Paris, 1938, стр. Ill—286.

Политическая и религиозная обстановка в Средней Азии накануне арабского завоевания хорошо охарактеризована (со ссылками на источники) в кн.: А. Джалилов, Согд накануне арабского нашествия, Сталинабад, 1960 (см. особенно стр. 73—81).

 

Ортодоксия в Фарсе

Согласно Якуту, географу XIII в., Фарс в аббасидское время разделялся на пять останов (округов), каждый из которых состоял из рустаков. Рустак подразделялся на тассуджи, последние включали в себя несколько деревень 1. Это деление отражает сасанидскую административную систему и принципы ее организации, оно напоминает и об иерархической сети храмов огня. Из мусульманских источников известно, что Истахр в Фарсе, один из двух главных зороастрийских центров Ирана при Сасанидах (вторым был Шиз в Азербайджане), продолжал процветать и во время ислама. Число зороастрийцев постепенно сокращалось, распадалась и сеть храмов огня, но Фарс оставался преимущественно зороастрийским вплоть до X в.; значительное число зороастрийцев жило здесь даже в период завоеваний тюрок-сельджуков в XI в.

В жизнеописании шейха Абу Исхака Ибрахима ибн Шахрия- ра ал-Казеруни (умер в 1034 г.), знаменитого основателя суфийского или дервишского ордена, содержится подробное описание столкновений между мусульманами и зороастрийцами в городе Казеруне. Шейху удалось обратить в ислам многих жителей Казеруна; но из этого сочинения, как и из других мусульманских источников, можно заключить, что позиции зороастризма оставались прочными 2. Показателен в этом отношении следующий факт. Наместником в Казеруне при династии Бундов, владевшей в это время Фарсом, был зороастриец по имени Хоршид. Он пользовался столь большим авторитетом у буидского правителя в Ширазе, что тот вызвал шейха Казеруни к себе и отчитал его за излишнее рвение в обращении зороастрийцев в ислам 3.

Мусульмане и зороастрийцы составляли две основные религиозные общины Фарса; христиан и иудеев насчитывалось в этой области очень немного. Среди мусульман, наряду с суннитами, были также шииты и суфии; зороастрийская община оставалась сравнительно прочной и придерживалась ортодоксального вероучения. Ее главная деятельность, как она отражена источниками, заключалась не в борьбе с ересями (хотя таковые были), а в духовном возрождении зороастризма 4. В IX — начале X в., накануне быстрого упадка зороастризма, переселений зороастрийцев в Индию и массовых обращений в ислам, были созданы многие пехлевийские сочинения, в том числе такие, как «Денкарт» и «Бундахишн». В чем причина этой вспышки зороастрийского возрождения?

Можно, во-первых, полагать, что обстановка, сложившаяся в это время, не только не препятствовала литературной активности зороастрййцев, но и способствовала ей. ,Му’тазилиты, эти вольнодумцы ислама, многие из которых были персами, создали атмосферу свободной дискуссии и усилили интерес к философским и теологическим вопросам. Мусульманская литература этого периода весьма обширна, интерес к другим религиям был значительным; в целом это время религиозных поисков и богословских споров. Во-вторых, зороастрийцы, чувствуя, что время работает против них, перешли от военной защиты против ислама и арабов к защите духовной. Об этом можно судить по большому числу апологетических сочинений, написанных в это время, таких, как «Шканд-Гуманик Вичар» или «Денкарт».

Можно подозревать, что зороастрийская община шла тем же путем, что и ислам, в истории которого период свободомыслия, обязанный более всего му’тазилитам, сменился ортодоксальной реакцией суннизма ханбали, теологически подготовленной ал-Аш’ари (умер в 936 г.). Но доказать параллельность судеб зороастризма и ислама в это время трудно; ясно лишь, что литературное возрождение IX в. в зороастризме сменилось безраздельным господством рутинной ортодоксии. В-третьих, зороастрийская церковь даже в сасанидскую эпоху должна была полагаться больше на устную традицию со всеми колебаниями н отклонениями, свойственными такой традиции, чем на письменный канон и трактаты, комментирующие догматы веры.

В IX в. потребность в таких сочинениях стала особенно острой.

Список переводов пехлевийских книг на арабский язык, сохранившийся в «Фихристе» ан-Надима и у других авторов, содержит много заглавий этико-дидактических, научных трудов и «княжеских зерцал», но мы не находим чисто религиозных трактатов. Причины такого отбора ясны, но тем не менее хотелось бы знать, существовало ли большое количество и религиозных сочинений, которые могли бы быть переведены на арабский. Письменный канон и комментаторская литература, видимо, никогда не были столь важны для высшего духовенства в древнем Иране, как это предполагается. Но в новых условиях господства ислама, когда почиталось записанное слово божье, следовало попытаться противопоставить что-то обширной мусульманской богословской литературе; так можно объяснить зороастрийский Ренессанс IX в. Все пехлевийские сочинения этого времени были написаны, видимо, мобедами. Для арабов наибольший интерес представляли произведения светской пехлевийской литературы.

Географ Истахри, писавший в X в., сообщает (137, стк. 16), что в области Фарс пользуются тремя языками. Первый из них — персидский, фарси, на котором говорят все и который все понимают, хотя в нем есть и диалектные различия. Второй язык — пехлеви, на котором составлены записи древних персов, а также и зороастрийские книги, существовавшие во времена Истахри; этот язык для простого народа непонятен, его нужно объяснять. Последний — арабский, на котором ведут переписку правители и государственная канцелярия, но некоторые простые люди тоже употребляют этот язык. Мне кажется, что этот отрывок описывает не только языковую обстановку в Фарсе, но также и социальное и культурное расслоение. Все могут говорить по-персидски, но зороастрийцы в своей среде пользуются старым письменным языком — пехлеви, а мусульмане — арабским. Некоторые персы-мусульмане хорошо владели арабским языком, но после того как в арабоязычных областях *Аббасидского халифата классический арабский пришел в упадок, уступив свои позиции арабским диалектам, число таких персов значительно уменьшилось. Положение в Фарсе было во многом таким же, как и в других областях Ирана, хотя на остальных территориях халифата арабский служил, конечно, и государственным языком, языком образования и науки, а также lingua franca.

За два столетия правления Аббасидов в Иране арабский полностью заменил пехлеви в науке и образовании, так что в конечном счете пехлеви остался только уделом мобедов; после того как светская литература была переведена с пехлеви на арабский, среднеперсидские подлинники потеряли свое значение и были утрачены. Даже проперсидские шу’убитские поэты писали по-арабски, хотя и обрушивались в своих стихах на арабов. Господство арабского языка являлось, видимо, для мыслящих персов серьезным стимулом к тому, чтобы принять ислам — дань времени.

Суфизм, шиитство и другие мусульманские течения, обогатив и расширив ислам, стали прибежищем для тех персов, которые не хотели и не могли больше следовать бесплодной зороастрийской ортодоксии. Когда персидские правители Дейлема, одной из прикаспийских областей, только недавно принявшие шиитский ислам, вырвали Западный Иран из-под власти халифов и даже захватили в 945 г. Багдад, столицу халифата, с зороастрийским Ираном было покончено. Иранская династия Буидов поддерживала ислам и арабский язык, уже ставшие вненациональными; зороастрийская персидская культура отступила в «гетто». Шиитская династия Буидов должна была проявлять относительную терпимость к другим верованиям, так как сохранялись и суннитские халифы, и чиновники-сунниты. Уже упоминался зороастриец, правивший Казеруном; некоторые другие должности при Бундах также занимали зороастрийцы. Буиды больше интересовались арабскими преданиями о роде Али и общемусульманской культурой — реальностью дней, нежели былым величием Ирана. Но им был не чужд и интерес к памятникам прошлого; так, буидский правитель Адуд ад-Даула оставил надпись, вырезанную по-арабски в 955 г. в Персеполе, которая повествует о посещении им развалин и о том, что Марасфанд, мобед Казеруна, перевел ему пехлевийские надписи периода Шапура II 5.

Настало время новоперсидского возрождения; оно началось на востоке раньше, чем в Западном Иране, и это было не случайно: по словам географа Макдиси (440, стк. 2), на востоке уважали ученых, а в Фарсе — секретарей и писцов.

Notes:

Yacut’s geographisches Worterbuch aus den Handschriften zu Berlin, St. Petersburg, Paris, London und Oxford… hrsg. von F. Wustenfeld, Bd I, Leipzig, 1866, стр. 40. Мы не касаемся здесь этимологии и истории этих терминов.

Die Vita des Scheich Abu Ishaq al Kazarimi, in der persischen Bearbei- tung von Mahmud b. ‘Utman, hrsg. und eingeleit. von F. Meier, Leipzig, 1948 (Bibliotheca Islamica, Bd >14), стр. 30, 197.

Там же, стр. 117—121.

0 религиозном споре, который произошел при дворе халифа ал-Ма’муна между зороастрийцем-еретиком Абалишем и его оппонентами — видными представителями мусульман, христиан, иудеев и правоверных зороастрийцев, см.: A. Barthelemy, Gujastak Abalich,_ Paris, 1887. Пехлевийский «Денкарт» полон нападок на еретиков (asamog); см. также прим. 43 к 338 главе 6.

Фотографии двух таких куфических надписей из Персеполя можно найти в книге: Е. F. Schmidt, Persepolis, I, Chicago, 1953. Фотография третьей надписи впервые публикуется в этой книге (рис. 63); текст ее был издан уже ранее, см. «Repertoire chronologique d’epigraphie arabe», ed. par G.Wiet, t. IV, Paris, 1933, стр. 135, № 14751 Чтение последней строки следует исправить: wa Marasfand al-rnUbad al-K,azarUrii.Примечательно, что первое большое переселение зороастрийцев в Индию произошло около 936 г., но спустя более 40 лет, в 979 г. в Ширазе вспыхнуло зороастрийское восстание, подавленное Бундами. См.: J. Tavadia, Zur Pflege, стр. 304, 331.

 

Новоперсидский Ренессанс

Для некоторых цивилизаций язык является более важным средством продолжения и сохранения культуры, чем религия или общественные институты. Мне кажется, это справедливо и для Ирана: преемственность от среднеперсидского к новоперсидскому неоспорима, хотя различия между этими языками значительны. Наиболее заметна разница в словаре. Новоперсидский вобрал в себя огромное количество арабской лексики, и это в немалой степени содействовало превращению его в один из наиболее выразительных языков мира и созданию новоперсидской литературы, с которой не может сравниться пехлевийская литература. Именно арабский язык обогатил новоперсидский и тем самым способствовал расцвету его литературы, особенно поэзии, в средние века. Новоперсидский стал выражением новой традиции, созданной персами-мусульманами, которые в совершенстве овладели арабским стихосложением, но сохранили привязанность к своему родному языку. Новоперсидский литературный язык, пользующийся арабским письмом, сложился в IX в. в Восточном Иране и достиг расцвета в Бухаре, столице Саманидов. Как это могло произойти?

Многие авторы, писавшие в период после арабского завоевания, сообщают, что общий разговорный язык сасанидского двора и сасанидской администрации в областных центрах назывался дари, «придворный язык». Этот язык, с его несовершенной пехлевийской письменностью, был заменен арабским, но продолжал сохраняться, в потерявшей смысл письменной форме, мобедами в качестве сакрального письменного языка; современные исследователи именуют его книжным пехлеви. На всей территории Ирана говорили — но не писали — на различных иранских диалектах; убедительные примеры этого приведены географом Макдиси 1. Но чистым, унифицированнымперсидским языком, на котором говорили высшие слои и городское население, был дари. Таким образом, дари, собственно, не язык или диалект, а особый стиль персидской речи. Дари перешагнул даже прежние пределы сасанидской державы и распространился в Средней Азии; этот процесс начался еще в доисламскую эпоху, благодаря престижу Сасанидов и персидским купцам, которые селились в городах Средней Азии, например в Бухаре, и сохраняли свой язык; согдийские купцы, совершая сделки во владениях Сасанидов, пользовались не родным согдийским, а персидским. Сасанидские отряды, стоявшие на границах, также способствовали распространению персидского языка.

После арабского нашествия многие персы бежали в Среднюю Азию; но еще более важную роль в распространении персидского языка сыграли персы-клиенты, сопровождавшие арабские отряды во время завоеваний. Несомненно, и сами арабы использовали персидский как язык общения с согдийскими, эфталитскими и другими среднеазиатскими князьками. После установления арабского владычества согдийский и другие языки и диалекты Средней Азии уступили свое место персидскому, хотя и оставались еще разговорными языками в сельской местности; в Иране местные диалекты сохраняются вплоть до наших дней. Вытеснение персидским языком местных диалектов должно было идти особенно активно в раздробленных эфталитских владениях. Балх и Бухара, крупные торговые и культурные центры, славились чистотой персидской речи, как, впрочем, и арабской (Макдиси, 32, стк. 8). Изложенное выше, как мне кажется, может объяснить причины распространения персидского языка на территории Средней Азии и современного Афганистана; на базе этого языка сформировались языки таджикский и афгано-персидский.

Возвращаясь к подъему новоперсидской литературы на арабской графике, мы можем выдвинуть некоторые соображения о начале этого процесса. Мы не затрагиваем здесь вопроса о среднеперсидском стихосложении; до сих пор не вполне ясно, было ли оно силлабическим или тоническим 2. Когда складывалась новоперсидская поэзия, старая система сочеталась в ней с арабской квантитативной просодией. Результатом явилось поразительное совершенство поэтических размеров и форм; один из самых ранних и лучших образцов представляет «Шах-наме» Фирдоуси, написанная размером мутакариб. Определить время, когда началась «арабизация персидской поэзии», можно только по дошедшим до нас ранним стихотворным отрывкам.

Между 850 и 900 гг. в стихах Мухаммад-и Васифа, Бассам-и Курда и Хусайн-и Хариджи мы уже находим смешение персидских и арабских черт поэзии. До этого времени, как можно судить по нескольким строкам из стихотворения Абу Хафс-и Сугди, представлены только среднеперсидские поэтические формы. Таким образом, создание новоперсидской поэзии приходится, очевидно, на период правления в Хорасане династии Тахиридов (около 821—873 гг.). Неясно, можно ли верить более поздним источникам, сообщающим, что Аббас-и Мерви написал на новоперсидском языке касыду в честь прибытия в Мерв в 809 г. халифа Ма’муна и что «до него никто не слагал таких стихов» 3. С введением персидских слов в арабские стихи могли быть сделаны первые шаги по пути создания письменного новоперсидского языка; позже утвердилась мысль о том, что можно арабским алфавитом писать целые персидские тексты. Известно, что Тахириды при своем дворе в Нишапуре поощряли употребление арабского языка; последний представитель этой династии славился прекрасным арабским слогом 4. Но Тахириды были независимыми иранскими правителями, хотя несомненно и подчинялись халифату, и при их дворе говорили на персидском языке, еще не подвергшемся влиянию арабской лексики. Династия Саффаридов в Сеистане, возвысившаяся из низов, покровительствовала развитию литературы на новоперсидском языке; основатель этой династии Якуб не знал арабского и, согласно преданию, он требовал, чтобы стихи слагались не на арабском, а на том языке, который он понимал 5. В любом случае первые записи персидского языка арабским алфавитом должны быть отнесены к середине IX в., но расцвет новоперсидской литературы происходит только при Саманидах.

Саманиды происходили от знатного иранского рода, вышедшего из района Термеза; они считали себя потомками сасанидского полководца Бахрама Чубина. Саманиды придерживались обычаев дихкан, с их любовью к эпическим сказаниям, исполнявшимся менестрелями, и к искусству доисламской эпохи. Усиление могущества Саманидов в Средней Азии было связано с упадком центральной власти халифата. В этот же период увеличилось значение феодального землевладения в Восточном Иране.

Поэты и все, кто занимался литературной деятельностью, нашли в Саманидах, правивших Средней Азией и Восточным Ираном с 892 (приход к власти Исма’ила, подлинного основателя царства) по 999 г., замечательных покровителей. При саманидском дворе в Бухаре слагали по-персидски свои стихи Рудаки и Дакики. Возрождение началось. Примечательно, однако, что наиболее ранние памятники персидской прозы являются переводами арабских трудов, например персидский перевод «Истории» Табари или его тафсира (комментарий) к Корану. Новоперсидский Ренессанс опирался на ислам; старый порядок был мертв, и даже движение шу’убийи устарело. Арабские прозаические сочинения переводились на персидский, поскольку, как выразился один из переводчиков, люди слишком ленивы, чтобы читать по-арабски. В новоперсидском литературном возрождении не содержалось протеста ни против ислама, ни против арабского языка. Быть может, следует говорить не о Возрождении, а о Рождении: создавалась новая мусульманская персидская культура. Зороастрийские элементы в стихах персидских поэтов отражали только моду этого времени; они не могут считаться выражением подлинных зороастрийских представлений или верований. Тоска по прошлому давала себя знать, особенно в поэзии, где такого рода настроения нередки, но возврата к прошлому уже не могло быть.

Новоперсидский стал теперь, наряду с арабским, языком ислама, да и сам ислам намного перерос свою арабскую основу, превратившись в многонациональную и многоязычную культуру и религию. Иран сыграл ведущую роль в этой метаморфозе. Можно полагать, что ислам должен был измениться еще до принятия его персами, но иранская цивилизация сыграла такую же роль в развитии мусульманской культуры, как греческая цивилизация в сложении христианства и его культуры.

Отныне мусульманская Персия вступила на славный путь, отмеченный именами Хафиза, Са’ди, Омара Хайама и многих, многих других поэтов и художников. Но за литературой и искусством, которые известны теперь всему миру, стоит замечательное наследие прошлого, преемственность которого ощущается, хотя и не всегда отчетливо, в культуре современного Ирана. Это наследие будет жить в веках.

Notes:

Descriptio imperii moslemici auctore Schamso’d-dtn Abfl Abdollah Mohammed ibn Ahmed ibn abi Bekr al-Ваппй al-BasschSri al-Mokaddasi. Ed. M. J. de Goeje, Lugduni Batavorum, 1877, стр. 334—336, 369, 398.

О силлабическом стихе см.: Е. Benveniste, Le memorial.de Zarer, poeme pehlevi mazdeen,— JA, t. CCXX, 1932, стр. 245—293; С. Rempis, Die altesten Dichtungen in Neupersisch,— ZDMG, Bd 101, 1951, стр. 220—248. О тоническом принципе см.: W. В. Неnning, A Pahlavi роет,— BSOAS, vol. XIII, 1950, стр. 641—648 (См. также: S. Shaked, Specimens of Middle Persian Verse,—«W. B. Henning Memorial Volume», London, 1970, 342 стр. 395—405.]

С. R е ш р i s, Die altesten Dichtungen, стр. 221 и сл., где можно найти сведения о ранних новоперсидских поэтах.

Об этом см.: R. N. Frye, Die Wiedergeburt Persiens, стр. 47.

См. ссылки на источники у: W. В. Henning, Mitteliranisch, стр. 87. 33 А. А. Семенов, К вопросу о происхождении Саманидов,— «Труды Института истории, археологии и этнографии АН ТаджССР», т. XXVII, Сталинабад, 1954, стр. 3—11.