I

В коридоре Руди едва не налетел на необычайно толстого мужчину с маленькой головой и жидкими волосами. Только ценой огромных усилий Руди, прошедшему выучку на лыжных склонах Инсбрука, удалось сохранить равновесие и координацию движений, не уронить поднос с напитками, который он нес, и продолжить путь, дрожа и кляня вполголоса грубость и неуклюжесть постояльцев. Должно быть, это музыкальный критик, приехавший на Зальцбургский фестиваль; только от представителя прессы и можно ожидать подобного отсутствия какого-либо изящества.

Руди негромко постучал в дверь гостиной люкса "Франц-Иосиф" и прислушался, ожидая ответа. В "Австрийском дворе" он работал всего лишь неделю и не питал уверенности, что просто постучать и войти, как он делал в отеле "Почтамт" в Фушл-ам-Зее, где осваивал свое ремесло, будет правильно. "Австрийский двор" был во всех отношениях фешенебельнее "Почтамта", здесь все делалось на европейский пошиб, со вкусом, стилем, изысканностью, осмотрительностью и точно отмеренным Schluckавстрийского Gemutlichkeit.

Ответа изнутри не последовало. Но ведь кто-то же заказал бутылку лимонной водки "Абсолют" и три стакана, кто-то обращался в бюро обслуживания. Стало быть, разумно предположить, что кто-то в люксе есть? Руди стукнул еще раз, подождал.

По-прежнему ничего. Чрезвычайно странно.

Он пристроил поднос на плечо, наклонился к двери и покашлял.

Изнутри послышался голос. Английский.

— Entschuldigen Sie… — сказал Руди в замочную скважину.

Он чувствовал, что хрипловатый голос его не способен пробиться сквозь толстое дерево двери. Руди немного нервничал. Вчера на кухне он испортил прекрасное, похожее на гриб-дождевик зальцбургское суфле, фирменное блюдо отеля, случайно уронив на него вилку и расплющив, а два дня назад — при этом воспоминании Руди покраснел, — два дня назад, в ресторане отеля, он пролил вишневую водку на грудь синьора Мути, знаменитого дирижера. По счастью, maestro был в одной из своих знаменитых черных водолазок, так что пятно получилось почти и не заметное, и все-таки память об этом причиняла Руди боль.

Англичане. Глухие они, что ли?

— Извините!

Руди постучал снова, прижал ухо к двери. И услышал спокойный голос.

— …непристойно и варварски прекрасный, чем-то похожий на зяблика, но куда крупнее и с легким солоноватым послевкусием…

Вот этого Руди понять уже не смог. Слово "прекрасный" было ему определенно знакомо. Английские девушки из останавливавшихся в "Почтамте" семейств часто говорили, что "сегодня прекрасное утро, Руди", что гора, озеро, Schloss"просто прекрасны", а иногда, если ему выпадала удача, что его волосы, глаза и ноги, его Schwanzтак "прекрасны". "Прекрасный" — это он понимал, но что же такое "зяблик"? А, конечно! Это такой зеленый овощ, что-то вроде Kohlили Kraut, вот что такое зяблик. Странные вещи произносит этот господин.

— …Определенная степень Schadenfreudeв таких обстоятельствах, возможно, неизбежна…

"Schadenfreude"! Так он говорит по-немецки. Руди стучал в дверь, пока не ободрал костяшки.

— Entschuldigen Sie bitte, mein Herr. Hier ist der Kellner mit Ihren Getranken!

— …Послание, доставленное мотоциклистом. Удивительное новое явление, эти курьеры-наездники…

Больше Руди ждать не мог. Он дважды сглотнул, повернул дверную ручку и вошел.

Прекрасный номер, "Франц-Иосиф". На прошлой неделе его занимал герр Брендель, пианист, для него тут установили концертный "Бозендорфер", который до сих пор так и не вынесли. Следовало бы оставить здесь инструмент насовсем, подумал Руди. В соединении с цветами, пачками сигарет и длинными ниспадающими занавесями на окнах он придавал гостиной вид декорации из фильма тридцатых годов. Руди с великой осторожностью поставил поднос на рояль и снова прислушался к английскому голосу.

— …Этот ездок, стоявший на пороге, протягивая папку с прищемленной зажимом бумажкой, которую следовало подписать, напомнил мне, по первости, об имеющемся у меня экземпляре "Опытного рыболова" Исаака Уолтона. Затянутом в кожу, украшенном обильным тиснением, вечной радости…

— Ваши напитки, мой господин.

— …О пакете же, который он мне доставил, я могу сказать только следующее…

Голос доносился из спальни. Руди нервно приблизился к ней.

— …Потрясло до самых основ моего одеяния. Я весь дрожал, от киля до клотика…

Руди поправил галстук-бабочку и легко пристукнул тыльной стороной ладони по полуоткрытой двери спальни.

— Господин, напитки, которые вы заказывали… И тут Руди смолк.

Дверь, в которую он постучал так несильно, отпахнулась, явив его взору сидевшего прислонясь к спинке кровати мужчину, с головы до ног залитого кровью. Лицо мужчины было обращено к письменному столу, на котором стоял маленький радиоприемник.

— …Я полагаю, существуют градации испуга, как существуют градации чего бы то ни было. Если б имелась официально признанная шкала, сравнимая, скажем, со шкалами Бофорта, Мохаи Рихтера, и если бы шкала эта была градуирована от единицы до десяти, я сказал бы, что набрал по сей Трефузианской Шкале Презренного Перепуга самое меньшее уверенные 9, 7, — во всяком случае, по оценкам европейских судей. Восточногерманские были бы, вероятно, не столь щедры, но и те не смогли бы дать мне меньше 9, 5 за художественное впечатление…

Руди вцепился в ручку двери и наполовину повис на ней, глядя на мертвеца с невинным изумлением и зачарованностью дитяти, впервые увидевшего ослиную случку.

Кто-то привел его в чувство, постучав в дверь гостиной.

Следом донесся высокий английский голос:

— Мартин! Вы здесь? Мартин!

Руди подскочил на месте. Колдовство, не иначе.

В гостиную вошли двое мужчин, один сребро-власый, другой — примерно тех же лет, что и Руди. Оба улыбались.

— А, лимонная водка на рояле. Любимая отрава Мартина.

Руди ахнул.

— Sie sind… sie sind!— выдавил он, тыча пальцем в мужчину постарше.

— Was bin ich?— удивленно спросил тот. Ага, так он немец. Но голос. Голос-то…

Руди указал на спальню:

— Da drinnen sitzt ein Mann!

— С ним что-то неладно, Дональд?

— Er ist tot!

— О боже, — произнес, устремившись к спальне, Трефузис. — Только не это. Только не это!

Адриан последовал за ним.

— …Дам вам об этом знать — тем, кому оно интересно, разумеется, прочим останется лишь строить догадки. Тем временем, если вы были с нами, то продолжайте быть и даже не думайте с этим покончить.

— Ну что же, как только что сказал нам профессор, это было последнее из серии "Беспроводных эссе со стола профессора Трефузиса". Сейчас вы услышите получасовой выпуск "Мировых новостей", за которым последует "Меридиан". Зарубежное вещание Би-би-си. Это Лон…

Адриан выключил радио и перевел взгляд на кровать, на молодого человека.

Горло у того было рассечено словно широким полумесяцем, от уха до уха. Казалось, под его подбородком открылся второй рот. Даже подкладка куртки несчастного и та была распорота. Как и у Молтаи в прошлом году, лоскут отвисшей на горле кожи выглядел поддельным, пластиковым, подклеенным гримером. Адриан решил, что так же, как о настоящей стрельбе говорят, что ее звуки кажутся неправдоподобными, так и настоящая смерть выглядит фальшивее киношных луж крови.

Руди указал на приемник:

— Das waren Sie, nicht wahr?Трефузис неопределенно кивнул:

— Jawohl, das war ich.

— Sind Sie Osterreicher oder Deutscher?

— Englander.

— Echt?

— Echt, — сказал Трефузис. — Hast du die Polizei schon telefoniert?

— Nein… ich bin zwei Minuten da…

— Also.

Трефузис подошел к письменному столу и снял с него приемник.

— Und hast du jemanden gesehen?

— Nein, nie.. Moment! Ja, ein dicker Mann… sehr dick..

— Mit kleinem Kopf and schlichten Haaren?

— Ganz genau!

— Мы с этим молодым джентльменом подождем полицию, Адриан.

Адриан кивнул. Его мутило, мутило до глубины души. Сильнее, чем при убийстве Молтаи в доме Моцарта, сильнее, чем когда бы то ни было в жизни. Это его вина. Во всем виноват он. От лжи к убийству, как в предании о Эзопе.

Трефузис, присев за стол, что-то писал на листке почтовой бумаги отеля. Адриан заставил себя повернуться и снова взглянуть на мертвеца. Рассаженное горло и кровь на простынях были достаточно отвратительны, но варварски искромсанная вискозная подкладка куртки почему-то казалась еще более непристойной. Она свидетельствовала о бессмысленной звериной ярости, окатившей душу Адриана страхом.

— Адриан, мне нужно, чтобы ты доставил эту записку в британское консульство, — сказал Трефузис. — Передашь прямо в руки адресата. Никого другого.

Адриан взглянул на имя, стоявшее на конверте.

— Ты уверен, Дональд?

— Совершенно уверен, спасибо. Консульство находится на Старом Рынке, дом четыре. Все это зашло слишком далеко.

 

II

Адриан перешел мост Макарт-Стег, соединяющий "Австрийский двор" со старым городом. Зальцах текла под ним, автомобили стекали мимо него на Стаартбрук, толпа туристов обтекала его, и темные, мрачные мысли текли сквозь его сознание.

В витринах некоторых магазинов на набережной Франца-Иосифа уже начали выставлять афиши концертов дирижеров и солистов, которым предстояло выступить на фестивале. Расположенный поблизости от стоянки такси магазин, торгующий чемоданами и зонтами, украсился в желтые и черные цвета компании "Дойче Граммофон". С огромной фотографии на Адриана гневно взирал фон Карaян — недоверие ясно читалось в глубокой морщине, пролегшей между его насупленных бровей, презрение слишком отчетливо проступало в выдвинутом подбородке и недовольной складке рта. Мимо Адриана бойко катили двухлошадные фиакры, унося по Мюллне-Гауптштрассе туристов и гостей фестиваля. Синяком отдающее небо нависало над ним. Адриан видел всю эту сцену словно сквозь камеру, берущую все более и более общий план, а себя — в середине его, все уменьшающимся и уменьшающимся и, наконец, замирающим на почтовой открытке, приколотой к пробковой панели, что висит на стене теплой кухни английского пригорода, — пойманным навеки, блаженно неспособным сдвинуться вперед или назад во времени и пространстве.

Наконец, после двадцати минут ожидания, как раз когда он собрался уже зайти в магазин, чтобы порасспросить о маршрутах автобусов, на пустую стоянку въехало и остановилось подле него такси, "мерседес".

— Britisches Konsulat, bitte. Alter Markt vier.

— Aber man kann es in zwei Minuten spazieren.

— Scheisse!. Неважно. Das macht nichts. Все равно, отвезите. Es sieht nach Regen aus.

И действительно, Адриан не успел еще договорить, как западали первые капли, а ко времени, когда машина остановилась у старого рынка, до которого и вправду можно было дойти за несколько минут, дождь уже лил вовсю. Подъехать прямо к дверям консульства такси не могло, и Адриану пришлось пересечь рынок, где люди сбивались под навес лотка, торгующего искусственными цветами. В дом четыре вел небольшой портал, расположенный бок о бок с "Обербанком", в нескольких дверях от "Холзермайера", где продавали "Моцарткугельн" — маленькие марципаны в шоколаде, обернутые в серебристую фольгу с портретами самого прославленного сына Зальцбурга. Прошлым летом Адриан купил коробку таких для матери.

— Сэр Дэвид — как?

Женщина, сидевшая в вестибюле за столиком, была далеко не услужлива.

— Пирси. Я знаю, что он здесь, не могли бы вы просто сказать ему, что… постойте. — Адриан вытянул из возвышавшейся на столе стопки фестивальную брошюрку и нацарапал несколько слов на ее пустой задней обложке. — Просто покажите ему вот это. Уверен, он захочет меня увидеть.

— Но, простите, мистер… Телемак, это так произносится?

— Телемах.

— В консульстве нет никого по имени сэр Дэвид. И никогда не было.

— Он здесь. Должен быть здесь.

— У вас, я полагаю, неприятности? Хотите занять денег?

— Нет-нет-нет. Послушайте, вы не могли бы позвонить консулу и сказать ему, что Телемах настаивает на встрече с сэром Дэвидом Пирси. Только это и сказать.

— Попробую поговорить с его секретаршей, — шмыгнув носом, сказала женщина.

Адриан постукивал пальцами по столу.

— Митци? Привет. Это Дина из приемной. У меня тут молодой джентльмен, говорит, что хочет увидеть сэра Дэвида Пирси. Я сказала ему, что у нас… а… сейчас спрошу.

Женщина окинула Адриана агрессивным взглядом.

— Будьте добры, как, еще раз, ваше имя?

— О, Хили. Адриан Хили.

— Прошлый раз вы говорили другое.

— Неважно. Просто скажите: Адриан Хили.

— Митци? Он говорит, Адриан Хили… да, подожду. Она вновь обратилась к Адриану:

— Вы не могли бы не делать этого?

Адриан улыбнулся. Пальцы его перестали барабанить по столешнице.

— Да, милая? Хорошо. Пришли сюда кого-нибудь, ладно?

— Все в порядке? — спросил Адриан.

— Вам придется обождать. Кресло вон там. Слова эти едва успели слететь с ее губ, а Адриан уже услышал хлопок двери наверху и шаги сходящего по лестнице человека. Вскоре к нему устремился, выставив перед собой руку, облаченный в зеленовато-голубой костюм "Сафари" мужчина с сальными волосами.

— Адриан Хили?

— По-моему, мы уже встречались, — сказал Адриан. — На автобане Штутгарт — Карлсруэ.

— Дикон Листер. Очень рад вас видеть. Пойдемте, что же вы?

Адриан проследовал за Листером по центральной лестнице и оказался в огромной приемной. Здесь, на софе, сгорбившись над маленьким радиоприемником, сидел со вставленным в левое ухо наушником мужчина в костюме с Савил-Роу и галстуке колледжа Св. Матфея. Дикон Листер подмигнул Адриану и покинул комнату.

— Здравствуйте, дядя Дэвид.

— Это невероятно, Адриан, попросту невероятно!

— Я, по правде сказать, не понимаю, как… Дядя Дэвид взмахом руки велел ему замолчать.

— Вот оно! Не иначе. Лилли сошел, значит, этодолжнослучиться.

— О чем…

— Ты что, не слышал? Хидингли, юноша! Бодем и Дилли набрали вчера сто семнадцать на восьмой калитке. Просто невероятно. А теперь… — Он восторженно прихлопнул себя руками по ляжкам. — Ты не поверишь, Адриан, но Австралии требовалось для победы только сто тридцать, а они добрались на восьмой с пятидесяти шести до семидесяти пяти. Уиллис пронесся сквозь них как ураган. Что? Нет… Чилли, мудакты этакий!

— Что случилось?

— Крис Олд только что остановил Брайта. Да проснись же ты! — рявкнул он, обращаясь к приемнику. — Сегодня на тотализаторе против победы Англии ставили пятьсот к одному, ты можешь в такое поверить? И если б не ты с твоим чертовым Трефузисом, я смотрел бы сейчас самый волнующий международный матч в истории. Нет, о нет…

Он вновь погрузился в молчание, морщась и строя гримасы приемнику.

Адриан, присев на краешек софы, уставился в пустой камин. Из наушника дяди Дэвида доносилось тихое жужжание. На каминной полке неторопливо тикали часы. В животе Адриана плескалась расплавленная жижа — это было ощущение вины, которое он так часто испытывал и в прошлом. Ни за что на свете не смог бы он предсказать исход ближайших двадцати четырех часов, но знал, что они будут ужасны. Попросту ужасны. Наконец дядя Дэвид испустил громовый рев.

— Есть, есть! Уиллис взял на восьмой сорок три! Англия победила! Ха-ха! Ну же, мальчик, развеселись! Давай-ка попросим Листера принести нам шампанского, как по-твоему?

— Думаю, вам сначала следует прочесть вот это.

— А что там? — Дядя Дэвид взял конверт. — Тебе опять нужны деньги, Ади?

Адриан смотрел, как ласковое безразличие сменяется на лице читавшего записку дяди Дэвида раздражением, тревогой и гневом.

— Будь он проклят! Чтоб ему в Шпицбург плыть на пробковом плоту. Где он сейчас?

— В "Австрийском дворе".

— С Поллуксом?

— Нет, — ответил Адриан. — Дело в том, что, когда мы пришли туда, Поллукс был уже мертв. Его горло… ну, вы знаете… как у Молтаи.

— Чертово дерьмо. Полиция?

— Пока нет. Хотя там был лакей, так что я полагаю…

— Мать-перемать, зловонный ад и буфера с колесо! Листер! Где его черти носят, когда он нужен? Листер!!

— Сэр?

— Свяжитесь с Веной, с Данвуди. Скажите, чтобы он утряс все с зальцбургской полицией — быстро, еще быстрей и быстрее быстрого. Поллукса похерили в "Австрийском дворе". Номер? — Он щелкнул пальцами в сторону Адриана. — Ну же, номер, мальчик! Где он?

— По-моему, он называется "Франц-Иосиф", — сказал Адриан. "И не говори мне, чтобы я помер", — добавил он про себя.

— По-твоему? Так "Франц" или не "Франц"? — И дядя Дэвид потряс Адриана за плечи.

— Да! — рявкнул Адриан. — "Франц-Иосиф"!

— Вы поняли, Листер? Полная дипкрыша для всей вонючей неразберихи. Плюс машина для меня и этого веселого юноши, чтобы мы к шести ноль-ноль попали в "Золотого оленя". Вам тоже лучше прийти.

— Вооруженным?

— Нет, — ответил Адриан.

Правая рука дяди Дэвида лениво плюхнула Адриана по физиономии.

— Не отдавай приказы моим людям, Адриан, сделай одолжение.

— Хорошо, — сказал Адриан, опять опускаясь на край софы. — Извините.

Печатка на перстне дяди Дэвида рассекла ему кожу над левым глазом, и Адриан заморгал, стараясь смахнуть затекшую в глаз каплю крови. Но от этого кровь лишь защипала сильнее, и из глаз Адриана хлынули, чтобы смыть ее, слезы.

Дядя Дэвид кивнул Листеру:

— Вооруженным и хотя бы немного опасным.