В одном из концов банкетного зала "Шуберт", что в "Золотом олене", был сооружен небольшой помост, на котором стояли кресло и стол. На столе размещались: председательский молоток, аптечный пузырек с лиловой жидкостью, металлическая мусорная корзина, коробок спичек, два маленьких радиоприемника и пара наушников. Кресло стояло несколько сбоку от стола, лицом к залу. Стену за помостом закрывал аккуратно плиссированный, точно юбка школьницы, серый занавес. Все это походило на сельский клуб в каком-нибудь Кенте, подготовленный к выступлению лекторши из Женского института. Только круглый портрет Франца Шуберта, через круглые же очки взиравшего на зал с приветливо-ученым, пиквикским выражением, да развешанные по стенам рога и выдавали австрийское происхождение всей обстановки.

Небольшая группа людей стояла у высокого бокового окна, негромко беседуя, точно стесняющиеся гости, слишком рано собравшиеся на провинциальную оргию. Хэмфри Биффен, беловолосый, нескладно высокий, согнувшись, точно внимательный аист, слушал своего зятя Саймона Хескета-Харви, излагавшего подробности удивительного крикетного матча, состоявшегося в этот день в Йоркшире. Леди Элен Биффен, сочувственно похмыкивая, говорила что-то бледному молодому человеку с покрасневшими глазами. Присутствовал в этой компании и Трефузис, суетливый, с бутылкой "Айсвайна" в руке.

Как только позолоченные фарфоровые часы, стоявшие на оштукатуренной консоли у окна, принялись с грациозным австрийским упорством отбивать шесть часов, в залу вошел сэр Дэвид Пирси, сопровождаемый улыбающимся Диконом Листером и робеющим Адрианом.

Пирси оглядел залу, даже не пытаясь скрыть свое удовлетворение тем, что при его появлении в ней наступило молчание. Деланно сердитый взгляд его прошелся по Биффену с зятем и вернулся к Трефузису, уже поспешавшему к вошедшим с тремя бокалами и бутылкой.

— Дональд, старая вы бочка с мочой! — рявкнул сэр Дэвид. — Что здесь делает мой человек, Хескет-Харви?

Трефузис протянул Листеру бокал и заморгал, вглядываясь:

— Мы, по-моему…

— Листер, профессор. Как поживаете?

— Если ты подержишь эти два бокала, Адриан, я, пожалуй, сумею разлить вино.

Трефузис вопросительно глянул на припухлость над глазом Адриана. Тот чуть приметно наклонил голову в сторону Пирси и покрутил на пальце свой собственный перстень с печаткой, объясняя причину пореза. Трефузис понимающе кивнул и принялся осторожно разливать вино.

— Думаю, вам это понравится, мистер Листер… о боже мой, "мистер Листер"! Какая безвкусица с моей стороны. Это еще хуже, чем "лорд Клод", не правда ли? Или "профессор Лессер", уж если на то пошло. Кстати, это называется "Айсвайном". Вы с ним знакомы?

— Ледяное вино?

— "Айсвайн", да.

Адриан с изумлением увидел, как в глазах Трефузиса полыхнуло лекторское пламя, а тот уже загнал Листера в угол и принялся наставлять:

— Они, знаете ли, позволяют pourriture noble, или Edelfaule, как ее здесь называют, целиком овладеть виноградом, так что плоды его начинают просто блестеть от гнили и сахара. А затем идут на самый отчаянный риск. Оставляют виноград на лозе и ждут первых заморозков. Разумеется, иногда заморозки наступают слишком поздно и плоды винограда подсыхают; иногда же слишком рано — еще до того, как botrytisполностью поразит виноград. Но когда, как при урожае этого года, условия соединяются идеально, результатом становится — полагаю, вы со мной согласитесь, — вино живое и притягательное. К старости, знаете ли, человека снова тянет на сладкое.

Листер прихлебывал вино, всем своим видом выказывая одобрение. Трефузис налил бокал сэру Дэвиду и еще один — Адриану. Ошеломительный букет, густой и медовый, едва не сбил Адриана с ног, — голова его все еще гудела после полученного от дяди Дэвида удара, мысли путались и замирали в опасливых предвкушениях. Когда он, проморгавшись, выпрямился, взгляд его, снова обретший резкость, встретился с печальным, серьезным взором Хэмфри Биффена, тот ласково улыбался ему из угла и отводил глаза в сторону.

— Э-гм, — произнес Трефузис. — Полагаю, нам лучше приступить к делу. Адриан, ты не против того, чтобы составить мне компанию на помосте?

Адриан осушил свой бокал, эффектным, как он надеялся, жестом вручил его Дикону Листеру и последовал за Трефузисом к возвышению. Никак он не мог избавиться от подозрения, что вся эта шарада устроена, чтобы изобличить его. Но изобличить в чем, перед кем и с какой целью — этого Адриан не смог бы постичь даже под угрозой смерти.

— Если ты присядешь вот здесь, — сказал, указывая на одинокое кресло, Трефузис, — мы, думаю, сможем начать наш матч.

Замерший, точно ассистент фокусника, лицом к публике, с Трефузисом, стоявшим позади у стола с реквизитом, Адриан смотрел на свои туфли, не желая встречаться с обращенными к нему полными ожидания взглядами. Сквозь окно в залу вплывали снизу, из бара, расположенного в закрытом дворе отеля, искусительные звуки — болтовня посетителей, смех, позвякиванье кубиков льда и бокалов; концерт для рожка, сочиненный все тем же Моцартом, родившимся через три с половиной столетия после постройки этого отеля и почти ровно за два столетия до того, как Адриан впервые глотнул, заполнив им легкие, воздух. Похоронный марш Зигфрида больше отвечал бы его настроению, чем этот дурацкий, жизнерадостный галоп. За спиной Адриана откашлялся Трефузис:

— Могу ли я попросить о всеобщем внимании?..

Совершенно ненужная просьба, подумал Адриан. Взгляды всех, находившихся в зале, и так не отрывались от сцены.

— Садитесь, все, умоляю. Кресел хватит. Ну вот! Так гораздо лучше.

Листер проигнорировал приглашение Трефузиса и остался торчать, расставив ноги, у дверного проема. Намеревался ли он преградить вход или выход, Адриан решить не мог.

— Возможно, мне следует попросить вас запереть дверь, мистер Листер… а, вижу, вы это уже сделали. Великолепно! Ну-с, полагаю, Адриан Хили всем нам знаком. Он приходится племянником — по женской линии — сэру Дэвиду Пирси, хорошо известному государственному служащему, под чем я разумею, что он не известен никому вообще, так как учреждение его засекречено. Его помощник, мистер Листер, как видите, охраняет, подобно Церберу, дверь. Оба они, от имени своего правительства, чрезвычайно интересуются системой, разработанной моим другом Белой Сабо. Сэр Дэвид, как старый мой университетский однокашник, давно уже осведомлен о нашей совместной работе с Сабо, прославленный внук которого, гроссмейстер Штефан Сабо, также сегодня с нами.

Адриан взглянул на сидевшего между Биффеном и леди Элен молодого человека с заплаканными глазами. Ничто в форме его головы или чертах лица не указывало на присутствие в нем гения отвлеченной либо логической мысли, отличающего шахматных чемпионов. Довольно заурядный, безобидный паренек. Правда, печальный. Очень, очень печальный.

— Я надеялся, что и другой внук Белы, Мартин, присоединится к нам. Но, как всем вам, я полагаю, известно, его сегодня убили.

Пять пар глаз впились в Адриана, тот покраснел и снова уставился в пол.

— Кроме того, среди нас находятся Хэмфри Биффен и его супруга леди Элен, мои с Белой давние друзья и коллеги. Здесь также и зять их, Саймон Хескет-Харви. Так уж случилось, что Саймон работает в одном с сэром Дэвидом учреждении.

— По крайней мере, работал до сегодняшних шести вечера, — пророкотал сэр Дэвид. — Я из вашей задницы посудную сушку сделаю, Хескет-Харви.

— Но, разумеется, Саймон и мистер Листер — не единственные, кто служит вам, не так ли, сэр Дэвид? Думаю, я не ошибусь, сказав, что присутствующий здесь юный мистер Хили в последние два года, это самое малое, также получает от вас стипендию.

Адриан закрыл глаза и попытался сосредоточиться на Моцарте.

— Однако по порядку. Два года назад Сабо, в ту пору еще благонравный венгерский ученый, прибыл в Зальцбург на конференцию. Здесь он спрятал документы, касающиеся его машины, "Мендакса". И нельзя сказать, чтобы он поторопился. Через полгода после его возвращения в Будапешт венгерские власти проведали о работе Сабо и потребовали показать им результаты. Ваше ведомство, Дэвид, также прослышало о "Мендаксе" и твердо постановило, что Британия должна во что бы то ни стало завладеть столь интригующим устройством — хотя бы ради того, чтобы произвести впечатление на ваших американских confreres. Следует помнить, что мир тогда только-только узнал правду о бедном старом Энтони Бланте, и я уверен, вашу Службу должно было охватить неодолимое желание заполучить столь замечательный трофей, дабы сложить оный к стопам тех, кто вас превосходит. Вы полагали, что если Сабо попытается как-то избавиться от "Мендакса", то я, самый давний его друг за пределами Венгрии, так или иначе окажусь причастным к этому.

— Что и произошло, давняя любовь моя.

— Верно, в прошлом году я получил от Сабо письмо. Он высказал пожелание, чтобы я забрал документы, спрятанные им в Зальцбурге. Попросил прибыть седьмого июля, в два часа дня, в дом Моцарта, где у диорамы, изображающей сцену ужина из "Дон Жуана", меня будет ждать связной. Не сомневаюсь, что вы, сэр Дэвид, это письмо перехватили. И правильно сделали, я не жалуюсь.

— Ах, как бы я дьявольски расстроился, если бы вы начали жаловаться.

— Изящно сформулировано. Итак, что же произошло дальше? На это свидание вместе со мной пришел Адриан, глаза и уши сэра Дэвида Пирси. В доме Моцарта я должен был встретиться с другом Сабо, Иштваном Молтаи, скрипачом, официально прибывшим в Зальцбург на фестиваль. Пока все прекрасно.

— Пока все очевидно.

— Что ж, а теперь перейдем к вещам, возможно, менее очевидным.

Адриан никак не мог уяснить, почему эта встреча превращается в публичный диалог между Дональдом и дядей Дэвидом.

— Я хотел бы знать, сэр Дэвид, приходилось ли вам когда-либо слышать о третьем законе Уолтона?

— Сколько ни тряси, последняя всегда в трусы?

— Не совсем так. В военное время этот закон лег в основу принятого Секретной службой правила. Если назначается встреча и время ее дается в двенадцатичасовом формате, это означает, что встреча должна состояться на тридцать минут раньше указанного времени. То, что Адриан, я полагаю, назвал бы профессиональным ходом. Соответственно, Молтаи встретился со мной не в два часа обговоренного дня, а в час двадцать семь. На этой встрече он сказал мне, где находятся касающиеся "Мендакса" документы. Я должен был забрать их здесь, в "Золотом олене", у портье. Через несколько секунд после того, как он поделился со мной этими сведениями, некто, пребывавший, как мне приходится предположить, в блаженном неведении относительно третьего закона Уолтона, перерезал Молтаи горло. Еще через несколько дней ваш человек, Листер, действуя, не сомневаюсь, на основе информации, полученной от Адриана, предпринял на стоянке одного из автобанов Западной Германии довольно безвкусную попытку избавить меня от этих бумаг.

Сэр Дэвид откинулся на спинку кресла и оглянулся на Листера, все так же стоявшего у двери.

— Вы были безвкусны, Листер? С прискорбием слышу об этом. Когда все закончится, зайдете ко мне.

— Безвкусен и безуспешен. Я оставил бумаги здесь. Я прекрасно знал, что доверять Адриану нельзя. Потому-то я и старался, чтобы он постоянно находился рядом со мной. Кажется, дон Корлеоне держал друзей поближе к себе, а врагов еще ближе? Почему же и дону Трефузису было не поступить подобным же образом?

Адриан, вознамерясь высказаться, открыл рот, но передумал.

— Технические данные по "Мендаксу" были надежно заперты в сейфе отеля. Однако Сабо построил еще и работающую машину, которую разделил на две части, доверив их своим внукам, Штефану и Мартину. Штефан сумел провезти свою половину через границу в радиоприемнике, принадлежащем другому члену его шахматной делегации, и две недели назад передал ее мне в одной из мужских уборных Кембриджа. Мартину предстояло отдать мне вторую половину сегодня в полдень, в отеле "Австрийский двор", однако ему перерезали горло еще до того, как он успел это сделать. Похоже, на сей раз убийца сообразил, как работает третий закон Уолтона. Такова, мои дорогие, краткая история попытки Сабо передать мне "Мен-дакс". Есть у кого-нибудь вопросы?

— Если бы вы оставили все дело нам, Тре-кля-тый-фузис, этой омерзительной бойни можно было бы избежать, — сказал сэр Дэвид.

— Не уверен. Проблема, которая меня весьма и весьма занимает, состоит в убийстве Молтаи. Он был безобидным музыкантом, доставившим мне весточку от друга. У нас нет ни причин воображать, будто он знал что-то о "Мендаксе", ни оснований предполагать, что он представлял собой угрозу для кого бы то ни было. В наши дни венгры не проявляют особой жестокости в подобных делах — в отличие от восточных немцев и англичан. Какой разумной цели могла послужить смерть Молтаи? Этот вопрос представляется мне далеко не тривиальным.

Трефузис закурил сигарету и подождал, пока слушатели окончательно усвоят суть заданного им вопроса. Адриан уже покончил с осмотром пола и занялся теперь потолком. Он старался уверить себя, что находится в тысяче миль отсюда.

— Хорошо, к "почему" мы вернемся попозже, — сказал Трефузис. — "Кто" также не лишено интереса. Случилось так, что я видел убийцу. Необычайно толстого мужчину с маленькой головой и жидкими волосами.

— Да что за разница? — спросил Пирси. — Какой-нибудь дурацкий виртуоз ножа из венгров.

— Я так не думаю, мой Дэвид.

Сэр Дэвид сцепил на затылке ладони.

— Дональд, послушайте меня. Если вы заставите ваш замечательный мозг потрудиться, то после должного переучета фактов, их сложения, вычитания, увязывания, подшивки и сметывания поймете, что счет составляет полтора к половине в вашу пользу. В вашем распоряжении техническая макулатура и половинка машины, которую ваш присутствующий здесь шахматный друг Кастор отдал вам в кембриджском сортире. А это главный трофей, дорогуша. Другая половинка, которую зацапали венгры, ни хрена не стоит без машинописных листков, которые вы столь сноровисто держали прижатыми к вашей впалой груди. Вы лидер в этой игре. Отдайте нам, как послушный мальчик, вашу добычу — и можете ожидать, что обратной почтой вам доставят рыцарское звание. А нет, так выбросьте ее на открытый рынок и станьте миллионером. Но хватит, на хрен, морочить нам головы. Мы люди занятые. Вы все поняли?

— Позвольте, а почему же вы решили, что у меня толькооднаполовинка "Мендакса"?

— Донни, дорогой, вы только сию минуту сказали, что виртуоз ножа добрался до Поллукса раньше вас, не правда ли? Я так понял, что он убил беднягу не одного развлечения ради — и не для того, чтобы огорчить вас, юный Штефан.

— Нет, что до этого, тут вы правы. — Трефузис взял со стола пузырек и отвинтил его крышку. — Подкладка Мартиновой куртки была вспорота. Вынужден предположить, что у него забрали нечто.

— Ну вот, так чего же вы тогда… это еще что, господи боже?

Трефузис вылил лиловатое содержимое пузырька в стоящую перед ним на столе корзинку для бумаг.

— Небольшой фокус-покус, чтобы развлечь вас, — сказал Трефузис. Он чиркнул спичкой и уронил ее в корзинку. На миг над корзинкой вознесся большой шар сине-зеленого пламени, тут же съежившийся, оставив после себя густой дым. — Итак, с бумагами Белы по "Мендаксу" мы распростились, — сообщил Трефузис.

— Здоровенный, обвислый клитор, вот вы кто! — воскликнул сэр Дэвид. — Бессмысленный, слабоумный, спятивший старик Вы хоть понимаете, с чем играете?

— Я понимаю, что вас беспокоит, Дэвид, но вы не волнуйтесь. Пожарная сигнализация отключена. Я позаботился об этом еще в начале вечера.

— Вы, разумеется, сознаете, что расцеловались на прощанье с любыми шансами войти в правление Би-би-си, какие у вас когда-либо имелись, не так ли?

— Да я и не знал, что участвую в этом забеге.

— Единственный забег, в котором вы, друг мой, отныне участвуете, ведет к финишу, за коим вас ожидают десять лет налоговых инспекторов, дважды в неделю поднимающих вас на рассвете, и полицейские, останавливающие вашу машину четыре раза на каждые четыре мили, которые она проезжает.

— Не надо отчаиваться, Дэвид, — сказал Трефузис. — Я всего лишь устранил мое преимущество в счете. Теперь он равный. У меня одна половина "Мендакса", у убийцы, надо полагать, другая.

— Будьте вы прокляты от Гулля и до самого севера!

— Не исключено, что и буду. А до того времени, быть может, молодой Саймон сумеет помочь нам установить личность виртуоза ножа, если это теперь и впрямь так называется. Кто у венгров лучший наемный убийца, Саймон? Я знаю, это не по вашей части, но не зря же вы там работали.

— На самом деле виртуоз, которого они предпочитают использовать, немец, сэр. Поторговывает в своей лавочке под именем Альберих Голька.

— Понятно. И человек он, позвольте спросить, толстый и все такое?

— Очень толстый, сэр. Это почти и все, что о нем известно. Он толстый, он немец и он очень дорого стоит.

— Итак, венгры наняли этого полнотелого тевтона, чтобы тот перехватил "Мендакс" и поубивал всех, кто хотя бы отдаленно с ним связан. Я возвращаюсь к моему исходному вопросу. Зачем? Зачем было убивать Молтаи?

— Ну, сэр, такая у убийц работа. Убивать.

— Да, но только по приказу. А зачемприказыватьэтому Гольке убивать невинного скрипача?

Саймон вежливо пожал плечами; Хэмфри и леди Элен немного поерзали, распрямляясь, точно церковные прихожане, демонстрирующие сосредоточенность, с которой они внимают проповеди; сэр Дэвид Пирси зевнул; Штефан с жалким видом смотрел в окно; Дикон Листер по-прежнему перегораживал дверь. Адриан гадал, когда они наконец займутся им.

— Я спрашиваю себя, — сказал Трефузис, — почему вообще убивают людей? Их убивают из мести, в виде возмездия, в гневе. Убивают, чтобы сохранить тайну и обеспечить молчание, убивают, чтобы удовлетворить патологическую потребность и — или — приобрести материальную выгоду. Ни одно из этих оснований не может удовлетворительно объяснить огромную трату денег и риск, которые были сопряжены с тем, чтобы положить конец существованию безвредного венгерского скрипача. Подумайте еще и о том, какбыло совершено это убийство. Как жутко, публично, жестоко и некрасиво.

— Возможно, убийце не понравилось его лицо? — высказал предположение Пирси.

— О, лицо у него было вполне привлекательное. Нет, существует только один мотив, который представляется мне необходимым и достаточным. Убийство Молтаи было совершено радименя.

— Голька принял его за вас, сэр? Но это вряд ли…

— Нет-нет. Саймон. Я имею в виду именно то, что сказал. Молтаи убилирадименя, чтобы меня испугать.

Сэр Дэвид встал, потянулся и направился к буфету.

— Кто-нибудь еще хочет вина? — поинтересовался он, ни к кому, в частности, не обращаясь.

— Да, пожалуйста, — ответил Адриан.

Сэр Дэвид, не обратив на него никакого внимания, налил себе бокал и возвратился на свое место.

Адриан, покраснев, приступил к изучению шнурков на своих штиблетах.

— Я уверен, — сказал Трефузис, — убийство Молтаи было задумано, чтобы показать мне, на какую безжалостную жестокость способны пойти венгры, дабы завладеть "Мендаксом". Если они готовы убить ради него, предположительно должен был сказать я себе, мне лучше немедля отдать им его. Но право же, какая дурацкая стратагема! Я, смею надеяться, не такой еще старый и немощный сумасброд, чтобы пойти на это. Если я по-настоящему испугаюсь, — тут я должен сделать паузу и заверить вас, что я и вправду испугался так прежалостно, как никогда в жизни, — то уж, наверное, естественный для меня поступок состоял бы в том, чтобы передать бумаги сэру Дэвиду и попросить его учреждение о защите. Венгры не из тех, кто пускает по твоему следу убийц только для того, чтобы отомстить. Они, слава богу, в МИ-5 пока еще не работают. И опять-таки, не такие они идиоты, чтобы вообразить, будто смогут перепугать меня настолько, что я отдам "Мендакс" им, — уж если я испугаюсь, то вручу его собственной стране. Вот тогда я, разумеется, и понял — именно это и было задумано. Предполагалось, что я, перетрусив, отдам "Мендакс" не венграм, но сэру Дэвиду Пирси. Это сэр Дэвид Пирси подрядил Гольку. Сэр Дэвид Пирси приказал убить Молтаи, чтобы страх вывел меня из игры, и тот же сэр Дэвид Пирси распорядился о точно такой же смерти Мартина Сабо, дабы ему, сэру Дэвиду, было чем подкрепить свою сказочку о распоясавшихся в Зальцбурге кровожадных венграх.

— Я сейчас вызову санитаров, — сказал сэр Дэвид. — Вы, господа, не прерывайте его, пусть говорит. И бога ради, потакайте бедному сукину сыну во всем, а не то он в буйство впадет.

Трефузис печально покивал:

— Нет, Дэвид, не думаю, что кто-нибудь станет вызывать сюда санитаров. Во всяком случае, не сейчас.

Сэр Дэвид молча обменялся взглядами со всеми присутствующими, а после расхохотался.

— Ох, ну бога ради, вы только посмотрите на себя! Не можете же вы принимать это всерьез. Бедняга бредит, и вы это знаете.

— Возможно, нам стоит спросить у самого Гольки, — предположил Трефузис.

— О-о, да, вот этомысль отличная! Давайте спросим у Гольки. Или, еще того лучше, у Флоренс Найтингейл, а то и у набоба Брандипура.

— Ну что, Голька? — произнес Трефузис. — Вы человек, совершивший два убийства. Не скажете нам — по чьему приказу?

В лице Листера ничего решительно не изменилось. Он перенес вес своего тела с правой ноги на левую, по-прежнему оставаясь безмолвным.

Адриан почувствовал жжение в животе. Десять минут назад ему трудно было представить, что он выберется из этой компании, сохранив в целости свое "я", теперь он начал сомневаться, что выйдет отсюда живым.

Саймон Хескет-Харви кашлянул и нерешительно поднял руку:

— Э-э, извините, сэр. Не хотелось бы показаться тупицей, но вы что же, предполагаете, чтоЛистер — это Голька?

— О, тут нечего и сомневаться. Я его, видите ли, узнал.

— Ага. Но он… он не такой уж итолстый, ведь так, сэр?

— Да уж разумеется, нет. Такая приметная вещь, полнота, не правда ли? Далеко не идеальное качество, как мог бы подумать любой, для того, чтобы добиться успеха в жутком ремесле, избранном Голькой. Дело, однако, в том, что если толстому человеку сделаться худым невозможно, то худой превращается в толстого с легкостью.

— Подушки, сэр, вы их имеете в виду?

— Точно. Лицо его может и не очень соответствовать тучности тела, но так ли уж редко, в конце-то концов, встречаются люди, чьи тела превосходят полнотою их лица? Я прав, мистер Листер?

Листер не ответил.

Адриан вглядывался в него, пытаясь понять, где на нем может быть спрятан пистолет. Или ножи.

— Вы абсолютно уверены, сэр? Я хочу…

— О господи боже! — взорвался сэр Дэвид, и фарфоровые с позолотой часы на стене ответили ему перезвоном. — Вы работаете на меня, Хескет-Хрен-Харви! Этоядля вас "сэр", понятно? А вовсе не этот мешок из трухлявого твида. Я ваш "сэр"!

Вспышка эта даже не заставила Саймона перевести на Пирси взгляд.

— Как скажете, сэр, — бесстрастно ответил он. — Стало быть, вы полагаете, профессор, что сэр Дэвид, желая завладеть "Мендаксом", нанял Гольку?

— Да, и, как я думаю, потому что действовал он частным образом. Он хотел получить "Мендакс" для себя. В качестве довеска к той пустячной пенсии, которую он мог ожидать от своих хозяев. Если бы ему удалось запугать меня настолько, что я предложил бы "Мендакс" правительству ее величества, то, не сомневаюсь, он постарался бы, чтобы Голька сорвал передачу и захватил "Мендакс", якобы лишив его нас обоих. Это, понимаете ли, должно было выглядеть победой венгров.

— Как все это глупо, Дональд, — сказал сэр Дэвид. — Как поразительно глупо. Вы же понимаете, будь ваш анализ верен, так у меня уже имелась бы половина "Мендакса" — та, которую Листер в полдень забрал у Мартина. И тогда я, естественно, постарался бы получить от вас вторую.

— Да, но у вас нет половины "Мендакса", Дэвид. В том-то все и дело. Обе они у меня. — Трефузис взглянул на два приемника, стоявших перед ним на столе.

Адриан увидел, как глаза дяди Дэвида замерли в мгновенной панике, однако тот немедля расслабился и улыбнулся, неторопливо.

— Плохо блефуете, Дональд. Оч. плохо блефуете.

— Боюсь, что нет. Видите ли, существует кое-что еще, о чем ни вы, ни Листер — или Голька, как ему больше нравится, — не ведаете. Первыйзакон Уолтона.

— Вот же черт! — неожиданно выпалил Хэмфри Биффен.

Все повернулись к нему.

— С тех самых пор, как ты упомянул о третьем законе, я сижу и ломаю голову, пытаясь припомнить остальные, — сказал Биффен и покачал, извиняясь, головой. — Второй и четвертый я, разумеется, помню, но что же такое первый, боже ты мой?

— Ой, ну брось, Хэмпти! — И жена игриво подпихнула его локтем. — "Что есть на человеке, все вранье". Как ты мог забыть?

— Ну, конечно! — радостно воскликнул Биффен. — Я просто старый дурак. Мне очень жаль, Дональд.

— Тут не о чем жалеть, дорогой друг. Леди Элен, разумеется, совершенно права. "Что есть на человеке, все вранье". Интересно, сэр Дэвид, вам когда-нибудь приходилось слушать маленькие беспроводные эссе, которыми я время от времени мараю волны эфира? Дома их можно услышать каждое субботнее утро по Радио-4. Кроме того, "Зарубежное вещание Би-би-си" транслирует их на весь земной шар.

— Да знаю я. И всякий, кто когда-нибудь пытался послушать крикет, тоже знает. Скука смертная.

— А, тогда вы, возможно, слышали и эссе, прозвучавшее на этой неделе. На Европу его передавали этим утром в три ноль-ноль и потом еще в пятнадцать ноль-ноль пополудни.

— Ну, слышал, — ответил сэр Дэвид. — Господи, скорей бы уж это к чему-нибудь нас привело.

— Оно и ведет. Возможно, вы слышали, как я упомянул о зяблике. "Зяблик" — это кодовое имя, данное мной Мартину Сабо. Иштван у нас "Московка", я — "Белоголовый орлан", Адриан — "Темный вран".

Адриан снова покраснел. Почему же "Темный врун"? Как-то даже несправедливо.

— А вы, сэр Дэвид, — продолжал Трефузис, — "Перина", не знаю почему, но вот так. Надеюсь, вас это не огорчит.

— Меня называли словами и похуже.

— О, неужели?

— Вы давайте, продолжайте, ладно?

— Очень хорошо. В этой передаче я произнес такие слова… позвольте-позвольте… примерно такое предложение… "напомнил мне, по первости, об имеющемся у меня экземпляре "Опытного рыболова" Исаака Уолтона". Да, по-моему, так. Это было инструкцией для Мартина — вспомнить о первом законе Уолтона: что есть на человеке, все вранье. Я же понимал: если вам или Гольке удастся перехватить Мартина, вы первым делом станете искать нужное вам сокровище за подкладкой его куртки. В Венгрии Сабо при последнем разговоре с внуком нарочно сказал Мартину, что "Мендакс" надлежит спрятать именно там. У вашего будапештского сотрудника имеется контакт в венгерской тайной полиции. Саймон говорит, что его зовут "Слесарем". "То, что вам нужно, будет в подкладке куртки Мартина Сабо", — несомненно сообщил Слесарь в Лондон, что Беле Сабо от него и требовалось. Вы соответственно проинструктировали Листера. "Ищите "Мендакс" за подкладкой куртки Поллукса", — сказали вы. Мартин действительно соорудил на куртке потайной карман и спрятал в нем микросхему. Ее-то Листер с благодарностью и забрал после того, как перерезал бедному юноше горло. Уверен, вам еще предстоит обнаружить, что вы убили молодого человека лишь для того, чтобы получить схему, управляющую скоростью вращения барабанной сушилки. Радиоприемник, который стоял на туалетном столике Мартина, мог дать вам улов побогаче. Вот он.

Трефузис взял со стола один из двух приемников.

— Он, понимаете ли, здесь. "Мендакс". Я знаю, как сильно вы жаждете его, Дэвид, и мне страшно жаль, что я не в состоянии вам помочь. Хэмфри и леди Элен — старые друзья Белы Сабо, как и я, — и все мы считаем, что права на эту машину принадлежат в первую очередь нам. Саймон, естественно, предан прежде всего тестю с тещей и мне, любящему крестному отцу его жены Нэнси. Решить, какого наказания вы заслуживаете, должен Штефан, наследник Белы и брат Мартина, которого вы столь безжалостно зарезали. Листеру, боюсь, мы сохранить жизнь не сможем.

Сэр Дэвид поднялся на ноги.

— Все это было до крайности поучительным, — сообщил он. — Вы очень опрятно провели операцию, Дональд. Поздравляю. А теперь должен попросить вас передать "Мендакс" мне. Мистер Листер, будьте так любезны.

Адриан смотрел, как правая рука Листера медленно сползает к левому боку и вытаскивает на свет, из-под отворота зеленовато-голубого костюма "сафари", автоматический револьвер. По крайней мере, Адриан полагал, что это автоматический револьвер. Эта штуковина безусловно была некоторой разновидностью ручного стрелкового оружия и теперь целила прямехонько в голову профессора Трефузиса. Адриан надеялся некогда, что впереди у него целая жизнь, за которую он успеет накопить кучу разных сведений, включая и основные познания относительно стрелкового оружия — достаточные, чтобы суметь, к примеру, определить разницу между пистолетом, револьвером, автоматическим там или полуавтоматическим. Теперь же ему предстояло быть убитым из одного такого приспособления, так и не успев выяснить, что оно собой представляет.

— "Мендакс", — сказал, не проявляя никакой озабоченности, Трефузис, — разумеется, в полном вашем распоряжении, вы можете держать его при себе, можете сбыть с рук — как пожелаете, сэр Дэвид. Против пуль у меня аргументов нет. Однако я должен попросить, чтобы вы позволили мне закончить мое выступление. После этого можете убить нас всех, поскольку убить нас всех вам, конечно, придется, ибо я уверен, что, объявляя о моем намерении осведомить ваших политических хозяев насчет совершенно предосудительной роли, сыгранной вами в этом деле, я говорил от имени всех, кто присутствует в этой комнате.

— О, разумеется, я поубиваю вас всех, — пообещал сэр Дэвид. — Поубиваю, и с величайшим моим удовольствием.

— Естественно. Однако я не могу позволить вам получить "Мендакс" — даже по цене столь низкой, как шесть пуль, — не продемонстрировав предварительно его изумительные возможности. Вы же не станете приобретать кота в мешке, сэр Дэвид… да еще и заглазно. Собственно говоря, ради этого Адриан здесь и присутствует.

Сэр Дэвид сложил на груди руки и поразмыслил.

— Ну хорошо, — согласился он, — если это вас позабавит.

— Спасибо. — Трефузис склонился над столом. — Поправьте меня, Штефан, если я ошибаюсь, но, сколько я знаю, все, что мы должны сделать, это соединить два приемника таким, примерно, образом…

Адриан заставил себя оторвать глаза от оружия в руке Листера и повернуться к Трефузису. Тот уже вскрыл батарейные отделения приемников. Из одного выставился наружу плоский соединительный кабель с разъемом на конце. Трефузис воткнул его в батарейное отделение другого приемника, и разъем с негромким пластмассовым щелчком встал на место. Затем Трефузис воткнул в гнездо одного из приемников штырек наушников и вопросительно взглянул на Штефана. Молодой человек покачал головой:

— Не в этот, в другой. Точно в другой.

— Спасибо, мой мальчик. — Трефузис вытянул штырек и вставил его в гнездо другого приемника. — Двести пятьдесят метров, по-моему?

— Правильно, — сказал Штефан. — Вы услышите шум.

Трефузис, приложив наушники к уху, повертел ручку настройки первого из приемников.

— Ага! — наконец сказал он. — Адриан, будь так добр…

Адриан трясущимися руками принял наушники. Он заглянул в глаза Трефузиса, ответившего ему любящим взором.

— Это необходимо, мой дорогой, — сказал профессор. — Уверен, тебе это не причинит никакого вреда.

Едва наушники оказались на голове Адриана, он почувствовал себя намного увереннее. Голову его наполнило мягкое шипение, сквозь которое проступали звуки более ясные, резкие — акустические подобия проплывающих перед глазами ярких пятен. Все это было очень приятно, очень успокоительно: омовение мозга. Он услышал также, вполне отчетливо, и звук настоящий, внешний: за его спиной Трефузис нажал на устройстве какую-то кнопку. После этого шипение с пляшущими короткими звуками сменилось более широким, глубоким гудением. Адриан понемногу утрачивал ощущение физического контакта с миром. Он совершенно отчетливо сознавал, что сидит в кресле, однако какие части его тела соприкасаются с таковым, сказать не смог бы. Где-то в середине этого теплого, насылающего невесомость прилива звуков повис голос Трефузиса:

— Скажи мне, что ты чувствуешь, Адриан. Адриан знал, что он чувствует. Он знал все.

Внезапно в разуме его не осталось ни единой загадки, все стало открытым и ясным. Он словно бы плыл сквозь доли, складки, нейроны, синапсы, полости и соединения собственного мозга.

— Я чувствую себя хрен знает как замечательно, — объявил он. — Как в тот раз, когда накурился травки у Марка на Уиннет-стрит — это было, наверное, не один уже год назад. — Я вижу силуэт члена Листера — вон он стоит — похоже этот его "сафари" очень плохо скроен — маленький такой да еще и обрезанный — а после травки я облевал у Марка всю его перину — когда у нас гостил дядя Дэвид мне было двенадцать и я помнится нашел у него под кроватью журналы — как пахли хлопья пыли под кроватью в комнате для гостей — я снова почувствовал этот запах когда мы в пятницу ночевали по дороге в Зальцбург в отеле — пришлось притвориться будто я знаю разницу между травкой и смолкой а я и не знал трогательно потому что она же очевидна на хер разве не так — не стоило мне брать долбаные деньги дядя Дэвида — господи и почему Дональд именует его "Периной" — единица измерения тепловой изоляции перины называется "тог"— Дональд должен знать откуда взялось это слово — если подумать так я уже два дня не дрочил — не может же Листер убить нас всех так не бывает — в какой-нибудь аптеке на Гетрейдегассе наверняка продают вазелин — столько крови — если я все же умру то и не важно потому как я такой мудак что ничего и не замечу — дядя Дэвид слушает меня и смотрит так точно я рыбка в аквариуме и Дональд я слышу что-то мне говорит так что наверное если никто не против я лучше заткнусь и послушаю его — шлем большой а член-то махонький — вы почти все время молчали Биффо да и ваша жена тоже ничего толком не сказала — проступает сквозь его тоги — и вообще что вы тут делаете — видимо Дональд когда мы сюда уезжали попросил вас последовать за ним — я задаю вам вопрос мистер Биффен а вы не отвечаете — или вернее вы отвечаете я полагаю потому что рот у вас открывается и закрывается да только я не могу вас расслышать — ужасна эта белая слюна в уголках ваших губ — представляете я вдруг отчетливо увидел как вы милуетесь с леди Элен — кто-то говорит чтобы я замолчал я все слышу — думаю теперь мне лучше встать — нет не могу наушники свалятся — я что хочу сказать травка она и выглядит как травка а смолка нет но я наверное думал что меня хотят подловить — Листер с поддетой под рубашку подушкой чтобы выглядеть толстым — интересно может Саймон при оружии и пристрелит Листера прежде чем тот выпалит в Дональда — Листер слышал что я сказал наверное он сначала убьет Саймона просто на всякий случай — тянули меня за язык — не может это быть автоматический револьвер если вдуматься как-то не так звучит — все еще говорят чтобы умолк — тридцать восьмой это должно быть автоматический тридцать восьмого калибра хотя чего у него тридцать восемь миллиметров или дюймов понятия не имею — вроде бы в школе был кто-то по имени Листер — Хьюго спился из-за меня — нет ну правда же у Листера такой махонький член наверное потому он и подался в убийцы — если Дональд все время знал что дядя Дэвид мне платит значит он никогда меня не любил а если он никогда меня не любил так и пусть Листер перестреляет нас всех и правильно — помнишь дядя Дэвид как ты заставил меня написать маме а я сказал Тони Крейг — надеюсь сначала Листер прикончит остальных чтобы я смог посмотреть — отвратительно но ведь я и сам отвратителен и остальные я полагаю тоже — я так счастлив — я вас всех и вправду люблю вы же знаете — прежде чем я умру мне просто необходимо кого-нибудь отпендюрить там на пешеходном мостике была одна девушка с совершенно изумительными титьками — у Штефана это следует сказать довольно симпатичная попка о господи Адриан он же только что лишился брата — не знаю почему но я всех вас люблю однако я рад что все мы скоро умрем и будем вместе — я и вас люблю дядя Дэвид я всегда — журнал под вашей кроватью назывался "Лолита" помните в нем было такое влагалище совсем без волос — даже представить себе не могу как пишется Голька но фамилия в общем-то выразительная — наверное возбудившись он становится большим — вероятно когда он горло кому-нибудь перерезает — большим как пулька тридцать восьмого калибра я так думаю — да он и сейчас на пулю похож — поразительное переживание — наверное я люблю Дональда — не как Хьюго или Дженни — не так чтобы захотеть лечь с ним в постель — ха можете вы себе представить что Дональд — что я ложусь с тобой в постель — нет я не это имел в виду думаю я люблю тебя совсем по-другому а ты конечно ненавидишь меня и правильно я же такой мудак — все смотрят на меня слушают как я изображаю последнюю задницу я же ничего не могу поделать хотя и душу облегчить тоже дело хорошее — и конечно это никогда не закончится потому что…

— Спасибо, Адриан. Думаю, этого достаточно. Трефузис снял с Адриана наушники, и тому показалось, что воздух взвизгнул в его ушах, что его с огромной силой ударило током. Он резко вдохнул, точно пробивший поверхность воды ныряльщик. На плечо его легла рука Дональда, люди, сидевшие перед Адрианом, вглядывались в него, словно проникая глазами в его мозг. Раскачиваясь в кресле взад и вперед, он закрыл ладонями лицо и заплакал.

Он слышал сквозь собственные всхлипы и причитания, как в комнату возвращаются привычные звуки: музыка из двора, тиканье часов и грубый голос дяди Дэвида.

— Ну и на черта это нужно? Мальчишка всего-навсего пускал слюни да ныл, как маньяк. Чтобы довести его до этого состояния, мне не требуется никакая машина. Хватит и хорошего пинка по яйцам.

— По моим представлениям, — сказал Трефузис, — оставь мы машину подключенной к нему на более долгий срок, Адриан сообщил бы нам все, что таится в его мозгу.

— Какая отвратная мысль.

Адриан откинулся на спинку кресла, открыл глаза.

— Можно мне встать? — тонким голосом спросил он. — Боюсь, я отсидел ноги.

— Да-да, конечно. Прогуляйся немного по комнате, мой мальчик.

Избегая взглядов Штефана, Саймона и Биффенов, Адриан сошел с возвышения.

Дядя Дэвид размашисто пожал плечами, как человек, уверившийся, что его окружают одни кретины.

— Ладно, готов признать, что она работает, — сказал он. — Оставьте ее где стоит и отойдите от стола, ладно?

— Минуточку, Дэвид, — ответил Трефузис. — Сначала я должен сделать вот что…

Трефузис воздел, точно благожелательный судья, молоток и опустил его на пару приемников. По комнате разлетелись куски пластмассы. Сэр Дэвид окаменел.

— Вы покойник, Трефузис, — прошипел он. — Стреляйте, Дикон!

— Нет! Нет, нет, нет, нет, нет!

С воплем, разорвавшим ему горло, Адриан бросился на Листера, сбив того с ног. И сам, взревев, повалился на него, колотя врага головой по груди, завывая и лая ему в лицо:

— Я убью тебя! Убью! Убью!

Он чувствовал резкие очертания оружия, прижатого к его животу, давящего снизу вверх, пока рука Листера, сжимающая револьвер, старалась выпростаться из-под тела Адриана.

Сквозь поднявшиеся вокруг крики пробился голос, как показалось Адриану, Саймона Хескета-Харви:

— Оттащите его.

Чьи-то руки грубо дергали Адриана за плечи, норовя оторвать от противника. Почему они, черт подери, не разбегаются? Почему не оставят его здесь? Что толку вот так жертвовать собой ради друзей, если они просто стоят вокруг и смотрят? Он же дал им возможность спастись. Или онихотят, чтобы их убили?

Адриан врезал коленом в живот Листера, и оружие, глухо бухнув, выстрелило.

С секунду Листер и Адриан смотрели один на другого. Кто-то, быть может это был дядя Дэвид, произнес, довольно нетерпеливо:

— Ой, ну радивсегосвятого!

Адриан ощущал, как кровь стекает по его животу, точно извергнутое семя, и гадал, чья она — его или Листера.

— Вот дерьмо, — сказал он, когда Листер откатился в сторону. — Моя.

— Я не виноват! — закричал кто-то рядом. —

Он сам…

Глаза Адриана закатились, он упал лицом вниз.

— Простите меня, — сказал он.

Впадая в беспамятство, Адриан как будто услышал голос Боба, хозяина "Бараньей лопатки":

— Глупая вы задница, сэр. Я все время держал его на мушке.

Но сознание уже покидало Адриана. И голос Боба, если тот и вправду прозвучал здесь, сошел на нет, растворившись в единственном звуке, который сопровождал Адриана во тьму, — в причитаниях Трефузиса.