Адриан сложил ладони домиком и ласково улыбнулся. Девушка продолжала читать:

— "Отелло" — это трагедия частной жизни, фраза сама по себе несообразная, поскольку, как и в большинстве шекспировских трагедий, успех достигается здесь посредством трактовки, не отвечающей форме. Именно отсутствие такого соответствия и делает тему вечной; завесы, срываемые со всего частного, — вот тема, более чем отвечающая нашему времени, как, возможно, и любому другому. Это ввергает нас в хаос, и мы извергаем любовь.

— О, браво! — воскликнул Адриан. — Запоминающаяся фраза, Шела.

Девушка слегка зарумянилась от удовольствия.

— Вам понравилось, доктор Хили?

— Еще бы! Понравилось еще при первом чтении… те-те-те, постойте-ка… это было лет, наверное, уж десять назад… в восемьдесят первом, почти уверен… и сейчас нравится ничуть не меньше. Со временем она, похоже, становится только лучше. Джон Бэйли, "Шекспир и трагедия", издательство, если память совсем уж мне не изменяет, "Раутледж и Киган Пол".

— О боже. — Девушка покраснела опять, на сей раз не от удовольствия.

— Боюсь, дорогая моя, фраза слишком уж запоминающаяся.

— Дело в том, что…

— Язнаю, вы были… безумно заняты. Но поверьте, я с куда большим удовольствием выслушал это достойное эссе, чем прослушал бы ту ерунду, которую вы состряпали бы без помощи Бэйли. Все к лучшему. Думаю, вам удастся получить ту степень, какой вы жаждете, и без того, чтобы я докучал вам, требуя по эссе каждые две недели, ведь так?

— Ну…

— Конечно, удастся! — Адриан встал и подлил вина в стакан Шелы. — Еще немного мальвазии?

— Спасибо.

— Дымчатый, вулканический привкус, который не может опротиветь. Вы, насколько я знаю, играете?

— Да… я потому и не поспела с работой.

— Не понимаю, почему я сказал "насколько я знаю", — я же видел вас во множестве постановок. В этот уик-энд из Лондона приезжает моя жена, вы о ней, возможно, слышали?

— Дженни де Вулф, режиссер? Конечно!

— В таком случае, почему бы вам не заглянуть сегодня вечером к нам на Трампингтон и не сказать ей "здравствуйте"?

— Правда? Я бы с радостью.

— Прекрасно, дорогая моя. Скажем, в семь?

— Это будет чудесно. Спасибо!

Адриан с одобрением наблюдал за тем, как девушка подбирает сумку, шарфик, как направляется к выходу.

— Да, кстати, Шела…

Она ожидающе остановилась в дверях.

— Я обратил внимание на то, — сказал Адриан, — что вы состоите в университетском Обществе гуманистов.

Во взгляде ее обозначился намек на вызов, на подозрительность.

— И что?

— Для вас это серьезно?

— Очень.

— Вы, возможно, и к религии относитесь неодобрительно?

— Я ее терпеть не могу.

— А, вот это уже интересно. Думаю, стоит пригласить к нам сегодня и старика Трефузиса, уверен, он вам понравится, и не сомневаюсь, что ему понравитесь вы. Мы с ним работаем сейчас над… над одной проблемой, которая вас, возможно, заинтересует.

— Да?

— Как вам, вероятно, известно, разного рода функционеры, набранные по самым оголтелым ответвлениям христианской церкви, обозвали девяностые годы "Десятилетием евангелизма".

Девушка состроила гримаску комического отвращения.

— Ой, не напоминайте.

— Мы обнаружили, что за этой жалкой, причудливой формулировкой кроется… — Адриан умолк — Впрочем, неважно. Остальное я расскажу вам вечером. Драйден-хаус, Трампингтон. Мимо не пройдете.

Девушка выглядела заинтригованной.

— Хорошо. Значит, до вечера, доктор Хили. Э-э… до свидания.

— Всего хорошего, Шела. Да, и еще, Шела.

— Что?

— Буду вам благодарен, если вы пока никому об этом ни слова не скажете. Вы скоро узнаете — почему.

Адриан полюбовался в окно, как девушка скачками пересекает муравчатую лужайку во Дворе боярышника. Потом улыбнулся, присел за стол и написал короткую записку.

"Белоголовому орлану. Коврижка. Незамысловатая. Думаю, можно начать игру. С любовью, Темный вран".

Он откинулся в кресле, сунул написанное в факс и нажал кнопку автоматического набора номера. Посмотрел, как листок бумаги уезжает в пыхтящую машину, и снова подошел к окну.

На другой стороне двора он увидел в открытом на втором этаже окне старика. Старик на миг наклонился, копошась в чем-то у себя на столе, потом выпрямился во весь рост, помахивая только что оторванным листком бумаги. Он повернулся к Адриану, взмахнул листком, точно майский танцор носовым платком, и бойко сплясал короткую джигу.

Адриан рассмеялся и отступил от окна.