Однако никаких новых контрактов не предлагают, как бы ни возмущался этой несправедливостью шумный Вивацца. Немного терпения, будут и контракты!

Тем временем юный маэстро находит работу. Совет болонской академии (какая честь!) поручает ему репетировать и дирижировать концертами на публичных экзаменах. Весной он руководит в академии ещё одним концертом, и его очень хвалят.

   — Мой сын — лучший дирижёр! — сообщает всему свету Вивацца.

   — Но вы уверяли, что он лучший маэстро композитор.

   — Ну и что? Он лучший маэстро композитор и лучший дирижёр!

Люди, хоть и восхищаются очевидными, столь поразительными достоинствами Джоаккино, всё же смеются над восторженностью отца. А тот не обращает на это внимания и продолжает вовсю расхваливать сына. Он знает, что судьбе нужно помогать: многие люди, вообще не имеющие никаких достоинств, пробивают себе дорогу именно так — заставляют без конца говорить о себе. Всегда ведь находится кто-то, кто слушает и верит...

Джоаккино тоже улыбается, видя трогательную заботу любящего отца, но не мешает ему — он убеждён, что вреда от этого не будет. Сам же тем временем занят другим. На одном из концертов в академии он познакомился с молодой, увешанной бриллиантами синьорой, красивой и элегантной, с огромными лукавыми глазами, которая, пока он дирижировал, с искренним интересом смотрела на него. Когда же Россини спустился со сцены в зал, она едва не упала в его объятия, торопясь выразить своё восхищение.

   — Вы — чудо! Но почему вам поручают дирижировать оркестром? Вы же так молоды!

   — Доверяют.

   — Сколько вам лет?

   — Восемнадцать.

   — Восемнадцать? Какая прелесть! В таком случае вы ещё более необыкновенное чудо, чем я думала. И уже написали оперу?

   — Я вижу, вам всё известно. Да, написал и поставил оперу в Венеции.

   — И она прошла, конечно, с успехом.

   — Да, синьорина, с большим успехом. Не будь он таким, я бы не стал говорить об этом.

   — Естественно. Дорогой мой, я убеждена, что мы непременно сделаем прекрасную карьеру.

   — Мы?

   — Да, мы, потому что я хочу быть с вами, хочу помогать вам добиваться успехов, хочу петь в ваших операх! С таким молодым и красивым маэстро это должно быть одно удовольствие.

   — Но вы, синьорина...

   — Я — Марколини, Мария Марколини.

   — Знаменитая контральто? Какое счастье!

Удивление и радость Джоаккино искренни. Он слышал о Марколини как о самой блистательной надежде оперного театра — дивный голос, огромный талант, пылкий темперамент.

   — Вы так молоды! — восклицает он.

   — Увы, мне уже не восемнадцать, — смеётся она, показывая изумительные зубы. — Но я и не стара.

   — Это видно. И так прекрасна!

   — Не шутите.

   — Как же я могу шутить по такому серьёзному поводу!

   — Значит, я вам нравлюсь?

   — Не заставляйте меня краснеть.

   — Я спрашиваю об этом потому, что если я вам нравлюсь, значит, вы напишете для меня прекрасные арии в ваших новых операх.

   — Пожалуй! Но пока у меня нет контрактов.

   — Нет? Не страшно. Я вам немедленно устрою контракт.

   — О, синьорина!..

Они так увлечены разговором, что даже не замечают, с каким любопытством наблюдают за ними окружающие, да и как было не смотреть на них — красивая пара: юноша и девушка не могут оторвать глаз друг от друга, словно хотят заглянуть в самую душу.

   — Что вы сейчас собираетесь делать?

   — Ничего. Когда есть возможность, я всегда счастлив ничего не делать.

   — Не хотите ли послушать, как я пою?

   — Я не смел попросить вас об этом.

   — Тогда пойдёмте со мной. Знаете куда? К импресарио театра Корсо. Он готовит интересный осенний сезон и хочет заключить со мной контракт. Кстати, а почему бы вам не написать для меня новую оперу? Хотите?

   — Ещё бы! С удовольствием! Только надо, чтобы прежде это захотел импресарио.

   — Мы заставим его захотеть. Как хорошо, что я решила прийти на этот концерт! Думаю, что мы с вами прекрасно поладим, маэстро.

   — Что может быть лучше!

   — Вы любите музыку? Любите искусство?

   — Обожаю.

   — Я тоже. А певиц тоже... любите?

   — Если они похожи на вас, обожаю, так же, как музыку.

Она с вызовом смотрит ему прямо в глаза.

   — Маэстро, но это едва ли не признание в любви.

   — Почему едва ли? Оно вырвалось так непроизвольно, и я не собираюсь от него отрекаться. Вы можете эти мои слова принять за лёгкий ветерок, щекочущий уши, я отпустить их на волю. Но я поймаю их и верну вам — с большим удовольствием.

Красавица смеётся.

   — Думаю, мы с вами прекрасно поладим, Джоаккино.