Итак, мы переходим к зарождению московского государства. Которое Карл Маркс, искренне ненавидя, справедливо считал колыбелью современной ему России. Московия - политическая модель любой государственности, которая возникала впоследствии на русских равнинах. И все политические беспределы, равно как и все вырастающие в ответ тирании - по своей природе суть плоть от плоти политических катаклизмов, случавшихся в московском государстве. Кстати сказать, наша с Вами, уважаемый читатель, Российская Федерация алгоритмами своей политической жизни точно так же вырастает из политического опыта Московии. Равно как и Российская Империя, и СССР. Все это ветви одного и того же, московского политического древа.

И ненависть Маркса к Московии и Российской Империи, доживи он до наших дней, точно так же распространялась бы и на СССР, и на РФ. Ведь она была ни в коей мере не проявлением его личных тараканов в голове. Наоборот, здесь он вполне себе выражал общую установку всего политического класса Европы. Ибо это было отношение европейской торгово-финансовой аристократии к чужим.

Русское государство и создававшие его русские политические элиты были по самой своей природе чужды европейскому политическому классу, родившемуся в Торговой революции XIII века и выросшему под сенью европейских абсолютных монархий. Русский политический класс, отрезанный от участия в мировой торговле, поднимался совсем на других дрожжах. Киевская аристократия, выживи она в "татаро-монгольской" подставе, была бы своей, хотя бы и составляла жестокую конкуренцию. Аристократия московская будет чужой всегда.

Почему?

Сразу же отбросим в сторону всякие глупости, вроде "азиатской жестокости" русского государства по сравнению с просвещенным европейским абсолютизмом. Людям, хоть немного осведомленным в исторических реалиях, очевидно, что европейское государство было намного более жестоким как количественно, так и качественно. То есть, и жертв было больше, и умертвлялись они куда более изощренными способами. Стало быть, какой-то особо высокий уровень брутальности никак не может служить отличительной характеристикой русского абсолютизма.

Что же еще?

Одно из самых любимых сравнений одного из самых нелюбимых мною тележурналистов, Владимира Познера звучит следующим образом: "Пока в Европе было Возрождение, в России было татаро-монгольское иго". Это сравнение кочует из программы в программу, так что нет смысла давать какую-то отдельную ссылку. Оставим в стороне хронологические неточности такого сравнения, оценив их как несущественные. Будем говорить по сути. Суть же данного сравнения проста, а прилагаемый к нему контекст подразумевает следующее. Когда в Европе расцвел гуманизм и культ человеческой индивидуальности, в России процветало "монгольское рабство" и наследующий ему тоталитаризм Московского государства.

Соответственно, вот они, две стартовые точки отсчета: раскрепощение и свобода человека - с одной стороны, закрепощение и рабство - с другой стороны. Что называется - почувствуйте разницу. Ну, и вывод очевиден: современным русским следует смирить гордыню и, медитируя на европейские ценности, по капле выдавливать из себя раба.

Свобода и рабство - таково в своем предельном выражении противопоставление Европы и России. Разумеется, если смотреть со стороны Запада, равно как и со стороны всеми фибрами души находящихся там русских западников.

Что ж, попробуем согласиться с предложенной нам формой противопоставления. Пусть будет рабство. Посмотрим, как оно возникало, из каких необходимостей, к чему приводили прорывы к свободе, и почему они с неизбежностью приводили к формированию более или менее суровых тиранических режимов.

 

1. Сколько стоит Ренессанс?

Для начала вернемся к тому самому сравнению Познера. О Возрождении в Европе и татаро-монгольском иге на Руси. Лукавство данного сравнения многослойно. Оно не только в хронологических натяжках, которые мы договорились не замечать как несущественные. Лукавство в данном случае проникает в саму суть вопроса.

Во-первых, как мы уже убедились на примере гуманиста и образцового "возрожденца" Франсуа Рабле, раскрепощение и свобода касались в Европе не каждого человека, а лишь лучших людей - аристократии. Прежде всего, той аристократии, что поставлялась теперь торговыми классами европейских городов. Но и это бы было не страшно - в конце концов надо же с кого-то начинать!

Главная проблема в другом. Европейский Ренессанс как особое культурное явление мог возникнуть лишь при наличии довольно толстого слоя праздного класса. Который сам по себе, в грязном белье не зарождается. А образуется лишь в определенных местах и при определенных обстоятельствах.

Строго говоря, сама идея свободы и независимой человеческой индивидуальности возникает исключительно в недрах праздного класса. Там, где он появляется в сколько-нибудь значительных количествах. Понятие это довольно важно, остановимся на нем чуть подробнее.

Ввел его в научный оборот американский экономист и социолог Торстейн Веблен, издав в 1899 году книгу "Теория праздного класса". Фактически, у Веблена люди, составляющие праздный класс общества, характеризуются всего двумя ключевыми признаками. Первое: они имеют возможность не работать, получая средства к жизни иным образом. Второе: их потребление носит демонстративный характер, подчеркивающий высокий социальный статус этих людей.

Что касается отношения к труду, то Веблен особо подчеркивает, что у социальной общности, порождающей праздный класс, "должен быть хищнический уклад жизни…, то есть мужчины, составляющие в этих случаях праздный класс, должны усвоить привычку причинять ущерб силой и хитростью". Разумеется, причинение ущерба силой или хитростью важно не само по себе, а как способ пропитания, захвата и удержания "охотничьих угодий". Именно хищнический социум - набеговый, грабительский, присваивающий - и создает в своем развитии определенную человеческую прослойку, называемую Вебленом праздным классом.

Фактически, речь идет у него все о той же аристократии, коей мы с Вами, уважаемый читатель, посвятили в этой книге так много места. Вне всякого сомнения, идея свободы - идея насквозь аристократическая. Используя образы Джека Лондона, свобода - это независимость "куска закваски" от всех остальных кусков, его право пожирать их в соответствии исключительно со своим аппетитом, его способность противостоять аналогичным посягательствам на себя со стороны других "кусков закваски". То есть, свобода - это как раз и есть тот образ жизни, которую ведут "хозяева жизни", элита, аристократия, праздный класс.

Неизбежность же и необходимость демонстративного потребления мы уже обсуждали с вами в главе, посвященной древнегреческой аристократии. Демонстративное, статусное потребление - есть способ социального позиционирования себя внутри социальной иерархии и демонстрации своей принадлежности к праздному классу. Демонстрация статуса. В действительности, любая аристократия, любая элитная верхушка общественной пирамиды обречена на демонстративное потребление.

У вырастающей из пиратского промысла торгово-финансовой аристократии, как мы уже видели, рано или поздно "трофеи хищнических набегов как общепринятый показатель успеха и превосходства в силе… все более заменяется накопляемой собственностью". Вместе с ростом собственности, накопленной в руках аристократии, растет и уровень демонстративного потребления, указывающий на ее привилегированное общественное положение.

Развитие праздного класса с необходимостью ведет за собой и развитие форм демонстративно-статусного потребления. Если для варварского вождя вполне достаточно ожерелья, где на живую нитку нанизаны обломки украшений из разграбленных им жилищ, то его отдаленные потомки создают уже целые системы ритуалов и сопутствующих им материальных признаков статуса. Иначе говоря, система демонстративного потребления все более и более усложняется.

И вот, рано или поздно, наступает момент, когда фантазия аристократа, обладателя богатства приходит к истощению относительно поиска все новых и новых средств, демонстрирующих его высокое общественное положение. "В условиях подчинения требованию демонстративного потребления, - пишет Веблен, - атрибуты человеческой жизни - такие как жилище, обстановка, экзотические безделушки, гардероб, питание, - стали столь сложными и обременительными, что потребители не могут должным образом справиться с ними без посторонней помощи".

И такая помощь, разумеется, приходит. Для возведения невиданно роскошных жилищ появляется сословие дворцовых архитекторов. Для украшения интерьеров - художники, скульпторы, дизайнеры… Далее - ювелиры, элитные портные, кулинары и обувщики. Следующим шагом демонстративного потребления оказываются новые, изящные виды досуга. Музыкальные и литературные вечера, спектакли, изысканные празднества… Соответственно, растет сословие мастеров духовного производства - литераторов, музыкантов, артистов, философов, риториков и т.д.

Слой праздного класса набухает и ширится за счет "культурной обслуги" - мастеров и инструкторов престижно-статусного потребления. Рано или поздно этот культурный слой достигает критической массы, когда художественные ценности начинают фонтанировать как бы "сами по себе" - без привязки к ситуации конкретного заказа. Хотя и социальная привязка и социальный адресат конечно же остаются. Это - аристократия, праздный класс.

И, разумеется, темы, идеи, сюжеты, обыгрываемые, описываемые в архитектуре, в картинах, в стихах, романах, пьесах, философских трактатах - все они, так или иначе, вращаются вокруг ключевой ценности праздного класса. А какая у ключевая ценность праздного класса? Правильно, ценность индивидуальной свободы личности.

Свобода человеческой личности и сама человеческая личность становятся тем идейным стержнем, вокруг которого нарастают гигантское многообразие различных культурных сюжетов. Ибо таков духовный стержень заказчиков всего этого великолепия. А заказчиком является итальянская торгово-финансовая аристократия. Именно она на рубеже XII-XIII веков берет под контроль мировую торговлю, вырывая ее из рук одряхлевшей Византии и ее торговых партнеров. Именно в ее руках оказываются в это время главные денежные потоки этого мира. И именно вокруг ее культурных потребностей начинает нарастать слой культурного "обслуживающего персонала". Итальянской "творческой интеллигенции".

Связь здесь прямая и кристально очевидная. Рубеж XII-XIII столетий - обретение полного контроля над мировой торговлей. А уже вторая половина XIII века описывается в искусствоведческих монографиях как раннее итальянское Возрождение. XIV же век - это уже пик, культурный взрыв, Высокое Возрождение.

Вот только фундаментом всего того художественного великолепия, что мы называем Ренессансом, являются ОЧЕНЬ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ, сконцентрированные в главных торгово-финансовых центрах тогдашнего мира - в торговых республиках Средиземноморья. Венеции, Генуе, Пизе, Флоренции, Неаполе, Милане, Падуе…

Здесь и только здесь крутятся в XIV веке главные деньги средневековой Европы. Именно здесь и именно вокруг этих денег вырастает сословие итальянской "творческой интеллигенции", обслуживающей демонстративное потребление торгово-финансовой аристократии. Не удивительно, что именно отсюда и шаганет в мир то, что культурологи и искусствоведы называют Итальянским Возрождением. Ведь именно с него все и начинается.

Таким образом, столь любимый Владимиром Познером феномен Возрождения напрямую вытекает из уникальной хозяйственной ниши, занимаемой торгово-финансовой аристократией итальянских городов. Практическая монополия на международную торговлю (а затем и на международный банкинг) создает здесь как фантастические состояния, позволяющие безболезненно содержать орды творческой интеллигенции, так и огромную потребность в ее услугах. Ибо самостоятельно справиться со стремительно возросшим объемом демонстративно-статусного потребления итальянская финансовая аристократия уже не может. Нужны профессионалы. И они появляются в большом количестве.

Это - на Западе.

А что же на востоке, на Руси? А там, как мы помним, "татаро-монгольское иго". Как оказалось, оно тоже имеет некоторое отношение к деятельности средиземноморской торгово-финансовой аристократии. Слишком уж много оснований, заставляющих рассматривать именно ее как заказчика, организатора и главного выгодоприобретателя от проекта "татаро-монгольское иго". Вот только результаты деятельности венецианско-генуэзской финансовой аристократии, прикрываемые на русских равнинах мифом "Монгольской империи", носят по понятным причинам прямо противоположный характер.

И главный для нас с вами результат - выдавливание великорусского этноса из всех позиций, где хотя бы гипотетически можно было ожидать появления сколько-нибудь серьезного слоя торгово-финансовой аристократии. Вышибание русского Торговца с мировых рынков . А это означает весьма печальную вещь. Праздный класс Московского царства вынужден формироваться на очень и очень тощей основе. Это - всего лишь военно-административная аристократия, московское боярство.

Московское боярство на порядок, а то и на два, беднее итальянского купечества. Корректно сравнить их доходы - технически довольно непростая задача, требующая большой работы. Несколько проще провести сравнение государственных бюджетов. Что даст хоть какой-то масштаб для сравнения.

Возьмем для сравнения все ту же Венецию. Бюджет Венеции в начале XV века составлял 1,6 млн. флоринов, при населении "Империи торговых постов" - так называли тогда Венецианскую республику, около 1,5 млн. человек. Если учесть, что флорин чеканится в это время из золота и весит 3,53 г., то это получается 5 648 кг. золота. Делим его на полтора миллиона жителей, что дает нам 3,76 г. золота на человека в год.

Бюджета Великого Княжества Московского на это же время мне найти не удалось - нашел лишь на конец XVI века. В это время Москва живет несколько богаче, чем за век до этого, но - пренебрежем. В конце XVI века по сообщению Джайлса Флетчера бюджет Великого княжества Московского выглядел следующим образом: "Город Псков с его областью платит каждый год тяглом и податью около 18 000 рублей, Новгород 35 000, Торжок и Тверь 8000, Рязань 30 000, Муром 12 000, Холмогоры и Двина 8000, Вологда 12 000, Казань 18 000, Устюг 30 000, Ростов 50 000, город Москва 40 000, Сибирь 20 000, Кострома 12 000. Весь годовой итог простирается до 400 000 рублей".

Обратим внимание, что платят "тяглом и податью". То есть, сюда входит и стоимость государственных работ, выполняемых по "госзаказу". Так что, это - не только наличные, но и цена работ, что всегда хуже. Но, опять пренебрежем. Итак, 400 000 рублей. Население в эти годы - около шести миллионов человек. Один рубль после денежной реформы Елены Глинской составлял 68 г. серебра. Четыреста тысяч умножаем на шестьдесят восемь грамм, получаем 27 200 кг. серебра. Теперь честно делим это на шесть миллионов душ населения. Получаем 4,5 г. серебра.

Обменный курс золота и серебра колебался от 10:1 в античности до 16:1 в XVIII веке. Возьмем среднее значение 13:1. Переводя венецианскую бюджетную обеспеченность в серебро получаем 48,88 г. серебра на человека. Против 4,5 г. серебра на человека по бюджету Великого княжества Московского. Иначе говоря, бюджетная обеспеченность венецианца оказывается в одиннадцать раз выше, чем у москвича. Как я и говорил - на порядок.

Понятное дело, что все эти подсчеты - очень грубые и приблизительные. Но хотя бы порядок цифр понять позволяют.

Теперь сравним - пусть столь же грубо - параметры личных доходов итальянской и московской аристократии. Так, богатый венецианский купец в один год получал в XV веке порядка 19 тысяч флоринов прибыли. Жалованье венецианского дожа составляло 5250 флоринов, посла - 3125. Доход высокопоставленного клирика - порядка 18 тысяч флоринов.

Что касается московских бояр, то Джайлс Флетчер оценивает максимальный доход "рядового боярина" в 1700 рублей в год. Из них, около 1000 рублей - доходы с поместья, и не более 700 рублей - плата за исполнение государственных должностей. Разумеется, есть несколько человек, чьи доходы существенно выше. Но тот же Флетчер сумел назвать всего две таких фамилии - Годунов и Глинский. Будем сравнивать венецианские 19 тысяч флоринов и московские 1700 рублей годового дохода? Или поверим на слово, что личный доход венецианского купца уже не на порядок, а на два порядка превосходит доход московского боярина?

Ну, и наконец, налоги. Общая совокупность уплачиваемых государству обязательных платежей в период Московского государства именуется тяглом. Тягло - это личная финансовая служба совершеннолетнего населения низших классов в пользу государства. Высшие классы денег не платили, поскольку бояре и дворяне свое тягло отрабатывали службой, а Церковь имела до определенного времени налоговый иммунитет. Пока не выяснилось, что государству этот иммунитет, ну - уже совсем не по карману!

В московский период в состав тягла включались: стрелецкие деньги, ямские деньги, деньги на корм воеводам, в подмогу подъячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам, на строение воеводских дворов, губных изб и тюрем, в приказную избу на свечи, бумагу, чернила, дрова, прорубные деньги (за позволение зимою в прорубях воду черпать, платье мыть и скот поить). Тяглые люди помимо всего прочего были обязаны создавать и чинить крепости в городах, строить мосты и т.д.

Много это или мало? Насколько тяжелым было налоговое бремя в Московском государстве? Очень тяжелым. Настолько тяжелым, что массовым явлением стали побеги тяглых людей с мест их проживания. Причем это явление стало до того распространенным, что в 1658 г. за уклонение от тягла пришлось ввести высшую меру наказания - смертную казнь.

А теперь сравним эту налоговую систему с какой-нибудь итальянской. Возьмем для разнообразия Флоренцию. В середине XV веке флорентийцы в виде прямых налогов платили 0,5% с дохода (!) и делились на четыре группы. Первая - богачи - 2% населения - платили 10 флоринов (доход более 2000), вторая - 16% населения - от 2 до 10 флоринов (доход от 400 до 2000). Самая многочисленная - 54% горожан - доход от 80 до 200 флоринов в год. 28% граждан были так бедны, что не платили налогов. Все же остальные доходы бюджета составляли разнообразные косвенные налоги и пошлины.

Теперь понятно, что это такое - быть задвинутыми в самый глухой медвежий угол международной торговли? И насколько пребывание в этом месте отличается от экономических условий в торгово-финансовых метрополиях?

Ну, а дальше уже все и так понятно. Доходы итальянских городов, монополизировавших международную торговлю и международный банкинг, вполне себе позволяли финансировать такую замечательную вещь, как итальянский Ренессанс. А вот доходы московского боярства, уже не одно столетие как вытесненного с международных рынков и ведущего колониальную торговлю в самом паскудном, сырьевом ее варианте, шире, чем на бревенчатые палаты и скоморохов с медведями никак уже было не растянуть. Нищета-с!

Чтобы это почувствовать, достаточно просто заглянуть в прайсы мастеров Возрождения:

Статуя из мрамора: 100-120 флоринов Малая алтарная доска: 20-40 флоринов Мраморный рельеф: 30-50 флоринов Средний живописный алтарь: 40-70 флоринов Большой или многостворчатый алтарь: 170-180 флоринов Позолоченный бронзовый рельеф (например, рельефы купели сиенского баптистерия работы Донателло и Гиберти): 180-200 флоринов Скульптурная группа "Пьета" Микеланджело: 150 римских дукатов Украшение фонтана "Фонте Гайя мастером Якопо делла Кверча: 2000 флоринов Памятник кондотьеру Гаттамелате, руки мастера Донателло: 1650 дукатов Материал и отливка бронзовых "Райских дверей" флорентийского баптистерия: 1135 флоринов

Так что, возвращаясь к Владимиру Познеру и его сравнению Возрождения с татаро-монгольским игом, мы можем честно сказать, чем на самом деле первое отличается от второго:

1) Итальянское Возрождение - есть эффект монополизации итальянскими торговыми республиками мировой торговли. "Иго" - есть эффект вытеснения великорусских территорий на самые задворки торговых путей.

2) Итальянское Возрождение возникает там, где бюджетная обеспеченность на порядок, а личные доходы на два порядка превышают обеспеченность и доходы граждан, имеющих сомнительное удовольствие наслаждаться "игом".

3) Итальянское Возрождение там, где оказывается вполне достаточным прямого налогообложения в полпроцента доходов. "Иго" же там, где для того, чтобы элементарно свести концы с концами, государству приходится обкладывать людей такими налогами, что лишь угроза смертной казни заставляет людей их платить.

4) Наконец, как только мировые торговые пути перемещаются из Средиземного моря в Атлантику, так сразу же Возрождение перестает быть сугубо итальянским и становится голландским, испанским, французским, английским и т.д. Возрождением. Появляется денежка. И появляется толстый слой праздного класса, способный это Возрождение как произвести, так и потребить.

Вот и все!

Бедность, ужасающая бедность - вот коренное отличие стартовых условий московского политического стиля от стиля европейского. Именно она задает политические алгоритмы выживания как народа, так и аристократии, оцениваемые на Западе как рабство. Рабство вырастало из бедности.

Впрочем, до рабства народа никому на Западе никакого дела никогда не было, нет, и не будет. Рабство народа - это нормально. При куда более ужасающем рабстве польского быдла никому и в голову не приходило отказывать Польше в европейской идентичности. Пугало и вызывало отвращение то положение аристократии в Московии, которое казалось рабством европейскому наблюдателю. Именно рабство аристократии развело Европу и Россию по разные стороны цивилизационного барьера.

Понимали ли это лучшие люди Московии? Разумеется. Фактически, вся военно-политическая история московского государства и наследующей ему Империи - это попытка преодолеть данный цивилизационный разрыв. Для этого нужно было совершить невозможное - выбраться из того медвежьего угла, в который русская аристократия была задвинута благодаря раззвиздяйству своих киевских предков. Выбраться и встроиться в те финансовые потоки, которые могли бы стать для русской аристократии фундаментом свободы и независимости. Попытка оказалась, увы, абсолютно безуспешной. Но сам масштаб совершенных усилий - впечатляет!

Оценим хотя бы общие контуры совершенного. На фоне того, чем в это же самое время занимаются в Европе.

 

2. А у нас в квартире газ, а у вас?

Итак, европейская торгово-финансовая аристократия оказывается тем восходящим классом, что уже в XIII-XIV столетиях становится двигателем экономического развития и социальных изменений в Европе. Разумеется, как и положено аристократии, она тоже безостановочно бьется промеж себя за доминирование. Но доминирование - это слишком общее наименование. За что же конкретно бьются лучшие люди Европы? Что является главным источником их доминирования?

Детский вопрос - конечно же, рынок! За рынки и сражается между собой европейская аристократия, не щадя живота - ни своего, ни чужого. Причем, местные рынки исторически мгновенно огораживаются частоколами национальных государств. И теперь уже государство не пускает сюда чужих. Протекционизм на долгое время становится ключевой политической идеей европейских наций. Стало быть, предметом для конкуренции остаются лишь дальние, заморские рынки. Заморские рынки - вот что становится в это время главным активом европейской аристократии.

Наступает время колониальной экспансии и, соответственно, колониальной гонки. Кто быстрее возьмет под контроль и эффективнее запустит в торговый оборот все новые и новые территории, открываемые отважными моряками?

Век Великих географически открытий начинается с геополитических потерь. Во вторник 29 мая 1453 столица Византийской империи, Константинополь, была захвачена турками-османами под предводительством султана Мехмеда II. Это стало смертным приговором восточной торговле королей Средиземноморья - Генуи и Венеции. Средиземноморские торговые пути попадают под плотный контроль османов. Итальянцы вынуждены активно финансировать морские путешествия с целью нахождения пути в Индию - в обход Африки.

Впрочем, периферийная на тот момент Европа и сама не сидит без дела. Еще за столетие до этого, в XIV веке португальцы, французы, испанцы посещают Канарские острова. В 1344 году Папа Клемент VI дарует острова Кастилии. Канарские острова - это экзотические фрукты и древесина. Но еще это - база для дальнейшей экспансии на Запад.

А что происходит в 1344 году на Руси? А Русь пока что из всех сил рвется к морю. За три года до этого, в 1341 году она под руководством Симеона Гордого установила контроль над Новгородом. Сейчас сидит, смотрит бухгалтерские книги и понимает, как немного она от этого контроля получила…

В 1427 году Португалия открывает и захватывает Азорские острова. Снова множество колониальных приятностей! А позже, в XVII веке Азоры станут центром торговли между Европой, Индией и Америкой. Их гавани будут принимать галеоны, гружёные золотом и сокровищами, вывезенными из Перу и Мексики.

А что в это время происходит на Руси? А там - ничего. Перерыв на династическую войну за Московский престол, которая тянется, с 1425 аж по 1452 годы.

В 1460-х годах португальцы добираются до побережья Гвинейского залива, богатого золотом и слоновой костью. Золото! Слоновая кость! Новый рывок Португалии в торговой конкуренции…

А что в это время происходит на Руси? А Русь закончила великокняжеские разборки и по-прежнему рвется к морю. Недавно завершился очередной поход московского великого князя Василия II Темного на Новгород, который за время междоусобиц опять отбился от рук. В Яжелбицах заключен договор, по которому Новгород становился данником Москвы.

В 1482 году португалец Диогу Кан открывает устье реки Конго, а в 1486 доходит до Кейп-Кросса. Это уже территория современная Намибия. Что такое Намибия? Кроме никому в то время не нужного вольфрама и урана, это еще и залежи золота, серебра, алмазов.

А что происходит в это время на Руси? А она все еще рвется к морю. В 1479-1480 годах подавлено очередное антимосковское восстание в Новгороде. Из Новгорода в разные московские города переселяются свыше 15 тыс. жителей - бояр, купцов, "житьих людей". На их место испомещаются московские служилые люди. Теперь Новгород окончательно входит в состав Московского царства. Вот только от Новгорода до моря - как до Пекина на корточках. Заперта Балтика. На ганзейский замок. Чужие здесь не ходят.

1492 год. Колумб высаживается на северо-восточном побережье Кубы и затем на северном побережье Эспаньолы. Начинается великая и страшная история освоения Америки. Пряности, экзотические фрукты, драгоценные породы дерева и много-много золота!

А что происходит в это время на Руси? А она, как и раньше, все рвется к морю. В 1487 году Иван III захватывает Казань, сажая на престол Казанского ханства союзника Москвы - Мухаммеда-Эмина. Первый шаг к Каспийскому морю сделан. Но - всего лишь первый шаг. На Балтике же в 1492 году основывается крепость Ивангород. Русские, наконец-то понимают, что никакой нормальной торговли, когда корабли приходится волоком перетаскивать через Волховские пороги, быть не может. Нужны морские гавани. Впрочем, до них еще далеко.

1498 год. Небольшой исследовательский флот под командованием Васко да Гамы прибывает в Каликут. Морской путь вокруг Африки в Индию, наконец, открыт. Правда попытки да Гамы получить наилучшие торговые условия не удались из-за низкого качества и, соответственно, стоимости привезенных ими товаров. Но - не беда! Португальцы никогда не забывали, что торговцы по первой своей специальности - еще и пираты. В течение последующих двадцати лет побережье Бенгальского залива и островных территорий будет самым вдумчивым и ответственным образом разграблено.

А что происходит в это время на Руси? Все тоже самое. Она по-прежнему рвется к морю. Сейчас она как раз зализывает раны после Русско-Шведской войны, где Иван III пытался к русскому Ивангороду добавить еще и шведский Выборг. Получилось не очень хорошо. Ивангород шведы сожгли, а Выборг, поняв, что не удержат, взорвали. Счет 1:1. До моря все еще как до Луны.

1510 год. Португальцы захватывают остров Гоа, который становится базой их индийской экспансии. 1521 год. Кортес захватывает Теночтитлан. Повержена империя ацтеков. Захвачена просто фантастическая добыча. В Европе начинается эпоха испанского золота.

А Русь все так же рвется к морю. Как раз в промежутке между этими двумя событиями, в 1514 Иван III году восстанавливает в Новгороде ганзейскую факторию, предварительно заключив с Ганзой договор, который новгородцы неоднократно пытались, но так и не смогли заключить в период своей независимости. Договор о "чистом море", согласно которому Ганза берет на себя ответственность за все "неприятности", которые могут возникнут с новгородскими торговцами в ливонских (только ливонских!) портах и по дороге к ним. Понятно, что других пиратов, кроме ганзейских, в этих водах не водится, так что ответственность брать можно.

1557 год. Португальцы получили разрешение занять Макао. Вплоть до XIX века Макао остается важнейшим центром португальской торговли с Китаем, Японией, Филиппинами, Юго-Восточной Азией, Гоа и Мексикой.

А Русь все рвется к морю. В 1552 году Иван Грозный в который раз берет Казань. Теперь уже - навсегда. Казань присоединяется к территории России. Москва закрепляется на Волге, но до контроля каспийских морских путей все еще далеко. На севере же как раз закончилась очередная русско-шведская война. Шведы не сумели захватить русский Орешек. Русские в ответ не смогли взять шведский Выборг. Счет опять 1:1. Все остались при своих.

Вообще-то, у меня много еще есть чего сказать на эту тему. История, она - длинная. Но суть, думаю, понятна и так. Пока европейская торгово-финансовая аристократия, наслаждаясь всеми преимуществами колониальной торговли, богатела и форматировала Европу под себя, русская аристократия была занята гораздо более прозаическим занятием. Она пыталась вылезти из колониальной задницы. Она все это время рвалась к морю. Причем, рвалась далеко не всем своим составом. Большая ее часть уже давно свыклась и с колониальным положением территории, и с феодальным характером государства. Рвались к морю московские государи и их клики. Таща за волосы остальную часть боярства:

Четыре Казанских похода

Два Астраханских похода

Два Крымских похода

Два Азовских похода

Десять русско-турецких войн (!)

Крымская война

Так Россия рвалась к Черному и Средиземному морям. И всегда опаздывала! Когда Россия укрепилась на Черном море, основные торговые пути уже давно ушли из Черноморско-Средиземноморского бассейна в Атлантику. А свободу средиземноморского мореплавания и гарантированный выход в Атлантику через Гибралтар Россия и вовсе получила лишь в 1945 году. Заявив о себе как о мировой державе, которую просто очень рискованно тормозить в черноморских проливах и в Гибралтаре.

А уж как Россия рвалась на Балтику!

Три московско-новгородские войны

Четыре ливонских войны

Восемнадцать русско-шведских войн(!), половину из которых вели со шведами еще новгородцы в период своей независимости.

И все напрасно! Когда Россия в начале XVIII века все же выходит в море, там уже все давно "поделено до нас". Океаны давно и прочно принадлежат португальцам, голландцам и англичанам. Мировая торговля как источник первоначального накопления капитала для индустриального рывка - необратимо упущена. Поезд просто ушел.

Но самый главный результат этого многовекового титанического стремления русских вытащить себя за волосы из лесной чащи Великого княжества Московского заключается в другом. На этом пути из приокских лесов русские и терпели неудачи, и достигали весьма впечатляющих успехов. Но и успехами своими, и неудачами русская аристократия была обязана только одному - государству. Не доминированию на внешних рынках, как аристократия Европы, а государству! Другого актива у нее в руках просто не было.

Вот она - фундаментальная разница в modus operandi европейской и русской аристократии:

Главный актив лучших людей Европы - рынки. Их борьба друг с другом - за рынки. Их экспансия - вовне, во имя захвата все новых и новых рынков. Их доминирование друг относительно друга - за счет максимально широкого и эффективного контролирования мировых рынков.

Главный же актив лучших людей великорусского этноса - государство. Их борьба друг с другом - за место внутри государственного механизма. Их экспансия - внутрь, во имя захвата все новых и новых приводных ремней государства. Их доминирование друг относительно друга - за счет максимально широкого и эффективного контролирования государственного аппарата.

Элементарный пример. Ермак со товарищи покоряет Сибирь. Что сделал бы на его месте португалец, голландец, англичанин? Правильно, организовали бы частную компанию по эксплуатации богатств завоеванных территорий. Что же делает Ермак? "Приводит Сибирь под государеву руку"! Плохо ли это, или хорошо, но для нас государство и только государство является универсальным инструментом социального действия.

В России так и не возникло сословия, самостоятельно утвердившегося на мировых рынках и имеющего базу собственной устойчивости вне государства. Все, что мы можем и умеем делать, мы можем и умеем лишь в государстве и посредством государства. Русская аристократия не освоила иных кроме государства инструментов социального доминирования.

Увы, государство - это наше все. В прямом смысле этого слова. Это культурный код, вшитый русскому человеку веками весьма специфического развития великорусского этноса. Ибо от мест формирования другого культурного кода - рыночного, великорусский этнос был физически отрезан в течение всех столетий его созревания и развития. Даже воровать как следует, и то русский в состоянии только в государстве и через государство.

Отныне и вовеки государство оказывается единственным серьезным активом российских элит. Рынки и возможность подняться на торговле остались где-то далеко за горизонтом. И, соответственно, все кризисы отечественных элит, в ходе которых они подвергались разнообразным санкциям - от легкого порицания до серьезного вырезания - были вызваны неаккуратным их обращением с этим вот активом. С государством.

 

3. Парадоксы свободы по-русски.

Итак, государство. Московское государство. Что же в нем было такого, что - на взгляд просвещенных европейцев - превратило русских в "рабов, рабов сверху донизу"? Причем, еще раз повторимся, чтобы не забыть: речь исключительно о "рабстве" аристократии. До рабства социальных низов никому и никогда в Европе дела не было. Народное рабство вытаскивали на свет исключительно по необходимости, для нужд информационного террора.

А вот "рабство" высших классов действительно служило источником фундаментальной психологической несовместимости европейской и русской аристократии. Когда, при каких условиях и из каких необходимостей возникло это "рабство"?

Будем смотреть. И выискивать те эпохи и те причины, в силу которых русская аристократия - высший и, хотя бы поэтому, самый свободный класс русского общества оказался вдруг в "рабстве".

Начнем, как всегда с самого начала. Была ли в "рабстве" киевская аристократия? Ни в коем случае! Древнерусский вариант лучших людей вполне соответствовал передовым образцам своего времени. Соответствовал самым придирчивым требованиям к вольности аристократии. Купеческая старш и на торговых городов на путях из варяг в греки, да плюс к ней нанимаемые пришлые княжьи дружины, обеспечивающие безопасность торговых путей - все это составляло вполне достойную часть торговой цивилизации IX - XI столетий. Вне всякого сомнения, это был золотой век свободы для лучших людей.

Но все это удовольствие закончилось в сороковых годах XIII века. Разодранная княжескими междоусобицами, молодая днепровская Русь оказалась неспособной соответствовать высокому статусу торгово-пиратской державы. И была в рамках проекта "татаро-монгольское иго" стесана старыми и умными итальянскими конкурентами чуть ли не до самого базальта.

На сотни лет вперед южнорусские земли превращаются в Дикое Поле, ставшее единственным памятником проигравшим. Лузерам. Позволив обыграть себя итальянцам, киевская аристократия не только погибла сама, но и навсегда утратила перспективу для русских элит на занятие доминирующих позиций в мире.

Никогда более русский этнос не сможет уже создать торговой цивилизации, являющейся лидером и двигателем европейского развития последнего тысячелетия! Ослабив своим княжеским беспределом собственное государство, киевская аристократия проиграла конкурентную борьбу итальянцам, навсегда выведя русское племя из числа торговых народов. То есть, фактически - перекрыв ему магистральный путь европейского развития.

Следующий выпуск русской аристократии - это аристократия северо-восточных княжеств, находящихся под "татаро-монгольским игом". Наиболее распространенная версия о происхождении "русского рабства" относится как раз к этому периоду. Дескать, пройдя школу "монгольского рабства", школу монгольской азиатчины, будучи в течение двух столетий "в рабстве" у монголов, русская аристократия и научилась этому самому "рабству". Переняла азиатский, рабский политический стиль. Сама переродилась в рабское сословие. Именно эту концепцию и разделяет (или делает вид, что разделяет) г-н Познер, противопоставляя Возрождение на Западе и "татаро-монгольское иго" на Руси.

Что здесь не так? Строго говоря, не так здесь все, от первой и до последней буквы.

Начнем с того, что "татаро-монгольское" присутствие никак не стесняло главного права лучших людей того времени - права с мечом в руках биться за место под солнцем.

Так, после смерти Александра Невского и раздела ядра княжества между его сыновьями только в 70-90-х годах XIII века ими было организовано 14 (!) военных походов друг против друга. На предмет более правильного распределения папиного наследства. И, что характерно, никакие "татаро-монголы" им не мешали выяснять отношения.

В ходе родственных разборок были начисто разорены юго-восточные окраины (мордва, Муром, Рязань). Неоднократно организовывались походы в поддержку владимирских князей на новгородские "пригороды", изрядно пощипав и разграбив последние. Да, безусловно, "татаро-монгольские" контингенты привлекались для участия в княжеских разборках. Точно так же, как столетия назад привлекались половцы и печенеги. Но именно привлекались. Военная инициатива шла от русских.

Так, например, Дмитрий Александрович вначале был свергнут с княжения в результате двух походов с привлечением войск волжской орды. Затем он вернул себе Владимир при помощи воинских контингентов Ногая. А в 1293 году сначала он, а затем в 1300 году и сам Ногай - были свергнуты Тохтой. Так ведь и в киевский период все примерно так же происходило.

Ну, и где мы с Вами, уважаемый читатель, можем обнаружить здесь "монгольское рабство"? Где попирание монгольским сапогом прав и свобод лучших людей копьем и мечом биться за место под солнцем? Да нигде! Все, что мы видим, пока что ничем не отличается от княжеских разборок киевского периода. Ну, появился в степи вместо половцев новый игрок, который точно так же, как и раньше участвует в аристократических войнушках за власть. А может быть, и не вместо половцев, а сами половцы под новым именем "монголов". Особенно, если учесть "монгольские" ярлыки, написанные на половецком языке - что мы с вами видели в одной из прошлых глав.

Так что, политические свободы русской аристократии "под монголами" сохранились практически в том же объеме, что были и раньше. Да, у русских князей появился военный сюзерен, привлекавший их войска к свои операциям в Европе, в Персии, на Кавказе. Так вассальные отношения - норма того времени, а вовсе никакое не рабство. Особенно, если учесть, что сюзерен брал на себе гарантии от внешних военных угроз.

Может быть, выплата дани создавала для русских какие-то необычайные трудности? Да тоже не особенно. Собираемая десятина была более, чем щадящим налогом. Особенно, если учесть, что собирали ее не сами "монголы", а мусульманские купцы-откупщики - "бессермены". А после побивания бессерменов - кстати сказать, оставшегося совершенно безнаказанным - монгольский выход и вовсе собирался руками русских же князей.

Нет, как хотите, а ни в политических, ни в экономически условиях "татаро-монгольского" присутствия на Руси я никакого рабства углядеть не могу! Как ни пытаюсь. По сравнению, например, с испанским владычеством в Нидерландах это был курорт, да и только! Так что, все вопросы по "монгольскому рабству", "монгольскому игу" - к полякам. К хронисту Яну Длугошу, впервые в 1479 году охарактеризовавшему политический режим к востоку от польских границ как"iugum barbarum" - варварское иго. Или к Матвею Меховскому, который в 1517 осуществил этническую привязку "ига" - "jugo Tartarico", татарское иго.

Русские же летописи ничего подобного не содержат. Ни ига, ни рабства, ни каких-то особо выдающихся страданий народа под пятой завоевателей. Страдания и рабство начали сочиняться уже в XIX веке. В исторических трактатах, художественных сочинениях, картинах и т.д. А вот простые исторические факты говорят нам совершенно обратное. А именно: уровень свободы аристократии в период "монгольского" (или кто там был на самом деле?) присутствия на Руси находился не намного ниже того уровня свободы, которым русская аристократия наслаждалась в киевский период.

И, значит, не "монголы" и не "школа монгольского рабства" находятся у истоков той русской несвободы, что уже лет пятьсот так напрягает европейцев. Такой вот парадокс: под "монгольским игом" русские вполне себе остаются свободными, а после освобождения от "монгол" каким-то образом появляется вдруг рабство. Откуда же оно взялось, это рабство? Придется разбираться с этим в подробностях.

 

4. Начало пути: в деревню, в глушь, в Саратов…

Итак, что же собой представляла русская аристократия, оставшаяся на Северо-востоке? А с ней происходят довольно значительные изменения. Несмотря на вспыхивающие тут и там княжеские разборки, усобицы и счеты, большая часть внешнеполитических военных вопросов переходит теперь в ведение Золотой Орды. Объем военной ответственности княжеской администрации ощутимо сжимается в размерах. Соответственно, типичный удельный князь второй половины XIII-XIV веков становится значительно в меньшей степени воином, нежели его киевские предшественники. Зато он в несравненно большей степени оказывается теперь сельским хозяином.

Вот как описывает социальный типаж удельного князя этого времени Василий Осипович Ключевский. "Правительственный характер удельного князя, - пишет он, - соответствовал уровню его общественного сознания и его политическому одиночеству. Он все более уединялся в своей отчине, переставал чувствовать себя звеном в родственной цепи князей, облегающих кольцом всю землю Русскую. Но и в своем уделе он собственно был не правитель, а владелец; его княжество было для него не обществом, а хозяйством; он им не правил, не устроял его, а эксплуатировал, разрабатывал. Он считал себя собственником всей территории княжества, но только территории с ее хозяйственными угодьями. Люди, свободные лица юридически не входили в состав этой собственности. Свободный человек приходил, работал и уходил, был экономической случайностью в княжестве. Князь не видел в нем подданного в нашем смысле этого слова…".

Вот это принципиально важные пункты: княжество в удельный период становится для князя не обществом, а хозяйством. В чем разница? А разница принципиальная. Общество - есть система политических отношений нескольких независимых хозяйствующих субъектов. Хозяйство - есть частная собственность одного хозяйствующего субъекта. Так вот, теперь на два с лишним столетия внутренние отношения в русских княжествах перестают быть политическими и становятся исключительно хозяйственными.

Пожалуй, именно отсюда вылезает затем весьма специфический характер русского самодержавия. Ведь и для Великих князей Московских, а затем и для русских царей подвластная им территория также будет не обществом, а объектом хозяйственных интересов. Вотчина! Вотчина, по наследству доставшаяся от отцов и дедов.

Наиболее явным образом идея государства как вотчины была выражена Иваном Грозным в его знаменитой переписке с князем Курбским. Мы, - пишет Иван, "по божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились на царстве, так и воспитались, и возмужали, и божием повелением воцарились, и взяли нам принадлежащее по благословению прародителей своих и родителей, а чужого не возжелали…".

Вотчина по своей правовой природе ничем не отличалась от удельного княжества. И то, и другое суть частная и безусловная собственность их владельца. "Теперь, - пишет В. О. Ключевский, - удельное княжеское владение усвоило себе юридическую особенность владения боярского - знак, что оно стало считаться полной частной собственностью владельца".

На эту особенность устройства русских удельных княжеств обращал особое внимание и русский правовед Борис Николаевич Чичерин. Рассматривая характер отношений между удельными князьями, он отмечает подавляющие доминирование частно-правовых отношений над отношениями публично-правовыми. Владея каждый своим участком, князья менялись ими, покупали друг у друга, "одним словом, поступали как частные владельцы, а отнюдь не как государи, управляющие единою землею".

Все сделанные Чичериным выводы базируются на анализе им огромного числа духовных и договорных грамот великих и удельных князей, среди которых показательной является для него первая духовная грамота Ивана Калиты. "В целом, - пишет он, - в ней выражается общий характер всех духовных грамот князей того времени, все их воззрения на общественные отношения. О государственных понятиях, об обществе, которого князь есть представитель, нет и помину. Все распоряжения носят частный характер… Нет ни малейшего намека на то, чтобы наследники владели одного ряда имуществом по государственному праву".

Как была устроено удельное княжество? Его сравнительно небольшие военные силы управлялись слугами вольными - наемными профессионалами, боярами, получавшими от князя плату либо деньгами, если их хватало, либо землями, отдаваемыми им князем уже в боярскую вотчину. Принципиальное отличие боярской вотчины от западноевропейского феодального лена заключалось в том, что вотчина являлась именно вознаграждением за службу, а не условным земельным владением, как лен.

Иначе говоря, получение вотчины не обязывало ее владельца и дальше выполнять какие-то служебные или военные обязанности по отношению к князю. Боярин, имея вотчину в одном княжестве, вполне мог нести военную службу другому князю и даже воевать под его знаменами против князя, во владениях которого были расположены его вотчины. "Слуга вольный, - пишет В. О. Ключевский, - мог покинуть князя, которому он служил, и перейти на службу к другому князю, не теряя своих владельческих прав на вотчину, находившуюся в покинутом княжестве".

Это разделение служебных и поземельных отношений слуг вольных очень точно и настойчиво проведено в договорных грамотах князей удельного времени. Так, в договоре сыновей Калиты 1341 г. младшие братья говорят старшему, Семену: "А боярам и слугам вольным воля; кто поедет от нас к тобе или от тобе к нам, нелюбья мы не держати". Это значит, что если слуга вольный покинет службу при дворе одного брата и перейдет к другому, оставленный брат не должен мстить за это покинувшему его слуге. При этом все его вотчины остаются при нем.

В отличие от русской вотчины удельного времени, европейский феодальный лен давался при условии несения ленником оговоренной в вассальном договоре регулярной - определенное количество дней, либо по определенным случаям - военной службы сюзерену. Эта принципиально важное отличие вотчинного боярского землевладения от феодального землевладения в Европе, в громадной степени - как мы увидим в дальше - повлияла на всю позднейшую политическую историю Московии. Именно вольная боярская вотчина является в это время главным фундаментом боярской свободы. Она же станет и ключевой целью опричной тирании. Но об этом - позже.

Сейчас же заметим, что слуга вольный, русский боярин в это время оказывается пока что еще намного свободнее западно-европейского феодала. Земельная собственность принадлежит боярину абсолютно и не накладывает никаких служебных обязательств. Феодальная западная собственность на землю, наоборот, является владением условным и предполагает прописанную в ленном договоре службу. Прежде всего - военную.

Кроме слуг вольных, несущих при удельных князьях военную службу, существовали также и слуги дворные, осуществляющие административное управление имуществом удельных княжеств. Управляя значительными активами и неся серьезную имущественную ответственность, слуги дворные очень быстро также получают в удельных княжествах боярский статус. Фактически, они являются доверенными приказчиками удельного князя. Как писал В. О. Ключевский, "боярская дума при князе удельного времени является советом главных дворцовых приказчиков".

Одни из них, так называемые путные бояре, заведовали путями, то есть теми или иными доходными отраслями, имеющимися в княжестве. Допустим, рыбными ловлями, если в границах княжества имелись богатые рыбные водоемы. Бортничеством, если окрестные леса позволяли эффективно развивать этот промысел. Добычей пушнины, деревообработкой, металлургией и так далее… В переводе на современный русский, они возглавляли отраслевые министерства.

Другие бояре управляли территориями. Городами и сельскими административными территориями - волостями. В городах сидели княжьи наместники, в волостях - волостели. Фактически, удельный князь и его боярство представляли собой ООО по эксплуатации природных ресурсов удельного княжества. Князь - гендиректор. Бояре и дети боярские (дворяне) высший и средний менеджмент. Работники, как пишет В. О. Ключевский, "снимали у князя его земли, городские или сельские, за что платили ему подать, тягло, и носили название людей тяглых, земских или черных"

Князь и высший менеджмент "удельного ООО" являлись одновременно и его владельцами-учредителями. Их задачей было обеспечение доходов с территорий и промыслов для княжеской казны. Поступление доходов обеспечивалось управленческими усилиями путных бояр, наместников и волостелей. Вознаграждение же своего труда боярский менеджмент получал из разницы между доходами, получаемыми с территорий и промыслов, и тем, что он отправлял в княжескую казну. Вот на эти, как говорится, "два процента" боярство удельного князя и жило.

Нужно сказать, что боярский менеджмент во главе с удельным князем, как правило, представлял крепкую управленческую команду взаимосвязанных и взаимозависимых людей. Отдельные управленческие функции довольно быстро превратились фактически в родовую собственность боярских семейств, передаваемую по наследству. А удельное княжество, будучи по внешней видимости личной "вотчиной" князя, достаточно быстро становится "коллективной собственностью" боярского менеджмента. Разумеется, при безусловном главенстве "гендиректора" удельного ООО - самого князя.

Это ощущение крепко спаянной и взаимозависимой управленческой команды передает нам, например, житийное описание смерти князя Дмитрия Донского. Чувствуя приближение кончины, Дмитрий, по словам сочинителя его жития, дал сыновьям следующее наставление: "Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте".

Потом умирающий князь обращается к боярам с такими словами: "Вы знаете, каков мой обычай и нрав, родился я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал; воевал вместе с вами на многие страны, противникам был страшен, поганых низложил с божиею помощию и врагов покорил, великое княжение свое сильно укрепил, мир и тишину дал Русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь и любовь оказывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил, никому зла не сделал, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не ограбил, не обесчестил, но всех любил, в чести держал, веселился с вами, с вами и скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли моей".

Последнее - крайне важно. Дмитрий называет своих ближников не боярами, но князьями земли моей. Князьями, во главе с Великим князем. А все вместе они оказываются фактически коллективным собственником и коллективным управителем княжества. В целом - достаточно жесткая и работающая конструкция. Которая, однако, имела внутри себя некоторые конструктивные изъяны. Малозаметные на уровне удельных княжеств, эти изъяны начинают проявлять себя все более и более в процессе собирания земель и укрупнения Великого княжества Московского. А когда княжество превращается в гигантское Московское царство, его врожденные изъяны становятся роковыми, разнося царство вдребезги и пополам.

Вот как это было.

 

5. Боярский цикл аристократического беспредела - его истоки.

Более всего боярский политический цикл аристократического беспредела ассоциируется с именем Ивана Грозного, хотя начинался он еще при его деде, а закончится лишь реформами Петра I. Но в чем состоял этот беспредел? Как выразил себя? Да и был ли он? Вот об этом нам с вами предстоит поговорить более подробно.

Среди множества факторов и явлений русского средневековья можно выделить три важнейших социально-управленческих явления, унаследованных от удельного, а то и от Киевского периода, которые спровоцировали московский цикл аристократического беспредела. Это:

1) "Кормленческий" характер управления территориями;

2) Вотчинный характер боярского землевладения;

3) Удельный характер наследования родовой боярской собственности.

Именно вокруг этих трех исторических явлений и раскручивался маховик боярского беспредела по-московски. Разберемся с ними более внимательно.

Начнем с кормлений. Ни один историк русского Средневековья не оставил без внимания этот замечательный феномен государственного управления. Описывая систему кормлений, В. О. Ключевский характеризует ее так: "Должность областного управителя называлась кормлением: управитель кормился на счет управляемых в буквальном смысле этого слова".

Система кормлений как способ управления территориями сложилась в киевские времена. Фактически, это наместничество. В этот период кормление представляло собой вид пожалования великих и удельных князей своим доверенным лицам. Князь посылал в города и волости бояр в качестве управленцев - наместников и волостелей. Те, в свою очередь, из своих дворовых людей формировали территориальную администрацию, включающую тиунов, доводчиков и праветчиков. Население было обязано содержать ("кормить") их всех в течение всего периода службы.

И вот ведь, что интересно! Изначально слово "кормление" не имело ни малейшего отношения ни к питанию, ни к пищеварению. Строго говоря, первоначальное значение этого слово как раз и есть "управление". От слова корм а - задняя часть корпуса судна, на которой крепится рулевое, или кормовое весло. С помощью этого весла кормчий управляет ходом судна. Корми т, - ударение на последнем слоге.

Это управление судном, а также по аналогии - и всем остальным, и называлось кормление. Никакого питания здесь и в помине не было. Отчасти первоначальный смысл слова сохранился в его церковном варианте - окормление, то есть духовное попечение и предводительство. А вот светский вариант словоупотребления очень быстро свелся к процессам потребления всего, что шевелится. От "управления" в значении слова кормление не осталось и следа.

Как же так? Ведь изначально само-собой предполагалось, что княжеские наместники, управляющие территориями, будут, что называется, "честно делиться". То есть делить доходы с княжеской казной в соответствии с заранее установленными правилами. Так, например, в дошедшей до нас духовной грамоте великого князя московского Семена Гордого, где он отказывал весь свой удел своей княгине, завещатель делает распоряжение, чтобы его бояре, которые останутся на службе у его княгини и будут править волостями, отдавали ей половину доходов с управляемых ими округов. То есть, система распределения доходов с кормлений заранее определялась как фифти-фифти. Половина кормленщику, половина хозяину.

Но, увы, система кормлений стала синонимом коррупции и злоупотреблений. Когда, с одной стороны, население терпело "обиды и притеснения", а с другой стороны, поток ресурсов, доходящих до княжеской казны, становился все тоньше и тоньше. Иначе говоря, система кормлений стала мощным фактором экономической децентрализации территории, ресурсы которой все более и более "приватизировались" кормленщиками и не доходили до великокняжеской казны.

И это, в общем, естественно. Кто на чем сидит, тот то и имеет. Так всегда было, есть и будет - до той поры, пока существует на свете аристократия, лучшие люди.

Совершенно аналогичные процессы, например, уже наблюдали мы с вами во франкском государстве. Там графы были изначально территориальными чиновниками, обладающими военно-административной и судебной властью на территории графства. Фактически, те же самые княжьи наместники, что тиуны и волостели на Руси. Но, как показывает история, очень быстро графы приватизируют властные полномочия, делают их наследственными, а параллельно приватизируют и сами территории графств. Превращая их в наследственные домены. Ну, а далее - распад франкской державы и многие века феодальной раздробленности.

Так вот, система кормлений по своей природе несла все тот же самый потенциал приватизации "управленцами" сначала ресурсов территории, а потом и ее самой. Единственным противоядием против превращения "кормленщиков" в независимых феодальных властителей были все более укорачивающиеся сроки "кормления", не позволявшие им, что называется, пустить корни. Аналогичный прием, кстати, использовал Сталин против "укоренения" номенклатуры. Это называлось ротацией кадров.

Но нет сомнений, что изобретательность лучших людей легко позволяла обходить это препятствие на пути к заветной цели каждого аристократа - личному могуществу и независимости. Позволяла как при Великих князьях Московских, так и при Сталине.

Фактически, децентрализация кормленщиками управления и замыкание ресурсов территории на себя - естественный процесс обретения аристократом cвободы и независимости от какой-либо власти. Децентрализация в данном случае является политическим синонимом свободы. Децентрализация и автономизация - естественное выражение личной свободы аристократа.

Что же в этом плохого? Почему мы должны рассматривать децентрализацию управления как фактор аристократического беспредела? Ответ очевиден. После избавления от "татаро-монгольского" военно-политического зонтика Московии пришлось самой, своими силами реагировать на все внешние угрозы. И очень быстро выяснилась простая вещь: лишь жесточайшая централизация всех ресурсов позволяла в это время Великому княжеству Московскому более или менее успешно реагировать на ту систему военных вызовов, которая сложилась в XV-XVI столетиях.

Собственно, именно военная сила решала в это время - быть или не быть Московскому государству вообще. И, соответственно, быть или не быть московской аристократии.

На юго-востоке набеги казанцев, астраханцев, крымцев, ногаев превратились в их ежегодный промысел. Не раз уже упомянутый нами Флетчер писал, что татары крымские обыкновенно нападали на пределы Московского государства раз или дважды в год, иногда около троицына дня, чаще во время жатвы, когда легче было ловить людей, рассеянных по полям. Здесь война шла непрерывно. Все это требовало предельной мобилизации всех военных сил государства. Ведь речь шла а о физическом выживании великорусского этноса. Жить ему далее или, превратившись в крупнейший источник работорговли, быть рассеянным по рабским рынкам Турции и Европы.

Но и на северо-западе Московии войны практически не затихали. В период с 1492 по 1595 гг. только на северо-западных окраинах русского государства прошло три войны со Швецией и семь войн с Литвой - Польшей, совместно с Ливонией. Эти войны поглотили не менее 50 лет. Иначе говоря, на северо-западе ровно половина отмеченного столетия прошла в войнах.

Так, например, в 1558 году, в ходе Ливонской войны Иван Грозный берет Нарву. Уже в следующем году она открылась как русский порт. Нарвским жителям было предоставлено право свободной торговли в России и беспрепятственных отношений со "Священной Римской империей", подданными которой были все северонемецкие ганзейские города. Русские купцы получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения "в Любок, Антроп и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю".

И почти мгновенно здесь вырастают просто чудовищные торговые обороты. По подсчетам шведского историка А. Аттманна, Нарва в этот период поставляет 81% всего балтийского экспорта пушнины, 23% воска, 42% льна и конопли, 94% сала. То, что просто критически важно для растущей Российской экономики. Но, увы, уже через 23 года Швеция развязывает войну, в которой забирает Нарву себе.

Мотивировка очевидна, да ее никто и не скрывает. В обращении шведского короля Густава I Вазы, а также польского короля и великого литовского князя Сигизмунда II Августа к римскому папе, английской королеве Елизавете и другим европейским государям мы находим прямой призыв к общеевропейской торговой блокаде Нарвы. Поскольку "московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей".

Не удивительно, что Северная война Петра I опять начинается с Нарвского похода.

Были ли необходимы эти войны? Разумеется! Ведь это была та самая борьба за выход к морю, который только и давала надежду на полноценное существование московской аристократии. Это была, фактически, борьба за европейский выбор. Оставаться ли русским европейским народом, или быть сброшенным в отстойник азиатского варварства Куда ж деваться-то!

Русские, оставшись в конце XII века за бортом международной торговли, усиленно пытаются вскочить на подножку уходящего поезда торговой цивилизации. Но для этого необходимо морское побережье с незамерзающими портами. А оно, вместе с городами Ригой, Ревелем и Нарвой в XV-XVI столетиях находится под властью Ливонской конфедерации.

Ливония - не только паразит, живущий исключительно за счет русского торгового транзита. Это еще и санитарно-культурный кордон, отделяющий Московию от европейской культуры. Особенно ярко, прямо таки образцово, это проявилось в так называемом деле Шлите . Это дело кочует по всем источникам, касающимся эпохи Ивана Грозного, поэтому грех было его не вспомнить. Тем более, оно очень хорошо демонстрирует неизбежность для русских XVI века агрессии на Северо-Запад - просто для того, чтобы оставаться русскими.

А дело Шлитте - это просто песня! Иван IV поручил Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их. Также заказаны были книжные люди, понимающие латинскую и немецкую грамоту. Кроме того, царь нуждался в мастерах, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастерах, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, золотых дел мастерах, ружейных мастерах, мастерах по отливке колоколов. Также были приглашены строительные мастера, умеющие возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевые врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущие в лекарствах, люди, умеющие привести воду в замок, и бумажные мастера и т.д.

Всего Шлитте завербовал около 300 человек, среди которых, помимо ремесленников, было 4 теолога, 4 медика, 2 юриста, 4 аптекаря, 5 толмачей.

Специалисты переправлялись в Московию двумя группами. Первая направилась по суше через Пруссию и Ливонию. В Вендене вся группа была арестована. Специалистов продержали в заключении 5 лет, а потом оставили на службе в Ливонии.

Вторая группа с самим Шлитте направлялась к Любеку, чтобы далее отплыть в Ревель. Ливонская конфедерация, боясь, что привезённые Шлитте мастера усилят военный и экономический потенциал Московии, просила любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали. Любек, связанный с конфедерацией ганзейскими соглашениями, предъявил ему иск на крупную сумму. Шлитте отказался платить и был посажен в тюрьму

Понятно и то, что в окружении крымцев, казанцев, астраханцев, ногаев - на юго-востоке, Польши, Литвы, Ливонии - на северо-западе, Московское государство могло выжить лишь как исключительно централизованная и максимально милитаризованная структура. Любая децентрализация, любая оставшаяся от благословенных ордынских времен "воля" для слуг вольных, означала проигрыш геополитической партии, ведущейся в такой серьезной компании.

Поэтому, да - децентрализация социального организма и формирование для себя социальной позиции, самодостаточной и независимой от какой-либо власти - это естественное стремление любой аристократии. Дух свободы неотделим от аристократии. И, поскольку это стремление естественное, аристократия имеет на него безусловное право. Но ровно до тех пор, пока децентрализация не становится синонимом ослабления и гибели всего социального организма в целом. Вместе с успешно децентрализовавшей его аристократией. А Московия безвылазно находится именно в такой ситуации.

Так или иначе, в эпоху царствования Ивана IV система кормлений была ликвидирована. А значит, был ликвидирован один из краеугольных камней боярской свободы. На место фактически независимых от государя кормленщиков приходят приказные дьяки, крапивное семя, государевы людишки. Да, через несколько сотен лет они тоже сумеют обрести свою независимость и свою свободу. Но пока это время еще не пришло. А вот объем политической свободы лучших людей московского государства значительно уменьшился.

Вторым краеугольным камнем боярской свободы была вотчина. Именно безусловно-частный характер вотчинного боярского землевладения был главной опорой экономической свободы и независимости московской аристократии.

Как мы помним, наличие боярской вотчины в княжестве не привязывало боярина к государственной и военной службе князю-сюзерену, как это было в Западной Европе. "А боярам и слугам вольным воля". Русский боярин не был обязан службой за землю. Сам частный характер вотчинного землевладения был становым хребтом свободы русского боярства. Вотчина - частная собственность аристократа, за которую он не обязан ничем и никому.

Боярин-вотчинник в любой момент мог "отъехать" на службу польскому, литовскому, венгерскому государям. При этом все его московские вотчины оставались за ним. Все доходы с этих вотчин оставались за ним. Вооружаемые с этих доходов ратники составляли его боевую дружину, которая в любой момент могла оказаться под литовскими, польскими или венгерскими знаменами.

Фактически, боярин-вотчинник оказывался для московских государей не зависимым от него слугой, а "вольным стрелком", который служит "за интерес". В системе частного вотчинного землевладения отсутствовала главная скрепа, что привязывала в Европе вассала к сюзерену. Отсутствовала земельная зависимость. Вотчина не делала вотчинника поземельно-зависимым от князя.

Единственным "интересом", с помощью которого московский государь мог привязать к себе такого "вольного слугу", были все увеличивающиеся кормления и возможность получения от государя все новых и новых вотчин за "успехи в службе". И здесь мы сталкиваемся с третьим фактором, раскручивающим беспредел по-московски - удельной системой наследования. Именно эта система делала получение все новых и новых вотчин критически важным фактором для русского боярства. Можно сказать - главным условием выживания.

Что такое удельная система наследования? Это, попросту говоря, система наследования, при которой все наследники получают более или менее равную долю наследуемых имуществ. Каждый из наследников по мужской линии получает свой удел. Этим русская аристократия существенно отличалась не только от системы наследования в Западной Европе, но даже и от соседних Польши и Литвы.

Там уже в XI-XIII веках повсеместно устанавливается принцип майората, согласно которому родовая недвижимость не может делиться между наследниками главы рода и передается, как правило, старшему сыну. Младшие в роду вынуждены идти служить, заниматься торговлей, постригаться в монахи и т.д. Иначе говоря, имущество рода не делится между наследниками, а накапливается - разумеется, при условии рачительного и эффективного управления. Соответственно, чем древнее аристократический род, тем выше уровень накопленных родовых владений. Тем он богаче.

В России же принцип майората был законодательно введен лишь Указом Петра I "О единонаследии" от 23 марта 1714 года. До этого имущество рода по смерти главы делилось в условно равных долях между всеми наследниками. Соответственно, каждая смена поколений в боярском роду приводила к дроблению родового капитала и уменьшению персонального могущества каждого из наследников по сравнению с представителем предшествующего поколения. Без интенсивного притока земельного капитала извне боярские роды были обречены на измельчание и вырождение.

Вот простейший и нагляднейший пример. По смерти Всеволода Большое Гнездо его верхневолжская вотчина по числу его сыновей распалась на 5 частей. При старшем Владимирском княжестве, которое считалось общим достоянием Всеволодова племени, появилось четыре удела: Ростовский, Переяславский, Юрьевский (со стольным городом Юрьевом Польским) и Стародубский на Клязьме.

Когда внуки Всеволода стали на место отцов, Суздальская земля разделилась на более мелкие части. Владимирское княжество продолжало наследоваться по очереди старшинства, но из него выделились 3 новых удела: Суздальский, Костромской и Московский. Ростовское княжество распалось на две части. Из него выделились младшие уделы Ярославский и Углицкий. Переяславский удел также распался на несколько частей: рядом со старшим уделом Переяславским возникли два младших, из него выделившихся, Тверской и Дмитрово-Галицкий. Только княжества Юрьевское и Стародубское остались нераздельны, ибо первые их князья оставили лишь по одному сыну. Итак, Суздальская земля, распадавшаяся при детях Всеволода на пять частей, при внуках его раздробилась на двенадцать.

Оцените. Уже в третьем поколении дедовская вотчина разделилась на 12 частей! Можно ли сопоставить мощь этих двенадцати удельных князей с могуществом их деда Всеволода? Очевидно, что нет. Налицо процесс измельчения и вырождения владетельного рода. И эти процессы шли во всех знатных семействах русской аристократии!

Отсюда вытекает ключевая потребность русской боярской аристократии в постоянном увеличении родовых вотчин. В полном соответствии с принципом Льюиса Кэрролла: даже для того, чтобы оставаться на месте, необходимо было очень быстро бежать. Разумеется, и европейская аристократия была заинтересована в росте родовых владений - это общий поведенческий инстинкт любой аристократии. Но для русского боярства это был вопрос жизни и смерти. Или постоянный приток новых земельных владений, или боярский род мельчает и угасает в течение нескольких поколений.

В эпоху становления Великого княжества Московского этот вопрос решался за счет интенсивного "собирания земель". Держа в руках ключевой общерусский финансовый ресурс - сбор татарской дани - московские князья получали возможность интенсивно наращивать свои землевладения. Покупать, выменивать, забирать за долги, получать в наследство или в качестве приданого, изредка завоевывать княжеские уделы менее удачливых соседей.

Вот этот вот постоянно увеличивающийся земельный фонд и служил источником вознаграждения "за службу" московскому боярству. Позволяя боярским аристократическим родам переживать процессы смены поколений без катастрофического уменьшения размеров личных боярских вотчин.

Но всякая халява рано или поздно заканчивается. Для Великого княжества Московского халява закончилась вместе с гибелью Золотой Орды. Знаменитое Стояние на Угре, ознаменовавшее в 1480 году избавление ВКМ от вассального подчинения Сарай-Берке, столкнуло Москву с таким количеством взрослых проблем, с которым она попросту начала не справляться.

Как мы помним, раньше решение серьезных внешних военных задач не входило в компетенцию русских удельных князей. Для этого существовала татарская конница. Удельный князь XIII-XIV веков - сельский хозяин, а не военноначальник. Военные вопросы решали татарские мурзы. Теперь, после "обретения свободы", отвечать на военные вызовы нужно было уже самостоятельно. А их, как мы видели, было более чем достаточно.

Даже просто для элементарного выживания Москва должна была содержать весьма значительные военные силы. Английский посол Джайлс Флетчер, бывший в Москве в 1588 - 1589 гг., оценил численность ратников, получавших ежегодно жалованье и находившихся на постоянной службе, примерно в сто тысяч. Но он не указывает количества многочисленных городовых детей боярских, которых мобилизовали только для известного похода и потом распускали по домам. Флетчер не говорит и о служилых инородцах - казанских татарах, черемисах и мордве, которых французский капитан Жак Маржерет, командовавший в Москве отрядом наемников, насчитывал до 28 тысяч.

Ключевым вопросом сначала для Великих князей Московских, а затем и для первых русских царей, стал вопрос: на какие средства содержать все это воинство?

Как мы помним, сколько-нибудь серьезных источников денежного капитала, даваемых лишь международной торговлей, у Великих князей Московских не было. Это в лопающейся от торговых прибылей Италии, начиная примерно с XIV века, расцветает военное наемничество, и три последующих столетия - это бесконечные войны, ведущиеся силами кондотьеров. У Москвы денег на наемное войско в том объеме, что требуется для соответствия имеющимся военным угрозам, нет.

Единственный капитал - земля. Совершенно естественно, что московское правительство, независимо от того, кто сидит в данный момент на великокняжеском престоле, пытается запустить землю в оборот, в срочном порядке формируя систему аналогичную западноевропейскому феодализму. А именно, земля - в обмен на военную службу. То есть, пытается ввести вместо системы вотчинного землевладения, где земля находится в безусловной собственности - поместную систему, где земля находится в условной, служебной собственности. Принцип: земля в обмен на службу.

И вот здесь вдруг оказывается, что земельный фонд Великого княжества Московского и даже наследующего ему Московского царства отнюдь не безразмерен. Ведь для содержания одного только полностью снаряженного ратника в то время необходимо было более 50 гектаров пашни. "Со ста четвертей добрые угожей земли человек на коне и в доспехе полном, а в дальной поход о двуконь" Причем, нужны была не просто пашни, а вместе с обрабатывающими ее крестьянами. Откуда брать такое количество земли?

"На степном юге, - пишет В. О. Ключевский, - где государству нужно было особенно много военно-служилых людей, правительство располагало для их хозяйственного обеспечения обширными пространствами земли плодородной, но слабозаселенной, еще нуждавшейся в усиленном хозяйственном обзаведении. В центральных уездах земли менее плодородные были достаточно заселены и обзаведены, но их уже мало оставалось в распоряжении правительства. Здесь господствовало крупное вотчинное землевладение, боярское и церковное".

Вот оно, главное препятствие на пути роста военной силы московского государства! Господство крупного вотчинного землевладения - боярского и церковного. Слишком большая часть земельного фонда принадлежала фактически независимым от государства частным владельцам!

Примерно треть земельных угодий Московского царства к XVI веку входила в монастырские вотчины. Монастырские земли, естественно, не были обязаны государству никакой службой. То есть, с них не формировались военные силы государства. Вместе с тем, теоретически они должны были наравне со всеми остальными тягловыми землями платить в казну соответствующие налоги. Теоретически.

А практически все крупнейшие монастыри - самые богатые землевладельцы - обладали Жалованными грамотами (Тарханами). Которые, во-первых, освобождали монастырские вотчины от государственного надзора, а, во-вторых, наделяли земли самыми разнообразными налоговыми льготами. То есть, практически уровень налоговых поступлений с монастырских вотчин был существенно ниже, чем с черных государственных земель.

Еще примерно треть земельного фонда к началу царствования Ивана IV была занята боярскими вотчинами. Боярская вотчина несла государево тягло, то есть - платила в казну. Вот только система государственного учета - землемерия - по боярским вотчинам полностью отсутствовала. Соответственно, налоговые выплаты выстраивались чуть ли не по принципу "сколько не жалко". Ну, или по принципу - "сколько уже невозможно скрыть". Что тоже не способствовало росту поземельных доходов царской казны.

Вместе с тем, доходы от вотчины позволяли боярам снаряжать собственные боярские дружины, с которыми они приходили к Великому князю для ведения военных действий. Казалось бы, боярские земли участвуют в формировании совокупных военных сил Московского государства. Но это - именно, что казалось бы.

Во-первых, размеры боярских дружин, формируемых в вотчинах, ничем не регламентировались. Соответственно, ничто не заставляло вотчинника выставлять воинские контингенты "на пределе возможностей". Они и не выставляли, руководствуясь не столько общегосударственными соображениями относительно воинской "потребности", сколько собственным хозяйственным усмотрением.

Кроме того, как мы помним, боярин-вотчинник вообще никаким законом не обязан служить в войске Великого князя. Он делает это лишь постольку, поскольку это соответствует его экономическим и политически интересам. И если вдруг оказывается, что служба другому государю оказывается лично для него в какой-то мере выгоднее, удобнее, почетнее и т.д. - он имеет полное право "отъехать" к этому господину на службу. "А боярам и слугам вольным воля". При этом за ним сохраняются как вотчинные земли в покинутом княжестве, так и доходы с них.

Таким образом, боярское войско, набираемое в вотчинных землях, оказывается крайне ненадежным воинским ресурсом, который в любой момент может обернуться против самого Московского государства. Придя туда, например, под польскими или литовскими знаменами. И действительно, летописи XV-XVI веков полны упоминаний о "бегунах" - боярах и удельных князьях, отъезжающих на службу к геополитическим противникам Москвы, либо же "приезжающим" оттуда на службу московским государям.

Нередко такие отъезды связаны с нанесением серьезного военного ущерба покидаемой стороне. В Степенных книгах все чаще появляются такие, например, записи:

Разумеется, московское правительство не могло мириться с постоянной угрозой появления все новых и новых "безумных бегунов московских". Ибо она самым прямым и непосредственным образом угрожала непосредственно существованию государства. На государственных землях вводится система испомещения, то есть условного, личного и временного держания земли служилыми людьми. Помещиками. Большая часть вновь поступающих земельных ресурсов идут теперь не на "вознаграждения" боярам-вотчинникам, а под испомещение служилого люда в обмен на военную службу. "Следы усиленной и систематической раздачи казенных земель в поместное владение появляются уже во второй половине XV в.", - так описывает эти процессы В. О. Ключевский.

Массовый приток земель в вотчины, обеспечивающий "любовь" между Великими князьями Московскими и их боярами-вотчинниками, практически иссякает. Вся поступающая земля идет теперь под испомещение служилых людей. Земли для раздачи новых вотчин больше нет.

Как мы помним, для русского боярства это - смертный приговор. Ведь система наследования по-прежнему раздробляет родовую недвижимость, превращая наследников крупных земельных магнатов в землевладельцев средней величины, а их потомков - и вовсе в захудалых людишек. И лишь постоянный приток новых земельных владений может стабилизировать экономическое положение боярских родов.

Взаимное недовольство московских князей и боярства становится видимым уже при Иване III. "Жалобы со стороны бояр, - пишет Сергей Федорович Платонов, - начались с Ивана III, при Василии раздавались сильнее, и при обоих этих князьях мы видим опалы и казни бояр; но с особенной силой эта борьба разыгралась при Иване Грозном, когда в крови погибла добрая половина бояр".

Действительно, уже при Иване III начинаются первые столкновения и "репрессии" против отдельных, особо языкастых бояр. Естественно, ни одна из сторон не высказывает истинных причин зарождающейся вражды. Вполне вероятно, в полной мере их и не осознавая. Иван III недоволен излишними "умствованиями" бояр. Бояре бурчат на "нарушение старины" и т.д. Иначе говоря, вслух произносимые причины разлада бесконечно далеки от причин действительных. Не случайно Ключевский, описывая начинающийся "разлад" между московскими государями и боярством, вводит в XXVIII Лекции своего "Курса русской истории" подраздел: "Неясность причин разлада".

Хотя, конечно же, такому крупному историку должно быть стыдно находить в данной ситуации какую-то "неясность". Ведь ситуация-то - прозрачней некуда! "Вольное" боярское сословие, "вольное" боярское войско, "вольное" вотчинное землевладение становятся ключевым фактором уязвимости московского государства. Что является вполне достаточной причиной для растущей враждебности государя к своему правительственному сословию.

С другой стороны, переориентация московских государей на служилых людей, получающих землю во временное пользование при условии несения службы, обрекает боярские роды на неизбежное вырождение. Ведь принцип майората при наследовании земельной недвижимости так и не нашел своего места в русской юридической практике того времени. Оскудевание притока земельных владений - это конец! Все это, разумеется, не способствовало "любви" боярского сословия к своему государю.

Лишь подавляющая мощь московских государей сдерживает, до поры - до времени, взрыв боярского недовольства. Но всем уже очевидно, что любое ослабление великокняжеской власти станет сигналом к аристократическому бунту. И вот, это ослабление власти, наконец, происходит. Смерть Великого князя Василия III, оставившего после себя малолетних Ивана и Юрия, приводит к династическому кризису и последовавшему за ним взрыву внутриэлитной войны, вылившейся в настоящий боярский беспредел.

Прежде, чем перейти к рассмотрению боярского беспредела, подведем некоторые итоги уже проанализированного материала.

Первое. Система кормлений и вотчинное землевладение были краеугольными камнями, на которые опиралась свобода аристократического сословия московского государства. Однако, выйдя из-под военной опеки Золотой Орды, московское государство сталкивается с таким количеством военных и цивилизационных вызовов, что лишь предельная централизация ресурсов и милитаризация всего политического уклада может обеспечить его дальнейшее выживание.

Второе. Ликвидация системы кормлений и курс на ликвидацию вотчинного землевладения, все это вместе означало курс на ликвидацию свободы и независимости аристократического сословия. То есть, первые шаги по формированию той самой русской несвободы, которая так возмущала и возмущает европейцев.

Третье. Не мифическая "школа монгольского рабства", а экономическая нищета и комплекс геополитических и военных вызовов оказываются тем спусковым крючком, который запускает процессы "порабощения" аристократического сословия Московии.

Разумеется, московская аристократия не могла молча смириться налагаемым на нее ярмом несвободы. Бунт был неизбежен. Равно как и неизбежно последовавший за ним режим тирании. Смотрим, как это было.

 

6. Беспредел по-московски. Боярское правление.

По смерти Василия, в малолетство его сына, требовавшее продолжительной опеки, власть надолго попала в руки бояр. Теперь они могли распорядиться государством по-своему, осуществить свои политические идеалы и согласно с ними перестроить государственный порядок. Но они не пытались строить никакого нового государственного порядка. Разделившись на партии князей Шуйских и Бельских, бояре повели ожесточенные усобицы друг с другом из личных или фамильных счетов, а не за какой-либо государственный порядок.

Так описывает Ключевский боярское правление в период династического кризиса и детства Ивана IV.

Правда, он не уточняет содержание "личных и фамильных счетов". А, между тем, оно очевидно. Это кормления и вотчины: государственные должности, а также города и деревни, принадлежавшие выбывающим из борьбы "конкурсантам" и становящиеся призом для победителей. Фактически, годы после смерти (а вернее, убийства - отравления) Елены Глинской - это время большого передела. Своего рода, наши с вами "лихие девяностые". Когда земельные активы превратились из недвижимого имущества в очень даже движимое. Успешно переходя из рук прежних владельцев в руки тех, кому на данный момент посчастливилось больше.

Не удивительно, что Ключевский, симпатизировавший боярской аристократии, "зверски затерроризированной" впоследствии Иваном IV, посвятил полутора десятилетиям боярского правления всего 11 строк в XXVIII главе своего "Курса русской истории". Это из тысячи-то с лишним страниц! Полагаю, более подробное описание данного периода позволило бы этому либеральному историку и ненавистнику тираний как-то по-другому, может чуточку добрее, взглянуть на тиранию Ивана Грозного. Но, увы-увы! Либералы не умеют поступаться принципами. Если факты противоречат принципам, то тем хуже для фактов. А вот современники, не ведавшие еще в темноте своей либеральных идей, прав и свобод, режут правду-матку, ничуть не стесняясь. Инженер и архитектор Петр Фрязин, потомок итальянских зодчих, участвовавших в строительстве Московского Кремля, после смерти Елены Глинской бежал в 1538 году за границу. На допросе в Юрьеве (Дерпте), объясняя причины своего побега, он заявил: "…нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь; того деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство…".

Вполне согласны с протоколами допроса Фрязина и русские летописи. Так, в кратком Новгородском летописце по списку Н. К. Никольского страшный московский пожар в июне 1547 г. объяснялся Божьим гневом, ибо "в царствующем граде Москве умножившися неправде, и по всей Росии, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые […] понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю уну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим…".

Или вот, рассказ о конфликте князей Шуйских с кн. И. Ф. Бельским по поводу раздачи думских чинов осенью 1538 г. "И многые промежь их бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым".

Сергей Михайлович Соловьев, пытаясь усмотреть в вакханалии боярского беспредела какие-то "принципы", попробовал толковать о столкновение двух противоположных начал - родового и государственного. Но в результате все равно получилось вполне себе беспринципное столкновение личных интересов, полностью торпедирующее общесословный интерес укрепления государства перед лицом воинственных притязаний геополитических конкурентов.

После смерти Елены Глинской, пишет он, "в челе управления становятся люди, не сочувствовавшие стремлениям государей московских", люди, совершенно преданные удельной старине. "В стремлении к личным целям они разрознили свои интересы с интересом государственным, не сумели даже возвыситься до сознания сословного интереса". Своекорыстным поведением Шуйские, Бельские, Глинские лишили себя поддержки "земли" и в итоге "окончательно упрочили силу того начала, которому думали противодействовать во имя старых прав своих".

Ему вторит С. Ф. Платонов. "Все столкновения бояр представляются результатом личной или семейной вражды, а не борьбы партий или политических организованных кружков". О невозможности найти "правых и виноватых" пишет В. Б. Кобрин, констатируя бесплодность всех попыток определить, какая из боярских группировок "прогрессивнее", а какая - "реакционнее". По его мнению, в годы "боярского правления" шла просто "беспринципная борьба за власть".

Что это - естественное право аристократов делать все необходимое для роста своего индивидуального могущества? Или беспредел, подрывающий основы коллективного могущества всего аристократического сословия?

Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно чуть пристальнее вглядеться в исторический контекст боярского правления.

В 1534 году литовский гетман Радзивилл вторгается вместе с татарами и опустошает окрестности Чернигова, Новгород-Северска, Стародуба, Брянска и др. Крымский хан захватывает Астрахань, разоряет город до основания. Московскому государю обращено требование о выплате 15 тысяч золотых дани ежегодно. В первых сражениях Стародубской войны московские воеводы потерпели полное поражение, потеряв всю армию убитыми и пленными. Летом следующего года Стародуб был сожжен дотла, к его восстановлению приступили лишь весной следующего, 1536 года.

Победители взяли большой "полон". М. Вельский пишет, что численностью "пленные едва не превышали наших", поэтому Ян Тарновский "велел казнить всех старых и… менее годных", оставив в живых лишь тех, кто моложе. Краткий летописец рисует ужасающую сцену устроенной победителями резни: "подсадных людей и пищальников и чернь сажали улицами да обнажали да секли". Согласно Евреиновской летописи, пленных детей боярских казнили целый день, "и много трупов мертвых… лежаше до тысечи". Один из польских сановников писал в декабре 1535 г. советнику императора К. Шепперу, что перед шатром Тарновского было казнено 1400 "бояр".

Как явствует из переписки Сигизмунда I, осенью начинается массовое дезертирство из русских полков на сторону противника. Перед литовским правительством встает даже вопрос об их размещении. Информируя короля о "москвичах", которые "з войска неприятельского до панства нашего втекають", литовское командование просило указаний о том, где их размещать.

В ответ Сигизмунд распорядился временно поселить "оных москвич, которыи з неприятельского приехали, або приеждчати будуть", на господарских дворах и "велел жита по колку бочок и сена на кони их подавати", а также жаловать деньгами "по две або три копы грошей".

В варшавском архиве Радзивиллов сохранилась "память" князю Михаилу Юрьевичу Оболенскому - подробная инструкция похода из Рославля на Кричев. Князь М. Ю. Оболенский должен был вместе с рославльским воеводой Григорием Григорьевичем Колычевым подойти к Кричеву "на утреней зори безвестно" и попытаться взять острог, а если это не удастся, то идти "на Крычовские места на целые воевати, чтобы им как дал Бог тамошних мест гораздо повоевати".

Финал этой истории выясняется из корреспонденции, которую получил из Вильна князь Альбрехт Прусский в августе 1536 г. В частности, в письме от 4 августа упоминалось о полученном только что королем известии, что разбиты 1300 человек "московитов" и 50 взяты в плен, в том числе князь Оболенский, Колычев и некий третий воевода. 28 августа, как сообщали князю Альбрехту, в Вильно были доставлены воеводы Оболенский и Колычев, "вместе с другими пленниками… захваченными у крепости Кричев".

В 1537 г. Великое княжество Московское уступает Литве Гомель и Любеч.

В Крыму начинается междоусобица между братьями за ханский престол. Москва пытается использовать это и оказать поддержку одному из враждующих братьев. Но победителем выходит другой брат, и враждебная Москве ханская власть устанавливается не только в Крыму, но и в Казани. Сторонник Москвы, казанский хан Енадей убит, власть в Казани захвачена ставленником Крыма Сафа-Гиреем.

Престиж Москвы повсюду падает. Московские владения подвергаются все более дерзким и частым нападениям. Московские города сжигают, пленных бояр и детей боярских казнят тысячами, а воевод - возят напоказ. И вот, на фоне этой далеко не благостной картины мы наблюдаем, как полтора десятилетия московские вельможи интригуют, сражаются, убивают друг друга, подвергают своих противников опале и заключениям, выхватывают друг у друга должности, кормления и вотчины, грабят население, разворовывают царскую казну… В общем, отрываются по полной.

Так беспредел это, или нет?

Ответ, полагаю, очевиден. Беспредел в чистом виде. Пятнадцать лет беспощадных внутриэлитных войн настолько ослабили московское государство в целом, что ущерб от них для всего аристократического сословия стал очевиден даже самым "отмороженным" группировкам боярской элиты. Именно поэтому боярская верхушка встретила вступление Ивана IV на престол даже с некоторым облегчением. По принципу: "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца".

 

7. Беспредел по-московски. Первая тирания.

С именем Ивана Грозного связана эпоха первой антибоярской тирании.

И личность Ивана, и его эпоха столь многофакторны, сложны и противоречивы, что по уму надо бы только о них писать отдельную книгу. Впрочем, книг о нем написан уже миллион, в том числе и вполне приличных. Поэтому, хватая себя из руки и безжалостно обрубая многочисленные боковые сюжеты и разветвления, остановлюсь лишь на главном. На реформах первой половины жизни и собственно на тирании - на опричнине.

Либеральные историки, указывая на реформы молодого Ивана и приписывая их действиям "избранной Рады", Сильвестра и Адашева, полагают, что именно ими и исчерпывается весь позитивный потенциал правления Ивана IV. А далее наступает Тьма и ужас опричнины, которая есть проявление безумия, абсолютного Зла и т.д. Отказываясь от комментариев и дискуссий по этому поводу - ибо, учитывая количество именитых участников, здесь потребовалась бы еще одна, отдельная книга - посмотрим, какие задачи были решены, а какие нет в первую половинную царствования Ивана Грозного.

Обычно "избранной Раде" приписывают три реформы, проведенные в первую половину царствования Ивана. Губная реформа, военная реформа и церковная реформа. При этом губная приписывается ошибочно, ибо она была проведена еще матерью Ивана, Еленой Глинской. "Младореформаторы" во главе с Сильвестром и Адашевым лишь добавили сформулированные при ней юридические нововведения в судебник Ивана III, получив в качестве результата "исправленный и дополненный" Судебник образца 1550 года.

Какие задачи были решены губной реформой? Во-первых, было осуществлено некоторое ограничение власти наместников и волостелей. Параллельно с этим были расширены элементы земского самоуправления, вводившие в судебную процедуру наместнического (волостельского) суда избранных общиной "излюбленных людей", контролировавших законность процесса и принимаемых решений. Кроме того, целый ряд уголовных дел был вообще изъят из наместнического суда и отдан в ведение Губных старост, избираемых из среды уездных детей боярских.

То есть, был несколько ограничен произвол "кормленщиков". Вместе с тем, реформа лишь положила начало постепенной ликвидации системы кормлений, которая растянулась чуть ли не на полстолетия. В источниках даже и второй половины XVI мы встречаем упоминания о кормлениях. Впрочем, начало ограничения произвола лучших людей в системе государственного управления было положено.

Военная реформа. Военная реформа окончательно утвердила поместный порядок комплектования войска - как основной. Иначе говоря, боярские полки становятся лишь некоторым дополнением к основной массе войска, сформированной за счет государевых земель по принципу "земля в обмен на службу". Кроме того, вводятся стрелецкие полки, вообще централизованно финансируемые из казны. Фактически, военная реформа начинает процесс вывода военной силы из-под руки лучших людей. В перспективе (но только в перспективе!) лишая их возможности силой навязать свою волю московскому государю.

Наконец, церковная реформа. Отвлекаясь от собственно церковных дел, отметим главное. На Стоглавом Соборе 1551 года так и не удалось поставить барьер дальнейшему росту церковных земельных владений. Являясь к тому времени собственником не менее, чем одной трети пахотных земель, церковь обладала к тому же наилучшим потенциалом для приобретения все новых и новых угодий. Обладая значительными налоговыми льготами, не расходуясь на войско, не неся издержек по государственному управлению, церковь была богатейшим покупателем земель, предлагая цены покупок, недоступные остальным землевладельцам. Кроме того, не иссякал источник земельных приращений через завещания и земельные пожертвования.

Единственное, что удалось сделать на Стоглаве, это обязать архиепископов, епископов и монастыри передать государственной казне все земли, пожалованные им после смерти Василия III, т. е. во времена смуты и беззаконий боярского правления. Кроме того, церковные власти должны были вернуть старым владельцам - дворянам и крестьянам - поместья и черные земли, отнятые за долги или "насильством". И все! Секуляризации церковных земель не было. Как этих земель не хватало потом Ивану Грозному для ведения Ливонской войны!

В целом, возвращенные церковью земли был каплей в море, никак не решающей ключевых проблем, стоящих перед Московским царством. Ведь при всей кажущейся необъятности его территорий, "земельный голод" стал главным ограничителем роста русской военной силы. И если взять под контроль монастырские вотчины русскому "самодержцу" было абсолютно не под силу - слишком грозным противником стала бы в этом случае православная церковь - то попытаться ввести в государственный служебный оборот земли боярских вотчин было просто необходимо.

И это было сделано в рамках проекта "опричнина". Именно в это время началась массовая экспроприация вотчинного земельного фонда и передача его в поместное землевладение.

По своей политической природе опричнина была, вне всякого сомнения, классической тиранией. То есть, политическим союзом тирана и низших классов, направленным против высшего класса - боярской аристократии. В качестве низшего класса, участвующего в данном политическом союзе, следует считать сословие детей боярских. В переводе на общепонятный русский, дети боярские - это сословие, выросшее из "боевых холопов" и начинающее в эпоху Ивана Грозного претендовать на место основного военного сословия московского государства. То, что чуть позже будет называться дворянством.

Политический смысл опричнины - террор, направленный на ограничение свободы и политической мощи боярской аристократии. Экономический же ее смысл - экспроприация боярской вотчины, превращение ее в поместное землевладение. Что само по себе еще даже больнее, чем политический террор, ударило по свободе боярской аристократии. Какая там свобода без собственных источников дохода!

Огосударствление (чуть не сказал "национализация") боярских вотчин - вот суть и главный смысл опричнины, что бы там о ней ни говорили наши либеральные историки. Кстати, превосходный пример мышления либеральных историков являет в этом смысле Василий Осипович Ключевский, демонстрируя по этому вопросу кристально-чистую раздвоенность сознания.

Повествуя в XXXIII Лекции своего "Курса русской истории" о мобилизации боярских вотчин в государственную службу и о правовом уравнивании их с поместными землями, рассказывая о том, как "вотчина, подобно поместью, переставала быть полной частной собственностью и становилась владением обязанным, условным", Ключевский с полным пониманием и одобрением относится к этому процессу.

И действительно, для человека хорошо знающего историю, очевидно, что введение боярских вотчин в поместный служебный оборот было абсолютно необходимым условием просто даже физического выживания московского государства. Ведущиеся Московией войны требовали ратников. А их в необходимом количестве могли дать только поместные земли.

Вместе с тем, сам рассказ о мобилизации вотчин получился у Ключевского совершенно смазанным, без подробностей. Вроде бы все как-то само-собой получилось. "Тогда во множестве исчезали вотчины, владеемые исстари, унаследованные от отцов и дедов, во множестве стали являться вотчины новые, недавно купленные, вымененные, чаще всего пожалованные". Но куда стали исчезать "владеемые исстари" вотчины? Откуда и с какой стати возникли вдруг вотчины "чаще всего пожалованные"? Бог весть!

У Ключевского мы ни слова не найдем о том, что исчезновение "исстари владеемых" и появление "пожалованных" вотчин - это как раз результат действия опричнины. То, ради чего она, собственно, и затевалась. Именно в опричный период царь Иван Васильевич вплотную начал "перебирать людишек", выводя старинные роды с исстари занимаемых ими вотчин и жалуя им новые земли русских украин.

Вывод боярских семейств с "исстари владеемых" земель - это как раз и был процесс, когда "во множестве исчезали вотчины". А на украинах Московского царства появляются новые вотчины - теперь уже "пожалованные" царем выведенным из центра боярским родам и отягощенные служебными обязанностями. На освободившихся же старых вотчинных землях испомещался служилый люд. Собственно, в этом и заключался главный смысл всего проекта.

В качестве правового обеспечения изменения характера вотчинного землевладения выступил закон от 1572 года. В нем наряду с понятием "исконной вотчины" вводится новое правовое понятие: "вотчина государского данья", или "даточная" вотчина. Почти исчезнувшая к этому времени "исконная" вотчина по прежнему принадлежит своему владельцу на условиях полной и безусловной частной собственности. А вот владение "даточной" вотчиной, то есть землями, полученными у государя взамен реквизированных в опричнину, - оно уже сопровождается условиями, изложенными в жалованной грамоте. Где оговаривается как порядок наследования полученных земель, так и порядок несения службы, связанной с владением полученными землями.

Именно Закон от 1572 года окончательно приравнял вотчину к поместному землевладению, фактически отменив тем самым правовое существование вотчины в старом смысле слова. Так был забит главный гвоздь в гроб боярской свободы.

Хорошо это или плохо? Для нормального исследователя это не хорошо и не плохо. Это - неизбежно . Ибо иначе - очередной геополитический проигрыш примерно такого же масштаба, какой случился во времена Киевской Руси. Так что, можно сказать, что порабощение высшего класса стало ценой выживания социума в целом. Без уплаты этой цены известным местом накрылся бы и сам социум, и его высший класс.

Но это - для нормального исследователя. Поскольку крупные русские историки принадлежат за небольшим исключением к идейным либералам, то на опричнине их сознание "раздвояется". Опричнина, как и любая тирания вообще, для либерала - абсолютное зло, и ничего полезного и положительного от нее происходить не может. Поэтому мобилизация вотчин - это хорошо. А опричнина, осуществившая мобилизацию вотчин - это плохо.

Наш либерал вполне готов употребить в пищу хорошо приготовленную яичницу. Но процесс разбивания яиц не вызывает у либерала ничего, кроме громогласных проклятий в адрес жестокой тирании, прямо таки асфальтоукладчиком проехавшейся по вышеуказанным яйцам! И это, увы, относится далеко не только и не столько к уважаемому Василию Осиповичу Ключевскому. Любой современный либерал точно таков же. Омлет к утреннему кофе - с нашим удовольствием. А разбивателей яиц - к позорному столбу!

 

8. Недопрессованный беспредел - хуже, чем недолеченный триппер. Ибо порождает Смуту.

Еще раз: было ли правление Ивана Грозного тиранией? Безусловно! Отчет Иоганна Таубе и Элерта Краузе о пребывании в Московии, сделанный для Иоанна Хоткевича и пересланный затем герцогу Курляндскому Готхарду Кеттлеру именно так когда-то и был озаглавлен: "Великого князя Московского неслыханная тирания вместе с другими поступками, совершенными им с 66-го по 72-й год…"

Весь текст прямо-таки целенаправленно акцентирует внимание именно на тиранический характер правления Ивана:

"по дьявольскому наваждению и тиранскому своему обыкновению…"

"он хотел удовлетворить своей ядовитой тиранской наклонности…"

"сожрала и уничтожила его злоба и тиранская душа…"

"такие тиранства совершал он…"

"казни, притеснения и тиранства совершают по приказанию великого князя…"

"такие и подобные неслыханные тиранства…"

Все, происходящее в Московском царстве - это тирания, проистекающая из ядовитой злобы в душе Ивана Грозного. Вот что узнаем мы из этого отчета. И такой ядовитой злобой пылала тираническая душа Ивана, что даже "от злобы в течение сорока дней у него выпали волосы из головы и бороды". Правда, заметим в скобках, что это больше похоже на отравление солями ртути, коих впоследствии в останках Ивана и его наследников найдено по 20-50 ПДК, но это так, мелочи.

Собственно, именно этот текст, составленный двумя лифляндскими дворянами, бывшими в московском плену и якобы ставшими свидетелями всех творимых безобразий, и направил все последующие европейские оценки деятельности Ивана IV.

Так что, давая нашу собственную оценку тирании Ивана Грозного и ему самому как тирану, мы с Вами, уважаемый читатель, оказываемся между двумя крайностями. Одни историки клеймят его как Главного Злодея русской истории, которого по злодейству сумел превзойти лишь столетия спустя Самый Главный Злодей - Сталин. Для них всех Иван Грозный - это безумный маньяк, сладострастно упивающийся убийствами, казнями и мучительством людей. Этакий Доктор Зло XVI столетия.

Другие - во главе с митрополитом Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычёвым) - наоборот, организовали целое общественное движение внутри РПЦ по канонизации Ивана Грозного как общерусского Святого. Более того, в своей статье, направленной против канонизации, яростный антиканонизатор Е. А. Газов вынужден признавать: "В PR-е своих идеек канонизаторы на голову выше своих противников…", "аргументы против "канонизаторов" просто поражают своей беспомощностью…".

Кто же прав?

Я думаю, что истина, как всегда, где-то посредине, но все же ближе ко второй точке зрения. Ибо в лице Ивана Грозного мы сталкиваемся с тем самым случаем, когда Господь налагает крест не по силам. Когда силы и калибра личности оказывается недостаточно для решения тех гигантских исторических задач, которые падают на ее плечи. Нечто подобное мы уже встречали в лице Тиберия Гракха. Человека, вынужденного в силу исторической необходимости подписаться на тиранию, но по своим личным качествам в тираны никоим образом не годного.

Ведь, если отбросить в сторону разнообразные психологизмы и объективно оценить тиранию Ивана, то она окажется весьма слабой, непозволительно мягкой, непоследовательной, ничуть не решающей тех задач, которые должна была решить настоящая тирания. Как тиран, Иван Грозный оказался откровенно слаб и мягкосердечен.

Да, первый русский царь сумел ликвидировать систему кормлений. Да, он фактически уничтожил вотчинное землевладение, заменив его поместным. Безусловно, это его заслуги как тирана и государственного деятеля. Но ликвидировал ли он живую силу того боярского слоя, который являлся главными выгодоприобретателями от действия этих двух ключевых институтов боярской свободы? Сумел ли он хотя бы ненадолго подорватьмогущество ключевых аристократических родов? Отрезал ли он голову боярской фронды?

Увы, этого не произошло.

Вспомним "всемирного паука" Людовика XI. Человек честно выполнил взваленную на него историей работу. Все крупнейшие герцогские роды были им весьма дотошно обезглавлены и затерроризированы до судорог. Даже не дети, но лишь внуки казненных им вельмож вновь осмеливаются начинать играть в политические игры с государством.

А что в Москве?

А в Москве уже в царствование Бориса Годунова мы вновь обнаруживаем у трона все тех же Шуйских, Мстиславских, Воротынских, Голицыных, Куракиных. То есть всех лидеров аристократической партии, с вожделением поглядывающих на шляхетскую вольность в соседней Польше. Всех тех, кто, воспользовавшись трехлетними недородами и вызванным ими голодом, свалили Годунова и начали раскручивать маховик Смуты. Едва не ставший роковым для русского государства.

Иначе говоря, опричный террор, направленный против боярской аристократии, был до безобразия слаб, недостаточен как по масштабам, так и по жестокости. Короче говоря - неадекватен стоящим перед ним задачам. Задача обезглавливания аристократической партии, блестяще выполненная Людовиком XI, была бездарно провалена Иваном IV. Результатом этой мягкости явился осуществленный этой партией государственный переворот, уничтожение Годунова (скорее всего - отравление) и целование креста Лжедмитрию. Что и стало спусковым крючком русской Смуты.

Но можем ли мы ставить в вину Ивану проявленную им преступную мягкость? По здравому размышлению - нет. К сожалению, это был не тот человек, который действительно подходил для осуществления качественной тирании. Вспомним мемуары Филиппа де Коммина! Повествуя о реакции Людовика XI на известие о гибели своего главного врага, автор рассказывает, что Людовик в первый момент просто не знал, что сделать от радости. От радости!!! То есть, нормальный тиран, для которого нет слаще запаха, чем запах трупа своего врага.

А Иван? Это, пожалуй, единственный в мире "тиран", тщательно записывающий имена казненных им врагов в синодик, чтобы заказать по ним заупокойную молитву. Да еще и в церкви покаяться за совершенный грех. Ну, какой из него тиран?!

Ричард Ченселлор, английский купец и, вероятно - как все купцы того времени - по совместительству шпион, так описывает царя Иоанна: "В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным: скажет боярину: "Иди!" - и боярин бежит: изъявит досаду вельможе - и вельможа в отчаянье; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения. Одним словом, нет народа в Европе более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит, не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!"

Нет, государи мои, Иван IV представлял собою совершенно негодный человеческий тип для того, чтобы качественно исполнять ремесло тирана. Для этой профессии нужен человек попроще, но с мощным внутренним стержнем из трех вещей: властолюбия, властолюбия и еще раз властолюбия. Такого стержня в Иване, увы, не оказалось. И он согнулся под грузом упавшей на его плечи тирании, как гнется медный гвоздь под ударом невпопад свалившегося молота. Оставив "кадровые" задачи своей тирании практически невыполненными.

Несравненно более повезло в этом смысле, например, Англии. Тиранический режим, направленный на ликвидацию старой и выведение новой аристократии (джентри), осуществляла там целая династия. Два Генриха, Мария и Елизавета. Что мы знаем о них? Генрих VIII - "Это был самый непереносимый мерзавец, позор для человеческой природы, кровавое и сальное пятно в истории Англии", - так характеризует его большой знаток английского национального характера Чарльз Диккенс.

Дочь Генриха, Мария заслуженно носит в английской истории титул Мария Кровавая. И верно, такого количества крови протестантской знати не было и нет на руках ни у кого в истории Англии. Наконец, современница Ивана Грозного, Елизавета Тюдор. Обладая мирным и деликатным прозвищем "королевы-девственницы", Елизавета, надо полагать, не оставила в памяти потомков каких-то особо кровавых воспоминаний. Да и то сказать, всего-то 89 тысяч казненных в период ее царствования - было бы о чем говорить!

А все вместе Генрих VII, Генрих VIII, Мария Тюдор и Елизавета I составляют что? Правильно, "Золотой Век Тюдоров". Время, когда Англия по-настоящему вырывается впереди планеты всей. Введите эти три слова в любой интернет-поисковик, и он предложит Вашему вниманию, уважаемый читатель, тысячи интернет-документов о Золотом веке Тюдоров. Художественные книги, научные монографии, статьи, форумы…

А вот Иван Грозный не смог, при всех своих заслугах, пролить необходимое количество крови. Не сумел. Не тем оказался человеком. Жалкие 4,2 тысячи казненных, записанные в синодиках - это и все, что он сумел сделать для своей страны. Да, конечно, некоторые доброжелатели добавляют ему десять тысяч новгородских жертв. Но это просто даже не честно.

Еще Костомаров, не самый, мягко говоря, большой поклонник Ивана Грозного, отметил, что коллективные захоронения в Новгороде, это были жертвы чумы, морового поветрия. Жертвы чумы и легли в "скудельницу" у новгородского Рождественского храма. Это подтверждается и тем, что погибших свозили в братскую могилу все лето, но только в августе их отпели. А Новгородский поход когда был? Вот то-то, что зимой! Но разве этому клубу фанатиков Грозного чего докажешь? Нет, - говорят, - это все Грозный, чуть ли не самолично десять тыщ народа покромсал…

Или вот, Альберт Шлихтинг совершенно "правдиво" описывает картины новгородских казней. Где, якобы толпа народа загонялась на лед, а потом вокруг них лед обрубался топором и все они вместе с получившейся льдиной уходили под воду. Вроде бы это уже вполне по-тирански. Вот только любителям физической культуры настоятельно рекомендую попробовать порубить хотя бы полуметровой толщины лед - топором. Буду счастлив выслушать подробности этого экстремального упражнения.

Фантазии г-на Шлихтинга в описании разного рода тиранических бесчинств нет предела. Ужасные подробности следуют одна за одной, внушая слушателю необходимый душевный трепет. Но вот дело доходит до фактов и цифр, да притом еще могущих быть подтвержденными независимыми наблюдателями. И масштаб свершаемых ужасов как-то неумолимо сжимается. В описании московских казней 1570 года мы читаем, как для умерщвления были выведены на площадь 300 человек. И что же тиран?

А тиран "…велит вывести на средину 184 человека и говорит своим боярам, которые стояли в некотором отдалении от упомянутой толпы телохранителей: "Вот возьмите, дарю их вам, принимайте, уводите с собою; не имею никакого суда над ними", и они были отпущены из упомянутой толпы стоявших кругом к свите бояр". И все. Из трехсот приговоренных казнено лишь 116 человек. А 184 помиловано. А ведь это все люди, уличенные в письменных сношениях с Польшей и Литвой - на предмет отложения всего северо-запада Руси от Московии - под польско-литовским протекторатом. Ну, куда это годится? Разве так порядочные тираны себя ведут?

То ли дело, просвещенная Европа! Карл IX - за одну только ночь (правда, Варфоломеевскую) более 20 тысяч народу извел - и ничего. У Генриха VIII около 80 тысяч подданных как корова языком - и тоже никаких рефлексий. Даже Эрих XIV, король Швеции, и тот умудрился без особых душевных терзаний привести на эшафот порядка 20 тысяч шведов. А наш Иван?!

Нет, правильно говорят в народе: "Не садись не в свои сани". Не дано тебе тираном быть - лучше даже не берись. Ах, деваться некуда было? Ну, тогда сам себе и виноват. Сам взялся, сам и мучайся. И ведь мучился, чудак! Так всю жизнь и промучился. Мучается, бывало, и сам себя жалеет: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня. Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел - заплатили мне злом за добро, ненавистью - за любовь". Ну, вот куда такому - в тираны, спрашивается?

Вот и выходит, что только в святые. Такую ношу непосильную на себе всю жизнь тащить! Не, точно - святой. СВЯТОЙ!

Им, святым, что ни поручишь - ничего толком до ума не доведут. Так и в нашем случае. Недовырезанная верхушка боярской партии уже через двадцать лет после его смерти устраивает такой беспредел, что лишь Чудо Господне спасает Московскую Русь от повторения судьбы своей Киевской предшественницы.

Новая вспышка недолеченного Иваном Грозным боярского беспредела называется в русской истории Смутой.

 

9. Русская смута, или беспредел без предела.

В 1584 году долго и вдумчиво отравляемый мирными подданными, тиран, наконец, умирает. Еще ранее от этого же умирает Иван Иванович, его сын и наследник. Надо полагать, что отравление сулемой (хлорид ртути HgCl2) - наследственное заболевание тиранов. Более того, оно же при последующих исследованиях обнаружилось и у тиранской мамы, Елены Глинской, и даже у первой тиранской жены.

Впрочем, может быть, мы и зря катим бочку на подданных. Ведь еще в августе 1582 года, то есть за полтора года до смерти Ивана Грозного, А. Поссевин - посланник папской курии при московском дворе, которого Иоанн здорово подставил, обломав в вопросе строительства латинских храмов на Руси - в отчете Венецианской Синьории заявил, что "московскому государю жить не долго". Хотя, нет, не зря. Отравление сулемой - процесс длительный, и без участия подданных тут никак не обошлось.

На царство венчается, как и положено, остающийся пока еще в живых младший сын тирана - Федор Иоаннович. Тот самый, что тут же получил от своего шведского коллеги Карла IX уважительное наименование durak. Впрочем, это был не политический вызов, а медицинский диагноз. Царевич был слабоумен. И его необходимо было как можно скорее сажать на престол. Ибо вокруг durak"a на престоле как раз и возникают варианты - для умных людей, разумеется.

Естественно, при царе Федоре тут же создается регентский совет из четырёх человек: Богдана Бельского, Никиты Романовича Юрьева (Романова), князей Ивана Фёдоровича Мстиславского и Ивана Петровича Шуйского. Впрочем, борьба четырех боярских кланов длится совсем недолго. За год все они полностью вылетают из игры. В 1584 году обвинен в измене и сослан Б. Бельский. В следующем году отчего-то вдруг скончался Никита Юрьев. Престарелый князь Мстиславский был насильственно пострижен в монахи. Наконец, подвергается опале и Шуйский. Фактически с 1585 года Россией правит Борис Годунов.

И все бы хорошо, но подрастает законный наследник Ивана Грозного, царевич Дмитрий. И рано или поздно придется уступать ему место на царстве. А может быть и не придется. Как пишет современник и очевидец событий, Д. Флетчер, "младший брат царя, дитя лет шести или семи …, содержится в отдаленном месте от Москвы, под надзором матери и родственников из дома Нагих, но (как слышно) жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя. Кормилица, отведавшая прежде него какого-то кушанья (как я слышал), умерла скоропостижно".

И ведь, как в воду глядел, глазастый! В 1591 году царевич Дмитрий Иванович то ли сам себя зарезывает, то ли его зарезывают - историки до сих пор определиться не могут. Но факт - налицо. Ну, и уж коль пошла такая пьянка, в 1598 году, схватив семейный вирус (но уже не сулемы, а мышьяка - в размере 854 мкг на 100 г. тела) отправляется в лучший мир царь Федор Иванович.

Династия Рюриковичей благополучно пресеклась. Новым царем, слегка поинтриговав, становится все тот же Борис Годунов. Взойдя на престол, Борис продолжает политику свертывания всяческой боярской демократии. Естественно, за счет репрессий представителей лучших боярских родов. Старые, еще опричные связи Бориса очень ему в этом помогают.

И так правит долго и счастливо. Аж целых семь лет. До 13 апреля 1605 года, когда он вдруг почувствовал дурноту. Позвали лекаря, но царю стало хуже: из ушей и носа пошла кровь. Весьма вероятно, вирус почившего тиранического семейства оказался стойким и передался теперь уже нахватавшемуся тиранских привычек царю Борису. Каковой и последовал вслед за Федором Ивановичем все в тот же лучший мир.

А между тем, по стране уже который месяц курсирует с отрядами поляков и казаков чудесно воскресший царевич Дмитрий. Или Лжедмитрий I, как предпочитают называть его историки. Шестнадцатилетнего Федора Борисыча Годунова вместе с матерью московские бояре быстренько убивают, и 20 июня 1605 года под всеобщее ликование народа Лжедмитрий I торжественно вступает в Москву.

Московское боярство во главе с Богданом Бельским публично признает его законным наследником и князем Московским. 24 июня рязанский архиепископ Игнатий, ещё в Туле подтвердивший права Дмитрия на царство, возводится в патриархи. Законный Патриарх Иов смещается с патриаршьей кафедры и заточается в монастырь. 18 июля в столицу въезжает царица Марфа, тут же признавшая в самозванце своего сына. А 30 июля происходит венчание Лжедмитрия I на царство.

Все! Дело сделано. Тирания Ивана Грозного и продолжившего его линию Бориса Годунова окончательно свергнута. Ибо царевич Дмитрий не имеет в Москве НИКАКОЙ базы собственной поддержки. И, стало быть, зависит полностью только от окружающих трон бояр. Сбылась мечта идио…, простите - аристократии. С воцарением Лжедмитрия I наступает, наконец, боярское царство.

Басмановы, Бельские, Романовы и еще ряд товарищей, сплотившись вокруг трона, оттесняют от него лишних. Лишними оказались Шуйские, Голицины, Куракины и ряд других товарищей. Которых сначала чуть было не казнили, но потом просто сослали, а затем в вовсе простили. Но они, разумеется, нехорошее в душе затаили.

Итак, все вроде бы хорошо. Но остается ряд шероховатостей. Во-первых, совершенно неприлично начинает вести себя свежеповенчанный на царство царь. Вместо того, чтобы во всем слушаться сплотившихся вокруг трона лучших бояр, он вдруг завел себе "Тайную канцелярию" состоящую исключительно из поляков. Капитаны Мацей Домарацкий, Михаил Склиньский, Станислав Борша и личные секретари царя Ян Бучинский, Станислав Слоньский и Липницкий - вот кто теперь составляет его ближний круг. Бояре просто возмущены тем, что царь "не пускает к себе ни одного русского, высокого или низкого звания, без воли и согласия поляков, которые скоро заберут себе все что ни есть в казне, и она вскоре совсем опустеет".

Т-а-а-а-а-к! Казну - полякам, а нам что?! И ведь мало того: на всякий случай царь учреждает при своей особе иностранную гвардию. Которая должна обеспечивать его личную безопасность, полностью отстранив от дел русскую охрану. Это возмутило уже совсем многих: он, что же это, нам не доверяет?! Ну, подумаешь, своих царей потравили! Дело-то житейское. Наши цари - хотим и травим…

Сплотившихся у трона начинают терзать смутные сомнения: уж не вознамерился ли - теперь уже всем сразу понятно, что Лжедмитрий - сам царствовати и всем владети? В Варшаву отправляются гонцы - сначала швед Петр Петрей, а затем боярский сын Иван Безобразов - с тайным поручением сообщить Сигизмунду, дескать, ошибочка вышла. Никакой это не Дмитрий, а самый настоящий самозванец.

Увы, король под страхом смерти запрещает московским посланцам разглашать подобную информацию. Шведам же, также поддерживавшим Лжедмитрия и вовсе было по-барабану: главное, чтобы седалище, сидящее на Московском троне, четко придерживалось положений торгового договора от 1595 года, крайне невыгодного русским купцам, но зато изрядно пополнявшего карманы их шведских коллег.

Короче, сплотившимся становится окончательно ясно, что произошла огромная и трагическая ошибка. Пригрели на груди змею. Буквально, аспида. И, ясен пень, вовсе никакого не царевича. На Запад рассчитывать тоже не приходится - оттуда помощь не придет. Все придется делать самим. Четко уяснив для себя это обстоятельство, сплотившиеся тут же входят в политические сношения с к счастью так и не казненным Василием Шуйским. У которого с собой было. Вернее - был. Стоявший под Москвой новгородско-псковский отряд, который готовился к походу на Крым.

Вот, силами этого-то отряда сплотившиеся, объединив усилия с Василием Шуйским - во имя спасения Родины от Самозванца - совершают новый государственный переворот. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года боярская оппозиция, воспользовавшись озлоблением москвичей против явившихся в Москву на свадьбу Лжедмитрия польских авантюристов, подняла восстание, в ходе которого самозванец был убит. А уже 19 мая группа приверженцев Шуйского "выкликнула" его царём. В каком качестве он и был коронован 1 июня Новгородским митрополитом Исидором. Царь Василий целует крест боярам насчет соблюдения их прав и свобод - уф, кажется можно вздохнуть спокойно….

Увы, только кажется. Ибо беспредел начал из высоких боярских сфер потихонечку спускаться вниз. Народ ощутил на губах вкус беспредела, и этот вкус ему, народу, определенно понравился. Так что, уже в сентябре этого же, 1606 года к Москве приближается целое войско под предводительством Ивана Болотникова.

Советские историки, руководствуясь самым правильным на свете учением, обозвали этот эпизод "крестьянской войной Ивана Болотникова" Дескать, собрались в кучу холопы, понаделали себе копий из вил и кос и двинулись в бой за светлое будущее. Вот только они умолчали об одной маленькой, но важной детали. Это были не просто холопы. Это были, в большинстве своем, боевые холопы. Ратники, оставшиеся в голодные годы без попечения хозяев, но сохранившие свое главное имущество. Пищаль, мушкет или какой другой огнестрел. И, вдобавок к нему, что-нибудь клинковое. Так, на всякий случай.

Правда, никакого другого имущества у них, как правило, не было. Но очень хотелось. А где имуществом еще обзаводиться, если не в Москве?

К братве Болотникова присоединились терские, волжские и запорожские казаки под руководством Илейки Муромца. Туда же влилось дворянство близлежащих губерний: рязанское, тульское, северское. Видимо, пустив шапку по кругу, добыли немного денег на наемное войско. Не много - не мало, десять тысяч ландскнехтов с артиллерией.

Организацию и боевое слаживание "крестьянское войско" проходит под руководством путивльского воеводы Г. П. Шаховского. И вот, 7 октября 1606 года армия Болотникова осадила Москву. А затем еще целый год войска Шуйского и болотниковцы гоняли друг друга по святой Руси, пока, наконец, царскому войску не удалось одержать верх над "холопами".

Не успели разобраться с ними, а под Москвой уже очередная напасть - Лжедмитрий ? 2. Он же - Тушинский вор. К концу 1608 года власть Лжедмитрия II распространяется на Переяславль-Залесский, Ярославль, Владимир, Углич, Кострому, Галич, Вологду.

Верными Москве остаются Коломна, Переяславль-Рязанский, Смоленск, Нижний Новгород, Казань, уральские и сибирские города. Казалось бы, можно и повоевать. Ну, подумаешь, гражданская война!

Но тут, почувствовав, что на Руси много вкусненького осталось без охраны, из степи приходит стотысячная Ногайская Орда. Разорены южные украйны и Северские земли. В 1607 году крымские татары впервые за долгое время перешли Оку и разорили центральные русские области. Польско-литовскими войсками разгромлены Шуя и Кинешма, взята Тверь. Войска литовского гетмана Яна Сапеги осаждают Троице-Сергиев монастырь. Отряды пана Лисовского захватывают Суздаль. Даже города, добровольно признавшие власть самозванца, беспощадно разграбляются отрядами интервентов.

Правительство Василия Шуйского заключает с Швецией Выборгский договор, по которому в обмен на военную помощь шведской короне передавался Корельский уезд. Карл IX предоставляет пятитысячный отряд наёмников. Кроме того - десятитысячный отряд "всякого разноплемённого сброда" под командованием Я. Делагарди. 10 мая 1609 года русско-шведские силы занимают Старую Руссу, а 11 мая разбивают подходившие на помощь польско-литовские отряды. 15 мая отряды Чулкова и Горна громят польскую конницу у Торопца.

Ну, а дальше во всю мощь начинает разворачиваться полководческий талант Михаила Скопина-Шуйского, который к марту 1610 года просто разнес все, что шевелится. 12 марта 1610 года полки Скопина-Шуйского торжественно вступают в столицу. А уже 23 апреля успешный молодой полководец после недолгой болезни умирает. Никто не сомневается, что он отравлен царём Василием Шуйским и его бездарным в военном отношении братом Дмитрием. Которые вполне обоснованно видели в Михаиле будущего конкурента в борьбе за власть.

4 июля 1610 года состоялась битва при Клушине. Польская армия под руководством гетмана Жолкевского на голову разбивает русско-шведское войско Шуйского и Делагарди. Полякам открывается путь на Москву. Возмущенное боярство свергает царя Василия и подписывает договор с гетманом Жолкевским, согласно которому королем России становится Владислав IV - сын Сигизмунда.

Ну, а пока Владислав думает над сделанным ему предложением, подписанты в количестве семи человек образуют, так сказать, Временное правительство - до прибытия на царство оного Владислава. В исторической науке этот период русской истории получил говорящее название Семибоярщина.

Кроме того, в ночь на 21 сентября подписанты - так, буквально на всякий случай - тайно открывают ворота Кремля и впускают войска гетмана Жолкевского. Оккупация Москвы завершена. После отъезда гетмана власть переходит к командующему гарнизоном Александру Гонсевскому. Его "правой рукой" становится боярин Михаил Салтыков. В будущем - как и все подписанты - "жертва, пленник и заложник коварных поляков".

Чего же хотят подписанты? Да, ровно того же, что раньше хотели сплотившиеся. Более того, в действительности это одни и те же лица. А их хотения легко вычисляются из Договора от 17 (27) августа 1610 г. о признании королевича Владислава русским царем:

"жалованье денежное и вотчины, кто что имел, тому быти по-прежнему";

"Суду быти по-прежнему обычаю и по судебнику Российского государства, а будет похотят в чем пополнити для укрепления судов, и государю на то поволити с думою бояр и всей земли";

"А кто винен будет, того по вине его казнити, осудивши наперед с бояры и с думными, людьми";

"не сыскав вины и не осудивши судом всеми бояры, никого не казнити";

"Доходы государские с городов, с волостей, также с кабаков и с тамог велети государю сбирати по-прежнему; не поговоря с бояры, ни в чем не прибавляти";

"а на запустошенные вотчины и поместья дати льготы, поговоря с бояры";

"А про вора, что называется царевичем Дмитрием Ивановичем, гетману промышляти с нами, бояры, как бы того вора изымати или убити";

"И во всем королевичу Владиславу Жигимонтовичу делати по нашему прошенью"

Естественно, Сигизмунд III засунул этот договор боярам - не в сказке сказать, в какое место. Но сам смысл их хотелок из текста договора вырисовывается кристально ясно. Боярское царство - вот ради чего вся эта свистопляска затевалась. Царство, где все делается, поговоря с бояры. А не поговоря - ничего не делается. И во всем - делати по нашему прошению. А не по нашему - не делати. Так сказать, вековая мечта любого аристократа.

И к чему она привела? Гражданская война. Банды воров, казаков и авантюристов со всего приграничья бродят по Руси, вымогая млеко, курка, яйки … Орды ногайцев и крымчаков. Поголовно вырезаемые иностранными войсками защитники не сдавшихся на разграбление городов. Вот это, братцы, и называется беспредел. С большой буквы "Б".

Очень хорошо когда-то определил, что такое беспредел с большой буквы "Б" Иван Забелин. Это, сказал он, "глубокое потрясение, великое "шатание" именно государства… ибо в это время всесторонним банкротом оказался не народ, а само правительство, сама правящая и владеющая власть…".

Можно еще долго рассказывать и о политическом банкротстве Семибоярщины, и об ужасах польско-литовско-шведской интервенции. Еще дольше можно повествовать о том, как купечество средневолжских городов, в свое время поголовно забранных в опричнину, и круто под опричниной хорошо поднявшихся, решило вмешаться в московские безобразия, портящие им весь бизнес. Вмешалось и скинулось денежкой на ополчение. Каковое под руководством купца Минина и князя Пожарского и выгнало иностранные войска с русской территории.

Но это будет уже другая история.

 

10. Мафия бессмертна!

Сейчас же хочу успокоить тех, кто очень переживал за судьбу московской боярской верхушки, закрутившей все это безобразие, развязавшей в стране гражданскую войну и призвавшей интервентов во главе с Владиславом на Руси царствовати и всем владети. Так вот, никакого Нюрнбергского процесса над ним не было. Князь Пожарский - добрейшей души человек - объявил их жертвами, пленниками и заложниками коварных поляков. Так что, все остались живы и на свободе.

В результате приободрившаяся Семибоярщина заблокировала самому Пожарскому участие в выборах царя и быстренько организовала выборы из членов самой себя. Сделать это было тем проще, что ополчение, покончив с поляками в Кремле, тут же разошлось по домам, и князь остался без малейшей военной поддержки. А, с другой стороны, как бы ему, ополчению, не разойтись? Ведь люди это были все больше наемные, воевали за денежку, собранную почтенным купечеством. Купец же - мужчина расчетливый. Интервентов выгнали? Спасибо, все свободны - финансирование проекта закрывается. Вот и разошлось ополчение кто куда.

А кто такой князь Пожарский без ополчения за спиной? Да никто, и звать его никак! Ну, мало ли, что природный рюрикович и герой-освободитель. На Москве, знаете ли, такие расклады не проходят. Что Пожарскому в доходчивой форме и объяснили.

Правда, и у Семибоярщины с выборами нового царя не все гладко получилось. Очень весело и с подробностями рассказывает нам об этом оставшийся неизвестным современник событий - вероятно, простой московский горожанин - в "Повести о Земском соборе 1613 года".

Как оказалось, гвоздем всех событий, связанных с избранием царя, был нисколько не Земский собор. А вовсе даже казаки, пришедшие сначала под Москву вместе с Тушинским вором, а потом присоединившиеся к ополчению Минина и Пожарского.

Дело в том, что казаки, в отличие от ополчения, никуда из Москвы уходить и не думали. Совсем наоборот, они в большом количестве собрались в столице и вели себя примерно так же, как нынешние лица кавказской национальности. Разве что, лезгинку хором не плясали. Хотя, за гопак уже никто не поручится.

Так вот, как повествует неизвестный автор, "донских же и польских казаков въехачи в Москву тогда сорок тысяч, … И хожаше казаки во граде Москве толпами где ни двигнутся в базар человек 20 или 30, а все вооружены самовластны, а менше 15 человек или десяти никако же не двигнутся. А от бояр же чину никто же с ними вопреки глаголати не смеюще и на пути встретающе и борже в сторону воротяще от них, но токмо им главы своя покланяюще". Картина, полагаю, насквозь знакомая и понятная.

Семибоярщина же на Соборе в это время занята промеж собой интригами - кому на Руси царем быть. В качестве претендентов участвуют: польский королевич Владислав, шведский принц Карл-Филипп, князь Дмитрий Трубецкой, а также представители родов Годуновых, Шуйских, Голицыных, Мстиславских и Куракиных. Кандидатуры для избрания на царство предлагаются участниками собора путем "выкрикивания". Докричались до того, что уже решили было жребий метать.

И тут в дело вступает казачий фактор - казакам очень хочется царского жалования, а царя все нет и нет!

В конце концов, обращаются к митрополиту. Вот как не без юмора пишет неизвестный москвич: "Казаки же не можаху дождати от боляр совету их, хто у них будет царь на Росии, и советоваше всем казачьим воинством. И приступиша казаков до пяти сот и болше ко двору Крутицкого митрополита, и врата выломав и вшед во двор, и глагола з грубными словесы митрополиту: "Дай нам, митрополит, царя государя на Росию, кому нам поклонитися и служити, и у ково нам жалованье просити…"

Грубные словеса казаков митрополита, натурально, взволновали. И он, "страхом одержим бысть, и бежа через хоромы тайными пути к бояром, и сказа все по ряду бояром: "Казаки хотят мя жива разсторгнути, а прошают на Росию царя". Типа, давайте быстрее, а то с меня спросят, и по-серьезному.

Выйдя к народу, спикеры Собора огласили список претендентов и предложили по-быстрому царя "избрать жеребьем, да кому Бог подаст". Однако, станишников такой подход к серьезному делу никак не удовлетворил. Дескать, это не по-божьему получается: "не по Божей воли, но по самовластию и по своей воли вы избираете самодержавца".

А по Божьей воле будет вовсе даже князь Федор Никитич Романов. Он, правда, сейчас слегка в литовском плену, но ничего! "Есть сын его князь Михаиле Федорович. Да подобает по Божий воли тому державствовать". И возопиша атаманы казачьи и все воинство казачье велим гласом воедино: "По Божий воли на царствующем граде Москве и всеа Росии да будет царь государь и великий князь Михаиле Федорович и всеа Росии!" И многолетствовали ему, государю".

Так оно и получилось. Казаков опять же можно понять. Дед Михаила, Никита Романович Захарьин, при царе Иване Грозном был начальником над сторожевою и станичною службою. То есть, наказным атаманом всей казачьей службы польных городов. Так что, мужики своего, казачьего царя выбирали. Впрочем, московское боярство особо и не сопротивлялось, понимая, что ""Миша-де молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден".

Так и оказалось. Все боярские кондиции Миша подписал и честно, царствуя на пару с папой Филаретом, их выполнял. Так что и при нем, и при сыне его Алексее Михайловиче Тишайшем то самое боярское царство и было. Добилась своего русская аристократия!

Описывая историю русских политических учреждений, Максим Максимович Ковалевский приводит свидетельства абсолютного безвластия первых Романовых. "Один летописец того времени, родом из Пскова, - пишет он, - с негодованием рассказывает, как при Михаиле бояре держали страну в своей власти, не обращая на царя никакого внимания и не боясь его… Шведский писатель Фоккеродт говорит, что среди обязательств, принятых на себя юным царем, имелось и такое, по которому без согласия собора царь не должен был вводить новые законы, назначать какие-либо налоги или затевать войну. Почти то же самое повторяет и немецкий авторитет Штрааленберг, вполне основательно замечая, что идея таких ограничений была заимствована в Польше, где уже в середине XVI столетия, при Стефане Батории, сейм и частный совет пользовались значительной политической властью".

Впрочем, новые законы - это материя тонкая, не враз ощутимая. А вот по деньгам боярство обуло казну самым решительным образом.

Дело в том, что московское боярство вернуло себе по результатам Смутного времени свободу торговли. Как известно, еще Иван Грозный установил фактически государственную монополию на торговлю "заповедными" товарами. Выражалось это в том, что соответствующие товары у приехавших на торг русских купцов забирались в казну или покупались в кредит. А далее - уже иностранные купцы не имели права покупать на торгу ничего, до тех пор, пока ими не будут выкуплены все казенные запасы. После этого казна из полученных денег производила расчет уже с русскими купцами.

Суть нововведения очевидна. Если до этого иностранное купечество имело дело с разрозненными продавцами и легко сбивало цены за счет ценовых сговоров, то при Иване Грозном оно столкнулось с монополией продавца. И было вынуждено давать те цены, которые выставляла казна. Естественно, при монопольном положении продавца эти цены были существенно более высокие. Пободайся-ка с монополистом! Ну, гений!

В том числе и эта мера позволила Ивану финансировать разорительную Ливонскую войну. И, хотя в конечном итоге, русская экономика все же не выдержала запредельных военных нагрузок, без монополии внешней торговли все закончилось бы намного раньше и гораздо хуже.

Так вот, по итогам Смуты русская олигархия возвращает себе свободу торговли. И наслаждается ею, аж до 1649 года. Все это время англичане и отчасти голландцы свободно устанавливают цены на основные продукты экспорта. Стоит ли говорить, что доходы казны от экспортной торговли падают в этой связи просто до неприличия. Лишь после убийства короля Карла Алексей Михайлович воспользовался этим, чтобы вызвать старшин английских купцов и объяснить, что раз короля Карлуса убили, то разговор с вами будет теперь совсем другой.

Но потребовалось еще двадцать лет, чтобы настроить протекционистские таможенные механизмы, разрушенные отечественными почитателями свободы торговли. И лишь в 1667 году, после принятия протекционистского Таможенного устава русская экономика оказалась более или менее защищена от ценового диктата иностранного капитала.

А еще через 15 лет на царство садится Петр I и ссаными тряпками выметает боярскую аристократию из высших эшелонов государственной власти. Приведя туда новый правительственный класс. Наступает эпоха "русского дворянства". Которое теперь будет состоять из немцев и быстро онемечивающихся правнуков боевых холопов Ваньки Болотникова.

Во всяком случае, так считает общепринятая версия восхождения Петра. А как оно там было на самом деле - об этом, пожалуй, нужно отдельную книгу писать.

* * *

Итак, уважаемый читатель, мы с Вами пролистали страницы жизни боярской аристократии - правительственного класса Московской Руси. Пронаблюдали, как выходит она из недр Северо-Восточных княжеств русского улуса Золотой Орды. Посмотрели, как набирает силу в качестве приказчика таинственных "татаро-монголов". Как сталкивается с взрослой жизнью, оставшись без опеки старших "татаро-монгольских" товарищей. И как неумолимая сила обстоятельств, любовно сжав объятиями смертельных гео-политических противников, вынуждает боярское сословие расставаться с вольной волей - во имя выживания.

Перед нашими глазами промелькнула эпоха боярского беспредела, когда лучшие люди всеми силами пытались удержать в руках ту волю, что составляет главное достояние любой аристократии. А вслед за ней прокатилось и время вполне себе бессильной тирании Ивана "Грозного", тщетно пытавшегося смирить и сломать боярскую свободу - во имя выживания царства. Провал его робких попыток закономерно закончился Смутой, гражданской войной и разрушением государства. Из под развалин которого боярская аристократия выбралась живой и здоровой - с вожделенной свободой в руках. Которой и наслаждалась целых два, а то и три поколения. Пока очередной государь, нащупав опору в новом правительственном классе, не выбросил старый на свалку истории.

Этот первый жизненный цикл русского государства является модельным для всех последующих. Ибо там все повторяется. Точно также и новый правительственный класс, петровское дворянство, едва почувствовав на губах вкус власти, начнет борьбу за волю. И окунется в беспредел гвардейского столетия. И будет гвардия менять монархов на троне, как веера на балу меняет капризная красавица. И получит политическую свободу из рук Екатерины II.

А экономическую свободу ей и получать не нужно было. Ведь выражением и главным воплощением этой свободы стало то феноменальное воровство на госслужбе и в армии, с которого начали еще птенцы гнезда Петрова. И которое закончилось лишь вместе с крушением созданного ими государством. Карамзинское "ВОРУЮТ" - это не о коррупции. Это - о происходящей явочным порядком децентрализации ресурсных потоков в государстве. Так же, как когда-то формой децентрализации ресурсных потоков были знаменитые кормления. Другой экономической свободы этот правительственный класс не только никогда не знал, но не мог себе даже и теоретически помыслить.

Наконец, скромная маленькая уси-пусечная тираниечка Николая I. Повесившего после гвардейского бунта 1825 года всего пятерых зачинщиков. И это там, где любой нормальный тиран пролил бы просто реки крови! Фактически, дворянская аристократия тиранийки Николая даже и не заметила. Хотя - чисто на всякий случай - и присвоила ему погоняло Николай Палкин. Так, на всякий случай - мало ли?

Ну, а дальше - печальная история бездельничающего на воле правительственного класса, прокутившего, прогулявшего и заложившего свои земли, усадьбы и имения. Укравшего все, что только не приколочено. А что приколочено - отодравшего и укравшего тоже. Класса, все более и более уступающего свои политические позиции новому восходящему сословию - разночинцам. И, в конце концов, погибшего в огне им же самим развязанной революции.

Еще семьдесят лет, и вот - это же самое колесо прокрутилось уже на фоне советских декораций. Вот новые опричники в форме НКВД волокут в ГУЛАГ и в расстрельный подвал новых партвельмож. А вот и ХХ Съезд, знаменующий окончательную и бесповоротную победу советской аристократии над ужасами сталинской тирании. И вот уже из-под обломков советского государства выходит она, все та же совноменклотура, но в элегантном обличии губернаторов, президентов, банкиров и миллиардеров. Ах, как явственно напоминает она нам счастливое боярство эпохи царей Михаила и Алексея Михайловича!

Свободна, наконец-то свободна!!!

Но тут 2012 год переваливает на 2013. И особо чувствительные носы новой/старой политической элиты начинают тревожно внюхиваться в окружающую действительность. Выискивая в ней вдруг почудившийся страшно знакомый запах. Запах тирании.

Полно, уважаемый читатель! Не стоит так уж сильно тревожиться. У меня есть для Вас отличная новость. Все русские тирании рождаются недоношенными и очень быстро умирают, так и не решив поставленных перед ними задач.

Режим опричнины Ивана Грозного длится всего семь лет. Затем она превращается в Государев Двор и постепенно сходит на нет.

Николай I, хоть и должен был включить тиранию на всю катушку, но вообще так и не удосужился этого сделать. Испугался.

Даже образец свирепости, тирания Сталина длилась всего 16 лет. С 1937, когда он стал боле или менее независимым правителем, и по 1953, когда его убили. Сравним это все хотя бы с функционированием английской Звездной Палаты, выполнявшей совершенно те же функции антиаристократического террора. Она существовала с 1487 по 1641 год. И все это время была органом внесудебной расправы с врагами королевской власти. Или теми, кого королевская власть соизволяла таковыми объявить. Почти двести лет. Пять поколений государей. Целая династия и еще немного. Вот сколько должна длиться настоящая тирания, чтобы воспитать правильную аристократию. Ту, которой окажется затем по силам подмять под себя весь мир.

Так что, больше оптимизма, уважаемый читатель! У Вас есть все шансы пережить грядущую тиранию. И, может быть, даже насладиться всеми благами пост-тиранического бытия.

- А нельзя ли как-нибудь вообще без тирании? - слышу я слегка растерянный голос уважаемого читателя.

- Можно…. Да, можно.

Вот об этом-то мы и побеседуем с Вами, уважаемый читатель, в самой главной части нашей книги. В Эпилоге.