Риальто, странноприимный дом Святого Марка, 14 июня 1199 года

Его Преосвященство, мессер Эррико Соффредо, кардинал и легат Его Святейшества папы Иннокентия III, пододвинул к себе ровный, чуть желтоватый лист и крепко задумался. Бумага, доставленная с последней партией товаров аж из самого Багдада, ласкала руку непревзойденной гладкостью и искусством выделки. Но совсем не ею были заняты мысли почтенного служителя Божия, хотя взор его, казалось, не отрывался от созерцания пустого, еще без единой буквицы, листа.

Слишком много важного и значительного случилось за последнюю неделю. Как отделить в произошедших событиях зерна от плевел, главное и второстепенного? Пожалуй, никогда доселе еженедельное послание в Ватикан не давалось Его Преосвященству столь трудно и тяжело. Восковые капли стекали в бронзовые чашечки настольного канделябра, а лист по-прежнему оставался пустым. Наконец, святой отец взял в руки остро отточенное перо, тяжело вздохнул, обмакнул его в баночку с тушью и начал выводить своим не слишком изящным, но весьма разборчивым почерком:

"Святейшему отцу и господину Иннокентию, верховному Понтифику благодарением Божьим, пишет Эррико Гаэтани Соффредо, кардинал-дьякон церкви Санта-Мария-ин-Виа-Лата.

Спешу поведать вам, господин мой, об удивительных и великих событиях, что сподобил Отец Небесный случиться в землях венецианских. Услышаны были молитвы о вызволении почитаемого тела Господа нашего из плена нечестивых! На этих днях прибыло столь давно ожидаемое посольство от тех могущественных сеньоров Запада, что, опоясавшись силою меча и приняв крест Господень, поклялись освободить гроб Его и святые реликвии от поругания безбожными врагами святой веры Христианской.

Возглавляет сие посольство мессер Робер де Торнхейм, сенешаль короля Англии Ричарда Плантагенета, хвала Господу, муж великой доблести, зрелого ума и весьма ревностный в делах освобождения земли Иерусалимской, что свята и священна, особенно потому, что отсюда родом пророки, апостолы и сам Господь. А с ним и еще шестеро благородных и знатных посланцев от Одо, герцога Бургундии, от баронов и графов из франкских земель, а также земель Нейстрии, Фландрии и Фризии.

Прибыл на Риальто также и один из тех мужей, о коих писал особо брат наш Пьетро да Капуа. Иноземец, представляющий себя посланником пресвитера Иоанна, преславного христианского правителя Востока. Тот самый, что достиг большого доверия у Ричарда, короля Англии, и о котором вы, отец и господин мой, наказали мне собирать все сведения, какие только окажется возможным. Расскажу о нем особо во второй части сего послания. Начну же, с Божьей помощью, с главного.

С глубокой радостью в сердце и благословляя Господа, спешу поведать, что мессер Робер оказался не только доблестным и неустрашимым воином, как то подобает его сану и званию, но и мужем великой мудрости и осмотрительности. Что внушает нам надежды на счастливый исход переговоров с венецианцами, известными своим лукавством и богомерзкой хитростью. Когда я пригласил сего славного мужа для уединенной беседы и попытался поведать ему о коварных замыслах сих морских разбойников, тот остановил меня кроткою улыбкой и дал понять, что ему о них все известно. На мой же вопрос, откуда почерпнул он сии сведения, мессер Робер поведал преудивительную историю. Дескать мессер Серджио, посланный к нам волею пресвитера Иоанна, оказался столь искусным астрологом, что сумел прочитать замыслы венецианцев в расположении небесных светил.

Не могу скрыть, господин мой, охватившее меня при этих словах смущение. Воистину, как обжегшись на молоке, дитя дует на воду, так и мне показалось невероятным, чтобы звезды и планеты могли даже искуснейшему из звездочетов поведать столь тонкие детали плана, приуготовленного коварными венецианцами. Ведь даже мы, сумевшие ушами посланца нашего услышать слова нечестивых заговорщиков, не имели столь полных сведений, как те, что поведал мне мессир Робер. И, хотя в силах Господа нашего невозможное сделать возможным, до сих пор пребываю в смущении. И прошу вас, господин мой, разрешить мои сомнения — уместно ли здесь помыслить о Чуде Господнем и вмешательстве Отца Небесного? Ибо думаю я, что никаким иным образом не могло бы сие сделаться.

Сегодня наступил срок, положенный дожем Дандоло для ответа на просьбы посланцев Христова воинства о военных кораблях и транспортных судах. К вящей чести и славе имени Божьего, мессер Робер не попался в ловушки, расставленные венецианцами. Согласившись с предложенной ими ценой в четыре марки серебра за перевозку коня со всадником и две марки за перевозку пехотинца, он отверг предложение дожа сразу же записать сумму в сто тысяч марок серебра в договор. Разумно возразив, что лишь Господь наш в силе своей может точно предвидеть, сколько воинов, опояшут чресла. Нам же невместно предаваться гордыне и заранее указывать точное число, как будто это нашим хотением, а не Господним соизволением свершаются дела здесь, на земле, и на Небесах.

Однако тут, Ваше Святейшество, Энрико Дандоло, наученный не иначе как самим Врагом рода человеческого, чуть было не взял верх над простодушными посланцами западных государей. Сделав вид, что глубоко задумался, он так возразил мессеру Роберу. Дескать, если бы не указывали заранее, какой товар, в какой срок и на какую сумму будет поставлен, то не могла бы состояться ни одна торговая сделка. И все человечество было бы лишено тех благ и преимуществ, какие дает людям торговля. Так что, хотя господа посланцы все являются благородными, доблестными и бесстрашными сеньорами, в делах торговых у них, очевидно, весьма мало опыта. Лишь этим можно объяснить, что предлагают они условия, которые никогда ни один купец не примет и другому купцу не предложит. Поэтому было бы лучше, если бы положились они на знания и опыт, каковые купечество Светлейшей Республики готово положить на чашу общей победы над врагами Христовой веры.

После этих слов и мессер Робер, и другие посланцы столь явно заколебались, что чуть было не поддались на нечестивые уловки венецианского дожа и не согласились на его условия. Милостью Божьей и Его заступничеством положение спас тот самый мессер Серджио, что снабдил посольство сведениями о планах венецианцев.

Выступив вперед, он весьма любезно и учтиво осведомился, дозволено ли будет ему говорить от имени посольства? На что мессер Робер ответил, что, конечно же — любой из них является голосом могущественных сеньоров, пославших их впереди себя. Тогда посланец пресвитера Иоанна изящно и почтительно поклонился сначала главе посольства, затем дожу и членам Синьории и повел — по словам мессера Робера — такую речь.

Дозволь, о преславный дож, — сказал он герцогу Риальто, — обратиться к мудрости твоей, каковая известна во многих землях даже и за пределами христианского мира. Какого купца назовешь ты хорошим — того ли, кто несет убытки, или же того, кто ведет свою торговлю с прибылью? Не правда ли, именно о последнем скажем мы, что сей купец умело вершит свое дело?

На что дожу Дандоло ничего не оставалось, кроме как согласиться. Что да, именно последнего и назовем мы хорошим купцом.

А скажи тогда еще, мудрый дож, — продолжал гнуть свою линию мессер Серджио, — если именно прибыль отличает хорошего купца от плохого, то не правильно ли будет заключить, что как раз ради прибыли ведут свою торговлю почтенные и добропорядочные купцы во всех краях и странах?

И на это мессер Дандоло не смог ничего возразить.

Так просвети нас, о благороднейший из правителей, — завершил свое коварное вопрошание мессер Серджио, — расскажи нам, мало сведущим в торговых делах, в какую сумму прибыли оцениваешь ты спасение гроба Господня от поругания неверными? А сколько стоит почитаемое тело Господа нашего? И почем нынче на рынках оцениваются страдания наших братьев-христиан, терпящих в Святой Земле от бесчинств и беззаконий богомерзких сарацин?

По словам благородного сенешаля, после этого вопрошания дож венецианцев вобрал в себя воздух и не сразу смог выдохнуть. Несколько раз открывал он рот, чтобы ответить, но так и не вымолвил ни слова. Видя такое дело, вновь повел свою речь мессер Серджио, и надо сказать, что была она и разумна, и благочестива.

Рыцари и бароны христианских земель, — сказа он, — единственно из любви ко Господу и ради славы имени Его опоясали чресла и пустились в нелегкий путь. Многие из них отдали последнее, что у них было, дабы снарядить себя для путешествия и битв. Немало и таких, что отписали заимодавцам все свои невеликие доходы на многие годы вперед, оставляя семьи без пропитания — чтобы только вооружить себя доброй сталью и дорожными припасами. Как Господь отдал когда-то из любви к миру Сына Своего единородного, чтобы всякий верующий в него не погиб для жизни вечной, так и ныне добрые христиане отдают из любви ко Господу кто что только может, дабы спасти святой гроб Сына Его от поругания нечестивыми. Вы же не отдать хотите, но получить за это! Так не о вас ли сказано было святым апостолом, что корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям?

Воистину, господин мой, услышав сии праведные слова, переданные мне мессером Робером, душа моя преисполнилась восторгом, а из глаз потекли слезы! Ибо не часто глубокое и искреннее благочестие идет рука об руку с воинской доблестью, и слишком редко еще можно услышать столь возвышенные и мудрые рассуждения от человека воинского сословия.

Мессер же Дандоло, посовещавшись с шестью членами Синьории, объявил, что из любви к Господу и ради преумножения чести и процветания всего Христианства, они снимают требование, вызвавшее столь сильное недовольство и возмущение. Обсуждение остальных пунктов соглашения не вызвало, хвала Господу, особых затруднений. Разве что, мессер Робер отверг предложение венецианцев разместить прибывающих паломников воинства Христова на острове Святого Николая, сообщив, что уже договорился с подестой Падуи о выделении части пригородных земель для размещения там воинского лагеря.

На этом переговоры сего дня завершились. Послы сказали, что вечером еще раз просмотрят весь договор и уже завтра дадут свое окончательное соглашение. Но уже сегодня можно, господин мой, с уверенностью предполагать, что основные препоны, мешающие прийти к соглашению, были удалены, и договор будет заключен.

Единственное, что омрачает сей договор, так это невозможность святому воинству выступить в поход этим же летом. Увы, даже венецианцы не имеют в своем флоте необходимого количества кораблей, чтобы единовременно перевезти столь многочисленное войско. По словам мессера Дандоло, верфям Светлейшей Республики придется целый год трудиться без устали, чтобы пополнить венецианский флот необходимым количеством нефов и юиссье. Так что, не сегодня — завтра герольды Ричарда понесут ко дворам европейских владык известие об отсрочке похода до лета тысяча двухсотого года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа.

С тяжелым сердцем и с молитвой об укреплении меня в моих сомнениях перехожу теперь, господин мой, ко второй части моего послания. Ибо поручили вы мне собрать сведения о мессере Серджио, что я по мере своих скудных сил и сделал. И сведения эти, увы, весьма противоречат тому благоприятному впечатлению, что произвел он своим участием в переговорах.

Первое. Донесли мне верные люди, что еще в Аквитании был мессер Серджио обвинен в колдовстве. И, хотя судебный поединок доказал его невиновность, собранные против него свидетельства и доказательства были весьма тяжелы и неоспоримы. Настолько, что любой суд человеческий, принявший их во внимание, непременно осудил бы упомянутого мессера как колдуна и безбожника.

Второе. На пути в Венецию, неподалеку от Сузы, мессер Серджио, по словам Робера де Торнхейма, спас посольство от полного уничтожения. Предугадав выставленную против них засаду, он вызвался нести боевое охранение и уничтожил богомерзких разбойников, что покусились на жизнь Христовых воинов. Но вызывает весьма серьезные подозрения, откуда он сумел узнать о готовящемся нападении? Ведь никто из руководителей посольства — а они все мужи, весьма многоопытные в военном деле — не сумел его предсказать. И лишь мессеру Серджио это удалось. Не свидетельствует ли это о привлечении неких сил, которых не было в распоряжении его спутников? И что это за силы?

Третье. Как нам удалось узнать, заплатив немалые деньги одному весьма сребролюбивому венецианцу, тайная служба Светлейшей Республики также весьма заинтересована мессером Серджио. В частности — его участием в спасении короля Ричарда Плантагенета от арбалетного болта под стенами Шалю-Шаброля. По мнению многих, то, что было там сделано для спасения короля, не могло быть осуществлено без применения колдовства.

Четвертое. Хотя среди христианских мыслителей и учителей веры по сию пору нет единого отношения к астрологии, но аргументы, выставляющие ее как искусство языческое и прибегающее к богопротивной магии, все же весьма тяжелы. И то, что мессер Серджио достиг в этом искусстве столь высоких степеней, каковые он явил мессер Роберу накануне переговоров, внушает нам значительные опасения.

Пятое. Ровно неделю назад некоторыми знатными венецианскими семействами была устроена для членов посольства большая охота в плавнях устья реки По. Рассказывают, что там мессер Серджио потерялся, и никакие усилия по его поиску не увенчались успехом. Всю неделю, вплоть до вчерашнего дня шло прочесывание дельты реки многими десятками высадившихся там воинов и моряков — но все без толку. Вчера же он появился на Риальто, рассказав, что упал с коня, был подобран живущими в дельте венетами и все пять дней лечился у них от тяжкого ушиба головы. Ранним же утром они доставили его вместе с лошадью на Риальто.

След от сильного ушиба, как говорят знающие люди, действительно присутствует. Но вот, в чем загвоздка! Никто не видел судна венетов, пристающего вчерашним утром к берегам Риальто. А на рынках ходит слух, что некто Чезаре-рыбак, своими глазами наблюдал, как мессер Серджио сам вдруг возник на острове, прямо из воздуха, да еще сидя при этом верхом на коне. Видит Бог, поверить в такое трудно. Но и прибытия лодки венетов подтвердить тоже никто не может.

Ваше Святейшество! Каждое из этих пяти свидетельств по отдельности может быть легко опровергнуто или признано недостоверным. Но, будучи собранными вместе, они складываются в весьма тревожную картину. Не сталкиваемся ли мы в данном случае действительно с колдовством? И не с помощью ли Врага рода человеческого творится это колдовство — ежели оно и впрямь имело место быть.

Господь свидетель, как тяжко мне писать подобные слова! Ведь на деле все поступки и свершения мессера Серджио — и спасение короля Ричарда во время осады Шалю-Шаброля, и спасение посольства в засаде под Сузой, и мудрая отповедь дожу венецианцев, позволившая убрать из договора самые опасные места — все это шло лишь нам на пользу в деле возвращения провинции Иерусалимской.

Но знаю я также и то, насколько неисчислимы хитрости Лукавого. И как далеко он может пойти, дабы завлечь добрых христиан в свои ловушки. Посему пребываю в тяжких сомнениях и молю Господа нашего помочь мне в их разрешении.

Засим, господин и отец мой, остаюсь преданным вашим слугой, умножающим свои мольбы и просьбы во рвении Божьем радостью и благодарением, а также упованием, что Бог проявит Свою милость в исполнении чрез наши руки того, что обещано было Им в древние времена.

Датировано на Риальто, в странноприимном доме Святого Марка, 14 июня 1199 года"

Скатав письмо в аккуратный рулончик, мессер Соффредо запечатал его в трех местах личной печатью и с досадой пошевелил плечами. Уж очень его утомило ощущение чужого взгляда у себя за спиной. Впрочем, сколько ни оборачивался он, сколько ни вглядывался назад, ничего кроме стены, освещенной неровным пламенем свечей, там все равно не было.

Не иначе, Лукавый шутит свои шутки над добрым христианином, — недовольно подумал про себя Его Преосвященство, еще раз оглядываясь вокруг. А, с другой стороны, уж скоро год, как торчит он почти безвылазно на этих Богом проклятых болотах, среди безбожных и лукавых венецианцев. Немудрено, если и просто так чудиться чего начнет. Его Преосвященство плутовато оглянулся вокруг, как бывало в детстве, когда ребятишки замысливали какую-нибудь каверзу — хотя кому бы и взяться-то здесь, в запертой на засов комнате — перекрестил стену у себя за спиной и от души в нее плюнул…

* * *

— Надо же, а чуйка у святого отца работает на полную катушку, — ухмыльнулся господин Дрон, наблюдая своим недавно обретенным бестелесным взором пролетающий в его сторону плевок его Преосвященства. — Да только толку тебе, твое преосвященство, с нее — чуть. Ладно, отдохни пока. А у меня и без тебя найдется, за кем понаблюдать. Интересное это, оказывается, дело — наблюдать за людьми.

По окончанию сегодняшнего раунда переговоров почтенный олигарх весьма заинтересовался, куда это спешит мессир Робер с отчетливо написанным на физиономии желанием поделиться дипломатическими успехами. Закрывшись в своих апартаментах, господин Дрон положил руку на крест, закрыл глаза, представил себе благородную физиономию главы посольства, и бестелесный взор почтенного депутата в мгновение ока притянулся к мессиру Торнхейму, как раз заходящему в покои кардинала Соффредо. Ну, кто бы сомневался! Как и положено в темном средневековье — сплошные интриги и шпионские игры.

"Шпионы там, шпионы здесь, без них ни встать, без них ни сесть", — промурлыкал господин Дрон слова песенки, коей предстоит явить себя благодарным слушателям еще лишь спустя восемь столетий. Кто бы сомневался, что Его Святейшество папа Иннокентий III не упустит возможности держать руку на пульсе столь важных процессов. Вот папа и не упустил.

— А вы, мессир депутат, есть олух царя небесного, — самокритично пожурил себя Сергей Сергеевич. — Раскрыл, понимаешь, клюв от обретенных возможностей! Типа, раззудись плечо, размахнись рука… А того не сообразил, что люди в этом самом темном средневековье тоже не пальцем деланные. Искусство шпионажа чай не первое тысячелетие совершенствуется. И все заинтересованные лица давно уже их с Доцентом под колпаком держат.

Вот спрашивается: что вам, сударь, мешало прибыть на Риальто, на лодке? Как любому нормальному индийскоподданному. Нет, дай свежеобретенной силушкой побаловаться! Вот и побаловался… А, между прочим, святую инквизицию папа Иннокентий всего через пятнадцать лет учредит. Желаете, чтобы специально для вас он сделал это на пятнадцать лет раньше? "Скромнее нужно быть, Сергей Сергеевич! Скромнее…"

Завершив на этой, вне всякого сомнения, здравой ноте сеанс критики и самокритики, господин Дрон задумался о дальнейших действиях. В конце концов, никакой катастрофы пока не случилось. Все, что ему было известно об Иннокентии III, говорило о нем как о весьма разумном и здравомыслящем политике. Из тех, кому все равно, какого цвета кошка — лишь бы ловила мышей. "А мышей мы пока что ловим исправно!" Так что, с этой стороны особых поводов для беспокойства пока не было.

— А ничего так! Валяясь на кровати в собственных апартаментах, шпионить можно. Эта работа как раз по нам, — мелькнула напоследок довольная мысль, и почтенный депутат вновь отдался изучению чудесных возможностей усовершенствованного девайса.

* * *

Риальто, собор Святого Марка, 16 июня 1199 года

Колокольный перезвон разносился над Лагуной, созывая граждан Светлейшей Республики на соборную площадь Святого Марка. Именно здесь должно было быть оглашено и подтверждено волей народа решение Сеньории о предоставлении кораблей крестоносному войску.

Толпа венецианцев валила в широко раскрытые ворота Собора Святого Марка. Купцы, приказчики, воины, кузнецы, плотники, стеклодувы, рыбаки, корабелы: вся Венеция — крикливая, буйная, кипящая яркими красками, бурлящая энергией, рвущаяся из берегов — собралась сегодня на площади Святого Марка. Те, кому места в Соборе уже не доставалось, так и оставались стоять на площади.

Сами послы вместе с членами Сеньории наблюдали за шествием, стоя на небольшой огороженной площадке. Предполагалось, что они зайдут в Собор последними. Заработав с полдюжины подозрительных взглядов, господин Дрон также присоединился к членам посольства и приготовился наблюдать за предстоящим спектаклем.

Что, добрый мой читатель, можно сказать о дальнейшем действе? Все это было детально описано в уже упоминавшемся нами ранее "Завоевании Египта". А затем многократно растиражировано в десятках и сотнях исторических монографий, учебников, романов, фильмов, повествующих о великих событиях лета 1199 года. Так стоит ли нам пытаться своими словами описывать устроенное дожем Дандоло великолепное зрелище? Не лучше ли дать слово очевидцам, чьи свидетельства уже давно и прочно вошли в золотой фонд исторической классики?

Итак, слово Жоффруа Виллардуэну, автору знаменитого "Завоевания Египта":

"…После этого он созвал, по крайней мере, десять тысяч в церкви Святого Марка, красивейшей из всех, какие только есть на свете, и сказал собравшимся, чтобы, выслушав обедню Святого Духа, они молили бы Бога вразумить их насчет просьбы, с которой обратились послы. И все весьма охотно это исполнили.

Когда обедня была завершена, дож позвал послов, чтобы те смиренно попросили народ Венеции согласиться на принятие этого договора. Послы явились в храм, где привлекали любопытные взгляды множества людей, которые их никогда не видели.

Робер де Торнхейм, сенешаль короля Англии Ричарда, с согласия и по воле других послов взял слово и сказал им: "Сеньоры, самые знатные и самые могущественные в Аквитании и Франции, Англии и Бургундии послали нас к вам. Они заклинают вас о милости, чтобы вы сжалились над Иерусалимом, который находится в порабощении у сарацин, и, Бога ради, согласились сопутствовать им и помочь отомстить за поругание Иисуса Христа. Выбрали же они вас, ибо знают, что ни один народ не имеет такого могущества на море, как вы. И они повелели припасть к вашим стопам и не подниматься, покуда вы не согласитесь сжалиться над Святой землей за морем".

Вслед за этим шестеро послов, проливая обильные слезы, преклонили колени перед венецианцами. И дож, и все другие разразились слезами и в один голос, высоко воздевая руки, воскликнули: "Мы согласны, мы согласны!" И затем поднялся столь великий шум и крик, что казалось, разверзается земля.

И когда, наконец, стих этот великий шум, а всеобщая жалость улеглась (а были они столь сильны, что таковых никто никогда не видел), великий дож Венеции, который был человеком весьма мудрым и доблестным, взошел на амвон и, обратившись к народу, сказал ему так: "Сеньоры, посмотрите, какую честь оказал вам Бог; ведь лучшие люди на свете оставили без внимания все другие народы и ищут вашей поддержки, чтобы совершить вместе с вами столь великое дело, как освобождение Господа нашего!"…

… Когда грамоты были изготовлены, подписаны и скреплены печатями, их представили дожу в большом дворце, где собрались Большой совет и Малый совет. И, вручая эти грамоты послам, дож Дандоло преклонил колени и, обливаясь слезами, поклялся на святом Евангелии честно соблюдать соглашения, начертанные в грамотах, и весь его совет, который состоял из сорока шести особ, тоже. Послы же, со своей стороны, поклялись блюсти соглашения, записанные в грамотах, и честно выполнять клятвы своих сеньоров и собственные. На этой встрече было пролито много слез. Сразу же после нее и та и другая сторона договорились отправить своих посланников в Рим к папе Иннокентию, чтобы он утвердил этот договор. Он весьма охотно это сделал".

Вот так описывает это событие книга, написанная очевидцем и участником той знаменитой Обедни. И поверьте, государи мои, что более добавить к этому просто нечего!

Договор был заключен. Но будет ли он выполнен? Ответить на этот вопрос не смог бы в те дни ни один из живущих на всем белом свете.

* * *

Риальто, Палаццо Дукале, вечер того же дня

Заходящее солнце опускалось в сторону Падуи, торопясь поскорее окунуться в болота и торфяники дельты По. Однако брось оно прощальный взгляд в окна Дворца Дожей, увиденная картина, вероятно, удивила бы и его. Несмотря на позднее время, зал Малых приемов не пустовал. Старый дож, роскошно отыграв днем положенную ему роль перед тысячами зрителей, и не думал отдыхать. Он работал. Привычка, сложившаяся за девяносто прожитых лет, не позволяла терять время на такие глупости, как отдых. Или, тем более, развлечения. Да и немного его оставалось уже — времени…

Известия, принесенные сегодня неутомимым мессером Сельвио, пугали. И, в то же время, открывали возможности для очень интересной игры. Ведь понятно, что в пути Ричарда не достать. Слишком плотно опекает его святая братия магистра Донжона. А когда войско прибудет сюда, на побережье, с короля и вовсе придется пылинки сдувать. Ничто не должно навлекать на Светлейшую Республику даже тени подозрения.

А вот переиграть… Переиграть Ричарда можно. Особенно с учетом того, о чем говорит добрейший Себастьяно.

— Значит, Себастьяно, давай еще раз и по порядку. Что точно известно твоему человеку в Монемвасии? И что он предполагает?

— Как прикажете, мессер. Что известно точно? Капитаны Западной эскадры начали закупки корабельного оборудования. Того, что снял и распродал в прошлом году Михаил Стрифн. Канаты, снасти, якоря, весла, парусина, уключины, крепеж. Ни наместник, ни начальник порта не в курсе происходящего. Впрочем, начальник порта что-то подозревает и пытается доложить наместнику, но тот даже не слушает. У Стрифна новая пассия, и ему не до флотских дел. Начальнику тайной службы тоже докладывают, — это мой человек знает совершенно точно. Но тот молчит и ничего не предпринимает.

— Все?

— Да, мессер, на этом точные сведения заканчиваются, и начинаются предположения.

— И что предполагает ваш человек?

— Среди подслушанных обрывков разговоров, ему два раза удалось услышать слово "Римини", и один раз "до восьми тысяч пехоты". Он предполагает, что Римини — это место назначения. То ли туда нужно будет доставить до восьми тысяч пехоты, то ли, наоборот, оттуда забрать.

— Ну, а что ты сам думаешь?

— Простите, мессер, пока известно слишком мало, чтобы делать какие-то выводы.

— Ошибаешься, Себастьяно, — старик едва заметно усмехнулся, — известно вполне достаточно. Подумай сам. Может ли речь идти о ромейской пехоте?

— Исключено, мессер! Ромеи не могут найти кораблей даже для экспедиционного корпуса, отправляемого в Просек. Судя по всему, тот так и отправится пешим порядком. Да и не велась бы подготовка кораблей в такой тайне, если бы речь шла о переброске ромейских войск.

— Правильно. Стало быть, речь идет не о ромейской пехоте. Ну, и где еще на расстоянии трех-пяти сотен лиг можно найти уже готовые взойти на борт восемь тысяч пехотинцев?

— У Рукн ад-Дина…? Или у болгар? Простите еще раз мессер, но…

— Какое войско ведет на побережье Ричард Английский?

— Около одиннадцати тысяч воинов, мессер. Около тысячи человек составляют рыцарские отряды. Две тысячи конных сержантов…

— Ну-ну!

— И около восьми тысяч наемной пехоты, мессер! — изумленно закончил венецианский обер-шпион.

— Вот, Себастьяно, пехота и нашлась. Понять бы еще, какого черта ей понадобилось в Римини!

— Проделать последнюю часть пути до Лагуны по морю?

— А смысл? От Лиможа до нас топать ровно столько же, сколько и до Римини. Нет никакого резона идти сначала туда, а затем плыть еще сто с лишним миль морем. Нет Себастьяно, к нам войско Ричарда доберется по суше. А вот обратно…

— Обратно, мессер?

— Ну, ты же не думаешь, что они останутся зимовать на побережье?

— Почему бы и нет?

— Потому, дорогой Себастьяно, что Западная ромейская эскадра собралась в Римини. И, кроме наемников Ричарда, забирать ей оттуда просто некого.

— И куда же они собираются их переправлять?

— А вот на этот вопрос, мессер, вы мне и ответите в самом ближайшем будущем.

Выражение глубокой задумчивости на лице мессера Себастьяно Сельвио тут же уступило место деловой сосредоточенности. Он встал, расправил складки плаща.

— Мессер, позвольте мне немедленно начать заниматься этим делом.

— Сядь, Себастьяно, не торопись. Это будет твоим вторым заданием.

— Вторым, мессер?

— Да, вторым. Потому что в первую очередь ты займешься кое-чем другим.

Начальник тайной службы Светлейшей Республики вновь уселся в покинутое было кресло и устремил взгляд в лицо начальства.

— Римини… — размышляя, как бы про себя, произнес дож, — … семейство Парчитади. Как и все влиятельные фамилии адриатического побережья Романьи, сторонники Императора. Гибеллины. А кто у нас там есть поблизости из приверженцев папы?

— Семейство Малатеста, — не колеблясь ни секунды, доложил мессер Сельвио. — Хорошо укрепленные крепости в Веруккьо и Пеннабилли. На участке между этими двумя крепостями — полный контроль Эмилиевой дороги и торгового судоходства по Мареккье. В течение последнего десятилетья непрекращающийся конфликт с торговыми семействами Римини. Два года назад — военный конфликт, где в полевом сражении войска Малатесты потерпели сокрушительное поражение. Безуспешная осада Веруккьо и Пеннабилли. Заключение мира на условиях выплаты Джованни Малатестой и его племянником крупной контрибуции в пользу выступивших против них семейств из Римини.

— Прекрасно, Себастьяно, просто замечательно! Все сведения у тебя всегда разложены по своим местам, и это очень хорошо. Так вот, если мы с тобой точно понимаем, что Ричард на пути в Венецию не станет заворачивать в Римини, остается предположить, что он придет туда на обратном пути. Дабы погрузиться на корабли Западной эскадры. Как ты думаешь, он ведь может захотеть сделать любезность Иннокентию и на копьях своих наемников ввести в Римини дружественное папе семейство Малатеста?

— Но мессер, с военной точки зрения это…

— … бессмысленно. И мы с тобой это знаем. Это все знают. И даже Ричард это узнает, как только пройдет маршем по побережью и оглянется вокруг.

— Но тогда зачем и кому может понадобиться эта глупая затея?

— Ну, могут ведь сторонники папы или даже его слуги захотеть, чтобы Ричард окончательно замазался и всем на свете подтвердил, что он — точно сторонник Иннокентия? Чтобы у Ричарда уже более не осталось никакой возможности сорваться с крючка? Скажем, тот же кардинал Соффредо, который, такое впечатление, решил поселиться на Риальто. Может он захотеть окончательно и бесповоротно впрячь Ричарда в папскую колесницу, а? И что может быть лучше для этого, чем взять гибеллинский город на копье и отдать его гвельфу!

— Хм, да. Кардинал Соффредо, разумеется, может захотеть проделать с Ричардом такую штуку.

— Вот этим ты, Себастьяно, и займешься в первую очередь. Ненавязчиво подкинешь Соффредо сведения о Римини. О том, что Ричард туда придет. И натолкнешь кардинала на мысль замазать английского короля захватом города и передачей его Малатесте. Но только очень аккуратно, Себастьяно! Прихвостень Иннокентия должен быть уверен, что эта гениальная мысль сама пришла ему в голову.

— Это сделать будет нетрудно, мессер. Но… простите мое скудоумие еще раз! Какой нам смысл своими руками толкать Ричарда в объятия Иннокентия? Зачем это, в чем здесь наша польза?

— Не понимаешь, Себастьяно? Это очень хорошо! Будем надеяться, что и Соффредо не поймет. И сделает все, что нам нужно. И тогда…

— …тогда?

— Тогда, Себастьяно, вполне возможно, нам даже не понадобятся сведения о том, куда собирается Ричард с войском отбыть из Римини. Которые ты, тем не менее, мне все же добудешь…

* * *

Акра, 20 июня 1199 года

А несколько дней спустя зазвенели колокола уже на другом берегу Средиземного моря. Акра встречала транспорты с продовольствием, закупленным на средства, собранные специально для этого Святым Престолом. Зимой и весной корабли, присланные папой, уже дважды спасали христиан Иерусалимского королевства от голода. Увы, война согнала крестьян с земли, разрушила оросительные системы, когда-то исправно снабжавшие поля водой из Тивериадского озера, так что королевство постоянно испытывало недостаток в еде. И продовольственная помощь, организованная Ватиканом, была просто бесценна. А с третьим караваном должен был прибыть сам Понтифик.

Увы, надеждам добрых христиан не суждено было сбыться. В пути папа занемог, и корабль его был вынужден повернуть обратно. Вместо него на пристань сошел легат Иннокентия, кардинал Гвидо Палестринский. Что, разумеется, тоже было весьма почетно, но никак не могло возместить собою лицезрения главы христианского мира. Так что христианский люд расходился бы из порта в расстройстве, когда б его не согревала мысль о продовольствии, уже сгружаемом с кораблей.

Согревала она, разумеется, и Амори де Лузиньяна, короля Иерусалимского и Кипрского, вынужденного после потери Иерусалима перенести свою столицу сюда, в Акру. Впрочем, согревала недолго. Вечером его преосвященство кардинал Гвидо пригласил их с Адамом Брионом, оставшимся у рыцарей Храма за главного, к себе. Пригласил и изложил пожелания Святого Престола… После этого в сердце несчастного короля навеки поселился один лишь смертный холод.

Подумать только, взять Иерусалим! Да еще этим летом, не дожидаясь прибытия крестоносного войска во главе с Ричардом Львиное Сердце! Нарушить перемирие, заключение которого далось им с таким трудом! Растоптать все труды, всю тончайшую дипломатическую паутину, что ткал здесь он, Амори де Лузиньян, шаг за шагом вплетая крестоносное королевство в местные расклады и союзы.

Нет, возможно, ему бы и удалось убедить папского посланца в том, что у королевства просто нет сил для немедленной атаки столь укрепленной твердыни, каковую представляли собою стены Иерусалима. Возможно… Если бы не этот тупоголовый идиот Брион!

Маршал храмовников радостно отрапортовал его преосвященству, что Орден приложит все силы. И, если к ним добавится войско Иерусалимского королевства и те благочестивые рыцари, что самостоятельно добрались до Святой земли и осели здесь, в Акре, то сил как раз и должно хватить. Иерусалим будет взят! И это символично, ибо будет взят он ровно по прошествии ста лет со времени его первого завоевания отрядами Роберта Нормандского, Роберта Фландрского, Готфрида Бульонского и Танкреда Тарентского.

Почтенный прелат одобрительно кивал головой на все эти хвастливые заявления, усомнившись разве что в необходимости устраивать точно такую же резню мусульман и иудеев, какая случилось в Иерусалиме сто лет назад. Впрочем, в этом вопросе он не стал ни на чем настаивать — в конце концов, воинам лучше знать, как правильно вести боевые действия.

Ему, королю Иерусалимскому, оставалось только сжимать зубы и проклинать все на свете! Проклинать Великого Магистра храмовников, оставившего Акру в такой момент и отбывшего инспектировать новые владения Ордена. Те, что были пожалованы Альфонсо Арагонским. Проклинать Альфонсо, так не вовремя решившего облагодетельствовать тамплиеров землями в Альфамбре. Проклинать тамплиеров, столь доблестно сражавшихся с маврами три года назад в Арагоне, что даже скупердяй Альфонсо не смог обойти их при раздаче наград…

Ах, как бы они с Жильбером Эрайлем на пару развели этого святошу! Папский легат уплыл бы в Рим, уверенный, что и Орден, и королевство находятся на грани гибели, окруженные несметными полчищами сарацинов. И что, видит Бог, самое большее, что им по силам, это оборона собственных границ. Какие уж там штурмы первоклассных крепостей! Каковой, вне всякого сомнения, является Иерусалим.

Да, Великий Магистр подыграл бы ему, даже не сговариваясь. И вздумалось же ему оставить вместо себя этого дубиноголового вояку! Хотя, что тут сделаешь, маршал — второй человек в иерархии Ордена. По-другому и быть не могло. И вот теперь впереди поход на Иерусалим. Избежать которого не удастся. А думать о том кошмаре, что начнется после, просто не хочется! Господи наш, Иисус Христос, сохрани и помилуй Иерусалимское королевство и его несчастного короля…

Ему и в голову не могло прийти, что шанс на решение возникших вдруг проблем все же есть. Что шанс этот плывет сейчас на корабле, рассекая изумрудные воды Средиземного моря. И не далее как через неделю он кинет сходни в порту Акры. Имя шанса — Жоффруа де Корнель, сын Робера де Сабле, предыдущего Великого Магистра ордена тамплиеров.

* * *

Акра, Цитадель, 29 июня 1199 года

Впрочем, сам мессир де Корнель пока даже и не догадывался об отведенной ему роли. С трудом оторвав голову от лежанки, он пытался понять, где находится. Понимание давалось с трудом.

Очертания Цитадели, проступая сквозь арку окна, мерцали, двоились, время от времени подергивались туманом в его глазах. А крепкие еще стены, возведенные двести лет тому назад ибн-Тулуном Египетским, подрагивали и угрожающе кренились. Вот только измученный вчерашним застольем рассудок никак не мог определиться — в какую именно сторону они сейчас рухнут. Влево или вправо?

Героические попытки молодого рыцаря привести себя в вертикальное положение завершились, наконец, решительной победой. Жоффруа де Корнель сел и попытался оглядеться. Звон колоколов внутри головы тут же превратился в ревущий набат, угрожая проломить насквозь тонкие стенки черепа. Упреждая накатывающий спазм, рука метнулась под лежанку, привычным движением выдвинув оттуда ночную бадью…

Полегчало.

Несколько глотков ледяной воды из стоящего рядом кувшина оказались как нельзя кстати. Нет, похмелье никуда не исчезло, оно по-прежнему продолжало дарить рыцаря все новыми и новыми, иной раз весьма причудливыми, ощущениями. Но теперь можно было хотя бы попытаться вспомнить вчерашний день. И, может быть, даже восстановить в памяти планы на день сегодняшний.

Вчера, подъезжая к Акре, служащей теперь резиденцией королям Иерусалимским, он нос к носу столкнулся с въезжающей туда же внушительной процессией. Ее голова уже поравнялась с воротами, тогда как хвост только-только выворачивал из-за поставленной год назад водяной мельницы. Король Амори II изволили возвращаться с охоты после долгого дня, проведенного в плавнях Наамана.

Нельзя сказать, что втягивающийся в ворота караван поражал обилием добычи, но охота есть охота! Так что, о деловых разговорах нечего было и думать. До вечернего пира королю бы и в голову не пришло заниматься еще и какими-то делами. Все, что удалось Жоффруа вчера, так это только представиться и получить обещание аудиенции на "завтра после полудня". Снедаемый тревогой, де Корнель добрел до окна и выглянул наружу. Солнце было довольно высоко, но тени, падающие от башен, показывали, что какое-то время до полудня еще имеется. На то, чтобы привести себя в порядок и переодеться, должно хватить.

Вчерашний пир, не блистая кулинарными изысками, поражал, разве что, количеством участников. Несколько сотен знатных сеньоров, самостоятельно переправившихся со своими дружинами в Святую Землю, уже с полгода скапливались здесь, в долине Акры, готовясь к походу на Иерусалим. Ну, и объедали заодно гостеприимного хозяина, Амори II, короля Иерусалимского.

Этот пир, как понял мессир де Корнель, должен был стать последним. Вожди похода, объединившись с капитулом тамплиеров, видимо решили, что сил уже достаточно. Так что, выступление объединенного войска ожидалось сразу после дня святых апостолов Петра и Павла. Со всех сторон наперебой сыпались здравицы и тосты за овладение Иерусалимом, за освобождение Гроба Господня, за нанесение полного и окончательного поражения неверным собакам… И попробуй только не выпить за каждый до дна!

Жоффруа покачал головой и тут же страдальчески сморщился. И еще неизвестно, от чего. То ли от плещущегося в голове чистейшего неразбавленного алкоголя. То ли от того, чем вчера все закончилось. Ибо кульминацией вечерних событий стала ссора — да что там ссора, безобразный скандал, произошедший между маршалом тамплиеров и королем!

Когда отзвучал уже не один десяток тостов, и все присутствующие изрядно набрались, слово взял мессир Адам Брион. Выразив, как и предыдущие ораторы непоколебимую уверенность в скором падении стен Иерусалима и освобождении Гроба Господня из под власти проклятых язычников, маршал угрюмо поинтересовался, почему это не слышно ни одного тоста из уст самого короля? Разве не его собственную столицу намеревается очистить от мерзких сарацин собравшаяся за столом благородная компания?! И почему не сказано ни слова о том, как войско Его Величества горит желанием поднять королевские штандарты с желтыми крестами над башней Давида?

Не вполне твердо держащийся на ногах Амори II все же встал и громко, во всеуслышание ответил, что причина очень хорошо известна мессиру маршалу. Не прошло и полутора лет с того момента, когда он, Амори Иерусалимский, заключил договор о перемирии с Аль-Адилом. Срок договора — пять лет и восемь месяцев. И негоже ему, христианскому монарху, подавать пример бесчестия и первым переступать через клятвы, принесенные на священной Книге.

Клятвы, принесенные неверной собаке, не имеют никакой силы! — расхохотался в ответ маршал. Вы же не клянетесь прячущейся в камнях змее или навозному жуку! А, может быть, все дело в том, что после получения венца Иерусалимского королевства Его Величество стал чересчур высоко ценить собственную жизнь? И настала пора перековать королевский доспех на набор игл для вышивания?

В общем, все закончилось непреклонной спиной тамплиера, преувеличенно твердо шагающего по направлению к выходу. Рядом с ним столь же старательно печатал шаг граф Мендиш, один из тех португальских сеньоров, что добрались со своими дружинами до Святой Земли, пройдя через Гибралтар. За последнюю пару месяцев граф Мендиш и маршал Брион, как болтали за столом, на удивление тесно подружились, найдя друг в друге единомышленников практически по всем вопросам войны и мира в Святой Земле. Вслед неразлучной парочке потихоньку потянулись и остальные сеньоры. Откровенно говоря, что было дальше, Жоффруа де Корнель помнил очень смутно и обрывочно. А уж как он добрался до отведенной ему комнаты, не помнил и вовсе. И вот теперь, сотрясаемый время от времени крупной дрожью и проклиная накатывающие попеременно озноб и испарину, посланец короля Ричарда подходил к малой приемной. Куда его направил весьма кстати встретившийся мажордом.

Ждать пришлось довольно долго. Жоффруа успел даже слегка придремать. Разбудил его сквозняк из открывшихся дверей и голос слуги: "Проходите, мессир. Его Величество ждет вас". Стоически воздвигнув себя на ноги, де Корнель чуть пошатнулся и шагнул внутрь.

Одного взгляда в лицо короля было достаточно, чтобы понять, как тому нехорошо. Благородная зелень чередовалась с красными и белыми пятнами, придавая лицу Его Величества совершенно особенный колорит. Покрасневшие глаза, отекшие веки, заострившиеся складки лица завершали портрет, придавая ему законченность и выразительность. Любой сторонний наблюдатель легко мог сделать вывод, что шестой десяток — не то время, когда стоит столь много сил отдавать нелегкой борьбе с зеленым змием.

Мужчины — пожилой и молодой — оглядели друг друга. Похоже, ни у того, ни у другого просто не было сил, чтобы открыть рот и начать хоть что-нибудь произносить. Пауза угрожала затянуться. Первым с собственной слабостью справился король. Все же ноблес, как говорится, оближ! Рука с набрякшими венами неловко ухватила бронзовый молоток и ударила в гонг.

— Вина! — сиплый, давший на первом же слоге хорошего петуха, голос короля показал слуге, что следует поторопиться. Не прошло и минуты, как на столе перед Его Величеством появился запечатанный сургучом кувшин и два серебряных кубка. Сбив печать, служитель разлил вино по кубкам и, не медля, удалился.

— Надо, мессир Жоффруа, надо, — расслышал он, перед тем, как закрыть двери. — Поверьте моему опыту, это единственное, что вернет вас теперь к жизни…

Несколько глотков холодного, только что с ледника, чуть терпкого вина оказались действительно очень кстати. В голове, в области затылка, как будто что-то отпустило. И теперь произнесение каждого слова перестало казаться таким уж беспримерным подвигом.

Поведав в нескольких словах о грядущем голоде в Египте и о планах Ричарда прийти в Дельту не только с мечом, но и ведя за собой караваны с хлебом, молодой рыцарь приступил к главному. К организации складов временного хранения зерна на Кипре, для которых очень хорошо бы подошел небольшой участок побережья в районе Лимассо, непосредственно примыкающий к Аматусским пристаням. Рассказ не занял много времени. И теперь, закончив, мессир де Корнель напряженно замолк, ожидая, какие условия выкатит его Величество за свое согласие предоставить участок побережья.

— Стало быть, караваны с хлебом? — Амори кивнул и одобрительно ухмыльнулся. — Ричард решил провернуть тот же фокус, что в свое время и аль-Муиз? Надо же, кузен сумел меня удивить! Раньше он был более прямолинеен. И скорее полагался на силу меча, нежели на другие хм-м… средства убеждения.

Король прихлебнул из своего кубка, погрузившись в какие-то свои мысли. Со стороны могло показаться, что это обычная похмельная немощь, если бы не острые взгляды, бросаемые время от времени королем на своего собеседника. И вот в эти-то мгновения любому, способному видеть, становилось ясно, что под черепом Его Величества Амори II идет весьма напряженная работа.

— А признайтесь, мессир, — хитро прищурился он, наконец, — вот сидите вы сейчас и размышляете, что же этот сквалыга потребует взамен? А, думаете? Ну-ну, не краснейте так, не нужно! Вполне обычный ход мыслей. Клянусь ресницами Богоматери, я бы и сам на вашем месте думал именно так. Так вот, я предоставлю Ричарду место под склады, выделю плотников, снабжу деревом, железом, другими необходимыми материалами, выставлю охрану… И ничего не попрошу у Ричарда взамен.

Взглянув на ошарашенное лицо молодого человека, король весело расхохотался, хлопнул себя по бедрам, ухватил молоток и вновь ударил в гонг.

— Вина! — раздался слышимый даже сквозь плотно закрытые двери голос короля. Его Величество явно повеселел и полностью пришел в себя. — Вина, и закусить чего-нибудь, а не то, клянусь перстом Господним, мой молодой друг сейчас умрет от голода! Чем опозорит на весь мир Иерусалимское королевство и его короля!

Судя по всему, в Цитадели не привыкли тянуть с исполнением приказов своего господина. Не прошло и пяти минут, как еще один кувшин, родной брат только что унесенного, красовался на столе в окружении множества овощных, рыбных и мясных закусок. Соображения скромности не позволяют нам отдаться перечислению всего того, что тут только было. Ведь неизвестно, сыт наш читатель сейчас или голоден? И что ощутит он, случись ему читать сию скромную повесть на голодный желудок? Но поверьте на слово: тут — таки было что покушать!

Когда все было расставлено, а слуги скрылись за вновь закрывшимися дверями, веселье короля закончилось так же внезапно, как и началось. Лицо Его Величества приняло жесткое, даже злое выражение, а глаза уперлись в глаза его молодого собеседника.

— Да-да, мессир де Корнель, я ничего не попрошу у Ричарда. Просто потому, что от него мне ничего, в сущности, и не надо. А вот от вас — лично от вас — мне потребуется кое-какая услуга. И если вы сможете ее оказать, то, даже дав все, что просит Ричард, я буду считать себя должником. Вашим личным должником!

Должно быть, на физиономии де Корнеля было написано такое непонимание, что король остановился. Сделал паузу, чтобы дать ему прийти в себя. Впрочем, слишком уж долго тянуть кота за хвост он тоже не собирался.

— Пока ничего не говорите. Просто ешьте, пейте и слушайте! В вашем ордене идет борьба. Подспудная, но от этого не менее напряженная.

— Э-э, мессир…

— Пейте и слушайте! Выскажетесь позже. Н-да, так вот. Во главе одной из борющихся партий стоит Жильбер Эрайль. Великий Магистр и самая светлая голова среди всей вашей дубиноголовой братии защитников Гроба Господня. Именно он помог мне в прошлом году заключить перемирие с Аль-Адилом. Тогда многие из ваших начали втихомолку ворчать, дескать Эрайль "стакнулся с сарацинами" и пора его менять. Глупцы! Они не понимают, что ресурсы вооруженной борьбы не могут быть бесконечными.

Да, мы показали свою силу. Да местные ее увидели и признали наше право на часть здешних земель. На часть! На часть, чтоб меня черти сожрали в аду со всеми моими потрохами!!! Часть эта может быть большей или меньшей — сие вопрос дальнейшей борьбы, в том числе и вооруженной. Но никто никогда не позволит нам взять все, неужели это непонятно?! Это просто невозможно!

Лоб короля покрылся испариной. Он поискал среди блюд салфетку, не нашел, обтерся рукавом, залпом допил остатки вина из кубка и продолжил.

— Во главе вот этих вот "непонятливых" стоит Адам Брион. Маршал ордена, ваш нынешний военный вождь. Для него и ему подобных все просто. Нужно просто вырезать всех, кто не покорится и забрать земли под свою руку. Все!

Сейчас они собрались брать Иерусалим. Через две с небольшим недели, 15 июля, наступит столетняя годовщина со дня первого взятие города. Именно в этот день мессир Брион планирует повторное покорение Иерусалима. Если, не приведи Господь, у них это получится, они устроят там такую же резню, какую устроили когда-то воины Готфрида Бульонского и Роберта Фландрского. И тогда все! Христианским королевствам в этих землях конец.

— Но почему..?

— Что "почему"? Неужели не понятно? Сейчас наступило равновесие. Местные князья устали от войны. Нужно приводить в порядок порушенное хозяйство, восстанавливать торговлю. Нужно, наконец, окончательно поделить наследство Саладина и определиться, — кто и чем будет владеть в будущем. Они не хотят воевать с нами и готовы поступиться теми землями, которые нам уже удалось отвоевать. В конце концов, они готовы даже признать нас одними из сеньоров этой земли, слегка потесниться и начать налаживать с нами отношения — дипломатические, торговые, родственные… Клянусь Распятием, при известных условиях они проглотят даже потерю Иерусалима, если мы сумеем при штурме быть достаточно убедительными.

Но! Но…. Если навязать им сейчас войну на уничтожение, они вновь обратят мечи против нас, навалившись всей толпой. И это будет конец.

Мы не справимся сразу со всеми!

Мир ислама слишком огромен. Воюя с Саладином, мы столкнулись, фактически, лишь с передовым охранением магометан. Но даже и это потребовало от нас напряжения всех сил. Если же мы устроим резню, если дадим им понять, что бьемся не за Святые места, а против всех приверженцев ислама вместе взятых — просто потому, что они иначе славят Бога, чем мы — нас сомнут. Нам не помогут никакие подкрепления из христианских земель. А ведь, задумав резню в Иерусалиме, маршал Брион готов тем самым объявить войну всем мусульманам, сколько их ни есть на земле. Это самоубийство!

Сейчас самое лучшее время для окончательного замирения. Местным, занятым дележкой наследия Саладина, не до нас. Они готовы заключить мир. Но и нам он нужен нам нисколько не меньше, чем им. Военные силы на исходе. Силы земли просто разрушены. Если бы не корабли с продовольствием, присланные папой Иннокентием этой зимой и весной, многие из моих подданных просто не дожили бы до лета.

Король вдруг остановился и улыбнулся. И настолько эта улыбка была светлой, лучистой, и так это контрастировало с его предыдущими словами, что де Корнель чуть было не подавился пережевываемой ножкой какой-то местной птицы.

— А ведь когда-то, — продолжал, тем временем, Его Величество, эти земли были цветущим садом. Еще при греках вода из Тивериадского озера подавалась по множеству каналов на поля и в сады, которые тянулись здесь на многие десятки лье. Я видел в архивах пергаменты со схемами ирригационных сооружений. Воистину, это вершина человеческой мудрости, предусмотрительности и изобретательности! Остатки этих сооружений еще и сейчас во множестве можно найти в окрестностях Акры. Если их восстановить, здесь будет попросту рай земной! Тогда эта земля сможет прокормить и вдесятеро больше народу. Вот чем нужно сейчас заниматься, а не мечами размахивать! — неожиданно зло закончил он. — Восстанавливать ирригацию, ставить замки на границах, заключать союзы, браки, налаживать торговлю, вживаться в эту землю, пускать здесь корни…

— Э-э, — нерешительно протянул совершенно сбитый с толку Жоффруа, — но разве для того пересекают море крестоносные паломники, чтобы разбивать здесь сады? Разве не для спасения от поругания Гроба Господня и святых реликвий покидают они свои дома? И как можно…

— Прекратите! — жестко оборвал его король. — Вы ведь не первый год живете на востоке. Вам ли не знать, что никакого "поругания" не было и в помине! Последователи Мухаммеда всегда с большим уважением относились к "Пророку Исе", всегда окружали место его упокоения почитанием и заботой. Лишь война, принесенная на кончиках наших мечей, заставила их ополчиться как на христиан, так и на самого Христа.

Но с наступлением мира все это пройдет.

Посмотрите на нас, тех, кто живет здесь уже не один десяток лет. А, тем паче, на тех, кто уже родился в этих местах. Люди с Запада, мы превратились в жителей Востока. Вчерашний итальянец или француз стал галилеянином или палестинцем. Житель Реймса или Шартра теперь обратился в сирийца или антиохийца. Мы владеем здесь домом и слугами с такой уверенностью, как будто это наше наследственное право с незапамятных времен. Мы берем в жены сириек, армянок или даже крещеных сарацинок. Кто-то вообще живет в семьях местных. Мы все говорим на нескольких языках этой земли.

И только мы, те, кто корнями вросли в эту землю, сможем удержать крест в Святой Земле. Но для этого нам нужен мир. Сейчас — мир. Если победят сторонники войны, такие, как Адам Брион, на первых порах они даже смогут иметь какие-то успехи. Но все это будет лишь на время. А потом война раздавит их, сметет с этой земли — вместе со Святым Крестом.

Над собеседниками повисла тишина. Королю требовалось какое-то время, чтобы восстановить силы, потраченные на неожиданно эмоциональную речь. Де Корнелю же — на то, чтобы как-то переварить услышанное. Сам уроженец этой земли, он не мог не понимать, что в словах Амори II было слишком много правды. Но, Боже милостивый, как же трудно отрешаться от затверженных раз и навсегда формул! Как трудно начинать жить своим умом, верить тому, что видишь, а не тому, что вдувают в твои уши набившие на этом руку "вожди"!

Однако слова короля упали на хорошо удобренную почву. Ведь и в самом деле — попробуй-ка представить смертельными врагами мальчишек, с которыми сам нырял когда-то с корабельных пристаней или играл в разбойников, прячась в саду у северной городской стены! А старик Хасан, староста зеленого рынка, никогда не забывавший угостить пробегающую через торговые ряды ораву сочными персиками или сладким виноградом — разве он спрашивал, кто из них мусульманин, кто христианин, а кто иудей? Или Ожье, оруженосец отца, учивший когда-то маленького Жоффруа держать меч! Женившись на красавице Ребекке, он был принят в род и уже через несколько лет наплодил с ней целый выводок бойких и симпатичных иудейчиков. Его дети — они что, тоже враги и подлежат уничтожению вместе со всеми иноверцами?

— Хорошо, мессир, — медленно произнес молодой рыцарь, отрешившись, наконец, от детских воспоминаний, — я готов допустить, что очень во многом вы правы. Чем я могу быть вам полезен?

— Адам Брион! — король словно бы выплюнул это имя, — Адам Брион! Великий магистр еще хоть как-то мог держать в узде этого железноголового болвана. Господи, вздумалось же Жильберу именно сейчас ехать инспектировать домены, пожертвованные Ордену Альфонсо Арагонским! Я умолял, я чуть в ногах не валялся, упрашивая его остаться! Хотя бы еще на год! Куда там… Впрочем, великого магистра тоже можно понять. Он просто устал от противостояния. Устал своей грудью удерживать эту лавину тупой ненависти и злобы. Решил устраниться и дать себе хоть немного отдыха. По-человечески понятно, чего уж там…

— И все же, Ваше Величество, что вы хотите от меня?

— Жоффруа, вы не последний человек в ордене. Вы сын Робера де Сабле — это имя помнят и ценят… Господь свидетель, да мне просто не к кому больше обратиться за помощью!.. Через несколько дней объединенное войско двинется вместе с силами тамплиеров в сторону Иерусалима. Судя по имеющимся у меня сведениям, оборона города не слишком сильна. Так что, не позже, чем через две-три недели, они его возьмут. Брион требует вырезать там всех мусульман и иудеев. Вы понимаете, всех! Это — около тридцати тысяч человек!

Предотвратите резню, Жоффруа! Если это случится, нам всем конец…

* * *

Египет, Эль-Кахира, 10 июля 1199 года

Галера, две недели назад высадившая мессира де Корнеля в порту Акры, стояла сейчас у одного из причалов Эль-Кахиры, пополняя запасы воды и продуктов. Лишь один пассажир покинул здесь ее носовую площадку. Вон, его невысокая фигура уже скрылась в створе городских ворот, сопровождаемая основательно навьюченным ослом и рослым телохранителем.

Несколько фельсов, выскользнув из ладони Шешета бен Ицхака Бенвенисти, глухо звякнули о медные бока своих собратьев на дне весьма вместительной кружки. Проводив их тоскливым взглядом, почтенный доктор тяжело вздохнул и вышел-таки из-под сочившегося благословенной прохладой купола ворот Баб аль-Футух. Стражник у кружки лишь сочувственно крякнул. Раскаленные камни привратной площади ощущались даже сквозь толстые подошвы сандалий, а ослепительно яркое июльское солнце заставило маленького доктора невольно зажмуриться.

Нет, что ни говори, а четырехнедельное путешествие вымотало его весьма основательно. Сначала пятидневная скачка на юг, до Марселя. Его молодому спутнику, Жоффруа де Корнелю, четырнадцать-пятнадцать лье в день давались без малейшего труда. А вот самому доктору скакать от рассвета до заката, меняя устающих лошадей, переходя с галопа на рысь и обратно, было в его возрасте уже трудновато.

Прибыв в марсельский порт, мастер Бенвенисти предположил, что Жоффруа займется поисками торговцев, держащих путь в Египет, но — нет! Уверенно лавируя в толчее верфей и складов, тот, даже не спешиваясь, держал путь в какое-то, одному ему известное место. Достигнув береговой линии, он повернул налево, и через некоторое время путь их уперся в уединенный причал с надежно пришвартованной к нему средних размеров галерой. Коней тут же приняли какие-то люди, а доктор, влекомый де Корнелем, взбежал по мосткам на палубу.

— Самсон, мы отходим немедленно, — его спутник уже скрылся где-то среди палубных надстроек, но голос был хорошо слышен. — Надеюсь вода и остальные припасы на борту?

— Мессир, не извольте беспокоиться, — флегматично ответствовал неведомый Самсон, — все, как вы и приказывали. Можем отчаливать в любой момент.

"Это что за чудеса?" — начал было удивляться происходящему доктор, но тут же и закончил. Поднимающееся на мачте черное полотнище с белым черепом сразу расставило все на свои места. Военные корабли тамплиеров могли позволить себе при случае и постоять просто так вот, в ожидании пассажиров. Но лишь при условии, что это были те, какие нужно, пассажиры. Судя по всему, теперь и пожилой еврей Шешет бен Ицхак сподобился попасть в эту категорию.

Погода споспешествовала им. За четыре недели морского путешествия, весла всего пару раз вдевались в уключины, когда неизменно попутный ветер слегка ослабевал. Этим утром "Вепрь", пришвартовавшись в каирском порту, высадил здесь почтенного доктора. Несчастного и смертельно утомленного морским путешествием Шешета бен Ицхака Бенвенисти ждали раскаленные камни привратной площади Баб аль-Футух. И пожаловаться на все это можно было лишь маленькому ослику, плотно навьюченному теми пожитками, без которых совсем уж невозможно обходиться в дороге правильному еврею.

Окружившая было доктора стайка малолетних уличных оборванцев, тут же с воплями рассыпалась прочь, явно не желая подставлять спины под обильно раздаваемые удары доброй кожаной плети. Здоровенный курд, которого доктор нанял сразу же в порту, вместе с ослом для перевозки багажа, явно знал толк как в практической педагогике, так и в подростковой психологии. Во всяком случае, больше мелкие воришки и попрошайки им в дороге не докучали.

На случай же встречи с их совершеннолетними коллегами пояс сопровождающего оттягивал внушительных размеров меч. Потертые ножны знавали лучшие времена, однако вкупе с несколькими шрамами, один из которых перечеркивал вытекший глаз нанятого телохранителя, они свидетельствовали о весьма значительном боевом опыте неторопливо шагавшего впереди воина. Явно ветеран, как минимум, десятник — из тех, что разбрелись, кто куда, после смерти их непобедимого командира, великого Салах ад-Дина.

Дом аль-Латифа, к которому, собственно и направлялся в настоящий момент почтенный Бенвенисти, расположен был где-то в районе мечети аль-Хакима, и доктор еще в порту настраивался на долгие поиски и расспросы. Однако сопровождающий, осведомившись о пункте назначения их маленького путешествия, успокоил его. Дескать, все дома в Эль-Кахире ему доподлинно известны, а уж дом-то знаменитого ученого и личного врача самого Салах ад-Дина — тут и говорить нечего! Дескать, не извольте беспокоиться, доставим в лучшем виде.

Прошагав совсем немного по улице, что шла вдоль крепостной стены, доктор увидел высокие шпили сразу двух минаретов. Высокие кирпичные стены, образующие вокруг них ровный прямоугольник, не могли принадлежать ничему, кроме мечети. Небольшие панно и розетки с рельефным узором создавали удивительно нарядное обрамление входного портала. А фризы с надписями, исполненными цветущим куфи, не позволяли ни на секунду усомниться в назначении всего сооружения.

— Мечеть аль-Хакима, господин, — подтвердил его догадку немногословный курд. Еще немного, и мы будем на месте.

Так и оказалось. Пройдя через площадь перед мечетью, путники углубились в узкий переулок. "А хорошо все же, что не стал нанимать повозку", — подумал про себя почтенный доктор. И впрямь, его ослик уверенно перемещался между жмущимися друг к другу стенами, но что-то более масштабное здесь бы точно не прошло. Впрочем, долго идти не пришлось. Переулок упирался в большой, просторный двухэтажный дом под плоской крышей. Узкие бойницы, глядящие на путников со второго этажа, никого не вводили в заблуждение — настоящие окна могли смотреть только во внутренний дворик. Туда же вели и крепкие, окованные железом ворота первого этажа.

Встреча с хозяином дома была именно такой, какой и представлял ее себе почтенный доктор. Подозрительные глаза слуги, выглядывающие из квадратного отверстия в дверях, пауза для доклада и, наконец, со скрипом расходящиеся створки ворот. А между ними худенькая фигурка в роскошно расшитом халате, приплясывающая от нетерпения заключить поскорее в объятия старого друга.

— Дорогой Шешет! Не верю своим глазам! — троекратные ритуальные объятья. — Сам Аллах привел тебя в мой дом! Прошу тебя, не стой, проходи скорей внутрь! Амира, Амира, у нас в доме гость! Сегодня мы празднуем, и пусть иблисы заберут почтенного аль-Фатха вместе со всеми его фурункулами! Тем более что вскрывать их все равно еще рано… Пожилой, но на редкость энергичный хозяин дом ухватил нашего доктора под руку и повлек под сень крытой колоннады внутреннего двора, не давая тому вставить ни слова.

— Ах, дорогой друг, у меня нет слов, чтобы передать мою радость! Воистину прав был великий Цицерон: исключить из жизни дружбу — все равно, что лишить мир солнечного света…

— Постойте, дорогой друг, — сумел, наконец, вымолвить буквально сметенный его энергией Бенвенисти, — я должен еще отдать распоряжения моему проводнику. И уже после этого — полностью ваш!

Вернувшись к по-прежнему безмолвному курду, он вручил ему оговоренные пять серебряных дирхемов.

— Э-э, уважаемый, я проведу в Эль-Кахире еще семь или восемь дней. И мне потребуется помощник — проводник, посыльный, телохранитель. Могу я нанять тебя на это время?

— Да, господин, — коротко поклонился курд, — я готов услужить вам всем, чем только смогу. — Как мне называть тебя?

— Зовите меня Резан, уважаемый.

— Тогда вот, Резан, — маленький доктор вынул из-за пазухи заранее заготовленное письмо, — знаешь ли ты, где живет уважаемый Моше бен Маймон?

— Раис иудейской общины? Конечно! Его дом находится в эль-Фустате, меньше одного фарсанга отсюда.

— Тогда отправляйся туда прямо сейчас и вручи почтенному бен Маймону это письмо. Дождись ответа. И завтра с утра, сразу же после совершения Фаджра, принеси его сюда. Привратник будет предупрежден и впустит тебя в дом.

— Да, господин, сделаю все, как вы сказали.

Короткий поклон, и вот, мерно покачивающаяся в такт шагам фигура уже поравнялась с выходом из переулка.

— А вот теперь, дорогой друг, — повернулся доктор к терпеливо ждущему хозяину дома, — уже никто и ничто не оторвет меня от дружеской беседы…

* * *

И четверти солнечного диска еще не взошло над горизонтом, а Резан уже стоял у ворот.

— Господин бен Маймон приглашает вас к утренней трапезе, — пояснил он не вполне еще проснувшемуся после затянувшихся вечерних посиделок Шешету.

Сборы заняли совсем немного времени, и спустя несколько минут две фигуры пересекли площадь аль-Хакима, углубившись в улочки и переулки утренней Эль-Кахиры. Улицы наезжали друг на друга, удивляя неожиданными поворотами и сменой направлений, путники шагали то в тени домов, то попадали вдруг в лучи яркого утреннего солнца, а конца путешествию все не было видно.

Через какое-то время они вышли на холмистый пустырь, где никаких строений и вовсе не было. Затем здания появились вновь, но гораздо более старые даже на вид. Судя по всему, теперь доктор с его молчаливым проводником были уже в древнем Эль-Фустате. По ощущениям, пройдено было более одного лье, и господин Бенвенисти даже начал беспокоиться — верною ли дорогой ведет его проводник — как вдруг дома расступились. Немалых размеров площадь просто вытеснила их за свои границы, в центре же находилось весьма величественное здание.

— Мечеть ибн Тулуна, господин, — прокомментировал немногословный проводник. — Дом раиса находится неподалеку.

Мощные стены старой мечети, остающиеся по правую руку торопливо шагавших путников, явно предназначались не только для молитв. Любой противник, прорвавшийся через городской оборонительный периметр, потратил бы немалое время, чтобы достать запершихся здесь воинов. Впрочем, ни времени, ни желания рассматривать очередные архитектурные достопримечательности у господина Бенвенисти сейчас не было…

… его ждали. Калитка в крепких воротах большого двухэтажного дома отворилась сразу при их появлении, после чего маленький доктор был препровожден внутрь, прямо к накрытому узорчатой скатертью столу.

— Шалом алейхем, — пожилой, но еще крепкий хозяин дома протянул руки к входящему, приветствуя и приглашая занять место за столом, где уже сидели две женщины — по видимому мать и жена хозяина — и молодой человек слегка за двадцать, надо полагать, сын.

— Алейхем шалом, — Шешет с затаенным интересом, не выходящим, впрочем, за рамки учтивости, разглядывал своего знаменитого визави. Один из влиятельнейших галахистов этой эпохи, раввин и судья, врач и астроном, математик и философ, глава столичной общины египетских евреев, Моше бен Маймон невольно притягивал к себе взгляд. Аккуратно подстриженная седая борода, прямой "греческий" нос с едва заметной горбинкой, брови вразлет и острый, пронзительный взгляд темно-коричневых глаз — казалось, они видят собеседника насквозь, и только правила приличия не позволяют хозяину сразу же, сходу дать ответы на все вопросы, что крутятся в голове у очередного посетителя.

— Был ли легок ваш путь, уважаемый, где вы остановились?

— Благодарю вас, рабби. Путь был нелегок, зато очень быстр. Еще пять недель назад я был в Лионе, а вчера уже высадился на причалах эль-Кахиры. Остановился же в доме почтенного Абд аль-Латифа, моего старого друга. — Тем временем, на столе появились приборы, хлеб, за ними последовали внушительные порции зеленого салата, оливки, маслины, сыр, сверкающий фиолетовой корочкой запеченный баклажан, обильно заправленная зеленью яичница…

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, сотворивший плод винограда, — хозяин дома начал трапезу традиционным благословением над вином, трапезничающие омыли руки, далее последовало благословение над хлебом и, наконец, пошли в ход ножи и вилки. Завтракали, как и подобает молча. Насытившись, сидящие за столом омыли руки в последней воде, прочли биркат хa-мазон — благо день был будний, так что хватило одного лишь 137 Псалма из книги Тегелим:

— … Счастлив, кто воздаст тебе за содеянное с нами! Счастлив, кто размозжит младенцев твоих о скалу!"

Стол, тем временем, опустел, лишь хлеб, как и положено, оставался на месте. Трапеза завершилась, наступило время беседы. Семейство тихо удалилось, хозяин с гостем остались вдвоем.

— Итак, уважаемый Шешет бен Ицхак, какая нужда оторвала вас от ухода за здоровьем Его католического Величества Педро II и привела в эль-Кахиру?

— Война, рабби. Война, что закипает сегодня во многих сотнях фарсангов отсюда, но изольет свой гнев именно на эти земли. Сначала она привела меня ко двору Алиеноры Аквитанской…

— Понимаю, ваш государь заинтересовался делами ее сына, Ричарда…

— … а затем, уже по поручению самого Ричарда Плантагенета я вынужден был отправиться сюда.

— Даже так? — брови Моше бен Маймона слегка сдвинулись к переносице, а острый взгляд буквально вонзился в собеседника. — У вас поручение от короля-льва? К кому же?

— К тем нашим единоверцам, кто сочтет для себя полезным и выгодным поучаствовать в предлагаемом им предприятии.

— Продолжайте!

— Месяц тому назад я получил письмо от Абд аль-Латифа. Он предсказывает новый большой голод в Египте, даже более страшный, чем тот, что случился здесь четыре года назад. Собеседник маленького доктора нахмурился еще больше. Было видно, что направление, которое принял разговор, ему крайне неприятно. Похоже, тягостные воспоминания о той голодной зиме, что случилась четыре года назад, были еще живы. Однако, пересилив себя, Моше бен Маймон все же ответил:

— Да, к сожалению это слишком похоже на правду. Множество признаков указывают на грядущую беду.

— А, между тем, цены на зерно на рынках Александрии и эль-Кахиры сейчас ниже низкого. И если в течение лета — начала осени…

— Нет, это невозможно! — Собеседник маленького доктора пребывал все в той же позе, но от него ощутимо пахнуло холодом. — Да, верно, четыре года назад некоторые сказочно обогатились, продавая хлеб по 8-10-кратной цене. Все так. Но кто это были? Вельможи двора, начальники воинских частей или же те, кто заручились их покровительством. В любом случае, в их распоряжении была вооруженная сила, способная оградить запасы зерна от десятков тысяч голодающих. Во время голода лишь войско способно сохранить хлеб в руках продавца. Евреям не удержать товарных запасов продовольствия. Лишь то, что закуплено и припрятано для самих себя, да и то…

— Вы говорите, войско? Армия Ричарда будет в Египте не позднее следующего лета.

— Слишком поздно. Судя по тому, как идут дела, продовольственные склады без сильной охраны начнут громить уже через два-три месяца.

— Именно поэтому один из посланников Ричарда договаривается прямо сейчас с Амори де Лузиньяном о временном хранении зерна. Хлеб можно будет грузить в куркуры и заураки прямо на причалах александрийского порта и морем отправлять на Кипр. В Египет хлеб вернется лишь тогда, когда войско Ричарда твердо возьмет под контроль главные города Дельты.

— То есть, нам во всем придется положиться на добрую волю короля и на его желание заработать с нашей помощью?

— А когда было иначе?

— Хм, это верно. Какую долю от прибыли хочет иметь Ричард за свое покровительство?

— Никакую. Прибыли не будет. Вернее, она будет, но значительно позже и в гораздо больших размерах.

— Поясните свою мысль, уважаемый Шешет! — Было видно, что собеседник маленького доктора изрядно удивлен, но старается свое удивление слишком уж сильно не показывать.

— Ричард не собирается устраивать здесь торговлю зерном. Хлеб понадобится ему для прокорма войска следующим летом и для строителей канала к Красному морю.

— Что-что?! Ах вот как? Все-таки канал! Ну, это многое объясняет. — Тонкие пальцы хозяина дома потянулись к колокольчику. В ответ на серебристый звон тут же отворилась дверь, и вошел слуга.

— Зеэв, дойди до дома аль-Муная и пригласи молодого Менахема.

— Слушаюсь, господин.

— Его прадед, — пояснил хозяин дома, — был у аль-Амира главой департамента земледелия. Он же строил Нильский канал — тот, что соединяет Нил с озером Мареотис. Мальчик в полной мере унаследовал талант прадеда и уже сегодня, несмотря на молодой возраст, является опытным землеустроителем. Он нам очень поможет. Схема пролегания будущего канала у вас, я полагаю, с собой?

— Да, разумеется, — маленький доктор с поклоном протянул чуть желтоватый лист бумаги.

— О, неплохо, очень неплохо, — Моше бен Маймон углубился в рисунок, одобрительно кивая головой. — Хотел бы я знать, откуда у франков столь точная схема пролегания старого русла "Реки Траяна". Неужели они, наконец, чему-то научились?… Ну что ж, прекрасно! Дождемся молодого аль-Муная. Для начала нам следует определиться с объемом предстоящих работ и с необходимым количеством строителей. Ведь именно от этого будет зависеть количество зерна, которое следует закупить…