Лекция 1

Слово искупление (redemption) не должно в данном случае ассоциироваться с христианским догматом и теологией, где оно является понятием, имеющим множество смысловых коннотаций. В волшебных сказках искупление достаточно однозначно относится к состоянию, характеризуемому тем, что некто оказывается проклят или заколдован, а затем спасен вследствие определенного развития событий или сцепления случайное гей. Ясно, что у такого состояния мало общего с тем, о котором говорит христианское учение.

Проклятие может быть разного рода. Обычно герой мифа или волшебной сказки осужден принять облик животного или безобразной старухи (старика). Однако в итоге претерпевший такую метаморфозу герой, пройдя через искупление, снова превращается в принца или принцессу. Существуют определенные виды холодно– и теплокровных животных, чей облик вынужден принять герой сказки: нередко это медведь, волк или лев, а также птицы – утка, ворон, голубь, лебедь или сова, иногда это может быть змея. В других случаях герой проклят и вследствие этого, сам того не желая, вынужден творить зло и нести в мир разрушение. Например, принцесса должна убивать всех своих поклонников, однако в конце сказки, когда с нее спадает лежавшее на ней заклятие, она объясняет, что поступала так против своей воли, подчиняясь злой силе, но теперь она свободна от этих злых чар. Таковы основные типы злой судьбы, выпадающей персонажам волшебной сказки, судьбы, от уз которой герой или героиня в конечном счете освобождаются.

Я решила не делать предметом своих лекций какую-либо отдельную волшебную сказку, но обсудить мотивы из разных сказок, для того, чтобы показать различные типы проклятий, поскольку я считаю, что они имеют важный психологический смысл, не говоря уже о том, что нередко выступают в качестве основной темы в сказках. По-видимому, есть все основания уподобить человека в невротическом состоянии заколдованному персонажу сказки, ибо люди, оказавшиеся в плену невроза, склонны к постоянному разладу с собой и разрушительным тенденциям как по отношению к себе, так и к другим. Какая-то сила заставляет их быть в своих речах и поступках гораздо хуже, чем они есть на самом деле, действуя и говоря как бы помимо и против своей воли. Волшебные сказки, в которых рассказывается о подобных существах, как правило, особенно не задерживаются на моменте проклятия (или, что то же, заклятия. – Прим. перев.), зато гораздо больше внимания уделяют способу освобождения от него (method of redemption). И здесь можно многому научиться, поскольку имеется много общего между способом освобождения от заклятия в волшебных сказках и психотерапевтическими процедурами, да и вообще самим процессом лечения.

В качестве самого общего примера напомню, что в сказочном мире нередко встречаются заколдованные персонажи, которые должны искупаться в воде или молоке, иногда подвергаясь при этом побоям. В другом случае подобные персонажи просят, чтобы их обезглавили, как это бывает, когда они превращены в животных и у них отсекают голову лисы или льва; порой необходимо, чтобы их полюбили или поцеловали, или же от них требуется съесть какие-либо цветы и т. п. Например, герою необходимо сбросить с себя то, что как бы стало его кожей, или, наоборот, надеть на себя животную шкуру. В другом варианте, ему должны быть заданы определенные вопросы или, напротив, не заданы. Эти типы мотивов нам и следует рассмотреть.

В терапевтической практике нередко приходится видеть, как врачи надеются найти рецепты и формулировки для каждого из типов заболеваний. В этом отношении последователи Юнга – в отличие от других школ в психологии – всегда говорят, что, как это ни печально, рецептов на все случаи не существует. Поэтому каждый случай заболевания – это единственный в своем роде процесс, присущий конкретному индивиду, а индивидуальный путь всегда чем-то не похож на другие пути. Учитывая эти мы имеем право сказать, что у нас нет готовых рецептов для лечения. Следовательно, нам вообще не стоит касаться данного предмета в своих лекциях, мы можем лишь посоветовать тем, кто имеет лечебную практику, как им следует вести себя по отношению к всегда конкретное и в чем-то неповторимому пациенту. В этой весьма затруднительной ситуации, когда у врача или аналитика нет каких-либо правил или указаний, которыми он мог бы руководствоваться при лечении пациента, имеется одно достаточно надежное средство – обратиться к его сновидениям, и я убеждена, что если мы будем интерпретировать их осторожно и объективно, не внося в них наших собственных теорий, то сможем таким образом получить намек относительно того, что нам делать.

Поэтому единственное, на что мы можем рассчитывать в плане теоретической поддержки и руководства, – это на нашу способность к объективной и точной интерпретации мотивов сновидений, помогающую понять, какое средство для излечения нам предлагает использовать бессознательное. Тут мы вступаем в область, которая имеет отнюдь не только индивидуальный характер (при всей уникальности процесса исцеления), поскольку волшебные сказки и мифы дают нам в образной форме представление об инстинктивных процессах, общих для всех людей. Подобно тому как все человеческие существа – как бы ни различались они между собой – ходят на двух ногах, имеют только один рот и два глаза, так и человеческой психике при всех индивидуальных различиях, присущи определенные фундаментальные структурные свойства, встречаемые везде и всегда. Вот на этом-то уровне коллективного бессознательного и можно обнаружить образные представления типических процессов лечения типических заболеваний. Если вам, например, в общих чертах известно, что означает для заколдованного человека купание, а вашему пациенту снится сон, в котором анализ уподобляется купанию в ванне, то у вас уже имеется интуитивная догадка о возможном типе лечения. С другой стороны, если пациенту снится, что ему необходимо разрезать некое существо на части, у вас опять же имеется интуитивное понимание направления, в каком должен пойти процесс лечения, и некоторая информация о том, что предпринять в данном индивидуальном случае. Естественно, всегда существуют сомнения относительно того, кто должен искупаться в ванне или кто должен быть обезглавлен, но сведения об этом обычно предоставляются материалом самого сновидения.

Нам следует теперь взглянуть более пристально на наш предмет и отметить одну общую проблему, возникающую при работе с мифологическим материалом, особенно материалом волшебных сказок, и создающую определенные трудности для их понимания. Когда вы читаете такую сказку как бы глазами ребенка, воспринимая ее наивно и с чувством, вы неизбежно исходите из предположения, что центральное лицо рассказа – будь то принцесса, принц, мальчик или девочка – является обычным человеческим существом, и, соответственно, отождествляете себя с ним, разделяя все его страдания (обычно представительницы женского пола отождествляют себя с женскими персонажами, а представители мужского – с мужскими). Если вы читаете миф, например «Одиссею» или «Эпос о Гильгамеше», то идентификация облегчается благодаря тому, что герой ведет себя подобно человеческому существу: он испытывает страх, печалится, радуется и т. п. Он, например, спрашивает: «Что же мне делать?» или что-либо в том же духе, приближаясь, таким образом, к обычному для человека образу мышления и чувствования и создавая для читателя возможность идентификации с ним. В этом отношении в героях мифов гораздо более сказывается их земная, человеческая природа, нежели в героях волшебных сказок.

Учеными уже отмечалось, и их доводы выглядят убедительными, что герой или героиня волшебных сказок заметно отличаются от героев мифов. В волшебных сказках они гораздо менее человечны, иначе говоря, они лишены внутренней жизни. У них нет обращенной к себе внутренней речи, они не знают сомнений, не испытывают неуверенности, то есть им не свойственны чисто человеческие реакции на происходящее. Герой в сказках бесстрашен и никогда не теряет присутствия духа, продолжает сражаться до тех пор, пока не одолеет врага. Героиня безропотно идет на мучения и проходит через множество испытаний на своем пути, пока не достигнет своей цели. Но нам ничего не сообщается о каких-либо чисто человеческих реакциях, которые столь естественны в их положении. По этой причине один из исследователей сказки, д-р Макс Люти (Max Liithi), заходит настолько далеко в своих выводах, что утверждает, будто герои в фольклоре являются фигурами, выкрашенными в белый или в черный цвет, что они создаются по определенным шаблонам с характерной тенденцией к наделению их такими, например, чертами, как ловкость, верность, способность переносить страдания и т. д., и что они остаются неизменными на протяжении всего рассказа. В поведении героя волшебной сказки вы никогда не обнаружите никаких признаков психологической конверсии, т. е. перехода из одного психического состояния в другое, тогда как в мифе смена установки – явление достаточно обычное. Таким образом, несмотря на наличие у них ряда характерных человеческих качеств, герои волшебных сказок не являются людьми в полном смысле этого слова. Это происходит потому, что они представляют собой не просто типы человеческих существ, а архетипы, и, следовательно, бесполезно с помощью прямых аналогий отыскивать в них какие-то черты человеческого эго. Героя волшебных сказок нельзя воспринимать в качестве определенного мужчины, а героиню – в качестве определенной женщины.

Если люди понахватались кое-каких сведений из юнговской психологии, то это, наверно, хуже, чем если бы они вообще не были с ней знакомы, ибо в результате такого поверхностного знакомства они выбирают какую-нибудь волшебную сказку и начинают накалывать на образы персонажей несколько юнговских понятий: например, такой-то воплощает собой эго, такой-то – аниму, а еще один – Самость. Такой подход хуже, чем вообще отказ от интерпретации, потому что он ненаучен, необъективен, инфантилен и, прямо скажем, недобросовестен, поскольку, пока вы не проанализировали выбранную вами историю до конца, вы не вправе использовать юнговские понятия применительно к такого рода персонажам. Предположим, например, что некто, оказавшись жертвой элементарного заблуждения, устанавливает, что один из персонажей данной волшебной сказки обладает качествами тени, а затем обнаруживает, что столь удачно подмеченная особенность дает о себе знать далеко не на всем протяжении сюжета. Подобные горе-аналитики начинают тогда говорить, что они, должно быть, допустили ошибку вначале, или что они сами себя не очень хорошо поняли, или, наконец, что в самом тексте сказки имеются определенные изъяны, так как в своем бытовании она подверглась искажениям и не соответствует первоначальному виду. Бывает и так, что они просто перескакивают через неудобное для них место в сюжете, пускаясь в общие рассуждения, чтобы достичь хотя бы видимости соответствия между своими понятиями и содержанием сказки. Однако, если вы внимательно посмотрите, то увидите, что использование понятий юнговской психологии при интерпретации волшебных сказок допустимо только с определенными ограничениями. Когда я в свое время открыла это для себя, то вдруг осознала, что иначе и быть не может, потому что волшебная сказка создается не индивидуальным психическим и не из индивидуального материала.

Понятия, которые созданы Юнгом, сформировались отчасти посредством наблюдения им собственных психических процессов отчасти через наблюдение сходных процессов у других людей. Когда мы говорим об аниме, то имеем в виду какого-то конкретного мужчину, с присущей только ему определенной анимой, точно так же как, говоря об эго, мы представляем себе эго определенного лица а под тенью подразумеваем худшую сторону определенной личности. Однако не следует проделывать махинации такими терминами в историях, к которым они не имеют никакого отношения. Даже если они зарождались в ходе наблюдения над многими индивидами, то из этого вовсе не следует, что образованные таким образом понятия приложимы к материалу наподобие волшебных сказок, материалу, который, вероятно, создавался в процессе творчества многих людей или даже определенной группы. Следовательно, нам необходимо вернуться к основной проблеме волшебных сказок. Не существует, как известно, единого мнения в вопросе об их происхождении, и мы поэтому рискнем предложить еще одну гипотезу, но построенную уже с психологической точки зрения.

Среди простых людей, например крестьян и лесорубов, то есть того круга, в котором в наше время по преимуществу и создаются волшебные сказки, обычно бытует два вида сказки: местное предание (local saga) и собственно волшебная сказка. Первое зачастую не так-то просто отличить от волшебной сказки, однако у него имеется одна характерная черта: в большинстве случаев речь в нем идет о какой-нибудь фантастической истории, случившейся в определенной местности или определенном замке. Рассказывается, например, что жители такой-то деревни стали свидетелями довольно необычного для этих мест происшествия и т. д. Рассказ лаконичен и привязан к определенному месту, его герой приобретает черты определенного человека, а случившаяся с ним история рассказывается так, как если бы речь шла о дополнительном происшествии, хотя эта история обладает всеми характерными особенностями волшебной сказки. В волшебных сказках вы часто будете сталкиваться с различного рода парапсихологическими явлениями, тогда как в местных преданиях гораздо чаще приходится иметь дело с основными элементами того – живучего жанра, который можно назвать «рассказами о приведениях». Что касается легенд, то они обыкновенно имеют под собой историческое, или лишь до некоторой степени историческое, основание. Их героями могут быть святые или исторические личности.

У нас, в Швейцарии, примером такой легенды может служить история о Вильгельме Теллс. И характерно, что историки до сих пор пререкаются относительно нее: одни считают, что это подлинная история, другие – что это волшебная сказка, а третьи склоняются к тому, что в ней воспроизводится мотив героической саги, поскольку в скандинавских сказаниях тоже встречается такой герой. Тем не менее она до сих пор в глазах многих претендует на историческую реальность, а соответственно, и события, о которых в ней повествуется, прикрепляются к определенному месту и времени. С психологической точки зрения эту легенду можно прокомментировать следующим образом. Действительно, случается время от времени, что в самой обыкновенной человеческой жизни происходят настолько фантастические события, что если у вас нет возможности в них хорошенько разобраться, то может показаться, что вам рассказывают волшебную сказку. Мне часто приходилось испытывать подобное ощущение, и здесь мы вплотную подходим к проблеме синхронности. Можно только изумляться тому, насколько часто события, подобные тем, что происходят в волшебной сказке, случаются в реальной жизни, и происходит это в том случае, если констеллируется архстипическая ситуация. Если такого рода мифологический мотив налицо, то вполне вероятно, что он может разбухнуть и обрасти подробностями и обстоятельствами, которых в действительности не было. Нет ничего удивительного, если будет добавлено какое-нибудь незначительное обстоятельство, делающее этот мотив гораздо более интересным, и необходимо понять, что подобное происходит не раз и не два, в результате чего и выкристаллизовывается целостное мифологическое событие. Таким образом, я хочу сказать, что и местное предание, и историческая легенда основываются на действительно имевших место событиях, которые в свое время были глубоко пережиты, а затем обросли новыми подробностями, расширившись до пространного рассказа, и уже в таком виде передавались от поколения к поколению на протяжении длительного периода времени. Мне удалось обнаружить факты, служащие подтверждением этой теории уже в наше время В Швейцарских Альпах, неподалеку от Кура, находится деревня, где некогда жила семья мельника, у которой имелась особая книга для записи событий, происходивших в семье. Некоторые из потомков этой семьи живут теперь в Куре и являются обладателями этой старинной семейной книги, в которую записывались события, случивши сея с их предками 150 лет назад. В одной из записей рассказываете: о мельнике, который, встретив по дороге домой лису-оборотня, зато верившую с ним человеческим голосом, вскоре после этого умирает.

Так вот, в данном случае мы имеем дело с широко распространенным во всем мире мотивом: если вам повстречалась ваша лесная душа (buch soul), т. е. животное, говорящее человеческим голосом, то это знак того, что смерть стучится в вашу дверь.

В 1937 году один исследователь фольклора расспрашивал деревенских стариков об этой мельнице, и ему сказали, что на ней водятся привидения, и рассказали ту же самую, уже знакомую нам историю, которая отчасти что-то потеряла, но и что-то приобрела в новом пересказе – историю о том, как мельник встретил лису, которая проскочила у него между ног, от чего он вскоре умер. В этой области Швейцарии почти все верят в то, что ведьмы могут оборачиваться лисами и вызывать воспаление кожи (красная лиса – красная кожа). Ну, а мы с вами становимся свидетелями того, как к первоисточнику – семейной хронике – присоединяется широко распространенное народное поверье. Сообщается также, что в лису, о которой идет речь в этой истории, вошла душа родной тетки мельника и что смерть мельника была вызвана ведьмовской душой его тетки. Похоже, что деревенская жизнь настолько однообразна и скучна, что приходится придумывать подобные, волнующие воображение, истории.

Благодаря таким случаям мы можем лучше понять, как вследствие вторжения индивидуального сознания разрастается архетипический образ, а именно местное предание. Далее, если такое местное предание имеет достаточно общий характер, оно, расставшись с местом своего возникновения, начинает странствовать по окрестным деревням и теряет в процессе этой миграции свое узкое, местное значение. Например, на первоначальной стадии мельник имел определенное имя и жил в определенном месте, но это изменилось, когда предание, мигрируя, утратило свои локальные особенности, закреплявшие его за определенным местом и временем, и приобрело более обобщенный характер, потеряв тем самым местный колорит, но получив взамен более широкое признание и аудиторию.

Из всего этого можно заключить, что, исследуя тот или иной сказочный мотив, мы занимаемся чем-то вроде создания сравнительной анатомии человеческой психики (psyche); все, что носит индивидуальный или местный характер, в основном отбрасывается, поскольку не представляет интереса для такого исследования. Несмотря на это, я все же буду вынуждена в дальнейшем не согласиться с подобной теорией и видоизменить се, либо волшебные сказки не вполне застрахованы от воздействия на них специфических факторов. Если вы начнете сравнивать сказки, то увидите, что, несмотря на определенные черты сходства (например, присутствие в них таких персонажей, как ведьмы, оказывающие помощь животные и т. д.), структура волшебной сказки североамериканских индейцев заметно отличается от структуры европейской волшебной сказки, даже если абстрагироваться от имен и прочего местного колорита. Изучать миф – это все равно что изучать «тело» народа в целом. Тогда изучение волшебной сказки, если продолжить эту аналогию, можно уподобить изучению скелета, но я думаю, что такое изучение демонстрирует фундаментальные свойства в их наиболее чистом виде, и если вы хотите исследовать базисные структуры человеческой психики, то для этой цели гораздо лучше изучать волшебную сказку, чем миф. Если мы применяем эту гипотезу на практике, то снова приходим к тому, о чем я уже говорила, а именно: и герой и героиня в волшебной сказке – это не отдельные человеческие существа, но архетипические фигуры.

Когда я впервые стала развивать эту теорию перед своими слушателями, стараясь убедить их в ее правильности, то натолкнулась на значительное эмоциональное сопротивление. В результате я поняла, что мне и самой не очень нравится эта теория. Еще раз напоминаю, что я была уверена в том, что герой волшебной сказки – это не субъект в обычном его понимании, но в то же время должна признать, что невозможно избавиться от соблазна рассматривать его в качестве человеческого существа. Такая раздвоенность долго мешала мне, пока я не пришла к выводу, что должна существовать общая инстинктивная основа для эго и что следует допустить наличие в человеческой психике некой врожденной тенденции, которую мы обычно называем эго-формирующим фактором (the ego building factor) и которая, по-видимому, является одним из характерных свойств человеческого существа.

Так вот, если вы занимаетесь психологией ребенка, то я бы хотела отослать вас к статьям Майкла Фордхэма (Michael Fordham) на эту тему, где вы увидите, что эго способно проявляться спроецированным, как если бы это было «не мое эго». Многие дети рассказывают о себе в третьем лице, называя себя по имени, и не произносят слова «я», поскольку их «я» проецируется на их имя. Назвать точное имя виновника порой немаловажно для малыша: «Джонни пролил молоко». Ощущение идентичности с эго в данном случае отсутствует. Если вы продолжите наблюдение, то довольно часто будете обнаруживать, что на следующей стадии своего развития личностное эго проецируется на одно какое-нибудь существо, которое приводит в восхищение. Это может быть, например, школьный товарищ, которому ребенок рабски во всем подражает. Вы вправе говорить, что та форма, которую примет в будущем эго у этого ребенка, проецируется на его товарища. В данном случае вообще можно сказать, что качества, которые в дальнейшем будут характеризовать эго такого мальчика, еще не отождествились с ним, но пребывают в состоянии проекции на другое существо.

На этом примере видно, как эго-формирующий фактор опирается на восхищение, побуждающее человека подражать тому, кем он восхищается. С другой стороны, если вы занимаетесь изучением первобытных обществ, то сталкиваетесь с тем же самым явлением, хотя и в несколько иной форме, ибо в этих обществах только король, вождь или знахарь обладают достоинством индивидуального лица. Если, например, в таком обществе совершается преступление, в котором, как выясняется, виновен вполне определенный человек, то вина тем не менее может быть приписана другому, который и примет наказание безропотно. Разумеется, это не может не огорчать миссионеров! Психологическое объяснение этой странности заключается в том, что преступление, совершенное в племени, должно повлечь за собой наказание, при этом, однако, понести наказание может любой член племени, на которого упадет выбор, а вовсе не обязательно действительный виновник, что считается вполне в порядке вещей. С другой стороны, оскорби, допустим, белый человек чувства одно из своих черных слуг, и последний способен повеситься, будучи убежденным, что этим нанесет ответный удар своему хозяину! То, что, нанося подобный удар, сам мстящий умирает, не имеет значения, главное – ответный удар обидчику нанесен. Эго в данном случае настолько слабо развито, что индивид как таковой, собственно, и не представляет ценности, главное – это месть. Что касается лечебной практики, то нетрудно заметить, что пациент со слабым эго находится в аналогичном положении.

Когда мы начинаем размышлять об эго-комплексе, то обнаруживаем, что это очень сложный феномен, и должны уяснить себе, что мы очень мало знаем о нем, хотя ему, казалось бы, присущи некоторые весьма распространенные свойства. Почему бы не допустить в качестве рабочей гипотезы, что герою волшебной сказки соответствует психологический образ, который является наглядным выражением эго-формирующей тенденции и служит для нее своего рода моделью. Само слово «герой» наводит на мысль об этом, ибо герой – личность образцовая. Желание подражать ему является непроизвольным для большинства людей. Чуть позже я подробнее остановлюсь на этом.

Исследование мифологического материала посредством сравнительного анализа образов героев и героинь показывает, что им свойственны некоторые характерные общие черты, которые в значительной степени сближают образ героя с тем, что Юнг называет архетипом Самости. Напомню, что под Самостью Юнг подразумевает нечто принципиально отличное от эго. В человеческой личности как целом эго – это только одна ее часть. Большая часть психического (psyche) не отождествляется с данной конкретной личностью. Саморегулирующую деятельность психического как целого Юнг определяет как архетипическую Самость. Он подчеркивает, что идентификация с Самостью может иметь катастрофические последствия для личности и поэтому крайне важно разграничивать понятия Самости и эго.

В своей работе «Mysterium Conjunctionis» Юнг указывает, что скрытая от нас сила, формирующая эго-комплекс и заставляющая его функционировать, – это не что иное, как архетип Самости. Для эго-комплскса в высшей степени характерна непрерывность. Например, если я наткнулся на какую-то вещь сегодня, то буду помнить о ней и на следующий день. С помощью силы воли человек способен сохранять воспоминания о чем-либо или отношение к чему-либо в течение очень больших промежутков времени, и это является единственным способом измерения силы эго-комплекса. Непрерывность мышления характерна для хорошо развитого эго-комплекса, и в этом можно убедиться на практике. Вообще говоря, непрерывность эго в психологическом отношении – вещь довольно загадочная. Наверное, можно утверждать, что это свойство непрерывности, обладающее значительной силой (я имею в виду целостность, непрерывность личности во времени), обязанное, по всей видимости, своим развитием эго-комплексу, на самом деле имеет опору в архетипе Самости.

Вот почему при интерпретации волшебных сказок постоянно возникают затруднения, как только дело доходит до главных фигур. И если персонаж ведет себя подобно эго или Самости, вы легко можете стать на ложный путь. Поэтому я буду иметь в виду только ту часть архетипа Самости, которая служит моделью для эго-комплекса и его общей структуры. Одна из главных функций архетипической Самости состоит в том, чтобы поддерживать самосознание эго и столь существенную для него непрерывность во времени. Если представить человеческую личность в виде сферы (где Самость охватывает собой всю сферу, а также выполняет роль саморегулирующей силы в центре), то любое отклонение при таком порядке вещей будет получать ту или иную компенсацию. Мы можем наблюдать действие этого принципа на материале сновидений. Если вы находитесь во власти разрушительного аффекта, направленного против другого лица, то вам может присниться сон, в котором вы что-нибудь бросаете в этого человека, и это становится для вас предостережением, потому что сны как бы комментируют наши действия и намерения. Вы можете длительное время не видеть никаких снов, но если вам угрожает опасность отклонения от собственной целостности (totality), они снова начнут вам сниться. Здоровье индивида в полном порядке, когда эго-комплекс функционирует в гармонии с Самостью, поскольку тогда возможность появления невротических расстройств минимальна.

В волшебных сказках тот или иной персонаж иногда проклинается, вследствие чего его поведение вынужденно приобретает разрушительный, негативный характер, и задача героя в том и состоит, чтобы освободить заколдованного человека от лежащего на нем проклятия. Можно утверждать, что всякий архетипический комплекс, всякое структурное единство коллективного бессознательного может подвергнуться проклятию или оказаться заколдованным; то есть для этого не обязательно быть героем и воплощать собой архетип героя, поскольку это может произойти и с любым другим комплексом. Мы всегда должны быть предельно внимательно, чтобы понять, какой фактор, ответственный за состояние психики у данного лица, оказался заколдован или стал объектом проклятия. Вообще, есть основание для сравнения подобного состояния с состоянием невротика. Если верить сказкам, то проклятие зачастую навлекают на себя без какой-либо особой причины. Это то состояние, в которое мы погружаемся вопреки своей воле, обыкновенно при отсутствии какой-либо нашей вины или же тогда, когда вина, если и есть, то незначительная, сак в истории с вкушением плода с яблони в райском саду.

Когда вина в волшебной сказке действительно имеет место, то она оказывается незначительной, если принять во внимание то, какого рода проклятие обрушивается на данного персонажа. Вот, например, сказка братьев Гримм «Семь воронов». В ней рассказывается, как отец посылает семерых сыновей за водой, срочно понадобившейся для Крещения их сестры, а те в спешке разбивают у колодца кувшин, в котором должны были принести воду. Раздосадованный этим отец в сердцах восклицает: «А чтоб вас всех в воронов обратило!», – и сыновья действительно превращаются в воронов, а их сестра в дальнейшем должна спасти своих братьев. Вина, вроде той, за которую были наказаны мальчики, иногда упоминается в сказках, но в большинстве случаев никакого объяснения проклятию, тяготеющему над героем или героиней, не дается. Рассказ обычно начинается просто с сообщения о существовании заколдованной принцессы, без какого-либо объяснения причины, за что же она была проклята. Другой мотив состоит в том, что безобразная колдунья домогается любви прекрасного принца, но тот не отвечает ей взаимностью. Раздраженная колдунья обрушивает на героя проклятие, последствия которого различны, вплоть до того, что тот может превратиться в животное.

Люди в примитивных обществах живут в постоянном страхе оказаться жертвой колдовства. Произойти это может с любым человеком и в любой момент, причем без какой-либо провинности с его стороны. У коров, например, может исчезнуть молоко, и от этого не застрахован ни один хозяин коровы. Если перевести состояние заколдованности на язык психологии, то можно было бы сказать, что некое непреодолимое побуждение заставляет нас принять неверную установку, вследствие чего мы отчуждаемся от своих инстинктов и теряем душевное равновесие. Мы можем оказаться ввергнутыми в такие ситуации вследствие унаследованного нами характера. Вы можете любить приключения, но будете не способны жить жизнью, наполненной приключениями, если у вас слишком чувствительные нервы. Приходится констатировать, что человек рождается в мир наделенным побуждениями, которые противоречат друг другу.

С психологической точки зрения заколдованного героя волшебной сказки можно было бы сравнить с человеком, единой структурной организации психики которого нанесено повреждение и поэтому она не в состоянии функционировать нормально. Все комплексы воздействуют друг на друга. Если, например, анима какого-нибудь мужчины характеризуется невротическими свойствами, то, даже если сам этот мужчина и не является невротиком, он все равно будет ощущать себя в какой-то степени заколдованным. Вы сможете это лучше понять, обратившись к материалам сновидений. Однажды утром я проснулась и мысленно сказала нашему миру: «Прощай!», потому что меня пронзила мысль, что я скоро умру. Вместе с тем я не почувствовала себя подавленной. Это странное настроение не оставляло меня в течение всего дня. С нежностью я смотрела на цветы, была добра со всеми, и все вокруг казалось мне гораздо более волнующим и романтичным, чем прежде. На следующую ночь мне приснился сон, в котором некий, в высшей степени романтичный, юноша действительно умер. Следовательно, то, что умерло во мне, было своего рода инфантильной частью анимуса, и юноша, воплощавший ее, скончался как бы вовремя, но его предсмертное томление, вылившееся в этом «Прощай!», подчинило себе на какое-то время всю мою душу. Этот случай я считаю типичным.

Вы можете говорить людям, что они не являются полностью подверженными неврозу, но что у них болен какой-нибудь один комплекс, и поэтому, в известной мере, болезнью затронута вся личность. Невротический комплекс иногда наблюдается у вполне нормальной в других отношениях личности. Какой-нибудь один комплекс поражен болезнью, а оказывает невротическое воздействие на всю остальную личность. Именно этим объясняются различные степени выраженности невроза у людей. С другой стороны, там, где болезнью затронуто сразу несколько комплексов, нормальный в других отношениях индивид может быть совершенно сумасшедшим. В общем, быть заколдованным означает, что какая-то отдельная структура психического комплекса повреждена или стала непригодной для функционирования, а от этого страдает вся психика, поскольку комплексы живут, если так можно выразиться, внутри определенного социального порядка, заданного целостностью психического, и это – причина того, почему нас интересует мотив заколдованности и средства для излечения от нее.

 

Лекция 2

В прошлый раз мы с вами обсуждали специфику характера героя в волшебной сказке и пришли к выводу, что нет основания для аналогий между героем сказки и человеческим эго. Скорее, можно говорить о том, что герой сказки репрезентирует аспект Самости, связанный с формированием эго, поддерживая последнее в его развитии и расширении. Помимо этого, герой служит архетипической моделью и образцом (паттерном) правильного типа поведения.

Тем не менее, сравнение сказок между собой демонстрирует в этом плане большое разнообразие. Некоторые герои могут просто сидеть на печи и зевать, явно ни на что не претендуя, однако все заканчивается тем, что они женятся на принцессе, в то время как другим героям для этого, возможно, придется побеждать разбойников и колдуний и т. п. Как бы то ни было, когда вы читаете волшебную сказку, вас не оставляет ощущение, что все идет правильно, что только благодаря тому, что герой ведет себя именно так, а не иначе, он и достигается своей цели, тогда как его соперники попадают впросак. Таким образом, в каких-то случаях быть глупым – это правильная линия поведения, в то время как в других – следует быть очень умным или мужественным. Иногда требуется волшебное средство или помощь со стороны животного, а иногда герой сам справляется с задачей. Тем не менее похоже, что перед нами всегда правильный тип поведения. Если вы доверяете своему чувству, то у вас не может не сложиться впечатления, что это именно тот способ, каким следует действовать, и благодаря такой идентификации с героем вы почувствуете, что перед вами открывается сокровенный путь, необходимый для встречи с жизнью. Следовательно, мы имеем право сказать, что поведение героя может быть понято только внутри целостной структуры сказки и что герой символизирует собой личность, которая, поступая инстинктивно, всегда поступает правильно в данной конкретной ситуации.

Но что значит в таком случае «правильный» тип поведения? Это – одно из тех затруднений, с которыми сталкиваешься при анализе волшебных сказок, потому что сказке присуща такая наивная убедительность, что ни у кого обычно не возникает никаких вопросов. Нет необходимости доказывать, что поведение героя сказок не согласуется с общепринятыми стандартами цивилизованного общества: герой может быть глупым, наивным или жестоким, а также мастером на всякого рода проделки, которые мы бы осудили, однако как бы он ни вел себя, вас все равно не оставляет ощущение, что он прав. Следовательно, эту «правильность», наверно, лучше всего было бы определить как существование в полном согласии с целостностью данной ситуации. И не надо отмахиваться, говоря: «Что же тут удивительного? Разумеется, разбойники должны быть убиты, а ведьмы, как водится, одурачены», – потому что всегда найдутся такие сказки, в которых все обстоит иначе. Таким образом, ни о каком готовом рецепте на все случаи не может быть и речи. Вы можете лишь сказать, что в этой сказке, судя по ее конечному результату, герой делал именно то, что нужно, хотя никто не смог бы догадаться, как он будет поступать в каждом последующем случае, поскольку его поступки – всегда сюрприз. Следовательно, такой способ постижения правильной перспективы в развитии событий есть нечто гораздо более изначальное, нежели правильная в интеллектуальном отношении, разумная установка, ибо он поднимается из сокровенных глубин личности и находится в согласии с Самостью. Этот способ дает неплохую иллюстрацию того, что приходится наблюдать и в психологически затруднительных для индивида ситуациях, а именно: не существует универсального ответа для решения проблем, создаваемых индивидуальным комплексом.

Обычно пациент, пришедший к вам для анализа, проигрывает перед вами в процессе работы с ним то, что он в принципе мог бы сделать в обсуждаемой ситуации, и вы, таким образом, поставлены перед щекотливым вопросом, который общество предоставило вам решать перед необходимостью выяснить, как следует поступать данному, конкретному лицу в его индивидуально неповторимых обстоятельствах. И вот здесь мы имеем право сказать, что «правильное» поведение можно определить как поведение, которое согласуется с психической целокупностью (тотальностью) данной личности.

Ситуация в волшебных сказках имеет сходный характер, поскольку можно говорить о том, что герой и героиня представляют co6oi модели для функционирования эго в гармонии с целокупностью психического (psyche). Они служат моделями для здорового эго, иными словами, такого эго-комплекса, который не вносит разлада в общую структуру личности, но вполне нормально функционирует в качестве се средства выражения.

В сравнении с другими теплокровными животными человечески] вид уникален в том плане, что у него развилась особым образом сфокусированная форма сознания, которую нельзя найти у других живых существ, по крайней мере на нашей планете. Похоже, что животные до крайности привержены своим моделям (паттернам) поведение зачастую до такой степени, что это приводит к их гибели. Например пеструшки (небольшого размера полярные грызуны, чем-то похожие на полевую мышь, а в чем-то родственные белкам), подобно многим другим животным, имеют склонность время от времени собираться в стаи и переселяться на другие места. Очевидно, природ наделила животных этой инстинктивной потребностью для того, чтобы заставить их менять места, обеспечивающие их кормом, а не съедать все подчистую на одном месте. Этот инстинкт, требующий миграции, настолько силен в них, что они движутся напролом, не перед чем не останавливаясь, даже перед большими водными преградами, в которых и погибают. Они не в состоянии остановиться и пойти другим путем. Отсюда видно, что животные не способны отключиться от своего поведенческого паттерна, даже если следование ему оборачивается их гибелью.

Человек обладает, однако, гораздо большей способностью к адаптации, чем животное, он может жить в любом климатическом пояс земли, порой в условиях, совсем не похожих на те, в которых родился. Но за все это он заплатил очень дорогой ценой, поскольку, благодаря гораздо большей адаптируемости и способности постулат наперекор своими животным инстинктом, он может подавлять эти инстинкты до такой степени, что становится невротиком, вследствие чего его личность как целое не способна более нормально функционировать. Такую высокую цену человек платит за свою большую по сравнению с животными, свободу. По этой причине и человеческое эго тоже постоянно оказывается перед с искушением уклониться от следования инстинктам, что в итоге может привести к серьезны затруднениям в психической деятельности. Именно поэтому для человеческого сознания крайне важно иметь в памяти определенную модель (паттерн), обеспечивающую функционирование эго в согласии с остальными, задаваемыми сферой инстинктов, условиями жизнедеятельности. Одна из функций героя в мифах и волшебных сказках состоит в том, чтобы напоминать нам о том, как следует себя вести правильно, т. е. согласуя свои поступки целокупностью конкретного человеческого существа. То, что возможностей правильного поведения много, лишь свидетельствует о трудности этой задачи.

Первая разновидность мотива искупления, или спасения, которую я бы хотела рассмотреть, – купание (в каком-либо резервуаре, ванне и т. п.), представляющее собой наиболее распространенный способ спасения. Во многих волшебных сказках присутствует мотив проклятого или заколдованного существа, мужского или женского пола, которое осуждено творить зло и которое может избавиться от лежащего на нем проклятия, искупавшись каким-либо образом. Это может быть просто чан с водой, в который герой или героиня должны трижды окунуть своего партнера, чтобы тем самым способствовать его освобождению, причем жидкость, в которую необходимо окунуться, может быть коровьим молоком или лошадиной мочой. О температуре жидкости порой вообще ничего не говорится, в других же случаях, это может быть горячая ванна с очень высокой температурой; возможен и такой вариант, при котором человек, оказавшийся жертвой заклятия, должен быть сварен в воде. Иногда функцию ванны в этом мотиве выполняет печь, но об этом мы поговорим отдельно. Образец процедуры купания можно найти в норвежской волшебной сказке под названием «Товарищ», в которой принцесса оказывается во власти горного демона, древнего старика с белой как снег бородой. Этот демон является тайным любовником принцессы, и у них сообща возникает замысел, сводящийся к тому, что принцесса будет завлекать в свои сети мужчин и загадывать им загадки. Если человек не может дать ответы на загадки, его обезглавливают, и таким образом принцесса убивает всех своих поклонников, независимо от того, нравится ей это или нет. В другом варианте этой сказки принцесса выступает в облике тролля. (Согласно Оксфордскому словарю, тролль в скандинавской мифологии – это «сверхъестественное существо, великан или, в более позднее время, дружелюбный, но проказливый гном.) В обоих вариантах появляется герой, у которого имеется невидимый помощник, подсказывающий ему, как вести себя. Это существо имеет крылья и может прилетать в то место, где строятся козни, и подслушивать, как принцесса и старый дьявол придумывают загадки, после чего герой без труда может справиться с любой из них. Благодаря этому ему удается ослабить действие злого начала в принцессе, и та соглашается разделить с ним свое ложе, принимая его как своего мужа. Но здесь невидимый помощник советует герою не обольщаться и не думать, что победа над принцессой уже одержана. Он предупреждает, что принцесса обязательно умертвит героя во время их брачной ночи, если герой не приготовит заранее чан с водой и трижды не окунет в него принцессу.

В немецком версии принцессу окунают иным образом: рядом с брачным ложем ставится чан с водой, и когда ночью принцесса спрыгивает с постели с намерением убежать, то попадает в воду. Тут принцессу должны схватить, но она оборачивается вороном и пытается улететь, а вслед за тем то же повторяется уже с голубем, которого также необходимо окунуть в воду, после чего принцесса предстает в своем настоящем облике, и брак с ней уже не таит в себе опасности для героя. В скандинавской версии ситуация принимает более угрожающий характер. Герой ложится в постель и притворяется спящим. Принцесса, удостоверившись, что герой заснул, берет нож, чтобы убить его, но тот неожиданно хватает ее за руку и, не отпуская, начинает сечь заранее приготовленными прутьями орешника до тех пор, пока они все не будут сломаны. Потом он мост принцессу сначала в кислом, а затем в сладком молоке, вследствие чего кожа тролля спадает с нее, а вместе с этим исчезают и ее злые намерения. Как видите, в этом варианте сказки принцессе недостаточно просто убежать от героя, она хотела бы убить его во время брачной ночи. С аналогичным мотивом мы встречаемся в апокрифической «Книге Товита».

В другом варианте той же самой сказки рассказывается, что в теле принцессы есть лезвия, поэтому во время брачной ночи с ней муж будет убит. Мотив тайного оружия, имеющегося в теле невесты, присутствует также в алхимических текстах в случае, когда необходимо изгнание нечистой силы посредством купания в ванне.

В рамках нашей темы уместно сопоставить символику купания в сказках с различными обрядами, относящимися к крещению, которые имеют место как в христианской религии, так и в дохристианских ритуалах. Например, участники Элевсинских мистерий вначале направлялись к морю, чтобы совершить предусмотренное ритуалом омовение. Подобные очистительные ванны, принимаемые перед посвящением в более сокровенные таинства, имеют ярко выраженную символическую функцию и широко распространены по всему миру. Североамериканские индейцы с этой целью отправляются обыкновенно в парильню, где усаживаются в помещении, находящемся под землей: сверху на горячие камни льется вода, а участники ритуала сидят в облаках горячего пара и растирают свое тело травой шалфея, который считается надежным средством для очищения как от совершенных ими грехов, так и от злых духов.

Христианский обряд крещения в ранних толкованиях тоже первоначально понимался как очищение и освобождение от греха, а также как изгнание злых духов. Налицо здесь и связь с идеей возрождения, поскольку человек, которого окрестили, заново рождается во Христе, совлекая с себя прежние языческие грехи. В подтверждение этого надевали белую одежду, свидетельствующую, что перед вами очистившаяся, новая личность. Тот же смысл можно обнаружить и во множестве других ритуальных купаний, равно как и представление об обновлении, достигаемом с помощью воды.

Вообще говоря, вода соотносится с бессознательным, и погружение в воду с последующим возвращением на ее поверхность имеет, по-видимому, определенное сходство с погружением в бессознательное. Крестильную купель у христиан нередко сравнивают с лоном (утерусом) Матери Церкви, и она имеет, следовательно, материнский аспект; поскольку в ней заново рождаются в том вечном чреве, которым является вода. Это – материнское лоно, из которого мы пришли и в которое возвращаемся в новом виде. В первые века христианской эры обряд крещения совершали только над взрослыми, которых при этом погружали в воду с головой. Крещение в младенческом возрасте вошло в обычай благодаря убеждению, что только крещеные попадут на Небо и узрят Бога. Естественно, родители-христиане не хотели, чтобы их дети умерли язычниками. Упоминание о возрождении через крещение содержится, в частности, в рукописях Мертвого моря.

Нередко в сновидениях аналитический процесс уподобляется принятию ванны, а анализ как таковой столь же часто приравнивается к мытью или купанию. По-немецки мы говорим «задать кому-либо головомойку», что означает бранить кого-либо или же распекать, объясняя, в чем тот был неправ. Большая часть тех людей, которые приходят к психоаналитику для лечения, испытывает неловкое чувство, что и для них необходимо нечто подобное и это помогло бы им освободиться от своих грехов. Так что представление о купании, о ванне само собой напрашивается на сравнение. Грязь, покрывающая тело, могла бы в таком случае означать психологические воздействия среды, окружающей человека, то есть воздействия, которые искажают подлинную природу его личности.

Гораздо легче быть искренним и естественным, если живешь один. Интроверты, как правило, очень легко раздражаются и часто говорят, что, пока они одни, у них все идет хорошо, но стоит им пообщаться с другими людьми, как они начинают волноваться и теряют душевное равновесие. Пациенты, как правило, не отличаются чрезмерным честолюбием, но если какой-нибудь один пациент пытается начать что-нибудь делать, то все остальные хотят делать то же самое. В данном случае мы имеем дело с феноменом психологии толпы и уж здесь примитивные эмоции по обыкновению берут верх. Зуд подражания заставляет умолкнуть рассудок, и тогда менее образованные среди пациентов начинают оказывать пагубное влияние на остальных, так что все в целом становятся в такой ситуации на порядок хуже, чем они есть. Если потенциально вы обладаете той же самой возможностью, что и окружающие, она будет немедленно активирована. Стоит вам попасть в человеческое «стадо» – и вы деградируете, а ваша собственная тень констеллируется. Можно и нужно говорить о том, что темные стороны нашей собственной личности активируются извне, но на самом деле мы не в меньшей степени подхватываем у других те темные стороны, которые нам не принадлежат. Люди соблазняются вполне чуждыми им установками, а когда у них появляется возможность трезво поразмыслить над собой, удивляются, как это могло с ними произойти. Это и есть то, от чего нам необходимо снова и снова очищаться, и поэтому мы, аналитики, обычно интерпретируем купание как потребность разобраться с проблемами, связанными с тенью.

Весьма соблазнительно истолковывать в подобном духе и волшебные сказки: например, говорить, что данному персонажу, олицетворяющему собой аниму, необходимо пройти через процесс обновления. Но поступая подобным образом, мы забываем о принятой нами чуть ранее гипотезе, сводящейся к тому, что образы волшебных сказок имеют архетипическую природу, а не человеческую. Поэтому мы можем говорить, что купание, вообще вода, означает возврат к бессознательному, с тем чтобы очиститься от определенных теневых сторон, которые, действительно, чужеродны нам. Если анима должна пройти через данный процесс, то это далеко не то же самое, как если бы пройти через него предстояло реальному человеку. Рассмотрению подлежит здесь невротический комплекс, а не человек как таковой; это невротический комплекс сталкивают в воду, то есть в сферу бессознательного, где с невротическими разрушительными побуждениями начинают бороться методом амплификации. Необходимо познакомиться со сновидениями данного лица и попытаться понять, что стоит за ними. Амшшфицируя, то есть расширяя с помощью ассоциаций содержание сновидения, вы возвращаете его в первоначальный контекст, к обстоятельствам, с которыми оно было первоначально связано. Определенный фрагмент сновидения необходимо погрузить в амниотическую жидкость (околоплодные воды), для того, чтобы он «подпитался» и расширился, а затем в результате этого процесса расширения мог снова появиться на свет уже в ином виде. Купание имеет нечто общее с амплификацией или, иначе говоря, с психологической установкой, направленной на восстановление данного комплекса в его первоначальной полноте и на осознание того что за силы действуют внутри него. Невротические симптомы часто являются результатом того, что, так сказать, застряло между бессознательным и сознанием. Приведу один пример. Девушка страдала от комплекса, который буквально превратил ее в узницу собственной квартиры. Стоило ей выйти на улицу или сесть в трамвай, как ее комплекс говорил ей, что любой с ней рядом оказавшийся работяга заразит ее сифилисом; и хотя она прекрасно понимала, что это невозможно, доводы ее рассудка были бессильны перед овладевшей ею идеей.

Очевидно, эта девушка уклонялась от работы, поскольку работяга олицетворяет трудовую энергию. Вследствие уклонения от работы ее трудовая энергия приобрела негативный характер и вызвала расстройство ее эротических функций. Отцовский комплекс в этой истории способствовал возникновению заболевания. Девушка неоднократно устраивалась на работу, однако немного погодя бросала ее, а ее отец, который был человеком состоятельным, всегда уступал в этом дочери. Следовательно, навязчивая идея, будто работяга в рабочей одежде заразит ее, означает лишь то, что ее трудовая энергия, оставшаяся невостребованной, болезненно повлияла на ее личность, причем в разрушительной форме, атаковав бедную девушку с наиболее уязвимой стороны – со стороны ее женственности эрос и любовь подвергаются пагубному воздействию и разрушаются посредством неиспользованной энергии либидо. Бессознательное явно решило прийти ей на помощь и послало целительный намек, но девушка не поняла его. Доктору Юнгу понадобилось лишь полчаса для того, чтобы поставить диагноз, и за эти полчаса пациентка была вылечена. Будучи натурой нравственно цельной, она, несмотря на случившееся с ней, мужественно признала неприятную для себя истину – и начала работать. Юнг предупредил ее, что если она и дальше будет уклоняться от работы, то рано или поздно окажется в психиатрической больнице.

На этом примере вы убеждаетесь, что, в то время как девушка была вынуждена подвергать себя крайне губительному для ее здоровья самозаточению, бессознательное, самой символикой ее симптома, подсказывало ей лекарство. Целительные для нас вести, которые мы не поняли или неправильно ими воспользовались, могут действовать порой самым разрушительным образом. Они не достигают порога сознания. Символическое послание из бессознательного в чем-то подобно существу, подвергшемуся проклятию, это – содержание, застрявшее в промежуточной между бессознательным и сознанием сфере вследствие того, что в бессознательном имеется нечто, что не позволяет этому содержанию появиться на поверхности; если вы оттесните его туда, откуда оно поднялось, а затем дадите ему выход в его подлинном, а именно первоначальном значении, то это будет иметь разрушительное для психики последствие.

Давайте рассмотрим в этой связи уже упоминавшийся мною мотив принцессы, которую герою необходимо отстегать ореховыми прутьями. Ореховое дерево и его ветки соотносятся – особенно в кельтской и германской мифологии – со способностью к правдивому и мудрому суждению: например, лосось, который стал мудрым, отведав плодов орешника, росшего вдоль реки, способен давать советы героям. Таким образом, ореховый прут имеет отношение к обладающей беспристрастностью правдивости и верности суждений. На древнегсрманском тинге (собрании свободных мужчин данного племени), когда должны были судить одного из его членов, собравшиеся перед началом судебного разбирательства обычно брали в руку голый ореховый прут, служивший символом того, что они, оставаясь субъективно искренними, тем не менее публично заявляют о своем намерении быть, насколько это возможно, объективными и честными в своем приговоре. Такая символика орехового прута невольно заставляет вспомнить о королевском скипетре, который тоже символизирует принцип беспристрастности верховной власти, а не личных властных притязаний. Следовательно, если герой сечет принцессу ореховым прутом, то он преподносит ей неприятную правду в объективной форме, подобным образом и толкование сновидения предлагает сновидцу объективную истину. И в том, и в другом случае душа должна освободиться от терзающих ее демонов.

Смысл сновидения может быть крайне неприятным, обжигающим наше самолюбие подобно удару кнута, он может говорить о том, например, что ненавидимый вами человек очень похож на вас самих. Тем не менее беспристрастная, объективная критика не включает в себя разрушительных аспектов и весьма существенно то, что ореховый прут является чем-то естественно растущим. Некоторым людям Бог позволяет быть ленивыми, и не стоит быть настолько самонадеянным, чтобы думать, будто вам точно известно, как людям следует себя вести; некоторые люди могут совершать самые поразительные вещи – и им все сходит с рук. Лень в некоторых цивилизациях воспринимается как совершенно нормальное явление, и ленивые люди здесь вовсе не невротики. Совсем другое дело, если мы имеем дело с симптомом, ибо симптом способен пускать корни в душе пациента.

Напрашивается сравнение полностью вытесняемого комплекса с заколачиванием всего этого неприятного дела в свинцовый гроб, тогда как лучшей иллюстрацией естественной смерти комплекса, вероятно, мог бы служить перенос либидо (психической энергии), как это, например, имело место в следующем случае.

Девушка из крестьянской среды занималась черной магией, и ей часто являлся во сне ее дедушка, который при жизни любил устраивать спиритические сеансы, но которого она никогда в жизни не видела. В одном из снов он предстал перед ней в виде гермафродита – наполовину мужчины, наполовину женщины. В бессознательном гермафродит символизирует собой «это, а также то», наглядно проявляя промежуточную, или застрявшую – «ни туда ни сюда», сущность этого комплекса. Таким образом, в данном случае подразумевались две вещи: с одной стороны, неудовлетворенный, неразвитый ум этой девушки, а с другой – крайне страстная женская натура, которую она в себе подавила. Соединившись в бессознательном, это приняло форму гермафродитоподобного монстра. Перед девушкой в процессе анализа встала задача – разобраться в этой химере и расставить все по своим местам. Ей приснился сон, в котором она должна была спуститься в спальню своей матери, находящуюся почему-то в глубокой пещере. Там она присутствовала при рождении ребенка некой удивительной женщиной. Рождения чудодейственного, совершившегося с помощью ангела. В тот же самый момент она услышала стон и увидела своего дедушку, умирающего в постели. Таким образом, как только женская личность родилась в ее душе, монстр утратил свою энергию и черная магия отпала, подобно пустой скорлупе, а вместе с этим пропал и ее интерес к этому сомнительному занятию. Она вдруг ясно поняла, что черная магия была лишь бессильной попыткой получить то, чего ей действительно недоставало. Либидо, уходившее до этого в черную магию, направило теперь свою энергию на процесс индивидуации.

Обычно ванны принимают не в море или озере, а в специальном резервуаре, попросту говоря, ванне, что придает этой процедуре совершенно определенный характер, поскольку ванна представляет собой рукотворный сосуд, имеющий определенный размер и сделанный специально таким образом, чтобы человеку было удобно в него погружаться. Этот сосуд, т. е. ванна, представляет бессознательное в достаточно специфической форме, поэтому нам необходимо подробнее поговорить о символике сосуда, которая, прямо скажем, потрясает. Сосуд – это лоно Матери Церкви, uterus, и поэтому ему присуще определенное женское материнское качество. При мифологическом способе мышления сам сосуд нередко не отделяют от его содержимого. Для алхимика сосуд и вода в нем – тождественные вещи. Вода – это сосуд, в котором создается философский камень, ибо содержащее и содержимое в алхимии полностью совпадают. Поскольку сосуд – это изготовленное руками человека приспособление для хранения жидкости, он соотносится также с функцией сознания, так как способность пользоваться орудиями является прерогативой человеческого сознания, а сами орудия становятся своеобразным символом его деятельности. Сосуд обычно обозначает понятие или способ понимания вещи.

Церковь, в частности, представляет собой такой сосуд, поскольку создает условия для сведения воедино – посредством системы догматов – христианских религиозных ценностей и идей. В психологическом плане сосуд соотносится с обетами, идеями, основными чувствами и понятиями, которые мы стараемся ранить вместе, не позволяя им растекаться в окружающей безбрежный мир, поскольку сосуд для того и сделан, чтобы хранить подобные вещи в целости и сохранности. Сосуд, следовательно, являет собой способ превращения бессознательно в осознаваемое.

Во многих языках в словах «понятие» и «понимание» находит отражение функция вместилища как средства схватывания и удержания в определенной форме, причем идея или вещь должны принять при этом удобную для обращения с ними форму. Техника алхимиков заключалась не в том, что, с одной стороны, имелась система, а с другой – феномен души, к которому эта система прилагалась, но в том, что имелось психологическое понятие души, которое извлекалось из нее же самой. Об этом часто забывают. Мы с вами усвоили юнговскую систему, включающую такие, например, понятия, как анимус и анима, но в этом как раз и заключается определенная опасность. Фактически д-р Юнг вывел свои понятия из собственного опыта переживания содержаний бессознательного, так что в данном случае содержащее (сосуд) и его содержимое – одно и то же. Мы стараемся понять душу (психическое) средствами самой души, и это называется «символическим мышлением». Мы не считаем, что невроз навязчивых состояний состоит из таких-то и таких-то феноменов, которые должны быть вылечены таким-то и таким-то способом.

Наша идея заключается в том, что необходимо видеть, каким образом душа разрешает проблему – то есть видеть скрытое тождество содержимого и содержащего. Алхимики считали, что сама материя сможет научить их, как обращаться с ней. Тем не менее у нас в распоряжении имеется определенная сумма приемов (например, техника толкования сновидений) и определенные взгляды на природу души, и их общее соотношение вполне можно сравнить с символом сосуда. В отличие от последователей Фрейда, мы не побуждаем пациента давать волю бесконечному потоку своих ассоциаций, но, напротив, советуем ему придерживаться данного символа и мотива, с тем чтобы они не затерялись в море бессознательных образов. Мы проводим достаточно гибкую границу между тем, что относится к делу, и тем, что к нему отношения не имеет.

Знание того, что относится к делу, а что нет, зависит от вашего практического умения. Если перед вами полуосознанный комплекс, как это было в случае с девушкой, боявшейся заразиться сифилисом, мы заталкиваем этот комплекс назад, в ванну с водой, но так, чтобы вода не переливалась через край (детские воспоминания в данном случае к делу не будут относиться.) Мы остаемся внутри определенного поля и стараемся нащупывать путь с помощью эмоционального состояния пациента. Неизвестности, таким образом, более чем достаточно, так что комплексу самое время проявить себя, ибо в противном случае мы обречены потерять нить в не знающей границ сфере бессознательного. Вслед за этим начинается распаривание, или же купание, в горячей воде, затем – холодная ванна, еще раз горячая ванна, и наконец – огненная ванна. Нетрудно догадаться, что употребленная в символическом смысле температура указывает на степень эмоциональной интенсивности; ибо то, что вызывает эмоциональное напряжение, представляется горячим. Прохлада ассоциируется с умиротворенностью; она служит знаком меньшей эмоциональной напряженности или может быть даже чем-то, что охлаждает энтузиазм. Вода тоже символизирует определенную разновидность эмоционального состояния, причем морские волны являются знаком движения воды. Обычно об этих вещах не упоминают, считая само собой разумеющимся. Не исключено, что прохлада, вообще холод, может иметь отношение к разуму, благоразумию.

Возможно, вам стоит убедить пациента, что в его специфической ситуации нельзя принимать каких-либо определенных решений, но вот понимать то, что с ним происходит, необходимо. Наиболее неприятные эмоциональные реакции начинаются, когда мы сталкиваемся с каким-либо неизвестным фактором. Паника действует на психику разрушительно. Это – не имеющее цели лихорадочное возбуждение, мало чем отличающееся от паники у животных. Вспышки паники у больных, страдающих психозом, зачастую находят выражение в том, что им начинает казаться, что мир рушится, охвачен огнем. С другой стороны, во власти панического состояния может оказаться и просто женатый человек, по уши влюбившийся в другую женщину и не знающий, что ему теперь следует делать. Неожиданное возбуждение, обусловленное тем, что мы не способны совладать с ситуацией, чревато психическим самосожжением личности. И здесь понимание выполняет роль успокаивающего средства. Мы пытаемся подвести человека к более широкому пониманию происходящего с ним и показать, что конфликт возникает не сам по себе, а коренится в нашей собственной душе. Если нам удается достичь поставленной цели, пусть даже пациент не вполне понимает ее и им принимается решение ничего не предпринимать на какое-то время, то опасность паники исчезает, сменяясь выжидательной установкой. Тогда есть основание надеяться на разумное, человеческое, чуждое губительной животной паники, решение проблемы. Наиболее опасное состояние для человека возникает тогда, когда он оказывается рабом вспыхнувшей слепой страсти. В этом плане водная ванна соотносится с проникновением в сущность при понимании.

О воде и ванне имеется несколько интересных замечаний в статье Юнга «Психология переноса», где на большом количестве примеров показана связь символа воды с пониманием и проведена, в частности, параллель с «водой мудрости» алхимиков. В этой же статье говорится о необходимости интеллектуального понимания и эмоциональной связи с содержаниями бессознательного.

В моей практике был случай, когда женщина оказалась в состоянии смертельной паники. Недолго думая, она собралась покончить с собой, и психиатр, с которым я тогда вместе работала, хотел ее изолировать. Я попросила ее рассказать о своих снах и узнала, что ей было видение, в котором ей явилось яйцо и она услышала голос, который произнес: «Мать и дочь». Я подвергла этот материал амплификации, сказав, в частности, что увиденное ею яйцо является зародышем новых возможностей в ее жизни, и т. д. Она была настолько подавлена, что не понимала того, что ей объясняли (впоследствии она признавалась, что была не способна в тот момент что-либо слушать). Однако после того как я все-таки поговорила с ней в течение некоторого времени, она успокоилась и сказала, что хотела бы пойти домой. В результате, подумав, я посоветовала своему коллеге не подвергать ее изоляции. Чуть позже она объяснила, что, хотя и не поняла ничего из того, что я ей говорила, ей показалось, что фройляйн фон Франц считает ее сон хорошим.

Уже того факта, что кто-то нас понимает, вполне достаточно, даже если мы сами еще не способные себя понять. Тогда накал спадает и к пациенту приходит определенная успокоенность, а немного погодя он и сам, возможно, обретет способность понимать. Архетипические содержания иногда очень удалены от пациента, и, если его не подтянуть к ним с помощью соответствующего языка, вы не сможете убедительно донести до него смысл волнующей его проблемы, но даже и в этом случае ощущение, что кто-то другой вас понимает, оказывает успокаивающее действие.

 

Лекция 3

В прошлый раз мы с вами обсуждали мотив охлаждающего действия водной ванны. Католическая церковь говорит об aqua doctrinae (воде церковного учения) – воде, которая символизирует собой умиротворяющее действие на человеческую душу догматов Церкви. Когда имеется возможность понимания, эмоциональное возбуждение остывает и успокаивается. Спасительная ванна в волшебных сказках нередко очень горяча, и только герой способен вынести температуру, которая для других была бы смертельной. В одном из вариантой такой сказки старый король пытается погубить героя, принуждая его искупаться в подобной ванне, однако последний выходит из нее невредимым, поскольку его конь обладает волшебными свойствами и может, в частности, остужать воду своим дыханием. После этого герой предлагает королю погрузиться в ту же ванну, и тот испускает дух, сварившись в ней. В данном случае речь идет не об очищающем действии воды, а о тайной волшебной силе, имеющейся в распоряжении героя, которая не позволяет ему свариться в ванне или быть поджаренным в печи.

Горячая вода обычно символизирует эмоциональное возбуждение: когда мы, работая с комплексом, заталкиваем его назад, в бессознательное, мы увеличиваем объем либидо, поскольку проявляем эмоциональное участие ко всему, что бы ни появлялось. Зачастую сам комплекс обладает определенными свойствами аффекта, и в таком случае нам предоставляется возможность «сварить» комплекс в собственно аффекте. Не исключено, что горячая вода, или что то же – эмоциональное возбуждение, выйдет вместе с проекцией, и в таком случае эмоция полностью перемещается на внешний объект. У пациента, вполне возможно, имеется тень, от которой он старается избавиться при помощи абреакции, приходя, например, в бешенство от какого-нибудь другого лица, однако мы должны показать ему проективный характер этой эмоции, с тем чтобы пациент (или его комплекс) сам находил выход из положения. Дело в том что когда нормальный выход для проекции закрыт, то начинается агония, и поскольку превращать внешний мир в козла отпущения более нет возможности, то нам самим приходится страдать от давления комплекса, не имеющего другого выхода.

Анализируемый может быть отрицательно настроен по отношению к аналитику, и если последний реагирует на это эмоционально, то выход чувствам анализируемого обеспечен, тогда как если аналитик игнорирует неприязнь к себе, то эмоция оказывается я запертой в пациенте, заставляя его страдать. Этот метод не всегда подходит, поскольку есть случаи, когда необходимо вступить в эмоциональную игру с пациентом и делать вид, что мы не замечаем его неприязни, но в конечном счете решение вопроса, какой метод избрать в данной ситуации, зависит от правильной интерпретации сновидений анализируемого, выбора отвечающей данному случаю установки и знания того, в каких случаях эмоция должна удерживаться внутри анализируемого, который, разумеется, попадает тогда в горячую ванну со своим комплексом, что всегда влечет за собой ужасные страдания.

Фактически это – ад в миниатюре, когда вы варитесь в горящей смоле, и конца этой пытке не предвидится. Такие вещи происходят вокруг нас ежедневно, когда люди сидят и «варятся» в своих собственных эмоциональных комплексах. Неудивительно, что даже на людей, не верящих в ад, обычно производит сильное впечатление этот образ вечной муки, поскольку он отличается большой психологической достоверностью.

Подогревание воды в ванне осуществляемое снаружи, обычно означает искусственное усиление эмоции. Это можно наблюдать, главным образом, в случаях с пациентами шизоидного типа, когда, сталкиваясь с огромными проблемами, такой человек не испытывает затруднений или душевного волнения, естественных в подобной; итуации. Состояние аффекта не возникает там, где его можно было бы ожидать, зато вспыхивает в каком-нибудь другом, совершенно неожиданном месте. Д-р Юнг рассказывал о пациенте, который в ответ на вопрос, что он записал в записную книжку во время беседы с ним, сказал, что отметил, когда он в последний раз беседовал по телефону с Богоматерью. Если бы нормальный человек имел видение Богоматери или беседу с Ней, он рассказывал бы об этом с благоговейным страхом, шизофреник же способен сообщить об этом как бы между прочим и столь же спокойно, как если бы говорил, например, о своих сигаретах. В таких и пограничных с ним случаях ванну необходимо искусственно разогреть, иначе говоря, необходимо использовать психотерапевтические средства для усиления эмоционального возбуждения, которого явно недостает у пациентов в данной ситуации. Например, пациент, страдающий шизофренией, может угрожать аналитику застрелить его, совершенно не осознавая того, что он говорит, и тогда аналитику следует вызвать у больного аффект, который бы встряхнул его и заставил нормально реагировать на ситуацию. Если такому пациенту и можно помочь, то только заставив его осознать, что он говорит, а для этого нужно поднять температуру в ванне, разогревая ее извне, и добавить таким образом эмоциональное возбуждение, которое не может в должной мере возникнуть изнутри.

При шизофрении бессознательные содержания имеют тенденцию дезинтегрироваться, утрачивая в результате естественно присущую им эмоциональную значимость. Следует отметить, что при неврозе обособившаяся часть личности невротика живет вполне нормальной эмоциональной жизнью, тогда как в психотических случаях тенденция ко все большей дезинтеграции – с неспособностью обособляющихся частей психики к эмоциональным проявлениям – создает реальные затруднения. Такой человек может быть больно задет случайно брошенным вами замечанием, не сознавая при этом того, что его задели, – эффект же он испытывает несколько позже. Как-то раз я сделала замечание, затронувшее комплекс, от которого страдал пациент, и тем не менее он удалился в самом благодушном настроении. Приблизительно час спустя, на улице, ему вдруг пришло в голову, что мужчина, сидевший в грузовике, собирается выстрелить в него. При мысли об этом он весь закипел от ярости. Как видим, реакция на мое замечание сработала в совершенно неподходящем месте. Я высказала предположение, что он был, вероятно, чем-то неприятно задет во время нашей прошлой беседы, поскольку его сновидение указывало в этом направлении, однако он ничего такого не мог вспомнить: та часть его психики, которую я задела, настолько обособилась в нем, что он ничего не заметил. Фактически же ему приснилось, что кто-то был убит и брошен в какую-то яму и что затем труп сам, без чьего-либо вмешательства, исчез, а на том месте, где он находился, лежал только клочок одежды. Вот образ того, как комплекс приобретает статус автономного содержания, которое затем распадается на составные части.

Аналитикам хорошо известно, что человеку, которого обидели может присниться после этого во сне, что кого-то убили, однако мой пациент-шизоид, который ничего плохого не заметил во время беседы с ним, приходит час спустя в страшную ярость от конкретного мужчины на грузовике. Нужны огромные усилия, чтобы установить, что же за ассоциация возникла в голове моего пациента в тот момент, а воссоздать саму ситуацию, чтобы понять, что за ней стояло, практически уже не в наших силах. Поэтому в тех случаях, когда комплекс не получает выражения с помощью адекватной ему эмоции, необходимо, чтобы он получил либидинозную подпитку извне, которая предотвратила бы его дезинтеграцию, с тем чтобы он мог стать достаточно сильным и вырваться наружу в наиболее адекватной форме, позволяющей сосредоточить внимание на связанной с этим комплексом проблеме. Вполне возможно, что проблема вытесняется из области сознания и упрятывается в какой-нибудь дальний ящик на многие годы, и человек отказывается замечать ее, говоря себе, что если он начнет ею заниматься, то впадет в депрессию. И действительно, нежелание уделить необходимое внимание подвергнутой изоляции и замкнувшейся в себе части личности вызвано, как правило, боязнью страданий, которые сулит кипящая ванна.

Benedectio Fontis – обряд крещения в христианской Церкви – символизирует собой очищение человека и его преображение в новое, духовное существо; но символизм крещения был тщательно и глубоко продуман Церковью, тогда как в волшебных сказках мы имеем дело с естественным процессом. В субботу накануне Пасхи вода в крестильной купели всегда освящается. Священник как бы разделяет воду в купели на четыре части, сотворяя над ней крестное знамение (что означает, что кровь Христова пролилась со всех четырех концов креста на целый мир и потекла по направлению к новому раю), и вода тем самым становится средством для возрождения душ. Поэтому говорится, что Святой Дух исполнит воду, приготовленную для нового рождения человека, таинственным присутствием божественной силы, чтобы из этого утеруса божественной купели мог родиться новый человек и могло появиться божественное поколение людей. Те, кто был обременен грехом и старостью, по милости Божьей и с помощью Матери Церкви рождаются как бы заново, ощущая себя чистыми, как дети, а всякого рода нечистый дух спасается бегством, не в силах приблизиться к купели. Очистившийся человек благодаря этому возрождается к жизни и освобождается от греха, а затем трижды благословляется крестным знамением. Аспекты очищения и второго рождения в данном случае объединены. Священник держит пасхальную свечу в воде и троекратно освящает ее крестообразным жестом. Исходящие от Святого Духа свет и воскрешающая сила входят в этот момент в воду, и именно по этому поводу говорится, что Святой Дух входит в крестильную воду для того, чтобы принимающий крещение действительно заново родился.

Жест внесения в воду зажженной пасхальной свечи имеет глубокий психологический смысл. Мы могли бы сказать в связи с этим, что свет горящей свечи обычно символизирует собой свет понимающего отношения к миру, свет просветленного разума, входящий с этих пор в бессознательно и оплодотворяющий его. Этот свет, проникающий в воду, вероятно, должен передавать готовность к добровольной жертве, верное и осознанное понимание и знание истины, приобретаемые посредством погружения ее в воду, т. е. возвращением ее бессознательному, откуда истина пришла, чтобы таким образом дать ей возможность стать более мощной и действенной. Кроме того, мы имеем здесь дело с соединением противоположностей – огня и воды, а также с результатом этого соединения – огненной водой. Воду, в которой совершается в церкви обряд крещения, нередко называют aqua ignita (огненная вода), поскольку считается, что она содержит в себе горение Святого Духа и выражает истину в ее целостной действительности – в единстве сознательной и бессознательной установок. Если вам угодно трактовать эту тему в более ортодоксальном духе, то можете добавить обязательную в таких случаях оговорку, что всякая истина Католической церкви заключает в себе тайну и может быть истолкованной только до известного предела: всегда есть нечто, что нельзя объяснить с помощью догматических представлений. Свет свечи обычно представляет тот аспект Церкви, который остается нам неведом – до тех пор, пока не воссоединится с другим ее аспектом. Благодаря этому символическому свойству света глубоко затрагивается как бессознательное, так и сознающий разум принимающего крещение, в результате чего открывающаяся истина Удваивает свое значение. Это и есть символ обновления нашей жизненной установки.

Аналитику, который уже давно работает с пациентом, нет необходимости анализировать каждое его сновидение так же подробно, как он это делал в начале цикла, – ему достаточно намека; параллель этому можно видеть в обычае окропления верующих святой водой (так называемое asperges). Окропление заменяет погружение в ванну – процедуру в эстетическом отношении не очень приятную. Во время каникул я смотрела фильм, в котором показывались крестильные обряды у мандеитов (небольшой религиозной общины, живущей на территории, которая расположена между Тигром и Евфратом). Важной частью этого обряда был ритуал, в ходе которого все вещи домашнего обихода и вся живность должны были быть погружены в большую ванну. Неэстетичная и смешная сторона процедуры невольно бросалась в глаза, когда, например, козла заталкивали в воду и все участвующие в этом были забрызганы водой и грязью. Как вам известно, эволюция Католической церкви выражалась, в частности, в устранении подобных вещей из церковного обряда и в придании ему более утонченного и одухотворенного характера, но, с другой стороны, глядя на эту примитивную ванну, вы невольно оказываетесь зачарованы первозданной жизнью, которой веет от этого действа. Люди собираются ночью под покровом тайны и читают тексты из своих священных книг. Яма вырыта и заполнена водой, каждого из собравшихся, равно как и всю домашнюю утварь, окунают в нее, затем все участвуют в ритуальной трапезе. Даже если этот обряд и не слишком эстетичен, а от некоторых его моментов трудно не рассмеяться, он тем не менее гораздо лучше, передает первоначальную эмоцию, некогда содержавшуюся в этой церемонии, чем более разработанные ритуалы.

Не следует забывать, что погружение в ванну – это совершенно определенное соматическое переживание. Тот, кому пришлось много дней провести в хижине высоко в горах, знает, каким освежающим чудом становится после этого ванна, ее возвращающее нас к жизни воздействие не может сравниться с тем, которое испытываешь от жедневной ванны. В психиатрии ванну обычно назначают при депрессиях и более легких случаях кататонии, поскольку ванна, равно как и массаж, самым оживляющим образом действует на тело и на циркуляцию крови.

Мы переходим теперь к мотиву съедания цветов – еще одному странному мотиву волшебных сказок. В романе Апулея «Золотой осел» героя превращают в осла, и избавиться от случившейся с ним напасти он может только в том случае, если съест цветы роз. Автор романа заимствовал этот мотив из фольклора. Тема человеческого существа, превращенного в животное и способного вернуть себе человеческий облик, только съев цветы, встречается у самых разных народов и в самых разных концах света. Цветы не обязательно должны быть розами – они могут быть, например, лилиями, то есть выбор цветка зависит от страны, в которой рассказывается данная история. В незатейливой немецкой истории рассказывается, как некий человек сватается к красавице, дочери ведьмы, и затем уходит на войну. Мать с дочерью решают между собой, что он был неверным на чужбине, и, дождавшись его возвращения, обращают с помощью чар в осла. В течение долгого времени ему приходится таскать на своей спине мешки с мукой, пока однажды он случайно не услышал, проходя мимо дома ведьмы, как дочь спрашивает у матери, не пора ли им снова превратить его в человека, и из дальнейшей их беседы узнает, что для того достаточно съесть цветы лилии. Наш герой так и поступает – и мгновенно обретает человеческий облик. И тут он оказывается нагим перед собравшейся толпой и рассказывает обо всем, что с ним случилось. Перед нами первоначальная незамысловатая версия истории, положенной в основу романа Апулея.

Для начала мы должны обсудить, что же имеется в виду, когда говорится о превращении человеческого существа в животное. Разные животные обнаруживают разнос инстинктивное поведение; если бы тигр повел себя, как белка, мы бы назвали его невротиком. Для человека превратиться в животное означает выпасть из своей инстинктивной сферы, быть отчужденным от нее, и необходимо поэтому выяснить, о каком животном конкретно идет у нас речь. Возьмем осла: это одно из животных бога Диониса. В античную эпоху он имел репутацию очень сексуального животного и, кроме того, славился своим упорством и якобы глупостью. Осел – одно из животных Сатурна и обладает сатурнианскими качествами. Во времена поздней античности Сатурна считали богом иудеев, и в полемике между христианами и не-христианами последние обвиняли как христиан, так и иудеев в поклонении ослу. Следовательно, превращение в осла означает, что человек преисполнен вышеназванных качеств, испытывает на себе мощный напор (драйв) определенного комплекса, накладывающего печать на все его поведение. В истории, о которой рассказывается в романе Апулея, на передний план, несомненно, выступает сексуальное влечение. Герой предавался сексуальным утехам со служанкой и с головой погряз в чувственных удовольствиях. Но у Сатурна есть и другой аспект, который связан с меланхолией.

Депрессия и меланхолия нередко служат прикрытием для чудовищной алчности. Аналитический опыт показывает, что состояние уныния и резиньяции – довольно обычное явление в начале анализа: жизнь для анализируемого не имеет смысла, вкус к жизни пропал При усугублении такого состояния человек может постепенно дойти до полного маразма. Совсем юные пациенты производят впечатление сломленных и опустивших руки стариков и старух. Но когда вы, не довольствуясь видимостью, заглянете поглубже, то обнаружите, что за мрачным расположением духа скрывается непомерная алчность, выражающаяся в стремлении быть любимым, стать очень богатым, иметь спутницу или спутника жизни, которые словно специально для тебя созданы, занимать высокое положение в обществе и т. п. За подобной меланхолической покорностью судьбе вам нередко будет открываться скрытый от глаз, но периодически повторяющийся в поведении пациента мотив, который в значительной степени затрудняет лечение, а именно: если вы даете ему хоть каплю надежды, лев мгновенно открывает пасть, и вы вынуждены отдернуть руку, и тогда пациент снова впадает в самую черную меланхолию, и дальше продолжается в том же духе, то есть то вперед, то назад. По принципу: или все, или ничего. Человека бросает из стороны в сторону: от полной безропотного смирения подавленности до заявления чудовищных претензий. Такое метание характерно для нигредо (nigredo) алхимиков, символами которого являются густой туман и вороны, летающие вокруг. Алхимики по этому поводу говорят: «Все дикие животные проходят тогда перед вами». Также и на переходной стадии от нигредо (nigredo) к альбедо (albedo) перед вами проходят все дикие животные, восставшие из глубин бессознательного, группа за группой: сначала символизирующие секс, затем – власть, инфантильные влечения и т. д.

Таким образом, быть обращенным в животное означает лишь то, что человек, вместо того чтобы жить в согласии со всеми своими инстинктами, сознательно становится пленником однонаправленного инстинктивного влечения, что приводит к расстройству у человека создаваемого инстинктами равновесия. Ну, а еще больше затруднений возникает, когда – как это часто бывает в волшебных сказках – превращен в животное и должен быть освобожден героем от чар какой-либо другой персонаж, отнюдь не героического амплуа, например анима. В сказке братьев Гримм «Золотая птица» героя сопровождает встретившаяся на дороге лиса, которая дает ему правильные советы и оказывает помощь в затруднительных положениях. После счастливой женитьбы героя на принцессе лица приходит однажды и просит отблагодарить ее за оказанную в этом помощь. И просит она ни много ни мало как обезглавить ее и отрубить ей папы. Герой отказывается. Лиса исчезает, но через некоторое время появляется снова и обращается с той же просьбой. С глубоким вздохом герой соглашается – и лиса становится прекрасным юношей, который оказывается братом принцессы, наконец-то освобожденным от злого заклятья.

Если вам приснилось, что не вы лично, а кто-то другой превратился в животное, то уместно высказать предположение, что ваш эго-комплекс оказался во власти какого-то другого комплекса. Допустим, что мужчине снится сон, в котором женщина, которую он любит, – воплощение его анимы, превращается в черную собаку. А это значит, что анима, которая должна находить себе выражение в сфере чисто человеческих переживаний (ведь это, по сути, внутренняя сокровенная жизнь, достигшая человеческого уровня), оказалась в плену у некоего мощного влечения и регрессировала – вследствие воздействия скрытых внутренних комплексов – до пред-человеческой формы выражения.

Анима, как правило, персонифицируется в человеческом существе, и все проявления анимы у мужчины – настроения и эмоции, форма и тон, благодаря которым он привлекает других женщин, – все это сначала существует на уровне вполне обычной женщины. Но затем ведьма или колдун подвергают аниму заклятью, превращая ее в черную собаку, что обычно подразумевает, что другой, совершенно бессознательный, комплекс «заразил» аниму своим содержанием, которое и оказывает теперь на нее свое пагубное и разрушительное воздействие. В пограничных областях сознания вы ничего не сможете сделать до тех пор, пока не вмешается эго, и поэтому подвергшееся превращению в животное человеческое существо нуждается в помощи со стороны героя, который должен его освободить, что подразумевает, что само животное это сделать не в силах. В европейских волшебных сказках колдун обычно представляет темный аспект образа Бога, тот аспект, который не получил признания в коллективном сознании. Колдуну свойственно все, что отличает темного языческого бога, возможно – Вотана или тролля, или горного демона, или какой-либо другой кельтский дохристианский образ Бога. Поэтому можно говорить о том, что такие божества представляют ту сторону образа Бога, которая не была принята сознанием и вследствие этого жила сумеречной, потаенной жизнью; у этой непринятой сознанием стороны имеется свое бессознательное мировоззрение (Weltanschauung) – иными словами, точка зрения или философия жизни, оказывающее влияние на аниму. Мужская анима часто обладает Weltanschauung, но мужчинам это трудно понять.

Мужчина может вполне удовлетворительно описать свою собственную аниму, может даже знать, как и на что она реагирует, однако загвоздка в том, что эта анима является не только выразительницей настроений и чувств, но и носительницей определенного Weltanschauung и нравственных стандартов. Если его аниму влекут к себе красивые, раскованные женщины или молоденькие девушки, то он поймет, что его эмоциональная жизнь – это та сфера, в которой все у него получается по-детски непринужденно и просто, что в ней нет той скованности, что характерна для проявлений его сознательного разума. Однако нет ничего более худшего в его положении, если он пытается усвоить себе комплекс юной анимы, который неизбежно вносит с собой проблему Weltanschauung, что может бросить самый серьезный вызов его сознательной психической установке. Если мужчина обнаруживает, что его анима постоянно нуждается в том, чтобы он соблазнял молоденьких девушек, то это означает, что она является не только выражением настроения, но имеет склонность к поступкам и мыслям, находящимся в противоречии с Weltanschauung этого-мужчины и способным вызвать чудовищные осложнения. Для него могут быть приемлемы присущие ей любовь к красоте и юной жизни, но вот принять поступки, которые он вынужден совершать, следуя ей, он уже не имеет права.

Итак, анима – это носитель иного, нежели у ее обладателя, Weltanschauung. В нашем обществе она нередко предстает язычницей: она любит красоту жизни, красоту природы независимо от того, в каком отношении эта красота находится к добру и злу, это – Weltanschauung анимы и сю же порождаемый специфический источник проблем и осложнений. Она бросает вызов всей сознательной жизненной позиции (аттитьюду) данного конкретного мужчины. Реальная проблема состоит в том, что ею анима находится под воздействием другого комплекса, и человеку приходится сперва иметь дело с колдуном и последствиями его отрицательного влияния, что иногда находит выражение во фразе: «У меня одно мировоззрение (Weltanschauung), а у моей души другое». Поскольку к проблеме мировоззрения мужчина обычно относится с гораздо большей серьезностью, чем к проблеме чувств, то здесь его и подстерегают самые большие затруднения.

Предположение, что за анимой скрывается другой комплекс, подтверждается тем фактом, что в сновидениях анима нередко появляется как имеющая другого любовника, и тогда мужчине начинают сниться ревнивые сны. Это своего рода представление, возникающее из бессознательного и говорящее о том, что анима привязана в бессознательном к другому комплексу и необходимо отделять принадлежащее самой аниме от принадлежащего этому комплексу.

Возьмем в качестве примера мужчину, который в своей сознательной жизни являет собой тип совсем не честолюбивого, а ленивого и добродушного человека, не любителя переутомляться. Однако у этого мужчины имеется честолюбивая тень, которую не воспринимает его сознание и благодаря которой он постоянно влюбляется в женщин, обещающих сделать его великим человеком. Именно благодаря своему бессознательному честолюбию он и влюбляется в женщин, которые владеют достаточно известным приемом уловления мужчин, сводящемся к тому, что женщина обещает быть вдохновляющей этого мужчину анимой, которая даст ему крылья, позволяющие взлететь к вершинам славы. Такому мужчине может присниться, что его анима сбежала от него с весьма честолюбивым и неприятным субъектом. Это означает, что тайное честолюбие нашего героя оказало пагубное воздействие на его аниму. Как только он осознает роль своего честолюбия, он перестанет влюбляться в такого рода женщин. Ведь только бессознательное честолюбие влекло его к ним, настоящей любви не было, но он нашел в себе мужество трезво взглянуть на вещи. Тем не менее если анима и имеет Weltanschauung, то именно потому что на нее оказывает пагубное влияние один из мужских комплексов. Анима в мужчине – это начало, влекущее или к жизни, или к уходу из нее. Она втягивает его в жизнь и она же выталкивает его из жизни, но она не имеет никакого определенного Weltanschauung, или же если она его все-таки имеет – оно носит парадоксальный характер, поскольку говорит одновременно и да, и нет. Weltanschauung в данном случае – некая тенденция в бессознательном, которая не может войти в сознание и поэтому пытается проникнуть в него, прикрывшись анимой. Это всегда подразумевает, что за одним комплексом скрывается другой, и поэтому более уместно говорить о том, с чем мы имеем дело непосредственно, то есть о Weltanschauung анимы. Это «мировоззрение» изображается в сновидении как неверность анимы, она убегает с другим мужчиной, причем убегает тайком, не поставив в известность своего владельца (на самом деле это – даваемая бессознательным характеристика самого сновидца) Тут и возникает проблема, заключающаяся в том, что аниму необходимо освободить от разрушительного влияния, а колдуна – будить В европейских волшебных сказках анима обычно оказывается в когтях дьявола, отсюда задача героя – убежать от него вместе в анимой, чтобы почувствовать себя в полной безопасности, иными словами, мужчина обязан вывести свою аниму из-под дьявольского влияния бессознательного.

Следующий вопрос: почему колдун набрасывает на аниму звериную шкуру? Стоит ему проклясть ее, а именно это он и делает, и вместо прекрасной леди мы видим черную собаку. Но когда вы вступаете в область бессознательного, то вам поначалу может встретиться некая черная собака, хотя под звериной шкурой скрывается страдающее человеческое существо.

В вышеприведенной немецкой истории про осла колдунья набрасывает такую шкуру на самого героя. Можно заколдовать человека, набрасывая на него шкуру. В сказке братьев Гримм «Шесть лебедей» сестра должна к определенному сроку сшить шесть рубашек, чтобы набросить их на своих братьев, которые тогда снова смогут стать людьми. Но поскольку один рукав она все-таки не успевает закончить в срок, у самого младшего брата остается вместо руки крыло. Таким образом, человек может быть освобожден от заклятия или подвергнут ему с помощью кожи, которая должна быть наброшена на него. Набросить кожу на кого-либо – это просто другой способ наложения заклятия. На практике это означает, что тот или иной психический комплекс, в распоряжении которого в обычное время имеются человеческие средства выражения, настолько ослаб, что способен выразить себя только на «животном языке». Причина для такого сдвига всегда имеется, но иногда – прямая, а иногда – косвенная. Зачастую такого рода «загнанность» («drivenness») связана каким-то комплексом, лишающим нас в нужную минуту дара речи. Наедине с собой вы можете точно знать, что хотели сказать по данному вопросу, и имеете совершенно ясное представление о нем, но как только вам предоставляется возможность высказаться, вас охватывает такое волнение, что вы можете начать заикаться или с помощью рук и мимики будете пытаться передать смысл вашего сообщения, так как что-то мешает вам выразить себя обычным для человека образом. Например, если вы с кем-то спорите, то в тот самый момент, когда вы начинаете возражать, вы вдруг чувствуете, что не можете сказать ни слова, потому что ваше нравственное сознание останавливает вас, и вы в этой ситуации в буквальном смысле подобны ослу, топчущемуся на месте и издающему нечленораздельные звуки. Это является, в частности, достаточно хорошо знакомой аналитику причиной писания ему писем, потому, что как только пациент оказывается дома, он ясно осознает, что он хотел сказать, и тем не менее через час при повторной встрече он снова может только мычать или еще хуже – глупеет на глазах, неуклюже мнется или начинает говорить путано. Так помрачающе действует на сознание эмоция.

В подобных случаях, вследствие вмешательства другого комплекса, то, что потенциально, в глубине нашей души, имеет человеческий характер, отбрасывается в сферу эмоций и таким образом получает выражение в свойственных животным формах. Обычно это прямо или косвенно связано с каким-то предубеждением в позиции сознающего эго, с неправильной его установкой, которая не дает никакой возможности данному человеку выразить себя адекватно. Его уши закрыты для того, что возможно, хочет сказать анима. Такие мужчины могут сказать об аниме: «Это всего лишь сексуальность».

Если вы полагаете, что анима – это «всего лишь» то, что вы знаете о ней, значит вам недостает умения вслушиваться, и вследствие этого анима становится «всего лишь» обременительным грузом из брутальных эмоций, так как вы упорно не давали ей возможности выразить себя, отчего она стала бесчеловечной и грубой. Вот почему д-р Юнг ввел в терапевтический обиход метод активного воображения, чтобы иметь возможность разговаривать с комплексом: вы как бы обращаетесь с вопросами к черной собаке у себя в комнате, беседусте с ней, внимательно прислушиваясь к тому, что она говорит. Вы вскоре почувствуете, что обременявшая вас эмоциональная тяжесть исчезает, а ее место занимает более или менее человеческое существо, с которым можно разговаривать, и тут вы обнаруживаете, что перед вами – колдун. Поскольку человеческое в вас до сих пор отвергало аниму, то на нее получил права колдун. Это все равно, что убить свою жену или ребенка с целью причинить боль другому лицу. Про такой случай можно сказать, что эго где-то заблокировало один комплекс другим, а следовательно, наша заколдованность – это в некотором роде акт возмездия. Если за анимой действительно скрывается языческое Weltanschauung, мужчине следовало бы, вероятно, задать себе вопрос, чтобы удостоверить собственную точку зрения: «Почему такого рода идеи существуют в моей душе?». Воздействие на его аниму тогда прекратится, и он убедится, что сама по себе она безвредна. Я вспоминаю мужчину, во всех своих сознательных проявлениях очень рационального, который перенес тяжелый жизненный удар в своей ранней юности, как раз в возрасте достижения половой зрелости. Его мать скончалась от рака после долго и мучительно протекавшей болезни, и вот совсем невинным юношей он вынужден был наблюдать, как его любимая мать медленно умирает у него на глазах. От природы очень живой и темпераментный, он превратился в молчаливого и замкнутого молодого человека, в нем постепенно развилось сходство с его отцом, человеком крайне рациональным, глубоко убежденным, что жизнь прошла и утраченного не вернуть. В процессе анализа выяснилось то, чего он сам не сознавал, но что находило себе выход в снах и свободной игре воображения. Он бессознательно пришел к заключению, что не существует доброго Бога. Если такое замечательное существо, как его мать, могла безвинно быть замученным до смерти ужасной болезнью, то ответственным за это был Бог. Юноша не обладал способностями религиозного философа, чтобы его размышления кристаллизовались именно в такой форме, но бессознательно он все же пришел к такому заключению, и с тех пор эта идея стала оказывать решающее влияние на его жизнь (а именно: «Что бы там ни говорили, я знаю, что мир отвратителен, а жизнь зла»), при этом, однако, его сознательную установку можно было охарактеризовать как рациональный скептицизм.

Анима поначалу предстала в его сновидениях в образе крайне витальной женщины, напоминающей преизбытком жизненной силы и красотой античную Венеру.

Одновременно молодого человека беспокоили сексуальные фантазии достаточно обычного характера: например, нередко ему казалось, что у его постели появляется какая-то женщина и начинает возбуждать его, столь же часто в его мечтах возникала картина званого обеда, переходящего в дионисийскую оргию. В действительности же он, скорее, был личностью аскетического типа, вообще не способной получать удовольствие от жизни, и поэтому на вечеринках все обычно избегали его общества, тем не менее, он, как видите, обладал анимой, по-язычески чувственно переживавшей мир. Я втолковывала ему, что он должен, так сказать, развивая успех, упорно следовать за этой анимой и что если бы ему пришлось встретить девушку, соответствующую возникшему в его снах образу, то ему следовало бы что-то предпринять. Какое-то время мои внушения действовали на него, а затем все пошло по-старому. Являлось ли то, что его останавливало, невротическим механизмом, или здесь скрывалось что-то еще? Я следовала указаниям, поступавшим из его сновидений, иногда говоря, чтобы он позвонил по телефону этой воображаемой девушке, а иногда советуя этого не делать.

Как-то в конце семестра он явился ко мне со следующим сновидением: красивая нагая женщина, с изумительной фигурой, молча приблизилась к его кровати, знаками и жестами вызывая в нем сексуальное возбуждение, но исчезла, когда он попытался привлечь ее к себе. Затем та же самая красивая женщина спускаясь по лестнице, держала, словно Моисей, табличку в своих руках, на которой появились слова: «Ты не можешь иметь меня». Я была настолько обескуражена и сбита с толку, что могла только сказать: «Да-а, так оно и есть». Однако после этого он ясно осознал, что анима существует! Когда он пришел ко мне в следующий раз, то сказал: «В прошлый раз вы совершили чудо! Теперь я понимаю, что анима – это не выдумка, а реальность!» Должна сказать, что в моем сознании ситуация предстала несколько иначе: я не ощутила, что мне удалось что-либо совершить и тем самым в какой-то мере поставить точку в этом вопросе, скорее, я убедилась, что мой пациент осознал парадоксальную природу анимы. Кроме того, он понял, что она подталкивает его к решительным действиям, что он должен принять определенное решение и разобраться с этой проблемой. Ему вдруг стало ясно, что он должен чем-то серьезно заняться. Он сказал: «Ну ее к черту, эту аниму, с ее двойной игрой, я принимаюсь за работу – буду писать картины!»

В его картинах и творческих грезах неизменно присутствовала некая темная, дьявольская и одновременно божественная фигура, преследовавшая его, своего рода «темное божество» (dark god), и он понял, что в ней и скрывалась настоящая причина его угнетенного состояния. Ему всегда хотелось всего, он любил по-ребячески баловать себя мыслью о том, что его полюбит прекрасная женщина, а когда возвращался к реальности, то снова впадал в резиньяцию. Его уныние было сродни огорчению ребенка, не получившего вожделенной игрушки. Теперь же он неожиданно увидел, что его депрессия коренится в его пессимистическом Weltanschauung, в отсутствии У него веры в жизнь или Бога и что ему необходимо создать свой образ Бога. Страшная болезнь матери затронула и ее мозг; он видел как это повлияло на нес, и, глядя на ее страдания, пришел к бессознательному заключению, что никакой души (psyche) вообще не существует. Он почувствовал необходимость тщательно разобраться в своем Weltanschauung в целом, что неудивительно – ведь его анима была низведена до положения женщины низшего сорта, к тому же еще и порочной, хотя на самом деле ее подталкивала к злым выходкам ее заблокированность чем-то другим: ведь анима обычно представляет собой нравственно индифферентное существо. Хотя она уже достигла в его душе уровня сознания, его пока единственное приближение к ней приняло весьма примитивную форму – грубого сексуального натиска, т. е. имело почти животный характер. И хотя за этим стояли самые обычные человеческие чувства, беда заключалась в том, что он не развил в себе умения выражать их по-человечески. Даже если бы он, возможно, по-настоящему полюбил женщину, он все равно бы не знал другого способа выразить свое чувство, кроме вышеописанного; его анима оказалась заколдована именно таким образом потому, что ее хозяин позволил материалистическим идеям господствовать в своей душе.

Если вы полагаете, что секс сводится к гормональным отправлениям тела, тогда секс, действительно, становится чисто механическим делом, мало чем отличающимся от вождения автомобиля. Он совершенно утрачивает при таком подходе значение остро переживаемого психологического взаимоотношения. Мужчина, о котором я рассказываю, за свое неправильное представление о сексе был наказан временной импотенцией. Его тело как бы сказало ему: «Если ты думаешь, что я для тебя всего лишь автомобиль, то этот автомобиль отказывается работать!» Неверная установка сознания стала причиной психогенной импотенции. Осознанная жизненная позиция этого человека сводилась к следующему: если ты вел себя подобающим образом, правильно, то имеешь право на человеческое счастье. Однако его мать была счастлива в жизни и считалась человеком безупречного поведения, а была уничтожена самым что ни на есть садистским образом, ибо именно так он переживал ее смерть. Да, в своем сознании он все еще считал, что Бог добр и что жизнь в долгу перед ним по части счастья. Он не понимал, почему не мог получить от жизни то, в чем нуждался, и в конце концов пришел к выводу, что для него все в жизни устроено иначе, чем для других. Он был тем, кому жизнь не дала ничего из того, что есть у всех нормальных людей, и он решил, что надо примириться с этим и отказаться от попыток получить что-нибудь от жизни; тяжелый покров резиньяции опустился на его душу, и, хотя в этой покорности судьбе было много горечи, дело было сделано: он подавил в себе законное право на любовное чувство. Он никогда не пытался смело и до конца продумать приходившие ему в голову по этому поводу мысли. Он не принадлежал к мыслительному типу, для того чтобы этим заняться, и просто смирился с представлением, что жизнь так устроена. Он даже чувствовал себя виноватым, считая, что он, должно быть, ужасный человек, раз судьба к нему так неблагосклонна. Следовательно, он вынужден был осознать, что Бог имеет темную сторону.

Надо учитывать, как подобное открытие действует на человека, которому предстоит примириться с тем фактом, что Бог – не ласковый воспитатель в детском саду! Даже христианская Церковь учит, что Бог имеет непостижимую для нас сторону, и если вы сможете это понять, то сможете избавиться от представления о том, что раз вы хорошо себя ведете, то и счастье придет к вам. Человек, о котором я рассказываю, смог преодолеть свою инфантильность, сознательно становясь более серьезным и печальным, но менее ожесточенным и унылым. Благодаря осознанию темного образа, открывшегося ему, он стал мудрее. Кроме того, прежде он был крайне требователен к людям, строго оценивая их слова и поступки, теперь же, благодаря осознанию темной стороны Бога, да и ненадежности положения человека в мире, он стал более терпимым и отзывчивым, поняв, что все мы, если вдуматься, бедняги, вынужденные вести отчаянную борьбу с судьбой, начало и конец которой от нас скрыты. В результате он научился ценить маленькие радости жизни, от которых получаешь гораздо больше удовольствия, когда знаешь, что жизнь трудна, и когда не известно, что тебя ждет через час. У него развилось даже определенное чувство юмора, прежде ему не свойственное.

В его случае, наверно, можно было бы сказать: «Страх Божий – начало премудрости». Он получил от жизни нечто почти равноценное тому, о чем мечтал в сновидениях, поскольку научился видеть красоту жизни и ее значительность в гораздо более скромных вещах, и все это с тех пор, как он расстался со своей инфантильной жадностью и наивной уверенностью, что жизнь перед ним в долгу. Среди его собственных теневых фигур видное место принадлежало гангстеру, и это вовсе не удивительно, потому что, если вы убеждены, что в жизни все скверно, то гангстерский взгляд на жизнь как нельзя более уместен! Характерно, что, хотя в своей сознательной жизни он был человеком правильного образа жизни, в его сновидениях постоянно возникала фигура гангстера, персонифицирующая, скорее всего, тень. И в самом деле: если жизнь так отвратительна, то ничего другого не остается, как взять в руку пистолет и начать действовать! У него была и другая тень – в образе крайне плотоядного мужчины, вся жизнь которого сводилась к тому, чтобы есть и пить. Это был человек, любивший находить себе друзей с такими же вкусами. И у моего пациента был приятель – чревоугодник и большой любитель выпить, Weltanschauung которого имело много общего с его собственным. В итоге можно сказать, что все его бессознательные комплексы находились под воздействием темного образа, вызванного шоком, который он перенес в юности и который породил образы гангстера и погрязшего в чувственных наслаждениях пьяницы, так же, как и его неприязнь к калекам, ибо он лишь проецировал на других травму, искалечившую его собственную душу.

 

Лекция 4

В прошлый раз мы говорили о том, что может означать трансформация в животное того или иного содержания коллективного бессознательного. Наш анализ затянулся, поскольку сперва мы должны были выяснить, почему в интересующей нас сказке решающая роль в трансформации, или заколдовывании, анимы принадлежит дьявольскому старику. Я старалась показать, что анима может находиться под влиянием бессознательного Weltanschauug, или точки зрения, и что это влияние, исходящее от мужской души, способно воздействовать и на другие комплексы. Предпосылкой такого понимания вопроса является убеждение, что психические комплексы человека представляют собой не просто скопление частиц, но что они взаимодействуют между собой по принципу социальной организации, оказывая влияние друг на друга или даже подчиняя себе, и что централизованным характером своей деятельности они обязаны архетипу Самости. Если это так, то становится понятным, почему один комплекс влияет на другой, господствует над ним и почему комплексы способны также растворяться один в другом.

На примере взятой нами из скандинавского фольклора сказки о коварной принцессе мы показали, что обычно подразумевается, когда колдун налагает заклятие на принцессу, вынуждающее ее вести себя совершенно дьявольским образом. В рассмотренном случае анима подверглась заклятию со стороны нордического природного духа (тролля), живущего в горах (другие тролли обитают в морс).

Мы еще не разобрались до конца с мотивом животной шкуры, однако сначала я бы хотела привлечь ваше внимание к некоторым теоретическим размышлениям д-ра Юнга относительно психического (psyche). Они взяты из его статьи, озаглавленной «О природе психического».

В ней Юнг пытается дать описание того, что мы обычно называем психическим, и сравнивает его с цветовым спектром, обладающим двумя полюсами – инфракрасным и ультрафиолетовым. Он говорит, что, разумеется, можно было бы сказать, что все является психическим, но он предпочитает исходить из допущения, что существует такой феномен, как материя, который мы не называем психическим, ибо, хотя между материальным и психическим и существует связь, мы еще недостаточно ясно представляем себе се характер. Материя обычно является предметом исследования физиков, т. е. воспринимается как не-психичсский феномен. Другим концептом является дух, который можно определить как манифестацию принципа порядка в психическом и который, возможно, точно таким же образом проявляет себя в материи.

Всегда, когда мы сталкиваемся с феноменом осмысленного порядка, мы допускаем, что имеем дело с работой такого духа. Мы не можем доказать, что существует такая вещь, как дух, мы просто определяем его при помощи того неизвестного нам элемента, который создает порядок. Ни материя, ни дух не могут быть наблюдаемы и описываемы непосредственно. Как вам известно, материя идентична энергии, и обе являются величинами «X» для физика, который может описать поведение материи, но не может определить, чем она является сама по себе. То же самое верно и в отношении духа, однако в сфере психического мы можем наблюдать деятельность, создающую здесь определенный порядок, и, следовательно, можем предположить, что существует нечто, что является источником этой деятельности; вот это-то нечто мы и называем духом. Тогда материя в человеческом существе была бы представлена телом, а духовный аспект выступал бы в виде суммы архетипов, потому что архетипы, если придерживаться нашей точки зрения, – это те неизвестные элементы, присутствие которых обнаруживается благодаря наличию порядка в психической сфере.

Пожалуйста, не смешивайте архетип с образом или символом, архетип – это неизвестный нам фактор, порождающий архетипический образ. То, что создает образ, представляет из себя лишь предполагаемую реальность. Мы допускаем существование такой реальности, поскольку что-то должно создавать этот образ, но мы не можем ее продемонстрировать, как и всякую вещь в себе. Базисная структура, продуцирующая эти образы, и есть то, что мы называем упорядочивающим духом или архетипами.

Наблюдая поведение животных, мы способны описать его лишь с внешней стороны. В книге по зоологии можно прочесть, что пчелы строят свои соты определенным образом, что их матка ведет себя в различных ситуациях так-то и так-то, и т. д. При этом описывается физическая активность насекомого или животного, его поведенческий паттерн, но стоит нам допустить, например, что поведение пчел исполнено для них определенного смысла, как мы тут же проецируем на них свои собственные чувства и представления. Мы можем только констатировать, что это, по-видимому, способ их поведения в данной ситуации, но в нашем распоряжении пока нет средств, с помощью которых можно было взглянуть на эту ситуацию с точки зрения самого насекомого. Мы не знаем, какого рода эмоции испытывает пчелиная матка, когда откладывает свои яйца. Мы можем много чего предположить на этот счет, но сделать эти эмоции объектом научного наблюдения мы не в состоянии.

Если понаблюдать за высшими животными, то трудно отделаться от ощущения, что они испытывают те же чувства, что и мы. Я обсуждала этот вопрос с Конрадом Лоренцем, (Konrad Lorenz), и он сказал, что убежден в этом, но доказать не может. Всякий, кто какое-то время имел собаку или одно из высокоорганизованных животных, согласится, что, когда такие животные реализуют любую из инстинктивных моделей своего поведения, они испытывают эмоции, вполне сопоставимые с человеческими. Приведу пример из собственного опыта. Мой пес, еще в бытность щенком, любил проделывать процедуру, состоявшую в том, что всеми своими телодвижениями он изображал рытье ямы, затем клал туда кость и, отчаянно скребя когтями по полу, засыпал ее несуществующей землей. Проделав это, он начинал носиться взад и вперед по комнате, всем своим видом демонстрируя удовольствие. Он еще раз сделал что-то, что от него требовалось его инстинктивной моделью поведения, и беру на себя смелость утверждать, что он приходил от этого в приятное возбуждение, хотя доказать сказанного и не могу. Можно спросить: в какой же степени собака обладает способностью зрительного воображения? Отвечу: она способна представить себе своих щенков! Подобным образом и представитель homo sapiens тоже может быть тщательно описан снаружи, а его поведение заснято на фотопленку.

Лоренц в своих исследованиях постоянно подмечает в нас что-нибудь от обезьяны, проявляя, в частности, интерес к тому, какие части нашего тела мы чаще всего почесываем той или другой рукой, потому что почесывание – одна из наиболее устойчивых моделей человеческого поведения. У большинства животных имеется свой особый присущий только данному виду способ чесаться, при этом каждый участок тела животное всегда будет чесать по-особому. В этих открытиях зоологов интересно отметить то, что подобные чесательные паттерны являются одними из наиболее неизменных и сохраняются даже дольше, чем некоторые органы тела. Природе легче изменить органы тела, чем модель поведения!

В этой связи Лоренц указан в качестве примера на одну из птиц, утратившую в процессе эволюции свои крылья и вместе с ними, естественно, способность летать. Большинство птиц, когда они чешутся, заводят лапу поверх крыла, вот и эта птица, хотя у нее отсутствуют крылья, в момент чесания по-прежнему проделывает своей лапой этот непростой маневр, предоставляя тем самым еще один аргумент в пользу вышеупомянутой теории. В принципе, для зоолога вполне возможно определять вид, к которому относится животное или птица, по тому, каким способом оно чешется. Поведение человека тоже подчиняется определенным поведенческим паттернам, например, когда он пытается развить свою мысль с помощью определенного набора жестов, совершаемых им совершенно инстинктивно. Многое в нашем поведении еще сохраняет следы своего происхождения из мира животных. Можно было бы составить целую коллекцию из моделей поведения, которые типичны для нашей повседневной жизни, поскольку в этом отношении мы мало чем отличаемся от животных. Различие в том, что мы находимся в более благоприятном положении, обладая способностью наблюдать, что происходит внутри нас во время совершения тех или иных действий, мы способны наблюдать за собой как изнутри, так и снаружи; а это было бы невозможно для нас, будь мы пчелой или собакой.

Поэтому д-р Юнг проводит следующее деление: на уровне тела, как он считает, мы имеем дело с инстинктами, которые можно определить как действия или типы действий. Вместе с тем, в момент совершения таких инстинктивных действий возникают психические образы, эмоции и т. п., то есть вес то, что мы переживаем «изнутри». Эти эмоции, идеи и психические образы тоже имеют типический и коллективный характер – точно так же, как и «формы» действия. Иногда центр тяжести наших переживаний по преимуществу находится в физической сфере, в самом инстинктивном действии, а иногда – в сопровождающих это действие фантазиях и эмоциях. Например, вы можете совершать какое-либо действие, относимое к физической сфере, и при этом настолько быть поглощенным делом, что для психологически осознанных реакций у вас не остается места. Обычно, когда вы едите, то испытываете какие-то внутренние ощущения, но вы можете быть настолько голодны, что совершенно ни на что не обращаете внимания до тех пор, пока не проглотите определенного количества пищи; тут вы оживаете и к вам возвращается способность замечать ощущения, поскольку обезьяна в вас получила необходимое и насытилась. Сначала, когда вы ни на что не реагировали, целиком отдавшись поглощению пищи, вы были всего лишь животным. В другой ситуации, когда вы, например, сидите за своим письменным столом, погрузившись в размышления, ваше существо полностью сосредоточено на противоположном архетипичсском полюсе – при относительной пассивности в другой сфере (если не считать, может быть, инстинктивно возникающего у вас желания почесаться).

Обычно мы пребываем в состоянии движения между этими двумя полюсами. Ощущение жизни возникает при переходе от одного из них к другому, и вся жизненная активность в этой промежуточной сфере получает, как правило, название «психической», включая в нес сознание плюс бессознательное. Между этими двумя полюсами существует незримая связь. Вам, наверно, приходилось замечать, что когда вы решаете какую-то творческую задачу, то идея не всегда врывается в сознание напрямую, но иногда ее путь пролегает через ту или иную деятельность вашего тела. Если вы попытаетесь рисовать, то образ может полностью пребывать в физической сфере и только спустя некоторое время позволит выразить себя на бумаге. Пациенты порой способны выразить беспокоящую их проблему только при помощи физического жеста. Сделав этот жест, они осознают и стоящее за ним психическое содержание; они не знают заранее, что ими будет выражено, им необходимо прежде всего затронуть эмоции собеседника. С другой стороны, когда в физиологической сфере имеется какое-нибудь торможение, допустим, импотенция у мужчины, когда соответствующий инстинкт не может функционировать, то не редкость, что в случае, если мужчина приобретает правильный взгляд на вещи, его сексуальная жизнь может снова наладиться иными словами, попробуйте правильно отнестись к проблеме в психической сфере, и тогда появится шанс, что и в физиологической сфере все встанет на свои места. Обычно это означает, что в некоторых случаях одна сфера способна активировать другую. Все это заставляет думать, что в некоторых случаях одна сфера способна активировать другую. Все это заставляет думать, что обе эти сферы представляют собой единый жизненный феномен.

Что касается того, какой сфере отдать предпочтение в конкретных жизненных обстоятельствах, то здесь индивид не располагает абсолютной свободой выбора. Например, X влюбляется в Y. Фактически, казалось бы, существует возможность решать для себя, на каком уровне (платоническом или материально-телесном) должна быть переживаема эта любовная связь. Современному человеку свойственна иллюзия, что он может выбирать, в какой форме ему следует осуществлять в каждом конкретном случае архетипическую идею слияния противоположностей: в физической, в духовной или же в промежуточной, включающей в себя и физическую, и духовную близость. Может показаться, что решение этого вопроса полностью находится в руках индивида. Однако, если вы проанализируете сновидения людей, оказавшихся в подобной ситуации, то увидите, что их бессознательное нередко занимает очень определенную позицию в отношении того, на каком уровне должно реализоваться возникшее любовное чувство и налагает недвусмысленные запреты на ту или иную сферу. Если индивид допускает ошибку и решает реализовать архетипическую модель не на том уровне, на котором бы следовало, его любовь в целом может потерпеть крушение. Индивид может, например, принять решение изжить свое чувство исключительно на духовном уровне – и в результате становится самым настоящим невротиком. Надо понять, что определенное решение появляется не в результате нашего собственного выбора, а принимается в бессознательном. Наша задача – внимательно следить за своими сновидениями и нащупывать с их помощью правильный путь. Бывает и так, что это влечет за собой метание от одного полюса к другому.

Иногда об ошибках, совершаемых вследствие несоблюдения должного равновесия, можно узнать с помощью различных предчувствий; в других случаях, когда имеет место сильное отклонение, о нем дают знать возникающие невротические симптомы. Напрашивается вывод, что должен существовать какой-то неизвестный регулирующий фактор, который определяет уровень или область, в рамках которых эти переживания могли бы себя проявить. Есть основания полагать, что такой регулирующий центр совпадает с целостным регулирующим центром личности, т. е. с Самостью. Если вы принимаете эту точку зрения, то для вас становится ясным, что же на самом деле означает налагаемое на человеческое существо заклятие, которое превращает его в животное: оно подразумевает совершенное человеком, резкое нарушение равновесия в сторону телесного полюса или, выражаясь иначе, инфракрасного. Нечто, что должно быть пережито, главным образом, в психической или духовной сфере, вынуждено быть переживаемым по животному образцу (паттерну). В случае теплокровного животного, то есть когда содержание бессознательного вынуждено вести себя подобно животному (а делать этого не следует), то это обычно означает, что существует некое психологическое побуждение, которое следовало пережить в промежуточной области, но которое вследствие ряда специфических причин было оттеснено к одному из двух вышеупомянутых полюсов; что в принципе является достаточно серьезным расстройством, требующим лечения.

Волшебные сказки представляют подобную ситуацию, изображая человеческое существо, на которое была наброшена животная шкура, обрекшая его исключительно на животную форму поведения. Давайте задумаемся, почему в этой сказке все должно произойти именно так, а не иначе. В психотерапевтической практике такого рода печальные отклонения случаются, как правило, из-за того, что индивид в своей осознаваемой сфере придерживается взглядов на жизнь, которые не соответствуют его душевному складу. Именно поэтому психотерапия может быть полезна в подобных случаях. Если привести в порядок сознательную установку пациента, то патологическое отклонение можно остановить, после чего у него могут быть восстановлены и основные ценностные ориентиры.

Подвергшийся заклятию человек может быть превращен в холодно– или теплокровное животное, равно как и в птицу, которая тут же улетает и которую нельзя поймать. Вообще говорят, птицы, благодаря этому их свойству неуловимости, обычно символизируют фантазию или духовные содержания психического, отсюда, в частности, идет представление, что души мертвых имеют крылья и могут появляться в виде птицы. Следовательно, если кто-то трансформируется в птицу, то есть основания утверждать, что какое-то стремление в нем реализуется лишь в виде идеи или фантазии, тогда как должно было стать целостным человеческим переживанием.

В принципе, люди склонны придерживаться таких взглядов на жизнь и вообще на действительность, которые позволяют им игнорировать или блокировать доступ к одному из двух полюсов. К какому именно, зависит от многих обстоятельств. Если вы являетесь аскетом или христианским монахом, вы стараетесь блокировать в себе телесный полюс, не позволяя ему изживать себя, умерщвляя в себе плоть. С другой стороны, вы можете в своей жизни достичь крайнего предела чувственных переживаний, но затем вы наталкиваетесь в себе на властное табу. Если вы коммунист, а следовательно, и материалист, вы блокируете в себе духовный полюс, полагая, что такой вещи, как душа, просто не существует, что разговоры о высоком назначении человека и ценности каждой отдельной человеческой личности – не более чем сентиментальная демагогия; а на самом деле человек – это только тело плюс совокупность определенных типичных реакций на внешние раздражители. В подобном случае доступ к духовному архетипическому полюсу заблокирован вследствие предубеждения или сознательного решения, что дело обстоит именно так, а не иначе. Если при этом вы в качестве наказания не получаете невроза, значит, вы обладаете Weltanschauung, которое гармонирует с вашей психической конституцией, но если вас мучает беспокойство, тоска и т. п., то тогда вам необходимо разобраться, так ли вы живете, как вам следует. Я хотела показать вам две противоположные крайности в жизненной установке, чтобы с их помощью были лучше видны оба архетипических полюса. Большинство людей живет между этими полюсами. Если где-то либо заблокировано и если ваше духовность в чем-то нуждается, вам может присниться, что призрак хочет войти в другое тело, для того чтобы перевоплотиться в другое существо. В этом случае у вас есть основания предполагать, что на одном конце шкалы активировалось некое содержание, которое хочет войти в собственно человеческую сферу.

Среди китайских историй о привидениях для нас в этом плане интересен рассказ о духе, толкающем на самоубийство. У китайских крестьян существует поверье, что такой дух обладает свойством, доведя до самоубийства одного человека, переходить в другого. Нечто аналогичное можно наблюдать в жизни племен, находящихся на примитивной стадии развития, а также среди детей: стоит одному из членов племени или ребенку совершить самоубийство, как возникает опасность цепной реакции, и в результате уже сотни заражаются той же самой идеей. Вот почему китайцы говорят о демоне самоубийства, который подстрекает людей к самоуничтожению, бродя вокруг них с удавкой в руке. Существует рассказ о некоем солдате, который, прогуливаясь, заглядывает случайно в окно и видит чем-то опечаленную женщину, сидящую у колыбели с ребенком. По всему заметно, что она в отчаянии, но причина ее горя солдату не ясна. Всматриваясь, он направляет свой взор чуть выше и видит на потолке комнаты демона самоубийства, манящего веревкой, свисающей прямо перед женщиной. Солдат видит, как ее глаза поднимаются, и вдруг ему становится ясно, что сейчас должно произойти. Поэтому он без промедления вбегает в дом и нападает на демона, но, поскольку тот – только призрак, солдат ранит лишь самого себя вместо демона, разбивая себе нос и теряя при этом много крови. Так или иначе, но человеческая кровь обладает, по-видимому, магической силой оберега, потому что в следующий момент демон издает страшный крик и исчезает. Вслед за тем солдат обнаруживает, что веревка, с помощью которой демон соблазнял людей совершать самоубийства, превратилась в полоску кровоточащего мяса, обвившуюся вокруг его руки – и ставшую частью его собственной плоти, Узнав о случившемся, люди чествуют солдата как совершившего великий подвиг героя.

Применительно к этой истории невольно напрашивается мысль, что автономный психический импульс, ментального или интеллектуального характера, лишь тогда прекратил свою разрушительную деятельность, когда вошел в соприкосновение с человеческой душой, а прекратил он ее потому, что получил инкарнацию посредством пролитой человеческой крови и кровавого жгута, обвившегося вокруг руки человеческого существа. Нет сомнения, что перед нами – символ Самости, разрушительная деятельность которого прекращается, а вместо нее на первый план выдвигаются исцеляющие свойства Самости.

Когда людьми овладевает суицидное настроение, они проецируют осуществление Самости на смерть, и эта проекция поддерживает их в момент совершения самоубийства. Им кажется, что они обретут покой и избавятся от раздирающих их душу противоречий, иначе говоря, они проецируют Самость на смерть. Суицидная идея как раз и представляет собой разрушительный аспект символа Самости, однако в противоборстве с солдатом ее характер видоизменяется: разрушительное начало в ней нейтрализуется. Ее последующая активность обычно черпает силы из осознания Самости, и в этом заключается причина того, почему солдат становится в глазах людей великим героем: ведь он лишил удавку ее разрушительной силы Перед нами символ замкнутого круга, выражающего эту проблему которая где-то была приведена в движение (активирована), а затем вызымела намерение войти в сферу человеческих отношений. Если вы сопротивляетесь ей, ставите на ее пути преграды и заявляете, что не верите в подобные вещи, то воздействие активных архетипических содержаний, заложенных в ней, приобретает разрушительный характер совершенно так же, как если бы вы стали подавлять в себе в силу каких-либо предрассудков обычный физиологический инстинкт.

Здесь автору был задан вопрос относительно того, может ли физическое лечение оказывать воздействие на психику.

В случаях кататонии лечения наркотиками, такими как мескалин, может на какое-то время улучшить состояние пациента. Вы взламываете преграду при помощи шока – и все, что мучило пациента, начинает изливаться. То же происходит и после электрошока: люди снова становятся мягкими и податливыми. Единственное, что я могу сказать с уверенностью о «физическом лечении», – это то, что после того, как вы разблокировали проблему с помощью таких средств, если допустить, что своего рода пищеварительный процесс имеет место в психике, можно утверждать, что лечение в физическом смысле началось. Если ничем, подобным пищеварению, психика не обладает, то тогда мы имеем дело с самым обычным лечением «электрошоком». Есть люди, которые не могут существовать без него. Для них это все равно, что опиум. Сотрудники психиатрической клиники Бургхольцли в Цюрихе ведут статистику шизофренических больных, отправляемых домой после электрошоковой терапии, и тех, кто прошел курс психотерапии после лечения шоком. Статистика эта позволяет узнать, насколько часто больные той или иной из этих двух категорий снова попадают в клинику. Собранные за более чем десятилетний период данные совершенно ясно говорят, что те, кто прошел курс психотерапевтического лечения, гораздо реже вынуждены возвращаться в клинику. Из сказанного видно, какое огромное значение имеет психологическое усвоение, или «переваривание», испытываемого воздействия. Если вы «перевариваете» то, что вы испытываете, оно приносит пользу, в противном случае ничего определенного вообще не происходит.

Д-ра Юнга как-то спросили о том, нельзя ли давать коммунистам мескалин, чтобы они перестали наконец отрицать реальность духовного опыта. Смысл его ответа сводился к тому, что когда имеет место вторжение бессознательных содержаний (а именно это и происходит с принимающими мескалин), то они не оказывают сколько-нибудь существенного воздействия на человека, если тот не способен их усвоить. Поэтому мы не хотим насильно приобщать людей к миру духовному, полагая, что бессознательное само знает, что именно и в какой мере направить данному лицу. Если пациентам не снятся сны с архетипическим содержанием, то это значит, что они далеко отдалились от бессознательного, поскольку сам факт отсутствия у них таких снов говорит об отсутствии способности к усвоению бессознательного.

Я бы сказала, что любой вид «физического лечения» следует приветствовать, если только он не приносит вреда. Пациенты, которых лечили методом шокотерапии, склонны отказываться от надежды, что они могли бы и сами справиться со своей болезнью; шокотерапия разуверяет их в том, что они способны что-либо сделать собственными силами, и с этой их установкой вам приходится впоследствии бороться. Это вынуждает вас говорить: «Нет, на этот раз Вы должны справиться с этой проблемой самостоятельно». У таких больных наблюдается больший упадок духа, чем тот, который был у них в начале лечения.

Мы не раз замечали, что воля к борьбе и способность к усвоению, даже просто установка на желание усваивать, ослаблялись в результате «физического лечения» психических заболеваний. Следует применять его с величайшей осторожностью и вниманием и только в тех случаях, когда другой возможности не остается, как, например, при кататонии, «Физическое лечение» лучше, чем отсутствие всякого лечения, однако необходимо учитывать и связанные с ним опасности и добиваться того, чтобы в следующий раз пациент попытался вступить в единоборство с проблемой и избавился бы от чрезмерной зависимости от шокотерапии. Способность не терять надежды радикально меняет ситуацию. Она подразумевает, что мы оставляем за собой шанс. Тогда как шокотерапия сопоставима с ощущением отсутствия в жизни «милости Божией».

Я думаю, нет ничего удивительного в том, что в цивилизациях, где доминирующими являются буддийская или иудео-христианская религии, некоторые инстинкты подавляются и вытесняются на животный уровень, поскольку для этих цивилизаций характерна тенденция устранять определенные аспекты психического; например, анима появляется там в виде животного потому, что ее не желают признавать. Существуют истории, подтверждающие сказанное. Например, ирландское предание о морских девах (mermaids), которые до появления в Ирландии христианских миссионеров были человеческими существами, дочерями предводителя морских разбойников. Когда пришли миссионеры, тот решил, что его дочерям не следует быть их невестами, и дочери исчезли в морской пучине, превратившись в морских дев (ирландская разновидность русалок, сирен – прим. перев. которые стали с этих пор заманивать в воду на верную гибель мужчин, проплывающих или проходящих мимо. Нет сомнений, что здесь мы имеем дело с регрессом анимы к животной форме. Однако этому наблюдению противоречит тот факт, что в наиболее примитивных цивилизациях, где, как известно, нет подобного предубеждения против тела, вы сталкиваетесь с тем же самым явлением, а именно – с человеческими существами, заколдованными и превращенными в лягушек или змей. Это на некоторое время завело в тупик мою теорию, и я должна была подвергнуть ее перепроверке.

Если вы изучите целостную структуру подобных архаических ситуаций, то поймете, что в них постоянно совершается одна и та же (свойственная, впрочем, и современным людям) ошибка: интерпретируется какое-то явление как психологическое, тогда как оно по своей сущности является физическим, и наоборот. Есть животные, способствующие излечению, и есть обыкновенные, причем точно не известно, кто из них кто. Эта неуверенность в отношении того, что следует сохранить из нами переживаемого, над чем следует задуматься и что можно забыть, является, по-видимому, общим, человеческим состоянием. Возможность ошибки и неуверенность в отношении уровня, на котором должны быть изжиты и подвергнуты сортировке определенные импульсы, являются следствием глубоко укорененного свойства человеческой психики. Может случиться, что первобытный охотник убивает медведя, а затем приходит в ужас, обнаружив, что он убил духа-родоначальника племени. Он недостаточно быстро почувствовал то, что подразумевалось в его психическом. Я думаю, что это явление связано с тем, что наше сознание, как правило, не улавливает наши пороговые инстинктивные реакции; мы всегда склонны оставлять при себе, не пытаясь над ними серьезно задуматься, такие едва заметные реакции нашей психики, как легкое сомнение или невнятный импульс, предостерегающий от совершения чего-либо. Если эти импульсы не настолько сильны, чтобы настоять на своем, то мы, как правило, расположены, впадая в односторонность, отбрасывать их в сторону и тем самым причиняем боль тому, что является животным или духовным в нас. Это делается нами практически постоянно, даже дикари, по-видимому, немногим здесь отличаются от нас, поскольку в пылу охоты забывают обо всем. Потом они говорят, что знали, что им не следует убивать это животное, но забылись на какое-то время, и вот это «забвение», я полагаю, представляет собой очень распространенный человеческий феномен. Человек, в силу наличия у него сознания, уже достаточно предварительно подготовлен, чтобы «перескакивать» через свои инстинкты и духовные импульсы.

В прошлый раз я оставила обсуждавшуюся нами проблему нерешенной. Я рассматривала вопрос о человеке, который был заколдован и превращен в тигра, и открыла, что человеческий инстинкт не разрешает нам вести себя подобно тигру. А что же тогда подразумевается, если некий импульс реализуется в сновидении в образе волка или тигра? В данном случае это означает то, что психическое содержание несправедливо затиснуто в телесную сферу и извратилось до такой степени, что утратило все типично человеческие черты.

Дело в том, что если импульс, поднявшийся из той или другой сферы, не изживается индивидом, то он деградирует и способен приобретать античеловеческие свойства. То, чему следовало бы быть человеческим побуждением, превращается в звероподобный импульс. Например, у человека возникает сильное и искреннее желание сказать что-нибудь хорошее другому лицу, но он, вследствие какого-либо запрета, подавляет в себе этот порыв. Очень может быть, что ему после этого приснится сон, в котором он наезжает своим автомобилем на ребенка: ведь в нем возник по-детски чистый и непроизвольный порыв (соответствующий уровню ребенка в его душе), а его сознательная установка раздавила его. Человеческое еще присутствует в его душе, но – в виде смертельно раненного ребенка. Если бы он расправлялся так со своими добрыми побуждениями в течение, скажем, пяти лет, ему бы перестал сниться ребенок, которого заставили страдать, а вместо этого снился бы зверинец с рычащими дикими животными в клетках. Импульс, который загнали назад, заряжается энергией и становится нечеловеческим. Этот факт, согласно д-ру Юнгу, свидетельствует о независимом существовании бессознательного.

Никто не видел, что из себя представляет бессознательное; это понятие, а не эктоплазматическая реальность где-нибудь в космосе Если что-то входит в мое сознание из бессознательного, то не исключено, что мгновение спустя оно может опуститься ниже порога сознания. К примеру, мне известно, что этот человек, сидящий неподалеку от меня, – господин такой-то, но мгновение спустя я уже забыла его имя, а позже, может быть, вспомню его снова. Следовательно, можно допустить, что бессознательное – это то, что не связано с эго-сознанием. Если я наблюдаю содержание, которое затем на короткое время исчезает в бессознательном, то это содержание возвращается в сознание почти не изменившимся, но если вы забываете что-нибудь на продолжительное время, то оно уже не возвращается к вам в том же самом виде; оно самостоятельно развивается или, наоборот, регрессирует к некой другой сфере и, следовательно, можно говорить о том, что бессознательное является автономной сферой или вещью в себе. Оно действительно, чем-то напоминает жидкость, в которой различные психические содержания претерпевают превращения точно таким же образом; в ваших силах даже понять, в каких случаях и почему содержание поднимается оттуда в испорченном виде, и установить, как давно оно было подавлено и в силу этого приобрело подозрительный вид. Результатом безжалостного подавления какого-то содержания может стать, например, появление в сновидении образа зловонного трупа на кладбище, трупа, который необходимо выкопать. Что-то столь долго подавлялось, что подверглось распаду и сгнило под землей. Опираясь на такие косвенные проявления, вы имеет право сказать, что бессознательная сфера психического суть реальность, обладающая самостоятельным существованием.

Если тигриная, волчья или медвежья шкура «набрасывается» на определенное содержание души (psyche), то тип выбранного животного просто отражает форму поведения, которой это содержание склонно следовать, хотя она ему и противопоказана, ибо должна быть человеческой. Некоторые люди очень бурно переживают состояние аффекта, и им может присниться, например, что они стали берсеркерами. Пока им снятся просто медведи, вы должны относиться к этому терпимо, но если такому пациенту начинает сниться человеческое существо, ведущее себя подобно медведю, вы обязаны сказать ему: «Нет, дорогой, Вам следует найти в себе силы вести себя по-человечески». И пусть раньше это казалось ему невозможным, теперь он обязан найти в себе силы контролировать свой гнев: не подобает человеку вести себя подобно медведю в первом случае содержание, о котором идет здесь речь, появляется во сне в образе самого обычного животного, и если оказывается, что это животное способно разговаривать или вести себя подобно человеку, то это означает, что данное содержание может быть ассимилировано на человеческом уровне. Но если сон рассказывает о человеке, превращающемся в берсеркера или одетом в медвежью шкуру, вы можете сказать сновидцу, что теперь его задача – научиться защищаться чисто человеческим способом, не впадая в животную ярость.

Самый факт, что волшебные сказки рассказывают о людях, которых заколдовывают, свидетельствует, что их животное состояние более уже не допустимо. Например, некоторые пациенты в процессе работы с ними способны закатить истерику, и понятно, что аналитик должен проявлять в этой ситуации максимум терпения, потому что больной не по своей воле ведет себя подобным образом. Однако спустя немного времени вы неожиданно начинаете ощущать, что это уже более не допустимо, что достигнута стадия, когда такие сцены должны прекратиться. Нередко бывает так, что человек ранее приобрел дурную привычку, и, поскольку аналитик на какое-то время смирился с ней, привычка продолжает действовать, но затем наступает момент, когда вы говорите своему пациенту, что настало время сбросить с себя звериную шкуру, пусть даже до сих пор вы ничего против нее не имели. Так что во многом это – вопрос правильного выбора времени, и здесь мы подходим к одной из ключевых проблем мотива искупления – проблеме благоприятного момента. Для того чтобы сделать более наглядным то, о чем я говорю, я перескажу вам вкратце содержание довольно длинной русской волшебной сказки под названием «Царевна-лягушка».

У некоего русского царя было три сына, и, когда они выросли, царь велел каждому из них взять серебряный лук и медную стрелу и пустить свои стрелы так далеко, насколько они смогут: куда упадут их стрелы, там они должны будут свататься. Стрела старшего сына попадает на двор к царской дочери, стрела среднего – к боярской, и в обоих случаях сыновья женятся на той девушке, которая приносит им обратно их медную стрелу. Стрелу выпускает и самый младший брат но та попадает в топкое болото, где ее подхватывает лягушка которая приносит ее обратно и настаивает на том, чтобы царевич на ней женился. Старый царь приказывает своим будущим невесткам испечь к определенному сроку пироги – с целью проверить, кто из них лучше справится с этой задачей. Младший сын, плача, идет к лягушке сообщить о распоряжении царя, однако испеченные ею пироги оказываются самыми лучшими. Затем от невесток требуется соткать халат и снова в этом состязании побеждает лягушка. Наконец следует третье испытание: царь приказывает, чтобы сыновья явились к нему на смотрины вместе в женами, чтобы узнать, кто из них самая красивая. И снова лягушка успокаивает своего жениха: «Не горюй, царевич! Ступай к царю в гости один и целиком положись на меня, а потом увидишь, что все будет хорошо. Когда пойдет дождь, тебе нужно будет сказать, что это твоя жена умывается, когда же загремит гром и засверкают молнии, ты скажешь, что это она свои наряды примеривает». Царевич так и поступает. Услышав его слова, братья со своими женами насмехаются над ним. Вдруг двери отворяются – и вместо ожидаемой лягушки входит красавица, краше которой нет в целом свете. Во время пиршества бывшая лягушка прячет часть еды себе за рукав. Остальным невесткам это кажется странным, но они следуют ее примеру. Когда во время танца пища вылетает из рукава Царевны-лягушки, то превращается в прекрасное дерево с большим черным котом возле него, который поет песни и рассказывает сказки. Остальные невестки делают то же самое со спрятанной пищей, но та попадает царю прямо в лицо, и он приходит в гнев. Младший сын счастлив, что его жена избавлена от того, чтобы быть лягушкой. Улучшив минуту, он заходит к себе домой и видит лежащую на полу лягушечью кожу. Он хватает ее и бросает в огонь. Тут возвращается царевна и, обнаружив, что кожи нет, с грустью говорит, что теперь все погублено, и она должна его покинуть, но если он проявит ум и терпение, то сможет снова найти се. Царевич направляется к знаменитой колдунье – Бабе Яге, и та показывает ему дорогу. И вот он идет на край света, пересекает в пути моря и горы и наконец находит свою невесту, томящуюся в стеклянном дворце за железными, серебряными и золотыми дверями. Он освобождает се оттуда, и они спасаются бегством от преследования дракона, которому принадлежит дворец. Выясняется, что она была проклята своим отцом и должна была служить этому дракону, но теперь она спасена. На примере этой сказки мы убеждаемся, что сожжение лягушечьей кожи становится причиной величайших бед в судьбе героев.

Другая сказка, уже итальянская, начинается следующим образом. Король Англии женится на венгерской королевне, и от их брака роя дается ребенок, который получает прозвище Принца-поросенка, по той причине, что появляется на свет в образе свиньи. Три парки приходят к его колыбели: первая наделяет его высокими нравственными качествами, вторая – красотой, однако третья говорит, что с должен жить в облике свиньи. Поэтому он и ведет жизнь свиньи Когда ему исполняется двадцать, родители хотят подыскать для него невесту и обращаются к одной бедной прачке, у которой все три дочери – красавицы как на подбор. Самая старшая дочь, поразмыслив и решив, что этот брак даст ей много денег, а свинью она сможет при случае и зарезать, соглашается стать женой Принца-поросенка, г тот вовремя замечает нож в ее руках и убивает ее первым. Та же история повторяется и со второй дочерью. Третья сестра, нрав у которой был мягким и добрым, тоже соглашается стать женой принца, однако ей и в голову не приходит, что эту свинью можно убить. Она неизменно добра и ласкова с ним, и когда свекровь спрашивает, нравится ли ей быть замужем за свиньей, то младшая дочь отвечает, что надо любить то, что имеешь. На самом же деле наша свинья каждую ночь сбрасывает свою свиную кожу и превращается в прекрасного принца Как-то раз родители заходят в комнату и видят на полу сброшенную свиную кожу. Они тут же бросают ее в огонь, и с этих пор их сын навсегда освобождается от тяготевшего над ним проклятия. Сожжение свиной кожи в этой сказке становится средством освобождения тогда как в сказке про Царевну-лягушку такое же сожжение едва не приводит к непоправимой беде. Я специально выбрала эти две сказки чтобы продемонстрировать противоположные способы спасения, но надо помнить, что подобных, внешне схожих, но противоположным образом решающих проблему историй, на самом деле очень много. Поэтому у вас неизбежно должны возникнуть вопросы относительно того, какой же метод является правильным и что вообще означает сожжение животной кожи. Следует ее сжигать или нет? Не известно, что когда человеческое существо вынуждено жить в звериной шкуре, то это знак того, что на нем лежит проклятие и что в жизни его все не так, как следовало бы. Если провести сравнен с психологическими фактами, то это могло бы означать, что определенный комплекс (который мог бы функционировать в присущ человеческому сознанию форме) произвольно вытеснен и поэтому вынужден проявлять себя в искаженной, животной, форме. Следовательно, можно было бы утверждать, что животная кожа должна быть сожжена, однако мы видим, что в сказке про Царевну-лягушку все обстоит далеко не так. Спалив лягушечью кожу, царевич ничего этим не добился, и ему приходится достигать цели с помощью любви и преданности. В е про Принца-поросенка героиня как раз и совершает такой подвиг любви, а в конце этой сказки кожа сжигается. Похоже, что невозможно просто сбросить с себя эту кожу, что от сознания требуется длительное усилие, дающее возможность данному комплексу продолжать функционировать, но уже свойственным человеку образом, Я бы сказала, что в конечном счете все зависит от зрелости сознательной установки. Если последняя способна интегрировать содержание комплекса, то животную кожу можно сжечь, если не способна, то нельзя. Фактически причиной проклятия, тяготеющего над человеком, является некое предубеждение, остающееся неизжитым до настоящего момента. До тех пор пока сознательная установка не достигнет необходимой зрелости и не изменит свое отношение к данному комплексу, само по себе сожжение животной кожи ничего не даст.

Изменение сознательной установки всегда достигается в первую очередь благодаря человеческим усилиям и самозабвенной любви. Иным образом причина проклятия не будет устранена и всегда может снова о себе напомнить; то есть, инфантильность сознающей себя личности человека может привести к возвращению невротической ситуации. Поэтому проблема невроза не сводится к лечению симптомов, но касается развития сознательной личности в целом, поскольку в противном случае нет гарантии, что не появится какой-нибудь другой симптом; вот почему необходимо бороться с предубежденностью или узостью сознательной установки, а не направлять все свое внимание только на симптомы.

 

Лекция 5

Мы проанализировали с вами мотив животной кожи, которую в итальянской сказке «Король-поросенок» сжигают, тем самым освобождая принца. С другой стороны, когда в русском варианте этой сказки царевич сжигает лягушечий кожух своей жены, та не получает освобождения от тяготевшего над ней проклятия, но, наоборот, вынуждена покинуть мужа, говоря ему, что он все погубил и что если он теперь захочет вернуть ее, то придется искать ее «за тридевять земель, в тридесятом царстве».

В первом варианте, прежде чем кожа была сожжена, супруга Принца-поросенка проявляет большую самоотверженность в любви к своему суженому, тогда как во втором – царевич ничего подобного по отношению к жене-лягушке не продемонстрировал. Таким образом, очевидно, что недостаточно просто сжечь кожу, что от нас требуются – до или после сожжения – какие-то дополнительные человеческие усилия.

Обсуждая символизм этого мотива, мы должны прежде всего понять, что же может означать сожжение животной кожи. Огонь в большинстве случаев указывает на эмоциональное возбуждение. Примеров такой интерпретации огня можно привести очень много: когда кто-то влюбляется, в его груди «пылает огонь»; ярость уподобляют «бушующему пламени» и т. п. В меньшем масштабе, то есть, если огонь не имеет разрушительного характера, а используется для домашних нужд, то он может стать знаком окружающего любовью внимания, иными словами, эмоционального участия в том, что составляет проблемы другого человека. Следовательно, момент, когда животная кожа сжигается и уничтожается, можно было бы определить как момент энергичной атаки – на эмоциональном уровне – на бессознательный психический комплекс. Всякий раз когда совершается эмоциональная атака на бессознательное другого лица – происходит ли это во время аналитического сеанса, или в объяснении между супругами, или, наконец, в нашей собственной душе, – всякий раз при этом горит животная кожа.

В процессе анализа вы можете неоднократно указывать анализируемому на то, что в его жизни что-то идет не так и нуждается в приведении в нормальное состояние (тем более, если его сновидения говорят о том же самом), однако убеждаетесь, что это сообщение, судя по всему, не воспринимается с достаточной серьезностью вашим пациентом, не проникает в него. У вас создается впечатление, что он не понимает связи того, о чем вы ему говорите, с его жизнью в целом, и ему необходима хорошая встряска, своего рода электрический удар. Эту встряску ему может устроить сама жизнь, он может получить ее с помощью своего партнера или, наконец, аналитика. Ее нельзя запланировать заранее – это было бы слишком нелепо, даже если мы понимаем, что рано или поздно она неизбежно произойдет, поскольку человек совершенно не осознает вставшей перед ним проблемы. Однако она продолжает существовать для него в виде отвлеченного представления или незначительного затруднения, с которым, при желании, легко можно справиться, способ же, при помощи которого комплекс все это время работает, им не осознается. Бывает и так, что когда мне начинает казаться, что дальше такое ненормальное положение терпеть нельзя и надо что-то предпринимать, то ко мне, именно в тот же день, приходит вышеозначенный пациент, и оказывается, что он только что получил столь нужную встряску от другого человека.

Его проблема как бы достигла той точки, когда все вот-вот взорвется, и тогда шок обеспечивает сама жизнь, раз анализ его не создает – это и есть тот момент, когда животная кожа должна быть сожжена. Временами мне представляется, что имеет смысл самому вызывать эмоциональный шок у пациента, а не ждать до тех пор, пока это сделает сама жизнь. Подобная ситуация возникает в тех случаях, когда слишком опасно ждать решения проблемы, полагаясь исключительно на волю судьбы, поскольку вполне может случиться, что разрушения от удара будут большими, чем произведенный им положительный эффект, но если вы сами вызываете у него шок разумеется, при условии вашего эмоционального участия и сочувствия), вы держите ситуацию под контролем и в рамках существующих приличий.

Посредством наблюдения собственных реакций мы в состоянии заметить признаки нарастания эмоции, и нужно поэтому хорошенько подумать, а не лучше ли в нашем положении действовать, чем ждать, когда шок придет с другой стороны, с неизбежным риском причинить этим серьезный вред пациенту. Благоразумно, я полагаю, в такой ситуации выбросить из головы всякие сантименты, вроде «прирожденного человеку дружелюбия» и т. п., потому что, если вдуматься, когда вы передаете ближнему посредством аффекта свое отрицательное отношение к какой-то из сторон его поведения, вы совершаете подлинно дружелюбный поступок, разумеется, в том случае, если вы сами не оказываетесь в плену у своего аффекта!!! Если аналитик в плену у аффекта, то выразить его – небольшая заслуга, однако если вы, наоборот, оказываетесь способны «проглотить» свой аффект, то перед вами возникает определенная нравственная проблема. Мы могли бы принять отстраненный вид, но в таком случае наш партнер лишается непосредственного тепла, свойственного простейшим, почти животным формам участия. В такой ситуации быть христианином, чувствующим и понимающим человеческую душу, и в то же время отстраняться – нехорошо; от нас требуется какое-то более тонкое проявление душевного тепла, поскольку мы становимся более связаны с пациентом и не производим на него столь грозного впечатления, когда даем выход непосредственному чувству и передаем другому не только необходимый для лечения аффект, но и выражает свое эмоциональное участие.

Действуя таким образом, вы сможете постепенно сжечь животную кожу и снять слепоту человека в отношении самого себя, слепоту, которая является следствием состояния одержимости. Если в ваших взаимоотношениях с пациентом присутствует необходимое взаимопонимание (раппорт), то иногда шок – это единственный способ помочь ему осознать у себя наличие определенных комплексов. Рано или поздно эта проблема неизбежно должна быть сформулирована на другом уровне, поскольку по крайней мере несколько аналитических часов после подобного шока будут посвящены ее обсуждению (естественно, по причине того, что ваш партнер будет то и дело укорять вас за то, что вы взорвались и обрушили на него свой аффект).

Нередко сталкиваешься и с другим вариантом, когда состояние одержимости у пациента всплывает откуда-то исподнизу. Мучимый каким-то бессознательным содержанием, он напоминает своим поведением слепое животное, но тем не менее вам может показаться, что это его подлинная реакция. Однако спустя некоторое время привычка пациента по любому поводу приходить в взволнованное состояние начинает казаться несколько театральной. Просто в данном случае мы имеем дело с комплексом, на который наброшена животная шкура. Иногда наступает момент, когда вы чувствуете, что анализируемый, незаметно для внешнего глаза, расстался со своим комплексом, хотя остается верен привычке, через которую этот комплекс манифестировался. Теперь у вас имеется реальная возможность покончить с ней, и не удивляйтесь, если через некоторое время услышите от него, что он, конечно же, знал, что с этой проклятой привычкой ему следует расстаться, но у него не хватало силы воли сделать это самому.

Детям, как вы знаете, тоже свойственны некоторые не очень хорошие привычки, от которых они почти полностью освобождаются с возрастом, тем не менее дополнительная встряска необходима, чтобы помочь им сделать последний шаг. Это подразумевает обычно сначала работу над комплексом, а затем сожжение животной кожи, в то время как другой способ заключается в том, что сначала производят шок, а уже потом сжигают кожу. В обоих случаях можно говорить о наличии определенного «зазора» между комплексом и формой его проявления, поскольку животная кожа – это способ выражения, который в свое время обладал живой непосредственностью, но сейчас превратился в нечто вроде привычно произносимой фразы и, по сути дела, уже не выражает комплекса. Вы можете иногда наблюдать нечто подобное у людей, страдающих фобиями, например боязнью беспорядка на своем столе. Поначалу они находятся в совершенно загнанном состоянии, тем не менее если после нескольких сеансов анализа навязчивое стремление наводить порядок у них сохраняется, вы обязаны твердо сказать: «Хватит!». В начале курса лечения такой ход, вероятно, был бы невозможен, но он, несомненно, приносит пользу в конце анализа, означая, как правило, сжигание последних остатков негативного комплекса, с тем чтобы энергия, которая до этого уходила в симптом, могла перейти в другие формы жизненной активности.

В русской сказке царевна исчезает особым образом. Сначала она, как уже говорилось, появляется в образе лягушки, а затем постепенно приобретает человеческий облик. Но когда ее муж, царевич, сжигает лягушечью кожу, она исчезает, и он вынужден отыскивать ее на краю света – за морем, в лесу, где она живет в стеклянном дворце. Там ему приходится пройти через железные, серебряные и золотые двери, прежде чем он обнаруживает ее сидящей за ткацким станком и льющей горькие слезы. «Если бы ты пришел чуть позже, ты бы больше никогда не увидел меня», – говорит она мужу. Вообще это необычный мотив, но он включает достаточно типичную ситуацию, встречающуюся в сказках, рассказывающих об избавлении от заклятия, чрезвычайно часто.

Во время лекции мы обсуждали с вами схему психических событий или, иначе говоря, психологической реальности. Эту схему можно уподобить спектру с двумя полюсами, один из которых, инфракрасный, представляет собой тело с присущим ему равновесием инстинктов, другой, ультрафиолетовый – архетипы, или упорядочивающий дух.

Мы исходим из допущения, что оба полюса, вероятно, представляют собой два разных аспекта одной и той же реальности, которую, однако, можно описывать или с точки зрения первого полюса, или с точки зрения второго. Можно было бы сказать, что точкой схода в таком случае будет являться трансцендентальная реальность человеческого существования. В пересказанной мною сказке анима первоначально как раз и констеллируется именно в этой реальности. Она не смогла войти в психическую сферу сразу. Почему она не могла появиться перед царевичем во сне? Почему ей приходится сначала направиться в болото и объявиться там в образе лягушки? Почему не в человеческом облике? В сказке говорится, что это из-за того, что она была проклята своим отцом; нам не известна причина, заставившая отца поступить подобным образом, но, по-видимому, она имеет отношение к мировосприятию (Weltanschauung) человеческого существа в целом. (Согласно одному из вариантов этой сказки, помещенной в собрании А. П. Афанасьева под № 269, «Василиса Премудрая хитрей, мудрей своего отца уродилась; он за то осерчал на пес и велел ей три года квакушею быть». – Прим. рус. пер.) Если основная установка моего сознания делает невозможным проникновение в него определенных психических содержаний, то они вынуждены, чтобы попасть ко мне, идти обходным путем. Если мы не способны осознать такое положение дел, то и бессознательное в свою очередь не может проявить для нас данное содержание. В сказке, о которой шла речь, налицо преграда (blok), перекрывающая путь анимс. На этой почве могут возникать психические расстройства, сновидения и симптомы, однако бессознательное не имеет никаких средств, с помощью которых можно было бы его понять, если в сознании нет соответствующей установки, позволяющей воспринять сообщение из бессознательного.

Нечто подобное мы наблюдаем в цивилизациях, для которых характерна известная ограниченность коллективной установки, не дающая возможности новому положению вещей адекватно проявить себя в сознании. Например, сновидения современных североамериканских индейцев, о которых рассказывает в своих книгах Поль Радин (Paul Radin), равно как и их ритуалы, только недавно подвергшиеся изменениям, могут служить хорошей иллюстрацией того, как бессознательное пытается указать этим индейцам способ, с помощью которого они могли бы приспособиться к вторжению цивилизации белых. Последняя стала для индейцев причиной полнейшей психологической катастрофы, поскольку у них не оказалось никаких средств адаптации к такому вторжению, и поэтому оно стало тем, с чем они не смогли совладать. И все же содержание их сновидений свидетельствует о том, что в бессознательном делается попытка помочь им, наталкивающаяся, однако, на абсолютную неспособность их сознательного Weltanschauung к адекватному восприятию сообщения из бессознательного, поскольку и способ интерпретации сновидений отличается чрезмерным буквализмом, то есть они не истолковывают содержание снов на единственно правильном, а именно психологическом уровне. Для того чтобы по-новому взглянуть на приснившееся и объяснить, что происходит в их бессознательном, им приходится обычно обращаться к услугам человека, обладающего творческой фантазией, – шамана из их же собственного племени. Но и в сознании шамана существует та же преграда, а следовательно, хотя бессознательное и делает все возможное, чтобы выйти из затруднительного положения, оно не в состоянии заставить себя услышать в силу отсутствия адекватного средства интерпретации иначе говоря, само мировосприятие (Weltanschauung) индейцев лишает их возможности испытывать некоторые жизненно необходимые для них переживания.

Негативная реакция вытесненного комплекса не проявляется в сказке непосредственно: анима становится жертвой проклятия со стороны другого архетипа – колдуна, рассерженного тем, что его не желают признавать, Вследствие своего Weltanshauung, о котором уже шла речь ранее, анима оказывается в положении, когда у нее нет возможности проникнуть в сознание каким-либо иным образом, кроме как через телесную сферу, результатом чего и становится появление ее в образе лягушки, сидящей в болоте, что достаточно ясно указывает на соответствующий полюс реализации.

У индейцев-алгонкинов существует предание, рассказывающее о том, как великий бог пожелал передать их племени некоторые тайные знания и магические ритуалы. Чтобы сделать это, он не стал созывать шаманов, но обучил всему необходимому рыбу, выдру и ряд других мелких водяных животных; он посвятил их в свои тайны, и именно они затем научили всему этому людей. Если вдуматься в смысл этого мотива, то из него следует, что бог не способен прямо передавать знание людям, но должен научить этому знанию животных, которые, в свою очередь, могут научить человека. В психологическом плане это означает, что в умах индейцев, по-видимому, отсутствует какая-либо содержащая ядро идея или понятие, с помощью которых они могли бы усвоить эти знания; им приходится усваивать их посредством инстинктивных движений тела, то есть делать примерно то же, что и мы пытаемся осуществить в ходе анализа, когда предлагаем пациентам обратиться к активному воображению и следовать главным образом за тем, что им подсказывает их тело. Когда проблема заключается в том, чтобы заставить подняться наверх глубоко запрятанные содержания бессознательного, то иногда рекомендуется, взяв в руки карандаш, просто бесцельно водить им по бумаге. Со временем материал фантазий станет значительно богаче, однако отправной шаг в процессе фантазирования должен быть сделан при помощи тела. Фактически мудрость такого бессознательного содержания, а именно его сообщение является спрятанной в теле. Мне кажется, что подобный способ осознания некоторых вещей типичен для представителей племен, находящихся на примитивной стадии развития, – я имею в виду их привычку играть с какими-нибудь предметами в ожидании, когда к этому подсоединится фантазия.

Среди индейских племен распространен миф, унаследованный ими от далеких предков, который рассказывает об изобретении лука и стрелы. В нем говорится, что лук ведет свое происхождение от одного из индейских прародителей. Женой этого прародителя была тетива, которая постоянно обвивала шею своего мужа руками, как бы желая навсегда заключить его в свои объятия. В подобном виде они показались людям, и благодаря этому человек понял, как сделать лук и стрелу и как стрелять из лука. Супружеская чета после этого исчезла, уйдя в землю. Следовательно, для того чтобы орудие открылось человеческому уму в своем завершенном виде, прежде всего, должен был иметься глубоко в бессознательном какой-то архетипический материал, реализуемый с помощью фантазии, и именно это обстоятельство и привело, если верить их преданию, к изобретению лука. Я убеждена, что для большинства великих человеческих изобретений роль спускового крючка выполнял подобный игровой архетипический материал фантазий.

Традиционно считается, что великие открытия совершаются благодаря божественному вдохновению или божественной магии, а отнюдь не только по утилитарным мотивам. И это представление, конечно, связано с тем, что люди давно уже заметили, какая большая роль в великих открытиях принадлежит импульсам, получаемым из бессознательного. Справедливость этого наблюдения подтверждается и в наши дни, когда многие замечательные создания науки и искусства обязаны своему возникновению, по свидетельству их творцов, сновидениям и инстинктивным импульсам.

Вам, наверно, приходилось сталкиваться с ситуацией, когда вы чувствовали, что нечто очень важное скрыто от вашего сознания и вы даже не представляете, что именно. Тогда единственное, что вам остается, – просто прохаживаться по комнате, беря мимоходом в руки все, на чем останавливается ваше внимание, е целью уяснить, почему это притягивает к себе вашу психическую энергию. Взяв привлекшую ваше внимание вещь в руки, хорошо с ней поиграть, не смущаясь тем, что со стороны это может выглядеть несколько смешным. Если вы позволите вашей фантазии вступить в игру с вещью, то вы таким образом дадите возможность подняться наверх чему-то, что скрывалось от вас в бессознательном. Эта установка на чисто детскую игру с вещью, известная человеку с первобытных времен, весьма плодотворна.

Таким образом, если анима сидит в виде лягушки в болоте и притягивает к себе медную стрелу царевича, то я бы предположила, что в бессознательном имеется какое-то непреодолимое физическое влечение. Человек, которого заколдовали, часто появляется в сказках в образе лягушки, которая, кстати, имеет черты определенного сходства с человеческим телом: у нее маленькие руки и ноги, и вообще среди мелких холоднокровных животных она до известной степени напоминает собой карикатуру на человеческое существо. Мы нередко называем маленьких детей лягушатами. Если какое-то бессознательное содержание проявляет себя в образе лягушки, я обычно делаю отсюда вывод, что оно могло бы стать сознательным, более того – оно нуждается в этом. Существуют бессознательные содержания, которым свойственно ускользать, и такие, которые сопротивляются осознанию, однако в данном случае само это относительное сходство строения лягушечьего и человеческого тела предоставляет хорошую возможность для символического выражения чего-то, что до известной степени захоронено в соматических слоях бессознательного, но при этом имеет несомненный стимул к тому, чтобы вернуться в сознание. Лягушка притягивает к себе медную стрелу. Это, право, забавный мотив, если вспомнить, что лук и стрела играют огромную роль в символике любви.

Лауренс ван дер Пост является обладателем маленького лука и стрелы – изделия бушменов, обитающих в пустыне Калахари. Так вот, у бушменов если юноша проявляет интерес к девушке, то он делает такого типа лук и стрелу. Бушмены, как известно, умеют накапливать жир на своих ягодицах, что делает их зад заметно выделяющейся частью тела; за счет этих жировых запасов они могут существовать в тяжелые для них времена. Юноша выпускает стрелу из своего лука в упомянутую часть тела заинтересовавшей его девушки. Та извлекает ее и отыскивает глазами того, кто стрелял; если она принимает ухаживание со стороны юноши, то идет к нему и возвращает стрелу, если – нет, то ломает ее и, бросив на землю, топчет ногами. У них до сих пор в употреблении стрелы Амура! Теперь вы понимаете, почему Амур, бог любви у древних греков и римлян, имел при себе лук и стрелы!

В психологическом плане такую стрелу можно интерпретировать как проекцию. Если я проецирую свой анимус на какого-нибудь мужчину, то происходит как бы перетекание части моей психической энергии к этому мужчине, во время которого я испытываю к нему влечение. По характеру действия это и вправду напоминает полет стрелы, так как заряд психической энергии нацелен на определенный объект. В результате неожиданно устанавливается связь. Стрела, выпущенная бушменом из пустыни Калахари, как бы говорит девушке: «Либидинозная энергия моей анимы попала в тебя», и та принимает ее или отвергает. Однако характерно, что она не оставляет стрелу у себя – она возвращает ее; иначе говоря, юноша должен взять обратно свою проекцию, но посредством этого как раз и устанавливается человеческое взаимоотношение. Весь символизм брака виден на этом примере.

Медь является металлом планеты Венера и соотносится также с самой богиней любви Венерой (или Кипридой, поскольку местом ее рождения считался остров Кипр). Поэтому медь имеет отношение ко всему, что связано с проблемами любви. Лягушка в сказке подбирает стрелу – и любовная связь устанавливается. Ярь-медянка, получаемая из меди ядовитая соль, интерпретировалась алхимиками как опасный аспект стихии любви. Медь легко может становиться ядовитой, поскольку очень быстро подвергается внешним воздействиям; это – опасный металл, он мягкий и ковкий, но обладает отравляющими свойствами. Ее можно также использовать для изготовления сплавов, что вполне соответствует характеру любви; она обладает вяжущими свойствами и легко вступает в соединение с другими металлами, подобно тому, как любовь связывает людей вместе. Вероятно, именно благодаря ее способности к соединению этот металл атрибутировали богине любви – Венере. Мягкие металлы обычно представляют женское начало, а твердые – мужское.

Анима, то есть Царевна-лягушка, убедительно доказывает собравшимся на царский пир, что она на самом деле не является лягушкой. Обладая сверхъестественными способностями, она печет изумительные пироги, может соткать за ночь прекрасный ковер, наконец, предстает перед гостями на пиру писаной красавицей, затмевающей остальных женщин своей красотой. Она бросает во время танца спрятанные ею в рукав остатки пищи – и из них тут же вырастает дерево с сидящим на нем котом, который умеет петь песни и рассказывать сказки. Анима тем самым показывает, что, хотя ей и пришлось вначале появиться в облике, не соответствующем ее сущности, она вовсе не лягушка, а сверхъестественное существо – богиня, способная трансформировать одни элементы в другие.

Она может также, словно настоящий волшебный, вызвать откуда-то дерево, способное появляться и исчезать, – дар, который она, по-видимому, унаследовала от своего отца. Про нее можно было бы сказать: вот человек, который преображает любого рода реальность в исполненный смысла образец (pattern), которому присуши те же искусство, красота и чувство, что и творческим проявлениям архетипических образов. Анима вносит в жизнь мужчины элемент как несбыточной мечты, так и разочарования. Она дает мужчине ощущение значительности всего совершающегося в его жизни и становится вдохновительницей его творческих фантазий. Ну а то, как данный мужчина реагирует на аниму, зависит от его внутренней установки.

К сожалению, в нашей сказке все, что создается фигурой, олицетворяющей аниму, появляется во время пиршества. Легко впасть в недооценку подобного проявления анимы. Между тем, случись такое наяву, нам, право же, следовало бы упасть в благоговейном страхе на колени и вопрошать о том, что же за этим скрывается. По-видимому, в относительно слабой реакции на появление среди них богини кроется причина того, почему царевич так беспечно сжигает лягушечью кожу, из-за чего царевна вынуждена удалиться на край света, и он должен приложить неимоверные усилия, чтобы снова ее найти. Так всегда случается, и это является весьма типичным в тех случаях, когда мужчина воспринимает воздействия и проявлении анимы только эстетически, не пытаясь серьезно осмыслить их в нравственном плане.

Если подобному легковесному восприятию анимы попытаться подыскать аналогию не во внутренней, а во внешней жизни, то это означало бы относиться к какой-нибудь конкретной женщине, скажем, как это делал Дон Жуан, то есть слегка флиртуя с ней, что мы и видим в сказке во время пира. Разве мало художников и писателей, создающих прекрасные произведения, но попробуйте спросить их о смысле ими сделанного, и они уклонятся от ответа, говоря, что психологическая интерпретация разрушает произведение искусства. Такая установка типична для многих современных художников, не желающих растравлять себе душу размышлениями о всей серьезности того, что несут в себе их произведения. В результате они готовы утверждать, что в своем произведении не преследовали никакой другой цели, кроме развлекательной, чтобы доставить себе и зрителю художественное наслаждение, то есть, по сути дела, приравнивают свое творчество к «игре на пиру». Поэтому мы имеем право сказать, что исходное затруднение, выражающееся в определенной предубежденности сознания, все еще сохраняется, чем и объясняется то, что все рушится у героев сказки, как только кожа брошена в огонь. Сознательная установка не принимает аниму всерьез, в результате чего происходит катастрофа, и царевичу необходимо пройти через множество испытаний, прежде чем он снова обретет ее.

Интересно, что, когда он находит ее, она сидит во дворце, расположенном в лесу, судя по всему, в сооружении, которое мы бы интерпретировали как более женственный аспект символа Самости, такое здание обычно является символом самого глубокого мистического опыта, описываемого в сочинениях христианских мистиков, например у Терезы Авильской. Упоминаемая ею «внутренняя крепость» из золота и серебра – достаточно известный образ для сокровеннейшего центра души (psyche), который в аналитической психологии называется Самостью.

В этой крепости, или замке, обитает некое опасное существо которого никто не видел. Не вполне ясно: либо это отец-колдун, либо, возможно, дракон. Так или иначе, девушка находится в его власти, и жениху необходимо добраться до нее и бежать с ней как можно быстрее от этого места – не то их ждет страшная беда. Если сопоставить эту историю с другими, близкими ей по сюжету, то вы увидите, что опасную фигуру, о которой только что шла речь, в большинстве случаев отождествляют с дьяволом. Недооценивание фигуры анимы становится, как видим, причиной необычного компенсаторного процесса. Анима подвергается порче со стороны фигуры, воплощающей темную сторону образа Бога.

Чем упорнее тот или иной мужчина не желает понять значение анимы для своего сознания, тем большую та проявляет склонность становиться дьявольской или отождествляться с бессознательным в целом и образом Бога. В результате этот мужчина вынужден бессознательно как бы возвести ее на престол и поклоняться ей, словно Богу, – и всего лишь потому, что ему недостает осознания того, что он делает. Такое состояние очень похоже на одержимость дьяволом, да и переживается оно субъективно как религиозная эмоция.

Нечто подобное можно наблюдать, исследуя феномен нацизма. Нацисты или, скажем, коммунисты, не признают существования внутренних психических фактов самих по себе, вне их обусловленности внешними по отношению к ним детерминантами: расовыми, в случае нацизма, или социально-классовыми – для коммунистов. Вследствие этого их эмоциональная жизнь приобретает резко выраженный бессознательный характер и связывается с живущим в их бессознательном образом Бога; отсюда и проистекает тот странный «религиозный» фанатизм, с которым мы сталкиваемся во всех подобного рода движениях. Их участники готовы даже умереть за свое дело, или, если понадобится, разжечь мировой пожар. Почему, спрашивается, так круто, если речь идет всего лишь о национальной политической программе? Кроме того, вы постоянно будете обнаруживать, что они фактически проецируют на свои политические идеи, за которые готовы погибнуть, не что иное, как Царство Божие. Они хотят установить его на земле «справедливым образом» и, следовательно, имеют право расправиться с любым инакомыслящим или умертвить «каких-нибудь несколько тысяч человек». Беседуя с такими людьми, вы убеждаетесь, что это их бессознательная эмоциональная установка. Они по большей части являются одержимыми, и их энтузиазм – это не что иное, как проекция образа Бога, с которым прочно связана их идеалистическая эмоция. Это красноречивый пример контаминации анимы с образом Бога, когда символ Самости имеет тенденцию обернуться разрушительной одержимостью.

Символ Самости, или образ Бога, которого не желают признавать, обладает в высшей степени разрушительными свойствами, потому что, когда его не признают, он становится силой, действующей из-за спины, в результате чего мы имеем дело с разрушительными эмоциями и массовыми предрассудками всех сортов. Вот почему бесполезно в разговоре с такого рода одержимыми апеллировать к логике и здравому смыслу; их эмоциональная жизнь целиком привязана к образу Самости, чего они не осознают, поскольку не способны взглянуть на себя с психологической точки зрения в то время, как Самость полностью остается вне их – в проекции. Подобная регрессия фигуры, воплощающей аниму, – крайне опасная, разрушительная вещь. Царевна в сказке говорит: «Если бы ты пришел чуть позже, ты бы никогда больше не увидел меня», что может подразумевать не только прекращение всякого реального психологического развития, но также и смерть данного индивида. Поэтому от царевича потребуется немало усилий и терпения, чтобы заставить эти содержания бессознательного вернуться назад, так как в противном случае они будут проявляться лишь на эстетическом уровне, а затем снова исчезать в бессознательном.

Дворец в лесу приводит нас к алхимическому символизму. Металлы всегда ассоциируются с планетами: железо обычно символизирует планету Марс и войну; серебро связано с Луной, женственностью, белым началом, это мягкий металл, легко вступающий в соединение с другими металлами; что касается золота, то оно обычно ассоциируется с Солнцем. Стеклянный дворец с железными, серебряными и золотыми дверями предстает носителем четырех субстанций Самости, что сравнимо, например, с участием четырех элементов при получении философского камня. Железо (или свинец) символизирует собой стадию нигредо (nigredo), за железом следует серебро, представляющее стадию альбедо (albedo), то есть белизны, преобладания женского начала, за ними наступает черед золота, иными словами, красной стадии – рубедо (rubedo), когда, собственно, и появляется золото. Стекло – это субстанция, представляющая дух или духовную материю в конкретной форме Однако в нашей сказке алхимический символизм Самости выступает с негативным оттенком, поэтому я бы предпочла и все названные элементы рассматривать с таким же отрицательным знаком, констатируя, что фигура анимы становится пленницей собственной бесчеловечной жестокости. У людей в наше время преобладает отрицательный образ Самости, и это делает человека невероятно бесчувственным. Некоторые нацисты убивали в своей душе всякое человеческое чувство с почти спортивным азартом, ибо предполагалось, что искусственно выработанная и не знающая жалости бесчувственность является признаком героизма.

В своей работе «Психология переноса» Юнг отмечает, что сегодня бессознательное в качестве реакции на угрозу полного растворения индивида в массе развивает в людях отвердение индивидуального начала. В современном человеке вы легко сможете разглядеть эту тенденцию к отвердеванию индивидуального. Если процесс отвердевания принимает неправильные формы или совершается бессознательно, то следствием его становится бесчувственность, которой се обладатели – если они к тому же одержимы – очень гордятся. Что касается их лидеров, то они, соответственно, демонстрируют несгибаемую волю и решительность; закостенение индивидуального в данном случае произошло неправильным образом. Мы можем сказать, что сегодня у нас имеется только один выбор: или стать бессердечными и несущими разрушение субъектами (таким путем бессознательно защищая себя), или стать твердыми, скорее, внутренне, нежели внешне. В первом из указанных случаев мы одержимы символикой Самости, вместо того чтобы быть се слугами.

Таким образом, четыре субстанции в сказке указывают на кватерность Самости, однако с негативным оттенком: символика становится разрушительной, если к ней относиться неправильно.

Смертоносный аспект одержимого или заклятого существа до известной степени приоткрывается на материале другой сказки, на сей раз датской, носящей название «Король Линдорм» («King Lindorm»). «Линдорм» – кельтско-германское слово, означающее «змей» или «дракон»; им называют также течение реки, имеющее змееобразную форму, как, например, у реки Лиммат или же у реки Линдт у нас в Цюрихе. Оно может означать также большого червя или ящерицу – летучего дракона, королевского дракона, напоминающего своим видом змею.

У короля и королевы нет детей. Проснувшись после свадебной ночи, они обнаружили над своим ложем надпись, гласящую, что у них никогда не будет детей. Как-то раз королева, потерявшая уже всякую надежду, встречает старушку, которая обещает помочь в ее горе. Она советует королеве прийти ночью в северо-западную часть сада и взять с собой чашу, которую она должна будет перевернуть вверх дном и оставить в таком положении до утра. Утром, когда она придет за чашей, она обнаружит под ней красную и белую розы. Если королева съесть красную розу, у нее родится мальчик, если белую, то девочка, однако ни в коем случае ей не следует съедать обе розы одновременно, потому что это приведет к великому несчастью.

Королева поступает так, как ей было посоветовано, и на следующее утро находит под чашей две розы. И тут ей приходит на ум, что если она съест красную розу и у нее родится мальчик, то, когда он подрастет, наверняка уйдет на войну, и его могут убить, а если она съест белую розу и у нее родится девочка, то ей тоже придется с ней расстаться, когда, достигнув положенного возраста, та выйдет замуж. Королева не видит причины, почему бы ей не съесть обе розы и не родить двойню. Так она и поступает, но производит на свет не двойню, а ужасного дракона, тварь мужского пола. Тот немедленно начинает демонстрировать свой отвратительный характер, угрожая разрушить замок и проглотить любого встречного, если его желания не будут удовлетворены. Когда король, который в момент его рождения был на войне, возвращается домой, дракон встречает его и приветствует как отца. Пораженный король восклицает: «Да ну, неужто я твой отец?». «Да – отвечает дракон, – а если ты не захочешь быть моим отцом, я уничтожу и тебя, и твой замок».

И вот страх погибнуть в пасти дракона овладевает жителями королевства. Когда дракону исполняется двадцать лет, у него возникает желание жениться. Король пытается втолковать ему, что никто не захочет выйти за него замуж, но дракон неумолим и заявляет, что если король не найдет для него невесты, то он уничтожит короля и замок. И вот прекрасную принцессу находят, но в первую же брачную ночь чудовище пожирает ее. Та же судьба постигает и следующую невесту, и скоро обеспечивать дракона женами становится непростым делом. Однако дракон все более и более распаляется, и король, исполненный отчаяния, отправляется к старому пастуху и просит его отдать свою дочь в жены дракону. Пастуху не хочется этого делать, но он вынужден уступить и рассказывает дочери о предложении короля.

Зная, что ее ожидает, девушка с плачем убегает в лес. Там она встречает старушку, которая спрашивает ее, чем она так сильно опечалена. Девушка рассказывает, что она должна стать женой дракона и неизбежно погибнуть, после чего старушка предлагает ей свою помощь и рассказывает, что нужно делать. Когда свадебный пир закончится и наступит время шествовать в спальню для молодых, девушка должна надеть на себя одну поверх другой десять рубашек и, когда свет в спальне погаснет и дракон скажет, что ей нужно снять с себя рубашку, ответить, что охотно это сделает, но он тоже должен снять с себя одну из своих кож. Так ей следует поступать раз за разом, снимая с себя по одной девять рубашек. К этому времени дракону уже будет нечего стягивать с себя, а на ней останется еще одна рубашка. Он будет тогда лежать на постели словно глыба кровоточащего мяса, и ей нужно будет сечь его ореховыми прутьями, погруженными в раствор щелока (все это должно быть заранее приготовлено в спальне), до тех пор, пока дракон почти не распадется на части. После этого она должна искупать его в сладком молоке и закутать в девяти рубашках, а потом на короткое время заснуть, держа его в своих объятиях.

Девушка делает все так, как ей было сказано, а когда просыпается, то обнаруживает у себя в объятиях прекрасного принца, который теперь освобожден от лежавшего на нем проклятия. Чуть позже в этой сказке появляется злодей, которому на какое-то время удается оклеветать принцессу, но мы, в интересах нашей темы, должны сосредоточить внимание только на первой части этой сказки.

Причиной всех бед, как мы видим, становится жадность королевы: она бы хотела и пенни сохранить, и пирог съесть. Ей казалось, что она произведет на свет двойню; не исключено, что она предполагала родить гермафродита – близкого родственника дракона. Алхимики говорят о драконе или двуполом чудовище, когда имеют в виду что-то безобразное, противоестественное и негативное. Его необходимо разрезать на куски, изничтожить, то есть таким образом освободить, потому что он представляет собой соединение противоположностей на крайне бессознательном уровне. И в этом случае дракон отсылает нас к уже рассматривавшемуся ранее мотиву замка, в котором исчезает Царевна-лягушка. Речь идет о ситуации, в которой собственно человеческое одержимо Самостью, вместо того, чтобы быть осознанным и приведенным в связь с архетипом Самости. Подобное нередко приходится обнаруживать у больных с пограничным состоянием и среди людей, которые вследствие характера своих специальных занятий, скажем мифологией или первобытной культурой, невольно соприкоснулись с материалом бессознательного. Эти люди не способны установить личностный контакт с этим материалом, но становятся одержимы им. Они говорят как бы «из архетипа», оставаясь внутренне ему не причастными, и «возвещают» архетипический материал подобно старому шаману, но этот материал не смыкается с их современным уровнем сознания, и они никогда не пытаются вопрошать себя о нем.

Архетипические структуры (patterns) настолько насыщены смыслом и оказывают настолько сильное эмоциональное воздействие, что люди подобного типа рассуждают, как правило, так словно читают по книге, и буквально тонут в своем материале, вместо того, чтобы его понимать. В качестве примера я сошлюсь на тип личности, с которым вам, наверно, приходилось встречаться в условиях современной цивилизации, – я имею в виду тип самодовольного мага. Существуют мужчины и женщины, которые, вместо того чтобы осознавать содержания своего бессознательного, становятся одержимы ими; в результате они отождествляют себя с архетипом Самости и усваивают позу Мудрого Старца или Великой Матери. Они всегда способны возвестить какую-нибудь великую истину, но если вы внимательно проанализируете то, что они говорят и как себя ведут при этом, то поймете, что их устами говорит овладевший ими архетип. Судя по всему, бессознательный материал, рупорами которого они являются, в высшей степени значителен, но их собственная личность потеряла при этом какую-либо форму и индивидуальное лицо в силу того, что они расширили себя сверх всякой меры за счет этого материала (вошли в состояние психической инфляции).

Обычно существует взаимосвязь между подобным состоянием личности и ее моральной установкой. Такие люди суть «радиодикторы» архетипа, и чувствующая функция у них (т. е. способность субъективной, в том числе нравственной, оценки) в значительной степени нарушена. Такое состояние почти равносильно «моральному безумию». Гитлер – яркий пример подобного типа личности. Его воздействие на людей было огромным, но если бы вы проанализировали его выступления, то увидели бы, что великие истины, которые он изрекал своим слушателям, извлекая их внутренним чутьем из бессознательного, всегда были перемешаны с самыми отвратительными-аморальными отбросами человеческой культуры.

Но поскольку подобные крупицы истины открывались ему благодаря его необычайной близости к бессознательному, то людей захватывало то, что он говорил, и они не сознавали, что ко всему этому щедро примешан моральный мусор.

В лице Гитлера мы имеем, конечно, наиболее яркий образец этого типа, однако и в повседневной жизни нам приходится встречаться с такого сорта людьми – я имею в виду людей с неэтической, т. е. постоянно меняющейся, изворотливой установкой, что подходит для архетипа, но не для человеческого существа; нередко они вполне нормальны в психическом отношении, тем не менее они исполняют роль «радиодикторов» для своих бессознательных содержаний, которые требуют выражения и производят сильное впечатление на окружающих. Как правило, их влияние имеет пагубный характер. Некоторые люди способны заметить их нравственную неполноценность, однако другие, менее склонные подвергать вещи критической проверке или просто беспечные в нравственном отношении, попадаются в ловушку. Именно к таким, пограничным в психическом отношении, личностям относятся слова Юнга о том, что комплекс эго и архетип Самости у них наложились друг на друга, контаминировались, так что в результате оба приобрели уродливый, размытый характер.

Таким образом, эго демонстрирует качества Самости, которые оно в принципе не должно было бы иметь, а Самость, в свою очередь, перенимает качества эго, что ей совершенно противопоказано.

Мы определяем архетип Самости как целостность и полноту личности (totality), и в качестве таковой Самость обнаруживает себя уже в начале человеческой жизни. Подобно тому как желудь содержит в себе все дерево, уже в раннем возрасте присутствует еще не осознаваемая целостность личности. Обыкновенно в первой половине жизни эго-комплекс обособляется от Самости, и лишь во второй ее половине со стороны эго предпринимаются попытки достичь личностной целостности. В идеальном варианте этот процесс длится до тех пор, пока не происходит полного осознания как эго, так и Самости (описание чего мы находим в дзэн-буддизме и в сочинениях некоторых мистиков), при котором эго на опыте постигает Самость и вновь образует с ней единство. Иногда, из-за того, что в начале жизни процесс отделения в силу каких-либо причин нарушается, эго не обособляется в должной мере от Самости. В результате, не сумев поляризоваться по отношению к остальной, бессознательной, части личности, такое эго как-то неопределенным образом смешивается с ней, и тогда вы имеете дело со странной личностью: либо ребячливой, либо слишком мудрой, и, соответственно, в меньшей или большей степени сознательной по сравнению с другими людьми, но вместе с тем безнадежно не способной осознавать самое себя, в общем, что называется, ни рыба ни мясо.

Анализировать таких людей – адская работа, потому что после того, как вы побеседовали с ними о бессознательном, они в каком-то смысле знают о нем все; и но существу, в этом они правы; тем не менее, если вы попытаетесь уменьшись влияние на них бессознательного и помочь занять по отношению к нему правильную дистанцию, то услышите от них, что они достаточно осведомлены о роли бессознательного начала, чтобы не допустить нежелательного развития событий. Поэтому вы должны добиться, чтобы в их психике – с помощью того же самого бессознательного – произошла определенная перестройка: была бы осознана важность чувствующей, т. е. нравственно-оценивающей деятельности сознания. Это предполагает долгую и утомительную работу, прежде чем вы сможете более или менее отчетливо различать в их душе оба фактора – эго и Самость.

Вспомним королеву, которая съела сначала красную розу; она должна бы после этого родить существо мужского пола, однако, в силу неправильного образа действий с се стороны, плод мужского пола смешивается со своей женской частью – в результате на свет появляется гермафродит, который облачен в неподобающую ему оболочку, то есть скрывается под женской или, как в данном случае, драконовской кожей – анимой, окружающей его в результате ошибки. Как известно, одним из высочайших символов Самости является Христос в окружении Церкви – vir a femina circumdatus (лат. «муж женой окруженный»). Невеста Христова – это Церковь, и в конце времен, когда осуществится полнота «возраста Христова», Христос полностью воплотится во всем множестве верующих в Него христиан, т. е. в Церкви, являя тем самым «мужа, облеченного женой». Женщина подобна окружности вокруг мужчины – божественного существа в самом центре мандалы, или Антропоса, который помещен в квадрате (символизирующем мужское начало Самости), погруженном в женское начало – подобно Будде, сидящему в цветке лотоса. У этого высочайшего символа человеческих стремлений имеется внушающая ужас, отвратительная тень, то есть негативный аспект, ч его-то обыкновенно и представляет наш принц-дракон. То же самое происходит, когда стремление имеет порочный и разрушительный характер, или не было осуществлено в жизни сознательным образом, а захватило человека врасплох, сзади, обернувшись вместо созидательных своими разрушительными и пагубными сторонами. Нащ принц Линдорм тоже являет собой мужчину, окруженного женщиной, с той, однако, разницей, что предстает в виде огромного куска кровоточащего мяса, окруженного драконьей кожей, что можно интерпретировать как регрессивную форму соединения противоположностей.

Подобные символы Самости всегда появляются, когда у индивида намечается тенденция решить проблему путем регрессии к предшествующей стадии цивилизации. В раннем христианстве, то есть в период, приблизительно охватывающий первое тысячелетие нашей эры, проблема жизни и взаимоотношений между мужчиной и женщиной поначалу решается в христианском духе. Будучи патриархальным по своему содержанию, христианское учение отсекает сексуальный аспект. Мужчина имел возможность вступать в отношения с реальной женщиной при помощи социального института брака (что-либо сверх этого считалось грехом), а вместо этого невостребованную часть своей анимы сублимировать и проецировать на деву Марию. Если вместо этого он проецировал образ анимы на какую-нибудь другую женщину, то навлекал на себя беду.

Но именно такое решение жизненной проблемы в целом и проблемы взаимоотношений между полами не теряло своей остроты на протяжении XI, XII и XIII веков. Христианские рыцари того времени предприняли попытку прояснить проблему анимы и человеческих взаимоотношений с помощью так называемых Дворов Любви («Les Cours d'Amours»), где бы мужчина мог дать выражение своему чувству к женщине. Эти дворы, несомненно, способствовали осознанию мужчиной проблемы анимы. Как и следовало ожидать, рыцари за это подвергались преследованиям, и к тому же это стало для них причиной нескончаемых нравственных и человеческих осложнений. Как раз в это время христианские рыцари вошли в соприкосновение с исламским миром, и многим из них стало казаться, что существующий здесь институт гарема предлагает определенное решение вопроса, поскольку предполагалось, что при наличии гаремов не будет существовать ни сексуальных проблем, ни старых дев, ибо каждая женщина имела бы мужчину и была удовлетворена в половом отношении.

С психологической точки зрения институт гарема – неплохое решение проблемы, поскольку предотвращает подавление сексуальности, однако, с другой стороны, нигде больше не существует настолько сведенного до минимума общения между мужчиной и женщиной, чем в гареме: мужчины беседуют с мужчинами, а женщины – только с женщинами. Мужчина обращается к женщине исключительно с эротическими шутками, настоящие взаимоотношения между мужчиной и женщиной неизвестны в этом типе цивилизации. Тем не менее, когда христианские рыцари соприкоснулись с психологией гарема, они оказались поставленными перед сильным искушением – видеть в гареме решение волновавшей их проблемы. Но такое решение было бы явной регрессией, и вот почему вы постоянно встречаетесь в мифах эпохи с мотивом опасности, которая исходит от исламского мира и которая предстает, в частности, в образе гермафродитоподобного существа.

Таким образом, рассмотренный материал позволяет нам сделать вывод, что даже если гарем и был бы выходом из затруднительного положения, то такой выход стал бы регрессией к прежнему, более примитивному состоянию. Это всегда великое искушение – вместо того чтобы нащупывать новое решение, регрессировать к предшествующему примитивному состоянию, где еще отсутствовала сама проблема. Вот почему некоторые люди едут на Гавайи или какой-нибудь другой остров, рассчитывая обрести там единение с природой, но дают этим лишь наглядный пример решения проблемы в регрессивной форме. В результате они становятся еще большими невротиками, чем были, потому что избранный ими путь неправилен.

 

Лекция 6

Нам необходимо еще рассмотреть с вами в датской сказке о короле Линдорме один не совсем обычный мотив: когда девушка, которая хочет освободить принца-дракона, должна надеть на себя десять рубашек и затем каждый раз, как жених-дракон предлагает ей снять рубашку, должна говорить, что ему тоже следует снять с себя одни из своих кож. И так продолжается до тех пор, пока дракон не превращается – после того как он снял с себя девять кож, а не ней еще осталась одна рубашка – в несчастную хныкающую и кровоточащую массу на полу. После этого девушка сечет его ореховыми прутьями и купает в сладком молоке, освобождая таким образом от лежащего на нем проклятия, и дракон превращается в прекрасного юношу.

Я начала интерпретацию с того, что попыталась выяснить, что могут означать эти многочисленные оболочки, эти девять кож, скрывающие истинную, хотя и неясную, природу принца-дракона. Я рискнула высказать предположение, что они обозначают комплекс, характеризующийся тем, что сознающее эго и архетип Самости смешаны и тем самым вредят друг другу. Я уже описывала людей, у которых эго отождествляется с Самостью, так что в результате ни эго данного лица, ни архетип Самости не могут функционировать должным образом, поскольку вследствие их контаминации не произошло необходимой поляризации в психике. Это лишь одна сторона такой фигуры, как принц, который скрыт под многочисленными драконьими кожами, но мы можем взглянуть на эту фигуру и под другим углом. В волшебных сказках принц и принцесса часто выступают в качестве персонажей, которые позднее становятся королем и королевой, поскольку они являются будущими королем и королевой, так сказать, в состоянии зарождения.

В «Mustenum Conjunctions» д-р Юнг посвящает целую главу символическому значению короля в алхимии. Подобно тому как это имеет место в египетской геологии и мифологии, король в алхимии олицетворяет доминанту коллективного сознания. И если при этом старый король является символом изжившей себя или просто устаревшей системы коллективного сознания, то молодой – обычно представляет новый символ Самости. Как понимать то, что будущий король символизирует Самость, тогда как старый король в мифологии обычно олицетворяет доминанту коллективного сознания?

Чтобы нагляднее представить себе то, что я имею в виду, надо освежить в памяти некоторые исторические факты. Будда в момент снизошедшего на него под деревом бодхи просветления пережил определенный опыт Самости, и позднее, уже после того, как ему пришлось столкнуться с интригами против себя своих учеников, он постепенно стал символом Самости для окружавших его людей. Многие религиозные системы кристаллизовались вокруг фигуры Будды, ставшего не только символом божественного существа, единственного человека, достигшего состояния божества, но и символом Самости. Если вы обратитесь к буддизму на его поздних стадиях, то увидите, что Будда стал центральным образом для огромной религиозной коллективной организации, символической идеей, объединившей все то, что мы в настоящее время называем буддизмом, включая сюда и соответствующую религиозную систему, взятую в ее целом.

Мы могли бы также отметить, что фигура Христа претерпела в христианстве аналогичную эволюцию, ибо как только в ней кристаллизовался символ Самости, за ней осталось лишь значение центрального образа коллективной системы ценностей, а о том, что она была первоначально репрезентировавшим реальный внутренний опыт, напоминают теперь только исполненные показного благочестия слова богослужения. Остается в итоге система интеллектуальных понятий или благочестивых чувств, в то время как первоначальный символ медленно увядает и застывает в чисто обрядовой привычке, Именно это и символизирует собой старый король, благодаря чему его нередко изображают в качестве того, кто препятствует установлению нового порядка вещей. Когда волхвы предсказывают рождение божественного младенца, старый король трепещет, предчувствуя утрату господствующего положения. Поэтому он пытается уничтожить младенца, ибо некогда он сам являлся символом Самости, но теперь превратился в негативную и разрушительную силу, и это происходит потому, что Самость (как показал на огромном количестве примера Юнг в работе «Aion»), подобно всем другим архетипам, представляет собой не только неподвижное ядро психического, но и самообновляющуюся систему.

Если вы понаблюдаете за символизмом Самости и за тем, как он проявляется в отдельном человеке, то заметите, что Самость находится в состоянии постоянного изменения. Она утрачивает некоторые свои аспекты и беспрестанно обновляется. Поэтому Юнг сравнивает ее с некоторыми атомами водорода, которые в высших слоях атмосферы обладают свойством выбрасывать из себя время от времени одни электроны и поглощать вместо них другие. Похоже, что Самость в человеке проявляет подобную активность; она является динамическим центром психики, который, по-видимому, находится в состоянии непрерывного внутреннего изменения. Вот почему никакая существующая в сознании формулировка опыта Самости не может претендовать на абсолютный и окончательный характер на протяжении длительного периода времени – она должна постоянно подвергаться реадаптации, чтобы идти в ногу с этим изменяющимся процессом.

По этой причине религиозные символы, вообще говоря, должны постоянно интерпретироваться заново, и для живой религии всегда существует с одной стороны опасность окаменения, а с другой – опасность реформ, которые вызывают стремление полностью перестроить первоначальную концепцию и превратить ее во что-то более современное и приспособленное к потребностям новой исторической эпохи. То же самое справедливо и в отношении отдельного человека, ибо каким бы глубоким ни был ваш опыт, он всегда может устареть: бывшее истиной вчера перестает быть истиной сегодня, и то, что когда-то было вдохновляющим идеалом, превращается в устаревшую систему, препятствующую дальнейшему внутреннему развитию. В подобной ситуации вчерашней истиной следует пренебречь ради того, что истинно для нашей психической жизни в данный момент.

Следовательно, принц в волшебной сказке обыкновенно символизирует собой Самость in statu nascendi, которая самопроизвольно поднимается из глубин колективного бессознательного или же требует, чтобы ее выудили оттуда. Если прекрасный принц скрыт под множеством кож – как в нашей сказке, – то это означает, что данное содержание не имеет возможности появиться в своем настоящем виде, что оно вынуждено предстать поначалу в животном облике.

Нечто подобное вы иногда обнаруживаете в реальной жизни в тех случаях, когда у человека присутствует невероятно сильное безотчетное стремление или влечение. Такое влечение полностью овладевает людьми, но нас при этом почему-то не оставляет странное ощущение, что не оно на самом деле владеет ими. Мужчина может влюбиться в женщину и, кроме нее, больше ничего не желать на свете, но мы чувствуем, что не любовь его на самом деле мучит, что его «держит» какая-то идея, которую он не может осознать, и что если бы он осознал ее, то все его «страдания» как ветром бы сдуло. В данных случаях врач должен полагаться на собственное чутье. Люди становятся прямо-таки одержимы тем, что их влечет, и готовы настаивать, будто именно это и есть подлинный предмет их желаний, однако вы не можете избавиться от подозрения, что предмет их страсти всего лишь внешняя манифестация чего-то, что скрывается за ним, и что главный образ еще не нашел для себя выражения.

В принципе, можно утверждать, что если пациент обнаруживает симптомы непреодолимого влечения, почти одержимости, болезненной зависимости или неспособности пожертвовать своим желанием, то это все же не выражает главного, или еще не выражает. Нам следует в таких случаях занять выжидательную позицию, ибо можно быть уверенным, что там, где налицо подобное инфантильное желание, что-то не так. Необходимо переждать, чтобы наконец наступил момент, когда сокровенное ядро психики, сбросив с себя разнообразные личины, могло открыться нам в своей истинной сущности.

Интересно, что девушке в сказке, пожелавшей освободить от заклятия принца-дракона, необходимо надеть на себя большое количество рубашек. Это означает, что она должна замаскироваться и не показать себя обнаженной, то есть в своем истинном виде. Обычно об этом предпочитают не говорить, но иногда в процессе анализа нам приходится ловить себя на бессознательном противодействии пациенту, особенно когда он выступает с каким-нибудь совершенно нереальным требованием. Между тем нельзя просто отвергнуть это требование, потому что за ним скрывается нечто реальное. Но нельзя быть и наивным, поскольку, принимая требование пациента всерьез и соглашаясь таким образом принимать мнимое за действительно, вы рискуете расстроить собственную психику или испытать эмоциональный шок, что в любом случае повредило бы вашим взаимоотношениям с пациентом. Подпасть под влияние одержимости другого не заслуга, а, скорее, глупость. От вас требуется умение различать, чтобы быть в состоянии почувствовать, что является подлинным только с ним и устанавливая контакт и, наоборот, сторонясь всего что не подлинно. Это – одна из самых коварных проблем в подобной ситуации.

По существу, девушка в сказке своими действиями хочет сказать, что если дракон откроется в своей подлинной сущности, то она ответит ему тем же, но если он с дикой и напускной яростью набросится на нее, то она будет отсутствующей. Аналогичным образом, если вы наивно идете навстречу какому-нибудь требованию пациента, продиктованному его одержимостью, то это может привести только к разочарованию, ибо пациент неизбежно почувствует, что он попал в ловушку. Поскольку его требование не искренно и он, так сказать, придуривается, то лучшая часть его натуры надеется, что вы не попадетесь на эту удочку, а если вы все же попадетесь, то он от вас отвернется: лучшее в нем будет разочаровано тем, что его как личность восприняли на столь наивном уровне.

Вот так и дает о себе знать работа комплекса во взаимоотношениях аналитика и пациента, но подобный комплекс может проявиться и в отдельно взятом человеке и обычно подразумевает, что на уровне его сознательной установки ему не следует спешить с выводами, поскольку бессознательное содержание имеет много кож и не склонно появляться в своем настоящем виде. Оно заявляет о себе в сновидениях в завуалированной форме, но вы, я полагаю, в состоянии посредством умозаключений проникнуть за эту завесу. Если у данного эго нет достаточно тонкой теории бессознательного, то оно примет самый верхний слой за всю истину, и тогда ему не удастся добраться до сердцевины комплекса.

Предположим, эго придерживается фрейдистской теории, а ядро комплекса выражает себя при помощи в высшей степени сексуального сновидения. Если, в вашем представлении, вы вышли именно на то, что вам нужно, – а этого в действительности не произошло, то контакт с бессознательным ослабевает и в вашей работе начинают во шикать затруднения. С другой стороны, если у вас возникли сомнения, вам нужно убедиться, что фрейдистская интерпретация в данном случае не годится. Поэтому наилучшая стратегия в такой ситуации – надеть на себя побольше рубашек, то есть взять на вооружение несколько разных подходов, и сказать: «На время вот этот подход можно принять за истину». Другими словами, вы даете видимому проявлению комплекса соответствующую теоретическую интерпретацию, однако не закрываете дверь перед возможностью появления другой, более адекватной, интерпретации. Вам не известно, как долго будет продолжаться «сбрасывание рубашек» (или «отслаивание кож») и является ли достигнутый уровень интерпретации окончательным. Вам придется раскрыться, совершенствуя себя в этом процессе в той же мере, как и анализируемый, ибо правильно проведенный анализ – это всегда одновременно и трансформация. Вы должны быть готовы отбросить ваш метод интерпретации и отказаться от любых, возможно, имеющихся у вас теорий и предположений относительно вашего пациента. Вам необходимо подготовиться к тому, чтобы признать, что проблема оказалась сложнее, чем вы предполагали, и ждать, пока к вам не придет понимание сокрытой в ней истины. При этом у вас, вероятно, возникнет вопрос, а как вообще узнать, что вы достигли в процессе анализа окончательной стадии, на что можно ответить только одно: доверьтесь в этом вопросе вашей интуиции. Обычно при достижении этой точки, то есть окончательной стадии, обе стороны обретают душевный покой или, если речь идет только о нашем собственном внутреннем комплексе, возникает характерное ощущение, вызывая восклицание: «Ага, это оно и есть!». Это ощущение поселяется в нас прочно и надолго, а ощущение неудобства, которое до этого не оставляло, полностью исчезает.

Иногда, когда люди говорят вам, что они столкнулись с одной неприятной проблемой, но при этом им прекрасно известно, в чем она заключается и какую ей дать интерпретацию, то вы чувствуете, что они надеются услышать в ответ, что вы полностью согласны с ними в их понимании этого вопроса, и в то же самое время не хотят, чтобы вы с ними соглашались. Другими словами, если, несмотря на достигнутое понимание, смутное чувство неудовлетворенности все же не оставляет вас, вы вполне можете быть уверены в том, что предстоит сбросить еще несколько рубашек и драконьих кож, прежде чем откроется голая истина.

В «Короле Линдорме» голая истина предстает в виде кровоточащей горы мяса, которую необходимо подвергнуть очищению и превратить в прекрасного принца. Эта волшебная сказка дает нам изображение компенсаторной фигуры Самости, поскольку король-дракон представляет собой как раз тот аспект, которому не уделялось должного внимания в христианском символизме. Плотский человек и потребности тела игнорировались в раннем христианстве, сколько-нибудь адекватное отношение к ним начисто отсутствовало, что в конечном счете привело к тому, что многие люди покинули Церковь. Развитие символизма Самости существенно обогащает наше основное религиозное представление, вследствие чего оно снова способно функционировать, а определенные стороны жизни снова могут стать органической частью целостной психической установки. Если Самость – это полнота и целостность человека, то через нее получает выражение и плотская сторона человеческого существа, и нужно не игнорировать, а искать решения связанных с нею проблем, что поможет нам реализовать эту сторону нашей природы.

Волшебная сказка точно воспроизводится в течение приблизительно трех или четырех столетий, а затем, как правило, изменяется и получает развертование в каком-нибудь новом направлении. Это можно заметить при сравнении волшебных сказок христианской Европы с китайскими или античными сказками. Похоже, что человеческое сознание эволюционирует очень медленно, и изменения в волшебных сказках происходят в том же самом ритме. Поэтому стереотипы сознания необходимо время от времени заново приспосабливать к живому процессу, непрерывно совершающемуся в бессознательном и в психике в целом. Во всяком случае, для психолога ясно, что вследствие процесса постоянного изменения, происходящего в психике, не существует принципа, который рано или поздно не изжил бы себя.

В этом отношении животная, или плотская, личина, скрывающая истинный облик, принадлежит к числу мотивов, которые в условиях другой цивилизации предстают перед нами в существенно ином виде. В китайской волшебной сказке под названием «Ночжа» рассказывается о некоем вельможе и его жене, которые не имеют детей. И вот эта женщина, достигшая уже, подобно библейской Сарре, преклонного возраста, лежала как-то раз в своей постели, когда в комнату вошел даосский священник с красивейшей жемчужиной в руке. Он велел женщине проглотить жемчужину и сказал, что у нее родится ребенок. После этого он исчез, а девять месяцев спустя она произвела на свет шарообразный ком мяса, от которого исходило яркое красное свечение и удивительное благоухание. Пришел муж и разрубил своим мечом этот странный ком, тут же превратившийся в ребенка – в мальчика.

Мальчик оказался диким и озорным существом. Например, он не дает покоя драконам, обитающим на морском дне, и вообще постоянно совершает всякого рода злые проказы, огорчая этим как своих родителей, так и богов, но в конце концов осознает, что в расплату за свои грехи должен принести себя в жертву. Он становится богом, и ему поклоняются, ибо он ценой своей жизни искупил злые дела, совершенные в юности. Здесь мы снова имеем дело с мотивом символа Самости, проявляющим себя, однако, в гораздо большей степени в сфере природы. Пройдя долгий путь страданий и самопожертвования, Ночжа приобретает статус нового божественного существа, заменяя старых богов новым религиозным символом.

В алхимических текстах нередко говорится о том, что божественное существо захоронено и должно быть отделено от разрушающей материи; упоминается extractio animae, в ходе которого минералы должны быть разогреты до такой степени, чтобы из них образовался и потек металл. На эту картину алхимики проецировали сходные психологические процессы, а именно: все, что связано с бессознательным материалом, требует к себе гораздо более сосредоточенного внимания (т. е. подогрева), для того, чтобы из него можно было извлечь сущность. Это, собственно говоря, и есть то, чем мы занимаемся, когда интерпретируем сновидение. Когда в процессе анализа люди рассказывают вам свои первые сновидения, они обычно или смеются, или извиняются, что пришли к вам с чем-то, что кажется им страшной ерундой. И на них производит огромное впечатление, если вам удается произвести extractio animae, т. е. извлечь существенно важный смысл из того, что представлялось им всего лишь хаотическим материалом. Если при этом интерпретация «попадает в точку», то испытываешь ощущение, что животворный смысл содержится в том, что совсем недавно выглядело абсолютной бессмыслицей.

Меч, с помощью которого действует вельможа в китайской сказке, символизирует собой акт различения, ведущий к интеллектуальной проницательности, обретаемой человеком в случае принятия им решения. Я могу привести вам пример, показывающий, как бессознательное способно решать за нас. Однажды, когда я была в нерешительности, брать ли мне нового пациента, мне приснился сон, в котором предстал человек, только что бросивший свою работу из-за сильного переутомления. Настолько сильного, что он просто не мог дальше продолжать работать. Это сновидение как бы хотело сказать: «Не забывай, что движущая сила находится внутри тебя», и таким образом внесло ясность в создавшуюся затруднительную ситуацию. В нем было достигнуто интеллектуальное различение с элементом принятия решения: проблема была разрешена на уровне инстинктивных слоев личности, и сновидение объявило решение принятое бессознательным. Отсюда видно, что решимость и способность к различению тесно связаны между собой in statu nascendi В Апокалипсисе острый с обеих сторон меч, который выходит из уст Бога, – это символ различающей силы, тогда как в случае с Александром Македонским, разрубающим Гордиев узел, мы имеем дело с аспектом решимости.

Сновидение, если оно правильно истолковано, всегда несет в себе не только интеллектуальное просветление, но и обладает свойством придавать решимость, причем эта решимость качественно отличается от нашей сознательной решимости. В конечном счете такая решимость оказывает не только интеллектуальное, но и этическое воздействие на сознающую личность. Как бессознательное, так и сознание не могут обойтись в своей деятельности без элемента различения; и всегда существует слияние этих двух установок.

Почему девушка в сказке надевает на себя все эти рубашки? Почему не другой какой-нибудь предмет одежды? Символика одежды включает два смысловых аспекта. До известной степени одежда соотносится с персоной – маской, которую мы демонстрируем миру. Мы одеваемся так, как нам хотелось бы выглядеть в глазах нашего социального окружения. В прежние времена для представителей каждой профессии существовала своя особая одежда, и основная жизненная установка личности, по существу, была выражена в самой внешности. Следовательно, одежда часто служит маской для подлинной личности человека и скрывает «голую истину».

У Ханса Кристиана Андерсена есть сказка о короле, у которого была страсть к красивым нарядам. Как-то к нему явился портной, предложивший сшить такой красивый наряд, красивее которого и представить нельзя, но предупредивший, что наряд обладает свойством становиться невидимым для всякого человека, который занимает не свое место или безнадежно глуп. Поскольку король и сам не мог разглядеть наряд, но при этом был чересчур тщеславен, чтобы понять, что портной – просто обманщик, то в результате он появился на улице голым. Собравшийся там народ уже был наслышан о новом, необычно красивом наряде короля, и все были согласны, что он, действительно, великолепен, – и только какой-то маленький мальчик воскликнул: «Да ведь король голый!», и тогда всех собравшихся охватил неудержимый смех. Итак, ясно, что одежда может создавать ложное впечатление, однако связывать одежду только с маской или внешностью означало бы упрощать проблему.

Во многих тайных культах совершающееся во время мистерии изменение личности посвящаемого подчеркивается сменой одежды. Дпулея, например, при посвящении его в таинства Исиды, облачили в царское одеяние, покрытое знаками зодиака, а во времена раннего христианства верующие после крещения надевали на себя белую одежду, чтобы сделать более зримым свое обновление и чистоту новой жизненной установки. Поэтому я бы сказала, что одежда, как правило, символизирует установку, которую мы хотим сделать очевидной для нашего окружения. Люди могут внешне демонстрировать вполне добродетельную установку, внутренне будучи исполнены грязных фантазий и аморальных, нечистых реакций, и наоборот, внутренняя установка может быть чище и истиннее внешних проявлений человека. Недаром, в частности, говорится: «перемывать грязное белье на людях» («Washing one's dirty linen in public»).

Рубашка – предмет одежды, наиболее близкий к телу, и обычно символизирует более сокровенную установку. Если я недолюбливаю господина такого-то, я могу сказать при встрече с ним, что очень рада его видеть, внутренне испытывая при этом совершенно противоположное чувство, и в этом, собственно, состоит различие, в символическом плане, между нижней и верхней одеждой. Рубашка символизирует собой установку, которая является еще не самой истиной, но уже ближе к ней, поскольку находится между одеждой и непосредственно кожей. Именно в этой промежуточной сфере и должна девушка в сказке о Короле Линдорме проявить себя (почти что в своей подлинной сущности, но вес же не до конца до тех пор, пока дракон не обнаружит свою настоящую личность, а это и есть тот момент, когда она может спасти его. До этого же момента от нес требуется быть искренней в своих реакциях, но не раскрывать всей правды.

Рубашка символизирует также способ или средство выражения, но я думаю, что лучше всего это будет показать на примере трех других сказок братьев Гримм, в которых проблема, связанная с рубашкой, представлена в существенно ином свете.

Первая из них – «Двенадцать братьев». В ней рассказывается о короле и королеве, у которых было двенадцать детей, и все без исключения – мальчики. Вот как-то раз король и говорит своей жене, что если следующий ребенок окажется девочкой, то он хотел бы завещать именно ей все свое богатство, а для этого надо будет убить всех ее двенадцать братьев. По приказу короля было сделано двенадцать гробов, с подушечкой для головы в каждом из них. Гробы эти были поставлены в потайной комнате, закрытой на замок, так чтобы мальчики ничего не знали о них. Между тем мать мальчиков, королева, не может скрыть своего горя, и когда самый младший ее сын, Вениамин, спрашивает, почему она такая печальная, она не выдерживает, рассказывает ему всю правду и показывает гробы. Вениамин успокаивает мать и просит ее не плакать, говоря, что он с братьями что-нибудь да придумает, чтобы спастись. Они договариваются уйти в лес и оставаться в ожидании известия о том, кто родится у королевы. А для того чтобы узнать об этом, они будут по очереди забираться на верхушку самого высокого дерева и наблюдать за замком. Если королева выбросит белый флаг, то это будет означать, что родился мальчик, если черный – то девочка, и тогда им нужно спасаться бегством. Но именно черный флаг взвивается над замком. Когда браться узнают об этом, их охватывает гнев против девочки, и они клянутся, что убьют ее, если она когда-нибудь попадется им в руки. Однако надо скрываться, и братья углубляются в лес, пока не приходят к заколдованному дому, в котором и решают поселиться. Вениамину как самому младшему поручено содержать дом и вести хозяйство, пока остальные будут уходить на охоту, чтобы добывать пищу. Так братья и живут в этом доме целых десять лет. Дочь, которую родила королева, успела за это время вырасти, была ласковой и доброй сердцем, а на лбу у нее была звезда. Однажды в замке стирали белье, и девушка увидела в нем двенадцать мужских рубашек. Она спросила у матери о том, чьи это рубашки, так как для отца они были слишком малы. Мать ей все рассказала, на что девушка ответила, что она должна пойти и найти своих братьев, чтобы вернуть их домой. Она берет с собой эти двенадцать рубашек и исчезает в лесу. Целый день она бродит по нему, пока не выходит к заколдованному дому с охраняющим его Вениамином. Тот, очень удивленный и ее красотой, и нарядным платьем, и звездой на лбу, спрашивает, откуда она идет и что ищет в такой глуши. Девушка отвечает, что ищет своих двенадцать братьев, и показывает захваченные с собой рубашки. Обрадованный и растроганный Вениамин целует сестру и говорит, что у него нет зла против нес, но что братья и он вместе с ними дали клятву убить ее. Девушка отвечает, что она готова принять смерть ради спасения своих братьев. Вениамин прячет свою сестру и, когда братья возвращаются с охоты домой, рассказывает им о ней, а затем, заручившись предварительно обещанием сохранить ей жизнь, неожиданно выводит ее из тайника. Братьям сестра тоже пришлась по сердцу, и она остается жить вместе с ними в доме, помогая Вениамину по хозяйству.

Как-то раз, желая сделать своим братьям что-нибудь особенно приятное, девушка захотела сорвать двенадцать лилий, что росли в саду неподалеку от заколдованного дома, чтобы положить перед каждым из них на столе по цветку. Но стоило ей сорвать их, как братья тут же обратились в двенадцать черных воронов и улетели прочь. Одновременно исчезли дом и сад – и девушка осталась абсолютно одна в диком лесу. Она не может понять, что произошло. Тут появляется старушка, которая объясняет, что ей не следовало срывать лилии в саду, потому что это были ее братья, которые теперь навек обращены в воронов. Девушка спрашивает, а нет ли какого средства спасти их, и слышит в ответ, что такое средство есть, но оно очень трудновыполнимое: девушка не должна произносить ни слова в течение семи лет. По этой причине девушка решает сидеть, не слезая, на вершине высокого дерева. Однажды в этих местах охотился юный король, и его собака, заметив девушку на дереве, стала лаять. Король влюбляется в нее, и они женятся. Так проходит несколько лет, пока старая королева, женщина завистливая и злая, не начинает внушать королю, что его супруга – ведьма и что ее нужно сжечь. Девушку привязывают к столбу и разводят под ним костер. Но когда языки пламени уже начинают лизать ее одежду, неожиданно прилетают двенадцать воронов. И как только они прикоснулись к земле, снова превратились в людей. Минуло ровно семь лет с тех пор, как девушка дала слово молчать ради их спасения, и теперь она могла вновь заговорить, чтобы объяснить королю все, что с ней случилось.

В сказке под названием «Семь воронов» у одного человека было семеро сыновей и ни одной дочки, и поэтому он был очень рад, когда У него наконец родилась девочка. Но дитя оказалось настолько слабым, что его потребовалось крестить немедленно (чтобы в случае смерти душа его могла попасть на небо). Отец посылает мальчиков принести поскорее воды для крещения, но те в спешке разбивают кувшин в набранной водой и боятся возвращаться домой. Разгневанный отец проклинает сыновей, желая им превратиться в воронов.

* * *

Девочка вырастает и узнает о случившемся с ее братьями, которые из-за нее навлекли на себя проклятие. После этого она не находит себе покоя ни днем, ни ночью, все время думая о своих несчастных братьях, и наконец тайком уходит из дома, чтобы во что бы то ни стало найти и освободить их. Она идет далеко-далеко, на самый край света, добирается до солнца, затем до туны и даже до звезд. Утренняя звезда говорит ей, что ее братья живут в стеклянной горе, и дает ей маленький костылек, которым можно открыть ворота, за которыми находятся ее братья. Девочка, однако, теряет его в пути. Тогда она берет нож и отрезает один из своих собственных пальцев, затем засовывает его в ворота – и они легко открываются. Там она встречает карлика, который приветствует ее и говорит, что воронов сейчас нет дома, но что она может их подождать. Затем карлик приносит пищу для воронов на семи маленьких тарелочках и питье в семи маленьких кубках. Девочка отведывает по крошке из каждой тарелочки и по глоточку из каждого кубка, а в последний кубок опускает кольцо, которое она взяла с собой из родительского дома. Когда прилетают вороны, то начинают спрашивать друг у друга, что ел и пил из их посуды, и говорят, что, похоже, это был человек. Затем они обнаруживают кольцо, узнают его, и один из воронов говорит, что если бы только здесь оказалась их сестра, то они были бы спасены. Девочка, услышав их желание, выходит из-за двери, и братья тут же снова обретают человеческий облик и вместе с сестрой, веселые и счастливые, возвращаются домой.

В следующей сказке – «Шесть лебедей» – заблудившийся во время охоты в большом дремучем лесу король видит перед собой старуху, которая обещает вывести его из леса, однако при одном условии – если он женится на ее дочери. Король вынужден согласиться. Девушка оказывается красивой, но королю она чем-то не нравится, а вскоре после свадьбы он обнаруживает, что женился на злой ведьме. У короля от прежней его жены осталось семеро детей – шесть мальчиков и одна девочка. Предчувствуя, что новая жена неизбежно убьет детей, он прячет их в уединенном замке посреди леса и часто тайком наведывается к ним. Королева-ведьма узнает об этом и, выследив короля, находит дорогу к замку. С собой она берет специально сшитые ею шесть рубашек со злыми чарами. Мальчики, думая, что пришел их отец, выбегают ему навстречу, и королева тут же набрасывает на каждого из них рубашку. И как только рубашки прикасаются к их телу, мальчики обращаются в белых лебедей и улетают. Полагая, что избавилась от детей короля, королева возвращается домой очень довольная.

Она не догадывается, что в замке осталась еще их сестра, которая не выбежала вместе со своими братьями ей навстречу. Девочка решает отправиться на поиски братьев, чтобы освободить их от заклятия. После долгого странствия она находит их, и они объясняют, что могут снова принимать человеческий облик только по вечерам и только на четверть часа. У нее есть единственный способ освободит их, продолжают они, – стать немой на шесть лет, и, кроме того, ей нужно будет сшить для них за это время шесть рубашек из звезде цвета. Девочка решает, что она сделает все, что нужно для освобождения братьев, и, забравшись на высокое дерево, принимается за работу Но однажды ее замечают проходившие мимо егеря здешнего короля и сняв ее с дерева, приводят к королю, который женится на ней. Зла свекровь, мать короля, обвиняет ее в убийстве и съедении собственных детей, рождающихся у нее от короля, и, наконец, когда и трети ребенок исчезает (похищенный на самом деле, как и два первых, свекровью), ее судят и приговаривают к сожжению на костре как ведьму Но к этому времени исполняется ровно шесть лет со дня принятого ей обета, и рубашки у нее готовы, только на последней еще не хватает одного рукава. И вот, когда начинают разжигать костер, прилетаю лебеди. Так как рубашки были у нее с собой, то она тут же накидывает их на птиц, которые, стоило этим рубашкам прикоснуться к ним, пре вращаются в людей – только у самого младшего брата остается за, плечами лебединое крыло вместо руки. Теперь настает время открыться всей правде. Королю становится ясно, что его жена вовсе не ведьма, злую свекровь сжигают, и остаток своих дней король и королева живут вместе с братьями спокойно и счастливо.

Вы видите, какую большую роль при изучении этих трех сказок представляющих собой вариации одной и той же темы, играет амплификация мотива рубашки. С помощью рубашки можно не только заколдовывать, но и освобождать от заклятия. Сначала мы рассматривали с вами сказку, в которой для спасения героя его было необходимо раздеть донага, закончили же сказкой, в которой спасение при ходит к заколдованным героям с помощью набрасываемых на ни; рубашек. Давайте задумаемся, что это может означать. Не то ли, что вам не следует обнаруживать истину нагой, но наоборот, дать ей сна чала чем-нибудь прикрыться, чтобы она могла появиться вслед з; тем в своем подлинном виде. Рубашка из звездоцвета должна была приготовлена в срок, и набрасывание ее на заколдованного человек; после шести лет трудов и незаслуженных страданий – это подлинный искупительный жест. Здесь мы снова имеем дело с уже знакомым нам мотивом терпеливой любящей преданности и великой жертвы.

Действие проекции на людей подобно чарам или сглазу. Если вы ожидаете от них лучшего, то, по всей вероятности, его и получите, но если предчувствуете наихудшее, то люди делаются неспособными проявить лучшее в себе. Этот момент играет не последнюю роль в процессе воспитания: ведь когда дети чувствуют, что им доверяют и не сомневаются в их способности справиться с той или иной задачей, им гораздо легче проявить свои лучшие задатки. Здесь мы с вами касаемся достаточно тонкого вопроса, ставшего источником множества заблуждений.

Я бы хотела отослать вас к замечаниям д-ра Юнга о проекции в «Психологических типах» – к тому месту, где он говорит о реликтах архаического тождества. Указывая на наличие в психике больших зон бессознательного тождества, Юнг отмечает, что начинать говорить о проекции можно лишь тогда, когда возникает необходимость в распадении этого тождества (с объектом), но никак не раньше. Проекция, пишет он, первоначально основывается на архаическом тождестве субъекта и объекта. Все человеческие существа так или иначе связаны с друг с другом, а в какой-то степени и идентичны между собой. Не существует такого явления в природе вещей, как полностью изолировавшаяся личность. Если бы на Швейцарию было совершено нападение, мы, в известном смысле, действовали бы все как один. На уровне коллективного бессознательного каждый из нас тождественен с определенной группой. Вам не раз, возможно, придется выслушивать от психологов-юнгианцев ту мысль, что примитивное племя проецирует Самость на своего вождя, хотя это не совсем так. Правильнее будет сказать, что племя находится в том состоянии идентичности, для которого характерно то, что вождь является представителем Самости.

С другой стороны, если вам встречается человек, при общении с которым вы испытываете радостное ощущение полного единодушия с ним во всем – так, словно защелка в паз, – то вы, наверняка, при этом уверены, что и в прочих вещах его вкусы совпадают с вашими. В вас говорит в данном случае склонность к отождествлению. Но затем вы задаете ему еще один, последний вопрос – и приходите в ярость, узнав, что ваш собеседник все же не таков, как вы, ибо, и в самом деле, если у вас с ним так много общего, то почему он демонстрирует свое отличие в этом последнем вопросе! Вот здесь-то от вас и требуется осознать факт своей проекции. Однако применительно к первоначальному состоянию, когда налицо естественная гармония идентичности субъекта и объекта, было бы неправильно видеть в таком тождестве проекцию, поскольку проекция всегда связана с представлением, что какая-то частица моего существа приписывается другому лицу.

Ведь то, что я проецирую, никогда не станет полностью моим, так как находится в архаической зоне моей психики и может проецироваться на кого-то еще. Пока возникает «щелчок» (от защелки, входящей в паз), у вас нет оснований говорить о проекции, поскольку вы имеете дело с реальным фактом, с истиной. Если ваша тень лжет, а вы встречаете какого-нибудь человека, который тоже лжет, кто сможет доказать, что имеет место проекция? Ложь в данном случае – реальность, а не проекция. Но если моя тень лжет, а я обвиняю другого человека во лжи, хотя он отнюдь не лжет, возникает чувство беспокойства, дискомфорт, ощущение того, что что-то «не защелкивается». Когда наша совесть нечиста и определенная часть нашей личности более не доверяет ей, вот тогда мы имеем право говорить, что осуществили проекцию какой-то части собственной души. Даже если с нашей стороны были сделаны ложные допущения, которые не соответствуют действительности, то все же говорить о проекции можно будет лишь тогда, когда наступит состояние дисгармонии. До этого мы имели дело с архаическим тождеством, когда невозможно говорить о принадлежности тех или иных качеств другому лицу, поскольку, по существу, они представляют собой межличностный феномен.

Рубашка в известном смысле символизирует способ самовыражения, однако я могу в силу какой-либо предвзятости составить себе ошибочное мнение сданном человеке и тем самым невольно способствовать выходу наружу худшего, что в нем есть. Важно оказывать доверие другому человеческому существу. Некоторым людям свойственно от всего, с чем бы они ни сталкивались, ожидать плохого, а такой настрой, действительно, пробуждает в других самое худшее. На людей с не слишком развитым сознанием, которые не имеют представления о такого рода психических механизмах, подобная установка часто оказывает прямо-таки магическое действие: так что нет ничего удивительного в том, что их поведение изменяется в дурную сторону.

Например, кто-то, наделенный негативным материнским комплексом, может вжиться в эту роль настолько, что всякая женщина с материнскими чертами в своем облике, оказавшаяся вблизи него, вынуждена следовать негативной линии поведения. Или другой случай, когда какой-нибудь мужчина находится во власти негативного отцовского комплекса и испытывает неприязнь к любого рода власти, по той причине, что для него отец символизирует традиционную власть, а все, что напоминает о такого рода власти, действует на него подобно красной тряпке на быка. Он может, например, вести себя на военной службе в отношении старшего по званию так, что тот поневоле будет вынужден утверждать свою власть и авторитет, и в результате не в меньшей мере, чем его оппонент, оказывается втянут в этот комплекс и вынужден исполнять свою роль. В данном случае мы имеем дело с комплексом, принадлежащим сразу двоим, – комплексом, который связывает их вместе и понуждает разыгрывать его в отношениях друг с другом, даже если они совершенно не намеревались этого делать. Если у одного из них нет аналогичного комплекса, то он не попадет в вышеозначенную ловушку, но если где-нибудь в его психике скрывается нечто подобное, то может возникнуть идентичность. Если вы выслушаете каждого из них, то не сможете понять, где проходит граница, разделяющая их. Но не исключено, что тому из них, кто обладает более дифференцированной психикой, наскучит эта игра, и он обратится к себе самому. Возможно, он начнет рефлектировать и решит, что даже в том случае, если другой, действительно, так плох, как ему представляется, то все равно не стоит больше брать свою энергию на бесконечную пикировку: куда полезней заниматься самонаблюдением. Тем самым он рассекает архаическое тождество и начинает отводить свою проекцию. Он начинает следить за своими фантазиями и анализировать проступающий в них комплекс, постепенно выходя из-под его власти и становясь действительно свободным. Про него можно сказать, что он отводит в свою собственную психическую систему то, что принадлежит ему, оставляя другого наедине с его собственной проблемой.

Проекция осознается, как только у человека намечается тенденция к самопроверке и сомнению, но никак не раньше, даже если с точки зрения третьего лица ее наличие представляется очевидным. Бессознательные содержания редко проникают непосредственно в сознание, хотя иногда, в том случае, если сознательной установке свойственна открытость, им это удается. Если вы вполне осознанно открыты притоку новых содержаний, то бессознательное содержание может внезапно появиться во сне и таким образом оказаться доведенным до сознания с помощью иллюзорных образов сновидения, а не какой-нибудь реальной жизненной драмы, внезапно сваливающейся на вас. Но даже и в этом случае, особенно если бессознательные содержания очень глубоки и имеют множество аспектов, часть из них проявлялся в межличностной сфере, касающейся взаимоотношений между людьми. Нечто подобное происходит и с творческими интуициями, когда двум людям одновременно приходит в голову одна и та же идея, как это случалось, когда двое или трое ученых почти что в одно время и совершенно независимо друг от друга совершали одинаковое открытие. Отсюда видно, что архетипическое содержание не принадлежит всецело тому или иному лицу, а может с таким же успехом проявляться в межличностной сфере.

Когда нечто вплотную приближается к порогу сознания, оказывая давление, тогда мы и становимся свидетелями подобных межличностных проявлений, которые сначала проходят через стадию тождества, а затем – осознания проекции. Вот почему такого рода процессы сначала сводят людей вместе, а затем – разделяют, будучи настоящим режиссером всех, как положительных, так и отрицательных, драм в жизни людей. Кто-то, например, чувствует в другом родственную себе душу, но затем у них возникают разногласия, и тут начинается целая «Человеческая комедия». Пока в отношениях между двоими нет неудобства или неприятного чувства, никто из них не сможет убедить другого в наличии проекции. Таков закон жизни, и неблагоразумно вмешиваться со своими замечаниями до тех пор, пока кто-нибудь из двоих не спросит себя, почему у него всегда возникает желание не соглашаться с мужчинами (или женщинами) определенного типа. Что зависит от него в этом случае? Пока все в порядке и двое людей любят друг друга, нужно ли, например, говорить, что это – всего лишь проекция? Но когда появляется неприязнь, когда мы чувствуем, что дальше не ладится, то это означает, что архаическое тождество приближается к состоянию, когда его можно назвать проекцией.

Я бы сказала, что набрасывание рубашки по большей части осуществляется на уровне архаического тождества и что межличностные комплексы, которые оказывают воздействие друг на друга, еще не достигли проекционного уровня. Мне представляется, что различным бессознательным комплексам коллективного бессознательного присуще своего рода химическое сродство друг с другом, что между ними устанавливается положительная или отрицательная связь; иными словами, внутри самого бессознательного некоторые комплексы способны оказывать вредное воздействие на другие комплексы. Если мы считаем, что в нашей власти очаровывать человека и внушать определенные психические склонности, то естественно предположить, что существуют несовместимые тенденции, которые действуют друг на друга отрицательно выявляют худшее, что есть в другом человеке, и только благодаря вмешательству сознания, отыскивающего способы выражения для бессознательного, можно что-то изменить в такой ситуации. Я бы истолковала рубашку как адекватную (или неадекватную) работу фантазии. Предположим, что у вас в душе имеется некое, готовое вступить в реакцию бессознательное содержание, которое заявляет о себе в форме смутной тревоги и непонятного вам волнения и может перерасти в итоге в невротическое расстройство. Для того чтобы такое содержание стало осознанным, крайне важно обеспечить его адекватными средствами выражения.

У меня есть пациентка, молодая девушка, у которой, в силу наличия у нее негативного материнского комплекса, а также и того, что у нее отца трудный характер, фактически отсутствует женское эго. Поэтому ее самочувствие полностью обусловлено оценками, даваемыми ее непосредственным окружением, играющим ею, как мячиком. Если сосед говорит, что у нее скверный характер, она чувствует себя совершенно несчастной, если же ей доведется услышать от кого-нибудь, что она – хорошенькая, то моя пациентка на седьмом небе от счастья. Она всецело зависит от других и никогда по-настоящему не знает, чего она хочет и что она из себя в действительности представляет. Из-за своего слабого эго она обычно боится высказать свое отрицательное отношение к другому человеку, и все потому, что не чувствует себя способной отстоять его; в результате она производит впечатление очень неискреннего человека. Вы никогда не услышите от нее чего-нибудь отрицательного, наоборот, она за все вас будет благодарить. Причем у вас невольно возникает ощущение, что за этими постоянными «да» и «спасибо» скрывается изрядная доля несогласия с вами, но таким образом она всякий раз избегает реакций, ставящих ее в затруднительное положение. И в самом деле, когда речь в компании действительно заходит об отрицательных сторонах, она не отказывает себе в удовольствии позлословить насчет ближних. Так уж получается, что сплетни людей всегда достигают ушей желающих их услышать!

Когда она пришла, чтобы пройти курс анализа, то выглядела совершенно одичавшей. Многие из знакомых принимали ее за интриганку, и она лишилась того, чего ей крайне недоставало, – человеческого контакта. Во время анализа она относилась ко мне как к старшей и не решалась демонстрировать свои отрицательные эмоции, как-то откровенно признавшись, что при всем желании не смогла бы их высказать в моем присутствии. В ней накопилось сильнейшее возмущение против своего окружения, но она никогда не выражала его явно. Она слышала об активном воображении и читала о нем в книгах Юнга; но в результате стала заниматься тем, что на поверку оказалось черной магией. Она воображала себе человека, которого ненавидела, и кричала на него, давая тем самым выход своему бешенству (то, что в аналитической психологии носит название абреакции), но в действительности ей становилось все хуже и хуже. Я поняла из содержания ее сновидений, что она практикует черную магию, и прямо сказала ей об этом, и тогда ей пришлось открыть мен, чем именно она занижается в одиночестве. Я объяснила ей, что необходимо бороться не с другим лицом, а с собственной яростью, и что ей следует почаще заниматься самонаблюдением и спрашивать себя, а что она сама делает со своей собственнной тенью. Вы должны забыть про человека, мысль о котором приводит вас в ярость, – вот в чем, если угодно, различие между черной магией и активным воображением. Должны надеть подходящую для это очистительную рубашку на свой собственный аффект!

Тогда встает вопрос об освобождении кого-либо, точнее говоря, части нашей собственной души, это всегда связывается с поиском для освобождаемого наиболее подходящего способа выражения, соответствующего материала фантазии, в пределах которого он мог бы выразить себя.

 

Лекция 7

На прошлой лекции мы рассматривали с вами проблему, получившую отражение в волшебных сказках о семи воронах и шести лебедях. В сказке о шести лебедях девочка должна сшить рубашки из звездоцвета, маленького цветка, растущего обычно в темном, дремучем лесу; благодаря звездообразной форме его цветов народная молва говорит о них как о небесных звездах, растущих на земле. Из этих-то цветов девушка и шьет рубашки, которые затем набрасывает на братьев, снова стоновящихся благодаря этому людьми. Мы рассмотрели, в какой степени совершаемое девушкой соотносится с проекцией, или с обеспечением бессознательного комплекса соответствующими средствами выражения при помощи материала фантазии. Я бы особенно сделала при этом упор на технику активного воображения, который мы стараемся пользоваться в тех случаях, когда сталкиваемся с констелляцией крайне динамичных содержаний бессознательного, вызывающей расстройство деятельности сознания, разумеется, если условия это позволяют, то есть, если эго у пациента не слишком слабое и нет признаков психоза, ибо применять эту технику нужно с крайней осторожностью.

Если требуемые условия соблюдены, мы пытаемся дать возможность данному бессознательному комплексу выразить себя через работу фантазии, в каковой мы принимаем участие уже вполне сознательно. При таком методе бессознательный материал амплифицируется иным, нежели в сновидениях, образом. Мы знаем, что всякое сновидение – это уже амплификация бессознательного содержания, в то время как при активном воображении имеет место сознательное и действенное сотрудничество, сознательное усилие, которое, конечно, воздействует на бессознательный материал односторонне, но зато и усиливает его за счет определенных факторов, так что в ходе сотрудничества сознательного и бессознательного вполне может иметь место процессе трансформации.

Есть люди, которые заявляют, что они способны воздействовать на развитие событий в своих сновидениях, хотя лично мне не представлялось возможности в этом убедиться. Да, иногда мы переживаем во сне ощущение того, что нам не хочется, чтобы этот сон продолжался, и мы, действительно, просыпаемся, однако решающую роль в нашем пробуждении играет непроизвольная реакция страха. Главное, что вы не можете изменять сны. Единственный известный нам способ воздействия на бессознательное – это техника активного воображения. Нет спора, что и другие вещи могут воздействовать на бессознательное, но исключительно в репрессивном плане. В exerci-tia spiritualia (духовных упражнениях) Игнатия Лойолы, где эта проблема фигурирует в качестве особой темы для медитации, дается четкая схема соответствующей процедуры. Это относится, насколько нам известно, и к большинству йогических практик. В них, например, говорится, что на определенной стадии медитации появится прекрасная богиня (Devas) и будет пытаться вас соблазнить, но вы должны сопротивляться искушению; или рекомендуются правила, с помощью которых достигается концентрация на нужном переживании.

В противоположность этим практикам, мы стоим на той позиции, что в подобном диалектическом процессе – когда сознательное и бессознательное поставлены лицом друг к другу, – это сознание должно каждый раз заново и без какой-либо предварительной программы, решать, чего оно хочет. Если в воображении мужчины прекрасная богиня пытается увлечь его, он может выбирать, следовать ему за ней или нет – никакого правила для этого не существует. На каждой ступени решение принимается в результате деятельности сознания – как если бы это было в реальной жизни. И это полностью меняет дело. Если техникой активного воображения пользоваться правильно, то появляется возможность до известной степени воздействовать на бессознательное, и тогда можно почувствовать, как мы освобождаемся от напряжения, создаваемого всепоглощающей силой бессознательного содержания. Это, кроме того, хороший способ лишать силы определенные аффекты, а также подвергнуть рассмотрению в сознании бессознательный творческий материал, который не поддается осмыслению или не может появиться в составе уже наличествующего материала, ибо мы предоставляем бессознательному шанс выразить себя, когда присоединяем к нему одновременно фокусирующие и концентрирующие элементы сознания, так что в результате имеем дело с продуктом, двух миров, возникающим в промежуточной между бессознательным и сознанием сфере, которую мы называем психической реальностью.

Вот это как раз и есть, на мой взгляд, процедура, напрашивающаяся на сравнение с изготовлением рубашки из звездоцвета в волшебной сказке. От девушки требуется длительное и исполненное любви усилие, чтобы создать для лебедей форму, с помощью которой они смогут вернуть себе человеческое обличье, и это ее усилие имеет много общего с процессом активного воображения, в ходе которого мы помещаем бессознательные содержания на уровень человеческих взаимоотношений и разговариваем с ними, словно с человеческими существами, что таинственным образом производит очеловечивающее действие и наделяет анимуса или аниму, к примеру, формой выражения.

Всякое бессознательное содержание, с которым у нас не устанавливается правильной связи, имеет тенденцию овладевать нами, поскольку оно подбирается к нам сзади. Если вы способны поговорить с ним, у вас таким образом устанавливаются с ним взаимоотношения. Так что вы можете выбирать: стать одержимым тем или иным содержанием, констеллировавшемся в бессознательном, или наладить с ним взаимоотношения. Чем энергичнее вы его вытесняете, тем сильнее оно на вас действует. Если вы по-настоящему не предлагаете бессознательному средств выражения, оно найдет для себя вход в непроизвольных, разрушительных и расшатывающих психику фантазиях.

Люди, страдающие одержимостью и словно закручивающиеся в кокон вокруг тех, с кем они вынуждены иметь постоянный контакт, оказываются порой во власти самых поразительных допущений на их счет, допущений, в которых они не сомневаются и не пытаются уяснить их для себя, поскольку они представляются им совершенно очевидными. Такие люди обычно во всем уверены и никогда не спросят себя: «А почему я предполагаю, что дело обстоит именно так, а не иначе?» Одержимость превращается в полуосознанную убежденность. Это происходит, когда материал фантазии находит для себя неправильный способ выражения, проявляясь, например, в обвинениях против соседей и друзей, и при этом, как правило, совсем не подвергается проверке. Подобного рода фантазии незаметно проникают в сознание личности, страдающей одержимостью, и, оставаясь там на заднем плане, подвергаются амплификации. Мелкие, не относящиеся к делу факты старательно собираются и выстраиваются в параноидную систему, и каждый новый пункт чуточку расширяет и углубляет ее; будь то какое-нибудь решение швейцарского правительства или звонок почтальона – все имеет подспудный смысл, все воспринимается как знак чего-то другого. Даже головы так называемых нормальных людей полны непроверенных предположений, не имеющих отношения к сознательно воспринимаемой действительности. Если вы попытаетесь обратить на это их внимание, то натолкнетесь на совершенно сумасбродные возражения, за которыми обычно скрывается какая-нибудь безумная идея. Обратиться к технике активного воображения в данном случае вполне уместно. Вы должны поставить эту идею, или подозрение, перед своим мысленным взором и «побеседовать» с ней. Если вы преодолеете некоторую скованность и недоверие со стороны вашего сознания которое от вас никуда не уйдет, то сумеете дать возможность бессознательному содержанию выразить себя при помощи фантазии хотя, разумеется, к продуктам этой работы фантазии необходимо относиться объективно.

Девушка во время шитья рубашек из звездоцвета должна также не произносить ни слова (тема, которая появляется и в других вариантах данного сюжета), а в это время ее обвиняют в том, что она убила собственных детей, что она колдунья и т. п. Это – еще одна из разновидностей мотива освобождения или искупления. Не говорить обычно означает не иметь никакой связи с окружающими вас людьми, не иметь возможности обсудить с ними свои проблемы. Здесь мы имеем дело с ситуацией, которая встречается, как можно догадаться, довольно часто в жизни, а именно: когда вы настолько подавлены чем-то, что полностью лишаетесь способности говорить. Известно, например, что при кататонических состояниях речевая способность нередко отказывает человеку, эмоции, вызванные вставшей перед ним проблемой, переполняют его и лишают дара речи. В менее серьезных случаях, когда вы просто чем-нибудь глубоко взволнованы, вы тоже не можете говорить, поскольку здесь снова налицо противодействие между тем, что происходит непроизвольно, и тем, что происходит благодаря приложению усилия. Если подобное содержание имеет тенденцию делать вас немым, то лучше всего примириться с этим содержанием, настроив себя на то, чтобы просто не говорить о нем. Прилагая сознательное усилие и давая тем самым установку, вы получаете возможность превратить довольно опасный и разрушительный стихийный элемент в нечто положительное.

Поэтому если вы ощущаете себя подавленным каким-то бессознательным содержанием, так что не можете даже говорить, то и не пытайтесь обсуждать мучающее вас с другими людьми – пусть оно сначала проявится для вас самих. Тогда вы не будете сметены непонятной для вас самих эмоцией, которая всегда, как правило, – явление динамическое, влекущее по направлению к чему-то. Первичный (primitive) бессознательный импульс обычно направлен к тому, чтобы подчиниться этой скрытой направленности эмоции, своевольно влекущей в нужном ей направлении. Если это ненависть, то она непроизвольно увлекает вас к ненавидимому вами объекту, то же самое происходит и в случае любви (сошлемся только на две из наиболее распространенных эмоций). Если вы попробуете сразу же выразить эмоцию, вызываемую объектом, то есть опасность, что вы захлебнетесь в ней. Допустим, кто-то вне себя от ярости, но намеревается поставить об этом в известность приведшего его в такое состояние, причем в самой благопристойной форме, однако достаточно ему произнести хоть слово, как оно тянет за собой множество других, и в результате, вопреки его предварительному намерению, целая лавина обрушивается на виновника! В состоянии аффекта мы говорим очень много лишнего, все больше и больше входя в раж, а к концу мы уже верим в то, в чем еще сомневались в самом начале.

Если техника активного воображения используется не подходящими для этого людьми, то фантазии получает выражение таким образом, что, когда они начинают чувствовать свой собственный материал, то их эмоция становится при этом все сильнее и сильнее, что в конечном счете приводит к катастрофе, поскольку аффект чрезмерно возрос в ходе применения процедуры. Отсюда следует, что сначала нужно соткать материал для «рубашки», найти способ самовыражения, и уже потом выпускать эмоцию на свободу. Один иезуит, живший в 17 веке, сказал, что человеческий язык подобен огненному колесу, сеющему на своем пути «ядовитые искры» и несущему разрушение. С этим трудно не согласиться: отрицательная сторона языковой деятельности имеет поистине дьявольский характер. Подумайте хотя бы о современной пропаганде и о том, что с ее помощью можно сделать практически все, вплоть до убийства.

Авторам исполненных ненависти статей в современных газетах было бы очень полезно успокоиться и поработать над своим аффектом – результатом такой работы обычно бывает «рубашка», позволяющая эмоции проявить себя достойным человека образом. С тем же самым явлением постоянно приходится сталкиваться и во время анализа. Все дело в способе, каким выражает себя сопротивление при осознании бессознательного. Если оно просто выплескивается, то от аналитика требуется всего лишь сохранять спокойствие. Но если, скажем, анализируемый сообщает, что в течение последнего часа он чувствовал в себе некоторое сопротивление и хотел бы разобраться, в чем тут дело, то здесь перед нами уже нормальная человеческая ситуация, поскольку проблема представляется на рассмотрение в подходящей для этого рубашке.

К сожалению, в состоянии одержимости легко приходишь к убежденности в собственной правоте. Подобно тому как наши русские пропагандисты убеждены в том, что западный мир – источник всяческого зла, так и вы, окажись вы во власти своего анимуса, будете уверены, что и в действительности все обстоит именно так, а не иначе. Чрезвычайно важно знать об этом. Подобно большинству своих братьев и сестер, когда я нахожусь во власти своего анимуса, я не замечаю этого – я убеждена, что высказываемое мною мнение принадлежит мне, а не анимусу. Но стоит вам попытаться проанализировать свои высказывания, и вы поймете – по тону голоса и интенсивности эмоции, – что здесь что-то не так. Слишком сильный напор скрывается за вашим желанием что-либо иметь или совершить – и это подозрительно. У вас есть ощущение, что внутренний голос не впервые воздействует на вас такого рода аргументами. И если вы настолько завязли в анимусе, что не способны освободиться сразу, призовите на помощь молчание. Вернитесь в свою комнату и скажите себе: «Это все не то, мне что-то не нравится состояние, в котором я нахожусь, и поэтому в течение нескольких дней я попробую ничего не говорить», и вы будете потом благодарить Бога, что на этот раз вам удалось сдержаться, удержать свою эмоцию при себе. Но может получиться и так, что ваша эмоция, не получив выхода, начнет растравлять вас и становиться невыносимее, чем была, вот тут-то вам и нужна «рубашка»; ведь ваша задача не в том, чтобы сдержать эмоцию, «отравляясь» ею по мере того, как она проникает в вас все глубже и глубже. Такой способ ничего не дает. Если яд внутри вас начинает действовать, то уже через три дня вам станет заметно хуже, однако, если в течение эти трех дней вы наденете на мучающую вас эмоцию «рубашку» (допустим, с помощью активного воображения), то сможете избежать основных трудностей.

Я уже приводила случай девушки, которая всегда была внимательной и любезной, потому что хотела, чтобы се любили, а в итоге в ней скопилась страшная ненависть к одному женатому мужчине. Этот мужчина и его жена, с которыми она иногда встречалась, страдали тем же самым пороком, поэтому нет ничего удивительного, что супруги обвиняли друг друга в измене и нечестности. Однажды, будучи приглашенной к ним на завтрак, она почувствовала по возвращении приступ патологической ярости против этого мужчины, который не просто был вероломен, но и лгал при этом, скрывая под приветливой маской ужасную личность. Она ни одним словом не выдала кипевшего в ней тогда возмущения. Да и лучше бы от этого ей не стало, потому что слишком много пришлось бы высказать. Так что все осталось при ней, но когда она вернулась домой, то не могла ни работать, ни на чем-либо сосредоточиться, ибо невысказанное продолжало бушевать в ней. В работе фантазии она дала выход своему гневу, воображая, что бы она сделала с этим человеком: например, повесила бы, плевала бы ему в лицо и т. п. Одно из ее сновидений рассказало впоследствии, что она ударилась в колдовство и черную магию. Я прямо сказача ей об этом, но она была не в состоянии взглянуть со стороны на то, что она делала. Поэтому мне пришлось внимательно разобраться во всем, что происходило с ней за последнее время и нашло себе выход в фантазиях. Я говорила ей, что если аффект до такой степени выводит ее из душевного равновесия, то ей следует его персонифицировать но не в виде имеющего к этому отношение лица, а лучше, например, в образе рассвирепевшего медведя или какой-либо другой твари, пытающейся крушить все вокруг себя. Если вы просто даете волю аффекту и отдаетесь непроизвольно возникающим фантазиям дурного сорта, то это способствует iabaissement аи mveuu mental) понижению культурного уровня, и не более того. Правильная линия поведения в этом мотиве освобождения заключается в том, чтобы придержать свой язык, не давать выхода аффекту, а затем найти для него соответствующие средства выражения.

Мы можем точно так же обойтись с совершенно иным, психическим содержанием. Допустим, что вам неожиданно – словно ворон или лебедь, появившийся в небе, – пришла в голову мысль, явно отдающая манией величия: что вы, некоторым образом, сами являетесь богом. Вы можете сказать про себя: «Какая чепуха!» – и забыть о ней, или, наоборот, лелеять, никому не сообщая о ней, потому что вряд ли кто вам поверит. Бы твердо знаете, что эта Фантастическая идея не плод работы вашего ума, но вам, может быть, все-таки стоит спросить себя, каким образом она пришла вам в голову. Каким образом? Разумеется, сама по себе! Если вы собираетесь сообщить окружающим, что вы – божество, то у людей не будет сомнений, куда следует поместить вас, но если вы оставите эту идею при себе и все-таки спросите, как и откуда вы ее получили, то сможете открыть самые удивительные вещи. Вы обнаружите тогда, подобно многим мистикам, что в каждом человеческом существе имеется божественная искорка и что возрастание вашей личности идет непрерывно благодаря внутреннему опыту, хотя на первый раз это проявилось для вас в весьма шокирующей форме. Поэтому вам необходимо, скажем, усесться на вершине дерева и полностью отрешиться от мира; позвольте этой идее раскрыться, проявив максимум понимания и внимательности к соответствующему материалу, и это будет лучше, чем если вы позволите этой идее раздавить вас.

Парацельс говорил, что всякий человек представляет собой малую Вселенную, со всеми звездами в глубине его души. Звездное небо – это образ коллективного бессознательного, а падение звезды на землю можно осмыслить в качестве символа осознания, ибо самое нужное становится действительным, попадая в сознание человеческого существа. Что не осознано, то не является реальностью. До того как атом стал реальностью, он существовал, хотя его и не было в человеческом сознании. Звезды падают с небес, затем сплетаются в рубашку, и таким образом становятся доступными сознанию в виде архетипической структуры (паттерна). Одно оставшееся крыло обычно свидетельствует, что интеграция, т. е. превращение бессознательного в сознательное, – вещь очень относительная. Как говорил Гете: «Uns bleibt ein Endenrest, zu tragen peinlich» («Нам остается пережиток, нести его – обуза, что делать с ним – вопрос»). То же самое верно и в отношении архетипического содержания, которое не может быть полностью интегрировано сознанием. Смысл данного символа может быть «исчерпан» для нашего субъективного чувства, но это не означает, что исчерпан весь его смысл. Я беру какую-нибудь волшебную сказку и интерпретирую ее до тех пор, пока не обретаю чувства интеллектуального умиротворения, однако у меня нет при этом ощущения, что данный материал мною исчерпан. Если я не выжала из него все, что в моих силах, то меня не оставляет ощущение определенного дискомфорта, затем, как правило, мне начинают сниться сны, и я уже догадываюсь, что моя интерпретация не удовлетворяет мое бессознательное, т. е. мы снова возвращаемся к тому, что всякая интерпретация имеет относительный характер Иногда встречаешься с мнением, что если заниматься анализом в течение, скажем, лет двадцати, то можно было бы вычерпать бессознательное до дна. Разумеется, подобного никогда не может произойти, ибо у бессознательного постоянно открываются новые аспекты, как если бы оно обладало способностью воссоздавать себя. Всегда остается одно крыло, которое уходит в неведомое.

Поразительный факт, но когда девочка в сказке наконец соединяется со своими семью братьями-воронами, то их вместе с сестрой оказывается восемь – число, символизирующее целостность; а в сказке о шести лебедях, когда девушка выходит замуж за короля, то вместе со спасенными от заклятия братьями их в целом снова – восемь. Так это в конце обеих сказок оказывается восемь героев. Символизм этого мотива рассматривается Юнгом в «Психологии и алхимии», где трудный переход от трех к четырем или от семи к восьми связывается с проблемой интеграции четвертой, низшей, функции. Возникающие здесь постоянно затруднения связаны с тем, что бессознательное не может быть полностью интегрировано и четвертая функция всегда остается более или менее автономной. На самом деле, это не так уж и плохо, поскольку означает, что жизненный поток не иссякает и продолжает констеллировать новые содержания и новые проблемы. Целое никогда не станет интегрированным, а если даже предположить такую возможность, то это означало бы окаменение жизненного процесса.

Следующий мотив можно было бы назвать мотивом Амура и Психеи. Он взят из принадлежащего позднеантичной эпохе романа Апулея «Золотой осел». Это – история юноши, увлекшегося во время своего пребывания в Фессалии изучением черной магии и захотевшего во что бы то ни стало познакомиться с колдовскими секретами своей хозяйки – известной в городе ведьмы. Но повторяя ее действия, он допускает ошибку и превращается в осла, впрочем, есть средство, с помощью которого он может вернуть себе человеческий облик: для этого ему достаточно съесть несколько роз. Однако воспользоваться этим средством герою оказывается на так-то просто. Лишь в самом конце странствий ему встречается жрец, шествующий во главе процессии посвящаемых в таинства Исиды и Осириса с венком из красных роз в руках. Наконец-то герою удастся вернуть себе человеческий облик и, более того, вместе с остальными инициируемыми быть посвященным в таинства. В бытность свою ослом ему пришлось среди прочего выполнять роль вьючного животного у разбойников – переносить на своей спине награбленное ими. Как-то раз, когда разбойники похитили прямо со свадьбы в надежде на большой выкуп невесту, старуха-служанка в логове разбойников, чтобы успокоить заливающуюся слезами девушку, рассказывает ей одну волшебную сказку, и эта сказка в дальнейшем нередко публиковалась отдельно от романа.

Эрих Нойман (Erich Noimann) в своей работе «Амур и Психея» интерпретировал эту сказку с точки зрения женской психологии, но, по существу, она в гораздо большей степени связана с мужской анимой, с психологией анимы. Она написана Апулеем под видом народной сказки, которую он вставил в роман в нужном для этого месте, поскольку сама эта сказка была известна уже задолго до его времени. Интересно, что в германо-скандинавской мифологии можно найти, совершенно независимо от рассказанной Апулеем сказки, аналогичные мотивы, что показывает, насколько широко распространенными они являются.

В античной версии являющаяся царской дочерью Психея соблазнена сыном богини Венеры Эротом, или Амуром, который живет с ней как с женой во дворце, обслуживаемом невидимыми слугами. Психея никогда не видит своего мужа; он невидим, но каждую ночь он всходит к ней на ложе, причем так, что супруга остается в неведении, с кем она живет. Между тем сестры Психеи пытаются заронить в ее душу подозрение, внушая, что она стала женой дракона, которому нужно лишь насладиться ее юными ласками, чтобы, откормив ее хорошенько, затем съесть. Страшное подозрение пускает корни в душе Психеи, и тогда коварные сестры советуют ей взять масляную лампу и нож, спрятать их в спальне, а когда ночью утомившийся муж заснет, зажечь лампу – и убедившись, что перед ней дракон, убить его. Но когда Психея зажигает лампу ночью, то видит не дракона, а необыкновенной красоты крылатого юношу, но тут капля горящего масла из лампы падет на его плечо, и он просыпается. Оскорбленный нарушением обещания, данного ему Психеей, он говорит, что не хотел, чтобы она знала, кто он на самом деле, и вынужден теперь улететь, покинув ее и наказав таким образом. Сначала потрясенная случившимся Психея хочет покончить с собой, но потом решает искать утраченного супруга и отправляется в долгое и многотрудное странствие.

В данном случае не столько свет лампы, сколько горящее масло делает партнера видимым, обжигая его и заставляя навсегда исчезнуть. В сходной по содержанию немецкой волшебной сказке. «Три черных принцессы» мотив искупления носит несколько иной характер. Один юноша входит случайно в мрачный замок в густом лесу и видит там трех черных принцесс, зарытых по пояс в землю. Он спрашивает, не может ли он освободить их. Те отвечают ему, что он может это сделать, если не будет говорить в течение года и никому не расскажет ни о них, ни о том, чем он будет занят, но если он выдаст тайну, братья принцесс убьют его. Юноша соглашается помочь им. В течение какого-то времени он держит слово, данное принцессам, но когда дома мать пристает к нему с вопросом, почему он молчит, он не выдерживает и все ей рассказывает. Та полагает, что здесь что-то нечисто, и говорит, что он должен взять в церкви свечу и немного святой воды и, вернувшись, зажечь свечу и окропить ее водой. Юноша так и поступает, и принцессы тут же становятся белыми по пояс и говорят, что если бы он исполнил свое обещание, то освободил бы их, но теперь уже никому не удастся этого сделать, и их братья убьют его. Юноша, пользуясь случаем, выпрыгивает в окно; при этом он ломает себе ногу, навсегда став калекой, а замок тут же мгновенно исчезает. В этом случае разрушение фигуры анимы происходит именно благодаря внесению света.

Еще один вариант этого мотива появляется в сказке братьев Гримм «Певчий попрыгун-жаворонок». У некоего богатого купца три дочери. Собравшись в путешествие, он спрашивает у них, что привезти им в подарок. Старшая дочь заказывает жемчуга, средняя – алмазы, а младшая говорит, что она хочет певчего прыгуна-жаворонка. Купцу никак не удается найти то, чего хочет его младшая дочь, пока на обратном пути, проезжая через густой лес, он не замечает сидящего на дереве жаворонка; однако выясняется, что жаворонок охраняется львом, который говорит купцу, что тот сохранит свою жизнь и получит нужную ему птичку только в том случае, если позволит льву жениться на его дочери. Купец в страхе соглашается и, возвратившись домой, рассказывает младшей дочери о случившемся, но та принимает условия льва и поселяется с ним в его замке. Каждую ночь лев сбрасывает свою львиную шкуру и становится прекрасным принцем, но днем он по-прежнему лев. Спустя некоторое время младшая дочь чувствует, что соскучилась по родному дому и что хорошо бы ей повидать своих сестер. Лев предостерегает ее не делать этого, но вот приходит известие, что в доме готовится большой пир по случаю свадьбы одной из ее сестер, и наша героиня настаивает на своем желании и требует, чтобы муж-лев сопровождал ее. Лев нехотя соглашается, но предупреждает, что если хоть какой-нибудь луч света на пиру упадет на него, то случится большая беда. Жена успокаивает его и распоряжается устроить в доме комнату, куда бы не проникал ни один луч света, чтобы лев мог сидеть в этой комнате, когда будут зажжены свадебные свечи. Но в одной из стен комнаты оказывается маленькая щель, и, когда начинается пир, тончайший луч света проникает через нее и стоит этому лучу упасть на него, как он превращается в голубя. Когда жена приходит за мужем, так как пора возвращаться в замок, то вместо мужа-льва обнаруживает голубя, который говорит ей, что теперь ему придется семь лет лет ать по свету голубем среди других голубей, но что если у нее есть желание, то она может следовать за ним, поскольку через каждые ее семь шагов он будет ронять с неба капельку крови и белое перышко. В результате для того, чтобы найти его, героиня должна пройти, долгий и мучительный путь, и только на краю света, преодолев Красное море и страшный лес, ей удается найти и освободить его от заклятия.

Здесь, как и в предыдущем случае, именно свет несет разрушение, хотя это может быть связано и с сестрами героини. В других вариантах сказки супруг исчезает, когда его называют животным именем или что-нибудь, принадлежащее ему, выдает его сестрам но я бы хотела сосредоточить внимание на вариантах, в которых присутствует мотив света. Этот мотив особенно поразителен потому что мы привыкли думать, что свет вообще является началом положительным. Свет служит символом сознания: нас просвещают, мы говорим об открывшемся кому-нибудь свете истины и т. д. В данному случае перед нами своего рода мистический союз между двумя любящими друг друга партнерами, союз, который питается тайной. Он осуществляется в ночной темноте, и к нему не примешивается ни капли комплексующей рефлексии, света сознания, но стоит только тончайшему лучу упасть на него – и вот перед нами уже разделение, страдание, а в перспективе и полная невозможность спасения (подобно тому как навсегда увечным остается мужчина, который должен был освободить трех черных принцесс.

Обычно это свидетельствует о разрушительном действии сознания, точнее, о том, что на некоторые содержания бессознательного свет сознания действует не столько положительным, проявляющим, сколько разрушительным образом. Вот нечто, что всем аналитикам (и нынешним, и будущим) следует осознать в полной мере. В данном случае мы имеем дело с архстипическим мотивом, что подразумевает его исключительную распространенность и важность. Сознание разрушительно и становится причиной разделения в сфере, которую, несомненно, можно охарактеризовать как царство Эроса. Именно здесь свет сознания может иметь совершенно разрушительный эффект. У нас, кроме того, остается ощущение (вызываемое тем, что исчезает свет), что если бы героиня смогла и дальше хранить все в тайне и это продолжалось бы неограниченно долго, то некое освобождение рано или поздно все же пришло бы.

Разумеется, печальные последствия от вторжения света во многом связаны с тем, что его вносят слишком рано. Некоторые из исчезающих после этого животных в сказках именно об этом говорят партнеру, но еще и о том, что от него потребуются огромные усилия для того, чтобы снова обрести свою половину, – вот почему здесь снова всплывает мотив правильного выбора момента. В подобной ситуации один из партнеров – это или животное, или же не животное, а боги, и у Психеи, например, возникает естественное подозрение, что ее муж, вероятно, дракон, на что ей намекают ее сестры. В итоге ей открывается, что она сочеталась браком с самым красивым божеством, – момент весьма характерный, поскольку божественное и животное очень близки друг другу.

Божественное – или выше, или ниже, человеческого уровня, принципиальной разницы здесь нет. В одном случае таинственный супруг принадлежит к более высокому, чем человеческий, уровню, а в другом – тайна в том, что он принадлежит к более низкому. Алхимики говорят, что верх суть низ, иначе говоря, что животное начало тождественно с божественным. Тайна бытия, пребывающего выше или ниже человеческого уровня, связана с повышенной чувствительностью такого бытия к восприятию его при свете сознания, поскольку последнее как раз и способно уничтожить элементы того, что выше или ниже человеческого уровня и не признается в его собственной сфере. Именно свет сознания, ассоциирующийся со сферой сестер или сферой матери, несет разрушение, поскольку носительницы этого сознания – скверные, ревниво следящие за другими людьми особы.

Этот несущий разрушение свет появляется во время свадебного пира одной из сестер («Певчий попрыгун-жаворонок»), или падает на бога в результате настойчивых внушений Психее со стороны ее сестер; или же, как в «Трех черных принцессах», мать героя советует ему принести свет домой с вполне определенной целью, за которой скрывается зависть или недоброжелательство. И характерно, что это не собственное решение героя, хотя формально оно принимается им самостоятельно. Однако в случае льва-голубя решения как такового нет, девушка лишь предлагает ему пойти вместе с ней на свадебный пир, что демонстрирует ложный «драйв» с ее стороны.

Те, кто нуждаются в освобождении, обычно остерегаются света, ибо он оказывает разрушающее воздействие на не успевшие развиться эмбриональные содержания, равно как и на содержания, находящиеся в состоянии трансформации. Если при пересадке растения вы неожиданно поместите его на солнце, то оно зачахнет, точно так же и на человека, если он подвергается интенсивному солнечному облучению или слишком долго находится на солнце, солнечный свет действует разрушительно. В обеих сказках свет вносится, в конечном счете, под влиянием ревности и злобы – явно дурных побуждений.

Если рассмотреть эту ситуацию на психологическом уровне, то можно сказать, что в этом, вносимом с целью опознания, свете присутствует оттенок установки, которая лучше всего характеризуется с помощью слов: «да это всего лишь (то-то и то-то)». Согласитесь, что существует большая разница, скажу ли я «это суть то-то» или «это всего лишь то-то». Если что-то находится в процессе роста и я говорю: «Это суть то-то», то это означает, что данный феномен может еще измениться, но если я говорю, что он – всего лишь то-то», то подобная установка ограничивает и задерживает трансформацию и возможность дальнейшего роста. Если интеллект не говорит: «Это представляется мне таким-то», но подключает к своей оценке коварно неуловимую психологическую установку гласящую: «Я знаю, что это лишь то-то, и ничего больше», то этот нюанс вносит люциферовское, всеразрушающее начало, особенно губительное для того, что находиться в состоянии роста. То, что окаменело, становится не важным. Если я рассуждаю таким образом о железнодорожных рельсах, то от этого никто не страдает, но если я считаю, что мне все известно о жизни растения, а именно, что она сводится всего лишь к определенному химическому процессу, то я лишаю себя возможности взглянуть на дело глубже.

Все содержания психического следует проанализировать с точки зрения еще одного мотива, имеющегося у оставшегося непревращснным лебединого крыла в сказке, так как мы полагаем, что у каждого из этих содержаний есть сторона, которая еще не опознана и не оценена. Философская система, с помощью которой мы пытаемся истолковать бессознательные содержания, открыта для расширения круга рассматриваемых нами вопросов значительно больше, и обращение к философии в этом плане хороший способ лишить интерпретацию разрушительного эффекта. Нам следует придерживаться того, что возможно, и одновременно строить предположения относительно большего, с тем чтобы оставлять пространство для роста.

Не свет Церкви погубил принцесс, но злобные приказания матери героя, что обычно означает, что корень зла – в дурной мотивации. Мать была с самого начала враждебно настроена по отношению к будущей невесте сына. И это не святая вода виновата, что все закончилось печально, а мать, которая внесла своим советом отрицательный элемент. Святая вода и свет от свечи используются при изгнании нечистой силы, no3TONry когда мать говорит сыну, чтобы он принес святой воды, она этим хочет сказать, что принцессы – нечто злое, нечистое, что они – «всего лишь» ведьмы, и, по существу, вносит в саму эту историю то, чего в ней изначально не было, потому что на самом деле принцессы хотели побелеть, да и вообще ничто не свидетельствовало о том, что они ведьмы. Опрыскивая их святой водой, герой дает внешнее выражение подозрению, что они – «просто» ведьмы, и тем самым разрушает собственную душу.

Обыкновенно следствием недоброжелательства и вульгарности, свойственных какому-либо человеку, становится его склонность рассматривать жизненные проблемы под знаком «всего лишь». Существует тип людей, которые, похоже, испытывают непреодолимое желание, чтобы последнее слово в интеллектуальных спорах непременно оставалось за ними; в их аргументации, которая далеко не всегда носит интеллектуальный характер, явственно ощущается присутствие некой острой разновидности «драйва». Когда интеллект не используется по назначению, т. е. в качестве инструмента, он превращается в автономное и динамическое начало, и можете не сомневаться, что человек с подобной установкой слепо подчиняется напору своей анимы, в противном случае он дискутировал бы в более спокойной и объективной манере. Возможно, здесь дает о себе знать еще один, пока не рассмотренный нами, аспект. Для ученых девятнадцатого столетия было характерно притязание на демонстрацию абсолютных истин; они заявляли: «Теперь мы знаем»; в отличие от них для современных ученых характерна более открытая установка, и они говорят: «Наблюдаемое нами заставляет нас прийти к заключению». Это оставляет проблему открытой для любых других решений, которые могут быть достигнуты со временем, иначе говоря в основе такой установки лежит идея не абсолютной, но лишь относительной истинности даваемого объяснения.

В этом можно видеть пример необходимого изменения установки, необходимого для того, чтобы осознать, что интеллект – это инструмент, с помощью которого мы способны «осветить» определенные области, но одновременно и заблокировать доступ ко многим другим аспектам.

В справедливости этого особенно убеждаешься при интерпретации психологического материала: если вы описываете его с какой-нибудь одной точки зрения, то можете быть уверены, что такой подход проливает важный свет на данный материал именно с этой стороны, но что у него имеется еще множество других граней, которые предстоит открыть.

Самоуверенная интеллектуальная установка обусловлена, как правило, бессознательными мотивами, таким как потребность в уважении, жажда власти, просто страх. Необходимо очищать интеллект от ложных побуждений и не забывать, что назначение его чисто инструментальное. Инструментальный фактор должен быть поставлен на службу личности в целом, а не выступать в качестве какой-то автономной субстанции, которую нечего не стоит «подцепить» бессознательным мотивам страха, практической выгоды и т. д., ибо подобные мотивы – яд для нашей способности объективно рассматривать вещи.

В случае черных принцесс изображаются разрушительные побуждения матери героя. В случае льва-голубя мы не можем с уверенностью говорить о какой-либо определенной психологической установке, но нам известно, что старшие сестры просили у отца в подарок драгоценности, что свидетельствует об их любви к жизненным благам и об отсутствии у них фантазии. Вполне возможно, что это каким-то образом связано с тем, что луч света, проникающий с их свадебного пира, надолго разрушает брачный союз младшей сестры, – и действительно, как еще могла подействовать сугубо земная и несвободная мотивация на нечто абсолютно мистическое по своему качеству. Вообще, вся эта сказка проливает много света на женскую психологию, в которой очень трудно отделить любовь от социально окрашенных побуждений, поскольку исторически сложилось так, что возникновение любовных отношений в жизни женщины всегда было тесно связано с ее социальным статусом и приводило, как правило, к его изменению. Например, в исламском мире женщина, вступая в брак, входит в состав гарема. Положение замужней женщины в европейском мире предполагает уважение к ней и право на законное участие в общественной жизни, но надо прямо сказать, что соображения престижа, владеющие женской психикой, всегда отравляют чистоту ее эмоциональной установки.

Что касается анимы мужчины, то здесь дело обстоит иначе, поскольку его эрос отчасти реализует себя в любимой профессии, излюбленных идеях или в постоянной сфере духовного опыта, что придает мирскую окраску его любовному чувству. Нередко мужчины отказывались от исследовательской работы в определенных областях только потому, что не рассчитывали сделать на этом карьеру: мужчина разрушает свой внутренний опыт, ставя духовно-познавательную способность на службу своей карьере и изменяя тем самым инстинктивному стремлению к истине, ибо приобретенные в результате этого «драгоценности» неизбежно отравляют атмосферу мистического внутреннего брака с собственной душой.

Данная ситуация не является абсолютно непоправимой; хотя в сказке о черных принцессах юноша на всю жизнь остается калекой, однако в других сказках герою дается шанс: он должен отправиться в долгое, многотрудное странствие, в конце которого, может быть, снова обретет свою возлюбленную. Это происходит, когда человек не может устоять перед соблазном власти или престижа и, устремляясь в погоню за ними, утрачивает единство с самим собой, и так длится до тех пор, пока несчастье и постоянное ощущение беспокойства, как естественное следствие их «драйва», не заставляют их снова отправиться на поиски души. Процесс поисков обычно растягивается на долгие годы, и первое, что требуется от человека для того, чтобы вернуть себе внутреннюю целостность, – это отказ от мирских выгод; второе – партнер (или партнерша) могут быть освобождены (спасены, выкуплены) с помощью принимаемого за них на себя страдания или же поцелуя, даримого, например, жабе, то есть отвратительному, мерзкому существу, – и таким образом речь идет об освобождении, выкупе через преодоление отвращения.

Теперь я хочу остановиться еще на одном мотиве, а именно мотиве отрубания головы. В некоторых волшебных сказках появляются животные-помощники, которые в нужный момент приходят герою или героине на помощь: дают им совет, оказывают практическую помощь или предупреждают об опасности. Иногда кого-нибудь из двоих, невесту или жениха, обращают в животное, которое в конце сказки просит, чтобы ему отрубили голову. Обыкновенно тот, кто должен это совершить, отказывает, говоря, что он слишком многим обязан этому животному, однако животное настаивает, а иногда, спустя некоторое время, исчезнувшее после отказа животное возвращается, и герой, наконец собравшись с духом, вынимает свой меч и отрубает ему голову. Тут же животное превращается в человеческое существо, которое в силу злого заклятия вынуждено было носить звериный облик.

Сказка братьев Гримм «Золотая птица» рассказывает о герое, который должен найти прекрасную принцессу. Ему в его поисках помогает лиса, которая в конце концов обращается к нему с просьбой: «Ты должен отрубить мне голову и лапы». Герой отказывается, считая, что такой поступок был бы проявлением неблагодарности по отношению к своему помощнику, однако через некоторое время лиса снова встречается на его пути и еще раз уже не просит, а умоляет, чтобы он отрубил ей голову и лапы; на этот раз герой так и поступает – и перед ним вместо лисы предстает прекрасный юноша, брат принцессы и, следовательно, деверь самого героя, который мог вернуть себе человеческий облик, только если его обезглавят.

Существует также немецкая волшебная сказка, в которой мальчик оказывается у заколдованного замка и видит маленькую черную собачку, которая просит отрубить ей голову, и когда это совершается, чары, властвующие над замком немедленно спадают, а собачка превращается в принцессу.

В другой сказке братьев Гримм – «Белая невеста и черная невеста» – у ведьмы две дочери, одна из которых, родная, во всем похожа на мать, а другая, приемная, – красивая и добрая. У падчерицы есть также брат, королевский кучер, от которого король узнает о достоинствах его сестры и хочет на ней жениться. Все семейство усаживается в присланную королем карсту и едет ко двору. В пути мать-ведьма с помощью чар добивается того, чтобы приемная дочь отдала присланную ей королем одежду своей сводной сестре. Когда одежда передана, мать и дочь сталкивают падчерицу с моста в реку; девушка превращается в утку, а ничего не заметивший околдованный ведьмой король женится на родной дочери ведьмы. Между тем утка время от времени приплывает к королевской кухне и произносит каждый раз маленький стишок, из которого можно понять, что произошло. Поваренок прислушивается к тому, что она говорит, и наконец решает рассказать королю об этой странной утке. Король приходит посмотреть, в чем тут дело, и когда утка появляется, то выхватывает меч и отрубает ей голову. И тут же перед ним предстает прекраснейшая девушка. Затем она становится королевой, а ведьма и ее дочь подвергаются заслуженному наказанию.

Итак, в данном случае необходимо отсечь голову животному. Мы пока фокусировали внимание на теме обезглавливания животного, хотя отрубание головы человеческому существу представляет собой очень распространенный мотив в алхимии, где соотносится с отделением интеллекта от инстинктуальной стороны психики. Именно в таком духе истолковывает Юнг в «Mysterium Conjunctionis» обезглавливание дракона и Эфиопа. Обычно здесь подразумеваются две вещи: если вы отделяете интеллект от инстинктивных влечений, то следствием этого является определенная беспристрастность или объективность вашего подхода, что и позволяет смотреть на собственный психический материал – влечения, порывы и мысли – без предубеждения. Интеллект дистанциируется, теряя бессознательную связь с остальной частью личности, и начинает выполнять роль беспристрастного зеркала, как это можно наблюдать в протекании процесса активного воображения, требующего, как вы уже поняли, беспристрастности в сочетании со смелостью. Необходимо отделиться от своего эго и взглянуть на происходящее объективно.

Но обезглавливание может также означать sacrificium intcllectus (принесение в жертву интеллекта), отказ от желания понять, с тем чтобы позволить иным формам осознания вступить в свои права. Если я постоянно думаю о взаимоотношениях с кем-либо, то это может привести к подавлению способности эмоционального осознания ситуации, поэтому интеллекту иногда следует отойти в сторону и позволить другим формам жизни выйти на авансцену. Когда дело касается божественной тайны, необходимо поступиться желанием понимать все толькао интеллектом, и раз уж слово за иными способами понимания, то интеллекту следует на время помолчать и не выходить за пределы своей компетенции.

Другое дело, если вы обезглавливаете животное, – потому что у него голова обычно является, условно говоря, самой интеллектуальной частью тела (если учесть, что мы вообще склонны проецировать сознание и мышление на голову любого существа). Обезглавить животное в нашем контексте означало бы отделить его умственную способность (intelligence) от тела, что явно придает всему делу иной оборот, нежели в случае с обезглавливанием человеческого существа поскольку это обычно означает отсечение как раз того элемента и «драйве», который связан с построением коварных планов. Животные, в отличие от человека, не заходят в этом отношении настолько далеко, чтобы строить философские системы, по крайней мере, нам не известно, что именно они строят, но мы хорошо знаем, что их умственная способность, или, точнее говоря, смышленость, проявляется в чем-то, что хочется сравнить с построением коварных планов, иначе говоря, с использованием некоторых действий с определенной целью; мы не знаем, сознательно или бессознательно это делается, но наблюдая поведение животного со стороны, можем убедиться, что оно действовало вполне разумно. То же самое прослеживается и в животных влечениях человеческого существа. В женской психологии это находит выражение в склонности к интригам – редко какая женщина откажет себе в удовольствии немного и, разумеется, наполовину сознательно поинтриговать, например, «случайно» сесть на лекции рядом с мужчиной, к которому она неравнодушна и т. п. Ее инстинктивное влечение не совпадает с ее эго-сознанием. Не в меньшей степени подобные уловки свойственны мужской аниме и тени. Наши влечения имеют тенденцию для достижения своих целей применять хорошо спланированные на бессознательном уровне действия, и эти действия подрывают сознательное единство личности: правая рука не ведает, что творит левая, поэтому появляется элемент некоей внутренней нечистоты.

Св. Фома Аквинский говорит о разнице, существующей между concupiscentia (вожделением) и cepiditus (алчностью), причем в первом случае речь идет просто о естественном влечении, когда плотское начало в человеке страстно влечет его к чему-либо. Иначе обстоит дело в случае алчности, когда жадность или какое-либо другое, близкое к ней по духу, интеллектуальное качество подключается и придает влечению дополнительный, можно сказать, дьявольский оттенок, выражающий в присоединении элемента расчета или хитрости. Поведение человека, находящегося во власти непреодолимого желания, вполне сравнимо с поведением животного. У животного имеются свои хитрости, бывает и так, что новое сильное желание может противодействовать предыдущему и т. д. В отличие от животного, у человека влечение в значительной мере может быть связано с работой сознания, которое привносит в него тем самым большую остроту, поскольку появляется нечто, что не имело первоначально отношения к делу, однако сфера инстинктов в результате этого вмешательства «отравлена» и не функционирует так, как ей положено. В целом данная проблема может быть интегрирована на человеческом уровне, разумеется, если отделить и оттеснить во влечении принадлежащий человеческому сознанию элемент, оставляя тем самым обезглавленным тело влечения (или тело животного, как в сказках), которое суть сырой материал «драйва» инстинкта.

Я хочу сказать еще несколько слов в заключение. Вы, вероятно, заметили, что при интерпретации всех этих волшебных сказок я пользовалась несколько необычном способом мышления. Собственно, когда мы имеем дело с символическим фольклором, мыслить можно каким-либо одним из двух способов. Первый способ – размышлять о нем, помещая себя снаружи, над или рядом с материалом и проверяя время от времени, насколько возникающие по этому поводу соображения соответствуют предмету. Вам никуда не деться от этого первого способа, ибо это традиционный способ мышления, который нам прививают со школьной скамьи. Но когда мы прибегнем ко второму способу, то наше мышление качественно изменится, так как мы не перестаем думать о предмете, и наш мыслительный процесс, скорее, похож на вслушивание в то, что должен сказать сам символ. Тем самым мышление становится инструментом, который служит самовыражению материала.

Именно такое мышление Юнг называет символическим. Овладеть им не так-то просто; а кроме того, чем более вы прониклись научным способом мышления, тем труднее вам переключиться на символическое мышление. Но оно дает вам бесценный инструмент для понимания сырого, еще не обработанного материала души (psyche) в ее новых, еще неведомых проявлениях, которые мы обязаны знать, если имеем дело с бессознательным. Я была бы рада оказать поддержку вашим усилиям в этом направлении, потому что благодаря им можно было бы достичь более полного понимания такого материала, который не поддается объяснению при помощи иных методов.