«… Так обстоит дело, и поскольку иногда приходится стрелять, то делать это надо, не задумываясь о последствиях. Действительно, основной целью охотника должно быть безупречное убиение: оно и лежит в основе того тезиса, который мы развиваем. Останавливаясь на стрельбе, мы рассмотрим необходимость, обуславливающую этот закон. А пока что ограничимся выбором подходящего калибра».

«Французский охотник»

Глава 1

Моя дорогая мама.

На этой неделе случилось такое, что я пишу тебе, не дождавшись субботы! Мы, то есть весь наш эскадрон, обезвредили анархистов, похитивших посла Соединенных Штатов. Спешу тебе сообщить, что лично я никого не убил. Я это подчеркиваю, так как знаю, что тебе, мамочка, это было бы очень неприятно. Однако я повторяю, что на это надо смотреть трезво, так как может сложиться ситуация, когда силы порядка должны будут защищать государство. А что еще прикажешь делать, когда сталкиваешься с людьми, желающими все разрушить, я тебя спрашиваю? Отец Кастаняк согласен со мной (мы обсуждали этот вопрос в прошлое воскресенье, когда я пришел к нему после мессы. Он придерживается того мнения, что если полицейские не будут готовы на все, как я, то отдельные индивидуумы могут позволить себе какие угодно действия. Это также и мое мнение. Если говорить серьезно, мамочка, хотела бы ты, чтобы в стране не было полиции? Хотела бы, чтобы сын Баркина (упоминаю о нем для примера) мог свободно лапать своими грязными руками твою дочь, мою сестру? Хотела бы ты, чтобы наше с таким трудом накопленное добро попало в руки нигилистов или борцов за имущественное равенство, развязавших разрушительную оргию? Я не хочу этим сказать, что в нашем городке мало порядочных людей, их даже большинство, но, представь себе, что произошло бы здесь, в этой скромной коммуне, если бы не было полиции, готовой стрелять в случае необходимости. Я уже не говорю о романтиках.

Во всяком случае, вчера я всего лишь стоял на месте, выполняя свой долг. Со мной был Франсуа, о котором я тебе рассказывал, и мы оба много раз стреляли, но безрезультатно. Однако другие полицейские, находившиеся с противоположной стороны здания, смогли проникнуть в дом и уложили тех типов. Я не буду описывать тебе эту кровавую бойню, от которой меня тошнит. Франсуа сожалеет, что собственноручно не поймал ни одного из этих анархистов, чтобы показать ему почем фунт лиха. Лично мне этого не хотелось, но я уважаю его точку зрения.

Вот и все новости на сегодня. Больше мне нечего добавить и я закругляюсь. Поцелуй за меня отца и Надэж. Крепко прижимаю тебя к своему горячему сердцу.

Твой любящий сын.

Жорж Пустакруй.

P. S. Если тебя это не очень затруднит, пришли мне музыкальную шкатулку. Она понадобится мне, потому что мы устраиваем праздник в честь повышения в чине старшего сержанта Санше. Заранее спасибо.

Глава 2

Эполар оставил свой «кадиллак» у обочины тротуара, дошел пешком до угла улицы, где начинался Ботанический сад, и там облегчился. Затем он вернулся назад, закуривая на ходу сигарету. Это был высокий худощавый мужчина, походивший на военного врача, с седыми, подстриженными ежиком волосами, одетый в болоньевый плащ с погончиками. Он зашел в бар, заказал «Сансерр» и стал с наслаждением потягивать вино.

Часы показывали пять минут первого – д'Арси опаздывал. Но в этот момент молодой человек вошел в бар. Он хлопнул ладонью по болоньевому плечику.

– Чао.

– Привет.

– У меня свидание в два часа, а я еще не ел. Твоя машина далеко?

– Напротив, – сказал Эполар, расплачиваясь.

Они пересекли улицу. Под дворником «кадиллака» они обнаружили квитанцию для уплаты штрафа. Эполар бросил ее в лужу, и они сели в белую машину, испачканную грязью.

– Ты давно вернулся во Францию? – спросил д'Арси.

– Три недели назад.

– Видел ребят?

– Никого.

– Чем ты сейчас занимаешься?

Задавая вопросы, д'Арси открыл коробку для перчаток и стал там шарить.

– В кармашке сиденья, – сказал Эполар.

Д'Арси сунул руку в кармашек и достал плоскую серебряную флягу. Он отпил из горлышка. У него был красноватый цвет лица. Он потел. «Пьет по–прежнему», – подумал Эполар. Д'Арси отпил еще, и Эполар убрал фляжку, на которой были выгравированы птица, пожирающая змею, и девиз, написанный по–испански:

«Sulud у pesetas у tiempo para gustarlos».

– Ты был в Мексике, – заметил д'Арси.

– Я был почти везде: в Алжире, Гвинее, Мексике.

– И на Кубе.

– Да, и на Кубе.

– Они обратили тебя в свою веру, – сказал д'Арси.

Эполар кивнул.

– А чем ты сейчас занимаешься? – не отставал д'Арси.

– Ты начинаешь раздражать меня, – нетерпеливо отозвался Эполар. – Что тебе, собственно, надо?

– Нам нужен эксперт, мне и товарищам, – ответил д'Арси.

– Эксперт по чему? Я эксперт по многим вещам.

– Товарищи и я, – сообщил д'Арси, – мы собираемся похитить посла Соединенных Штатов.

Эполар вышел из машины, с силой захлопнул дверцу, и пошел прочь через шоссе. Д'Арси побежал за ним. Начинался дождь, колючий и холодный.

– Не дури, – сказал алкоголик. – Я тебе еще не все объяснил.

– Я не хочу больше ничего слышать. Убирайся к чертям.

Эполар вернулся в бар и заказал еще одну рюмку «Сансерра».

Д'Арси остановился в дверях. Вид у него был несчастный.

– Можешь сам катиться к чертям, – произнес он наконец и ушел.

Глава 3

– Вот почему, – заключил Треффэ, – мы можем сказать вместе с Шопенгауэром, что «приверженец солипсизма – это сумасшедший, заключенный в неприступной крепости». У кого–нибудь есть вопросы?

Вопросов ни у кого не было. Зазвенел звонок. Треффэ сделал безнадежный жест, пытаясь остановить шум, тут же наполнивший аудиторию.

– В следующий раз, – сказал он, повысив голос, – мы рассмотрим современный рационализм и его варианты. Кто желает сделать сообщение о Габриэле Марселе?

Поднялись две руки.

– Как всегда, одни и те же, – заметил Треффэ с оттенком сарказма. – Господин Дюкатель, вы что, будете слишком заняты в этот уик–энд?

– Да, – бесхитростно ответил ученик Дюкатель, я еду на охоту.

– Может быть, на псовую охоту? – иронично спросил Треффэ.

– Да, месье.

– Тем не менее я попрошу вас подготовить сообщение о Габриэле Марселе. К понедельнику. Теперь все могут спокойно расходиться.

Орда бездарей с шумом бросилась к двери. Треффэ застегнул папку под топот удаляющихся дорогих кроссовок. Он вышел из коллежа «Сент–Анж» через запасной выход. В этот момент с ним поравнялся «форд–мустанг» ученика Дюкателя и окатил его брюки грязной водой из лужи. Дюкатель резко затормозил и высунулся из машины.

– Прошу прощения, месье, – сказал он. Ему с трудом удавалось сдерживать смех.

– Жалкий идиот, – сказал Треффэ.

– Надо выбирать выражения, – ядовито заметил Дюкатель.

Треффэ повернулся к нему спиной и направился к «ситроену», стоявшему на другой стороне улицы. Молодой преподаватель философии быстро оставил позади Бане и, доехав до Орлеанских ворот, продолжил свой путь в западном направлении. Он рисковал остаться без работы. Ученик Дюкатель может пожаловаться своему отцу, а папаша Дюкатель выложит все господину Ламуру, директору коллежа с рожей ублюдка.

«Он похож на мочевой пузырь», – думал Треффэ, нажимая на переключатель скоростей. – Ему бы подошло это имя, равно как и всему заведению: коллеж Мочевой Пузырь».

Зажегся зеленый свет.

– Плевал я на них, – добавил вслух Треффэ.

Сзади раздался гудок. Молодой человек высунулся в открытое окошко.

– Свиное рыло! – крикнул он.

Мотоциклист в кожаной куртке тотчас же ринулся к «ситроену». Треффэ испуганно закрыл окошко. Мотоциклист ударил кулаком по дверце. Он походил на Раймона Бюссьера.

– Выходи, гаденыш! – крикнул он.

Треффэ вынул свой нож со стопорным вырезом и открыл дверцу. Он направил лезвие в сторону мотоциклиста.

– Ми килл ю, – рявкнул он с интонацией голливудского негра. – Я сделаю помочи из твоих кишок!

Тот понял общий смысл сказанного и попятился назад. Треффэ, смеясь, проехал на желтый свет и свернул на бульвар Лефевра.

Он припарковался на улице Оливье–сюр–серр, в двух шагах от своего дома. Выходя из лифта, услышал, что в его квартире звонит телефон. Он торопливо вошел и снял трубку. На другом конце провода был д'Арси.

– Что эксперт? – спросил Треффэ.

– Он отказывается.

– Обойдемся без него.

– Это глупо.

– Выкрутимся. Извини, звонят в дверь.

– Хорошо. Я перезвоню тебе.

– Не стоит. Вечером увидимся.

– Да, действительно. До вечера.

– До вечера.

Треффэ положил трубку и пошел открывать дверь. На пороге стоял невысокий широкоплечий парень его возраста, лет двадцати пяти. У него были завитые волосы. Он протянул Треффэ дешевый журнал.

– Федерация бретонских студентов–медиков… – начал он.

– Катись к чертям! – взбесился Треффэ и грубо толкнул бретонского студента.

В ответ тот, размахнулся и врезал Треффэ журналами. Треффэ ударил его по печени. Торговец выронил свои журналы, а Треффэ разметал их ногой по лестнице.

– Сволочь! – крикнул студент. – Мне тоже нужно зарабатывать на жизнь!

– Какое заблуждение! – воскликнул Треффэ, обеими руками толкнув в грудь бретонского студента. Тот упал спиной на лестницу и закричал от резкой боли.

Треффэ вернулся к себе и хлопнул дверью. Снова зазвонил телефон. Молодой человек быстро открыл бутылку «Кроненберга», закурил сигарету «Голуаз» и снял трубку.

– Марсель Треффэ слушает.

– Буэнвентура Диаз.

– Уже проснулся?

– Мне только что позвонил этот дурак д'Арси. Значит, его чертов эксперт отказывается.

– Да, значит. Плевать.

– Не согласен, – сказал Буэнвентура Диаз. – Теперь он в курсе. Это надо обдумать.

– Ах, оставь.

– Я пойду к нему. Ты идешь со мной?

– Что ты ему скажешь?

– Чтобы он удавился.

– Оставь, – снова посоветовал Треффэ.

– Нет.

– Как хочешь. А собрание?

– Я, быть может, опоздаю.

– Ладно.

– Что еще новенького? – спросил каталонец.

– Ничего. А у тебя?

– Ничего.

– Ладно, тогда привет.

– Привет.

Треффэ положил трубку и вскрыл почту: «Мари–Поль Шмулю и Никэз Урнен рады сообщить вам…» (Черт, значит, бедняжка наконец пристроилась.) Следующий конверт: Мэзон Радьез, самые низкие цены». Треффэ развернул проспект и изучил «Деревенские библиотеки». После этого он бросил проспект в корзину для мусора и пошел за новой бутылкой пива, дрожа от ярости. Он уселся в большое кожаное кресло, давно стершееся под задом его отца. Палас на полу также был стерт ногами его отца. Треффэ распечатал еще один конверт: «Ежегодный ужин анархистской ассоциации Пятнадцатого округа (группа Эррико Малатеста). После ужина – доклад на тему: Анархисты и иудео–арабский конфликт. Несколько предложений товарища Парвулуса». Бред. Треффэ скрутил бумагу в шарик и бросил его в угол комнаты. Почтовая открытка (на обратной стороне: «Рисовые культуры в районе Абиджана»): «Сынуля! В этом году не вернусь. Вероятно, я никогда не вернусь. Ты должен приехать ко мне. Я заразился сифилисом от дочери вождя одного племени. Сердечно приветствую тебя. Папуля».

Треффэ сунул открытку в ящик фамильного буфета, допил пиво и отправился обедать в бистро на углу улицы.

Глава 4

У Мейера после обеда завязался спор с женой, который закончился как обычно – Анни пыталась задушить его.

– Прекрати, черт побери! – крикнул он, когда она со всей силой надавила пальцами на его адамово яблоко.

Он пошарил рукой по столу, схватил стеклянную бутылку минеральной воды «Эвиан», заполненную на три четверти, и легонько стукнул ею молодую женщину по голове, в качестве предупреждения. Анни не прореагировала. Ее ногти вонзались в шею Мейера. Он вздохнул с отчаянием и ударил жену. Лишь после третьего удара Анни выпустила его шею, обхватила руками свою голову и с воплем повалилась на пол.

– Успокойся, моя крошка, успокойся, – сказал Мейер.

Анни продолжала вопить, и он заткнул уши.

– Дрянь! – крикнул Мейер.

Он вбежал в ванную комнату и протер лицо лосьоном. Посмотрев в зеркало, увидел, что Анни оставила глубокие борозды по обе стороны его шеи. Чтобы остановить кровь, он приложил спирт к ранам, и его глаза от резкой боли наполнились слезами. Однако кровь на коже продолжала выступать. Мейер побыстрее снял белую сорочку, но воротник все–таки успел испачкаться. Он снова посмотрел на себя в зеркало. Он увидел белокурого двадцатитрехлетнего человека с безвольным лицом, маленькими глазками цвета мертвой устрицы, с гусиной кожей. В соседней комнате Анни билась головой о стену. Он вернулся к ней.

– Успокойся, малышка, перестань. Я люблю тебя.

– Чтоб ты сдох, мразь, – ответила ему Анни. – Грязный еврей, – добавила она. – Я ненавижу тебя. Я поеду в Бельвилл и буду трахаться с американцами. Пусть меня трахают, – громко настаивала она.

Она стала массировать голову и заплакала от боли. У нее были тонкие и красивые волосы. Мейеру хотелось или застрелиться, или пойти на работу – одно из двух. Он посмотрел на часы. Четырнадцать пятнадцать. Если он хочет прийти вовремя, то надо немедленно выходить.

Анни внезапно перестала плакать и поднялась с пола.

– Сегодня ночью я нарисую красивую картину, – сообщила она.

– Ты покажешь ее мне?

– Нет. Я тебя ненавижу. Гниль.

– Пожалуйста, малыш, – сказал Мейер.

– Ладно, – ответила Анни тоном торговки рыбой. – Я покажу ее тебе.

Мейер еще раз протер свою шею, надел чистую сорочку и нацепил бабочку. Затем натянул вельветовый пиджак. В пивном баре он сменит его на белый, рабочий.

Анни вернулась с большой акварелью, на которой была изображена укрепленная крепость среди пустыни. Маленькие человечки в огромных колониальных касках пытались взять крепость штурмом, но было очевидно, что их усилия не увенчаются успехом. Кисть Анни изобразила также какую–то темную массу, падающую на них сверху.

– Это фекалии африканцев, – объяснила она. – Это мой дом.

– Очень красиво, – сказал Мейер.

Анни посмотрела на будильник.

– Дорогой! – воскликнула она. – Сейчас же уходи, ты опаздываешь.

– Да, – ответил Мейер, – я бегу.

– Извини меня за сегодняшнее. Я приму гарденал, и все наладится.

– Не очень увлекайся им, – посоветовал Мейер. В дверях он обернулся. – Я вернусь поздно. У нас собрание.

– Ты мне расскажешь?

– Да, – солгал Мейер.

– Извини, что я взвинтилась. Не знаю, что на меня нашло. Это нервы.

– Не бери в голову. Извини за удары бутылкой.

– Я люблю тебя.

– Я тоже, – сказал Мейер и вышел.

Он опоздал на пять минут. Пивной бар, расположенный возле вокзала Монпарнас, был битком набит. Мейер надел свою куртку официанта и быстро принялся за дело.

– Вы опять порезались во время бритья? – насмешливо спросила кассирша мадемуазель Лабев.

– Нет, сказал Мейер. – Это экзема. Когда у меня экзема, я ничего не могу поделать с собой и постоянно чешусь.

Мадемуазель Лабев посмотрела на него с отвращением. Мейер не обращал на нее внимания. Он думал о собрании, и это немного утешало его.

Глава 5

Позвонив Треффэ, Буэнвентура позволил себе вздремнуть. В три часа дня его разбудил будильник. Он сидел на кровати в нижнем белье. Во рту у него пересохло. Накануне он курил, пил и играл в покер до пяти часов утра. Он протер глаза, затем встал и прошел в ванную комнату, умылся, вымыл ноги, почистил зубы и побрился. После этого надел вельветовые брюки и свитер с заштопанными локтями. Вернувшись в комнату, Буэнвентура немного убрал за собой, взбил постель, перенес грязные рюмки в раковину, поставил пустые бутылки у стены, возле двери. На дне одной из бутылок оставалось немного «Марни», и Буэнвентура отправил содержимое в рот. Его передернуло и чуть не вырвало. Он открыл ставни и выглянул на улицу. На террасах многочисленных бистро сидели волосатые студенты. Буэнвентура закрыл окно, собрал разбросанные на складном столике игральные карты, залитые вином, и бросил их в корзину для мусора. Он подумал о том, что надо купить новые карты.

Каталонец снова сел на кровать и подвел итог в своей записной книжке.

Ночью он выиграл пятьсот семьдесят три франка. Хорошо. Полоса неудач казалась позади. Ему надо было купить пальто или по крайней мере, дождевик. Становилось прохладно.

Он рассовал деньги по карманам брюк и поношенного пальто, стертого во многих местах. Надел грязные носки и резиновые сапоги, натянул пальто, замотал шею черным шарфом. Надел на голову черную фетровую шляпу, изготовленную до второй мировой войны в Саррисберге в Пенсильвании. Своим худым и бледным лицом с пышными баками он походил на разбойника из современной постановки «Кармен».

Буэнвентура вышел из отеля «Лонгваш» и отправился пешком к д'Арси, который жил в маленькой однокомнатной квартире в старом доме по улице Роллен. Он постучал в дверь.

– Входи! – услышал он голос алкоголика. – Дверь не заперта.

– Это я, – сообщил для предосторожности Буэнвентура, толкая дверь.

Дело в том, что бывали дни, когда пьяный д'Арси прятался за дверью с молотком в руке, готовый нанести удар входящему. Буэнвентура с облегчением увидел, что пьяница лежит на диване в глубине комнаты с бутылкой «Могана» на животе.

Пол был покрыт толстым слоем раздавленных окурков и всевозможного мусора. На кухне на плите варился кофе в кастрюльке, и Буэнвентура налил себе чашку, раздавил муравья в сахарнице и направился к телефону.

– Мне приснилось, что я строгаю себе трубку, – рассеянно сообщил д'Арси.

Буэнвентура ничего не ответил. Он полистал справочник, лежащий возле телефона, и нашел адрес Эполара. Д'Арси смотрел в потолок.

– Мне нужно написать матери, – сказал он, – чтобы она прислала денег. Ты не мог бы одолжить мне две или три сотни?

Буэнвентура усмехнулся и выпил кофе.

– Спасибо за кофе. До вечера.

– Ты уже уходишь? – удивленно спросил д'Арси.

Каталонец уже закрыл дверь. Он пошел в сторону северо–запада. На бульваре Сен–Мишель его остановил человек в синем пальто.

– Полиция. Ваши документы.

Полицейский показал ему свое удостоверение. Буэнвентура с удовольствием дал бы ему по зубам, но неподалеку, возле фонтана, стояла группа из шестидесяти жандармов в касках и с винтовками. Каталонец вынул свои иностранные документы.

– Ваша профессия?

– Музыкант.

– Здесь написано «студент», – заметил полицейский, ткнув в бумагу своим толстым пальцем.

– Удостоверение просрочено. В то время я был студентом.

– Необходимо продлить.

– Да, месье.

Полицейский вернул ему бумаги.

– Можете идти.

Каталонец продолжал путь дальше, по–прежнему пешком. Прошло время компостеров, когда можно было ездить бесплатно с использованным талоном. Скорым шагом Буэнвентура дошел до улицы Руже де Лиля, что радом с садом Тюильри. Он вошел в дом, в котором жил Эполар, и прочел список жильцов, выставленный за стеклом привратницкой. Затем поднялся на третий этаж. К двери была прикреплена новая медная дощечка, на которой было выгравировано: «Андре Эполар, юридические советы». Под дощечкой находился глазок. Буэнвентура закрыл глазок рукой и позвонил. За дверью послышался шорох.

– Кто там? – раздался мужской голос.

Угадайте, – игриво ответил Буэнвентура. Лязгнул замок, и дверь приоткрылась. Буэнвентура толкнул ее ногой. Дверь распахнулась и с силой ударила Эполара в грудь. Он потерял равновесие и упал навзничь. Буэнвентура быстро вошел в квартиру и запер за собой дверь. Но реакция его жертвы оказалась более быстрой, чем он предполагал: Эполар тут же схватил его за лодыжку, и Буэнвентура оказался на полу. Удивленный, он попытался пнуть Эполара ногой, но промахнулся. В следующее мгновение его уже схватили за уши и стали бить головой о стену.

– Ты кончил, подонок?

Буэнвентура взглянул на Эполара. Оба противника не смогли скрыть удивления.

– Тома! – воскликнул каталонец.

– Карлос!

– Я уже не Карлос, – заявил Буэнвентура, поднимаясь с пола.

– А я не Тома, – сказал Эполар. – Меня зовут Андре Эполар. Между прочим, это мое настоящее имя.

– Буэнвентура Диаз, – сказал каталонец. – Это тоже мое настоящее имя.

– Да, такое не придумаешь, – заметил Эполар. – Какого черта ты напал на меня?

– Я не знал, что это ты.

– Не понимаю. Давай выпьем, и ты объяснишь мне.

Мужчины прошли по коридору в кабинет с тяжелым столом и двумя кожаными креслами. У стены стоял железный шкаф цвета хаки. Эполар открыл его и достал оттуда бутылку польской водки и две рюмки. Он сел на стол, а Буэнвентура опустился в кресло.

– За это стоит выпить, – заметил каталонец.

– Да, мы не виделись с шестьдесят второго года.

– Где ты пропадал?

– В Алжире. Я разрабатывал планы с троцкистами.

– Глупо.

– Ты по–прежнему анархист?

– Как видишь.

– Ах ты, Господи! – неожиданно воскликнул Эполар. – Ты случайно не связан с неким д'Арси?

– Да.

– Похищение посла?

– Именно.

– Вы спятили, – сказал Эполар. – А твой д'Арси – отпетый пьяница. Не уговаривай меня.

– Надо это обсудить.

– Не со мной. Лучше объясни, зачем ты сюда пришел и чем вызвана твоя агрессивность. Моя душонка жаждет знаний.

– Все очень просто. Д'Арси пообещал привести нам эксперта, некоего Андре Эполара. Я не знал, что это ты. Когда он сказал, что его эксперт отказывается, я решил нанести тому визит, чтобы посмотреть, не собирается ли он болтать о наших планах.

– Забавно, – сказал Эполар. – Если информация выдана, то выдана.

– Но так все–таки надежнее, – заметил Буэнвентура.

– Вы действительно хотите совершить это идиотское похищение?

– Да.

Эполар опрокинул рюмку и с сожалением покачал головой.

– Вы просто банда кретинов.

– Мы были бандой кретинов в шестидесятом году, – сказал Буэнвентура. – И ты тоже был с нами.

– Тогда это имело какой–то смысл.

– Не смеши меня, – крикнул каталонец. – Ты доволен результатом? Тебе нравится магометанский марксизм?

– К черту теоретические дискуссии, – сказал Эполар.

– Ладно. Делай, как знаешь. У нас сегодня вечером собрание. У некоего Треффэ. Я оставляю тебе адрес.

– Бесполезно.

– Но я все–таки оставляю.

Буэнвентура взял со стола блокнот и карандаш и нацарапал адрес.

– Что это за история с юридическими советами? – спросил он.

– У нас провалилась одна акция, – сказал Эполар. – Один спец должен был вернуть нам военные расходы Фронта национального освобождения. Речь идет о деньгах, присвоенных Кидером. Мне необходимо было пространство. В результате на прошлой неделе турки перевезли моего партнера в Германию вместе с кабинетом, арендованным до конца месяца и с «ситроеном» образца пятьдесят шестого года.

Буэнвентура хмыкнул и налил себе еще водки.

– Мы могли бы заплатить тебе как эксперту, – сказал он.

– Из выкупа, который получите за посла?

– Вот именно.

– Вы никогда не получите его.

– Почем знать? Приходи вечером.

– Нет.

Глава 6

Оставшись один, Эполар стал тревожно расхаживать по квартире. В одном конце коридора – кабинет, в другом – спальня с кроватью, стулом, маленьким столиком и большим шкафом. На столе лежат толстый юридический справочник, предназначенный для домохозяек, «Интимные записки» Роже Вайяна и несколько потрепанных детективных романов. В шкафу – сменная пара нижнего белья, две простыни, шесть пар хлопчатобумажных носков, два галстука, две нейлоновые сорочки и десятилетней давности пальто на верблюжьей шерсти. В карманах пальто маузер тридцатого калибра и китайский автоматический пистолет. Болоньевый плащ валяется на стуле.

Эполар прошел в ванную и посмотрел на свое лицо, ушибленное дверью при вторжении Буэнвентуры. Увидел лицо пятидесятилетнего мужчины с припухшими губами и ссадиной с левой стороны рта. Глядя на свое отражение в зеркале, он испытывал тягостное и до боли знакомое чувство, что зря прожил жизнь. Эполар родился в двадцатых годах на Антильских островах. В начале второй мировой войны он остается нищим сиротой, но у него была лодка, на которой он отправился в Южную Америку. Блокада Америки привела к дефициту печени трески на мировом рынке. Эполар стал ловить акул и на этом сколотил себе состояние. Несколько месяцев спустя он уехал во Францию, где влюбился и стал участником Сопротивления, Весной сорок четвертого года отряд Эполара был разбит в ожесточенной битве за Дофине. К тому времени он уже потерял свою любовь и утратил старые связи. Он завязал новые, с голлистами, и оказался в Веркоре.

После поражения в Веркоре чудом уцелевший Эполар начал всем сердцем ненавидеть голлистов и буржуазию. Он был очень одинок. Он стал убийцей. С сорок пятого по сорок седьмой год он убил пять или шесть человек по убеждению, но с материальной выгодой для себя. Оставшись на свободе благодаря удаче и подкупу, он вступил во Французскую коммунистическую партию. Забастовки на Севере. Эполар саботировал работу железнодорожных путей, по которым прибывали бронетранспортеры и карательные войска. Он решил убить Жюля Мока, затем отказался от своего замысла. Он не знал, куда податься. Перестал платить партийные взносы. В парижском предместье завел маленькую типографию.

С пятьдесят седьмого года он печатал всевозможные подпольные бюллетени, издаваемые фракциями, оппозиционными ФКП. Некоторое время спустя стал работать на французскую федерацию алжирского Фронта национального освобождения. И здесь встретил Буэнвентуру, который называл себя Карлосом, и д'Арси, бывшего уже в то время алкоголиком. В шестьдесят втором году Эполар уехал из Парижа в Алжир и занялся разработкой троцкистских планов. Он покинул эту страну после поражения Бен Беллы. Затем жил в Гвинее, уехал на Кубу и работал там при Энрике Листере. К тому времени его деятельность уже связана с коррупцией. Еще в Алжире он нажился на торговле чужим имуществом. На Кубе он занялся торговлей на черном рынке. Его отстранили от должности, и он уехал в Южную Америку. Там след его оборвался. И вот Эполар снова во Франции.

Он вынул из кармана пальто китайский пистолет и приставил дуло к шее. Палец держал на курке.

– Лучше уж пристрелить тебя сразу, – сказал он своему отражению в зеркале.

Вздохнул и не застрелился. Убрал пистолет – имитацию русского Токарева, посмотрел на часы. Было ровно семнадцать часов. Эполар решил, что вечером пойдет на собрание.

– Дерьмо! – сказал он зеркалу.

Глава 7

– Распорядок дня посла Соединенных Штатов, – объявил Буэнвентура, – довольно бессистемный.

Он разложил на столе карту Парижа. Чтобы освободить ему место, Треффэ и д'Арси сдвинули маленькие бутылки с пивом, которые только что открыли. Эполар медленно ходил вокруг стола, одной рукой держа бутылку «Кроненберга», а другую заложив за спину, втянув голову в плечи, сжимая тонкими губами фильтр сигареты. Время от времени кто–нибудь из присутствующих украдкой поглядывал на него.

– Каждое воскресенье Пойндекстер присутствует на восьмичасовой утренней службе в соборе на авеню Георга V, – продолжал докладчик. – Он никогда не ночует в апартаментах при посольстве, но всегда возвращается до мой, в свою резиденцию, расположенную неподалеку от кинотеатра «Шайо», правда, в разное время, в промежутке между одиннадцатью часами вечера и четырьмя утра. Время от времени посещает американский госпиталь в Нейи. За последние два месяца, в течение которых мы наблюдаем за ним, он был там трижды.

Каталонец водил пальцем по карте, отмечая места, посещаемые дипломатом.

– Однако, – добавил Буэнвентура, – в одном он точен, как швейцарские часы. Каждую пятницу он неизменно проводит вечер в клубе, на углу авеню Клебера и улицы Робера Сула.

– Как вы сказали? – спросил Эполар с интересом.

Буэнвентура удивился, что Эполар обратился к нему на «вы». Он повторил:

– Посол Пойндекстер проводит каждый вечер в пятницу в частном клубе, на углу авеню Клебера и улицы Робера Сула.

– Это бордель, – заявил Эполар.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Дом свиданий. Один из самых дорогих и шикарных в Париже.

– Черт, – ухмыльнулся д'Арси. – Еще одна брешь в завоеваниях Народного фронта.

– Это место находится неподалеку от резиденции президента Республики, – уточнил Эполар. – Охраняется полицией, а в дни посещения Парижа главой какого–нибудь африканского государства бывает оцеплено.

– Прекрасно, – сказал Буэнвентура. Все посмотрели на него.

– Скандал, – пояснил каталонец. – Его светлость похищена гошистами в борделе. Вот находка…

Все рассмеялись. Даже Эполар улыбнулся, но проворчал:

– Это прекрасно, как мертвый кюре, но следует также рассмотреть другие возможности.

– Распорядок дня непредсказуем, – повторил Буэнвентура.

– Можно схватить его во время богослужения.

– Либо у него дома, – предложил Мейер. – Ночью.

– Дома нас могут поджидать всевозможные неожиданные сюрпризы – например, парни из ФБР. Это следует исключить априори. На церковной службе обычно присутствует минимум сто человек. Чтобы заставить их стоять смирно, надо иметь автоматы.

– Итак, остается бордель, – радостно резюмировал Буэнвентура.

– Это надо обдумать, – заключил Эполар.

Все переглянулись, кроме Треффэ, разглядывающего свои ногти. Эполар подошел к креслу и сел.

– Как вам удалось установить его маршруты?

– Тайная слежка, – сказал д'Арси.

– Тайная? Этот тип большую часть времени находится под наблюдением французских служб, не говоря уже его собственных телохранителях. Вы уверены, что сами не попали под наблюдение?

– Мы действовали с максимумом предосторожностей. Мы использовали «ситроен» Треффэ, и жандармы еще ни разу не побеспокоили нас.

Эполар повернулся к Треффэ.

– Вам не наносили каких–нибудь неожиданных визитов, например, из газовой службы? Или что–нибудь в этом духе?

– Нет.

Эполар потер нос. Он посмотрел по очереди на каждого из присутствующих.

– Я бы хотел заглянуть в ваши личные дела, – сказал он. – Как и почему вас взяли на заметку…

Он взглянул на Буэнвентура.

– Одно время ты и д'Арси были на мушке. Чем тогда кончилось?

Буэнвентура пожал плечами.

– Меня вызывали дважды в шестьдесят восьмом. В Париже и Флене. И оба раза это был Божон.

– Меня ни разу, – сообщил алкоголик.

Эполар опросил других. У Треффэ ни разу не было контактов с полицией. У Мейера тоже.

– С этой стороны все чисто, – заключил Эполар.

Глава 8

В понедельник утром негодяй Дюкатель не подготовил сообщения о Габриэле Марселе.

– Месье, у меня не было времени, – объяснил он.

Он молча усмехался, показывая свои желтые кривые зубы, похожие на собачьи клыки. Треффэ смерил его презрительным взглядом. Он был бессилен перед этим отпрыском богатых родителей, чья благотворительность распространялась на коллеж. Дурак был неуязвим.

– В таком случае, мой юный друг, я попрошу вас приготовить его к пятнице, – сказал Треффэ.

После этого он встал и начал читать лекцию о современном рационализме и его течениях, при этом ему с трудом удавалось побороть сон. Наконец, в десять часов прозвонил звонок. На улице шел колючий дождь. Треффэ прошел в преподавательскую, чтобы взять свой плащ, висевший там с середины прошлой недели. Мадемуазель Кугельман уже проверяла тетради. Возле двери стоял господин Дюво, засунув руки в карманы вельветовой куртки. От него всегда пахло вином. Он раскачивался на каблуках и смотрел на дождевые капли, стекающие по стеклу.

– Гнилая погода, – пожаловался он Треффэ. Молодой человек натянул свой прорезиненный плащ цвета хаки, пропитанный всевозможными запахами.

– Противная эпоха, – добавил Дюво. – Хотите выпить кофе?

Треффэ машинально посмотрел на часы и отрицательно покачал головой.

– Мне еще нужно зайти домой, – объяснил он. – Следующую лекцию я читаю только в два.

– Давайте лучше выпьем кофе и поболтаем. Преподаватель философии! – с вызовом бросил Дюво. – Что вы можете знать о жизни в вашем возрасте, я вас спрашиваю?

Он протянул руку и схватил Треффэ за ворот плаща.

– Дерьмо, – возмутился Треффэ и с яростью ударил его кулаком по шее.

Дюво громко вскрикнул и упал на пол. Мадемуазель Кугельман вскочила из–за стола и тоже завопила. Она подбежала к Дюво и помогла ему сесть. Треффэ с удивлением посмотрел на свой кулак.

– Я очень сожалею. Я не хотел… я не думал… Его душил смех.

– Бандит! Бандит! – причитал Дюво слабым голосом.

– Господи! – вопила мадемуазель Кугельман. – Что случилось? Что с вами? Вы отдаете себе отчет? Инвалида войны? Я все скажу господину Ламуру. Он узнает все.

– Господин Ламур ничего уже не узнает, – заявил Треффэ. – Его пустая башка набита дерьмом.

– Я все слышал, Треффэ, – сказал неожиданно появившейся Ламур.

– Господин Ламур, я на вас положил…

– Вы больны!

– Я дам вам по морде!

Господин Ламур, весь красный, выпятил вперед свой живот. Он был маленького роста. Молодой человек подошел к своему шефу, спрашивая себя, куда лучше ударить. Директор стоял прямо и торжественно, не желая отступать под восхищенным взглядом мадемуазель Кугельман. Дюво распластался во весь рост на полу, чтобы не принимать участия в драке: он притворился, что ему плохо. Треффэ легонько ударил по красной щеке директора и вышел на улицу, хлопнув дверью.

– Я давно уже все понял, но я хотел дать ему шанс, – заявил Ламур, протирая стекла своих очков, запотевшие от страха. – Этот парень – ничтожество. Он полный ноль.

Треффэ сел в свой «ситроен», закрыл дверцу, опустил стекло и выругался. Затем посмотрел на часы. Десять часов восемь минут. Он взял направление к Орлеанским воротам. Приехав в Париж, повернул на восток, к Данфер–Рошро, пересек улицу Гобелен и припарковался неподалеку от университета, избегая внимания многочисленных полицейских, толпившихся около зданий с винтовками на плече и касками в руке.

В пивном баре на бульваре Сен–Марсель его ждали за стойкой Буэнвентура и Эполар. Треффэ вошел в бар и присоединился к ним.

– Рюмку «Мюскаде», – сказал бармену преподаватель философии.

– Без двадцати одиннадцать, – сообщил Эполар, – Мы были на месте. Каждые полчаса пребывает новая группа. Лучше подождать до одиннадцати. Ты принес халаты?

– Да.

– А свинец?

– Да. В багажнике, вместе с халатами.

– Ты далеко отсюда остановился?

– В ста метрах.

– Хорошо.

Все трое выпили.

– Повторите, – велел бармену Эполар.

– Мне странно видеть тебя здесь, – сказал Треффэ бывшему террористу.

– Почему?

Треффэ неопределенно пожал плечами. Рюмки снова были наполнены.

– Разница между нами вот в чем, – пояснил Буэнвентура: – Эполар здесь, с нами, потому что не верит больше в революцию, в то время как мы здесь, с ним, потому что верим в нее. Эполар действует от отчаяния.

– Заткни свою глотку, – попросил бывший террорист благодушным тоном.

– Десять сорок пять, – отметил Треффэ.

Они снова выпили. Эполар расплатился. Все трое вышли из бара и боковыми улочками подошли к «ситроену». Нагнувшись над задним сиденьем, Треффэ вынул из багажника три белых халата. Они сняли в машине плащи и пальто, надели халаты и снова вышли. Треффэ держал в руке черный кожаный портфель респектабельного вида, в котором находилось четыре свинцовых бруска. Мужчины вернулись переулками на бульвар Сен–Марсель, который находился почти напротив Центра диагностики туберкулеза. Одна группа полицейских в форме только что вошла в здание, другая вышла из него.

– Ровно одиннадцать, – сказал Эполар. – Не торопитесь. Дайте им раздеться.

Никто не остановил их ни при входе в диспансер, ни в холле. Они шли с уверенным видом людей, знающих, куда идут. Казалось, они были поглощены профессиональными разговорами.

– … при такой скорости реакции оседания эритроцитов, – говорил Эполар, – невозможно что–нибудь найти…

Навстречу им шли два человека в белых халатах, рыжеволосая женщина и черноволосый мужчина, едва взглянувшие на них.

Мужчины прошли холл, и не колеблясь, толкнули двустворчатую дверь. Они оказались в длинной комнате, напоминающей вокзальный коридор, с рядами окон с левой и правой сторон и кабинками для раздевания, из которых доносились шорох одежды, бряцание ремней, кряхтенье тучных людей. Оставшись в одних кальсонах, полицейские выходили из кабин и направлялись на медицинский осмотр. Полицейская форма с ремнем и оружием оставалась лежать на табурете или висеть на вешалке.

Эполар вошел в пустую кабину. Треффэ тут же открыл свой портфель и протянул ему свинцовый брусок. Эполар взял его и прикрыл за собой дверь в кабинку. Треффэ и Буэнвентура направились к другим кабинкам.

Эполар открыл кобуру полицейского, вынул оттуда автоматический пистолет «вальтер», сунул в свой карман и вложил на его место брусок. Затем закрыл кобуру. С привычным весом на поясе полицейский не скоро обнаружит исчезновение пистолета, вероятнее всего, к окончанию своего дежурства.

В соседней кабине Буэнвентура проделывал точно такую же операцию.

Открыв третью кабину, Треффэ наткнулся на краснолицего полицейского в кальсонах и одном носке. Другой носок он держал в руке. Полицейский посмотрел удивленно.

– Простите, я ищу доктора Моро, – сказал Треффэ с улыбкой и тотчас же закрыл дверь. Он увидел Эполара, входящего в следующую кабину. На лбу Треффэ выступили капли пота. Он толкнул дверь в другую кабину – она была пуста. Молодой человек так же завладел пистолетом и вышел из кабины. Он поравнялся с Буэнвентурой и Эполаром. – Все в порядке, – сказал Треффэ.

– У меня тоже, – сообщил Буэнвентура.

– Итого четыре, – заключил Эполар и поспешил к выходу.

Треффэ весь вспотел. Он посмотрел на часы: одиннадцать часов шесть минут.

– Уф!

– Быстро в машину! – скомандовал Эполар.

Полицейские прохаживались по тротуару. Оба анархиста и Эполар перешли улицу.

– Надо было прихватить с собой и боеприпасы, – сказал каталонец.

– Боеприпасы – не проблема, – возразил Эполар.

Они дошли до улицы Плант, где был припаркован «кадиллак». На ходу сняв халаты и свернув их, они сели в белую машину и положили халаты с оружием под передние сиденья.

– Мы довезем тебя до «ситроена», – сказал Буэнвентура Треффэ. – Потом поедем перекусить в Кузи, и Эполар осмотрит местность. Мы не успеем отвезти тебя в коллеж к двум часам.

– Это уже неважно, – ответил Треффэ. – Я больше не вернусь в коллеж.

– Что–нибудь случилось?

– Ничего особенного, разве что у меня возникнут материальные проблемы.

– Досадно.

– Ничего страшного, – холодно заметил Треффэ, – тем более что после этой акции мы все разбогатеем.

Каталонец посмотрел на него с удивлением.

– Обсудим это позднее, – сказал Эполар.

– Ладно, – согласился Буэнвентура. – Так ты едешь с нами в Кузи?

– Нет. Довезите меня до «ситроена».

«Кадиллак» довольно легко маневрировал по узким улочкам. На несколько секунд он остановился возле машины Треффэ. Преподаватель философии вышел из машины, хлопнул дверцей и помахал рукой им вслед. «Кадиллак» удалился.

– Какой–то он странный, твой приятель, – сказал Эполар.

– У него мятущаяся душа, – ответил Буэнвентура. – Его мучают вопросы.

Каталонец усмехнулся.

Треффэ сел в «ситроен» и направился к себе. Когда красный свет светофора на улице Алезия переключился на зеленый, молодой человек резко нажал на педаль скорости и сломал оттягивающую пружину. Нога Треффэ полностью утопила акселератор. «Ситроен», рыча, тронулся на первой скорости. Треффэ выключил сцепление. Мотор работал на полную мощность. Треффэ доехал до перехода и остановил машину у тротуара. Он вышел из машины, открыл капот и обнаружил повреждение. В пятидесяти метрах от него находился магазин «Канцелярские товары». Треффэ направился туда. Деревянный рекламный щит советовал: «Поступайте как все, читайте Франс–Суар». Треффэ откашлялся и плюнул в рекламу. Он вошел в магазин, купил каучуковый круг, вернулся к машине и заменил сломанную пружину на широкой и плотный эластичный бинт. Машина нормально тронулась, только стартовый двигатель стал мягким. Треффэ добрался до своего квартала и оставил машину на улице Морштон.

Он поднялся к себе. Пять минут первого. Почты не было. Треффэ открыл бутылку «Кроненберга» и сел в кресло отца. Он придвинул к себе транзисторный приемник и нажал на клавишу.

– …приступили к работе после тайного голосования, – сообщила радиостанция «Европа». – Однако конфликт продолжается на предприятиях Гуро. Сегодня утром министр по труду принял делегацию представителей профсоюзов, изложивших господину Ларану свою точку зрения.

Треффэ выключил транзистор. Он чувствовал себя омерзительно. «Интересно, почему, – спрашивал он себя. – Может быть, из–за печени?» Тем не менее он допил пиво и отправился перекусить в близлежащее бистро. Однако после еды ему стало не лучше. «По–видимому, это нервы», – подумал он. Он вернулся к себе взбешенный, прошел в спальню и попытался уснуть.

Глава 9

На проселочной дороге «кадиллак» страшно трясло, а брызги холодной грязи прилипали к его бокам. Эполар остановился у барьера, представлявшего собой несколько колышков, связанных колючей проволокой. Каталонец вышел из машины, свернул барьер и прислонил его к столбу. «Кадиллак» въехал на прилегающий к дому участок, заросший серо–желтой травой.

Местность была холмистой и лесистой. Глинистая почва пропиталась водой. На вершинах гор и в расселинах виднелись голые деревья, черные силуэты которых поднимались к серому небу.

Ферма была построена в виде подковы. Главное здание с черепичной крышей коричневого цвета было каменным, покрытым сыроватой штукатуркой. Перпендикулярно к нему примыкали два крыла, в левом размещался гараж, а в правом когда–то было стойло. Главное здание было приземистым, с мансардой под крышей. Странно было видеть это одинокое сооружение в местности, где дома и хижины группировались в поселки. Ферма была старой и могла бы привлечь внимание ученого, изучающего проблему землепользования. Буэнвентуру и Эполара этот вопрос не занимал, они направились к застекленной двери дома.

Каталонец постучал по стеклу. Ответа не последовало. Он дернул за ручку, и дверь открылась. Мужчины вошли в большую комнату с кафельным полом, огромным камином, гигантским столом и лестницей, ведущей наверх.

– Эй, отзовитесь! – позвал Буэнвентура.

Дом ответил молчанием. Эполар сунул руки в карманы своего плаща, прошелся по комнате площадью не менее пятидесяти квадратных метров. Три больших окна с маленькими створками и деревянными ставнями; возле камина скамейка, четыре стула, два плетеных старых кресла. Под лестницей в глубине комнаты были две двери: одна вела на кухню, другая – на задний двор фермы. Именно в этот момент она открылась, и Эполар сдвинул брови, так как меньше всего рассчитывал встретить здесь, в этой дыре, подобное существо. Это была девушка, очень красивая девушка, к тому же и очень ухоженная. У нее были белокурые, рассыпавшиеся по плечам волосы, очаровательный носик, каре–зеленые глаза. Макияж был скорее британского стиля, чем французского. (Разглядывая девушку, Эполар бессознательно улыбался.) Щеки девушки были слегка подрумянены, рот подкрашен. Хлопчатобумажные черные брюки обтягивали ее маленький зад. На ней была блузка с яркими вертикальными полосами красного, розового, оранжевого и белого цветов.

Буэнвентура подошел к девушке и расцеловал ее в обе щеки.

– Привет, Кэш.

– Привет. А кто этот господин?

Эполар сунул в рот сигарету, впился губами в фильтр и стал рыться в карманах в поисках спичек.

– Андре Эполар, – представил Буэнвентура.

– Привет, – сказала Кэш Эполару.

Она протянула ему руку. У нее была маленькая сильная рука.

– Он идет с нами на дело, – сообщил каталонец.

– Дело?

– Похищение посла.

Кэш сдвинула брови.

– Я не ждала вас, у меня нечего есть.

– Мы были в Кузи, в машине у нас картошка и антрекоты. Мы можем поставить ее в гараж?

– Конечно.

Каталонец вопросительно взглянул на Эполара. Тот вынул ключи и протянул их молодому человеку.

– Я принесу жратву, – сказал Буэнвентура, взял ключи и вышел через застекленную дверь.

Эполар закурил сигарету. Кэш украдкой поглядывала на него.

– Хотите выпить скоч?

– Хочу.

Бывший террорист и троцкист сел на скамейку за огромный стол. Кэш открыла буфет из темного дерева, достала почти полную бутылку «Джонни Уокера» с этикеткой супермаркета, приклеенной к металлической пробке и три рюмки.

– Я принесу лед.

Девушка прошла на кухню, оставив дверь приоткрытой, подошла к большому холодильнику, затем вернулась в комнату со льдом и минеральной водой. Она наполнила три рюмки, опустив в каждую по три кусочка льда, и села напротив Эполара. Он, не отрываясь, смотрел на нее. Она волновала его.

– Вы похожи на Роже Вайяна, – сказала Кэш.

Для Эполара это было холодным душем. Его «я» молчаливо утверждало, что он – бывший борец, ставший канальей, бывший убийца, проживший пятьдесят лет – не поддается анализу. Последние полтора года он не прикасался к женщине, и самым ужасным было то, что до настоящего момента он не ощущал в этом потребности. Он неожиданно вспомнил об одной изобретательной кубинской проститутке и глупо покраснел. Раздавил сигарету о дно пепельницы, достал новую сигарету и тотчас же закурил.

– Не надо литературы, прошу вас, – сказал он.

– Вы не любите Роже Вайяна?

– Не очень.

– Вы знали его?

– Нет. Прошу вас, давайте поговорим о чем–нибудь другом. Литература меня не интересует.

– Но я напоминаю персонаж молодой буржуазной девушки из «Забавной игры», – настаивала Кэш.

– Какое это имеет отношение ко мне? Или вам хочется, чтобы я лишил вас невинности? – грубо спросил Эполар. – Между прочим, вы меня волнуете, – добавил он. – У меня нет никакого желания творить историю.

– Хорошо.

– Покажите мне лучше это жилище, – сказал Эполар, вставая из–за стола с рюмкой в руке и сигаретой во рту.

Кэш тоже поднялась.

Маленькая дверь под лестницей вела во фруктовый сад, простиравшийся на несколько гектаров. На заднем дворе фермы был крольчатник. Кролики что–то жевали.

– Я как раз кормила их, когда вы приехали, – сказала Кэш. – Но скучная домашняя работа – это не для меня. Я вообще не знаю, что для меня.

Эполар изучал участок. Многочисленные деревья были хорошей защитой от пуль. «Я с ума сошел, – подумал Эполар. – Не будем же мы держать здесь осаду. Если дойдет до этого, то лучше уж сразу сдаться. Все равно сопротивление безнадежно». Он вернулся в комнату. Поставив «кадиллак» в гараж, Буэнвентура тоже зашел в комнату, нагруженный двумя авоськами с антрекотами и картофелем.

– Я осмотрю помещение, – сказал Эполар.

– Давай. Я разведу огонь.

Каталонец отпил глоток и направился к камину. Он положил между поленьями смятые газеты, затем наломал щепок. Кэш показывала Эполару кухню. Окно выходило на задний двор фермы. Дверь из кухни вела в заброшенную мастерскую, затянутую паутиной.

Девушка вернулась в комнату, подошла к лестнице и стала подниматься наверх. Эполар последовал за ней, с восхищением глядя на ее маленький упругий зад. Наверху в коридор выходили четыре двери.

– Здесь ванная комната и три спальни, – сказала Кэш.

Эполар заглянул в ванную, свет в которую проникал через матовое стекло. Затем поочередно осмотрел все три спальни. Они мало чем отличались одна от другой: белые стены, два небольших окошка, в одной комнате – большая кровать, в двух других – по две маленькие, в одной – платяной шкаф, в других – комоды. Эполар поднял с пола грязную мятую брошюру «Маоистское движение во Франции».

– Надеюсь, ты не маоистка?

– Я же не полная дура.

Эполар бросил книгу на кровать и вышел в коридор, в котором пахло воском. Кэш закрыла дверь в спальню и легонько подтолкнула его к лестнице.

– Больше здесь нечего смотреть. По–моему посла нужно поместить в двухместной спальне, чтобы один из вас был при нем. Я буду в своей спальне, где одна кровать. Остаются еще две кровати. Во всяком случае, мне кажется, что кто–то должен дежурить внизу. Если их там будет двое, они смогут даже играть в карты.

– Не возьмете ли вы кого–нибудь из нас в любовники? – спросил Эполар, спускаясь по лестнице.

– Нет, никого. Хотите, я покажу вам гараж и сарай, или мы будем обедать?

– Еще не готово, – сказал Буэнвентура, когда Эполар и девушка спустились вниз.

– Посмотрим, – сказал Эполар. – А пока что выпьем и расслабимся.

Он все еще держал рюмку в руке. Выпив скоч, налил себе еще, погасил сигарету, закурил новую, закашлялся и сел. Буэнвентура перекладывал красноватые поленья. Он положил картофелины на угли, присыпал их пеплом, развернул антрекоты и нанизал на шарнирный гриль с длинной ручкой.

– С мясом придется подождать, – предупредил Буэнвентура, – так как картошка будет готова не раньше, чем через двадцать минут. – Затем он вернулся к столу и налил себе скоч.

– Ну, как дом? – спросил он Эполара.

– Годится.

– Разумеется. Нужно изучить карту. Дать тебе ее?

– Подождет.

– Что–нибудь не так?

Эполар неожиданно расхохотался.

– Меня смущает соседство девушки.

– Я не девушка, – сказала Кэш, – я шлюха.

– Не преувеличивай, Кэш! – сказал каталонец.

– Я женщина на содержании, – сказала Кэш. – Мой содержатель уехал на зиму в Штаты, чтобы совершенствоваться в маркетинге и рэкете. Это его дом.

– Но ты ему хранишь верность, – вздохнул Буэнвентура.

– Нет, – возразила Кэш.

– Я этого не знал.

– Да, – сказала Кэш. – Так что не стоит думать, что я недотрога, – уточнила она, холодно посмотрев на Эполара.

Эполар не знал, что и думать. Остановился на самом простом решении: эта девушка – шлюха, и он получит ее, когда захочет и где захочет. Он опрокинув рюмку и опустил глаза.

– Можно поинтересоваться, почему вы участвуете в этом?

Кэш ответила насмешливо:

– Я за всеобщую гармонию и против цивилизованного государства. Под моей холодной и изысканной внешностью скрывается и бурлит самая жгучая ненависть к технобюрократическому капитализму. Продолжать дальше?

Эполар смотрел на нее округлившимися глазами.

– Не утомляй себя, товарищ, – сказал Буэнвентура. – Тебе никогда не понять эту девчонку.

Глава 10

Треффэ проснулся от телефонного звонка. Он встал и снял трубку.

– Марсель Треффэ слушает.

– Буэнвентура Диаз.

– Ты где?

– Мы вернулись. Я у приятеля. Он считает, что все в порядке. Он попытается решить вопрос с транспортом, и если ему это удастся сделать быстро, то можно назначить акцию на пятницу.

– На эту пятницу!

– А почему бы и нет?

– У нас нет… э… хорошо, – сказал Треффэ, откинув волосы со лба.

– Завтра встречаемся у тебя. Предупреди остальных.

– Хорошо.

– Ладно, привет! У нас с Андре еще много дел.

– Хорошо.

Каталонец повесил трубку и повернулся к Эполару. Тот сидел за столом в своем кабинете. Он разложил там один из халатов и разбирал на нем автоматические пистолеты, чтобы проверить их состояние.

– Он действительно странный, – сказал Буэнвентура. Эполар посмотрел на него.

– Он боится?

– Не знаю. Не в этом дело. Ты удивишься, но я думаю, что он не согласен с нами с точки зрения политики.

– Почему я должен удивляться?

– Ты тоже не согласен в политическом плане, – сказал Буэнвентура, – но ты все–таки участвуешь в деле. Я уже сказал: от отчаяния.

– Ладно, не философствуй. На него можно рассчитывать, да или нет?

– Это мой друг, – сказал Буэнвентура.

– Я тебя спрашиваю не об этом.

– Но это мой ответ.

– В таком случае, – заявил Эполар, – обойдемся без него.

– Ты шутишь.

– Вовсе нет.

– Но Треффэ с нами! – сказал Буэнвентура. – Это он написал манифест. Он… Нет, черт побери, ты шутишь.

Каталонец начал расхаживать по кабинету, черные пряди волос падали ему на глаза, на лице застыла нервная ухмылка. Он опустился в кожаное кресло. В этот момент зазвонил телефон. Эполар снял трубку.

– Кабинет Эполара, юридические советы, – произнес он, затем поморщился, протянул трубку Буэнвентуре. – Это тебя, – сказал он, – Треффэ.

– Алло!

– Буэн, мне необходимо тебя увидеть.

– Зачем?

– Мне нужно с тобой поговорить. Наедине, пожалуйста.

– Тогда сегодня вечером. Приходи ко мне.

– В отель? Как угодно. Во сколько?

– В восемь?

– Хорошо. Поужинаем вместе. Быть может.

– Что значит «быть может»? – спросил Буэнвентура. – Это до такой степени… Ну, ладно. До восьми.

– Привет.

Каталонец не ответил. Треффэ не вешал трубки. Буэнвентура слышал его дыхание.

– Алло? Ты слушаешь? – спросил Треффэ.

Буэнвентура положил трубку. Эполар проницательно посмотрел на него.

– Он отказывается?

– Не знаю. Возможно. Я увижу его вечером.

– Ладно, – сказал Эполар. – Поговорим об этом завтра. Мне нужно съездить в Иври за боеприпасами и маши нами. Если твой друг откажется, не забудь предупредить об этом Мейера и д'Арси. Скажи им, что собираемся завтра вечером здесь, у меня.

Он быстро собрал пистолеты, завернул их в халаты, сделав небольшой тюк, и убрал его в железный шкаф цвета хаки. Они выпили по рюмке водки и, выйдя на улицу, разошлись в разные стороны.

Глава 11

В тот же вечер (это был понедельник) Эполар продал в Иври свой «кадиллак» и получил взамен двести пятьдесят патронов тридцать второго калибра для прожорливых «вальтеров». Кроме того, в пятницу, в четырнадцать часов ему обещали проржавевший старый «ягуар», способный, тем не менее, проехать еще несколько сотен километров.

Практичный Эполар потребовал в дополнение еще несколько бидонов масла. Подумал также и о том, что ручной тормоз наверняка вышел из строя, поэтому необходимо запастись тормозным башмаком на случай вынужденной остановки на обочине. Он воспользовался визитом в Иври, чтобы съесть прекрасный обед в кафе в обществе продавшего ему «ягуар» цыгана, с которым он вспомнил старые добрые времена, Средиземное море, перестрелку с бывшими гестаповцами. Он вернулся домой навеселе и в хорошем настроении.

В это время Буэнвентура и Треффэ находились в комнате каталонца. Треффэ отказался от участия в акции, объяснив свои мотивы. Окончив разговор, короткий, но напряженный и горький, друзья перестали быть друзьями и не пошли вместе ужинать. Позднее Буэнвентура предупредил д'Арси о том, что собрание назначено на завтра вечером у Эполара, и попросил его поставить в известность Мейера, у которого не было телефона.

Во вторник утром Буэнвентура пришел к Эполару и сообщил ему об отказе Треффэ. Он объяснил, что разногласия носят теоретический характер и, следовательно, не стоит опасаться предательства. Треффэ был его другом, и его возможные контакты с полицией надо исключить.

– Не нравится мне все это, – заявил Эполар.

– Я гарантирую лояльность Треффэ, – сухо сказал Буэнвентура. – Я верю ему так же, как и тебе.

Эполар на минуту задумался.

– Хорошо, – ответил он.

Во вторник вечером в кабинете Эполара собрались Буэнвентура, Мейер и д'Арси. Двух последних проинформировали об отказе Треффэ. Мейер не сделал никаких замечаний. Д'Арси грубо выругался и добавил, что ему, собственно, на это наплевать. Оба согласились с каталонцем, что не видят в поведении Треффэ никакой опасности.

Затем они обсудили план похищения посла Пойндекстера и свои действия в последующие дни.

К слову можно сказать, что в этот самый момент посол Пойндекстер присутствовал на постановке «Тристана и Изольды» после приема, проходившего в салонах отеля «Георг V». Посол был крупным мужчиной с вытянутой лысой головой, прозрачными голубыми глазами, спрятанными за очками в золотой оправе. Его лицо не покидало выражение легкого удивления, заинтересованности и внимания к собеседнику. Все эти оттенки были скрупулезно дозированы. Рядом с послом сидела его жена, крупная женщина с морщинистой шеей и лошадиными зубами. Однако это не мешало тому, что ее находили красивой и породистой. Она страшно скучала в течении уже сорока лет, но не отдавала себе в этом отчета. Это была респектабельная пара. Кроме них, в ложе никого не было, но за дверью стояли двое молодых полицейских, решительных; хорошо натренированных и проинструктированных ФБР. Двое других стражей порядка сидели в «ситроене 21», стоявшем неподалеку от «Опера», а третий, исполнявший роль шофера, курил «Пэлл–Мэлл», прогуливаясь около «линкольна».

В кабинете Эполара Буэнвентура демонстрировал снимки Пойндекстера, вырезанные из американских журналов. Некоторые из них были цветными. На этом собрание закончилось.

В среду террористы не выходили из своих домов. Вероника Кэш выкатила из гаража фермы свою «дофину» и поехала по магазинам за покупками. В одном месте она купила ящик пива и несколько пакетов лапши, в другом – ветчину и картофель, в третьем – вино, мясные консервы и еще много разных вещей в разных местах. Ей пришлось несколько раз возвращаться на ферму, чтобы разгрузить машину. Скоропортящиеся продукты были размещены в холодильнике, остальные – в бывшем стойле.

В четверг никто ничего не делал. Треффэ лежал в своей комнате и непрерывно курил. В комнате все пропиталось запахом табака. Небритое лицо молодого человека покрылось щетиной. Он грыз ногти. Попытался заняться чтением, но не мог сосредоточиться. Решил позвонить Буэнвентуре, встал и подошел к телефону. Набрав первые цифры номера отеля «Лонгваш», бросил трубку.

В пятницу анархистско–террористические коммандос похитили посла Соединенных Штатов Америки.

Глава 12

В четырнадцать часов Эполар был в Иври. Он получил зеленый «ягуар» выпуска пятьдесят четвертого года. Колени Эполара обдувало холодным воздухом из дыр в перегородке, отделявшей мотор от кабины. В Париже он нашел своих товарищей на площади Италии. Все забрались в машину. Эполар передал руль д'Арси. Руки алкоголика дрожали. Он положил их на руль, и тут же дрожь унялась. Машина спокойно направилась к Итальянским воротам. Четверо мужчин непрерывно курили и бросали окурки прямо на пол. Д'Арси выехал на Южную автостраду, осмелел и прибавил газу. На скорости сто двадцать километров машину начало раскачивать. Д'Арси проворчал что–то сквозь зубы, крепче вцепился руками в руль и еще прибавил газу. Тряска становилась невыносимой, задний мост машины качался сильнее, чем зад Софи Лорен. Водитель снял ногу с педали и перешел на сто километров, вытирая пот со лба.

– Сволочь Пепито, – заметил Эполар, – он поклялся, что она выжимает сто сорок.

– На такой дороге это не пройдет, – сказал д'Арси, – так что ограничимся стами.

Они сошли с автострады в Лонжюмо, взяли направление на Париж, петляя по узким улочкам, чтобы проверить поведение машины на виражах, на мостовой и при торможении. Наконец они вернулись в Париж через Орлеанские ворота.

– Без двадцати пять, – сообщил Эполар, – надо поторопиться, чтобы не попасть в пробку.

В пять часов «ягуар» стоял уже в третьем ярусе автомобильной стоянки на Елисейских Полях. Приятели поднялись на лифте, вышли на улицу, сели в метро, вышли на станции «Площадь Согласия» и стали ждать в квартире Эполара.

– Ты хорошо устроился, – заметил д'Арси, – в двух шагах от посольства.

Все разместились в кабинете и стали играть в «фак–ю–бади», используя спички вместо жетонов.

По мере того как шло время, игроки все более нервничали. В конце концов д'Арси и Мейер вышли из–за стола и перешли в спальню Эполара. Алкоголик молча курил, поднося сигарету ко рту дрожащими руками. Мейер лежал на кушетке, оперевшись на локоть и пытался читать «Мертвым наплевать» Джонатана Латимера. Эполар и Буэнвентура остались в кабинете и играли теперь в «сыпучие пески». Каталонец все время выигрывал.

– Это уж слишком, – сказал Эполар.

– Покер – моя вторая профессия, – объяснил каталонец. – Мой единственный источник честного заработка.

– И ты называешь это честным! Буэнвентура осклабился.

– Что ты ноешь? Мы ведь играем не на деньги. Из комнаты вышел д'Арси.

– Семь часов, – сообщил он. – Может, пойдем поужинаем?

– Если тебя интересует мнение эксперта, – сказал Эполар, – то нам вредно ужинать. Если попадет пуля в живот, то лучше чтобы он был пуст.

– У тебя просто дар успокаивать, – сказал д'Арси.

Эполар выровнял кучку спичек.

– Три валета.

– Черт!

Каталонец забрал спички. Д'Арси, видя, что на него больше не обращают внимания, что–то проворчал и вернулся в комнату. Через час, ровно в восемь вечера, Эполар объявил, что пора приниматься за работу. Д'Арси вышел из квартиры, вооруженный отверткой и несколькими сменными лезвиями. Он остановился на углу улицы, влил в себя «Рикар», затем пошел в сторону площади Согласия и дальше – к площади Звезды, изучая стоящие здесь автомобили. Неподалеку от Малого Дворца он обнаружил «брейк–консул» со спущенным стеклом. Он проник внутрь и провозился там целых десять минут, снимая блокировку со сцепления. Наконец машина тронулась с места и, влившись в еще довольно интенсивное уличное движение, повернула на юго–восток, в сторону улицы Риволи. Д'Арси припарковался, отпил еще глоток «Рикара» и вернулся к Эполару.

– Пошевеливайтесь! – посоветовал он. – Я оставил машину на стоянке такси.

– Дурак, – сказал Эполар, протягивая ему пистолет, который алкоголик сунул в карман.

Все были готовы: с пистолетами в карманах курток, в кроссовках, кроме Эполара, надевшего кожаные ботинки. Они быстро спустились по лестнице, поеживаясь от холодного воздуха, дошли до улицы Риволи, сели в «консул» и поехали в сторону площади Звезды.

Девять часов десять минут.

Доехав до площади, «консул» свернул на авеню Клебера. Эполар считал светофоры.

– Следующий направо.

– Я знаю, – сказал д'Арси.

Эполар прищурил глаза, внимательно изучая машины на стоянках и людей на тротуарах.

– Стоп!

«Консул» замигал указателями поворотов и остановился на переходе. Эполар и Буэнвентура вышли из машины.

– Войдешь ровно через пять минут, – сказал Эполар Мейеру – Через десять минут ты остановишь машину на маленькой дорожке перед заведением, – сказал он д'Арси.

– Я знаю, – ответил д'Арси.

Дверца захлопнулась. «Консул» тронулся с места. Эполар и каталонец направились к борделю. Первая дверь, к которой вели три ступеньки, была из коричневого мореного дерева и с вырезанным в ней окошком. Небольшие, едва заметные буквы из позолоченного металла указывали: «Клуб Зеро». Эполар нажал на кнопку звонка и тут же отпустил палец.

В пятидесяти метрах от двери, сидя в «триумф–доломите», который американский посол использовал для своей еженедельной вылазки, агент Банкер оторвался от чтения «Рампара» и внимательно осмотрел двух мужчин, появившихся в дверях борделя. Он заметил, что один из них был в кроссовках, и ткнул локтем агента Левиса; дремавшего на сиденье, указав ему на заинтересовавшую его деталь туалета.

– Голубые, – решил агент Левис.

Окошко в дверях открылось, и в нем появилось лицо чернокожей девушки с тщательно уложенной прической, подведенными глазами и пухлыми губами.

– Что угодно господам?

– Я не был здесь целую вечность, – произнес Эполар светским тоном. – Вы меня не знаете, и я подозреваю, что не захотите даже впустить, так как я не член клуба. Но у меня есть рекомендации друзей, имена которых хорошо известны мадам Габриэль.

И для подтверждения своих слов, он назвал прозвище одного сенатора, под которым тот являлся сюда еще в пятидесятые годы, когда и Эполар посещал это заведение.

– Прошу вас подождать минутку, господин, – сказала черная девушка и закрыла окошко.

Эполар взглянул на часы. Прошло сто десять секунд. Еще через тридцать секунд дверь открылась, и к ним вышла дама в костюме от «Шанель».

– Я не помню вас, – заявила мадам Габриэль, – но поскольку вы друг господина Бишона, то я могу принять вас в баре, если угодно, господин…

– Люка, – сказал Эполар, – а это Жорж, мой протеже.

Буэнвентура поцеловал даме руку.

– Хорошо, – сказала она. – Проходите.

Они вошли в холл в стиле Людовика ХV, куда вела винтовая лестница.

Мадам Габриэль проводила гостей в бар, размещавшийся на первом этаже. В баре царил полумрак. На столиках в вазах стояли лилии, на стойке бара – красный телефон. За стойкой суетился бармен в белом кителе. Своей лысиной и пышными усами он напоминал известного саксофониста Ги Лафитта. За стойкой на высоком табурете сидел молодой белокурый парень и читал книгу на английском языке.

Прошло уже две минуты с тех пор, как Эполар и Буэнвентура вышли из «консула». Мадам Габриэль посмотрела оценивающим взглядом на каталонца. Его жалкая одежда вызывала у нее недоверие.

– Я ценю простоту, я бы даже сказал – аскетизм моего протеже, – с умилением произнес Эполар.

Мадам перевела взгляд на Эполара. У него был вид настоящего светского человека. Она успокоилась.

– Я угощаю вас, – сказала она и собралась уже пройти за стойку бара, когда агент Рикардо, оторвав глаза от своей книги и осматривая вновь прибывших, заметил, как оттопыривается карман у молодого человека. Он сразу решил, что в кармане оружие, и сунул руку в свой пиджак.

Эполар схватил за ножку табурет, на котором сидел Рикардо, и перевернул его. Агент, падая, выстрелил сквозь карман и попал в потолок. Выстрел, однако, был приглушен драпировкой и снаружи мог показаться выстрелом пробки от шампанского. Эполар тотчас же уложил американца ударом приклада по голове. В тот же момент Буэнвентура нацелил дуло своего пистолета на бармена.

– Повернись, положи руки на бутылки. Распрями пальцы.

Мадам Габриэль неподвижно замерла на месте.

– Здесь нет денег, – сказала она.

– Вы лжете, мадам, – сказал Эполар, отступая к двери бара, чтобы встретить ударом в челюсть входившую в этот момент негритянку, привлеченную звуком выстрела. Она рухнула на пол, как мешок.

Еще две с половиной минуты.

Эполар сорвал с двери гардины, вернулся в зал, разорвал их и связал негритянку, агента Рикардо и бармена (предварительно оглушенного ударом приклада по затылку). Он повернулся к хозяйке.

– Сколько людей находится сейчас внутри вашего заведения?

Мадам ничего не ответила. Эполар схватил нож, которым бармен резал лимоны, и подошел к женщине.

– Я спешу. Либо отвечайте, либо я раскрою вам рот этим ножом.

– Три клиента и три девушки, – быстро сказала она. – Еще рано.

– Ты ждешь других клиентов?

– Да.

– Когда?

Содержательница дома посмотрела на нож.

– Они скоро придут, так что советую вам уходить.

– В какой комнате находится посол Пойндекстер?

– Вы за ним пришли? Вы гошисты?

– Заткнись. В какой комнате?

– В голубой, – вздохнула старая сводница.

– Где она?

Прошло четыре секунды.

– На втором этаже. Вторая дверь направо.

– Хорошо, – проронил Эполар.

– Все равно у вас ничего не выйдет, – заговорила сутенерша. – Меня охраняют. Я вам советую… О! Не затыкайте мне рот, прошу вас, я боюсь задохнуться.

– Заткнись.

Эполар связал женщину, обмотав ее голову последним куском разорванной гардины. Мадам тихонько постанывала.

Прошло пять минут.

В дверь дома свиданий позвонил Мейер. Агент Банкер, сидящий в «триумф–доломите», наклонился вперед.

– Еще один тип в спортивной обуви, – заметил он с удивлением. – Надо пойти посмотреть, в чем дело. Что–то…

– О, Господи! – рассеянно проворчал агент Левис, включая сцепление.

Дверь борделя открылась, и Мейер вошел внутрь.

– Ты поднимешься со мной, – сказал ему Эполар, – а Буэн останется в баре.

Напротив дома свиданий, на втором этаже дома номер два, некто Бубун, возившийся со своей камерой «Санкио», с интересом отметил, что «триумф» американского посла на небольшой скорости направляется к «Клубу Зеро».

На втором этаже заведения вооруженные пистолетами Эполар и Мейер бесшумно вошли в голубую комнату. Посол Пойндекстер был очень удивлен. Он еще не перешел от слов к делу. Он сидел в кресле одетый, держа в руке рюмку коньяку и глядя на свою почти обнаженную партнершу, медленно снимавшую чулки. Это была очень красивая блондинка с великолепной кожей и презрительным выражением лица. Она вскрикнула и замерла. Мейер наставил на посла свой пистолет.

– Никто не двигается с места, – приказал Эполар вполголоса.

Он подошел к девушке со спины.

– Не бойся, – сказал он. – Мы не гангстеры и не садисты. Расслабься, я тебя оглушу, но следов не останется.

Девушка подчинилась с завидным самообладанием. Эполар ударил ее прикладом по затылку и, когда она начала падать, поддержал, с удовольствием коснувшись ее упругой груди. Он уложил ее на кровать, привязал, засунул чулок между зубов, натянув другой ей на голову.

– Прошу пощады! – воскликнул Пойндекстер.

– Заткнись. Если ты будешь слушаться, мы не причиним тебе вреда. Ты говоришь по–французски?

– Да, разумеется.

У посла дрожали руки.

– Пощады! – повторил он. – У меня есть жена.

– Заткнись. Вставай. Мейер, иди впереди него. А ты следуй за ним. Давай, пошевеливайся. Если будешь дурить, я убью тебя. Ты понял?

– Да. Пощады!

– Заткнись. Иди. Быстро. Прошло восемь минут.

Группа спустилась вниз. Во входную дверь позвонили. Эполар подтолкнул Пойндекстера в бар.

– Мейер, смотри за ним. Оборви телефонный провод. Я открою. Буэн, оставайся на месте.

Эполар направился к двери, правую руку с пистолетом держа за спиной. На пороге стоял агент Банкер. Он молча смотрел на Эполара.

– Что угодно, месье? – спросил Эполар.

– Не могли бы вы передать мадам Габриэель, что есть срочное сообщение для американца? – спросил агент Банкер с сильным американским акцентом.

– С удовольствием, месье, – сказал Эполар. (Через плечо агента Банкера он видел остановившийся напротив «триумф» с включенным мотором.) – Входите, пожалуйста. Вам придется немного подождать в баре.

Восемь минут сорок секунд.

Д'Арси остановился на переходе, на углу авеню Клебера. Отсюда он мог видеть входную дверь дома свиданий и человека, стоящего на ступеньках. Он нахмурил брови.

– Нет, спасибо, – произнес Банкер, отступив назад.

Боясь, что он уйдет, Эполар ударил агента дулом пистолета в солнечное сплетение. Банкер издал тяжелый вздох и стал заваливаться назад. Эполар схватил его за ворот и попытался втащить внутрь. Однако он не успел этого сделать, и его рука ухватила только полосатый галстук. Тем не менее агент не удержался на ногах и упал на спину на тротуар, уронив шляпу.

Д'Арси тронулся с места.

В доме напротив Бубун схватил свою камеру.

– Сюда! Тащите его сюда! – крикнул Эполар своим приятелям, увидев подъезжающий «консул». В ту же секунду агент Левис выскочил из «триумфа» и нацелил на бывшего троцкиста свой пистолет. Эполар выстрелил первым. Ветровое стекло «триумфа» рассыпалось. Агент Левис лег на шоссе. Подъехавший д'Арси, вместо того чтобы остановить машину, резко нажал на стартер и задавил человека.

– Все шито–крыто, – заявил он, останавливая «консул».

Бубун запустил камеру и в экстазе снимал сцену.

На звук выстрелов в домах стали открываться окна. Из арки с шумом выехали два полицейских мотоцикла и направились к «Клубу Зеро», откуда Мейер, Буэнвентура и Эполар выволакивали охваченного страхом посла.

– Беги! – крикнул Эполар д'Арси. Сам он решил сдаться властям, пока еще не было поздно, пока еще, как он надеялся, не было человеческих жертв.

– Как бы не так, – ответил д'Арси, выскочив из автомобиля и открыв огонь по мотоциклистам.

Первая пуля прошла слишком высоко. Вторая раздробила плечо одному полицейскому, который с грохотом слетел с мотоцикла. Пистолет д'Арси заело.

– Тем хуже, – сказал Эполар, нацеливая свой пистолет.

– Огонь, – добавил Буэнвентура, и оба выстрелили во второго мотоциклиста, которого тут же выбросило из сиденья.

Стоя у окна, Бубун ликовал и снимал.

Мотоцикл полицейского врезался в стоянку машин и завалился на бок.

Прошло девять с половиной минут.

Полицейский с перебитым плечом корчился посредине улицы и пытался прицелиться из пистолета. Второй лежал без сознания на капоте «пежо». Мейер и Эполар бесцеремонно загружали посла в салон «консула». Буэнвентура обошел вокруг машины, чтобы занять место рядом с водителем. Тут д'Арси заметил конвульсивные движения раненого полицейского, собиравшегося выстрелить. Алкоголик достал из кармана куртки алюминевую рогатку «Мануфране», зарядил ее стальным шариком и натянул каучук. Шар попал прямо в каску мотоциклиста, продырявил ее и застрял в голове. Оглушенный полицейский упал замертво.

Д'Арси сел за руль «консула».

– Пощады! Пощады! – продолжал стонать посол, раздражая этим своих похитителей.

Д'Арси на полной скорости дал задний ход. Агент Левис, уже полумертвый, жалобно вскрикнул, когда передние колеса снова проехали по нему. Машина доехала до угла авеню Клебера, повернула к площади Звезды. Было девять часов сорок минут вечера.

– Теперь я убийца, – тяжело вздохнул д'Арси.

– Успокойся, – сказал Эполар. – Ты стукнул американского агента и оглушил полицейского. Вот и все.

– Я убил полицейского.

– Из рогатки?

– Я убил его, – повторил д'Арси уже спокойным тоном. – Я хочу напиться до беспамятства.

– Сейчас не время, – заметил Буэнвентура.

Без четверти десять «консул» въехал на стоянку на Елисейских Полях. В третьем ярусе похитители всей группой пересели в другую машину. Связанного посла Пойндекстера – с кляпом во рту и с мешком на голове – сунули в багажник зеленого «ягуара». Эполар тщательно протер руль, управление, рычаги передачи и ручки «консула». «Ягуар» выехал со стоянки на авеню Георга V. Следуя по правобережной автостраде–экспресс, они вылетели через ворота Берси на кольцевую дорогу в десять часов, всего за несколько минут до того, как после объявления всеобщей тревоги ворота были перекрыты силами порядка.

Эполар разработал тщательный маршрут их выхода из лабиринта пригородных улиц.

Полицейские, естественно, не могли все блокировать. Вскоре после полуночи, потратив более двух часов, чтобы проехать расстояние менее шестидесяти километров (если измерить по прямой с высота птичьего полета, но сто двадцать по счетчику), зеленый «ягуар» въезжал на ферму Кузи. Как только они вышли из машины, пошел снег.

Глава 13

В пятницу после обеда министр внутренних дел отправился на уик–энд в свой замок в департаменте Эндр и Луара. В двадцать два часа десять минут, когда он с некоторым отвращением смотрел по телевизору дебаты, касающиеся аборта, его позвали к телефону и поставили в известность о похищении посла Ричарда Пойндекстера. Глава кабинета уже собирал у себя, на площади Бово, представителей полиции, армии, жандармерии и разведывательных служб. Он отдал приказ о перекрытии дорог по предусмотренному для таких случаев плану. Были предупреждены премьер–министр, президент и министр иностранных дел. Министр Внутренних дел одобрил действия главы кабинета и попросил прислать за ним вертолет. На лужайках, прилегающих к замку, были зажжены прожектора, и вскоре здесь приземлился СА–316. В одиннадцать тридцать министр был уже на своем рабочем месте, следя по радио за развитием событий.

В то же самое время Марсель Треффэ, будучи на грани нервного срыва после информации, переданной по радио в одиннадцать часов, выкурил последнюю из своих сигарет и вышел на улицу. Он дошел пешком до улицы Конвекта и купил в табачном ларьке четыре пачки сигарет. Когда он выходил из лавки, мимо него на бешеной скорости в западном направлении пронеслись двое моторизованных полицейских. У Треффэ засосало под ложечкой. Он проследил взглядом за мотоциклистами и увидел в нескольких сотнях метрах, на перекрестке улиц Лекурб и Конвента, заграждение. Он посмотрел назад, и заметил еще одно заграждение на улице Вожирар, примерно в пятидесяти метрах отсюда в северном направлении. У него учащенно забилось сердце, в горле пересохло, и он быстро зашагал к себе.

Придя домой, Треффэ включил свой старенький транзистор как раз в тот момент, когда, прервав поп–музыку, начали передавать сообщение Министерства внутренних дел:

«Сегодня вечером в Париже похищен Ричард Пойндекстер, посол Соединенных Штатов Америки во Франции. Нападение было совершено неизвестными коммандос, открывшими огонь по окружению посла, в то время как он выходил из клуба после ужина. Шофер посла, а также один французский полицейский тяжело ранены, другой французский полицейский убит. Правительство сделает все возможное, чтобы пролить свет на этот возмутительный акт и в самое ближайшее время обнаружить преступников, которые получат самое строгое наказание в соответствии с законом. Первые результаты следствия уже сейчас позволяют утверждать, что покушение совершено людьми, решившими по безумию или по трезвому расчету любой ценой спровоцировать беспорядки. Эти люди не должны надеяться на то, что Государство проявит слабость и мягкотелость. Они могут рассчитывать на некоторое милосердие только в случае немедленного отказа от своих преступных замыслов, которые вызывают искреннее осуждение французского народа».

Затем последовали комментарии журналиста, ведущего репортаж в прямом эфире с площади Бово. Он добавил к сказанному, что столица оцеплена и что правительство Соединенных Штатов отправило во Францию своего представителя. Треффэ курил одну сигарету за другой. Он поискал другие радиостанции, но они передавали музыку, и он перевел транзистор на волну «Франс–Интер». Но там уже перешли к интервью какого–то исследователя по поводу его последней книги. В полночь сообщение Министерства внутренних дел было повторено. Оно сопровождалось лишь некоторыми подробностями о перемещениях высокопоставленных лиц. «Европа 1» передавала то же самое. Прослушав информацию до конца, Треффэ подумал, что это еще не основание для того, чтобы менять свои привычки. Он переключился на короткие волны, нашел «Голос Америки» и стал слушать бархатный баритон Уиллиса Кановера. Час джаза посвящался Дону Черри. Треффэ удобно устроился в кресле и открыл пиво.

В это же время Буэнвентура Диаз слушал ту же самую музыку на ферме Кузи. Перед этим Пойндекстера заставили наглотаться снотворного. Сейчас посол был в порядке. Его уложили в двухместной спальне. С послом остался Мейер. Буэнвентура находился в общей комнате с д'Арси, который приканчивал бутылку скоча. Оба ели огромные сандвичи с сыром.

Эполар и Кэш уехали на «дофине» в Париж по национальной дороге номер тридцать четыре. Выехав из Лани, они наткнулись на заграждение, но полицейские проверяли только машины, едущие из Парижа. У Винсенских ворот было еще одно заграждение. Возле серого автобуса шесть полицейских морозили зады. Было холодно, дул пронизывающий ветер, крутя снежные вихри. О быстрой езде не могло быть и речи.

– Может, лучше вернуться? – спросил Эполар. Кэш сидела за рулем. Она ничего не ответила.

– А теперь, когда дело сделано, вам не страшно? – спросил ее Эполар.

– Мне наплевать.

– У вас горячая голова, – сказал Эполар, пытаясь шутить.

– Лучше помолчи, чем говорить глупости.

«Дофина» катила по заснеженным улицам Парижа. Они выехали на Севастопольский бульвар, дважды повернули направо, и вырулили на улицу Сен–Мартен. Полицейских здесь было мало, зато много проституток. Известно, что проститутки и воры дружат с полицией, и в таких кварталах ее всегда мало, особенно сегодня. «Дофина» остановилась. Кэш и Эполар вышли из машины. По соседству с табачными ларьками находились почтовые ящики, куда они бросили конверты, адресованные в редакции основных парижских ежедневных газет, в агентства французской и иностранной прессы, в Министерство внутренних дел. В конвертах лежал манифест, написанный Треффэ, Буэнвентурой и Мейером. Его с трудом размножили на бумаге для прокладки гравюр.

У входа в один из домов зябко ежились девушки в синтетических шубках. Эполар заметил среди них проститутку необыкновенной красоты с бледным лицом. Он и без того уже был возбужден близостью Кэш. Ему захотелось предложить ей ненадолго подняться в комнату отеля. Образ хорошенькой проститутки и Кэш на короткое мгновение смешались в его голове. Опустив последние конверты, Кэш повернулась к нему.

– Что ты смотришь на меня глазами жареного мерлана?

– Мне холодно, – процедил Эполар сквозь зубы и обнял Кэш. Она не вырывалась и была скорее заинтригована, чем сердита. Прерывисто дыша, он отпустил ее. – Я старый дурак, – осклабился он.

– Не кокетничай, – сказала Кэш. – Вернемся в машину. Она взяла его под руку и просто прижалась к нему. Они вернулись к машине. Прежде чем они выехали из Парижа, их трижды останавливали у заграждений. Каждый раз их просили открыть багажник, и полицейские освещали салон машины электрическими фонарями. Их ни разу не задержали. Эти остановки и общее тревожное состояние увеличивали возбуждение Эполара. Он сидел за рулем «дофины», объятый животной радостью, чувствуя на своем плече голову Кэш. В машине было холодно. Когда они вернулись в Кузи, было три часа ночи.

Глава 14

В ночь с пятницы на субботу министр внутренних дел почти не спал. Он совещался с представителями полиции, жандармерии, армии и разведывательных служб, опубликовал сообщение, ознакомился с подробными обстоятельствами похищения, приказал установить наблюдение за мадам Габриэль, ее персоналом, а также за двумя клиентами, присутствовавшими в борделе в момент похищения посла, и некоторыми девушками по вызову. Проведение расследования он поручил некоему комиссару Гоемону, всегда демонстрировавшему свою исключительную преданность государству. Министр держал в курсе событий президента, премьер–министра, министра иностранных дел и правительство Соединенных Штатов. Он отдал приказ о проведении тщательной чистки в гошистских кругах.

В пять часов пятьдесят минут он поднялся вздремнуть на последний этаж министерства. В семь часов пятнадцать минут его разбудил глава кабинета, который не спал всю ночь, был бледен и небрит.

– Случилось нечто необычайное, заявил глава кабинета.

– Что именно?

– Похоже, что похищение было заснято на пленку.

– На пленку? Кем? Гошистами?

– Нет. Пришли два агента разведслужб, они ждут внизу. Они сообщили, что некий проходимец, работающий по контракту на ЦРУ, находился в момент похищения напротив «Клуба Зеро» со своей камерой. ЦРУ собирает такие документы, чтобы иметь средство давления на людей, посещающих подобные заведения. ЦРУ официально ничего не сообщило, вот в чем проблема. Информация поступила от французских агентов разведслужб, просочившихся в ЦРУ.

– Просочившихся? Как это? – спросил еще не отошедший ото сна министр. – Что все это означает?

– Я принес вам кофе, вот…

– Хорошо. Нет, без сахара. Так что все это значит?

– Речь идет об одном французском агенте разведслужб, – объяснил глава кабинета. – Он сотрудничает с ЦРУ, где ему выплачивают жалованье. Это он передал сведения.

– Какие сведения? Кому? Я ничего не понимаю, черт побери!

– Сведения о том, что ЦРУ посадило в квартиру напротив «Клуба» своего человека с камерой, чтобы он снимал всех высокопоставленных лиц для досье… Эти сведения разведслужбы получили от агента, которого они имеют в ЦРУ.

Министр выпил кофе и промокнул подбородок бумажной салфеткой. Его взгляд был тяжелым, щеки дрожали.

– Где сейчас этот тип, этот оператор?

– Вот в этом и вопрос, – изящно ответил глава кабинета.

Министр соскочил с кровати, тряся головой. В голубой пижаме и босой он направился в ванную комнату, где включил в розетку электробритву. Глава кабинета оставался на своем месте, потирая губу указательным пальцем.

– Грязная история, – сказал министр.

– Тем более, что оба типа из разведслужб, которые ждут внизу, утверждают, что придется вести переговоры с Граблье, чтобы получить пленку.

– Отправьте этих двоих к Гоемону, – посоветовал министр. – Совершенно очевидно, что мы не будем вступать в торги с Граблье, по крайней мере, в министерстве. Составьте для Гоемона подробную записку, чтобы он лучше понял ситуацию.

– Хорошо, – сказал глава кабинета, но не двинулся с места.

– Что у вас еще?

– Гоемон не имеет полномочий для ведения переговоров.

– Черт бы вас побрал! Переговоров о чем?

– О пленке. Граблье потребует отмены санкций для своих, восстановления изгнанных ответственных лиц, финансирования диссидентов и приостановления судебного преследования и прочее и прочее.

Министр поморщился. Минуту он молча брился, затем выразительно произнес:

– До чего же неблагодарная работа!

Он положил бритву на место и вернулся в комнату.

– Я не могу на это пойти, – сказал министр, присев на край кровати и безуспешно разыскивая свои сигареты.

– Возьмите мои, – сказал глава кабинета, протянув ему пачку «Житаны». – Вот зажигалка. Есть другой вариант: они отправятся к Гоемону, и тот попытается воздействовать на них методом устрашения. В это время мы обезвредим максимум агентов Граблье, их можно даже обвинить в связи с похитителями. Так что можно дискредитировать сразу всех. Что же касается пленки, то в полиции эти господа в конечном счете все выложат. Всегда находятся такие, у которых сдают нервы.

– Поступайте, как знаете, – сказал министр. – Я оставляю за собой право вмешаться, когда мне будет угодно.

– Чтобы выразить свое неодобрение моим действиям?

– Это не исключено.

– Хорошо, – сказал глава кабинета, не выказывая горечи. – Я позвоню Гоемону.

– Пожалуйста, – сказал министр. – А я пока подумаю. Глава кабинета вышел.

Глава 15

«ГРУБАЯ ПРОВОКАЦИЯ ПРОТИВ ДВИЖЕНИЯ НАРОДНОГО СОЮЗА»

Гошистские коммандос убивают двух французских полицейских и шофера посла Соединенных Штатов Америки, после чего похищает последнего.

«СИЛЫ РАБОЧЕГО И ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ ГОТОВЯТСЯ ДАТЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ОТПОР ПРОВОКАТОРАМ»

Глава 16

Эполар внезапно проснулся и сел на кровати. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, где он находится. Сквозь щели в ставнях пробивался яркий свет, отражавшийся в неровном стекле окон. На соседней кровати, открыв рот, спал Мейер. Эполар с минуту смотрел на него, затем недовольно повернулся к стене, натягивая на себя одеяло. В комнате было холодно. Изо рта Эполара шел пар.

Эполар посмотрел на часы. Десять утра. За окнами уже было светло. Он бесшумно встал с кровати, стараясь не разбудить Мейера, взял со спинки стула брюки и натянул их. Мысленно возвращаясь к событиям вчерашнего дня, он подвел итог: двое убитых и один тяжелораненый. Во всяком случае, так передали по радио. Радоваться было нечему.

Эполар вынул из–под подушки пистолет, сунул его в карман куртки и вышел из спальни. Он приоткрыл соседнюю дверь. Буэнвентура сидел на стуле и читал детектив. Рядом с ним стоял другой стул, на котором поместились пепельница, полная окурков «Голуаз», коробок спичек, пачка сигарет, пистолет и запасная обойма. Посол Ричард Пойндекстер лежал на кровати с закрытыми глазами, криво надетыми очками и отвисшей нижней губой.

– Привет, – сказал Эполар. – Он не просыпался?

– Несколько раз просыпался и тут же снова засыпал. Так что все спокойно, никаких проблем.

Посол открыл глаза. Он нащупал руками очки, поправил их и тут же опустил руки.

– С–С… сумасшедшие! – воскликнул он громким голосом. – Вы с–с… сумасшедшие.

– Ты видишь, – сказал каталонец, – он меняется на глазах. Он уже не просит пощады.

– Я хочу поговорить с главным, – заявил Пойндекстер. – Я требую…

Его глаза снова закрылись.

– Сумасшедшие! – вымолвил он еще раз и снова заснул.

– Ты не устал? – спросил Эполар Буэнвентуру.

– Все в порядке.

– Не жалеешь?

– Не жалею. А ты?

– Тоже нет, – сказал Эполар.

– Ты можешь вернуться в Париж, – предложил каталонец. – Главное сделано. Зачем тебе рисковать из–за того, во что ты не веришь?

– Оставь, – сказал Эполар. – Я спущусь вниз, съем что–нибудь, выпью горячего кофе и вернусь сменить тебя.

– Можешь не спешить. Я не чувствую усталости.

– О'кей.

Эполар закрыл дверь и спустился на первый этаж. В камине общей комнаты полыхал огонь. Кэш сидела в плетеном кресле, поставив на колени чашку кофе с молоком, в которую она макала хлеб с маслом. Она была в красном махровом халате, надетом на черную пижаму. На ногах были носки, подбитые кожей.

– Вы восхитительны, – искренне заметил Эполар.

– Перестань говорить мне «вы».

Эполар пожал плечами. Кэш встала, поставила чашку на стол.

– Садись к огню, – сказала она. – Я принесу тебе кофе и бутерброды.

Эполар благодарно кивнул. Пока Кэш возилась на кухне, он подошел к окну с открытыми ставнями. Ощущение радости и комфортности, которое он испытывал в течение нескольких секунд, увеличилось при виде обильного снега, покрывшего ферму ночью. Сейчас над снежной пушистой белой массой, напоминающей крем «Шантийи» или пену в шампанском, светило яркое солнце.

Когда Эполар отвернулся от окна и его взгляд упал на лежавший на скамейке «стен», чувство комфортности исчезло.

– Что это за пушки? – спросил он.

– Это автомат, – ответила Кэш из кухни.

– Я и сам вижу. Откуда он взялся?

– Он мой. Семейная реликвия.

– Браво! И что он здесь делает?

– Он может пригодиться.

– Моя милая, – сказал Эполар, входя в кухню, – вбей себе в голову, что если полицейские нас обнаружат, то мы сдадимся. Даже в моем возрасте я предпочитаю тюрьму гробу. Сделай одолжение, разбери его и убери отсюда. Чтобы я его больше не видел, ты поняла?

Кэш намазывала маслом хлеб.

– Слушаюсь, шеф, – сказала девушка.

Эполар взъерошил ей волосы.

– Я не шучу, – сказал он, улыбаясь.

– Я знаю, шеф.

На кухонном столе стоял радиоприемник.

– Ты слушала радио в десять часов? – спросил бывший ловец акул и бывший террорист, играя волосами Кэш. – Что нового?

– Ничего интересного. Среди гошистов в Париже произведены тысячи арестов…

– Черт!

– Этого следовало ожидать.

– Да. Все равно пакостно.

– Наш манифест дошел до газет, но об этом прямо не говорят, словно они еще не решили, что будут делать дальше.

– Они и в самом деле не знают.

– Министру внутренних дел не дали ночью спать. Он совещался и отдавал распоряжения всю ночь, на площади Бово. Передано второе сообщение министра в том же духе: «Порядок в республике будет сохранен». В Марселе они задержали коммерсантов, в машине которых нашли динамит. – А «форд–консул»?

– Об этом не говорили.

– Значит, его нашли, – сказал Эполар.

Кэш положила бутерброды на красивый металлический поднос, поставила на него чашку, налила в нее кофе и молока.

– Сколько тебе сахара?

– Два кусочка. Что еще передали?

– Еще позицию разных партий, – сказала Кэш, кладя сахар в кофе с молоком. Затем она взяла поднос и радио и пошла в общую комнату. Эполар последовал за ней. – Коммунисты, разумеется, осуждают провокацию. Социалисты считают, что этот безответственный акт опасен для революционного фронта. Лига призывает наказать авантюристов. Агентство «Либерасьон» распространило коммюнике так называемой Новой Красной Армии, осуждающее мелкобуржуазных нигилистов, то есть нас, которые таким образом подыгрывают властям. Коммюнике заканчивается призывом: «Долой Нейманов».

– Нейман? Альфред? – ошеломленно спросил Эполар.

– Нет, Хайнц Нейман, – поправила Кэш, ставя поднос на стол. – Он имел какое–то отношение к Кантонской коммуне в декабре двадцать седьмого года.

– А–а… – протянул Эполар.

Он сел за стол с мрачным видом и принялся за бутерброды, искоса поглядывая на Кэш. Девушка сидела напротив него, положив локти на стол и опершись подбородком на кулаки. Она смотрела на своего визави и улыбалась.

– Занятная ты девушка, – сказал Эполар.

– А ты старый дурак, – заявила Кэш. – Я тебя ждала целый час сегодня ночью в своей спальне, представь себе. Почему ты не пришел?

Эполар поперхнулся бутербродом.

– По правде говоря… – сказал он, чтобы выиграть время, – я думал об этом…

– Надеюсь, – сказала Кэш.

– Но я сомневался, – продолжал Эполар, – я не был уверен… И пока я раздумывал… черт побери, я уснул.

Он взглянул на Кэш, которая едва сдерживалась от хохота.

– Мне очень жаль, – добавил он.

– Воплощение мужественности! – воскликнула девушка. – Он засыпает, раздумывая, и ему жаль. Смешно. Ты хочешь меня или нет?

– Да.

– Хорошо. Сегодня, Пей кофе и иди проветрись.

– О'кей, – сказал Эполар.

Он выпил кофе и встал.

– Я должен сменить Буэнвентуру, – сообщил он.

– Господи, какой дурак! – воскликнула Кэш. – Я чувствую, что у меня будет жалкий любовник.

Она вышла на солнце, Эполар – вслед за ней. Он чувствовал себя мерзко. Кэш взяла его за руку, оперлась на его плечо, и они обошли таким образом вокруг фермы. Через открытую дверь бывшего стойла они видели спящего д'Арси, зарывшегося в прогнившей соломе.

Немного позднее пара вернулась в дом. У Эполара полегчало на сердце.

– Сегодня, – повторила Кэш, и Эполар поднялся на верх сменить Буэнвентуру.

Глава 17

В субботу, в одиннадцать часов утра, глава кабинета принял Гоемона.

– Что вам удалось сделать?

Комиссар поставил локти на стол, прижав указательные пальцы к углам рта, что придало ему еще более горькое выражение, чем обычно. Гоемон был довольно высоким мужчиной, но сильно сутулился, и поэтому производил впечатление тщедушного человека. Его грушеобразную голову украшал восковой лоб интеллектуала. Жидкие брови и тонкие усы не красили лица, почти лишенного подбородка.

– Говорите, Гоемон.

– Мы нашли «форд–консул», на котором было совершено похищение. Это стоянка на Елисейских Полях, как я вам сообщил по телефону. Отпечатки не обнаружены. Нитки и пыль отправлены в лабораторию. Пока еще не найдено ничего такого, что могло бы продвинуть следствие.

– Досадно. Очень досадно, – сказал глава кабинета голосом, полным ярости. – Вам ведь известно, что они в своем проклятом манифесте назначили нам срок на полдень понедельника.

Гоемон достал маленькую голландскую сигару и с мрачным видом закурил ее.

– Хорошо, продолжайте, – разрешил глава кабинета.

– Машина принадлежит одному математику, – сказал комиссар. – Она была украдена. На стоянке никто ничего не видел. Ну и люди!

Гоемон тяжело вздохнул. Глава кабинета барабанил пальцами по столу.

– Теперь относительно мадам Габриэль, – продолжал комиссар. – Она по–прежнему под наблюдением. Я думаю, что нам удастся в конце концов сделать портреты–роботы обоих типов, которые…

– К делу! – перебил глава кабинета. – К делу, Гоемон, к делу!

– Простите?

– Мне наплевать на нормальный ход расследования! Что там с этими двумя агентами разведслужб?

– Для сведения, они даже не являются агентами разведслужб. Это так называемые корреспонденты. Я им быстро дал понять, что не собираюсь с ними шутить. Два часа в камере. Они не ожидали этого. Они действительно поверили, что мы прочистим группу Граблье. В общем, это детали. Я дал им понять, что французским правосудием нельзя манипулировать.

– Перестаньте язвить, Гоемон, – сказал глава кабинета угрожающим тоном. – Меня не интересуют методы, которыми вы пользуетесь в вашей работе. Меня интересует результат. Вы получили пленку?

– Я узнал имя человека, снявшего ее. Некий Бубун. Его сейчас разыскивают. Рано или поздно мы найдем его.

– Когда?

Гоемон развел руками.

– Мы нашли бы его гораздо быстрее, если бы сделали некоторые уступки группе Граблье, но, как я вам уже сообщил, я объяснил этим господам, что это невозможно.

Глава кабинета с неприязнью посмотрел на полицейского.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Это все.

– Хорошо. Идите работать, Гоемон. Мы оба потеряли достаточно много времени.

Гоемон поднялся. Лицо его по–прежнему было мрачным.

– Вы позвоните мне? – спросил он. – По какому поводу?

– Если будут новости.

– Вас оповестят. До свидания, Гоемон.

Глава 18

Несколько лет назад, во время подготовки к президентским выборам, в Службе гражданского усиления была проведена чистка. Чистка коснулась секретаря службы Жозефа Граблье. Однако ему удалось захватить архивы и внедрить в различные службы порядка и безопасности своих агентов, которых он финансировал разными способами. Одновременно он стал Великим мэтром Международного братства друидов. Несколько месяцев спустя он был арестован вместе с членами своего генерального штаба и обвинен в вымогательстве денежных средств. В момент похищения посла Соединенных Штатов Америки Жозеф Граблье находился в тюрьме. На следующий день его освободили по состоянию здоровья. В тот же вечер он отправился в Мадрид. Спустя несколько часов после приземления самолета двое полицейских задержали Бубуна в одном семейном пансионе. В его комнате нашли камеру «Санкио» и около десяти бобин с восьмимиллиметровой пленкой. Сам арестованный и пленки были доставлены Гоемону.

Глава 19

Утром Треффэ купил несколько газет. В шестнадцать тридцать он спустился за «Монд» и «Фрчнс–Суар», а также чтобы перекусить в бистро. Вернувшись домой, он запер дверь и, увидев свое отражение в зеркале прихожей, тяжело вздохнул: красные глаза, четырехдневная щетина на щеках, взъерошенные волосы. Поверх мятой сорочки была накинута спортивная куртка. Треффэ обнаружил на ней новые дырки, прожженные сигаретой. Он решил принять ванну и захватил с собой в ванную комнату старенький приемник вместе с газетами. Включил воду и стал просматривать газеты в поисках новой информации. Ничего нового. Треффэ уже знал из сообщений по радио, что издательства и агентства печати получили манифест, отправленный ночью по парижской почте и подписанный: «Группа Нада». Группа требовала опубликовать манифест, а также заплатить выкуп в сумме двухсот тысяч долларов. В распоряжении властей было сорок восемь часов, то есть назначенный срок заканчивался в полдень в понедельник. В случае отказа правительства от выплаты выкупа, посол будет убит. В случае согласия – в прессе тотчас же должен быть опубликован манифест. Кроме того, он должен быть прочитан по радио и телевидению. После этого группа «Нада» передаст новые инструкции, касающиеся выкупа.

В «Монд» Треффэ нашел резюме и анализ манифеста: «Стиль манифеста поражает вульгарностью, – утверждала газета, – а наивность некоторых заявлений, свидетельствующих об архаичном анархизме, при других обстоятельствах вызвала бы только улыбку. Однако в данном случае эти заявления вызывают беспокойство и даже тревогу, поскольку требования, выставленные группой «Нада», как и сама акция этой группы, совершенно неоправданы».

Ванна наполнилась водой. Треффэ закрутил краны, снял одежду и забрался в воду. Он продолжал читать, сидя в ванне. Согласно передовице «Франс–Суар», террористы группы «Нада» забыли о том, что Франция – это цивилизованная и демократическая страна. И если резкая критика стала характерной чертой наших нравов, то политический терроризм не отвечает ни потребностям, ни желанию населения. Группа «Нада» должна отдавать себе в этом отчет. В заключение выражалась надежда, что здравый смысл возьмет верх.

«Монд», кроме того, предлагал информацию о действиях полиции и задавался вопросом, кто выиграет от порочного круга насилие – репрессии. Под заголовком «Черная страница» известный юрист проводил глупую параллель между темнотой совершенной акции и черным анархистским флагом. Целая страница была отведена для сообщений и заявлений различных организаций и частных лиц, а также дюжины левацких группировок. Треффэ чуть было не уснул в ванне и уронил газеты в воду. Он выругался и разложил их по краю ванны, чтобы высушить. Яростно грызя ногти, он мысленно возвращался к тому вечеру, когда имел горькую беседу с Буэнвентурой в его грязном гостиничном номере с картами, раскиданными по полу, и окурками в чашке из–под кофе.

– Не думаешь ли ты в самом деле, что мы должны отказаться от операции?

– Думаю, – сказал Треффэ. – Уходи.

– Ты не понимаешь. Я не хочу отделяться от вас. Я прошу отложить операцию, чтобы лучше все обдумать.

– Между нами уже не может быть диалога. Мне очень жаль, Треффэ. Ты перешел на другую сторону.

– Чушь, Буэн. Я прошу вас отложить операцию только потому, что я – анархист–коммунист.

– Пошли вы все в задницу, все коммунисты. Ты не первый, кого я знаю. Вы все схватите сифилис, сифилис компромисса, политики и марксизма. Убирайся, Треффэ. Я знаю все, что ты мне скажешь, и через пять дней все это будет написано в официальной прессе. Отложить операцию? Нет, это просто смешно. Я знаю, к чему это приведет. Я хочу напомнить тебе, что мой отец погиб в Барселоне в тридцать седьмом году.

– Мне уже надоело об этом слышать. Оттого, что отец погиб во время мятежа, его сын не становится умнее. Ты гораздо глупее отца. Ты скатываешься к терроризму, а это идиотизм. Терроризм оправдан только в том случае, когда революционеры лишены другой возможности самовыражения и когда их поддерживает народ.

– Это все, что ты хотел сказать?

– Да, – ответил Треффэ, которого внезапно охватило чувство безысходного отчаяния и усталости.

– Я передам твои замечания товарищам. А теперь убирайся.

– Буэн, мы уже четыре года вместе и…

– Убирайся, или я выставлю тебя силой.

– Я ухожу, чтобы не дошло до этого. Это было бы действительно слишком смешно…

Треффэ вылез из ванны и подошел к раковине, чтобы побриться. «Ужасно не то, что я не согласен с сумасшедшим, – рассуждал он, – а то, что я любил его и в течение четырех лет был уверен, что мы действуем бок о бок».

Глава 20

– Садитесь, мадам Габриэль. Я задержу вас ненадолго, и скоро вы сможете вернуться домой. Я попрошу вас взглянуть на эти фото.

Мадам вздохнула и кивнула головой. Гоемон подошел к ней и облокотился на спинку стула. В его руке были снимки с пленки, снятой Бубуном. Комиссар разложил снимки перед содержательницей «Клуба».

– О! Откуда эти фотографии? – воскликнула мадам Габриэль.

– Полиция работает эффективно, – неосторожно заметил Гоемон.

– Если бы она работала эффективно, то не допустила бы этого! – сказала мадам. – Я дорого плачу, я плачу достаточно за страховку, чтобы надеяться…

– Вы их узнаете? – перебил Гоемон.

Мадам вздохнула и, шевеля губами, принялась за работу.

– Это не очень четко, – сказала она, – этого, зрелого возраста, – узнаю, а вот и другой, тот, с которым они вместе вошли и набросились на нас. Остальных я не видела. Они замотали мне голову гардинами, и я думала, что задохнусь. Они нанесли мне ущерб по меньшей мере на две тысячи франков, – с яростью добавила она, – но это еще не все! Я имею в виду коммерческий ущерб, комиссар! Вы понимаете, что теперь мой «Клуб» будут обходить стороной…

– Посмотрим, Вернемся к снимкам.

– Я же вам сказала, что не видела остальных. Только этих двоих. Сволочи!

Комиссар указал на полноватого человека.

– А этого? Ваша… э–э… гостья, которая находилась с послом, тоже узнала мужчину зрелого возраста, но она уверяет, что с ним был другой. Она не видела волосатого.

– Возможно. После того, как мою голову завернули гардиной, я больше ничего не видела. Их было несколько, но я их не видела.

– Хорошо, – сказал Гоемон. – А теперь взгляните вот на эти снимки.

Он положил перед сутенершей пачку фотографий, не очень надеясь на успех. Ему удалось собрать фотографии всех левацких манифестантов, вооруженных рогатками. Фотографии были разного качества. Они были сняты во время различных демонстраций или выступлений после шестьдесят восьмого года. Увы, теперь казалось почти очевидным, что мадам Габриэль не видела стрелка, убившего мотоциклиста. Гоемон больше рассчитывал на специалистов по антропометрии, которые в настоящее время сравнивали снимки Бубуна с фотографиями зарегистрированных гошистов, а также с фото неопознанных лиц, закрывшихся носовыми платками (все они были стрелками из рогаток). Поэтому комиссар был искренне удивлен, когда мадам издала торжествующее восклицание.

– Вот он! – сказала она, ткнув пальцем в снимок. – Это он, волосатый! Здесь его очень хорошо видно. Я узнала его злые глазки! Вы не можете себе представить, какой у него злобный взгляд. Ах, как он на меня смотрел!

– Да, это хороший снимок, – заверил Гоемон, глядя на палец мадам Габриэль, указывающий на перекошенное от ярости лицо.

Было чистой удачей, что этот тип попал на пленку. На самок деле снимали одного стрелка из рогатки в мотоциклетной каске, в лыжных очках и с носовым платком у рта. Стрелок держал зубами платок, частично закрываясь, частично предохраняясь от газа. Но мадам не узнала стрелка, она узнала волосатого парня, стоявшего сбоку от него.

– Кажется, вы правы, – сказал Гоемон, сравнивая фотографию с нечетким снимком, на котором волосатый открывал правую дверцу «консула». – Вы уверены? – машинально спросил он.

– Разумеется. Я не стала бы давать клятву, но…

– Не беспокойтесь, клятвы не надо.

– Я уверена, что это он.

– Мы уточним. Посмотрите другие фото. Кто знает… Комиссар подошел к двери, приоткрыл ее и вполголоса посовещался с кем–то, стоящим в коридоре. Затем он прикрыл дверь и вернулся к мадам. Она без всякого интереса просматривала остальные снимки.

– Теперь я могу идти? – спросила она.

– Еще несколько секунд. Специалисты по антропометрии пытаются идентифицировать личность.

– Но это еще несколько часов!

– Нет, у них есть компьютер, – сказал Гоемон. – Это вопрос нескольких минут.

Действительно, через двадцать пять минут мадам Габриэль предложили новую пачку снимков, на этот раз очень четких, и она без труда смогла узнать волосатого агрессора.

– Буэнвентура Диаз, – повторил Гоемон, оперевшись о дверной косяк и улыбнувшись офицеру полиции. – Почему этого подонка еще не выкинули из Франции? Живет в отеле «Лонгваш», я знаю его. Это американский притон. Пойдем туда.

– Теперь я могу идти? – воскликнула мадам Габриэль.

– Да, но вы остаетесь в нашем распоряжении. Плантон, проводите мадам.

Глава 21

– Теперь я окончательно проснулся, – заявил Ричард Пойндекстер. – Я хочу поговорить с вашим шефом.

– У нас нет шефа, – сказал Эполар.

– Но вы понимаете, что я имею в виду.

– У нас нет шефа. Если вы хотите, то можете поговорить со мной.

Посол провел языком по своим маленьким пухлым губам.

– У вас не будет сигареты?

Эполар бросил ему пачку «Голуаз», лежавшую на столе, и коробок спичек.

Только не вздумайте что–нибудь поджечь.

– О, нет! Я не идиот.

Ричард Пойндекстер закурил сигарету.

– Я могу узнать, который час? – спросил он.

– Без четверти шесть вечера, суббота.

– Понятно. Меня накачали наркотиками.

– Снотворным, – сказал Эполар. – Ничего опасного, но возможны осложнения на печень.

– В настоящий момент я страдаю скорее – как вы говорите – от дьявольского голода.

– Сейчас вам принесут что–нибудь поесть. Верните мне спички, вместо того чтобы прятать их в кровати. А еще говорите, что не идиот. Мне теперь трудно в это поверить. Вы должны понимать, что ваша жизнь висит на волоске.

Посол достал коробок из–под одеяла и бросил его Эполару.

– Хорошо, – сказал Эполар. – Сейчас я попрошу принести вам поесть.

Он встал и стукнул каблуком по полу. В его руке был пистолет–автомат на случай, если дипломату захочется изображать из себя зуава. Затем он снова сел.

– Хорошо быть пленником, все для него, все ему служат, правда, обычно он не знает, для чего, – задумчиво заявил Пойндекстер. – Я был пленным в Германии. Вы тоже, может быть…

– Не пытайтесь перевести разговор на меня.

Посол издал смешок. Дверь открылась, в комнату вошел д'Арси.

– В чем дело?

– Он проснулся и хочет есть.

– Хотите сандвич? – спросил алкоголик. – Ужин будет позднее, но сейчас вы можете что–нибудь перехватить.

– Как угодно, мой друг, – сказал Ричард Пойндекстер. – Я вижу, что попал в надежные руки. Вы меня балуете.

– Сразу видно, что дипломат, – заметил д'Арси. – Сейчас будет сандвич. А потом я сменю тебя, – сказал он, обращаясь к Эполару.

– Кто вы на самом деле? – спросил Пойндекстер, когда алкоголик вышел. – Маоисты?

– Узнаешь позднее, – раздраженно ответил Эполар, Кем он был на самом деле? Он был не способен ответить, и это выводило его из себя.

– Я могу одеться? – спросил Пойндекстер.

– Нет.

– Вы долго собираетесь держать меня здесь?

– Увидишь.

– Вы собираетесь убить меня?

– Если я тебе отвечу, – заметил Эполар, – то лишу тебя сюрприза.

– У меня нет пепельницы, – заметил Пойндекстер.

– Бросай пепел на пол.

Посол умолк. Он курил сигарету, разглядывая Эполара, смотревшего на него. После продолжительной паузы Пойндекстер изрек:

– Цивилизованный народ не устраивает политических похищений.

– Я не принадлежу к цивилизованному народу.

– Забавно, – заметил Пойндекстер с пренебрежительной ухмылкой.

Эполар ничего не ответил.

– Не собираетесь же вы убеждать меня в справедливости ваших политических взглядов? – спросил посол, глядя на свою сигарету.

– Нет.

– Я полагал, что такова традиция в подобных случаях.

– Послушай, умная голова. Ты – государственный служащий высшего ранга, но сейчас ты ничто, ты вещь.

– Скажите лучше: дерьмо.

– Нет. Ничто. Вещь.

– Вы анархисты, – сказал Пойндекстер. – Я это понял по тому, как вы произнесли выражение «государственный служащий» – с неприязнью.

В комнату вошел д'Арси с двумя сандвичами на тарелке.

– Хорошо, – сказал Эполар, – я думаю, что мы на этом закончим разговор.

Он встал. Д'Арси положил сандвичи на колени посла и отошел от кровати с тарелкой.

– Смотри за ним, – приказал Эполар. – Этот господин – фразер. Он пытается осведомиться.

– Понятно.

Д'Арси взял пистолет–автомат и сел на стул.

– Пока, – сказал Эполар и вышел.

– В этом доме чертовски холодно, вы не находите? – спросил Пойндекстер д'Арси.

– Заткнись, – ответил алкоголик. – Если будешь трепаться, схлопочешь прикладом по затылку. У меня нет настроения говорить.

– Как угодно, – сказал Пойндекстер, натягивая на себя одеяло.

Дипломат стал жевать сандвичи. Оба молча смотрели друг на друга.

Глава 22

Выражение лица комиссара Гоемона становилось все более мрачным, что вовсе не свидетельствовало о печали. Он осматривал комнату Буэнвентуры Диаза, нагнулся над двумя или тремя лежавшими возле кровати книгами, чтобы прочитать заголовки. Его коллеги обошли комнату, втягивая носами воздух.

– Смотрите, – сказал один из них. – Вот анархистская брошюра: «Черное и красное». Название говорит само за себя.

– Вы идиот, – заметил Гоемон. – Это роман Стендаля.

– Извините, – сказал коллега, – но вы ошибаетесь. Я говорю «Черное и красное». Речь идет об анархистах в революционной Испании.

– Дайте–ка посмотреть. Да вы правы. Забавно. Действительно, я перепутал. Захватите это, я спускаюсь.

Внизу Гоемон подошел к управляющему Эдуарду и показал ему фото Буэнвентуры.

– Да–да, это он, – побледнев, сказал управляющий.

– Здесь у тебя играют, – сказал Гоемон.

– Что?

– Здесь по ночам играют в покер. Кто приходит сюда ночью играть в покер?

– Я не знаю.

– Так я тебе скажу. Американцы. Покер – это игра проходимцев и американцев. Надеюсь, что у тебя здесь нет проходимцев.

– Могу поклясться, комиссар.

– Значит, американцы. Американские дезертиры.

– Клянусь, я не знаю.

– Перестань клясться, – сказал Гоемон.

В этот момент в кабинет управляющего Эдуарда вошел вновь прибывший полицейский.

– Я принес снимки дружков испанца, зарегистрированных у нас, – сказал он.

– Садись, – сказал Гоемон Эдуарду. – Посмотри эти снимки.

– Все, что зависит от меня, комиссар, кл… обещаю сделать.

– Давай.

Гоемон положил на стол две пачки снимков. С одной стороны – американских дезертиров, с другой – французских друзей Буэнвентуры Диаза. Управляющий Эдуард смотрел очень внимательно. Он уверял, что узнал нескольких американских дезертиров. Затем он ткнул пальцем в снимок из другой пачки.

– Вот этого я знаю, я уверен.

Гоемон посмотрел на регистрационный номер снимка и справился в картотеке: Треффэ, Марсель, род. 3. 4. 41 в Париже, член Объединенной социалистической партии, 1960–1962, член Анархистской ассоциации пятнадцатого округа (группа Энрико Малатеста), 1962–1963, член Рабоче–Студенческого союза пятнадцатого округа, 1968, и т. д.

Полицейский наклонился к уху Гоемона.

– Этого не было на пленке.

– Я знаю.

Управляющий Эдуард просмотрел другие фотографии, но больше никого не узнал.

– Этот тип часто приходил сюда? – спросил Гоемон, крутя снимком Марселя Треффэ перед носом управляющего.

– Да, раньше он бывал часто, два–три раза в неделю.

– Когда раньше?

– В прошлом году. Вернее, я имею в виду весной.

– А до весны?

– Не уверен.

– А потом?

– Тоже приходил, но реже.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Представьте себе, в начале недели. Во вторник, нет, в понедельник вечером, как мне кажется. Они поссорились, если вас это интересует, господин комиссар.

– Поссорились?

– Во всяком случае, мне так показалось. Они оскорбляли друг друга, Диаз и этот тип. В комнате Диаза. Я как раз находился на этаже, и я слышал, как они ругались.

– На сексуальной почве?

– Нет, скорее на политической, как мне показалось. То есть я слышал, как один называл другого марксистом или революционером, я точно не помню.

– Все это подозрительно, – сказал Гоемон.

– А почему вы разыскиваете Диаза? – спросил управляющий Эдуард.

– Не твоего ума дело. Никто его не разыскивает, понятно?

– Понятно, комиссар. Но если он вернется, я позвоню вам?

– Да, позвони.

– У меня не будет неприятностей?

– Посмотрим, – сказал Гоемон. – Твой отель – это притон.

– Но я клянусь вам, что это не так. Откуда мне знать, что происходит в номерах? Я не имею привычки подслушивать у дверей.

– Во всяком случае, пока ты на правильном пути, тебе нечего опасаться, – сказал Гоемон. – Если ты увидишь одного из этих типов, что на снимках, быстро звони нам, хорошо?

– Да, да.

Зазвонил телефон. Полицейский взял трубку, послушал, протянул ее Гоемону.

– Да, – сказал Гоемон. – Вы уверены? С тысяча девятьсот шестьдесят второго? Это многое объясняет. Да, я понимаю. Я записываю.

Полицейский подал ему бумагу для записей. Гоемон быстро набросал: Эполар, Андре, дата рождения и дата возвращения во Францию, адрес («Этот не терял зря времени», – прокомментировал он про себя.) Он поблагодарил и повесил трубку, взглядом приглашая полицейского пройти в холл.

– Они опознали и другого типа на пленке. Он числится в картотеке со времен коммунистического Сопротивления. Во время алжирской войны он входил во Фронт национально–освободительного движения. Адрес уже есть. Поехали.

Полицейские остановились на улице Руже де Лиля, почти перекрыв машинами узкий проезд. Гоемон с двумя полицейскими поднялся наверх. Третий зашел к консьержке и потом присоединился к своим коллегам. Они обошли и обыскали всю квартиру, обнаружив в глубине шкафа китайский пистолет–автомат.

– Министр будет доволен, – сказал один из полицейских. – Речь идет о международном заговоре.

Гоемон смерил его мрачным взглядом, и тот умолк.

Один полицейский остался в квартире.

Гоемон с двумя офицерами полиции, пользующимися его доверием, отправился в пятнадцатый округ. Была уже ночь, когда они постучали в квартиру Треффэ. Преподаватель философии открыл дверь после второго звонка.

– Какого…

Гоемон толкнул дверь сильным ударом ноги. Треффэ отлетел назад. Трое полицейских быстро вошли в квартиру. Как только дверь за ними захлопнулась, комиссар схватил Треффэ за волосы и с размаха ударил головой о стену, В следующую секунду Треффэ получил сильные удары в печень и пах. Он упал на колени, и его вырвало. Гоемон отступил назад, чтобы рвота не попала на него, затем подскочил к Треффэ сзади и ударил его по голове. Молодой человек обмяк и завалился к стене. Он еще пытался защищаться. Гоемон наступил ему на руку, снова схватил его за волосы и поволок его таким образом в комнату. Там он уперся коленями в живот Треффэ, схватил его за уши и стал бить головой об пол.

– Где посол?

Треффэ хотел в него плюнуть, но слюна только растеклась у него по подбородку. Гоемон еще раз стукнул его головой об пол.

– Где посол?

– Пошел на… – прошептал Треффэ.

Гоемон отпустил его и улыбаясь, встал на ноги.

– Ты даже не спрашиваешь, кто я? Ты ведь сразу понял, что мы полицейские. Ты не спрашиваешь, о ком я говорю, о чем идет речь. Ты сразу все понял. Это странно.

Треффэ смотрел на него.

– Я не верю, что вы полицейские! – воскликнул преподаватель философии. – Покажите мне ваши удостоверения.

– Не валяй дурака! Слишком поздно! – сказал Гоемон, усаживаясь в кресло отца Треффэ. – Ты знаешь, что мы из полиции. Или ты думаешь, что мы из ЦРУ и разыскиваем Пойндекстера. Хотя в твоей романтической голове могла возникнуть и такая идея. Ладно, оставь романтику и будь реалистом. Мы поймали Буэнвентуру Диаза и Андре Эполара. Эполар не хочет говорить, он крепкий орешек, его так просто не расколешь. А вот твой приятель Диаз, как ты и говорил, просто сволочь. Он вызывает во мне отвращение. Я уже многих расколол, но не с такой скоростью. Мне хватило четверти часа, Это он дал нам твой адрес. Он уверяет даже, что ты убил мотоциклиста во время нападения. Однако я не верю ему, потому что мне известно, что тебя там не было. Видишь, я хорошо осведомлен. Так что можешь больше не переживать!

Гоемон с улыбкой ждал ответа. Но Треффэ молчал.

– Где посол Пойндекстер? – еще раз спросил комиссар.

Молчание. Гоемон вздохнул и кивнул своим подчиненным. Те схватили Треффэ и стали его избивать.

– Когда тебе надоест, дай знать, – сказал Гоемон молодому человеку.

Глава 23

Мейер, Буэнвентура, Эполар и Кэш ужинали в общей комнате, сидя перед камином, в котором полыхали дрова, время от времени потрескивая и посвистывая. Разговор не клеился. Спустя некоторое время Буэнвентура поднялся наверх сменить д'Арси, и алкоголик в свою очередь спустился поесть и выпить. Разговор оживился, вспоминали былое. Так прошло несколько часов.

– Все–таки я не понимаю ваших мотивов, – сказал Эполар.

– Достаточно того, что ты понимаешь свои, – сказала Кэш.

– Если бы речь шла только обо мне, то этого похищения вообще бы не было.

– То же самое можно сказать и обо мне, – вставил Мейер, который вообще говорил очень мало. – Мне просто все осточертело. Что–то должно было произойти. Быть может, я убил бы свою жену или напал на бензоколонку. Но то, что мы сделали, – нет, никогда. Это придумали Буэнвентура и Треффэ.

– В политическом смысле это нонсенс, – сказал Эполар.

– Значит, ты разделяешь мнение Треффэ?

– Не знаю. Может быть. Я не знаю, что думает Треффэ.

– Треффэ – это интеллигент, – сказал д'Арси. – Он всю жизнь будет есть дерьмо, говорить спасибо и опускать в урну недействительные бюллетени. Что поделаешь? Современная история порождает только едоков дерьма.

Алкоголик наполнил свою рюмку.

– За нас, – громко сказал он. – Я пью за отчаянных. И мне наплевать на политический резонанс. Нас создала сов ременная история, и это доказывает, что цивилизация приближается к своему концу. И поверьте мне, я предпочитаю захлебнуться кровью, чем дерьмом.

Он выпил.

– Вы смертельно скучны, – добавил он. – Перестаньте болтать. Мне надоело вас слушать.

Кэш встала.

– Я пойду спать. Приходи, – сказала она, обращаясь к Эполару.

Эполар нервно хмыкнул и тоже встал.

– Приятного вечера, – пожелал он всем остальным.

– Приятного вечера, товарищ, – ответил Мейер.

– Приятного ощущения, влюбленные, – сказал д'Арси.

Эполар поднялся вслед за Кэш. Когда он вошел в комнату, она ждала его, поеживаясь под одеялом на большой кровати. Эполар дрожащими руками скинул с себя одежду и лег рядом с Кэш. Он очень нервничал, и все кончилось очень быстро. Эполару хотелось умереть от стыда и отчаяния. Через некоторое время он решил повторить попытку. Его усилия оказались бесплодными. Кэш мягким жестом оттолкнула его. Эполар дышал, как мул, и скрипел зубами. Кэш поцеловала его в плечо.

– Я больше ни на что не гожусь, ни в какой области, – сказал Эполар.

– Старый дурак, – сказала Кэш с нежностью в голосе. – Это нервное напряжение, тревожное состояние. Завтра будет лучше.

Она нежно погладила его по щеке. Эполар видел, что она разочарована, но ничего не мог изменить. Кэш ошибалась, думая, что завтра будет лучше. Потому что завтра они будут убиты.

Глава 24

Треффэ находился в полубессознательном состоянии. Один из офицеров полиции продолжал механически его пинать. Другой обыскивал квартиру. Сидя в кресле отца Треффэ, Гоемон с раздражением смотрел на своего пленника, лежавшего на полу и больше не реагировавшего на удары. Он встал и прошел на кухню, где его подчиненный заканчивал общий осмотр квартиры.

– Он ничего не сказал? – спросил подчиненный.

Гоемон покачал головой.

– Надо попытаться вырвать ему яйца.

– Это уже пытка, – сказал Гоемон. – У нас пытка запрещена законом. Однако попробуем, если он будет продолжать упрямиться. Вы что–нибудь нашли?

Офицер полиции кивнул и разложил на кухонном столе некоторые предметы. Набитую свинцом дубинку. Десяток совершенно новых чековых книжек на разные имена. Записную книжку.

– Чековые книжки краденые, – сказал он.

– Этого мало.

– Держу пари, что они украдены «Левыми пролетариями» во время ограбления Народного банка в мае семидесятого.

– Я за это не поручусь, – сказал Гоемон, – но возможно, что вы и правы. Нам это мало что дает. Лучше посмотрим записную книжку.

Книжка была пустая, но в самом конце ее был список адресатов. Комиссар с интересом изучил его и обнаружил адреса Андре Эполара и Буэнвентура Диаза.

– Позвони в полицию, – сказал Гоемон. – Пусть проверят все адреса из этого списка и людей, которые там живут. Под благовидным предлогом.

– Благовидный предлог среди ночи! – воскликнул офицер полиции.

– Пусть найдут.

– А что делать с адресами из провинции?

– Пусть все проверят. Провинция может подождать до завтрашнего утра. Я сам улажу это в министерстве.

– Хорошо.

Офицер полиции пошел в прихожую звонить. Гоемон вернулся в салон. Он не ужинал и чувствовал себя усталым. Треффэ по–прежнему лежал на полу. Другой офицер полиции снял свой пиджак и курил сигарету.

– Ты подумал? – спросил Гоемон Треффэ.

– Я положил на тебя… мразь, – прошептал Треффэ.

Офицер полиции лениво пнул его ногой.

– Ты что, не понимаешь, что мы их возьмем в любом случае? Тем более что Диаза и Эполара мы уже взяли. Но ты мог бы нам помочь выиграть время. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы признать себя побежденным. Ты признаешь? Я называю это реализмом. Если ты нам поможешь, мы поможем тебе.

– Ты мне уже помог, мразь.

«Хорошо, – подумал Гоемон, – Он уже начал говорить, это прогресс». Комиссар стал жевать свои усы.

– Я накормлю вас дерьмом, это я вам обещаю, – сказал Треффэ слабым голосом, – если вы настоящие полицейские. Я ни в чем не виноват, а вы пытали меня. Неприятности я вам гарантирую.

– Бедный ягненок, – сказал Гоемон. – Он говорит о пытке, даже не представляя себе, что это такое.

– Вы ничего не сможете мне пришить, потому что я ничего не сделал, – сказал Треффэ угасшим голосом.

– Пока достаточно укрытия ворованных чековых книжек. Потом рассмотрим посягательство на государственную безопасность и соучастие в убийстве. Я буду держать тебя столько времени, сколько мне понадобится для того, чтобы ты разговорился.

– В таком случае арестуйте меня, – сказал Треффэ. – Вы не имеете права оставаться в моей квартире и удерживать меня здесь.

– Право, – сказал Гоемон, – я сам даю его себе.

– В таком случае… – сказал Треффэ и завопил во всю глотку.

Гоемон подскочил к нему и заткнул ему рот своей подошвой. Подбежал другой полицейский. Треффэ удалось на секунду вырваться, и он снова закричал во всю глотку. Гоемон достал из кармана бычий нерв и наотмашь ударил им по голове молодого человека. Тот сразу умолк и обмяк. Где–то внизу недовольные шумом жильцы колотили по батареям.

– Что будем делать? – спросил офицер полиции. – Заберем его?

– Придется, хотя зацепиться не за что. Подержим немного и отпустим.

– Я думаю, что рискованно сажать его к политическим, – сказал офицер полиции.

– После этого, – сказал Гоемон, – можешь мне поверить, он обо всем забудет.

Глава 25

– Кто там?

– Господин Ламур здесь проживает?

– Да, это я. В чем дело? Вы знаете, который сейчас час? Кто вы?

– Разведслужба.

– Вы из полиции?

– Да.

– Тогда входите. Чем могу быть полезен?

Господин Ламур открыл решетчатую калитку сада. Двое полицейских последовали за ним по аллее, вошли в дом. Госпожа Ламур, в бигуди, появилась на лестнице.

– Что случилось, Жозеф?

– Эти господа из полиции. Иди спать.

– Но в чем дело?

– Вы госпожа Ламур? – спросил один из полицейских.

– Да. В чем дело?

– Вы знаете Марселя Треффэ?

– Это хулиган! – воскликнула Югетта Ламур. Господин Ламур, директор коллежа «Сент–Анж», имел после этого беседу с обоими полицейскими. По его мнению, очень краткую, он бы предпочел рассказать им больше. Увы, он не знал друзей Марселя Треффэ. Нет, имена Буэнвентуры Диаза и Андре Эполара ничего ему не говорили. Но что наделал этот хулиган Треффэ?

– Простая проверка. Однако она не терпит отлагательства. Расследование должно оставаться в тайне, вы понимаете? Во всяком случае, до утра понедельника просьба ничего не разглашать. Надеюсь, мы можем рассчитывать на вас?

– Французская полиция всегда может на меня рассчитывать, – заявил заведующий учебным заведением.

Такие же визиты по адресам, указанным в записной книжке Марселя Треффэ, происходили по всему Парижу и в его пригородах.

Глава 26

Анни Мейер умирала от страха. Она уже вторую ночь оставалась одна и даже не знала, где Мейер и когда он вернется домой. Она рисовала. На ее рисунке были изображены два здания, стоящие в пустыне и разделенные стремительным потоком из грязи и дерьма. Чтобы проложить связь между домами, Анни нарисовала мостик, который показался ей очень хрупким. Вдруг она резко встала, ей послышался какой–то шум. Она взяла со стола кухонный нож. Он был ей страшен, но она повсюду брала его с собой, передвигаясь по квартире, чтобы защитить себя от нападения. Она обошла обе комнаты, вернулась к мольберту, подрисовала мостик. Добавила к нему подвесной, герметически закрытый тоннель. Затем стала рисовать собак разных пород, которые бежали к дому со всех сторон, пытаясь взять его штурмом. В этот момент в дверь позвонили.

Анни застыла на месте, затаив дыхание. В дверь снова позвонили. На этот раз звонок был продолжительным и настойчивым. Она услышала шепот за дверью, шарканье ног и наконец хлопанье дверей лифта. Незваные гости действительно ушли или это была ловушка?

Подождав еще несколько секунд, Анни подошла на цыпочках к окну, открыла его и высунулась наружу. Из дома вышли два темных силуэта. Один из них поднял голову, и Анни увидела светлое пятно его лица. Он указал на нее пальцем.

– Там кто–то есть! – услышала она.

Анни откинулась назад. Ее зубы сильно стучали. Минуту спустя она услышала, что двери лифта открылись. В этот момент она поняла, что она больна, что она душевнобольная и что Мейер прислал за ней санитаров, которые увезут ее в психиатрическую больницу. В то время как на дверь обрушивались удары, Анни вбежала в ванную комнату, схватила бритву Мейера и неловко вскрыла себе горло. При виде крови она пришла в ужас. Она громко закричала и бросилась из ванной в переднюю как раз в тот момент, когда полицейские сорвали дверь.

– На помощь! – крикнула она, обхватив руками шею, чтобы остановить кровь.

Глава 27

На рассвете Кэш выскользнула из кровати, на которой спал Эполар. Он открыл глаза.

– Ты куда?

– Покормить кроликов.

– Ты вернешься?

– Да. Спи.

Кэш вышла. Эполар сел на кровати и поморщился. Он порылся в карманах брюк, достал сигареты и спички, закурил и задумался. Нет, он не верил, что они получат выкуп и разбогатеют, и даже не верил, что останется живым.

Он встал и оделся. Черный камин в общей комнате был холодным. Буэнвентура пил кофе и слушал радио.

– Привет, – сказал Эполар и закашлялся от дыма сигареты.

– Привет.

– Ты видел Кэш?

– Она кормит кроликов.

– Ох, – простонал Эполар и сел за стол. Он налил себе кофе. – Занятная девочка, – сказал он.

– Хорошая девочка, – согласился Буэнвентура.

– Ты давно ее знаешь?

– Да.

– Вы спали вместе?

– Нет, – сказал Буэнвентура. – Она не захотела.

Эполар опустил глаза.

– Ты совсем не спал, – заметил он.

– Я спал пять часов. Вполне достаточно.

– Что говорят по радио?

– Сволочи! Я сомневаюсь, что они дадут ответ в последний момент. Я нервничаю.

Вошла Кэш. На ней была грязная коротенькая дубленка. Она откинула с лица прядь волос.

– Я вижу, что все уже встали, выпью с вами кофе.

Она села и налила кофе в чашку. Потом прибавила звук в приемнике. Транзистор жалобно протявкал.

– Черт! Батарейки сели.

– А запасных нет?

– Нет.

– Дело дрянь.

– Я съезжу за батарейками в девять часов, – сказала Кэш, – когда в Кузи откроются магазины.

– Я поеду с тобой, – сказал Буэнвентура.

– Зачем?

– Мне обрыдло сидеть сложа руки. Давит на нервы.

– Тогда поезжай сам на «дофине», а я останусь.

– О'кей.

Буэнвентура встал.

– Эй! – окликнула его Кэш. – Подожди до девяти, когда откроются магазины.

– Хорошо.

Каталонец снова сел.

Глава 28

Оставив своих коллег у Марселя Треффэ, Гоемон вернулся к себе около двух часов ночи. В восемь утра его разбудил телефонный звонок. Он спрыгнул с кровати и, спотыкаясь, побежал к аппарату.

– Алло? – спросил он, взглянув на часы, и выругался про себя.

– Комиссар мы их обнаружили! – на другом конце провода в голосе подчиненного звучал энтузиазм молодости. Он рассказал, что в соответствии с планом проверки адресов из записной книжки Марселя Треффэ, был допрошен управляющий отелем, в котором остановилась Вероника Кэш. Управляющий сообщил, что последние две недели она в отеле не появлялась.

– Ну и что из того? – раздраженно спросил Гоемон.

Он чувствовал себя разбитым. Шесть часов сна не улучшили его самочувствия. И ему казалось оскорбительным, что самые важные события происходят, когда он спит. Настроение у него было омерзительное. Стоя возле кровати в лиловой пижаме, он с ненавистью окидывал взглядом свое недавнее приобретение – однокомнатную квартиру. Комната казалась сейчас ему жалкой, тесной, плохо обставленной и вонючей.

– Учитывая довольно сомнительный образ жизни – она была на содержании, – а также ее нескрываемые симпатии к публичным беспорядкам, наши парни решили по казать ему снимки.

– Кому?

– Но, комиссар, управляющему…

– А… ну и что?

– Он опознал Диаза.

Гоемон закусил усы, потянулся левой рукой за голландской сигарой, изогнулся, как гимнаст, закуривая ее и не выпуская трубки.

– И эта Моника…

– Вероника, комиссар. Вероника Кэш.

– Моника или Вероника, какая разница? Не перебивайте меня! – рявкнул Гоемон. – Это у нее было два адреса по списку?

– Вот именно, комиссар. Второй адрес относится к пригороду. Это в шестидесяти километрах от Парижа. И спрашивается…

– Мой дорогой Паскаль, – сказал Гоемон возбужденно, – ничего не предпринимайте без меня. Я лечу в министерство.

– В какое министерство? – спросил подчиненный, который отупел после бессонной ночи.

– На площадь Бово, осел! – взревел Гоемон. – Ждите моего приказа! – и повесил трубку.

Он снял пижаму и, пренебрегая ежеутренней гимнастикой, быстро оделся (белая синтетическая сорочка, черный костюм, синий галстук с красными прожилками) и побрился электробритвой. Перед выходом открыл окно, чтобы проветрить комнату. Спустившись вниз, зашел в бар и выпил чашку крепкого кофе. Дом Гоемона представлял собой современную конструкцию, белые стены которой были покрыты живописными, часто непристойными, оскорбительными и угрожающими надписями. Гоемон заплатил за кофе и вышел на улицу. Он сел в свой «рено–15», припаркованный напротив огромного красного щита, который гласил: «Дрожите, богатые! Ваш Париж окружен и будет сожжен». Гоемон направился в сторону площади Бово.

У главы кабинета под глазами были черные круги.

– Что с этой самоубийцей? – спросил он.

– Я как раз собирался вам доложить, – воскликнул Гоемон. – Жена Мейера находится в реанимации. Она еще не в состоянии давать показания, но выкарабкается. Так что мы спасли ей жизнь!

– У вас есть другие новости?

– Есть! – сказал Гоемон и ввел собеседника в курс того, что только что узнал.

– У вас нет никаких доказательств, только предположение, что они находятся за городом, у этой Моники Кэш, – сказал глава кабинета.

– Вероники, – машинально поправил Гоемон. – Я полагаюсь на свое предчувствие и даю приказ оцепить усадьбу.

– Хорошо. Используйте на этот раз жандармерию. Я позвоню в военное ведомство. Кроме того, мне нужно предупредить префекта департамента Сены и Марны. Он, видимо, захочет сам отправиться к месту. Мы оповестим его в конце осады, если таковая будет.

– Не думаю, – сказал Гоемон. – Я знаю французских гошистов. Они предпочтут сдаться.

– Не забывайте, что они убили двоих человек, в том числе одного полицейского.

– Они сдадутся, я уверен.

– Я же, напротив, убежден, что они окажут сопротивление, – сказал глава кабинета.

Гоемон искоса взглянул на него, достал свою маленькую сигару и закурил ее, раздумывая.

– Кстати, – спросил его собеседник, – вы считаете, что имеет смысл взять их живыми?

– Если бы это зависело только от меня, я бы всех пригвоздил к стене, вы же знаете.

– Я ничего не знаю, Гоемон!

– Ну так я вам это говорю. Но я думаю об их заложнике… о после Пойндекстере.

– Да, – сказал глава кабинета. – Было бы ужасно, если бы они убили его во время штурма! Вы знаете, что подчас общественное мнение непроизвольно симпатизирует левым экстремистам. Однако невозможно испытывать никакой симпатии к людям, хладнокровно убивающим беззащитного пленника.

– Да, вы правы. А что касается этих людей, они уже продемонстрировали свою жестокость, убив двух полицейских, – добавил Гоемон.

– Одного полицейского, Гоемон. Одного полицейского и одного служащего.

– Ах да. Какое пренебрежение к человеческой жизни! – вздохнул комиссар.

– Меня не удивит, если они убьют своего заложника, – сказал глава кабинета.

Гоемон посмотрел на него.

– А господина министра это тоже не удивит?

– Нет.

– А американцев?

– Гоемон, дисциплинированный полицейский не занимается политикой, особенно международной. Неужели я должен вам об этом напоминать?

– Нет, месье. Хорошо, месье, – сказал комиссар.

Глава 29

Треффэ был сцеплен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опершись спиной о стену. Вошел Гоемон, держа во рту свою маленькую сигару.

– Малыш, я решил навестить тебя перед отъездом. Мы знаем, где находятся твои друзья и посол Пойндекстер.

Треффэ молчал.

– Ты хочешь курить?

– Хочу.

Гоемон вынул сигару изо рта и поднес ее ко рту Треффэ.

– Если ты не брезгуешь полицейским…

– Мне наплевать.

Гоемон пожал плечами и сунул сигару в рот узника. Треффэ с удовольствием затянулся. Гоемон выпрямился.

– Ты мне симпатичен, – заверил он. – Я буду с тобой откровенен. Скажу тебе, что я ни в чем не уверен, я не знаю точно, где твои дружки. Признаюсь тебе, что я не арестовывал ни Диаза, ни Эполара.

Левой рукой Треффэ вынул сигару изо рта. Он немного дрожал от холода. Батарея была отключена. На молодом человеке были надеты только голубая хлопчатобумажная сорочка и старые вельветовые брюки. Боль во всем теле причиняла ему страдания, дыхание было зловонным, но на лице не было синяков. Его били по другим местам. Он задумчиво посмотрел на Гоемона.

– Однако, – сказал комиссар, – мне кажется, что я знаю, где твои приятели. Если ты подтвердишь мои предположения, я смогу выиграть время. Твои дружки так или иначе скоро будут в наших руках, но ты сможешь засвидетельствовать свою добрую волю.

Треффэ молчал.

– Кроме Диаза и Эполара, – сказал Гоемон, – есть еще два типа, и я думаю, что все они скрываются в Кузи, у Вероники Кэш. Что ты об этом скажешь?

Треффэ ничего не ответил, только стал еще больше дрожать. Гоемон пожал плечами и вырвал у него сигару. Он смял ее в шарик и высыпал на голову пленника смесь табака, пепла и искр.

– Как угодно, – сказал он» – Я еду в Кузи. Если я ошибаюсь, мы вернемся к этому разговору позднее.

– Подождите, – сказал Треффэ. – Я устал от всего этого. Я скажу вам, где они.

Гоемон остановился в дверях.

– Они на Корсике! – крикнул Треффэ. – Они улетели на частном самолете. Они на Корсике, но я не знаю точно, где именно. Клянусь, это правда!

– Не утомляй себя, бедолага, – сказал Гоемон и вышел.

Глава 30

– Что угодно месье, – спросил сельский продавец скобяных товаров.

– Шесть батареек.

– Какого размера, месье? Эти или вон те?

– Эти.

– Вы сказали шесть?

– Да.

Продавец упаковал батарейки в полиэтиленовый мешочек. Буэнвентура заплатил и вышел. Ему не хотелось сразу возвращаться на ферму. Он бесился от безделья. Он прошел мимо «дофины», стоявшей у тротуара, и вошел в бар на углу центральной площади Кузи и департаментской дороги. Каталонец устроился за стойкой и заказал рюмку вина. За стойкой пили горячее вино угольщики в грязной одежде. За кассой что–то вязала женщина лет пятидесяти с огромной грудью. Буэнвентуру угнетала спокойная атмосфера бара, пропахшего алкоголем и сыростью. Он отвернулся от стойки и через стеклянную дверь стал смотреть на дорогу. Шоссе было мокрым от растаявшего снега. Кое–где на обочинах лежали сероватые комки. Буэнвентура думал о Треффэ. Как бы ему хотелось, чтобы друг сейчас был рядом с ним. Он вспомнил, как они играли в покер, как разговаривали. Покер – медленная игра, и можно спокойно болтать. По дороге проехал серый грузовик, полный жандармов. Буэнвентура сунул руку в карман, достал монету в один франк, положил ее на прилавок, допил вино и быстро вышел. На дороге появился второй грузовик. Каталонец проводил его взглядом и побежал к машине. Тротуар был влажным и скользким. Каталонец сел в машину и включил мотор.

Буэнвентура объехал маленькую площадь и свернул на департаментскую дорогу, по которой следовали грузовики с жандармами. Второй грузовик отделяли от него каких–нибудь восемьсот метров. «Дофину» трясло. Ее прогнившее заднее крыло жутко скрипело. Грузовик свернул налево, на проселочную дорогу, ведущую к ферме. Один из грузовиков остановился на правой обочине, другой у самого въезда на проселочную дорогу, перекрыв ее. Из обоих грузовиков выскакивали люди в касках, просторных черных плащ–палатках, вооруженные карабинами. Буэнвентура, замедлив скорость, проскочил мимо. Ферма находилась в полукилометре отсюда, но ее не было видно из–за леса. Жандармы будут там через пять минут, но они, наверняка, захотят окружить ферму. На это уйдет минут двадцать. Буэнвентура прибавил газ, пытаясь вспомнить рельеф местности и подъездные пути к ферме. Проехав около двух километров, он наткнулся на новое ответвление дороги налево. Он свернул и поехал по рыхлому снегу, разметывая лужи холодной грязи. Дворники работали плохо. На узкой дороге задний мост кидало из стороны в сторону.

Он рассчитал, что находится где–то между жандармами и фермой, и свернул налево. Он сразу увидел ферму и резко затормозил. Колеса заклинило, машина сделала резкий поворот и съехала с дороги на правую обочину. Передние колеса погрузились в снег, и машина остановилась. От удара о руль у Буэнвентуры перехватило дыхание. Он открыл дверцу и вылез наружу.

Каталонец был весь в поту. Из его горла вырвался глухой стон, и он крепко сжал челюсти. Снял свое дырявое кожаное пальто и бросил его на снег. Подойдя к машине сзади, Буэнвентура нагнулся, ухватился за бампер и изо всех сил потянул машину на себя. Лицо его стало красным, на висках вздулись вены. Неожиданно левая нога подвернулась, и он упал, стукнувшись головой. Он громко и отчаянно выругался по–испански.

Каталонец поднялся на ноги и подошел к машине спереди. Он оперся об откос, погрузил свои подошвы в холодную глину и, тяжело вскрикнув, приподнял перед «дофины». Колеса вышли из ямы и машина опять стала на дорогу. Буэнвентура, обессилев, упал на четвереньки в грязную яму. Его стошнило.

Он вылез из ямы, поднял пальто и сел за руль. На первой скорости он ехал по дороге, в которой тракторы оставили глубокие борозды. Он с силой нажимал на газ, чтобы проехать глубокие лужи. Со скоростью сорок километров в час машина приближалась к ферме.

Из–за неровности дороги и растущих вокруг деревьев Буэнвентура не мог видеть ферму. Он судорожно вцепился в руль. Его бледное лицо было искажено от тревоги и желания убивать. Пот испарился с его лица, но вся одежда была мокрой. Он скрежетал зубами. Машина выехала на открытое место.

Ферма была расположена на небольшом плато. С западной стороны от нее проходила проселочная дорога, с восточной раскинулись черный сад, заснеженное поле, по которому ехал Буэнвентура.

Когда каталонец достиг края плато, он заметил справа, на расстоянии одного километра от себя, вооруженные фигуры, продирающиеся через кустарник. Буэнвентура остановил машину, вышел и отодвинул перегородку, ведущую на луг. Вернувшись в машину, он на полной скорости устремился к полю. «Дофина» словно оторвалась на секунду от вязкой глины, летя к ферме, не подававшей никаких признаков жизни, кроме сизого дымка, уносившегося к серому небу.

Справа из–за кустарников показались вооруженные люди, и Буэнвентура краем глаза увидел, что впереди них идет группа в штатском, в темных пальто и светлых плащах.

Внезапно колеса машины погрузились в мягкую и жирную грязь. Буэнвентура дал задний ход. Сцепление полетело. Мотор ревел. Схватив пальто, каталонец выскочил из машины и побежал к ферме, от которой его отделяли триста метров. Он бежал и кричал изо всех сил.

Глава 31

Было десять часов утра воскресенья. Посол Пойндекстер ел яичницу с ветчиной, которую ему принесли в постель. Мейер дежурил около него, читая потрепанный научно–фантастический роман. Пистолет лежал на стуле рядом. Остальные находились внизу. Эполар и Кэш холодной водой мыли на кухне посуду. Сидя в общей комнате, напротив камина, д'Арси потягивал пиво и собирался пойти поспать, так как он дежурил в комнате посла с двух часов ночи.

Алкоголик поморщился, поставил пиво на стол и торопливым шагом прошел на кухню.

– Вы ничего не слышали? Эполар обернулся.

– Нет, – сказал он, но, видя тревогу д'Арси, нахмурил брови, протянул руку к крану и закрыл воду.

Внезапно тишину разорвал продолжительный, настойчивый вопль. Кэш мокрыми руками открыла кухонное окно, выходившее на задний двор фермы. Они сразу увидели среди черных деревьев бегущего по жнивью и кричащего человека.

– Это Буэн, – сказал д'Арси.

Эполар окинул взглядом поле и содрогнулся, увидев слева движущиеся силуэты.

– Слева полицейские, – сказал он.

– Я выйду и выведу «ягуар». Спускайте вниз посла, – сказал д'Адси.

Он вышел из кухни, стрелой промчался по общей комнате и открыл входную стеклянную дверь. Посмотрев вдаль на проселочную дорогу, алкоголик не заметил ничего подозрительного. Дорога была пуста. Он бросился к гаражу, сел в машину и включил мотор.

Кэш быстро поднималась по лестнице на второй этаж дома.

Эполар неподвижно стоял у открытого окна, глядя на каталонца, добежавшего уже до фруктового сада. Буэнвентура бросил свое пальто на дороге, он бежал между черными деревьями, тяжело дыша. Он уже не мог кричать.

– Андре Эполар! Буэнвентура Диаз, Вероника Кэш и другие! – раздался отдаленный громоподобный голос. – Вы окружены!

Мегафон вздохнул. В двухстах метрах отсюда полицейские затаили дыхание. Гоемон убрал мегафон от своего рта. Рядом с ним стояли трое офицеров полиции и один офицер жандармерии, державший радио. Комиссар жестом указал «уоки–токи», который жандарм тут же протянул ему. Гоемон оперся о ствол вишни.

– Вы слушаете меня, Бле Де? Это Гоемон. Прием.

– Бле Де слушает, – сказал аппарат. – Мы находимся на западном краю фермы, на проселочной дороге, возле откоса. Кто–то только что вышел из дома и вошел в северное крыло фермы. Жду вашего приказа. Прием.

– Я даю предупреждение, – сказал Гоемон. – Если начнется перестрелка, не дайте никому уйти с вашей стороны. Стреляйте по фасаду и бросайте гранаты. Прием окончен.

– Вас понял. Прием окончен.

Госмон передал «уоки–токи» радисту и снова поднес ко рту мегафон.

– Эй, вы! Немедленно остановитесь или мы будем стрелять! С вами говорит полиция!

Буэнвентура продолжал бежать зигзагами между деревьями.

– Откройте по нему огонь! – приказал Гоемон.

– Но, комиссар, – начал офицер…

– Стреляйте, я говорю!

Офицер поморщился и повернулся к своим товарищам, растянувшимся справа метров на двадцать.

– Эстев! – крикнул он. – Откройте огонь по бегущему!

Жандарм Эстев, лучший стрелок, уперся коленом в землю и установил свой карабин. Буэнвентура несся к ферме со скоростью спринтера.

– Цельтесь в ноги! – крикнул офицер жандармерии.

– Цельтесь куда попало! – крикнул Гоемон.

Смутившись от такого приказа, жандарм Эстев выстрелил наугад. Буэнвентура закружился на месте, хватаясь руками за воздух, чтобы удержать равновесие, затем упал на спину. Он тотчас же поднялся и из последних сил пополз к дому. Дверь открылась, каталонец просунул внутрь голову, затем судорожно подобрал под себя ноги и захлопнул дверь каблуком. В окне кухни показалась белая тряпка.

– Они сдаются, – с облегчением воскликнул офицер жандармерии.

– Это ловушка, – заверил Гоемон.

В этот момент кто–то открыл огонь из автомата через узкое, как бойница, окошко второго этажа.

Глава 32

Кэш поднялась по лестнице и вбежала в комнату посла. Мейер стоял, держа в руке пистолет. Научно–фантастический роман валялся на полу. Официант пивного бара казался встревоженным.

– Что случилось? Кто кричал?

– Быстро! Нужно спустить посла вниз! – крикнула Кэш и подбежала к окну, выходившему на фасад дома.

Она увидела открытые двери гаража. С высоты второго этажа она увидела также на проселочной дороге, в шестидесяти метрах от фермы, группу черных касок, выделявшихся на белом снегу откоса.

– Черт! – сказала она Мейеру. – Слишком поздно. Не выходи отсюда. Сиди здесь и смотри за этим идиотом. Я сейчас вернусь.

Она стремглав бросилась в коридор и вбежала в свою комнату с неубранной кроватью. Сунув руку под кровать, вынула из–под нее свой «стен» и завернутые в тряпку обоймы. Кэш зарядила автомат. Внизу раздался выстрел из карабина, а в следующую секунду в заднюю дверь фермы начали стучать.

Тем временем Эполар стоял у окна кухни в состоянии полного замешательства. Он увидел, как закружился на месте каталонец, как он упал, снова поднялся, стал биться в дверь. Тогда он схватил белое полотенце и стал махать им…

– Прекратите ог…

Кэш стрелой выскочила из комнаты, разбила окошко в коридоре стволом «стена» и нажала на курок, разрядив всю обойму наугад. Пули терялись среди черных веток деревьев.

– Огонь! – крикнул Гоемон во всю силу своих легких.

Взвинченные криком, автоматной очередью, обломками деревьев, падающими на их каски, жандармы все до одного подчинились приказу. Вокруг Эполара зазвенели стекла. Удивившись, что пули не задели его, он бросился к двери кухни. Кто–то ударил его в спину, и он упал на кафельный пол, закрыв глаза. Пули свистели над ним, врезаясь в стены, отлетая рикошетом в буфет и холодильник, расстреливали парусник на настенном календаре.

– Где мой пистолет? – спросил Эполар слабым голо сом, но никто ему не ответил. Между тем огонь пожирал крольчатник, расположенный на заднем дворе фермы. Кролики взлетали на воздух, кружились, их разрывало на части. Воздух наполнился их агонизирующими криками, превращавшими ферму в кромешный ад.

Офицер жандармерии, побледнев от ярости, отошел на три шага в сторону, приказывая прекратить огонь. Половина второй обоймы, которую Кэш зарядила в автомат, застряла в бронежилете офицера, но другие пули попали ему в голову. Он упал на бок, крича от боли. Его крики были невыносимыми. Жандармы, поощряемые из мегафона Гоемоном, усилили огонь, чтобы не слышать крики и отомстить за своего шефа. Комиссар со своими помощниками ретировался к левому флангу жандармерии. Радист тем временем подполз к раненному офицеру. Он перевернул его на спину, но вопли только усилились. Радист обхватил офицера руками, чтобы оттащить его от пуль анархистов. Офицер потерял сознание и умолк.

Буэнвентура дополз на четвереньках до основания лестницы, превозмогая боль в левой руке. Окна фасада разлетались вдребезги.

В соответствии с полученными инструкциями в бой вступил новый отряд жандармерии. Снаряды зарывались в стене, в ступенях лестницы. Один из них попал в банку с пивом, стоявшую на столе.

– Здесь есть кто–нибудь? – спросил Буэнвентура.

– Да, – ответил Эполар из кухни, но каталонец не услышал его слабого голоса.

– Бросайте гранаты, тогда они вылезут из своей крысиной норы! – гремел голос Гоемона.

– Плинк! – ответили гранатометы. Два снаряда влетели в кухонное окно и разорвались, ударившись о кафель.

– У меня перебит позвоночник, – сообщил Эполар кафельной плите. – Я не могу пошевелить ни руками ни ногами. Меня нельзя даже транспортировать отсюда.

Обе гранаты разорвались одновременно, выпуская слезоточивый газ. Тело Эполара подбросило, осколки врезались в ребра, спину и ноги. Эполар закашлялся. Кухня наполнилась газом, который медленно улетучивался в окно.

Буэнвентура ощупал левую руку. Он нашел в рукаве свитера дыру, оставленную пулей, и разорвал рукав. Его бицепс покраснел и распух и причинял ему нестерпимую боль.

Кто–то спускался по лестнице.

– Не спускайся! – крикнул Буэнвентура.

Мейер не обратил внимания на предостережение. Полицейские продолжали расстреливать фасад дома. На шестой ступеньке лестницы пуля попала Мейеру в сердце. Он рухнул на ступеньки и заскользил вниз. Его тело упало на Буэнвентуру.

– Ты ранен, Мейер? Ты ранен? – спросил каталонец у мертвого.

Наверху стрельба прекратилась. Кэш никак не удавалось вынуть пустую обойму из оружия. Она видела, как Мейер выскочил из комнаты посла.

– С меня хватит! – крикнул он ей на бегу. – Я иду сдаваться! У меня есть жена!

Он скрылся. Кэш не упускала из виду дверь в комнату посла. Она подумала, что Мейер от волнения мог оставить свой пистолет в комнате. Она не знала, где Эполар, что делает д'Арси.

Гранаты, брошенные жандармами, попали в общую комнату и в три спальни верхнего этажа, где и разорвались. Кэш услышала крик в комнате посла, и в следующую секунду он выскочил в кальсонах, одной рукой закрывая лицо. В другой руке ничего не было.

– Не стреляйте в меня! – крикнул Пойндекстер, на которого Кэш направила дуло своего автомата с пустой обоймой.

– Ложись на живот к стене, дурак! И не двигайся.

– Я советую вам сдаться, – сказал посол. – Вы ведь видите, что сопротивление бесполезно. Хотя они не намерены вступать с вами в переговоры. Вам следовало сдаться раньше.

– Заткнись.

Буэнвентура схватил пистолет Мейера и стал подниматься по лестнице. В него не попали пули и он оказался наверху. Кэш нацелила на него дуло автомата, не узнавая его. Посол лежал на животе у стены. Буэнвентура был мертвенно бледен. Его левая рука повисла, кровь капала на пол.

– Буэн, это ты? Что с тобой? – спросила Кэш, сообразив наконец, что это каталонец. – Что ты делаешь?! – за вопила она.

Он оттолкнул ее, опустился на колено на пол возле Ричарда Пойндекстера и выстрелил ему в голову. Череп посла раскололся, волосы были обожжены порохом, кровь текла по его лицу на пол. Буэнвентура встал на ноги. Кэш стошнило от отвращения. Она смотрела на каталонца широко раскрытыми глазами.

– Они стреляют, чтобы убить, – сказал каталонец. – Они пришли, чтобы уничтожить нас, а не захватить.

Он задумался.

– По крайней мере, одним дипломатом будет меньше, – добавил он отсутствующим голосом.

Кэш уронила «стен» на пол.

– Я сдаюсь.

– Они убьют тебя.

Кэш обессиленно прислонилась к стене. Каталонец поднял автомат, высвободил заклинившую обойму, поставил на ее место новую.

Гранаты с шумом влетали в открытые окна и разрывались в спальнях и общей комнате. Газ заполнял коридор, расползаясь облаком по комнатам.

– Где Эполар? Где д'Арси? – спросил Буэнвентура.

Ему пришлось повторить свой вопрос из–за грохота и растерянности Кэш»

– Д'Арси в гараже, – ответила девушка, – А Эполар… я не знаю, где он.

– Но где же он может быть, я тебя спрашиваю?

– Он спустился вниз. Он внизу.

Кэш направилась к лестнице.

– Не спускайся! Мы можем пробраться в гараж через крышу.

Девушка в три прыжка оказалась на лестнице, объятая газовым облаком. Буэнвентура не видел ее, только слышал ее кашель.

– Черт! – сказал он. – Да здравствует смерть!

Сунув пистолет в карман брюк, и взяв «стен» в правую руку, он побежал в конец коридора, в противоположный конец здания. Боль в левой руке сводила его с ума, кровь по–прежнему текла из разорванной мышцы.

Кэш, давясь кашлем, спустилась вниз. Стрельба прекратилась. У подножия лестницы лежал труп Мейера. Кэш перешагнула через него и столкнулась лицом к лицу с Гоемоном, его помощниками и жандармом, вооруженным автоматом. На мужчинах были надеты противогазовые маски. Они смотрели на девушку сквозь бело–зеленое облако слезоточивого газа.

– Я сдаюсь, – сказала Кэш, кашляя и поднимая руки над головой.

Гоемон выстрелил ей в грудь. Девушка отлетела назад. Она упала на спину посреди общей комнаты.

– Ты этого не видел, – сказал Гоемон жандарму. – Думай о своей пенсии.

Одним прыжком Гоемон оказался у дверей кухни. Он бросил взгляд внутрь и увидел лежавшего ничком на полу Эполара. Офицеры полиции подошли к лестнице. Жандарм дал очередь вслепую, в туман, и офицеры стали подниматься по лестнице наверх.

Гоемон вошел на кухню. Он наклонился над Эполаром и приподнял за волосы его голову. Глаза раненого были красными и заплывшими, все лицо распухло.

– Не трогайте меня, – сказал Эполар. – У меня перебит спинной хребет.

Гоемон опустил голову Эполара, просунул под его туловище ногу и одним рывком перевернул его на спину. Эполар пискнул, как мышь, и изо рта вывалился язык. Гоемон потрогал его пульс и остался удовлетворенным.

Наверху Буэнвентура вошел в ванную комнату и повернул задвижку. Встав ногами на ванну, он осторожно приподнял черепицу крыши, чтобы оглядеть окрестности. Он находился в северной части главного здания, где крыша соприкасалась с крышей северного крыла, внутри которого находился гараж. Если бы у Буэнвентуры были с собой инструменты, он бы мог проникнуть в гараж, сделав дыру в стене ванной комнаты.

Стоя на ванне, Буэнвентура мог видеть крышу гаража. Справа от фермы находилась деревня. С этой стороны не было никакой атаки, так как ферма выходила к деревне торцовой стороной. Тем не менее в ста метрах от дома, за деревьями, скрывался взвод жандармов. Слева взгляд Буэнвентуры охватил оба крыла фермы и участок, выходящий на проселочную дорогу, занятую жандармами. Они прекратили огонь либо потому, что получили приказ, либо потому, что на ферме уже не отвечали на выстрелы. Они ждали инструкций, чтобы перейти в наступление.

Каталонец поднял свой автомат и ударил им по крыше. Около пятнадцати черепиц упали вниз. Молодой человек скользнул на животе вдоль откоса крыши дома и оказался на крыше гаража. Он яростно принялся приподнимать черепицы. Он был отличной мишенью для жандармов, столпившихся на проселочной дороге и притаившихся за деревьями с северной стороны.

– Эй, на крыше! – гаркнул мегафон. – Поднимите руки вверх и не двигайтесь! В противном случае мы будем стрелять!

Между тем Гоемон, прикончив Эполара, мысленно проклинал офицера жандармерии, давшего кому–то шанс остаться живым.

Буэнвентура оторвал еще три черепицы и нырнул в щель, прежде чем жандармы успели в него выстрелить. Он оказался на деревянном настиле, где раньше хранили сено. Подойдя к краю этой площадки, он увидел внизу зеленый «ягуар» с включенным мотором и открытой дверцей. Д'Арси сидел на месте водителя, свесив ноги из машины, и пил вино из горлышка литровой бутыли.

В другой руке алкоголик держал пистолет. Потягивая вино, он смотрел на Буэнвентуру.

– Это я, – сказал каталонец.

Д'Арси оторвал рот от бутылки.

– Я вижу, – заметил он. – Что происходит?

Буэнвентура спустился по лестнице с сеновала на земля ной пол.

– Они все погибли, я думаю, – сообщил он. – Я убил посла. Мы окружены и даже лишены возможности сдаться.

Д'Арси допил вино и швырнул бутылку о стену. Она разбилась.

– Ладно, – сказал он. – Сдохнем. Сдохнем в яме.

– Да здравствует смерть! – добавил Буэнвентура.

Он обошел «ягуар», открыл дверцу и сел в машину. Стволом «стена» он разбил ветровое стекло. Д'Арси захлопнул дверцу со своей стороны.

– Попытаемся прорваться по проселочной дороге, по которой мы сюда приехали, – предложил алкоголик. – Нас не достанут.

– О'кей!

– Прощай, друг.

– Прощай.

«Ягуар» медленно выехал из гаража, тут же повернул и направился к барьеру.

Жандармы как раз отодвинули барьер, чтобы подойти к ферме. Появление автомобиля застало их врасплох.

Д'Арси сидел за рулем, нажимая изо всех сил на стартер и не спуская глаз со щитка. Буэнвентура прижал «стен» к краю разбитого ветрового стекла и дал из него очередь по дороге. Он разрядил обойму раньше, чем они добрались до барьера. Жандармы в панике разбежались, зарывшись в снег и грязь кювета.

Полицейские, находившееся в доме, открыли по «ягуару» беспорядочный огонь из карабинов и автоматов: машина вся была изрешечена пулями.

– Цельтесь в шины! – крикнул офицер во весь голос.

«Ягуар» проехал барьер, пересек проселочную дорогу и выехал на тракторную колею, ведущую к полю, обсаженному кустарником. Боковые стекла машины рассыпались в мелкие куски. Представители сил порядка стреляли теперь по низу. На шинах не осталось живого места. Сзади кузов машины также был испещрен пулями.

Две пули попали д'Арси в грудь, еще одна – в шею и четвертая – в поясницу. Он упал головой на руль, его руки свесились вдоль туловища. Из сонной артерии выплеснулась кровь.

Нога д'Арси оставалась на стартере.

«Ягуар» продолжал мчаться по дороге, пропустив поворот, врезался в куст и свалился в глубокую яму, предназначенную для свалки. Сделав три кульбита среди мусора и отбросов, машина зарылась носом в дно ямы.

Буэнвентура стоял на четвереньках среди обломков, не понимая, как он сюда попал. Он смотрел на то, что осталось от машины, застыв в двадцати метрах от нее. Сначала загорелся бензобак, выплюнув извилистый столб пламени, затем вспыхнул мотор, после чего бак взорвался, подняв в воздух над долиной облако дыма и осколков. Каталонец пытался взобраться по отвесной стене ямы, соскальзывая вниз.

Ошеломленные полицейские, стоявшие на проселочной дороге, не могли видеть машину. Она исчезла за поворотом и теперь горела внизу, за пределами их поля зрения. Офицер отправил десять человек посмотреть, что случилось, и они побежали, пригнувшись над своими карабинами.

Когда они увидели догорающий остов машины, каталонец уже скрылся в черном кустарнике, росшем за краем оврага. Он вышел на тропинку, ведущую в Кузи параллельно департаментской дороге. Благодаря деревьям беглеца не было видно. Он бежал изо всех сил. Далее тропинка сворачивала и выходила к департаментской дороге. Кузи находился в пятистах метрах по этой дороге, но в ста метрах была бензозаправка. Буэнвентура задыхался, но продолжал бежать по направлению к ней. У него кружилась голова, рука кровоточила. Запястье правой руки распухло, но он бежал, не останавливаясь. Возле бензозаправочной станции стоял старенький «пежо». Его владелец в синем комбинезоне разговаривал с рабочим бензозаправки, крупным парнем с испачканными смазкой руками. Каталонец подбежал к ним и вынул из кармана пистолет.

– Полный бак, – приказал он. – Не двигаться.

Мужчины остолбенели. Рабочий продолжал наполнять бак бензином. Буэнвентура прислонился к «пежо».

– Вы хотите взять мою машину? – спросил мужчина в комбинезоне испуганным голосом.

– Да.

Владелец машины попытался усмехнуться и закашлялся.

– Она старая и ржавая.

– Послушайте, – сказал Буэнвентура. – Я один уцелел из группы «Нада», захватившей в пятницу посла Соединенных Штатов. Полиция хладнокровно перебила всех моих товарищей здесь, на ферме, неподалеку отсюда. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вы один из анархистов, похитивших американского посла?!

– Послушайте, – устало сказал Буэнвентура. – Не забудьте об этом. Скажите об этом журналистам, вашу фотографию напечатают в газетах… Полицейские перебили всех нас. Они расстреляли всех на ферме, а посла убили мы, потому что полиция не позволила нам сдаться. Вы понимаете?

– А кто убил посла? – спросил рабочий.

– Вот дурак, – вздохнул каталонец.

Бак был наполнен. Рабочий вынул шланг и закрутил крышку бака.

– Повернитесь спиной оба, – приказал Буэнвентура.

Мужчины повернулись спиной. Каталонец оглушил прикладом пистолета мужчину в комбинезоне, вскрикнувшего от боли и упавшего на землю. Рабочий бросился бежать. Он скрылся в своей конторке. Буэнвентура запрыгнул в «пежо», включил мотор, развернулся и взял направление на Париж. Выбежав из дверей бензозаправочной станции, рабочий дал очередь по «пежо» из своего «симплекса». Свинец седьмого калибра хлестнул по крылу автомобиля. Каталонец нажал на стартер, и «пежо» скрылся за поворотом. Было десять часов двадцать пять минут утра. Бойня на ферме продолжалась менее получаса.

Глава 33

Информация была вскоре передана по радио. В час дня ее подхватило телевидение, сопроводив развернутым комментарием. Телезрители могут видеть ферму, «где произошла трагедия», осколки стекла на кафельном полу, запекшуюся кровь посла, черный остов «ягуара». Передавали соболезнования французского государства вдове посла и государству Соединенных Штатов. Коммюнике министра внутренних дел, сообщающее о восстановлении порядка, а также содержащее предостережения относительно будущих возможных эксцессов. Телеграмму президента Республики. Послание архиепископа Парижа. Телеграмму премьер–министра семье офицера жандармерии, боровшегося со смертью на больничной койке. Поздравительную телеграмму военного министра отряду мобильной жандармерии, занятому в боевых действиях в Кузи. Прокламацию анархистской группы, обвиняющий силы порядка, открывшие огонь по ферме без предупреждения и, таким образом, несущие ответственность за смерть посла. (После появления прокламации военный министр собирался ходатайствовать о возбуждении уголовного дела за искажение истины.) Конфиденциальное послание командующего отрядом мобильной жандармерии было направлено директору жандармерии и в военный трибунал относительно противозаконных действий комиссара Гоемона (вследствие чего военный министр передумал подавать заявление о возбуждении судебного дела по искажению истины, а срочно встретился с министром внутренних дел). Коммюнике революционно–анархистской подпольной организации, насчитывающей двенадцать членов (из которых четверо оказались просочившимися туда полицейскими), призывало всех революционеров убить по крайней мере пятьдесят полицейских, чтобы отомстить за погибших в Кузи.

Группа судебных экспертов готовила серию докладов, но общий ход событий был уже понятен широкой общественности. Окруженные террористы, вместо того чтобы сдаться, предпочли убить своего заложника и открыть огонь по силам порядка, взявшим дом штурмом. Андре Эполар – «странная фигура международного авантюризма». Натан Мейер – официант бара, охарактеризованный сослуживцами как человек замкнутый и неуравновешенный. Вероника Кэш – «пассионария» группы, убитая во время перестрелки. Бенуа д'Арси – «наследственный алкоголик и развратный тип», убитый за рулем дорогого спортивного автомобиля в перестрелке с полицейскими. И наконец, Буэнвентура Диаз, наиболее опасный из группы – анархист с большим стажем, без определенных занятий, которому удалось скрыться, и в настоящее время разыскиваемый полицией. Телевидение передало его фотографию: на телезрителей смотрел длинноволосый тип с худым бледным лицом и злыми глазами. Население дрожало от страха.

Глава 34

Буэнвентура также видел свое изображение на экране телевизора. Он доехал на «пежо» до долины Морен, затем блуждал около часа по незнакомым дорогам, пока не выехал к карьеру, на дне которого лежали останки грязных оранжевых грузовиков, рельсов, заржавленных вагонеток. Рядом с карьером он увидел железный вагончик для строителей и стоявший рядом с ним мотороллер. Буэнвентура оставил машину на дороге за карьером и взломал дверь вагончика железным брусом. Его лихорадило и знобило, он обливался потом. Внутри вагончика стояли кушетка, стол, лежали каски, клеенчатые плащи, разные бумаги. Ему повезло: он обнаружил начатую бутылку вина.

Буэнвентура решил передохнуть. Вероятно, до утра понедельника здесь никто не появится. Однако место было ненадежным. В долине могли проходить народные гуляния, либо какая–нибудь парочка, ищущая уединения, могла приехать сюда на «тачке» и обнаружить «пежо».

Каталонец перевязал рану на руке тряпкой сомнительной чистоты. Он чувствовал себя обессиленным. Отпил немного вина, но его тут же вырвало. Правой рукой он вытер подбородок, затем надел желтый клеенчатый плащ и вышел.

Мотор «пежо» не заводился. Буэнвентура плохо разбирался в машинах. Он нажимал на все что попало, но безрезультатно. Тогда, несмотря на слабость, он решил ехать на мотороллере. Трасса была почти пустой. Несколько машин обогнало его и несколько проехало навстречу, но никто не обращал на него внимания.

Наконец он свернул на боковую дорогу, ведущую к одиноко стоящему дому, перед которым была ухоженная, посыпанная гравием площадка. Дом был окружен деревьями. Это, по всей видимости, была дача, куда приезжали на уик–энд, и она была заперта. Буэнвентура разбил окно в гараже, залез туда и через него проник в дом. Он выбил дверь, связывающую особняк с гаражом. Войдя в небольшой холл, каталонец открыл первую дверь и оказался в приличном салоне, обставленном в деревенском стиле. В углу комнаты на плиточном полу стоял телевизор. Буэнвентура посмотрел на часы. Они остановились в десять часов двадцать три минуты. Он подошел к телевизору и включил его. Когда экран засветился, Буэнвентура увидел на нем свое изображение.

Глава 35

В течение всего воскресного дня были установлены многочисленные контрольные посты в департаменте Сены и Марны и в Париже, где была проведена новая облава среди левацких групп. На площади Шапель прошла небольшая демонстрация. Манифестанты скандировали: «Долой Гоемона! Гоемон – негодяй!» Демонстрация была разогнана, но заграждения оставались на улицах всю ночь. Некоторые еврейские лавочки были разграблены и выстрелом из револьвера был ранен один сутенер–малиец. С площади Звезды другие манифестанты, относящиеся к движению Обновленного порядка, были оттеснены к авеню Гоша, которую они огласили криками: «Демократия – ты прогнила! " Один оратор из французского национального революционного движения странным образом называл террористов «наши заблудшие товарищи» и был избит борцами за Обновленный порядок.

Глава 36

Буэнвентура не видел необходимости быть начеку. Он выключил телевизор, прошел во флигель и поставил свой мотороллер в коридоре, чтобы тот не был на виду. После этого он отправился в ванную и пустил воду. Разделся, морщась от боли, развязал повязку и осмотрел рану. «Красивый бицепс анархиста», – подумал он и усмехнулся.

В аптечке он нашел эфир и щедро оросил им рану. Ванная закружилась у него перед глазами. Он упал прямо в ванну, по его спине прошел холод. «Это смерть? " – подумал он. Но это был всего лишь эфир. Каталонец встал, но его шатало от боли. Он погрузился в воду, держа левую руку над ванной, чтобы не намочить рану. Правой рукой он достал из брюк, брошенных на деревянный табурет, сигарету и закурил ее, расслабившись в теплой воде. Он курил с наслаждением, стряхивая пепел прямо в воду.

Несколько минут он сидел совершенно неподвижно, в глубокой задумчивости. Затем достал свой пистолет–автомат и вынул из него обойму. Он стрелял только один раз, и у него оставалось еще семь пуль. Буэнвентура поставил обойму на место и вылез из ванны, расплескивая воду на плиточный пол. Он неловко вытерся одной рукой.

После этого каталонец повернулся лицом к ванне и погрузил голову в грязную воду. Затем взял из аптечного шкафчика ножницы и стал стричь свою мокрую шевелюру Он воспользовался также бритвой и кремом для бритья, причем запачкал им зеркало и нарисовал на нем круг.

Буэнвентура вернулся в салон босым, в старом домашнем халате, в карман которого сунул свой пистолет. Волосы его были коротко острижены и с грехом пополам уложены. Он был тщательно выбрит, но оставил пушок над верхней губой. Его мокрые ноги оставляли на полу следы. Ему было холодно. Он нашел в передней термостат отопления и поставил его на двадцать градусов.

На втором этаже в шкафу спальни каталонец нашел теплую одежду: вельветовые брюки и белый свитер, достаточно свободный, чтобы не давить на марлевую повязку. Сверху он надел охотничью клетчатую куртку с кожаными нашивками на локтях. Вся эта одежда была немного великовата, особенно брюки, обвисшие на его узких бедрах. Однако нельзя быть слишком требовательным, если ты к тому же убийца, беглец, загнанный зверь.

Прохаживаясь по дому, он начал насвистывать, затем свист перешел в песенку, старую глупую бессмысленную песенку, исполнявшуюся в ритме вальса:

Он мне сказал: «Вы хотите танцевать? "

И я ответила «да», не подумав…

Буэнвентура, напевая, спустился на первый этаж, не выключив за собой свет.

Он вошел в кабинет и увидел непривычное отражение в висящем на стене зеркале.

– Надо заставить танцевать Париж! – воскликнул каталонец.

Он обошел вокруг письменного стола из темного дерева. Глаза его блестели.

– Как жаль, что я не смог заставить Париж танцевать, – насмешливо сказал он.

Он остановился перед стеной, на которой висели ружье и карабин, снял их со стены и осмотрел. Ружье было двуствольным, карабин двадцать второго калибра фирмы «Эрма».

– Провидцы будущего, – проворчал Буэнвентура, вешая их на место.

Они его больше не интересовали.

– Бедолага лжеиспанец в смехотворном наряде, – заметил он, проходя мимо зеркала.

Он проголодался и пошел на кухню. Открыв банку рагу из бобов с дичью, он съел его холодным, орудуя маленькой ложечкой. Пища была жирной и невкусной. Он запил рагу красным вином из бутылки, на этикетке которой было написано: «Бутылировано специально для господина Вантрэ».

С головокружением и тяжелым чувством на сердце он вернулся в салон. В этом чертовом доме Али Бабы–Вантрэ не было хоть какого–нибудь крохотного радиоприемника. Ему пришла мысль. Он подошел к телефонному аппарату, набрал ИНФ–1, но услышал только неопределенные шумы. Должно быть, надо было добавить региональный номер, и Буэнвентура должен был обратиться к справочнику. Он подошел к телевизору и включил его. Показывали глупый фильм о войне в Корее. Каталонец сел в кресло напротив телевизора и тут же отключился из–за слабости от потери крови.

Когда он пришел в себя, адмирал Фредрик Марч по телевизору доверительно беседовал с Грэйс Келли о состоянии своей жены, страдающей из–за смерти сына, убитого красными.

– Она целый день сидит и вяжет детские распашонки, – печально сообщил адмирал.

Буэнвентура приглушил звук.

Пошатываясь, он направился в кабинет.

На столе темного дерева стояли электронные часы в зеленоватой стеклянной оправе, показывающие восемнадцать часов. За окнами стемнело. Буэнвентура выругался и поспешно обошел дом, выключая повсюду электричество. Он вернулся в кабинет, держа в руке маленький карманный фонарь, открыл ящик в поисках бумаги. В ящике он обнаружил дешевый мини–кассетный магнитофон.

– Это еще лучше, – сказал он темноте.

В ящике оказалось полно кассет, он взял одну из них, на которой было написано от руки: «Жоэль через три месяца».

– Пусть Жоэль катится к чертям, – проворчал Буэнвентура. – Катитесь все к чертям.

Он поставил кассету, установил микрофон, нажал на кнопку записи и стал диктовать подробный рассказ о похищении посла и осаде фермы. Чтобы заявление не показалось подделкой, он сообщил номер своего пистолета, из которого был убит посол, а также указал, где этот пистолет был приобретен.

Он нашел конверт, вложил в него кассету, запечатал его и написал на конверте адрес одного из агентств печати. Затем стал искать марку, но не нашел и сунул конверт в карман охотничьей куртки. Ему очень хотелось курить, но сигарет больше не было. Буэнвентура обшарил весь кабинет и салон, но табака не нашел. Опять взял магнитофон и поставил новую кассету с надписью: «Брак Маризы».

Он установил микрофон, нажал на кнопку записи и некоторое время сидел неподвижно с открытым ртом. Его лицо было очень сосредоточенным, как тогда, в ванне.

– Я заблуждался, – внезапно сказал он. – Гошистский терроризм и государственный терроризм, несмотря на различие своих целей, представляют собой две челюсти… – Он подыскал сравнение. – …одной идиотской западни, – закончил он и продолжат дальше: – Режим защищается от терроризма, что совершенно естественно. Но система не защищается от него, а напротив, поощряет и рекламирует. Отчаяние – это товар, обменная ценность, модель поведения, наподобие полицейского или святого. Государство мечтает о чудовищном и триумфальном конце во всеобщей гражданской войне, в которую будут вовлечены, с одной стороны, полицейские и наемники, а с другой – нигилистические коммандос. Это западня, расставленная для мятежников, и я попал в нее. И не я один, что огорчает меня более всего.

Каталонцу показалось, что он увидел промелькнувшую тень, и он машинально поднес руку ко рту. Он вспомнил своего отца, которого никогда не видел. Отца, погибшего на баррикадах вечером 4 мая тридцать седьмого года в Барселоне. Революционный пролетариат восстал против буржуазии и сталинизма. Отец Буэнвентуры Диаза был убит в долю секунды. Барселонская коммуна была разбита за несколько дней, а через некоторое время оклеветана.

– Осуждение терроризма, – сказал Буэнвентура в микрофон, – это неосуждение мятежа, но призыв к мятежу.

Он снова прервал свою речь и усмехнулся.

– Поэтому, – добавил он, – я заявляю о роспуске группы «Нада».

Он остановил запись.

– К тому же единогласно! – крикнул он в темноту, – соблюдая старые традиции.

Он вынул кассету из магнитофона, сунул ее в другой конверт, запечатал его и написал: «Первый и последний вклад Бэнвентуры Диаза в собственную историю».

Потом сунул конверт в карман охотничьей куртки и прошел в салон, чтобы посмотреть информационную программу по телевизору.

– Комиссар Гоемон, руководивший штурмом фермы в целях освобождения посла Соединенных Штатов… – заявил комментатор еще до появления изображения на экране. – Я прочту вам телеграмму, которую мы только что получили, – добавил он, когда появилось изображение. – Комиссар Гоемон отстранен от занимаемой должности по решению министра внутренних дел.

– Ну и дела! – сказал Буэнвентура.

Глава 37

– Вы не можете это сделать! – крикнул Гоемон.

– Разумеется могу, что вы о себе возомнили? – сказал глава кабинета.

– Я действовал согласно вашим инструкциям.

– Ваше имя кричат на улицах Парижа, – сказал глава кабинета. – «Гоемон – негодяй, народ сдерет с тебя шкуру» и «Гоемон – грязный болван, мы сделаем из тебя сосиску».

– Это прямые угрозы.

– Не говорите глупостей, Гоемон.

– В таком случае я скажу нечто разумное, – заявил комиссар испуганным голосом. – Вы действительно считаете, что пожертвовать мной необходимо?

– Вы не жертва, вы временно отстраняетесь от исполнения обязанностей.

– Ответьте на мой вопрос! – крикнул Гоемон.

– Это и в ваших интересах, Гоемон. Садитесь, Бога ради! – повысил голос глава кабинета.

Гоемон молча сел. Его собеседник поднялся и стал расхаживать по кабинету широкими шагами.

– В последнее время вы немного зарвались. Вы поставили себя над законом. Вы провели эту операцию непростительно грубо, и вы не будете прощены. Вы самовольно…

– Что самовольно? – перебил Гоемон.

– Молчите! Вы не в том положении, чтобы перебивать меня. Вы самовольно пошли на штурм фермы, прекрасно зная, что это может стоить жизни послу Пойндекстеру. Вы увлеклись партизанщиной, Гоемон, пошли на поводу у нездоровых инстинктов. Вы на грани психоза, Гоемон! Я помню ваши слова: «Если бы это зависело только от меня, я бы пригвоздил их к стене».

– Я не помню, что говорили вы, – сказал комиссар с яростью, – но знаю, что понял я.

– Ни слова больше, Гоемон! – крикнул глава кабинета. – Меня приводят в бешенство ваши фантазии!

Комиссар открыл рот, тяжело дыша. Глава кабинета остановился, глядя на него глазами инквизитора.

– Хорошо, – вздохнул Гоемон. – Я буду козлом отпущения.

– Я был бы вам благодарен, если бы вы не употребляли этого нелепого и тенденциозного выражения, выйдя из моего кабинета.

– Благодарен в какой степени?

Глава кабинета вернулся к своему столу и сел в кресло. Он закурил «Житану» и сквозь дым смотрел на Гоемона прищуренными глазами.

– Не скрою от вас, что придется принять соответствующие санкции дисциплинарного порядка, – сказал он. – После этого… Вам не повредит исчезнуть на некоторое время. Вы отправитесь к неграм для оказания им технической помощи.

– К неграм, – воскликнул Гоемон с нервной дрожью.

– Куда–нибудь в Африку, да, это хорошее решение. Если у вас есть садистские наклонности, вы можете их там проявить. В общем, посмотрим. Это не я решаю.

Гоемон молчал. Глава кабинета пожал плечами.

– Я сочувствую вам, Гоемон, – сказал он, – но ничего не поделаешь. Слишком много за вами накопилось. Попытка самоубийства жены Мейера. Протесты жандармерии, вы знаете… Все это накаляет общественность. Американцы тоже это понимают. Я разговаривал по телефону с их министром иностранных дел.

Глава кабинета снова поднялся, тем самым показывая, что беседа окончена. Гоемон тоже встал. Он побагровел и еле сдерживался.

– Попытайтесь поймать последнего анархиста, – сказал он хриплым голосом. – Если он начнет говорить, то тогда действительно вам придется туго.

– До свидания, Гоемон, – сказал глава кабинета. – Вы имеете право вернуться в свой кабинет, чтобы закончить неотложные дела. Что касается комнаты, держите ее под наблюдением. Вы поняли, Гоемон?

– До свидания, – сказал Гоемон и вышел.

Ночной холодный воздух обжег его лицо, когда он направился к своей машине. Некоторое время он неподвижно сидел, положив руки на руль и устремив взгляд в пустоту. Комиссар чувствовал себя раздавленным не более минуты. Он знал, что ему делать, чтобы отомстить. Гоемон поехал в свой офис.

Когда он вошел в комнату, в которой находился Треффэ, по–прежнему соединенный наручниками с радиатором, молодой человек поднял голову и посмотрел на комиссара запавшими глазами. Гоемон достал из внутреннего кармана бычий нерв и опустил его на голову Треффэ. Молодой человек закрыл глаза, его челюсть отвисла, и он рухнул на пол.

Вслед за комиссаром вошли двое его подчиненных.

– Выволоките его через черный ход и посадите в мою машину, – приказал Гоемон. – Ждите меня перед его домом.

– Патрон, вы уверены в том, что делаете? – спросил более молодой офицер полиции. – Я имею в виду… Почему не оставить его в покое?

– Почему? – крикнул Гоемон. – Почему! – повторил он и вышел из комнаты, пожав плечами и продолжая повторять это слово.

Выйдя на улицу, он был ослеплен вспышками фотоаппаратов. Журналисты ждали его на тротуаре. Они протягивали к нему микрофоны, засыпая его вопросами. Ослепленный Гоемон прокладывал себе дорогу сквозь толпу наподобие гребца.

– Позвольте пройти. Освободите проход.

Он дошел до черного «ситроена», стоявшего у входа.

– Я хочу сказать вам одну вещь! – крикнул он. – Из меня собираются сделать козла отпущения, но я во всем этом деле только исполнял полученные приказы.

Он усмехнулся. Журналисты выкрикивали вопросы, отталкивая друг друга, чтобы подойти к нему поближе. Он наслаждался своей властью. На его большом прыщавом лбу выступили капли пота.

– И еще одна вещь! – крикнул он. – Нас предупреди ли о планируемом похищении посла Соединенных Штатов Америки еще месяц назад. У меня был информатор в группе «Нада». Он не принимал непосредственного участия в подготовке акции, но ему было известно все, кроме даты похищения.

«Пусть теперь расхлебывают», – подумал Гоемон, представив себе выражение лица главы кабинета.

– Да, да! – крикнул он журналистам. – Этот информатор жив. Да, он на свободе. Нет, я не могу назвать его имени.

«Но, – подумал он, – его может назвать Буэнвентура Диаз», – и он ликовал, открывая дверцу «ситроена» и садясь в машину. Он включил мотор.

– Нет, мне нечего больше заявить!

Он поднял стекло. «Ситроен» тронулся, оторвался от толпы и покатил по мокрому шоссе, отражавшему мерцание фонарей.

Было около одиннадцати вечера, когда комиссар добрался до узкой улицы, на которой проживал Треффэ. Прохожих не было. На маленькой дорожке стоял «рено–15». Гоемон остановил «ситроен» позади него и вышел из машины. За рулем «рено» сидел офицер полиции. Другой офицер на заднем сидении караулил Треффэ, который был без сознания.

– Помогите мне поднять его в квартиру, – сказал Гоемон.

Когда они зашли в квартиру, Гоемон уложил Треффэ на полу в холле.

– Вы свободны, – сказал он полицейским. – Я обойдусь без вас.

– Патрон, разрешите мне остаться, – попросил полицейский помоложе.

– Нет, Сделайте одолжение.

Комиссар снял пиджак, протянул его своим подчиненным.

– Отгоните мою машину в сторону Берси, – сказал он, – и оставьте в том месте, где она не будет никому мешать. Положите мой пиджак на переднее сиденье, разбросайте бумаги, удостоверение и прочее.

– Но это будет видно.

– Это как раз то, что мне нужно, глупец. Это займет полицейских на некоторое время, – сказал комиссар полиции.

– О'кей.

– Постарайтесь по возможности затянуть время.

– О'кей.

– Пока, ребята, – сказал Гоемон.

– Постучим по дереву, – предложил молодой полицейский.

Глава 38

После того как по телевизору были переданы ночные новости, цитирующие заявление комиссара полиции Гоемона, Буэнвентуре, евшему паштет и пьющему коньяк перед экраном телевизора, понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что задумал полицейский.

– Мразь! – воскликнул он.

Несколько минут он оставался неподвижным, затем допил свой коньяк и спустился в гараж. Входя в дом, каталонец заметил там верстак. Он порылся в инструментах и нашел то, что ему казалось подходящим. Буэнвентура вернулся в дом и поднялся в кабинет, держа в одной руке фонарь, а в другой три пилы. Он пилил почти два часа. Не спешил. У него было мало сил, и он опасался, что из–за резких движений рана на его руке снова откроется.

Закончив пилить, он получил укороченный вариант ружья «шарлен», лишенного ствола и приклада. Карабин «эрма» был немного подлиннее и очень напоминал теперь «винчестер» из телесериала «Во имя закона».

Анархист набил карманы куртки патронами двенадцатого калибра, а магазин карабина – патронами двадцатого калибра. Он нашел в шкафу спальни просторный плащ цвета хаки с двумя внутренними карманами. Сунул оба отпиленных ружья в продырявленные карманы, утопив их в подкладке плаща, так что они повисли почти вертикально.

Буэнвентура натянул плащ поверх охотничьей куртки, во внутреннем кармане которой лежал его автоматический пистолет. Потяжелев на несколько килограммов, он спустился на первый этаж, выключил телевизор, вышел из дома через заднюю дверь и завел свой мотороллер.

– Смерть фараонам! – с яростью воскликнул он, оседлав мотороллер.

Каталонец медленно ехал по дорожкам, освещая их карманным фонарем. Добравшись до заснувшего городка, он разбил стекло одного «фиата», пересел в машину, без особого труда завел мотор и тронулся с места.

Ему удалось добраться до Парижа, не встретив ни одного заграждения, ни единого препятствия. Казалось, такова была Божья воля.

Он свернул с кольцевой дороги и въехал в Париж через ворота Плэн, доехал до улицы Лефевр и остановился, оглядываясь по сторонам и напевая песенку: «Он мне сказал: Вы хотите танцевать? "

– Дом, видимо, окружен, – пропел он на тот же мотив. Буэнвентура вышел из машины. Коньяк согрел его и возбудил. Оперевшись о «фиат», он неловко достал из правого кармана карабин «эрма». Левая рука по–прежнему причиняла боль.

В правой руке он держал укороченный карабин, спрятав в рукав, так что его почти не было видно, а в левой – свой пистолет–автомат. Экипированный таким образом, каталонец двинулся в путь извилистой неровной походкой карманника. Он полагал, что вскоре наткнется на полицейских, стоящих в оцеплении вокруг дома Треффэ. Ему ужасно хотелось перебить их всех, чтобы пробраться к своему другу. Он был очень удивлен, никого не встретив на своем пути. Должно быть, полицейские укрылись внутри дома, а также затаились на крыше, поджидая, когда он попадет в грубую западню, расставленную для него Гоемоном.

Глава 39

– Вы окончательно сошли с ума, Треффэ.

– Нет.

– Вы долго собираетесь ждать?

– Два дня. Три дня. Сколько понадобится.

Треффэ покачал головой. Он снова был соединен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опираясь спиной о стену своего убогого холла. Комиссар Гоемон сидел в кресле его отца, в сорочке и бронежилете, с висевшим на плече автоматом и кольтом «кобра» на коленях. Горевший на кухне свет освещал часть холла желтым прямоугольником. Треффэ и Гоемон, разделенные этим прямоугольником, смотрели друг на друга. Пленник находился в состоянии крайней усталости. Его ввалившиеся щеки покрывала трехдневная щетина. Черные глаза запали. Разорванная сорочка была грязной, брюки обвисли. Сиявший напротив него Гоемон, хотя и вспотел, казался почти элегантным.

– Через несколько часов, – сказал Треффэ, – ваше начальство остановит эту игру.

– Возможно.

– Буэнвентура Диаз не придет, – добавил Треффэ.

– Он придет, чтобы убить тебя, сволочь, – огрызнулся Гоемон. – Я знаю людей этого типа. Когда они начинают убивать, они не могут остановиться.

– Он уже в Италии, старый дурак, – проронил Треффэ.

– В Италии? Почему в Италии?

– Или в Бельгии.

– Заткнись, педераст. Ты мешаешь мне думать.

– Тем лучше. Я прочту вам одну поэму. Что вы предпочитаете? Классику или барокко?

– Заткнись! – рявкнул Гоемон. – Когда в дверь позвонят, сегодня или завтра, я сниму твои наручники, и ты откроешь дверь. Для тебя это единственный шанс остаться живым.

– Никто не позвонит в дверь, – сказал Треффэ и стал читать поэму на английском языке.

– Ты заткнешь свою пасть, кретин? – спросил Гоемон, поднявшись с кресла и пнув пленника ногой в лицо.

Глава 40

Буэнвентура вошел в соседний дом. Он поднялся на последний этаж, увидел лестницу, ведущую на крышу. Но вход на крышу был закрыт на замок. Молодой человек пошел по коридору, в который выходили двери служебных помещений. На ходу он нажимал на ручки дверей. Третья дверь открылась. Буэнвентура заглянул в комнату и увидел в глубине маленькую кровать, на которой кто–то спал. Он вошел в комнату, слабо освещенную отражением уличных огней.

Человек на кровати захрапел. Буэнвентура подошел поближе и увидел тщедушного старика, дрыхнувшего без задних ног.

Каталонец отошел от кровати, осторожно открыл окно и, взобравшись на деревянный комод, сел на подоконник. Буэнвентура освободил свои руки, сунув «эрму» и пистолет в карманы плаща. После этого он растянулся на влажном шифере, ведущем на террасу. Температура была немного выше нуля, поэтому вода не замерзла, и кровля не была скользкой. Буэнвентура сантиметр за сантиметром пробирался к террасе, всматриваясь в темноту. Вокруг были трубы и телевизионные антенны, ни одной человеческой тени. Каталонец решился поставить ногу на террасу. Под подошвами его кроссовок заскрипел случайный гравий.

Вокруг никого не было.

Это встревожило Буэнвентуру. Он ожидал встретить орду полицейских, следящих за каждым его движением. Неужели они все толпятся на лестнице в доме Треффэ? Или он ошибся, и здесь не было ни западни, ни Треффэ, ни комиссара Гоемона?

Он быстро перешагнул через стенку, отделявшую его от террасы соседнего дома, и оказался на крыше дома Треффэ.

По–прежнему никого. Вокруг только трубы и телевизионные антенны. Буэнвентуре казалось, что и они смотрят на него насмешливо. Он посмотрел на часы, которые не забыл завести в доме Вантрэ. Четыре часа утра. Пролетариат спал в пригороде, служащие – в своих квартирах на берегу Сены. Пиццерии квартала Сен–Жермен закрывали свои двери за последними посетителями. Девушки из буржуазных семей пытались выгнать алкогольные пары сексуальным наслаждением. Клошары под мостами передавали друг другу венерические болезни. Интеллигенты прощались на углу бульвара Распай, давая обещание созвониться. В типографиях принимались за работу линотиписты, набирая крупные заголовки, говорящие об утренней бойне предшествующего дня. В зависимости от направления газеты передовицы были озаглавлены: «ПОЧЕМУ? ", либо «СКОЛЬКО НУЖНО КРОВИ? ", либо «АДСКИЙ КРУГ». Буэнвентура медленно обходил каждую трубу, чтобы не получить вдруг пулю в спину.

Когда он убедился, что на крыше не было ни одного кота и ни одного полицейского, то был ошеломлен. Однако не спешил проникнуть на лестницу дома Треффэ. Он схватил распорки антенн, предохранявшие их от срыва и поломки ветром, и с яростью связал их узлами, получив таким образом скользкий трос из пластика. Буэнвентура обмотав его вокруг трубы и стал спускаться вниз со стороны фасада по этому канату, намотанному на его правую руку. Он спустился, как паук, до этажа Треффэ. Его подошвы бесшумно коснулись подоконника, выходившего на балкон. Затем он спрыгнул туда и заглянул в окно, сквозь которое увидел салон, слабо освещенный светом, идущим из кухни, и силуэты двух мужчин, не заметивших его.

Глава 41

– Вы до сих пор не заметили Гоемона?

– Нет, месье.

– Вы пытались навестить этого Треффэ, Марселя Треффэ?

– Нет, месье.

– Так пойдите туда. Чего вы ждете?

– Ничего. Слушаюсь.

Глава 42

Буэнвентура Диаз перешагнул через окно салона с воплем радости и отчаяния, в то время как осколки стекла разлетелись вокруг него. В левой руке он держал свой укороченный карабин. Он опустился на колено на пол и открыл огонь по Гоемону, переключая рычаг «эрмы» правой рукой. Пули двадцать второго калибра погружались в спину комиссара. Гоемона отбросило вперед, и он стукнулся лбом о косяк двери. Его откинуло назад, и он лег плашмя на пол, за кресло отца Треффэ, продырявленное пулями.

Поскольку на комиссаре был бронежилет, его даже не ранило, а только контузило. Магазин «эрмы» опустел. Буэнвентура бросил карабин посредине салона и достал левой рукой свой пистолет–автомат.

– Смерть фараонам! – крикнул он в тот момент, когда Гоемон выстрелил в него из–за кресла и раздробил ему локоть.

Буэнвентура закричал и закружился на месте. Гоемон выстрелил еще раз и попал ему в грудь. Каталонец отлетел назад, наткнулся на окно и упал на спину. Он сунул в карман плаща правую руку.

Гоемон издал победоносный крик и бросился к террористу с кольтом «кобра» в руке.

– Да здравствует смерть! – сказал Буэнвентура, доставая из левого кармана отпиленный «шарлен», и разрядил оба ствола в лицо полицейского. От выстрела в упор голова Гоемона треснула, и в воздух, наподобие фейерверка, полетели мозги, кости и клочья волос, приклеиваясь к потолку, стенам и полу. Тело комиссара подпрыгнуло в воздухе и с шумом упало на спину посреди комнаты. Буэнвентура отбросил ружье и стал харкать кровью.

– Буэн, – сказал Треффэ, – ты ранен?

– Я подыхаю, – прошептал каталонец.

Треффэ яростно заерзал, дополз до тела комиссара и вывернул карманы его брюк. Он нашел ключи от наручников. Буэнвентура неподвижно лежал под окном с опущенным на грудь подбородком. Из его рта и носа тек красный ручеек, заливая белый свитер, охотничью куртку и плащ. Кровь из легкого пенилась, как разлитое пиво.

– В кармане куртки – магнитофонные пленки, – прохрипел раненый.

– Что ты сказал?

Каталонец не ответил. Треффэ освободился от наручников и подошел к своему другу, перешагнув через труп Гоемона. Он встал на колени перед Буэнвентурой. Он с минуту молча смотрел на него, потом умер.

– Прощай, дурачок, – сказал Треффэ, сотрясаясь от рыданий, перешедших в сильную рвоту.

Он открыл дверь в квартиру. На лестнице горел свет. Люди переговаривались на лестничных клетках о выстрелах, телефоне, полиции. Треффэ вернулся в квартиру, закрыл дверь на защелку и подошел к телефонному аппарату. Он набрал номер одного иностранного агентства печати, попросил к телефону знакомого журналиста. Тот подошел.

Через разбитое окно доносились сирены подъезжавших полицейских машин.

– Быстро записывайте, – сказал Треффэ, глядя на трупы. – Я расскажу вам подлинную историю группы «Нада»…