Пьесы [Авторский сборник]

Франк Леонгард

Шляпная династия

 

 

Пьеса в трех действиях с прологом

Die Hutdynastie 1955 г.

пер. Л. Завьяловой

Действующие лица:

Старик.

Рупрехт — его зять.

Амалия — его дочь.

Вальтер — их сын.

Софи — жена Вальтера.

Эдуард.

Лизель.

Беременная.

Акушерка.

Первый полицейский.

Второй полицейский.

Полицейский комиссар.

Господин Шрумпф — писарь.

Адвокат Ваденбирн.

Профессор Симблок.

Матрос.

 

Пролог

Большая гостиная на вилле короля шляп, безвкусно обставленная мебелью эпохи Людовика XVI. Шелковые обои, паркет, несколько дорогих безделушек, много ваз с цветами, патефон. Справа, ближе к рампе, и в задней стене — двери.

Пятилетний Вальтер сидит возле рампы за низеньким детским столиком, вынимает из ящика с игрушками оловянных солдатиков и пушки и с увлечением расставляет их в две линии, одну против другой.

Несколько мгновений спустя в дверь справа входят Рупрехт, тридцати лет, строго одетый, и старик, шестидесяти лет.

Старик(пока они входят и медленно идут вперед). Но в тысяча девятьсот тридцать втором году в Германии было семь миллионов безработных, не имевших работы уже в течение трех лет, а семь миллионов человек работали лишь три дня в неделю… Если прибавить к этому женщин и детей, то больше половины народа не имели самого необходимого. В тысяча девятьсот тридцать втором году нам тоже пришлось уволить двести человек.

Рупрехт(держит под мышкой ящик с детским конструктором).. Ты хочешь сказать, что после того, как Гинденбург назначил этого Гитлера рейхсканцлером, безработные вдруг исчезли, так?

Старик. Правильно! Разве это плохо?

Рупрехт. Правильно только то, что люди снова получили работу. Но я сомневаюсь, что это было перспективное решение. Вернуть людям работу за счет военной промышленности опасно. Тот, кто вооружается, думает о войне.

Старик. Какое там! Никто и не думает о войне.

Рупрехт. Только Гитлер и его национал-социалистская партия. Достаточно послушать этого человека по радио и на его сборищах — и уже знаешь, какую политическую опасность представляет он для Германии. Орет он как сумасшедший. Это душевнобольной. У него не все дома. (Пауза.) Сейчас у нас тысяча девятьсот тридцать третий год. Я спрашиваю: что будет через несколько лет, когда этот кандидат в сумасшедший дом вооружит Германию до зубов? Что станет с нашей прекрасной Германией, когда он развяжет войну, чтобы, как он говорит, снова добиться для нее соответствующего положения в мире? Политика Гитлера не знает ни меры, ни границ. Мания величия — не политика.

Старик. Меня политика не интересует.

Рупрехт. Слишком многих немцев не интересует политика.

Старик. Главное, что мы снова можем обеспечить работой двести человек, которых нам пришлось уволить, и нанять еще сто. (Вытаскивает из кармана листок бумаги, сложенный пополам и похожий на официальный документу и размахивает им.) Потому что мы получили из министерства экономики заказ на изготовление трех миллионов армейских фуражек. Три миллиона! Нам придется расширить фабрику, и значительно. Мы получим колоссальную прибыль.

Рупрехт. И ты собираешься выполнять этот заказ?

Старик. Разумеется.

Рупрехт. Тогда я ни дня больше не буду партнером фирмы «Король шляп». Я не хочу наживаться на вооружении и на войне, которую может развязать этот безумный.

Старик. Ты это всерьез?

Рупрехт. Я вложил свои деньги в шляпную фабрику. Наш доход был и остается более чем приличным.

Старик. Но далеко не таким, каким он будет благодаря изготовлению трех миллионов фуражек.

Рупрехт. У тебя есть выбор. Либо никаких фуражек, либо ты выплачиваешь мне мой пай.

Старик. Это невозможно. Я не в состоянии выплатить тебе сейчас восемьсот тысяч марок. Мне надо значительно расширить нашу фабрику, заказать огромное количество материала и половину оплатить.

Рупрехт. Тогда я предъявлю фирме «Король шляп» иск на мои восемьсот тысяч.

Старик(улыбаясь). Ты знаешь так же хорошо, как и я, что подобный процесс я могу довести до высшей инстанции. На это уйдут годы. (Пауза.) К тому же для меня новость, что мой зять — мечтатель и пацифист.

Рупрехт. Выступать против войны, против вооружения не значит быть мечтателем.

Старик. Ты не будешь сидеть на моем горбу и мечтать о рае вечного мира. Твои восемьсот тысяч марок останутся в деле, во всяком случае до тех пор, пока я не выйду из затруднительного положения. (Уходит энергичным шагом.)

Рупрехт(подходит к Вальтеру). Ну, Вальтер? Ты тоже уже играешь в войну?

Вальтер. Стрелять! Стрелять! Пока не перебьем всех французов! (Несколько раз толкает вперед пушку, направленную на фронт оловянных солдатиков.) Пифф-пафф-пуфф!

Рупрехт(вынимая из ящика с конструктором кубики и складывая из них дом). Французы — хорошие люди, их не надо убивать.

Вальтер. Но ведь они наши враги!

Рупрехт. Французы не наши враги, если мы не враги французов. (Продолжая строить.) Если ты дашь мне солдатиков и пушки, я подарю тебе свой конструктор. Ты сможешь построить целый город. (Показывает.) Видишь?

Входит Амалия, двадцати пяти лет, хорошенькая, в очень дорогом, но безвкусном туалете для коктейля, обвешанная бриллиантовыми украшениями.

Амалия. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не играл в гостиной! Отправляйся к себе в детскую!

Вальтер. Но ведь папа сказал, что я должен теперь строить город.

Амалия(громко), К себе в детскую! Живо!

Вальтер плача уходит.

Рупрехт. С твоей гостиной ничего не случится, если наш сын тут поиграет.

Амалия. У Вальтера есть своя комната.

Рупрехт. Средь бела дня ты навесила на себя бриллианты на пятьдесят тысяч марок!

Амалия. Почему бы и нет? Ведь мы же не какие-нибудь бедняки.

Рупрехт. Поистине вы бедняки. Утонули в своем богатстве!

Амалия. Полно! Что мне их, прятать?

Рупрехт. Значит, ты опять идешь на коктейль?

Амалия. А что?

Рупрехт. На этой неделе ты ежедневно ходила на коктейли. Что тебе это дает? Ты постоянно встречаешься с одними и теми же скучными людьми, которые неизменно болтают одни и те же глупости.

Амалия. А если я останусь дома, ты опять будешь упрекать меня и мы опять поссоримся, как всегда… Я должна читать хорошие книги. Я должна заботиться о хозяйстве. Я должна быть вдумчивой. И так далее и тому подобное. Не хватает только, чтобы я ходила гулять с Вальтером каждый день, когда светит солнце.

Рупрехт. Конечно же, ты должна это делать.

Амалия. На все это у нас есть прислуга.

Рупрехт. Значит, я женился не на девушке, а на трех дюжинах костюмов для коктейля и трех дюжинах вечерних туалетов.

Амалия(кричит). А я вышла замуж не за джентльмена, а за мужика!

Рупрехт. Не кричи!

Амалия. Буду кричать!

Рупрехт. Я вовсе не за то, чтобы детей били. Но ты получила неправильное воспитание. Если бы тебе, когда ты была девочкой, время от времени давали шлепки, возможно, ты бы относилась к жизни серьезнее.

Амалия(кричит). Ты хотел бы еще и бить меня!

Рупрехт(спокойно). Конечно, нет. Это было бы уже бесполезно. Потому что все человеческое в тебе уже убито.

Входит Лизель, сорока лет, с пыльной тряпкой в руке

Амалия(громко). Пожалуйста, прежде чем входить, стучите.

Лизель бурчит что-то себе под нос и принимается стирать пыль.

Сейчас же выйдите и сперва постучите.

Лизель. Я не позволю собой командовать, я не новобранец в казарме.

Амалия. Бесстыжая девка!

Лизель. Кто это бесстыжая девка? Я?

Амалия. А ну замолчите. Вы надоели мне.

Лизель. Вы мне уже давно надоели.

Амалия. Вон!

Лизель. Я должна выполнить свою работу.

Амалия набрасывается на Лизель с кулаками.

Рупрехт(оттаскивает Амалию от Лизели и трясет жену за плечи; вне себя). Ты бьешь Лизель? Ты бьешь служанку? Ты что, совсем рехнулась, ты, жалкая салонная тварь! (Ведет сопротивляющуюся изо всех сил Амалию к двери, выталкивает и закрывает дверь.)

Лизель. С вашей женой не уживешься. В доме только и покой, когда ее нет, когда она уезжает на дачу.

Рупрехт(помолчав и подумав). Да, просто невыносимо. И безнадежно. Я больше не могу и не хочу. (Решительно выходит в ту же дверь.)

Лизель. Наконец-то. Я давно ждала, что так будет. Теперь он уйдет.

Занавес

 

Действие первое

Сцена первая

Двадцать пять лет спустя. Гостиная на даче, соответственно обставленная: циновка, в центре — три небольших, обтянутых ситцем кресла вокруг низкого стола. Посередине левой стены, между маленьким комодом и крашеным крестьянским шкафом, — камин и дрова в нем. Простая, но хорошего вкуса лампа под потолком.

В левой стене, в глубине, — дверь. Посередине задней стены — дверь, наполовину застекленная и снаружи закрытая ставнями. Посередине правой стены — дверь. Рядом — низенький бар с ликерами. На нем — телефон. У правой стены, ближе к рампе, — три ступеньки, ведущие к двери.

Сумерки. Один за другим громкие раскаты грома и частые вспышки молний, ярко освещающие комнату.

Через несколько мгновений кто-то снаружи с шумом срывает ставни с двери в задней стене и разбивает стекло. Просунувшаяся мужская рука поворачивает торчащий с внутренней стороны ключ. Дверь отворяется.

Рупрехт, теперь пятидесяти пяти лет, похожий на матроса в гражданском платье — куртка, свитер, фуражка с козырьком, круглая подстриженная борода, — вносит в комнату насквозь промокшую молодую беременную крестьянскую женщину и усаживает ее в кресло. Женщина роняет на пол узелок. Рупрехт кладет узелок на стол.

Рупрехт. Теперь вам нечего бояться, будем надеяться, что и схватки поутихнут. (Осматривается, включает верхний свет.) Смотрите-ка, семейство шляпных королей заново отремонтировало нашу дачку. Недурно, этого отрицать нельзя. Двадцать пять лет назад я велел построить этот домик и подарил его своей жене, дорогой моей Амалии, к пятому дню рождения нашего Вальтера… Теперь наш Вальтер стал элегантным молодым человеком. Ему уже тридцать. (Пауза.) Надеюсь, тут еще стоит кровать. (Открывает дверь слева, заглядывает туда; беременной.) Великолепно! (Снова подходит к ней.) Там рядом, в спальне, стоит для вас новая, роскошная кровать.

Беременная(со стоном). Я считала, что это будет через четыре-пять дней. Но по дороге к дому лесника вдруг начались схватки. Да сразу такие сильные, что я свалилась в лесу!

Рупрехт. Да, так иногда случается. Была у меня знакомая, так той пришлось ночью ехать в клинику. А когда она доехала в такси до клиники, ребенок уже был у нее на руках. (Расставляет руки, оглядывает себя.) Промок до нитки. Коньяк мне бы не повредил. (Идет к бару, вынимает оттуда бутылку и рюмку, пьет. Наливает еще рюмку, выпивает и ставит бутылку и рюмку обратно.)

Беременная. Господи боже, что если бы вы меня не нашли в лесу! Мне был бы конец! И ребенку тоже!

Рупрехт. А ну-ка, снимайте с себя живей мокрые тряпки. Вы же промокли до костей. (Направляется к двери в спальню.) Я видел — там висит халат. И рубашку вы тоже для себя найдете. (Уходит в спальню.)

Беременная(стонет). Дева пречистая, матерь божья, молись за нас, бедных грешников, отныне и во веки веков… (Стонет громче.)

Рупрехт(возвращается, в руках у него элегантный мужской халат и кружевная ночная рубашка; улыбаясь). Нашел. В рубашке вы будете выглядеть важной дамой.

Раскаты грома и вспышки молний.

В такую погоду сюда никто не явится. Здесь, в этой кровати, вы можете совершенно спокойно родить ребенка. Роскошная, широкая, двуспальная постель… Идите сюда! (Поднимает беременную с кресла.) Держитесь за меня. (Уносит стонущую женщину в спальню.)

Раскаты грома и вспышки молний.

(Появившись в дверях; беременной.) Только — побыстрей снимайте мокрые тряпки и надевайте рубашку! А тем временем я сбегаю в деревню за акушеркой. За фрау Хонер! Если она еще жива! Через десять минут я буду тут. Через восемь! Бегом! (Прикрывает дверь в спальню и выбегает из дома.)

Раскаты грома и вспышки молний. Через несколько секунд из спальни выходит беременная, обеими руками поддерживает живот, со стонами подходит к столу, берет узелок и, шатаясь, продолжая стонать, возвращается в спальню. Захлопывает дверь.

Сцена вторая

Вспышки молний и дальние раскаты грома. На мгновение воцаряется тишина. Внезапно полил дождь. Слышно, как подъехала и остановилась машина. Хлопнула дверца. Дверь справа открывается. Входят Софи, элегантная молодая женщина лет двадцати, и Вальтер, теперь молодой господин тридцати лет.

Вальтер. Ну прямо всемирный потоп. (Вешает свой широкий белый шерстяной шарф па спинку кресла, помогает Софи снять пальто, сам снимает пальто и вешает оба пальто на вешалки в шкаф.)

Софи(радостно). Ах, Вальтер, представим себе, что мы в Ноевом ковчеге. Затопим камин. Ты увидишь, будет очень уютно. (Разжигает камин.)

Вальтер(нежно обнимает Софи). Я только боюсь, дорогая, что дождь будет идти и завтра, и послезавтра, и в воскресенье. Может быть, мы пе сможем даже выйти из дома. А ты, бедняжка, хотела прогуляться по лесу и вокруг озера… Нам будет смертельно скучно. Радио не работает. Газет нет. Ничего!

Софи(смеясь). Ничего?

Вальтер. Прости! (Целует ее.)

Софи(открывая шкаф, вынимает элегантный халатик). Я очень рада. Впервые за целый год после нашей свадьбы я проведу с тобой наедине субботу и воскресенье!

Вальтер(идет к бару, вынимает бутылку коньяка, наливает; удивленно). Значит, я все-таки поставил коньяк в бар. (Пьет.)

Софи. В кои-то веки без родственников! Вальтер, твои тетки меня доведут.

Вальтер(ставит бутылку и рюмку обратно, поворачивается). Почему ты так настроена против моих теток? Они плетут никудышные салфеточки и барабанят на рояле. Но они ничего плохого тебе не делают, дорогая.

Софи(стоя спиной к Вальтеру, снимает платье и надевает халатик). Разумеется, ничего! Только в прошлое воскресенье опять до самого вечера такое плели на рояле.

Вальтер(улыбаясь). Плели на рояле…

Дважды раздается стон.

Софи(испуганно). Что это такое?

Вальтер. Ветер.

Софи. Нет, Вальтер, нет! Не ветер.

Вальтер(спокойно). Ну что же это еще могло быть?

Дверь из спальни отворяется.

Беременная(тяжело ступая, шатаясь и кряхтя, входит в кружевной рубашке). Он еще не вернулся?

Вальтер(ошеломленный). Кто вы такая?

Беременная. Я больше не могу… Я больше не могу…

Вальтер. Кто вы такая? Как вы сюда попали?

Беременная. Я больше не в состоянии. Меня раздирает на части…

Софи(с готовностью помочь). Что случилось?.. Боже мой, да что с вами? Не могу ли я помочь вам, милая?

Беременная закрывает глаза и едва не падает.

(Бросаясь к ней.) Пойдемте-ка туда, прежде всего прилягте. Пойдемте туда! (Уводит беременную назад, в спальню. Захлопывает дверь.)

Вальтер. Ну и дела! (Осматривается.) Что здесь происходит? (Видит разбитое дверное стекло, подходит к двери.) Взломщик? Сюда забрался посторонний.

Софи(поспешно выходя из спальни). Ах, Вальтер, эта бедняжка… (Выдвигает ящик комода, торопливо ищет.) Вальтер. Кто она такая? Что она здесь делает?

Софи(торопливо выдвигает другой ящик). Ничего! Ей кое-что нужно. (Нетерпеливо.) Где же это?

Вальтер. Что именно? Что?

Софи. Ничего. Тебя это не касается.

Вальтер. Но, милая! Разве я не должен знать, что происходит в нашем доме?

Софи. Во всяком случае, теперь уже тебе скучать не придется… Она рожает.

Вальтер. Рожает? (Возмущенно.) В нашей постели?.. Но не в нашей же постели!

Софи. Другой у нее нет. Неужели ты не понимаешь?

Вальтер. Откровенно говоря, я ничего не понимаю.

Софи спешит с бельем в руках в спальню.

(Падает в кресло.) Наш уик-энд! Роды в нашей постели!

Софи(входит на цыпочках; облегченно). Схватки прекратились. Кажется, бедняжка уснула.

Вальтер. Лучше всего нам вернуться домой.

Софи. Ты хочешь сказать — оставить ее одну?!

Громкие стоны.

Софи. Ой-ой! Опять началось.

Вальтер(улыбаясь). Не объяснишь ли ты мне, почему эта особа рожает у нас? В нашей постели?

Софи. Я ее об этом не спросила… Так или иначе, она здесь, и мы ей поможем.

Вальтер. Тогда нам нужно немедленно вызвать акушерку.

Софи. Это очень мило с твоей стороны. Но бедняжка сказала, что акушерка скоро должна быть тут. (Садится.)

Вальтер. Ну, слава богу! Тогда будем надеяться, что все пройдет благополучно.

Софи. Будем надеяться! (Пауза.) Несколько дней тому назад мистер Томпсон рассказал мне, что во время одной из своих экспедиций в южноамериканские джунгли он установил, что индианки рожают детей без посторонней помощи. Как животные! По словам мистера Томпсона, этим индианкам не требуются никакие акушерки.

Вальтер(совершенно другим голосом, озадаченно, ревниво). Ты опять виделась с этим мистером Томпсоном?

Софи(спокойно, улыбаясь). Почему бы и нет? Я люблю с ним беседовать. Он так замечательно рассказывает про свои экспедиции! Все, что он говорит, так и встает у тебя перед глазами. Право, такое впечатление, что путешествуешь сам.

Вальтер(взволнованно). Я не желаю, чтобы ты поддерживала знакомство с мистером Томпсоном. Слышишь? Не желаю! Он охотится за каждой женщиной.

Софи(улыбаясь). Скажите, как интересно!.. За мной он не охотится. Так почему я не должна приглашать его к чаю?

Вальтер(громко). Потому что я не хочу! Слышишь?

Софи(улыбаясь). Слышу.

Вальтер. Ты не имеешь права что-либо делать против моей воли. Ты должна со мной считаться. В конце концов, ты моя жена.

Софи. Ах, Вальтер, если бы только я была твоей женой. Но разве я твоя жена?.. За последние три месяца ты провел дома каких-нибудь три дня. А за утренним кофе всегда читал газету. Потом ты уезжал к себе в контору, а вечером смертельно усталый валился на постель. За последние три месяца я видела тебя, может быть, три часа.

Вальтер(очень сердито). За эти три месяца я объехал вдоль и поперек всю Европу и продал шляп более чем на миллион. Это что, ничего не значит?

Софи(возводя глаза). Так много шляп.

Вальтер. Это мое дело, пойми. Конъюнктура сейчас очень высокая. В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году фирма «Король шляп» обогнала всю Европу. Нужно использовать высокую конъюнктуру. Это самое главное. Дело важнее всего.

Софи. Когда мы с тобой обручились, я думала, что для тебя важнее всего я. По крайней мере ты мне так говорил, милый Вальтер.

Вальтер. А теперь я тебе говорю: если ты еще раз пригласишь мистера Томпсона к нам в дом, если я его увижу хоть один-единственный раз…

Софи. По крайней мере ты меня еще ревнуешь. Я очень рада.

Вальтер(громко). Ничуть я тебя не ревную.

Софи. Пожалуйста, не кричи, Вальтер! Она уснула. (Пауза.) Во вторник ты опять уезжаешь по делам. Опять на три месяца! Ты наверняка продашь очень много шляп. Но что есть у нас еще в жизни? В жизни? Что мне делать эти три месяца? Что хорошего, если молодая женщина всегда одна? Я не могу день за днем сидеть дома и не могу выезжать одна, одна в театр, одна в оперу.

Вальтер. Ты мне рассказывала, что была в опере на прошлой неделе.

Софи. Не одна!

Вальтер(сдерживая ярость и ревность). В опере ты тоже была с ним? (С сарказмом.) Чего доброго, после оперы он пригласил тебя ужинать?

Софи. Тебе совершенно нечего беспокоиться. Мистер Томпсон — джентльмен.

Вальтер. Я его изобью.

Софи(улыбаясь). Не советую: он умеет боксировать.

Вальтер(ядовито). Выходит, мистер Томпсон — идеал мужчины?

Софи. Как тебе известно, мистер Томпсон очень образован, он крупный ученый. Он, что называется, хороший человек, и его книга «Экспедиция в южноамериканские джунгли» тоже замечательная вещь.

Вальтер(орет). Тогда отправляйся с ним в джунгли!

Сцена третья

Через входную дверь входят Рупрехт и Акушерка с большим саквояжем.

Вальтер(ехидно). Ага, новые гости!

Рупрехт(спокойно). Вот мы и пришли, фрау Хонер. (Улыбаясь, небрежно.) Добрый вечер, господа! (Указывает на спальню.) Она лежит там, фрау Хонер. Ступайте прямо к ней. Мне кажется, время уже подошло.

Вальтер(так же). Пожалуйста, не смущайтесь нашим присутствием.

Рупрехт(добродушно, ни к кому в частности). Не будем.

Акушерка. Что ж, тогда я пойду ее посмотрю.

Вальтер(с сарказмом). Не будете ли вы любезны сказать мне, кто вы такой?

Рупрехт. Меня зовут просто Рупрехт.

Софи. Так звали и твоего отца. Правда, Вальтер?

Рупрехт(улыбаясь). Подумайте, какое совнадение!.. Не дадите ли вы мне теплой воды и мыла, молодая дама? И грелку?

Софи. Воду я мигом согрею в колонке, в ванной.

Рупрехт. И может быть, большой чан для белья — он послужил бы ребенку ванночкой. И еще нам могут потребоваться полотенца и вата. А если бы у вас нашелся еще и спирт!

Софи(воодушевляясь). Есть! Слава богу, целая бутылка! Сию минуту все принесу. (Быстро уходит в дверь направо, к которой ведут три ступеньки.)

Вальтер. Не будете ли вы так любезны объяснить, по какому праву вы вломились в мой дом?

Рупрехт. Другого выхода не было. Извините, молодой человек.

Вальтер(резко). Я вас не извиняю.

Рупрехт(хладнокровно). Что поделаешь.

Софи сбегает по ступенькам с пакетом ваты, полотенцами и бутылкой спирта.

Вальтер. Просто неслыханно — вломиться в чужой дом и уложить роженицу в нашу постель.

Софи(с досадой). Вальтер! Ты хочешь теперь сорвать свое зло на этом человеке?

Вальтер. Помолчи! (Рупрехту.) Отвечайте!

Рупрехт(равнодушно). Иначе эта несчастная погибла бы в лесу, молодой человек.

Вальтер. Вы разбили стекло у меня в двери (показывает), не гнушаетесь моим коньяком, требуете от нас черт знает чего и делает все с таким спокойствием, как будто это в порядке вещей.

Софи(кладет все принесенное на стол). Не слушайте моего мужа. Он совсем не такой. Напротив! Он бросил удить потому, что ему было жаль рыбок, которые могли попасться на крючок. (Уходит в спальню.)

Акушерка(входит и направляется к столу). Теперь мы разжились всем необходимым! (Берет все со стола и уходит.)

Вальтер. И все это — не спросив меня!

Рупрехт. Я охотно спросил бы вас, если бы только вы были тут.

Вальтер. Я ни при каких обстоятельствах не потерплю такого бесстыдного самоуправства.

Рупрехт. Согласно германо-римскому праву, вы терпеть это не обязаны. Вы можете заявить на меня в полицию.

Вальтер. Так я и сделаю.

Софи(выходя из спальни, Рупрехту, успокаивающе). Мой муж ничего подобного не сделает. Он помог бы роженице так же, как и вы.

Вальтер. Речь не о ней. Речь о том, что этот человек ведет себя в нашем доме, как в своем собственном.

Софи(сердито). Речь идет о мистере Томпсоне!

Рупрехт(спокойно улыбаясь). Что мне еще оставалось делать?.. Представьте себе, молодой человек: вашей жене стало плохо в лесу или, скажем, вашу жену ночью на дороге переехала машина. Принесли бы вы ее под крышу, которая оказалась поблизости, или бросили бы истекать кровью?

Софи. Слышишь, Вальтер, на это тебе нечего ответить.

Вальтер. К чему мы придем, если каждый безнаказанно будет врываться в чужой дом?

Рупрехт. В следующий раз я положу свою беременную подзащитную перед вашей входной дверью, подожду, когда вы, молодой человек, придете, и внесу тем временем усопшую — или двух усопших — к вам в дом.

Протяжный стон.

Акушерка(появляясь в дверях). Скорей! Еще пару полотенец и теплую воду! Начинается. (Уходит.)

Софи. Сейчас. (Убегает по ступенькам в дверь направо.)

Рупрехт(улыбаясь). Видите, молодой человек, сейчас родится новый гражданин Земли. Это большое дело. К сожалению, он родится в вашей постели.

Вальтер. Будьте добры замолчать! Неслыханно!

Софи появляется на верхней ступеньке с полотенцами и бачком для белья.

Немедленно покиньте мой дом!

Софи(в то время как Рупрехт подбегает и хватает бачок за одну ручку). Не кричи! Рядом женщина мучается, и этот человек ей помог.

Торопятся с бачком, из которого вода выплескивается через край к дверям спальни, где его берет появившаяся акушерка.

Ты сам еще пожалеешь о своем поведении.

Вальтер. Он о своем поведении явно не жалеет.

Рупрехт(улыбаясь). Я, во всяком случае, если приведется, буду вести себя так же.

Софи. Любой сделал бы то же самое!

Вальтер. Это возмутительно!

Софи. Ты возмутителен! С твоей глупой ревностью!

Вальтер(вне себя). Хватит! Или я вызову полицию!

Софи(медленно). Если ты это сделаешь, Вальтер, если ты это сделаешь, я с тобой разведусь. Клянусь жизнью, я с тобой разведусь.

Рупрехт(улыбаясь). Но только при условии, что ваш супруг вызовет полицию. Я могу от этого вас избавить, молодая леди. (Идет к телефону.)

Софи(пока Рупрехт набирает номер, испуганно). Что вы делаете?

Рупрехт. Звоню в полицию. (В трубку.) Полиция?.. Господин полицейский комиссар, здесь взломщик… На даче «Вечерний покой»! Приезжайте скорее!.. Да, на даче «Вечерний покой». (Кладет трубку.)

Софи. Ну, теперь ты доволен?.. Просто невероятно, на что способен ревнивый мужчина!

Вальтер. На что я способен — об этом мы поговорим после.

Рупрехт. Грелку, если у вас есть, молодая леди. Надо согреть кроватку для малыша.

Софи(взбегает по ступенькам). Грелка уже готова. (Убегает.)

Вальтер(рассвирепев). Какую еще такую кроватку? Откуда тут кроватка?

Рупрехт. Ящик от вашего комода будет оборудован под кроватку, молодой человек.

Вальтер(ядовито). Вы предусмотрели положительно все.

Рупрехт. Приходится, молодой человек, приходится. (Вытаскивает из комода ящик, ставит его на стол, вынимает оттуда вещи.)

Софи(возвращается с грелкой). Не надо ли еще пудры для малыша?

Вальтер(в ярости). Он еще не появился на свет!

Софи. Тебя не спрашивают.

Рупрехт. Собственно говоря, пару сорочек молодого человека мы можем оставить в ящике. Как подстилку! (Кладет обратно рубашки, снимает со спинки кресла белый шерстяной шарф Вальтера, щупает его.) А теперь грелку!.. Чистая шерсть! Мягкая подстилочка? (Расправляет шарф в ящике.)

Софи. Вот. Тепленькая. (Кладет грелку в «постельку».) Вальтер. Не могу ли я получить свой халат?

Софи. Твой халат надела роженица. (Указывает на спальню.)

Рупрехт. Это я дал ей ваш халат.

Вальтер(колко). Разумеется!

Голос акушерки. Парнишка! По меньшей мере девять фунтов!

Плач новорожденного.

Софи(по ошибке обнимает Рупрехта; растроганно). Он плачет. Ах, Вальтер, он плачет.

Рупрехт(мягко высвобождается; улыбаясь). Вы обняли не того, кого надо. (Указывает.) Вот кого надо.

Софи(смущенно улыбаясь). Прости, Вальтер!

Шум подъехавшей машины. Хлопает дверца.

(Испуганно.) Полиция! Вальтер, этого я тебе никогда не прощу.

Дверь распахнулась. Входят два полицейских с револьверами в руках. Следующий диалог проходит под аккомпанемент тоненького плача новорожденного.

Первый полицейский. Где взломщик?

Рупрехт(улыбаясь). Тут!.. Можете меня взять, я свое дело сделал.

Второй полицейский. Что это значит — вы свое дело сделали?.. Он совершил кражу? Что он украл?

Софи. Он украл у ребенка смерть.

Второй полицейский. Непонятно.

Рупрехт(улыбаясь, Вальтеру). Молодой человек, мне кажется, что у вашей очаровательной жены вы можете многому научиться.

Вальтер(вскакивая с кресла; вне себя). Нахальный тип! (Указывая на него.) Этот человек вломился ко мне в дом. Я требую, чтобы его арестовали.

Первый полицейский. В таком случае, пройдемте.

Рупрехт(весело). Значит, сегодня я буду спать на нарах. И наверняка неплохо! А где будете сегодня спать вы, молодой человек?

Полицейские уводят Рупрехта.

Софи(смотрит ему вслед; восторженно). Замечательный человек!

Занавес

 

Действие второе

Сцена первая

На следующее утро. Узкая комната — кабинет полицейского Комиссар а во всю длину сцены. Двери справа и слева. Почти у самой рампы — письменный стол, поставленный левее и наискосок так, что, когда за ним сидят двое друг против друга, оба оказываются в профиль к зрителю. Слева на письменном столе — большой букет великолепных белых гвоздик, справа — большой букет красных гвоздик. На задней стене — полки от пола до потолка, набитые папками.

За столом сидит комиссар, дородный мужчина небольшого роста, с круглым красным лицом. Седая бородка клинышком делает его похожим на зажаренного гуся с белыми перьями на гузке. Господин Шрумпф стоит позади него на стремянке перед полками, высоко, под самым потолком, и копается в папках.

Комиссар пододвигает к себе вазу, стоящую справа, нюхает гвоздику, любовно поправляет букет, пододвигает вторую вазу, нюхает, ставит вазы на прежнее место, любуется, глядя то направо, то налево.

Комиссар. Что вы, собственно, делаете там наверху, господин Шрумпф?

Господин Шрумпф(в застиранном синем канцелярском халате; поворачивая голову). С вашего позволения, господин полицейский комиссар, я хотел бы взять на дом несколько дел.

Комиссар. Но, господин Шрумпф, это дела тридцатилетней давности… Ах, наверное, для ваших деток? Они будут рисовать и писать на оборотной стороне?

Господин Шрумпф. Нет, господин полицейский комиссар, я хотел бы взять дела домой для своей жены.

Комиссар. Ваша жена рисует?

Господин Шрумпф. Нет, господин полицейский комиссар, моя жена ругает и бранит меня каждый вечер до поздней ночи. И при этом требует, чтобы я ей что-нибудь спел. «Теперь пой, — говорит она. — Пой!» Ведь я двадцать лет пою в большом оперном хоре… Не проходит и дня, чтобы она не сказала мне, что вышла за меня по бедности. Вечер за вечером ссоры да распри! И вдобавок к этому изволь еще петь.

Комиссар. И вы хотите принести жене старые дела, чтобы смягчить ее нрав?

Господин Шрумпф. Нет, господин полицейский комиссар, я хочу их переписать. Тогда я, так сказать, при деле и смогу сразу после ужина уйти к себе в комнату. Я запираю дверь и пишу… Покой для меня превыше всего.

Комиссар. А вам сразу подавай, что превыше всего… Этот человек, наш взломщик, уже тут?

Господин Шрумпф(спускаясь с кипой папок со стремянки и подходя к письменному столу). Да, господин полицейский комиссар, он сидит в приемной. И все время насвистывает арии из оперы «Богема»! Хороший слух! Ведь я кое-что в оперной музыке понимаю.

Комиссар. Вы берете домой сразу всю эту толстую кипу?

Господин Шрумпф. Так точно, господин полицейский комиссар. По меньшей мере месяц работы и покоя!

Комиссар. Но, господин Шрумпф, вам же надо только делать вид, что вы работаете. Разложите дела дома на письменном столе — в присутствии жены, конечно, чтобы она могла поражаться вашему служебному рвению. Затем закройте свою дверь на ключ и читайте себе спокойно газету. В десять часов заприте дела в стол — служебная тайна, понятно? — и ложитесь спать.

Господин Шрумпф(ошеломленный). Это мне в голову не приходило. Премного вам благодарен, господин полицейский комиссар.

Комиссар. Не стоит благодарности! (Пауза.) Скажите, господин Шрумпф, а не смогли бы вы принести такие старые дела и мне домой?

Господин Шрумпф. Слушаюсь, господин полицейский комиссар!

Комиссар. Какие потолще!

Голос Рупрехта, напевающий арию из оперы «Богема»: «Твои руки холодны как лед. Позволь согреть их». Продолжает насвистывать мелодию. Комиссар и Шрумпф прислушиваются.

Ну а теперь введите взломщика. Нашего оперного певца!

Господин Шрумпф. Сию минуту, господин полицейский комиссар. (Выходит через левую дверь.)

Комиссар. Неплохая мысль — использовать дома старые дела. Совсем неплохая! Вопрос лишь в том, разрешит ли мне моя дорогая Юлия проявлять служебное рвение во внеслужебное время. (Нюхает гвоздики, поправляет букеты и любуется ими.)

Сцена вторая

Рупрехт(входя). Здравствуйте, господин комиссар!

Комиссар. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Рупрехт садится напротив комиссара.

Значит, вчера вечером вы вломились в чужую дачу и уложили беременную женщину на постель хозяев. Молодые господа уже сюда приходили и все мне рассказали.

Рупрехт. Тогда придерживайтесь показаний молодого человека. Наверняка все было именно так, как он вам рассказал. Скажите мне только, какой с меня причитается штраф.

Комиссар. Молодые господа просили меня не давать этому делу хода. В особенности молодая дама! Она заклинала меня всеми святыми… Молодая дама восторгается вами ну точно влюбленная.

Рупрехт. Кажется, молодые господа поссорились. Молодой человек был вне себя от бешенства.

Комиссар. Так-так! А мне он показался чрезвычайно любезным. Он очень сокрушался, что по его милости вас арестовали.

Рупрехт. Возможно, молодые господа ночью помирились.

Комиссар. Молодые супруги, как правило, мирятся ночью. (Пауза.) Раз пострадавшие на преследовании не настаивают, а в человеческом плане ваше вторжение на дачу поистине извинительно, все это дело можно оставить без последствий.

Рупрехт. Значит, мне можно идти. (Хочет встать.) Комиссар. Что касается этого дела, то я не возражаю. Но сначала вы должны мне сообщить, кто вы, собственно, такой.

Рупрехт(увиливая от ответа). Что за необыкновенные гвоздики! Просто чудо! Как замечательно пахнут! И почти такие же крупные, как хризантемы! Прелесть! Таких красивых гвоздик я еще не видывал.

Комиссар(обрадованно). Рад, что вам понравились мои гвоздики. Выращивать гвоздики — моя страсть. (Гордо.) На будущей неделе я пошлю свои гвоздики на международную выставку цветов. Это совершенно новый сорт… Но все же его можно еще улучшить.

Рупрехт. Вы это наверняка сумеете! Кто сумел вырастить такие гвоздики!..

Комиссар. Очень любезно с вашей стороны! Право, очень любезно… Итак, кто вы такой? Как ваша настоящая фамилия?

Рупрехт. В этой области можно добиться удивительных результатов. Я знаком с одним деревенским пастором, он в прошлом году привил сливу на старую грушу. И эта груша уже принесла несколько слив. Пастор говорит, что через несколько лет он с божьей помощью превратит неплодоносящую грушу в сливу. (Улыбаясь.) В действительности он добивается этого только потому, что его жена непременно желает иметь в саду сливу.

Комиссар. Ах, его жена! Да-а, если его жена желает иметь сливу!.. Итак, как же ваша настоящая фамилия?

Рупрехт. Этот пастор разводит еще и гвоздики. Черные гвоздики!

Комиссар(взволнованно). Черные? Вы сказали — черные гвоздики?

Рупрехт. Черные как уголь!

Комиссар. Господи боже, вот если бы вы могли достать мне рассаду черных гвоздик!

Рупрехт(пожимая плечами). Боюсь, пастор мне не даст, потому что я еще ни разу не был у него в церкви. Он этого не любит.

Комиссар(разочарованно). Ах, как жаль. Оказывается, вы вольнодумец. Ужасно жаль!

Рупрехт. Придется мне хоть разок послушать его проповедь… Скажем, завтра, в воскресенье!

Комиссар(настойчиво). Тогда обязательно сядьте в церкви в первый ряд, на виду у пастора.

Рупрехт. Ну, само собой. Придется немного и помолиться. Кающийся грешник! Знаю, знаю… Тогда я упакую рассаду во влажную землю — ведь это нежные росточки — и в понедельник принесу вам.

Комиссар. Это было бы для меня большим счастьем! Поистине большим счастьем! К сожалению, в понедельник я еще не получу эту драгоценную рассаду, потому что не могу отпустить вас на свободу, раз вы не хотите признаться откровенно, кто вы такой.

Рупрехт. То есть как это? Ведь мой паспорт у вас. (Указывает.) Вот он лежит перед вами.

Комиссар(берет паспорт и помахивает им). Паспорт выправлен по всей форме. Но я не могу поверить, что это ваш паспорт… Когда я на вас смотрю и вспоминаю, как молодая дама описывала ваше поведение на даче, мне просто не верится, что вы и есть тот землекоп Рихард Гецль, на имя которого выдан этот паспорт.

Рупрехт. Почему бы и нет? Вы думаете, что землекоп не может оказать помощь человеку?

Комиссар. Нет, почему же! Но, по описанию молодой дамы, вы слишком легко взяли верх над ее супругом, чтобы вас можно было принять за простого землекопа. (Листает паспорт.) И притом в этом паспорте въездные и выездные визы почти всех стран мира, а здесь вы нигде не прописаны… Подумайте — мы живем в большом городе. Многие преступления остаются нераскрытыми. Воровство! Кражи со взломом! Убийства! Мой долг — задержать вас до выяснения, кто вы такой в действительности… Подобные расследования, конечно, могут тянуться очень долго, если данное лицо отказывается давать показания… Так что вполне может быть, что пройдет полгода, если не больше, прежде чем я получу рассаду черной гвоздики.

Рупрехт. Вот в какую неприятную историю можно попасть, помогая акушерке… Полгода в тюрьме? Мне? Да я там пропаду.

Комиссар(успокаивая). Достаточно вам признаться, кто вы такой и откуда у вас этот паспорт.

Рупрехт(смиряясь). Вы своего добились — я сдаюсь. Паспорт я купил у этого Рихарда Гецля, бродяги. За кусок колбасы!

Комиссар. Так-так. Скажите на милость — за кусок колбасы!.. Ну и?..

Рупрехт. А спустя несколько месяцев я нашел этого бродягу мертвым в лесу, на берегу родникового озера. Он был голый. Его лохмотья лежали рядом. Он выстрелил себе в висок… Тело уже разложилось, его нельзя было узнать.

Комиссар. Все это очень интересно, очень интересно.

Рупрехт. И притом чистая правда! Надо вам сказать, что я удрал из дому и хотел, чтобы жена, родственники, а также власти считали меня умершим. Никаких розысков! И главное — никакого возврата! Ну вот я и воспользовался столь благоприятной возможностью, если позволительно так выразиться, надел лохмотья этого бедняги, а свой костюм с паспортом в кармане положил рядом с этим уже разложившимся трупом. Несколько дней спустя я прочел в газете, что я застрелился.

Комиссар. Право, очень интересно!

Рупрехт. С тех пор вот уже двадцать пять лет, как я спокойно живу под именем этого бродяги.

Комиссар. Так-так. Скажите на милость!.. К сожалению, я должен попросить вас сказать мне, почему вы хотели, чтобы власти и ваша семья считали вас мертвым. Почему вы двадцать пять лет жили под чужим именем, что, как вам известно, наказуемо законом.

Рупрехт. All right! Я не совершил ни воровства, ни кражи со взломом, ни убийства. Никакого преступления! (Смеясь.) Причиной всему было нечто гораздо более скверное. А именно — моя жена! Моя дорогая Амалия! Я не мог ее больше вынести.

Комиссар. Так-так… Многие не выносят своих жен, но все переносят.

Рупрехт. А я вот бросил жену, ушел из ее семьи… И даже бросил свою долю в деле. Восемьсот тысяч марок!

Комиссар. Так-так. Восемьсот тысяч марок? Почему вы не добивались, чтобы вам выплатили ваши восемьсот тысяч?

Рупрехт. Да вы не знаете моего тестя. Он обратился бы в суд. Довел бы дело до высшей инстанции. На это ушли бы годы. У меня не хватило терпения. Я не отличаюсь терпением. Еще несколько лет в этой семье — и я сошел бы с ума.

Комиссар. Значит, семью вы тоже не выносили.

Рупрехт. Нет, бог тому свидетель. Эта семейка — автомат для собирания денег. Для этой семейки, для ее фирмы на свете существуют лишь шляпы да деньги — и ничего другого. Бесплодная почва. На такой не вырастет и травинка.

Комиссар. О какой же фирме идет речь?

Рупрехт. О пользующейся мировой известностью фирме «Король шляп»! (Пауза.) Видите ли, дикие лошади, когда они еще не окончательно вымерли, собирались в тесный круг, головой внутрь, и отгоняли копытами хищников. Родственники моей жены уже много поколений собираются плотной стеной вокруг шляпы, повернувшись спиной к жизни, словно жизнь — хищный зверь.

Комиссар. Так-так, вокруг шляпы… Вы имеете в виду вечную погоню за деньгами? Все больше и больше денег, не так ли?

Рупрехт. Вот именно! Дочери должны выходить замуж за мужчин, тоже занятых в шляпном деле. Они должны любить этих специалистов по шляпам, которые, со своей стороны, любят только шляпы… Много дочерей и зятьев! А во главе семьи — мой тесть, глава шляпной династии. Сейчас ему восемьдесят пять.

Комиссар. Ваш тесть и поныне, в таком преклонном возрасте, занимается делами фирмы?

Рупрехт. Он и на смертном одре все еще будет заниматься делами. Для него не существует ничего другого, кроме фирмы. Ничего, кроме денег! Его жена на этой почве сошла с ума. Вот уже двадцать шесть лет она в сумасшедшем доме… Ну, в один прекрасный день я и ушел из дому. Ушел — и все. Не говоря ни слова. Без вещей! Без денег!

Комиссар. И без шляпы, да?

Рупрехт. Да, ушел — и все. Эти двадцать пять лет я прожил не делая никому зла и в свое удовольствие. Это ведь здорово, хоть у меня иной раз и куска хлеба не было. (Пауза.) Теперь, по возвращении из Индии, я посмотрел со стороны, как они живут. Фирма еще больше разрослась и разбогатела. Сейчас это первая шляпная фирма Германии. Шляпная династия, присосавшаяся к сердцу народа.

Комиссар. Вы были в Индии?

Рупрехт. А до этого в Австралии, Китае, Америке… Где я только не был!..

Комиссар. Так-так… Ну, то, что вы бросили свои восемьсот тысяч марок, — это в вашем случае еще как-то можно понять. Одного лишь в толк не возьму. Вы хотели, чтобы власти и ваша жена считали вас умершим, и это вам удалось. Так почему же вы сейчас явились туда, где жили прежде? Это же несколько легкомысленно для… для мертвеца.

Рупрехт. В этом вы правы. Одному богу известно, почему. Я хотел побыть тут всего несколько дней — снова увидеть лес и озеро, в котором мальчишкой удил рыбу и купался… Чувствительный баран!.. Ну и тут нашел в лесу во время грозы беременную крестьянку. До деревни было очень далеко. Она могла в любую минуту разродиться. Тогда я вспомнил про дачу поблизости от озера. Я поскорее отнес ее под крышу. И тут заварилась вся эта каша.

Комиссар. Ах да, припоминаю… Когда вы внезапно исчезли, все были в большом волнении. Об этом много писали газеты. Теперь я все вспомнил… Если не ошибаюсь, вы застрелились, так сказать, лишь через несколько месяцев после своего исчезновения.

Рупрехт. Да. И мне устроили пышные похороны. Я стоял неподалеку за большим каменным памятником и смотрел на свои похороны.

Комиссар. Подумать только — смотрели на свои собственные похороны!

Рупрехт. Вокруг моей могилы собрались все родственники. Они пролили невиданное количество крокодиловых слез… Ну а несколько месяцев спустя я уехал кочегаром в Южную Америку… Теперь вы знаете все. Я могу уйти?

Комиссар. Я лично ничего не имею против. Я верю вам на слово. Но как лицо официальное я должен, к сожалению, иметь доказательства правдивости ваших показаний… Кто из членов семьи мог бы удостоверить вашу личность спустя такое продолжительное время?

Рупрехт. Вот еще что! (Пауза.) Ну что ж! Теперь мне уже все равно… Мой тесть, глава шляпной династии!

Комиссар. В таком случае я сейчас же позвоню вашему тестю.

Рупрехт. Наберите номер 17-00-1! Тогда он подойдет к телефону лично. (Пока комиссар набирает номер.) Вот уж он обрадуется, что его давным-давно сгнивший зять, позорище семьи, воскрес из мертвых.

Комиссар(в трубку). Добрый день! Говорит полицейский комиссар третьего округа. Я должен с вами срочно переговорить об одном очень важном для вас деле… Нет, по телефону нельзя… Да, очень важно!.. Да-да, непременно привезите с собой своего адвоката, если таков ваш принцип. (Кладет трубку.) Сейчас явится. А 17-00-1 — это телефон фабрики?

Рупрехт. Да.

Комиссар(нажимает на кнопку). Значит, ваш тесть и в самом деле в свои восемьдесят пять лет бывает еще на фабрике?

Рупрехт. Если он не при смерти и не соборовался, то он на фабрике. (Пауза.) Теперь лавина покатилась…

Господин Шрумпф(входит). Господин полицейский комиссар?

Комиссар. Господин Шрумпф, когда явятся два господина, немедленно проведите их ко мне. И принесите, пожалуйста, еще стул.

Господин Шрумпф. Сейчас. (Уходит.)

Комиссар. Выходит, я все же получу драгоценную рассаду черных гвоздик в понедельник?!

Рупрехт(улыбаясь). Черных гвоздик не бывает.

Комиссар. Так-так. Значит, вы провели меня, безобидного старика.

Рупрехт. Ну, не такой уж вы безобидный. Своим безобидным способом выжали из меня все, что хотели, несмотря на мои черные гвоздики.

Комиссар(посмеиваясь). Значит, вы не выносили свою жену… Да, что же нам делать с нашими женами? Великолепная идея господа бога создать кроме мужчин еще и женщин — крест наш, который мы должны нести до могилы. Брак — стальная цепь, увитая цветами, вянущими сразу же после медового месяца.

Рупрехт. Брак — причина для развода.

Комиссар. И все-таки мы лезем в западню. (Смотрит на свои часы.) Ваш тесть может быть здесь с минуты на минуту, если приедет на машине. Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату. Я должен немного подготовить вашего тестя. А не то с ним, чего доброго, случится удар, если он войдет и вдруг увидит вас.

Господин Шрумпф вносит стул.

Комиссар(указывая ему на дверь справа). Проводите господина в маленький кабинет рядом.

Господин Щрумпф. Слушаюсь, господин полицейский комиссар! Оба господина только что прибыли.

Комиссар. В маленький кабинет! А потом пропустите их ко мне.

Господин Шрумпф. Слушаюсь, господин полицейский комиссар!

Рупрехт и господин Шрумпф выходят в дверь справа, Рупрехт горько улыбается и машет рукой комиссару. Комиссар нюхает гвоздики. Телефонный звонок.

Комиссар. Да, Юлия?.. Ты не можешь найти мой парадный галстук? Но я не могу принять никакого приглашения на сегодняшний вечер… Нет, совершенно исключено! Я должен до поздней ночи изучать одно дело. Толстое дело. Господин Шрумпф принесет мне его домой… Я очень-очень сожалею, но, право, сегодня никак не получится. (Кладет трубку.)

Сцена третья

Входят худой, маленький, сгорбленный, жилистый старик и адвокат Ваденбирн, бойкий человек с громким голосом.

Старик(писклявым, старческим голосом). Здравствуйте, господин полицейский комиссар.

Комиссар. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Старик. Разрешите вам представить доктора Ваденбирна. Он уже тридцать один год адвокат нашей семьи и фирмы «Король шляп». (Садится.)

Комиссар. Очень приятно.

Старик. Мне очень хотелось бы узнать, что вы намерены нам сообщить.

Комиссар. Я только что допросил человека, который вчера вечером забрался к вам на дачу. По его утверждению, он ваш зять.

Старик. Мои зятья не имеют обыкновения забираться на дачи. У меня несколько зятьев. Кого вы имеете в виду?

Комиссар. Того, который двадцать пять лет назад застрелился и был торжественно похоронен.

Старик(замогильным голосом). Неслыханно. Вы меня очень взволновали. Чрезвычайно взволновали.

Адвокат(улыбаясь). Проходимец! Или сумасшедший!

Комиссар. Он производит впечатление человека вполне здорового.

Адвокат. Вполне здоровый сумасшедший. Бывает и так.

Комиссар. А если он и не проходимец и не сумасшедший, а действительно ваш зять, который якобы застрелился и был торжественно похоронен?

Старик. Мертвые воскреснут лишь в судный день.

Комиссар. Разрешите мне пригласить воскресшего?

Адвокат. Давайте сюда этого сумасшедшего жулика.

Старик(комиссару). Одну минутку, прошу вас. (Адвокату.) Самое главное — не ворошить эту старую историю. Поэтому ни при каких обстоятельствах не следует доводить дело до судебного разбирательства. Если можно будет установить невменяемость этого обманщика, не придется ничего предавать гласности.

Адвокат. Мы привлечем господина профессора Симблока. Он большой авторитет. Свидетельства господина профессора Симблока вполне достаточно. Тогда мы сможем засадить этого типа в тюрьму, и ничто не будет предано гласности.

Господин Шрумпф(входит). Господин полицейский комиссар, некая госпожа Хонер, акушерка, просит узнать, не можете ли вы на минутку выйти.

Комиссар. Извините.

Оба выходят в дверь слева.

Адвокат. Если это действительно ваш зять Рупрехт — жизнь выкидывает самые невероятные коленца, — мы все равно пригласим профессора Симблока и засадим этого сумасшедшего. Потому что сумасшедшим он несомненно был уже тогда — человек, бегущий с пустыми карманами от богатства и бросающий восемьсот тысяч марок.

Входят комиссар и господин Шрумпф.

Старик. Пожалуйста, пусть войдет этот человек.

Комиссар указывает на дверь. Господин Шрумпф выходит в дверь справа.

Адвокат. Сейчас мы посмотрим, что это за птица. Мы ее сразу посадим в клетку. Щелк — и он там!

Комиссар. Это еще неизвестно.

Старик. Я поражен. Я поражен чрезвычайно!

Рупрехт(входит). А, дорогой тесть! Ну как идут дела?

Старик(с замогильным спокойствием). Боже всемогущий иже еси на небеси — это он.

Рупрехт. Нежданная встреча, правда? И вы тут, господин Ваденбирн. Немножко постарели. Вы присутствовали на моей свадьбе, не так ли? Сто человек гостей! Пышное празднество! Только под конец возникло небольшое разногласие. Между моей женой и вами, дорогой тесть. Потому что вы хотели дать ей в приданое акции, а не наличные. Акции тогда на бирже падали каждый день.

Адвокат. Я заранее обращаю ваше внимание на то, что вы не можете предъявлять фирме «Король шляп» никаких материальных претензий. Вы начисто проиграете процесс.

Рупрехт. Свой процесс я выиграл уже двадцать пять лет назад:

Старик. Чудовищное дело! Я взываю к твоему благоразумию. Своим исчезновением ты нанес тогда нашему семейству большой моральный урон. Твое возвращение повлечет за собой публичный скандал.

Рупрехт. Значит, ты требуешь от меня, чтобы я и дальше вел свое одинокое, безотрадное существование?

Старик. Если ты проявишь добрую волю и все, кто знает об этой ужасной тайне, будут ее хранить — вас тоже я попрошу об этом, господин полицейский комиссар, — тогда ни теперь, ни в будущем эти события не станут достоянием гласности.

Рупрехт. Беда лишь в том, что я еще жив. Восстал из мертвых! Господин полицейский комиссар меня воскресил. Во всем виноват он.

Господин Шрумпф(входит). Господин полицейский комиссар, молодые господа хотели бы еще с вами поговорить.

Комиссар. Введите их, господин Шрумпф.

Господин Шрумпф. Слушаюсь, господин полицейский комиссар. (Выходит.)

Старик. Судя по твоему виду, ты жил эти двадцать пять лет вне общества. Так что было бы наверняка лучше для тебя и всех заинтересованных лиц, если бы ты продолжал такой же образ жизни и впредь.

Адвокат. Мне даже рисуется эта ваша жизнь в лучшем виде. Никаких обязанностей! Свобода! Весь мир принадлежит вам. Вам можно позавидовать.

Рупрехт. Господин Ваденбирн, похоже, вы желаете, чтобы я немедленно снова вступил на пост директора фирмы «Король шляп». Будьте осторожны, а не то я вернусь в лоно семьи.

Софи и Вальтер(входят). Доброе утро!

Софи. Господин полицейский комиссар, мы хотели только узнать… Да он еще здесь! Почему же вы его не отпустили?

Комиссар. Он свободен.

Вальтер(смущенно улыбается Рупрехту). Прошу прощения за свое глупое поведение вчера вечером. (Удивленно.) А ты почему тут, дедушка?

Старик. Я должен сделать тебе важное сообщение. Крайне важное сообщение! Этот человек — твой отец.

Вальтер. Что ты говоришь? Мой отец? Вы — мой отец?

Рупрехт(улыбаясь). Ужасно, правда? Такой бродяга! (Расстроганно хлопает Вальтера по плечу.) А ты за это время подрос.

Старик. Тебе было пять лет, когда твой отец бросил твою мать.

Софи(крик радости). Значит, вы мой свекор! Ах, как хорошо! (Бросается Рупрехту па шею. Они целуются.)

Рупрехт. Вы чудесный человечек! Хорошо мы поработали вместе вчера вечером, правда?

Софи. Да, чудесно!

Рупрехт. В самом деле, мы вдвоем могли бы руководить родильным домом.

Софи. Видит бог, могли бы!

Рупрехт. Вы молодчина.

Вальтер(улыбаясь). Я вел себя так глупо.

Софи(тоже улыбаясь). И все из-за мистера Томпсона!

Старик и склонившийся к нему адвокат перешептываются.

Комиссар(с улыбкой, Рупрехту). Тут приходила акушерка, фрау Хонер. Она спрашивала, как вас зовут. Роженица хочет назвать ребенка вашим именем. И просила, чтобы вас непременно отпустили. Без вашей помощи она и ребенок погибли бы в лесу во время грозы. (Пауза.) Выходит, вы, так сказать, вломились в собственную дачу.

Рупрехт. Да, этот домик я когда-то построил для моей дорогой Амалии.

Вальтер(ухмыляясь). А я, тупая башка, настаивал на своем праве хозяина.

Вальтер и Софи наблюдают за происходящим далее удивленно и неодобрительно.

Адвокат(выпрямляясь, Рупрехту). Мы хотим сделать вам выгодное предложение.

Старик. Фирма выплатит тебе двадцать тысяч марок наличными, если ты снова скроешься, то есть если ты сделаешь все, чтобы никто не узнал о твоем существовании.

Адвокат. Двадцать тысяч марок — большие деньги.

Рупрехт(улыбаясь). Слишком мало.

Старик. Предлагаю тебе двадцать пять тысяч.

Рупрехт. Слишком мало!

Адвокат. Сколько вы требуете, разрешите спросить?

Рупрехт. Скажем… Ну, скажем… десять миллионов!

Адвокат. Это шутка?

Рупрехт. Нет, это я всерьез принимаю вашу нечестную сделку!

Вальтер(сердито). Дедушка, как ты можешь предлагать моему отцу подобные вещи!

Софи. Это стыдно.

Старик. Я запрещаю делать мне подобные замечания.

Софи(медленно и с угрозой). Мой свекор должен к нам вернуться. Если ты, дедушка, будешь этому препятствовать, я вызову журналистов и все им расскажу.

Старик. Ты этого не сделаешь!

Софи. Я непременно это сделаю и к тому же немедленно! Прямо отсюда я, с разрешения господина полицейского комиссара, позвоню в газету.

Комиссар улыбаясь, делает жест рукой, приглашающий к телефону.

Адвокат(склонившись к старику, шепчет ему что-то на ухо, потом выпрямляется во весь рост). Наше последнее слово! Мы предлагаем вам пятьдесят тысяч.

Рупрехт(тестю). Когда я ушел из дому, двадцать пять лет назад, я бросил восемьсот тысяч марок. Если бы господин полицейский комиссар не вынудил меня признаться, кто я такой, если бы он не грозил мне шестимесячным тюремным заключением, вы меня никогда не увидели бы. Но твоя попытка подкупа может и в самом деле побудить меня вернуться в лоно семьи. Тогда тебе, разумеется, пришлось бы раскошелиться на восемьсот тысяч марок.

Старик(страшно разволновавшись, топает ногами и кричит). Никогда! Никогда!

Софи. Ах, пожалуйста, пожалуйста, оставайтесь с нами. У нас есть две комнаты, которыми мы совсем не пользуемся. Две очень красивые комнаты со всеми удобствами. Там никто не будет вам мешать. Никто! Ах, пожалуйста, пожалуйста, живите с нами.

Господин Шрумпф(входит). Господин полицейский комиссар, ваша супруга в прихожей и хочет с вами немедленно переговорить относительно приглашения на вечер. Похоже, ваша супруга очень взволнована.

Комиссар(бросает на Рупрехта понимающий взгляд; смиряясь). Можете сегодня вечером не приносить мне домой толстую папку, господин Шрумпф.

Занавес

 

Действие третье

Сцена первая

Гостиная на вилле короля шляп, обставленная, как в прологе. На круглой полированной подставке стоит стеклянная витрина в форме куба, в которой выставлено нечто похожее на шляпу. У стола валяется на полу кружевная салфетка. Возле рампы — еще столик. Рупрехт, в чистой белой рубашке, заправленной в брюки, без галстука, сидит у стола, с которого упала салфетка. Он берет со стола гвозди и набивает резиновые набойки на свои тяжелые башмаки. Его куртка висит на спинке стула.

Лизель(входит — теперь ей шестьдесят пять лет, сгорбленная и седая, — мимоходом поднимает салфетку и складывает, как человек, привыкший наводить порядок. Про себя). Салфетку все равно надо постирать. (Пауза.) Чем это вы занимаетесь, сударь?

Рупрехт. Ну, Лизель! Никакой я не сударь. (Берет со стола гвоздь и забивает его в каблук.) Я купил себе резиновые набойки… Мои тяжелые башмаки с подковками хороши были для ходьбы по дорогам. Но здесь, на натертом паркете, от них такой грохот. (Забивает гвоздь.)

Лизель. Я могу отнести ваши башмаки к сапожнику.

Рупрехт. Зачем? Я сделаю это сам.

Лизель(подает Рупрехту меню, пока он надевает и зашнуровывает башмаки). Вот меню сегодняшнего обеда, сударь. Пожалуйста.

Рупрехт(улыбаясь). Похоже, вы никак не можете отучиться говорить «сударь»? (Пауза.) Что, сегодня к обеду опять явится все семейство?

Лизель. Да, конечно. Фрау Амалия тоже будет к обеду. Она уже звонила с дороги, что прибудет как раз к обеду.

Рупрехт(с улыбкой). Ага! Ну, дело будет.

Лизель. Фрау Амалия приедет на машине из Флоренции. Она велела мне позаботиться, чтобы мозель не был опять теплым. Как будто бы я не знаю, что мозель надо подавать охлажденным. Фрау Амалия всегда найдет к чему придраться.

Рупрехт. Моя дорогая Амалия придиралась, еще когда ее не было на свете. Еще во чреве матери! Ей было там слишком темно.

Лизель. Да, фрау Амалии нелегко угодить. (Пауза.) Но мы с вами всегда хорошо понимали друг друга, верно?

Рупрехт. Что верно, то верно! Я относился к вам, как к сестре. Вы человек, Лизель, хороший, разумный человек!

Лизель(вздыхая). Да, да! Какое это было времечко, когда вы у нас еще жили. (Пауза.) Помните, вы меня тогда, двадцать пять лет назад, даже пообещали пригласить на вальс? Но на следующий день и след ваш простыл.

Рупрехт(встает). Лизель, мы должны восполнить упущенное — вальс (Протягивает руки.) Прошу, Лизель.

Звонок.

Лизель. Кто бы это мог быть в такое время? (Уходя, ворчит.) Похоже, вальс мы никогда не станцуем. Всегда что-нибудь да помешает.

Рупрехт(осторожно ходит взад и вперед по паркету). Так! Теперь я могу ходить по паркету тихо, как кошка.

Лизель(открывает дверь). С вами желает поговорить господин профессор Симблок.

Рупрехт. Симблок? Что ему от меня нужно? Кто он такой?

Лизель. Господину профессору Симблоку теперь принадлежит дом умалишенных, в котором уже двадцать шесть лет находится ваша теща.

Рупрехт. Ах, это интересно. Попросите его войти.

Лизель прикрывает дверь.

(Припоминая.) Симблок?.. Симблок?.. Это имя мне знакомо. (Еще раз прохаживается взад и вперед, проверяя свою работу.) Левая набойка, кажется, плохо прибита. (Садится, снимает башмак с левой ноги, начинает забивать гвозди.)

Пропустив профессора Симблок а, Лизель закрывает дверь.

Профессор Симблок. Добрый день!

Рупрехт. Добрый день! (Вбивает гвоздь.)

Профессор Симблок(наблюдает за ним, чуть кивает головой, как бы в подтверждение мысли). Надеюсь, я вам не помешал?

Рупрехт. Нет-нет! (Указывает на стул.)

Профессор Симблок садится и наблюдает за Рупрехтом.

(Забив в каблук еще один гвоздь и надевая башмак.) Господин профессор, не вы ли написали монографию под заглавием «Желание смерти у людей с торможением»?

Профессор Симблок. Я. Двадцать лет назад!

Рупрехт. Ага, вот почему мне знакомо ваше имя. Я читал эту книгу. В Америке. Очень полезная вещь. Я много из нее почерпнул. Примите мои поздравления!

Профессор Симблок(отвесив короткий поклон). Разрешите узнать, как вы поживаете, как вы себя чувствуете?

Рупрехт. О-о! Превосходно! (Улыбаясь.) Ко мне приходит знаменитый психиатр, вовсе со мной незнакомый, и спрашивает, как я себя чувствую. Странно, не правда ли? А как поживает моя бедная теща?

Профессор Симблок. Она всегда довольна. Милая старушечка с неизменной улыбкой. Я сказал бы, с улыбкой, полной надежды, как у молодой новобрачной!

Рупрехт. Может быть, это потому, что в бытность молодой новобрачной ей нечему было улыбаться?

Профессор Симблок. Возможно. (Пауза.) Значит, вы побывали в Австралии, Америке, Индии, Китае, объехали весь земной шар.

Рупрехт. В какой-то мере. (Улыбаясь.) Он не так уж велик. (Серьезно.) Да, кое-что я видел, а именно жизнь как она есть. Неописуемую нужду в некоторых странах, где год за годом люди буквально голодают! И совсем рядом — невероятную, фантастическую роскошь! Я узнал такое, чего никогда не забуду и не хочу забыть. (Улыбаясь.) А старик хотел бы упрятать меня в сумасшедший дом… Вам надо было привести двух санитаров и прихватить смирительную рубашку. Я умею боксировать. И недурно!.. Можете не сомневаться, я знаю, почему старик подослал вас ко мне.

Профессор Симблок. После этой встречи и разговора с вами ни о чем таком, разумеется, больше не может быть и речи.

Рупрехт. Видите ли, господин профессор, моя неоспоримая законом доля в фирме «Король шляп» составляет восемьсот тысяч марок. Так что старик не разорится, оплачивая мое пожизненное пребывание в первоклассном сумасшедшем доме… Как бы он не сошел с ума от мысли, что ему придется выложить мне восемьсот тысяч марок. Ведь у него помешательство «на денежной почве».

Профессор Симблок. Умопомешательство такого рода — явление не такое уж редкое. В моем заведении есть несколько мультимиллионеров, по существу, сошедших с ума от страха, что они умрут с голоду. (Пауза.) Случаи безумия «на денежной почве», как вы это назвали, после войны, примерно с тысяча девятьсот пятидесятого года, страшно участились. Из-за своей погони за деньгами человек нашего времени живет так, что настоящая жизнь проходит мимо него. В крайних случаях это порождает помешательство.

Рупрехт. Но такого, как сейчас, раньше в Германии не было.

Профессор Симблок. Конечно, нет! (Пауза.) Мне кажется, я могу вам кое-что доверительно сообщить. Прошу вас — никому ни слова! У вашего тестя с некоторых пор наблюдаются симптомы так называемого умопомешательства «на денежной почве». И за последние три недели эти симптомы опасно усилились.

Рупрехт. Ax, за последние три недели! С тех пор как я возвратился. Всему виной восемьсот тысяч марок, поверьте мне.

Профессор Симблок. Вполне возможно. Ваш тесть как рае говорил со мной о восьмистах тысячах марок и при этом в поразительно нездоровом духе.

Рупрехт. Я тоже могу вам кое-что доверительно сообщить. На прошлой неделе мы со стариком по счастливой случайности вместе пили кофе. Возможно, это была вовсе не случайность. Я пошел к себе в комнату за сигаретами, а когда спустя полминуты вернулся, у кофе оказался подозрительный противный привкус. На другой день я отнес кофе в лабораторию на анализ… Старик подсыпал в него цианистый калий. Хорошо, что я сделал только маленький глоток. А не то быть бы мне на том свете! (Пауза.) Старик явно ни перед чем не остановится, чтобы от меня избавиться и удержать в своих руках восемьсот тысяч марок… Сумасшедший дом! Отравление!

Профессор Симблок(задумчиво). Тут надо что-то предпринять. (Пауза.) Я порекомендую вашему тестю сегодня вечером навестить свою супругу в моей клинике и задержу его там для наблюдения.

Рупрехт. Что ж, неплохо — он хотел запрятать в сумасшедший дом меня, а попадет в него сам.

Профессор Симблок. То, что вы живы, явилось для него, конечно, большим ударом.

Рупрехт. Еще бы. Ведь двадцать пять лет назад он с удовлетворением наблюдал, как меня хоронят. А теперь ему приходится выплачивать живому трупу восемьсот тысяч марок.

Профессор Симблок(улыбаясь). Да, это горько. (Встает.) Рад был с вами познакомиться. Но теперь мне, к сожалению, нужно идти. Пациенты!..

Рупрехт надевает куртку и провожает профессора Симблока, который задерживается у кубической стеклянной витрины.

Что это еще за страх божий?

Рупрехт(поворачивает два выключателя — стеклянная витрина ярко освещается и начинает вращаться). Этот страх божий — гордость старика. Прародительница всех видов шляп, какие когда-либо носили на этой проклятой планете. Прашляпа!

Профессор Симблок. Так-так. Прашляпа! (Качает головой.) Ужас какой-то!

Рупрехт. Ах, не говорите так! Вы не поверите мне, если я вам скажу, на какую сумму застраховал старик прашляпу… Собственно говоря, милая выдумка. Не правда ли? Единственная симпатичная черта у старика.

Оба, улыбаясь, уходят.

Сцена вторая

Слышно, как за кулисами бранится какая-то женщина. Постепенно ее голос приближается. Это Амалия, пятидесяти лет, в дорогом безвкусном платье, размалеванная, ярко-рыжие крашеные волосы, огромная бриллиантовая брошь, бриллиантовые браслеты, кольца, подвески; с белой болонкой на руках.

Врывается в дверь в глубине комнаты, за ней идет лысый Эдуард, ее второй муж.

Амалия(вне себя). Ну что ты тут опять устроил! Невероятно! Эдуард, ты невероятно глуп. Впрочем, ты всегда был глуп. (Опускается в кресло с собачкой на коленях.)

Эдуард. Прости, Амалия! Это больше не повторится.

Амалия. Ты всегда так говоришь.

Эдуард. Надеюсь, ты хорошо отдохнула во Флоренции, дорогая Амалия?

Амалия. Какое там отдохнула. Во Флоренции вечно печет солнце. Невыносимо! Здесь, конечно, опять дождь. Невыносимо!

Эдуард. Почему же ты вернулась раньше времени, Амалия? Извини! Но ведь ты собиралась пробыть во Флоренции до конца августа. Извини!

Амалия. Несколько дней тому назад старик прислал мне срочное письмо. По его словам, здесь произошло что-то невероятное. Он делает какие-то неясные намеки. Я так ничего и не поняла. Он пишет, чтобы я задержалась во Флоренции на три недели, пока он уладит это неприятное дело. Ну, тут я, конечно, сразу же выехала… Так что же у вас стряслось?

Эдуард. Не знаю. Прости, Амалия! Но я два месяца разъезжал на машине по делам фирмы. Вернулся только час назад. Здесь, на вилле, я всего несколько минут. Я ничего не знаю. Прости, Амалия.

Амалия. Ты никогда ничего не знаешь! Удалось тебе по крайней мере заключить крупные сделки?

Эдуард. К сожалению, на этот раз нет, дорогая Амалия. Конкуренты меня обогнали везде, где предстояли крупные сделки.

Амалия. Прибыль, которую ты приносишь, не покрывает даже твоих дорожных расходов. Твое дело — продавать шляпы, а ты даже себе на шляпу не можешь заработать, прикрыть свою лысину.

Эдуард. Ты всегда преуменьшала мои способности.

Амалия. К сожалению, это невозможно.

Эдуард. Что невозможно, дорогая Амалия?

Амалия. Преуменьшать твои способности… (Собаке.) Крошка, крохотуленька моя дорогая!.. (Мужу.) Веди Крошку гулять! И погуляй подольше!

Эдуард(умоляюще). На улице ливень, дорогая Амалия.

Амалия. Крошку надо сейчас же вывести погулять! Не правда ли, Крошенька, драгоценность моя? На улицу, на уличеньку! Да, моя дорогая, любимая Крошенька, гулять, гулятеньки! Что уставился на меня, словно баран на новые ворота? (Вздыхает.) Не могу понять, как я могла выйти за тебя замуж.

Эдуард. Я тоже не понимаю, Амалия.

Амалия(резко). Что это значит?

Эдуард. Ведь ты же с самого начала не находила во мне ничего хорошего.

Амалия. Где ничего нет, там ничего и не найдешь. Эдуард, ты — божье наказание… Завтра утром отведешь Крошку в Собачий рай. Крошку надо искупать. Да, моя Крошенька! Ты у меня будешь чистенький! Чистенький-пречистенький. (Пауза.) Во Флоренции я купила картину Пок… Пик… Пукассо. Квартира без Пукассо — не квартира.

Входит Рупрехт.

(Сначала издает хриплые, гортанные стоны, а потом испуганно орет во все горло.) Кто это?!.. Кто это?!..

Крошка в страхе спрыгивает с ее колен и выбегает.

Рупрехт. Не пугайся. Я не призрак.

Амалия. Святый боже, ты? Ты? Святый боже, ты жив?

Рупрехт(улыбаясь). К сожалению! Да?

Амалия. У могилы… Я стояла у твоей могилы…

Рупрехт. И была очень довольна, когда мой гроб туда опустили… Вся семейка выглядела такой довольной, словно в тот день продала миллион шляп.

Амалия(вне себя). Он жив!.. Что… же теперь будет? Люди!.. Боже всемогущий, какой скандал! Неужели ты собираешься тут оставаться? Ты собираешься тут оставаться?

Рупрехт. Наш сын и наша очаровательная невестка, которая, как ни удивительно, еще не сошла с ума, настаивают на том, чтобы я остался здесь.

Амалия. Этого не будет! Я тебе говорю… Почему ты тогда удрал? Почему?

Рупрехт(улыбаясь). Почему?

У Эдуарда вырывается истерический смешок.

Амалия(резко). Чего хохочешь, идиот?

Рупрехт(подходит к Эдуарду и подает ему руку). Мой преемник, не так ли?

Эдуард(двусмысленно хихикает). Да, ваш преемник.

Амалия. Зачем ты вернулся, хотелось бы мне знать? Может быть, тебе нужны деньги? От меня ты ничего не получишь. Слышишь? Ни гроша. Явился как ни в чем не бывало! Какой скандал, какой стыд перед людьми! Сначала я и вправду подумала — призрак. Но ты не призрак. К сожалению! Ты живой бродяга.

Рупрехт(улыбаясь). Теперь ты опять в своем репертуаре. Теперь мы можем и побеседовать.

Амалия. Какой у тебя вид! Эти брюки! Эти башмаки! Без галстука! Настоящий бродяга! Убегает и бросает меня на произвол судьбы. Почему ты исчез, хотела бы я знать?

Рупрехт. Ну, понять-то это можно. Не так ли, господин Эдуард?

Эдуард хихикает.

Старик(входит). Я поражен, Амалия, что, вопреки моему пожеланию, ты вернулась прежде времени. (Рупрехту.) Теперь тебе придется держать ответ перед моей дочерью.

Амалия. Ответ? Этот человек и понятия не имеет, что такое ответственность.

Старик. Слияние нашей фирмы с фирмой, которую ты унаследовал от своего покойного отца, было для нашей фирмы и для дочери вовсе не настолько выгодным, насколько я представлял себе поначалу.

Рупрехт. Невыгодно для фирмы или для твоей дочери?

Старик. Это одно и то же… Повторяю: это слияние вовсе не было для нас выгодной сделкой. Поэтому ты должен быть благодарен за то, что тебя приняли в нашу фирму, в нашу семью, которая обеспечивает высокое положение каждому своему члену, но в то же время требует от каждого, чтобы он направил свои стремления на поддержание и укрепление авторитета нашей фирмы.

Рупрехт(улыбаясь). Я женился не на фирме и не на семье. Я женился на твоей дочери, чтобы жить с ней. Иных целей у меня не было.

Старик. Наша фирма хорошо известна по всей стране. Своим побегом ты повредил ее репутации.

Рупрехт. Разве что слегка попортил фасад. Но как упрекать арестанта, который рвется на свободу, в том, что при побеге из тюремной камеры он повредил решетку.

Старик. Тем самым ты сделал Амалию глубоко несчастной.

Рупрехт. Тем счастливее делает она теперь моего преемника. Не так ли, господин Эдуард? (Старику.) Можно ли с вами хотя бы полминуты говорить серьезно? Какой человек, сохранивший хоть толику человечности, будет без принуждения жить в вашем холодильнике? Это же прямая дорога в сумасшедший дом! Как ты думаешь, почему твоя жена уже двадцать шесть лет тщательно хранит последнюю искорку жизни — оборванные крылья мотылька в спичечной коробке? Из-за твоей болезненной алчности, безостановочной погони за деньгами, губящей чувства и все живое, у нее помутился разум. Она задохнулась у тебя под горой денег и шляп.

Старик. Только такой беспощадный человек, как ты, способен напоминать мне об этом тяжелом несчастье. Но сердечности от тебя ждать не приходится.

Рупрехт(улыбаясь). Не говори мне про сердце! Там, где у человека сердце, — у тебя шляпа.

Старик. Дальше разговаривать с ним бесполезно… Пойдем, Амалия!

Амалия. Этот тип! Этот ужасный человек! Возвращается и отравляет нам жизнь!

Оба уходят.

Рупрехт. Он не хочет вспоминать, что сгубил жизнь своей жены. Неужели в нем не осталось ничего человеческого? Абсолютно ничего?

Эдуард(восхищенно). Господи, ну и смельчак же вы! (Пауза.) Наверно, вы меня здорово презираете? И правильно делаете. Но поверьте, раньше я не был таким. До женитьбы. С годами Амалия превратила меня в тряпку. Она сломала мне хребет.

Рупрехт. Амалия кому хочешь хребет сломает. Даже чемпион мира в тяжелом весе.

Эдуард. Если бы вы знали, как она меня истязает. Как она меня истязает! То есть, я хочу сказать — вам-то это известно.

Рупрехт. Еще бы не известно… Да, что же мы теперь будем делать с моей женой?

Эдуард. Вы хотите сказать — с моей женой?

Рупрехт. Ну, скажем, с нашей женой!.. Когда я в конце концов удрал и вскоре после этого «застрелился», я не был разведен со своей женой. Однако поскольку официально я считался мертвым, ваша жена смогла выйти замуж вторично.

Эдуард(преисполненный счастья). Не разведен? Вы не были в разводе с моей… с вашей… с нашей женой? Тогда мой брак недействителен. Тогда я в действительности вовсе не женат на вашей жене. Выходит, я холостяк и могу делать все, что мне угодно.

Рупрехт. Вы хотите сказать, что можете взять свою шляпу, сделать ручкой и смыться?

Эдуард. Ну конечно! Вы не были разведены — значит, вы и есть настоящий муж моей… вашей… нашей жены.

Рупрехт. К сожалению, я должен вас огорчить. Это не так, дорогой друг. Поскольку я был официально признан мертвым, ваш брак с нашей женой остается, по закону, в силе.

Эдуард(стоит с открытым ртом). Что вы говорите! Вот как обстоит дело!

Рупрехт. Да, так обстоит дело… Правда, у нашей жены есть выбор. Она может выбрать, который из нас двоих ей подходит. Вы или я! Так гласит закон.

Эдуард(заикаясь). Вы думаете… если моя жена… Вы думаете, что наша жена…

Рупрехт(прерывает). Нет, уж этого-то я не думаю. Меня наша жена не предпочтет. Она знает по опыту, что я снова удеру.

Эдуард(безнадежно). А я? Что же мне делать? Что со мной будет?

Рупрехт. Да, дорогой мой, вам никто не в состоянии помочь. Кроме вас самого… Если вы в состоянии.

Эдуард(садится в кресло, разбитый). Нет, мне уже нечто не поможет.

Амалия(влетает). Ты выводил Крошку на прогулку?

Эдуард(подавленный). Нет.

Амалия(резко). Как так — нет! Ему пора. У Крошки заболит животик. Слышишь? Ты и в самом деле ни на что не годен. Даже на это!

Эдуард(подскакивает, орет в припадке бешенства). Я хочу покоя! Покоя! (Разбивает вазу.) Выводи гулять своего проклятого кобеля сама! (Разбивает вторую вазу.) Твоего завитого подметалу! Гулюсиньки! (Хватает бронзовую статуэтку и запускает ею в зеркало.) Ты изверг! Ты чудовище! (Осматривается.)

Рупрехт, улыбаясь, протягивает ему фарфоровую статуэтку.

(Хватает статуэтку и швыряет ее об пол.) Ты — жалкая Ксантиппа!

Амалия(отпрянув, кричит). Помогите! Помогите! Он сошел с ума! Он сумасшедший!

Эдуард(опрокидывает стоячие часы). Да, сошел с ума! Я тебе надаю по заду! (Хватает вазу.) Вон отсюда! Или я тебя прикончу! (Бросается на нее.) Вон отсюда, жалкая салонная тварь!

Амалия с криком убегает.

(Выпучив глаза, осматривается, смотрит на вазу в руке, швыряет ее об пол и, шатаясь, падает в кресло; с трудом переводя дыхание.) Вот… Вот…

Рупрехт(с улыбкой наблюдающий за происходящим). Лопнул желчный пузырь.

Эдуард(никак не отдышится). Теперь я доволен.

Рупрехт. Скажите-ка, а долго вы, собственно, терпели?

Эдуард. Семнадцать лет!

Рупрехт. Вот это да! Ну и молодчина!

Эдуард. Семнадцать лет тюрьмы!

Рупрехт. Наши почтенные жены берут верх над мужьями из-за нашей незлобивости… И еще из-за одной опасной вещи — маленькой ошибки, которую мы, влюбленные дураки, допускаем в самом начале. Когда мы влюблены, мы уступаем в мелочах, а нас постепенно съедают с костями… Наши уступки в самом начале — вот причина, по которой мы в конце концов оказываемся под каблуком у своих жен.

Эдуард(удивленно). Вот так оно и со мной вышло.

Рупрехт. Так оно выходит и со многими другими. (Пауза.) А вот что пришло мне на ум. Я чуть не позабыл самое важное! Вам надо только подать прошение о расторжении брака.

Эдуард. Прошение о расторжении? То есть? Как это?

Рупрехт. Слушайте. Поскольку первый муж нашей жены еще жив — в каждой шутке есть доля правды, — итак, поскольку я еще жив и с Амалией не разведен, вам надо только подать через своего адвоката прошение о расторжении брака. Тогда ваш брак с нашей женой будет недействительным. И через пару недель вашего брака как и не бывало. Вы можете взять шляпу, помахать ручкой и в следующий раз выбрать себе кроткую жену, если только у вас еще хватит духу. Но только я вам не советую! Кроткие тоже себе на уме.

Эдуард(приподнимаясь с кресла, не веря своим ушам). Что вы сказали? Правда? Это правда?

Рупрехт. Вне всякого сомнения! Так гласит закон.

Эдуард. Боже милостивый! Да что вы говорите! Завтра же пойду к своему адвокату. Нет, сегодня!

Рупрехт. Может, даже ходить не придется. Достаточно вам сказать нашей жене два слова. Только два словечка — «расторжение брака»! Этими словами, думается, вы могли бы на нее воздействовать. (Показывает пальцами.) Прижать к ногтю!

Эдуард. Не желаю я на нее воздействовать или прижимать к ногтю. Ничего мне не надо, кроме расторжения брака!

Амалия(влетает в комнату). А ну, пойди сейчас же ко мне в маленькую гостиную!

Эдуард(равнодушно). У меня нет времени.

Амалия(озадаченно). Что это значит — у тебя нет времени!

Эдуард(благодушно). Это значит, что у меня нет времени.

Амалия. Ты сошел с ума?

Эдуард. Наоборот! Перестал быть сумасшедшим.

Амалия. Неслыханно! Я требую, чтобы ты немедленно пришел ко мне в маленькую гостиную!

Эдуард. Можешь себе требовать сколько угодно!

Амалия. Ну, я тебе отомщу. Ты горько раскаешься в своей наглости. Говорю тебе… Иди сюда! Сейчас же!

Рупрехт(улыбаясь, Эдуарду). Только два слова. Всего два словечка!

Амалия(в бешенстве, Рупрехту). Помалкивай знай!

Эдуард(смакуя слова). Когда я, черт побери, на тебе женился…

Амалия(вспыхивая). Что ты говоришь? «Черт побери?!»

Эдуард. …ты не была в разводе с Рупрехтом. А поскольку он жив…

Рупрехт(улыбаясь). И совершенно здоров — бродяга!

Эдуард. …значит, поскольку твой первый муж жив, мне остается только подать прошение о расторжении брака. Тогда через несколько недель ты сможешь выйти замуж за другого дурака. Если найдешь себе такого!

Амалия(от ярости в состоянии выдавить из себя только неразборчивое шипение). Ну, за это я тебе отомщу. Не хотелось бы мне оказаться в твоей шкуре.

Эдуард(благодушно). О-о, последние несколько минут я превосходно чувствую себя в своей шкуре. Так хорошо я себя не чувствовал вот уже семнадцать лет.

Рупрехт. Но надо сказать пашей жене еще кое-что. Все, что положено! Амалия, у тебя есть выбор.

Амалия(вне себя). Выбор? Какой такой выбор?

Рупрехт(улыбаясь). По закону, ты имеешь право выбрать, за кем из нас двоих ты хочешь быть замужем. За Эдуардом или за мной!

Эдуард. Выбирай Рупрехта! Он необыкновенно хорошо выглядит. Ты должна это признать.

Рупрехт. Ну-ну-ну, этого я не имел в виду, мой дорогой господин Эдуард. Я только разъяснил вам закон.

Амалия(Эдуарду, вне себя). Когда ты прекратишь наконец эти глупости и образумишься?

Эдуард. Давно я не был так разумен, как сейчас, за все семнадцать лет нашей супружеской жизни.

Рупрехт. На твоем месте, Амалия, я выбрал бы Эдуарда. Такой добродушный человек! Никакого сравнения со мной! Выбирай Эдуарда!

Эдуард(улыбаясь, Рупрехту). Ведь мы можем тянуть жребий. Свернуть две бумажки, положить в шляпу — одна чистая, а на второй написано «Амалия». Кто вытаскивает «Амалию», тот и будет ее мужем.

Рупрехт. Меня увольте. В жребиях мне не везет. От этого я отказываюсь.

Эдуард(Амалии). Лучше бы ты вышла за кого-нибудь еще. Мне уже сейчас жаль этого беднягу.

Рупрехт(меняя тон). Отныне ты должна перестроиться, старушка.

Амалия. Я — перестроиться?! Дать себя в обиду? Не собираюсь!

Рупрехт. Знаешь, что такое эхо?

Амалия(рассвирепев). Эхо? При чем тут эхо?

Рупрехт. Как аукнется, так и откликнется.

Амалия. Ну и что дальше?

Рупрехт. Послушай, старушка, дай-ка я тебе кое-что скажу.

Амалия. Что уж там может мне сказать такой, как ты!

Рупрехт. Если ты не уймешься, в один прекрасный день останешься одна на всем свете.

Амалия. Ха, стоит захотеть — и я всегда смогу выйти замуж. В конце концов, я не нишад, #

Рупрехт. Так-то оно так. Купить мужа ты себе можешь. Но купленный муж тебе все равно что прислуга… Теперь послушай-ка меня. Эдуард просто слишком добродушен. Это единственный его недостаток. Если только это недостаток!

Амалия. Добродушен? Он слабовольный человек. Тряпка, а не мужчина. А теперь он еще стал дерзить.

Рупрехт. Разве он сам по себе стал тряпкой? Разве это дело не твоих рук?

Амалия. А зачем он мне все спускал?

Рупрехт. Наверно, не хотел всю жизнь быть с тобой на ножах. Для этого он слишком добродушен… Почему же ты превратила его в тряпку?

Амалия. Я предпочла бы мужа, который не дает себя в обиду.

Рупрехт. Теперь ты этого добилась. Теперь Эдуард наверняка не даст себя в обиду. Теперь у него есть против тебя оружие, острое как бритва, — прошение о расторжении брака… Пока не поздно, поразмысли, старушка, над своим поведением.

Амалия. Не нужны мне твои советы. Захочу — и эта тряпка бросится передо мной на колени.

Эдуард. «Жили-были…» — так начинаются все сказки.

Входит Лизель и удивленно смотрит на осколки. Бросив на нее разъяренный взгляд, Амалия уходит.

Лизель. Кто же все это натворил?

Рупрехт. О-о, у моего друга Эдуарда была легкая размолвка с женой, и при этом разбилось несколько ваз и одна семейная жизнь.

Лизель. Я жду этого уже семнадцать лет. (Собирает осколки в передник. Повернувшись к Эдуарду.) Вам надо было дать ей парочку пощечин. Еще до брачной ночи! Тогда бы наша фрау Амалия излечилась. (Продолжает собирать осколки.) Рупрехт (улыбаясь, Эдуарду). А вместо этого вы шли на уступочки.

Лизель(Рупрехту). Вам тоже нечего нос задирать. Хоть вы человек разумный, а тоже поначалу все спускали фрау Амалии.

Рупрехт(Эдуарду). Уступочки!

Лизель(Рупрехту). А потом вы удрали. Это каждый может. Вот вам бы тут остаться да взять дело в свои руки. (Подбирает последние осколки. Поворачивается, Эдуарду.) Парочку оплеух еще до брачной ночи! (Уходит.)

Рупрехт. Посмотрите-ка на нашу Лизель. Ну и задала она нам жару!

Эдуард(после паузы). Я надумал. Всего лучше будет подать на расторжение брака. Позвоню своему адвокату.

Рупрехт. Неужели?!

Эдуард. Да-да! Надо действовать наверняка. (Идет к телефону и набирает номер.) Пожалуйста, господина Керна… Ах, добрый день, господин адвокат. Говорит Эдуард Блум. Завтра рано утром я к вам заеду. Вы должны будете подать для меня прошение… Завтра я вам объясню… Спасибо! До свиданья! (Кладет трубку.) Вот! (Протягивает Рупрехту руку.) До свиданья. Теперь я переезжаю в отель, немедленно.

Рупрехт. Так сразу?

Эдуард. А то Амалия опять набросит мне на шею петлю. Петля будет украшена розами! Но через несколько недель обнаружатся шипы!

Рупрехт. Да, кто знает… может быть, вы и правы.

Эдуард. Когда расторжение брака состоится, вы снова станете мужем нашей жены. Ведь вы же не были с ней разведены. Примите мои соболезнования!

Рупрехт(чешет затылок). Нет, этого я не имел в виду. Нет, дорогой!

Эдуард(радостно машет). До свиданья. (Уходит.)

Сцена третья

Вальтер и Софи входят в дверь в глубине сцены в тот момент, когда Эдуард закрывает за собой дверь ближе к авансцене.

Вальтер(на ходу снимая плащ). Мы только хотели тебя повидать. Мы уезжаем на два дня на дачу. (Поворачивает голову.)

Входит старик, в руках — деревянная голова, он ставит ее на столик у рампы. Улыбающееся деревянное лицо выкрашено в телесный цвет; усы, русые волосы, круги румянца на щеках.

Старик. После многих бессонных ночей я решил украшать нашу шляпу не широкой лентой, а узенькой. (Показывает на шляпу.) Вот такой! Изготовление шляпы с лентой шириной в палец обойдется нам на двадцать пфеннигов дешевле. Поскольку мы в среднем сбываем пять миллионов шляп в год, это даст ежегодно миллион прибыли.

Рупрехт. А как насчет ленточки в красно-синюю клетку? Это было бы ново!

Вальтер. А если мы прогорим на пяти миллионах шляп с узкой ленточкой?

Старик(показывает). Это голова обезглавленного убийцы. Она еще не остыла. Я приобрел ее по дешевке.

Все трое озадаченно смотрят на старика.

В Европе имеется пятьдесят пять тысяч шляпных магазинов. По образу этой головы обезглавленного убийцы я велю изготовить и раскрасить пятьдесят пять тысяч голов и выставить в витрине каждого из пятидесяти пяти тысяч шляпных магазинов голову в нашей шляпе с узкой ленточкой. Тогда мы будем получать миллиард чистой прибыли в год. Тысячу миллионов марок!

Рупрехт(про себя). Окончательно рехнулся из-за денег. (Старику.) Тогда ты сможешь выплатить мне восемьсот тысяч марок.

Старик(кричит в большом волнении и топает ногами). Никогда! Никогда!

Рупрехт(про себя). Выходит, он сумасшедший, Да не совсем.

Вальтер(Рупрехту). Я выпишу тебе чек на твои восемьсот тысяч.

Старик. Никогда! (Кричит, семеня к дверям.) Никогда! Никогда! (Уходит.)

Вальтер(выразительно постукивает себя по лбу). А что, дедушка серьезно болен?

Рупрехт. Еще бы. Это было столь же неизбежно, как гром после молнии.

Вальтер. Тогда мы должны пригласить профессора Симблока.

Рупрехт. Я об этом уже позаботился. Он сейчас приедет. (Пауза.) А тебе следовало бы призадуматься о том, что ваше неистовое накопительство — чистое слабоумие. Семейное состояние в пятнадцать миллионов! Оно приносит больше дохода, чем вы в силах израсходовать! Ты хочешь довести его до тридцати миллионов? Посмотри на старика. Он всегда был ходячим сейфом. А теперь его посадят в сумасшедший дом… Сынок, деньги нужны каждому. Но деньги — еще далеко не все. Лучшее в жизни за деньги не купишь… Позволь-ка мне сказать тебе, в чем самое большое счастье для мужчины. Самое большое счастье, когда тебя любит женщина, которую любишь ты. Кто этого не пережил, тот не жил.

Софи бросается целовать Рупрехта.

Вальтер(под большим впечатлением от услышанного). Разреши и мне, папа, сказать тебе кое-что. Кое-что, что тебя обидит.

Рупрехт. Валяй, сынок.

Вальтер. Ты бросил мою мать, когда мне было только пять лет. И совсем не подумал, что будет со мной. Скрылся и все… Прости, но это тоже не дело — думать только о себе, удрать — и все.

Рупрехт в смущении опускает повинную голову.

Софи(сочувственно). Боже мой! Ах, оставь его, боже мой!

Рупрехт. Да-да, в этом ты прав. Но Амалия… Но твоя мать… Впрочем, мне не хотелось бы говорить о твоей матери. Однако дело не только в ней. Ведь я собирался несколько недель спустя вернуться. Захотелось побыть одному, посмотреть со стороны на помешательство шляпной династии. Но тут взыграло во мне что-то такое, чего я прежде вовсе не испытывал, — беспокойство, любопытство к жизни, которое я просто не мог побороть. Где бы я ни был, я спал и видел, что поднимаюсь по трапу с чемоданчиком в руках. Ну а вскоре после этого я оказался в другой части света… Может быть, во мне проснулся беспокойный предок. Кто знает! Такое случается!

Вальтер(улыбаясь). Старый бродяга! (Ловко бьет его кулаком в плечо.)

Рупрехт(отвечает таким резким ударом, что у Вальтера от боли перекашивается лицо). Но теперь я остаюсь с вами.

Вальтер. Если только тебе снова не приснится, что ты поднимаешься по трапу с чемоданчиком в руках.

Рупрехт. Нет-нет!

Вальтер(вынимает из кармана письмо на официальном бланке). Вот что я хотел тебе сказать — боннское министерство экономики прислало нам сегодня заказ на триста тысяч армейских фуражек для новой немецкой армии.

Рупрехт. Всего триста тысяч? В тысяча девятьсот тридцать третьем году гитлеровское министерство экономики заказало фирме «Король шляп» три миллиона фуражек… Через несколько годочков началась небольшая заварушка, и три миллиона немецких солдат погибли в России. На каждую вашу фуражку — по одному. И что же теперь, в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, вы опять хотите поставлять головные уборы для армии?

Вальтер. Всего триста тысяч!

Рупрехт. Между тысяча девятьсот пятьдесят девятым и тысяча девятьсот шестьдесят вторым годом новая немецкая армия неминуемо увеличится, и ей понадобится больше такого товара. На этот счет можешь не беспокоиться.

Вальтер. В конце концов, мы производим не пушки и не атомные бомбы.

Рупрехт. Что значит пушки! В наши дни из пушек стреляют только по воробьям. А атомные бомбы поставляют американские заправилы. На этот счет тоже можешь не беспокоиться… Сынок, наша прекрасная Германия — страна в центре Европы, и ее жители, эти пятьдесят миллионов военнообязанных муравьев, должны держаться в стороне от мировой политики и от всяческих осложнений. Та часть Германии, которая будет вооружена атомными бомбами, вероятно, окажется в следующей войне первой целью, первой жертвой.

Вальтер. Я же против того, чтобы мы получили атомные бомбы.

Рупрехт. Способствовать вооружению страны тем или иным способом не значит быть против атомной бомбы. Потому что следующая война будет атомной. Ты знаешь это так же хорошо, как я. Даже если ты поставляешь головные уборы для солдат, которые будут участвовать в атомной войне, ты пачкаешь руки кровью так, что уже никогда не отмоешь… И, несмотря на это, вы хотите опять, как перед второй мировой войной, поставлять армии головные уборы?!

Вальтер(после паузы). Ну что ж, бог с ними, мы не станем поставлять фуражки! Но если не мы, так это сделают наши конкуренты.

Рупрехт. Этому ты, конечно, воспрепятствовать не можешь. Но, сынок, ты не должен стремиться к выгодным сделкам, если за ними кроется смерть миллионов людей. Чистая совесть дороже всех денег на свете.

Вальтер. С этой точки зрения ты прав.

Рупрехт. В наше время существует только одна точка зрения — либо жизнь, либо атомная смерть. Я чудак и стою за жизнь.

Софи. И я!

Вальтер. Кто же против?

Рупрехт. Так, значит, мы сошлись на одном.

Софи(обрадованно). Ну а теперь пошли! (Тянет Вальтера за руку к двери и уводит его.)

Рупрехт, опустив голову, расхаживает взад и вперед.

Лизель(входит через дверь в глубине сцены и подходит к Рупрехту). Господин профессор Симблок увез вашего тестя на машине. Ваш тесть пожелал проведать жену в сумасшедшем доме.

Рупрехт. Это хорошо. Он пробудет там долго. Дольше своей жены, если переживет ее!

Лизель. А в прихожей — матрос. Сидит у окна и играет на губной гармошке. По его словам, он ваш старый друг.

Рупрехт. Впусти его! Я сейчас приду.

Лизель и Рупрехт выходят через дверь ближе к авансцене. Минуту спустя Лизель впускает матроса и закрывает за ним дверь.

Сцена четвертая

Матрос(мускулистый, огромного роста детина пятидесяти лет, в свитере с круглым воротником, матросской шапочке набекрень, матросском костюме, рукава которого коротки; в нагрудном кармане — губная гармошка, под мышкой — сверток в газетной бумаге. Удивленно оглядывает комнату). Ну и богатство… Значит, Рупрехт все-таки не соврал.

Софи(входит в дверь в глубине сцены). Мой свекор сейчас придет.

Матрос. Понимаете, у меня времени в обрез. Мамка ждет меня к столу. (Снова удивленно осматривается.) Значит, он и вправду не соврал. (Садится на диванчик перед низеньким столиком.)

Софи достает из бара бутылку коньяка и две рюмки, садится рядом с матросом и наливает ему. Матрос кладет свой свёрток На столик, залпом выпивает коньяк, подаёт Софи рюмку, та наливает еще. Он опять выпивает. Софи встает, звонит и снова садится.

Матрос(развертывая сверток). Я привез мамке теплый платок. Моей мамке сейчас восемьдесят один. (Встает, набрасывает на себя красное шелковое кимоно.) И кимоно! Но кимоно мамке не понравилось. Представляете? Такое красивое, шелковое. (Удивленно.) Вот такая маленькая стала моя мамка за двадцать пять лет! (Показывает рукой.) Вот такая, такая! (Удивленно качает головой.) Но теплый платок ей очень понравился. Очень! Она сразу накинула его на плечи. (Наливает себе остаток коньяка и залпом выпивает.)

Входит Лизель.

Софи. Принесите, пожалуйста, еще бутылку коньяка.

Лизель. Нечего ему напиваться. (Выходит.)

Софи. Послушайте, вы мне не откроете одну тайну? Есть ли где-нибудь на свете женщина, которая любит моего свекра?

Матрос. Моего друга Рупрехта? Ну конечно! В каждом порту не меньше одной.

Софи(испуганно). О-о! (Пауза.) Где вы познакомились с моим свекром?

Матрос. С моим другом Рупрехтом? В портовом кабачке в Рио. (Подталкивает Софи локтем.) Вы, конечно, знаете этот кабачок. Кто его не знает! Там завязалась страшная потасовка. Из-за девчонки Рупрехта. Мы, я и Рупрехт, всю шайку выставили. А потом опять вернули. Хотелось сыграть в покер. Тут чертова шайка выкачала из нас все деньги. Эти гады, оказывается, играли краплеными картами, жулики… шулера, понимаете. Но мы это знали. Ведь мы играли с этими мерзавцами не впервой.

Софи. Вы не должны были играть с обманщиками.

Матрос. Покер есть покер! В покер мы играем даже с убийцами. (Вешает кимоно на спинку диванчика, показывает.) Моя мамка теперь вот такого росточка.

Софи. Как хорошо, что вы так любите свою маму.

Матрос. Мамка есть мамка.

Софи. Вы славный человек… И давно дружите с моим свекром?

Матрос. Двадцать пять лет. Он мой настоящий друг.

Входит Лизель, ставит на столик бутылку с коньяком и с интересом кончиками пальцев щупает шелк, из которого сшито кимоно.

Мы с Рупрехтом всегда нанимались в одну судовую компанию. Только однажды мы разлучились, потому что я опоздал. (Подталкивает Софи локтем.) Из-за девчонки, ясное дело! Я опоздал. Судно уже вышло в море… А девчонка была славная! Только чересчур худенькая! Не за что подержаться!

Лизель снова кончиками пальцев щупает шелк.

Год спустя приплыл я в Нью-Йорк на голландской посудине. Пошел в матросский клуб. И кто же там сидит? You Know it. Мой друг Рупрехт! (Наливает себе коньяк, пьет.)

Лизель опять щупает шелк, собирается уходить.

Кимоно я дарю вам.

Лизель. Что вы, что вы!

Матрос. Кимоно ваше. Берите его.

Софи(улыбаясь). Берите, берите, Лизель!

Лизель. Ну, в таком случае, большое-большое вам спасибо. (Уходит с кимоно.)

Входит Рупрехт.

Матрос(вскакивает, радостно). Привет, Рупрехт! Старый плут!

Рупрехт. Привет!

Пожимают друг другу руки, хлопают друг друга по плечу и наконец садятся.

В следующей сцене оба много пьют.

Рупрехт. Как поживает мамка?

Матрос(удивленно качает головой). Хорошо! (Показывает.) Только вот такая стала. А как ты? Почему это ты носу не кажешь? Что ты делал эти три недели?

Рупрехт. Я навел тут некоторый порядок. А до этого родил на свет ребенка.

Матрос. Ты — ребенка? Ну это ты уж заврался.

Рупрехт(вынимает из нагрудного кармана сложенную бумагу). Знаешь, что это такое?

Матрос. Бумага.

Рупрехт. Эта бумажка стоит восемьсот тысяч марок! Чек на восемьсот тысяч марок! И они мои.

Матрос. На что такая куча денег? Ведь нам столько не пропить.

Рупрехт. Из этих денег мы не пропьем ни одной марки. На эти деньги будет построен большой красивый дом. А именно — приют для отслуживших матросов! А крыша у него будет не такая, как обычно. Понимаешь? Крыша дома матросов будет как палуба корабля, со всем, что полагается, чтобы старые матросы чувствовали себя так, будто они еще на судне и плывут по морю.

Матрос. Ага! Ну а для меня и тебя там тоже местечко найдется?

Рупрехт. Само собой! (Запевает вполголоса.)

«Матросы, на борт! Покидаем мы порт».

Софи подпевает.

«Заботы, печали все дале от нас Уносит соленый бриз».

Матрос вынимает ив нагрудного кармана губную гармошку и наигрывает мелодию.

«Пора на корабль. Поднимается бриз».

Лизель входит в красном кимоно и, улыбаясь, слушает.

«Я матери молвил: „За сына молись“. Старушка к глазам прижимает платок. „Скажи на прощанье хоть слово, сынок!“ — „Когда мы на дно в океане пойдем, Голубка в окно твое стукнет крылом. Впусти поскорей эту гостью к себе — Душа моя с ней прилетела к тебе“. Матросы, на борт! Покидаем мы порт. Заботы, печали все дале от нас Уносит соленый бриз».

Лизель. Хорошо! Ах, как хорошо!

Рупрехт(улыбаясь). А вы шикарно разоделись, Лизель.

Лизель слегка разводит руки, оглядывает себя; улыбаясь, прислушивается к разговору.

Матрос(встает). Ну, теперь мне надо скорей домой. Мамка ругается, когда еда остывает. Почки под кислым соусом. Мое любимое кушанье. Ни в Австралии, ни в Индии, ни в Америке — нигде я не мог поесть таких почек. Только у своей мамки. (Пауза.) Завтра вечером я покачу в Бремен. Потом сначала в Бразилию. (Поднимает руку.) А оттуда… Придешь завтра обедать к мамке?

Рупрехт. Всенепременно.

Матрос. Мне надо идти. Надо. (Встает.) Прощайте все! (Поворачивается к двери.) Когда мамка идет в церковь в теплом платке, она не мерзнет. (Машет рукой.) Ну, прощайте!

Голоса. Прощай. — Прощайте! #

Матрос поспешно уходит.

Софи. Чудесный человек! Ребенок!

Рупрехт(улыбаясь). Этот ребенок, если понадобится, ни секунды не колеблясь, отдаст за меня жизнь. Но я никому не желаю встретиться с его нежными детскими кулачками.

Лизель(оглядывает кимоно; про себя). Я надену кимоно, когда ко мне придет подруга. Вот она удивится! (Снимает кимоно, аккуратно вешает его на спинку стула.)

Софи и Рупрехт с улыбкой наблюдают за ней.

Вальтер(вбегает с огромным букетом красных гвоздик и протягивает его Рупрехту). Эти роскошные гвоздики прислал тебе господин полицейский комиссар.

Рупрехт(улыбаясь, читает написанное на визитной карточке, прикрепленной к букету). «За этот сорт гвоздик на прошлой неделе я получил первую премию на международной выставке цветов. Теперь для полноты счастья мне не хватает лишь черных гвоздик вашего пастора».

Вальтер. Ну, Софи, давай! Едем на дачу.

Софи(радостно подпрыгивает). О да!

Вальтер. Давай быстро соберем вещи. Пошли, Софи!

Вальтер и Софи(радостно). До свиданья! (Уходят.)

Лизель. А матрос-то любит свою мамку!

Рупрехт. К тому же он друг, лучше которого не сыщешь на целом свете, (Шутя, церемонно подает Лизель букет гвоздик.) Это вам, Лизель!

Лизель. Мне?

Рупрехт. Мамочке семейства короля шляп! (Пауза.) Ну, Лизель, как же насчет этого?

Лизель. Чего именно?

Рупрехт. Насчет вальса, на который я обещал пригласить вас двадцать пять лет назад?

Лизель. Ну что теперь об этом говорить. Я — старая развалина…

Рупрехт идет к патефону и ставит пластинку.

Повар с женой легли вздремнуть. Если они проснутся, будет скандал.

Рупрехт. Мы станцуем вальс, даже если проснется весь мир.

Медленный вальс начинается.

(Подает руку.) Прошу, Лизель!

Лизель. Вот ведь вы какой!

Танцуют, в руках Лизель — букет гвоздик.

Рупрехт(когда вальс подходит к концу, целует Лизель в обе щеки, вытаскивает из нагрудного кармана письмо, кладет его на стол и идет к двери). Прощайте, Лизель!.. Славная моя Лизель! (Уходит.)

Лизель(идет к столу с букетом в руке, берет письмо и читает медленно, словно про себя). «Сынок, мне снова приснилось, что я поднимаюсь по трапу с чемоданчиком в руке. Видно, не убежишь от самого себя, иначе будешь несчастен. Меня радует, что по отношению к тебе я смог погасить хотя бы частицу своего старого долга; что ты своевременно повернул с мерзкого пути накопительства, повернул к жизни и к твоей жене, в высшей степени достойной любви! Сынок, недолгую жизнь, даруемую людям, надо суметь прожить умеючи. А жизнь состоит из мелочей, эти мелочи, в сущности, и создают настоящую радость. У меня никогда не было терпения, а кто нетерпелив, никогда не будет доволен.

Я беспокойный человек. Я не могу быть по-настоящему доволен, пока еще не всем дано быть радостными и довольными. Такой человек, как я, не может долго усидеть на одном месте в мире, где миллионы людей голодают, чтобы такие типы, как старик, загребали кучи денег и вели жизнь, в сущности, уже нечеловеческую. Обо мне не тревожься.

Быть может, когда-нибудь и я найду себе местечко на земле, — в конце концов, в этом нуждается даже такой закоренелый бродяга, как я, когда-то поклявшиеся во что бы то ни стало оставаться человеком.

Твой отец, твой друг!»

Лизель растроганно смотрит прямо перед собой.

Занавес