Мне очень повезло. В Берлине я познакомилась и подружилась с Абдуллой, владельцем магазина ковров, родившимся в Багдаде в 1904 году. С девяти до девятнадцати лет он жил и учился в суфийской школе, где детям преподавали ковровое ремесло, используя его как путь духовного развития.

Однажды я спросила Абдуллу, что он думает о классической школе рисования. Сама я всегда очень уважала мастеров академического рисунка и живописи и постоянно оказывалась участницей дискуссий о том, душит ли классическая школа творческие порывы автора. Я утешала себя и других мыслью, что собственный почерк и индивидуальность все равно пробьются сквозь наработанные приемы, и считала, что отступать от правил лучше, уже изучив их. Некоторые из споривших со мной говорили, что десять лет учиться рисовать по правилам, чтобы потом сделать свое, — пустая трата времени, пугали тем, что от гнета школы не избавиться и работы, выполненные под влиянием строгих канонов, станут неподвижными и мертвыми. Другие соглашались, что отсутствие школы будет заметно зрителям и автор станет беспокоиться, а личные достижения в любом случае не скрыть за идеальным рисунком, безупречными цветами и тенями.

Казалось, больше всего художники переживают о неповторимости своего лица, черты которого оказываются под угрозой исчезновения в строго предписанных школой рамках. Изучение законов и трудоемкое нарабатывание мастерских приемов представляются едва ли не саморазрушением, стиранием собственной личности.

Желая разрешить эти сомнения, я обратилась к Абдулле с вопросом: «Чего я достигну, научившись рисовать все точно таким, как оно есть? Я понимаю, что изображать то, что видишь, с фотографической точностью очень трудно, но ведь великих художников ценят не за это. Известно, что научить рисовать идеально можно почти любого, хотя стоит это очень больших усилий. Зачем тратить столько лет, если творческий полет заключается как раз в нарушении правил? Быть того не может, чтобы все это совершалось ради единственного момента, когда все наработанное будет выброшено легкой рукой за ненадобностью! Тем более что обычно этого не происходит, и люди, прошедшие все муки хорошего образования, уже не удаляются от традиции слишком далеко».

Абдулла мне ответил, что делается это для того, чтобы прийти в большой тупик и впервые в жизни испытать чувство, являющееся лишь отголоском настоящей свободы души, но производящее на каждого неизгладимое впечатление. Для примера он рассказал мне историю о том, как учился делать ковры.

После десяти лет, проведенных в школе, каждый ученик умеет ткать безупречные арабские ковры. Кому-то работа дается легче, другие едва справляются с первого дня, и проще им не становится даже много лет спустя. «Умники» рвутся создавать что-то свое, придумывать нечто особенное, до конца еще не разобравшись с тем, что входит в программу. Находятся и такие, кому ничего не надо, научиться бы делать качественно, красиво, чтобы придраться было не к чему и работа приносила хорошие деньги. Все они приходят к одинаковому результату — умению ткать очень хорошие ковры. Выпускным экзаменом является изготовление ковра высшей степени сложности, наилучшего качества, ровного, густого, с многочисленными традиционными узорами, значение которых ученикам известно, равно как и правила их сочетания.

Отступать от канона бессмысленно. Все элементы уже стилизованы наилучшим образом, и попытки изменения их формы приводят к худшим результатам. То же самое происходит с цветами, колоритом и композицией: любое отклонение от традиции кажется мастерам и покупателям подозрительным, потому что режет глаз и выглядит не столь гармонично, как хорошо отработанное старое. Все, что можно было придумать, уже придумано, разработано, решено и сделано. Законы знает каждый выпускник школы, причем в совершенстве. Все научились делать свою работу. Чем теперь они отличаются друг от друга? Ничем.

Выходит, высшая степень мастерства — это умение ткать ковры в точности, как десятки, а может быть, сотни и тысячи других мастеров. Точно так же. Не лучше, не быстрее, не красивее или интереснее. Обыкновенные традиционные ковры — казалось бы, как скучно! Кем стал человек, получивший титул величайшего мастера своего дела? Умельцем, делающим то же самое, что его коллеги, не отличающимся от них ничем.

Пройдя тяжелую школу, выучив сотни правил, овладев множеством навыков, он не приобрел ничего особенного — то же самое в такой же степени умеют и остальные выпускники. Никакого индивидуального почерка, пробивающегося сквозь традиционные узоры, нет и в помине. Многие не могут примириться с таким положением вещей и продолжают искать некий скрытый выход в надежде, что все не так и они просто не нашли еще самое существенное, то, что все изменит к лучшему. Вывод остается прежним: великое мастерство состоит из ничего. Став настоящим мастером, каждый из них стал никем. Добившись в своем деле всего, они не достигают ничего.

Оказавшись за дверью школы, со званием мастера и потрясающим ремеслом в руках, бывшие ученики задаются вопросом, как поступать дальше. Простившись с мыслями о собственной исключительности, они избавляются от многочисленных иллюзий и впервые чувствуют вкус настоящей свободы, несравнимый с тем, что им еще предстоит испытать. Поняв, что они не могут сделать ничего, молодые мастера обнаруживают, что способны на все.

У кого нет иллюзий, у того нет слез.

Этими словами Абдулла закончил свой рассказ.