Райская жизнь, мы это увидели выше, посвящена с одной стороны воспоминанию — поскольку оноотносится к первоначальным и основным реальностям, к духовной судьбе, к единственно существенному общению души с Богом — а, с другой стороны, ожиданию. Невозможно следовательно распознать там настоящее. Нет carpe diem ("Лови день", т. е. пользуйся сегодняшним днем, лови мгновение), никакой удовлетворённости, но, открывает Апокалипсис, или: «Дела их идут вслед за ними», или: «Громким голосом, они (души) возопили Ему: доколе, Господи?» Это — общее место, что время измеряет становление, движение материального мира. Где мы хотим, чтобы отделенная душа имела об этом понятие? Из физической вселенной она знает только духовную обратную сторону: ангельские силы, которые трудятся над ней, метафизические сущности вещей. Ни тела больше там нет для наблюдения земных сезонов, околосолнечных вращений планет, космических циклов; ни овеществления, которое вовлекает концептуальную и дискурсивную мысль, и логическую связь последовательных действий, не существуют в Schéôl’е. Отныне, как душа дошла бы до знания, я не говорю об имманентной длительности, очень субъективной, практически смешиваясь с самой собой, с её продолжением существования в бытии, но — "времени"? В этих условиях, когда эксперты–бухгалтеры, специализирующиеся на подсчёте сроков Индульгенций, говорят о стольких‑то «годах чистилища», речь может идти только о символическом смысле, лишь об аналогиях, впрочем неудачных. Но Церковь не ответственна за популяризаторские нравоучения, к которым прибегают некоторые из её детей. Без сомнения, отделенные души имеют вероятно какое‑то ощущение отношений: предшествование, последование, причинность, внутренность, наружность, но всегда без связи с материей, о которой они могли бы иметь понятие лишь чисто духовное; меры, которыми они пользуются, для того, чтобы высказаться о сроке, например, являются следовательно чисто субъективными, имманентными. Пусть они «оставят землю» — как если бы не было, отныне, для этих лишенных плоти, радикальной несовместимости между понятием "земли", в качестве материального явления, и их образом мыслей, совершенно духовным! — пусть они потеряют контакт со своим телом тысячу лет или десять минут назад, для этих духов, у которого качественное играет ту же роль, которую здесь в этой жизни — количественное, это всё равно, я думаю! Если даже их промежуточное состояние нам представляется как совокупность этапов, предназначенная для их воспитания, их образования, их постепенному привыканию к полному, истинному и аутентичному обожающему видения — несомненно, возможному до последнего Суда, но до тех пор чисто духовному, еще не человеческому в прямом и полном смысле — мы отныне говорим аналогически: речь не идет, в данном случае, о "прогрессе" человеческом, оцениваемом в единицах времени. Святые это — не велогонщики, о которых Печать нам открывает каждый вечер их классификацию. Нет основания полагать — но мы к этому ещё вернёмся с большей точностью по поводу "неба" — что Святые едут без остановок по промежуточной жизни, как скорый поезд, в то время как обычные Христиане, как пригородные поезда, медленно ползут по пути, опять же интерпретируя отношения скорости в терминах времени, меры материи в движении. Говорить здесь о "раньше" и о "позже" это — нонсенс. Акт сверхъестественной любви, Присутствие Абсолюта в душе, разве это хронометрируется? Даже если мы допустим — и это — наш случай, так как мы — Католики — что Святые могут наслаждаться обожающим видением прежде «конца мира», мы не обязаны верить что они "прибыли" (пространственное понятие) на Небо, в "будущий век", в Olam habba, "быстрее" (временное понятие), чем простые солдаты Христа.
Если умершие оказываются изолированными, помещёнными отдельно «в расселине Скалы», как Yahweh сказал Моисею — petra autem erat Christus — если их бесплотное условие (существования) их отрезает радикально от любой внешней, физической связи с миром, включая людей, не будем себе представлять тем не менее, что они абсолютно одиноки: такое состояние равнялось бы уничтожению (жизнь состоит из отношений, из общения; жизнь есть симбиоз, органическое интегрирование со всем). Совсем напротив! "Уединение" отделенных душ, их сокрытие от всякого "развлечения" им облегчает koïnônia, общение, более значительное чем всякое земное общение, связи, более углубленные, чем здесь в этой жизни, между ними и с нами. Communio sanctorum: это — совместное владение всем тем, что является священным; это — коллективное присвоение сверхприроды и Бога, которое оно нам вливает; это общение "святых" между ними, тех, кого Христос приглашает к святости, следовательно всех Христиан; это – братский обмен, любовная мена (включая «обратимость заслуги») освящающими реальностями: Таинствами, молитвами, актуальной благодатью, и т. д…
В этой жизни во плоти, известное «причастие Святого Духа» остается чаще объектом (таинственным) спекуляции (умозрительного построения) per speculum (как бы сквозь тусклое стекло) и in aenigmate (гадательно) инстинктивного предчувствия, чем подлинным и уверенным знанием. Но у умерших это есть прямой опыт. Здесь в этой жизни, мы не имеем даже, в плане чисто естественном, уверенности, что мы понимаем, даже просто–напросто знаем другого. Мы предполагаем и интерпретируем. Мы разгадываем и отражаем. "Ближний", столь близок бы он не был, проявляется нам через знаки, жесты, слова и взгляды. Слишком часто наши интерпретации обманчивы. Кто не имел мучительной и поразительной наглядности этого с самой его юности? Но усопшие, которые видят в Христе–свете всю истину, сделанную для них, доступную в их стадии озарения, читают без всякой ошибки в реальности людей и вещей. Скажем еще раз, что то, что затрагивает эти духи (предварительно) чистые, это — духовная сторона, доступность, изнанка творений. С этого времени, История, не только людей, но всего космоса в целом, для них остается, как таковая, неизвестной и не могла бы впрочем заинтересовать их. Мы говорим здесь об отделенных душах, в промежуточном состоянии… о норме, а не об исключениях, которые Бог допускает… о «субстанциональных формах» в процессе "очищения", а не об очищенных и причисленных к лику блаженных… о "феноменальном" аспекте исторических событий, а не об их аспекте "ноуменальном", об их субстанции, об их res sacramenti (священных вещах), об их духовной значимости, что является тем, что у них есть соотносящегося с вечным, следовательно с истинным, и что, на этот раз, глубоко затрагивает умерших.
И это следует из самих их отношений со Христом. Каждый раз, когда Писание намекает на эти жизненные связи, оноподчеркивает в них тесную интимность, на взаимную почти–имманентность. Верный, который умирает «усыпает (можно перевести: упокоивается) через Иисуса», через посредство Иисуса (1 Фес 4:14); своим состоянием "мертвого" он обладает «во Христе» (там же 4:16). Дело в том, что действительно Иисус, как Он об этом сказал Мы никогда не узнаем, кого мы любили… своим Апостолам во время Тайной Вечери, готовит нам обитель и ведет нас туда. Верующий, если он является «усопшим во Христе» (1 Кор 15:18), то именно потому что он «умирает в Господе» (Откр 14:13). Смерть, действительно, не изымает его из этого священного симбиоза, из этого обожающего союза, который он познал ещё здесь в этой жизни; этот "сон", если говорить так, как говорит Писание, это — в действительности новая форма жизни, невыразимый отдых, после духовных сражений здесь в этой жизни; это — постепенное наполнение усопшего миром: онтологическое облегчение, безопасность бытия наконец отведанного, "реализованного". Во Христе, свете и жизни всех крещёных, усопшие поддерживают контакт с их братьями Церкви воинствующей. Но фактический, онтологический союз, взаимозависимость, обратимость заслуг, это не глубже ли, не действительнее ли, чем простое сознание унисона (согласия)?
Христианин, который умирает, если он кричит: «Господи Иисусе, приими дух мой!» (Деян 7:59), то именно потому что, отныне, даже если бы он жил здесь в этой жизни как ученик в тени Спасителя, это подчинение не является ничем по сравнению с грядущей взаимной имманентностью (присущностью). Душа, впредь, бросается так сказать в руки Христа, доверяется его объятию, прижимается к его лону, покоится на его плече как найденная овца; её жизнь остаётся её собственной, своей, но уже не независимой. Этот духовный брак, о котором мечтают мистики, смерть — слава Богу! — совершает его для всех искупленных. Как Невеста из Песни Песней, найдя Того, Кого её сердце любит — и без которого этот тайное святилище, которое она носит в глубине себя самой, не мог бы обойтись — она Его не отпускает больше, чтобы постепенно Его ввести в центр внутреннего Замка, "в комнату Той, кто родил её" и которая является в ней этой "внутренней частью дворца", где божественная Мудрость «обладает всем своим великолепием» (Песнь Песней 3:4; Псалом 44:14). Обещание Мессы наконец оказывается осуществленным: Domine Jesu Christe, fili Dei vivi…fac me tuis semper inhaerere mandatis et a te numquam separari permittas.
Между тем, отделенная душа не растворяется в Христе, как в невесть каком Большом Всё. Она покидает эту жизнь, чтобы «быть со Христом», sun (Фил 1:23). И Он Сам обещал «тем, которых Отец дал ему», что, «там, где Он, и они были бы там с Ним» met' emou (Ин 17:24). Здесь идет речь о личностях различных, если не отдельных, объединённых, но не смешанных,
способных насладиться этой прерогативой оказаться объединенными "с" Ним. Благоразумному Разбойнику Искупитель обещает, что его душа будет в раю, «с Ним» (met' emou Лк 23:43), и этот предлог означает больше, чем чисто локальную близость: он соозначает компанию, разделенную судьбу, статус товарища по борьбе и по победе. Эта верная душа знает очень хорошо, что она не сопровождает Спасителя временно и предварительно, без того, чтобы Он слишком занимался ею. Она «водворяется у Господа», endêmêsaï (2 Кор 5:8); она имеет общение и связь с Ним, постоянную интимность, в monaï или этапных обителях, которые, для нее инхоативно (начинательно) являются её истинным жилищем, её жилищем исхода и окончательного назначения (principatus и domicilium в Послании Иуды 6), потому что они принадлежат области Христа. Когда усопший закончит своё путешествие — чистый образ: движения же нет; именно в отделенной душе происходит "прогресс", именно она понемногу становится тем, что она есть (св. Амвросий) — тогда, наконец, Бог её "приведет", всегда «со Иисусом» (sun), так как она «уснула через Иисуса» (dia; 1 Фес 4:14). Тогда она достигнет конечного, окончательного состояния, когда в человеке, восстановленном пакибытием, тело и дух, отныне в совершенном симбиозе, будут вечно наслаждаться общением со Христом.