Сами сны были не так приятны, как это парение в полудремоте, между сном и бодрствованием, пусть даже никаких подробностей он не запоминал. Он открыл глаза и тут же зажмурился — ярчайшее солнце ослепило его. Он попробовал повернуть голову, но это не удалось, как и в прошлый раз. Последовательно пытался напрячь мускулы-результат был далеко не обнадеживающим. Пальцы на руках и ногах — вот все, что повиновалось его воле. И еще глаза.

Дышал ли он? Этого он не ощущал. Грудная клетка словно застила, окостенела. А между тем удушья не было. И объяснения всему этому тоже.

Он пошевелил пальцами рук и ног, попробовал согнуть их, потом выпрямить. Сначала это удавалось с трудом, миллиметр за миллиметром, но постепенно они подчинились ему.

Он попробовал представить себя со стороны… Скорее всего, он лежал. Тела он не ощущал вовсе, ноги были вытянуты. Руки, как ему показалось, тоже были вытянуты, да еще широко разведены в стороны, словно на кресте.

Он продолжил упражнения с пальцами, пока кончик указательного на правой руке не наткнулся на какое-то препятствие… Он явно до чего-то дотронулся. С новыми усилиями попробовал он согнуть и вытянуть пальцы, теперь уже средний и безымянный тоже до чего-то дотронулись, тоже твердый предмет, чуть в стороне от указательного. И на него можно было нажать… Раздался тихий щелчок.

— Вы проснулись, — произнес незнакомый голос. — Вы очень долго спали… Говорить — пронзило его мозг… Сможет ли он говорить?

— Успокойтесь! Все будет в полном порядке. — Голос был нежным, и слушать его было приятно. Еще хоть бы несколько слов!

— С каждым днем вам будет становиться лучше. Доктор сейчас осмотрит вас.

Он находился в больнице. Теперь понятно. Но почему в больнице? Он заболел. Или ранен. Что с ним произошло?

— Не пытайтесь сейчас говорить! Вскоре речь вернется сама собой. А сейчас говорить не надо. Опустите векив знак того, что вы меня поняли.

Он на мгновение прикрыл глаза. Он понял.

— Вы хорошо себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно? Вы ощущаете боли?

У него не было болей.

— Боли не должны вас мучить, — продолжал голос. — Доктор Миер с этим прекрасно справится. — И после короткой паузы:-Я медсестра Кристина. Но все зовут меня Крис. Если вам что-то понадобится, нажмите снова кнопку. Я здесь специально для вас.

На мгновение в поле его зрения появилось лицо. Карие глаза, чистая, слегка загорелая, отливающая румянцем кожа, нежно очерченный рот, волна белокурых волос, выбившихся из-под белой повязки. Лицо исчезло. Снова тихий щелчок. И тишина… Только тихое гудение приборов, равномерное периодическое посвистывание баллона.

Крис. Она здесь специально для него. Вновь почувствовал он удовлетворение собственным состоянием и всем, что его окружает.

Он болен. Ну что ж, с этим ничего не поделаешь. И потом, он ведь поправится. Он этого не хотел, но, если б он знал, как все будет, он бы сам стремился к этому. Теперь он понимал тех ребят, что сознательно старались надышаться радиоактивными аэрозолями или чуть-чуть смазывали кожу фосфором, а потом поджигали. Но то, что он слышал прежде о госпиталях, что видел сам, не соотносилось с тем, что он переживал в настоящий момент. Добро бы он был государственным деятелем или генералом! Но он был всего лишь лейтенантом-лейтенантом резерва- и никакой особой ценности не представлял. Когда каждую секунду тысячи разрываются на куски, сжигаются в адском пламени, задыхаются в ядовитых испарениях, жизнь отдельного человека не имеет значения. Произошло, должно быть, что-то невероятное, пока он пребывал без сознания. Но это что-то не было плохим — иначе бы его, скромного, незначительного человека, не окружили столь расточительной заботой.

Он подумал о Крис. Всего несколько дружеских слов. Милое, нежное лицо. Как приятно, когда рядом такое создание. У него было много знакомых, несколько очень близких друзей, но никто сейчас не был ему ближе Крис. Он попробовал представить себе, какая у нее фигура, как она ходит. Желание вернуть речь укрепилось в нем. Но сейчас он устал, ему нужно поспать. Он почувствовал, как наваливается на него усталость, и, прежде чем провалиться в сон, он твердо решил вновь научиться говорить…

Проснувшись, он лежал какое-то время без сна, осознавая нынешнее свое положение и вспоминая события последних часов. Он вспомнил медицинскую сестру и свое решение вновь научиться говорить. Надежда вспыхнула еще ярче, когда он сумел подвигать языком, шевельнул губами. Но из уст его не вырвалось ни звука. Чего-то явно не хватало, и он принялся анализировать процесс рождения звука, в обычной жизни такой простой и естественный. он разложил его на составляющие, чтобы продумать каждую деталь, и тут понял, что не хватает главного — воздуха. Воздуха, который проходил бы через голосовые связки, вызывал бы звуковые колебания в гортани. Он не мог вдохнуть воздух, не мог выдохнуть. Он пытался втянуть воздух носом, но в легкие он не попадал. Что-то с ним было пока не в порядке.

Раздумывая об этом, он продолжал свои мысленные фонетические упражнения. Произносил «а», и губы его слегка округлялись, мысленно произносил «е», и они растягивались, а язык тянулся вверх, к небу… Сначала он прошел гласные, потом согласные. Если бы он еще понял, как набирать в легкие воздух, как выдыхать его, он немедленно заговорил бы. Он не боялся, плохого с ним ничего случиться не может, иначе его не определили бы в число пациентов, которых имеет смысл лечить. Возможно, легкий парез, который скоро пройдет…

Упражняясь, он осознал, что каждому звуку соответствует строго определенное положение губ и языка. Похоже на игру, на некий код. Но ведь тогда его можно понять. Конечно, можно. Странно, что он раньше не додумался. Быстро нащупал он пальцами нужную кнопку.

— Что-то беспокоит? — спросила Крис, и лицо ее склонилось над ним.

Губы его беззвучно слепили слова: «Вы меня понимаете?»

Ее глаза смотрели с тревогой.

— Не пытайтесь сейчас говорить. Пока это невозможно, — сказала она.

Я не пытаюсь говорить, нормально говорить, подумал он, но она должна понимать меня так… Он попробовал еще раз.

«Вы меня понимаете?»

Тревога в ее глазах вдруг пропала-осталось лишь напряженное внимание, она с интересом следила за движениями его губ. Потом сказала:

— Да, понимаю. Я могу читать по губам.

От радости он закрыл на мгновение глаза. И тут же принялся сыпать беззвучными своими вопросами: «Где я? Что со мной?»

Она поняла сразу.

— Я расскажу все подробно, — услышал он в ответ. — Но сейчас следует набраться терпения. Такое напряжение вам пока не по силам. Даю слово, что со временем вам все расскажу.

На мгновение она запнулась, взгляд ее устремился в сторону, ей словно стоило огромных усилий отбросить от себя какую-то мысль.

— Вам сейчас прежде всего необходим покой.

И вновь навалилась на него усталость. Последним усилием слепил он беззвучные слова: «Побудьте еще со мной, пожалуйста».

— Я буду здесь, — пообещала она. Лицо исчезло из поля его зрения, но это могло быть и потому, что сами со бой у него закрылись глаза. — Я сяду здесь, — сказала она. — Я буду рядом, пока вы будете спать.

Когда он проснулся, Крис не было. Он не знал, сколько проспал, но чувствовал, что сил у него прибавилось. Самым большим желанием было немедленно нажать кнопку, но он сдержал себя. Вместо этого принялся вновь проверять, насколько лучше подчинялось теперь ему тело. Он мог уже нормально шевелить пальцами рук и ног, и появилось еще нечто новое: шейные мускулы слегка дрогнули, когда он попробовал их напрячь. Если мускулы эти начнут ему повиноваться, можно будет лучше разглядеть помещение. Он ведь даже не знал, откуда падает свет, из окна или от лампы. После того как он несколько раз безуспешно попытался приподнять голову, ему неожиданно удалось нечто иное, о чем он даже не подумал: он повернул голову вбок. Сначала в одну сторону, влево-здесь стояли прямоугольные и цилиндрические приборы, а может, емкости, от них тянулись к нему трубочки, провода и шланги. Он не мог видеть, куда они подключаются: для этого угол его зрения был слишком мал. Через несколько минут он повернул голову в другую сторону, вправо. Взгляд его упал на своего рода распределительный пульт, стоявший по отношению к нему наискосок: на пульте были всевозможные датчики со шкалами, на некоторых плясали стрелки, на электронном табло сменяли друг друга цифры, одни менялись медленно, другие стремительно быстро, на небольших округлых светящихся экранах вздымались и падали, подобно набежавшим волнам, синусоиды. И оттуда тянулись к нему какие-то провода.

Послышался негромкий шорох-в глубине комнаты отворилась дверь.

Вошла Крис, он мог видеть ее почти целиком; только ноги ниже колен были пока недоступны его взгляду. Облик ее вполне соответствовал его представлениям- это была свежая, подвижная, прекрасно сложенная девушка, не красавица, зато в точности отвечающая идеальному образу сестры.

— Вы уже можете улыбаться, — сказала она. Потом осторожно взяла его голову двумя руками и вернула в прежнее положение.

— Нужно быстро приготовиться, сейчас подойдет шеф.

Крис хлопотала вокруг него, и он не мог понять, что она делает. Он слишком устал, чтоб попытаться еще раз повернуть голову. Он видел лишь то, что случайно попадало в круг его зрения: руки девушки брали какие-то пробирки, большой, пропитанный чем-то ватный тампон зажал пинцет, капли с него падали в лоточек, мелькающие проворные руки облачились в резиновые перчатки, из одной трубочки выполз небольшой кусочек пасты, шпатель начал растирать его на вогнутой поверхности. Потом какое-то время вообще ничего не было видно, только ноги его время от времени ощущали легкие прикосновения. Что-то тихо позвякивало.

Если бы у него было зеркало. Интересно, какое у него сейчас лицо? И что с его телом? Неужели он изуродован сильнее, чем допускается положением о медицинской помощи? В последние дни войны, когда число раненых катастрофически росло, она сводилась, как правило, к категории «Д», что означало «помощь имеющимися в наличии военно-полевыми медицинскими средствами». Но при легком ранении он давно бы уже был на ногах…

Взгляд его упал на металлические предметы вверху в потолке, отражавшие движения суетившейся медсестры, и он сразу ухватился за открывшуюся ему новую возможность. Это было зеркало, пусть кривое, искажающее, но все-таки зеркало, дающее представление о том, что находится внизу. Он выбрал самую большую гладкую полированную металлическую поверхность-это было нечто похожее на ручку или рычаг посреди круглого предмета прямо у него над головой. Предмет он принял за лампу. С трудом стал расшифровывать пятна света и тьмы, из которых складывался серебристый блеск, пытаясь понять, где же окружающие его приборы, где комната и где он сам. Отражение было крошечным, мизерным и к тому же сильно искаженным. Единственное, что сумел он выделить и различить, были голова и руки. Руки действительно вытянуты были в стороны, как он и ощущал. Остальное тело упрятано под странным стеклянным куполом, из которого выползало множество проводов и сосудов, они тянулись к аппарату слева. Что было под стеклянным куполом, разглядеть не удалось, купол находился в тени. Что со мной, хотел спросить он, но не выдавил ни звука. Он не мог говорить — только сейчас он вспомнил это. Он попытался беззвучно проартикулировать слова: «Что со мной?» Но девушка не слышала его немых вопросов. «Что со мной?»

Вновь и вновь безуспешно изображал он эти звуки. Собрав все силы, рывком повернул голову вправо… Но сестра хлопотала где-то в ногах, он не видел ее, а она его. Прямо перед ним светился один из экранов пульта, острые кривые стремительно взметались вверх, словно на датчике работающего ракетного двигателя, секунду они пребывали в неподвижности, потом отгорали ядовитым зеленым пламенем. Он закрыл глаза.

— Сестра, пациент беспокоится! — произнес мужской голос.

С трудом разомкнув веки, он увидел прямо перед собой парящую в воздухе руку, указывающую перстом на экран со стремительно вздымающимися вверх кривыми.

В ответ раздался голос Крис:

— У него все нормально, господин главный врач.

Теперь он мог разглядеть мужчину. На нем был белый медицинский халат. Он был высокого роста, с хорошей выправкой. Лицо строгое и уже не молодое, но выражение явно доброжелательное. Склонившись, он принялся разглядывать пациента.

— Вы выглядите отлично, Фил Абельсен, — сказал он. — Не беспокойтесь, мы вас подштопаем. Как чувствуете себя, мой мальчик? — Повернувшись к сестре, он спросил:-Он уже реагирует на слова?

— Он делал даже движения губами, я могла их прочесть.

Рука доктора Миера появилась перед правым глазом Фила и раздвинула ему веки. Вспышка карманного фонарика ослепила его, но пальцы врача не позволили зажмуриться.

— Реакция зрачка значительно улучшилась, — заметил врач. — Можно постепенно снимать тетралин.

Он вновь повернулся к пульту.

— Все идет прекрасно, мой мальчик, — сказал он. — Но с вами пришлось здорово потрудиться. Посмотрели бы, что это было, когда я вас подобрал.

— Господин главный врач, — сказала сестра. — Я еще ничего не говорила пациенту. У него может быть шок…

— Не будьте столь трепетны, дева, — сказал врач, скользнув по девушке каким-то особо бесцеремонным взглядом, так что в душе Фила мгновенно все возмути лось. — Вас разодрало как быка на бойне, — продолжил врач. — Осколок угодил прямехонько в грудь. От нее, прямо скажем, немного осталось, разве что голова кое-как болталась на позвоночнике. Я уже многим удачно подштопал шкуру, но вы — мой шедевр. Сердце сгинуло-его просто не было, легкие в клочья, не говоря уже о пищеводе, диафрагме, желудке и других небесполезных вещах. Тяжелейшая потеря крови, выжат как лимон. Что хоть чуть-чуть уцелело из кожи, в клочьях, в нарывах, обожжено, обморожено-смотря какое место. Но не бойтесь. Я вытащил вас. Вы давно вне опасности. А что пока еще беспокоит-плевое дело. Вы мне верите? Вы поняли?

Фил кивнул.

— Ну и хорошо, — сказал главный врач. — Постепенно я приведу вас в полный порядок. Хотите взглянуть на тело?

Не дожидаясь ответа, он приподнял левой рукой голову пациента, правая сопровождала объяснения. В глубине комнаты Фил увидел девушку. Перед ним, надо всем его телом лежал стеклянный купол. Он накрывал своего рода ванну, наполненную слегка мутноватой жидкостью. В жидкости плавал он сам-его тело.

— Все важные артерии мы подсоединили к искусственному сердцу. Взгляните-вот оно, этот насос. — Врач показал на поршень, что в равномерном ритме двигался вверх-вниз. — Функцию легких также выполняет электрическое устройство. Вон эта штука, похожая на воздушный шар или мехи. Малый круг кровообращения, от правого желудочка в легкие, а оттуда в левое предсердие, свершается, естественно, вне организма. Все, что вы видите здесь, — он показал на пульт с правой стороны от Фила и на многочисленные сосуды с левой стороны, — все это принадлежит сейчас вам, это часть вашего тела. И функционирует, кстати, лучше, чем органические материалы. — Он тихо рассмеялся и продолжил:-Я мог бы оставить вас висеть на этом приборе всю жизнь. Но я прекрасно понимаю, что подобная перспектива не обнадеживает. Вам нечего тревожиться. Консервированных органов достаточно. Об этом позаботилась война. В ближайшие дни я поставлю вам полное оснащение. Сильное сердце, возможно, лучше даже, чем прежнее. Отличные легкие. Сегодня я как раз отобрал их, они уже разморожены и лежат в питательном растворе. Час назад я проверил, как бьется сердце. Это впечатляет… Месяцы, а может быть, и годы было оно мертво, и вот подключается ток, дается импульс, и оно снова живет.

Он опустил голову больного. Фил закрыл глаза. — Вы сильный мужчина, Абельсен, и должны уметь выносить удары судьбы, — сказал врач. — Я за честность, за правду. Вот почему я ничего от вас не скрыл. Сегодняшний врач кажется порой пациенту инженером. Свято верящий в прогресс, он экспериментирует с человеческим материалом, и лишь собственное тщеславие побуждает его с помощью различных трюков поддерживать существование тяжелобольных и нежизнеспособных людей, независимо от того, достойно это существование человека или нет. Я не таков. Для меня важен человек в естественной своей форме и с полной свободой действий. Для меня важно сохранять высшее и наиболее ценное в человеческом роде. Я говорю вам абсолютно открыто: я не лечил бы вас, если б не был уверен, что восстановлю полностью.

Рука его лежала на каком-то регуляторе, слегка поворачивая его, он наблюдал за показаниями стрелки.

— Я позаботился, чтобы вы себя хорошо чувствовали. Мы располагаем ныне химическими средствами, позволяющими почти полностью управлять любыми чувственными впечатлениями, неважно, физические они или эмоциональные. Вам нечего бояться, вы не испытаете ни страха, ни боли. Обещаю вам вновь: вы станете полноценным членом человеческого общества.