Первый крестовый поход опирался на страсть, религиозный пыл и жажду приключений. Многие из его участников, конечно, вдохновились зажигательной проповедью Урбана II о долге христианина и обещании избавления от грехов: быстрота и энтузиазм, с которыми начался Крестовый поход, можно сравнить разве что с неожиданным и масштабным восстанием. Однако экспедиция была умело срежиссирована: риторика, с помощью которой удалось мобилизовать всю Западную Европу, подбиралась так, чтобы привлечь «правильных крестоносцев» как с военной, так и социальной точек зрения. Насколько это было возможно, были приняты меры, чтобы управлять потоком воинов и снабжать их всем необходимым на пути к Святой земле. Поэтому, для того чтобы понять причины столь быстрой мобилизации христианского воинства, необходимо оценить расчеты рисков, которые ей предшествовали. Урбан II умело и тщательно подобрал слова, с которыми он обращался к западноевропейской аудитории, но его призывы в значительной степени опирались на идеи и планы, выработанные Алексеем I в Константинополе. Урбан II пошел по трудному пути – мобилизации широких масс населения с целью создания эффективной и одновременно управляемой армии, которая могла бы решать задачи, определяемые военным руководством Византии. Мобилизация Западной Европы разворачивалась крайне запутанно, с политической и логистической точек зрения она требовала сотрудничества стольких сил, что в конце концов ею стало невозможно управлять.

Урбан II прибыл в южную Францию в июле 1095 года и следующие несколько месяцев закладывал основы похода. Перемещаясь по стране, папа встречался с влиятельными лицами, и четко и недвусмысленно формулировал свои цели: заставить турок отступить и, добившись этого, освободить христианское население на Востоке и сам город Иерусалим. Однако он почти ничего не говорил о плане похода, его целях или его организации, не говоря уже о том, что на практике означает понятие «освобождение» Востока.

Тот факт, что призывы Урбана II до, во время и после Клермонского собора были так туманны, в некоторой степени объясняет силу реакции на них. Участие в вооруженном паломничестве в Иерусалим было представлено как вопрос веры, а совсем не как план военной кампании. Рыцари, стекавшиеся потоком, чтобы присоединиться к походу, были охвачены энтузиазмом – они хотели сделать богоугодное дело или, во многих случаях, искупить свои грехи. Но существовала также и важная политическая причина того, почему вопросы логистики были оставлены на потом: их надо было решать вместе с императором Византии. Алексей I обратился за военной помощью для борьбы с турками, и, конечно, он должен был отвечать за планирование похода и позаботиться о практических вопросах.

Урбан II, воодушевленный резким повышением своего статуса в Италии, озаботился поисками и привлечением на свою сторону влиятельных фигур, чье участие в походе побудило бы других присоединиться к нему. Лето 1095 года он провел в поездках, чтобы встретиться с каждой из этих персон. Папа посетил Адемара Монтейльского, влиятельного и имеющего хорошие связи епископа из города Ле-Пюи, который ухватился за возможность совершить поездку в Иерусалим. Во время тяжелой поездки по южной Франции Урбан II также встретился с герцогом Бургундским Эдом и могущественным архиепископом Лиона Гуго, кроме того, он побывал в Валенсе, Ле-Пюи, Сен-Жиле и Ниме, после чего двинулся на север.

Затем Урбан II установил контакт c графом Тулузским Раймундом, который контролировал обширные территории, простиравшиеся по югу Франции и Провансу. Раймунд происходил из семьи, хорошо относящейся к папству, но также имел хорошие связи в Иерусалиме. Старший брат Раймунда Гийом совершил паломничество в Иерусалим и умер там в начале 1090-х годов. Он то ли не смог вернуться домой, то ли сам принял решение прожить остаток жизни в Священном городе. Будучи не менее набожным, Раймунд попросил нескольких священников ежедневно служить мессу и молиться за Гийома, и дал обет, что свеча, зажженная возле статуи девы Марии в церкви Ле-Пюи, будет гореть, пока он жив. Раймунд был одним из первых, к кому Григорий VII обратился за помощью после заседания церковного совета в Бриксене в 1080 году, когда из-за выборов антипапы возникла угроза раскола Церкви.

Урбан II понимал, что участие Раймунда жизненно важно для задуманного им предприятия. Оно продемонстрировало бы, что кампанию поддержал влиятельный аристократ. Это, в свою очередь, можно было использовать для привлечения других богатых людей к участию в походе. Такая тактика имела много общего с методами Алексея I: тот надеялся, что пример Роберта, графа Фландрского, вдохновит других оказать помощь Византии. Поэтому согласие графа Тулузского на участие в походе стало важным подспорьем для Урбана II. Немаловажна была помощь Раймунда и для статуса папы: чем больше союзов, поддерживающих образ защитника всех верующих, ему удалось создать, тем крепче становилась его позиция как лидера католической церкви.

В середине октября 1095 года папа достиг могущественного аббатства Клюни, где он когда-то служил приором, остановился там на неделю и освятил главный алтарь строящейся огромной церкви. К этому времени новости о предстоящем походе на Иерусалим уже распространились повсюду, и возбуждение народа усиливалось. Находясь в аббатстве Клюни, папа объявил, что собирается обратиться к верующим с важным заявлением во время заседания церковного собора в Клермоне. Он призвал участников собора, в частности епископа Камбрэ и архиепископа Реймса, взять с собой «всех самых знатных людей, самых влиятельных князей» своих епархий.

Собор в Клермоне состоялся в ноябре 1095 года и завершился речью Урбана II, в которой тот ярко описал ужасающую ситуацию, сложившуюся в Малой Азии. Хотя Урбан II нарисовал страшную картину, его речь была максимально точна и подробна (слушатели хорошо представляли себе ситуацию по другим вестям с Востока). Папа точно отметил, что империя ромеев распадается на куски, турки уже овладели такой обширной территорией, что для того, чтобы пересечь ее, понадобятся два месяца. Урбан II просил христиан действовать: «Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры. Начните путь к Святому Гробу, исторгните землю эту у нечестивого народа, землю, которая была дана Господом нашим детям Израилевым и которая, как гласит Писание, течет млеком и медом». Тем, кто выражал желание участвовать в походе, вменялось в обязанность выткать на своей одежде образ Иисуса Христа из шелка, золота или более простых материалов в знак того, что они отныне являются воинами Божьими, выполняющими Его волю.

Как только папа закончил свою речь, епископ Ле-Пюи, «человек высочайшего благородства, улыбаясь, подошел [к Урбану II], преклонил колено и попросил его разрешения и благословления совершить эту поездку». Важность решения епископа Ле-Пюи папа подчеркнул в обращении к верующим Фландрии вскоре после того, как «назначил предводителем похода нашего дорогого сына Адемара, епископа Ле-Пюи». На следующий день после выступления Урбана II прибыли послы от графа Тулузского Раймунда с заявлением о его желании принять участие в экспедиции. Эти проявления поддержки от таких влиятельных людей были тщательно подготовлены заранее, чтобы задуманное предприятие проходило гладко.

Речь Урбана II в Клермоне вызвала потрясение во всей Европе – новости о приближающемся вооруженном паломничестве в Иерусалим распространилась быстро. Интерес к Крестовому походу возбуждали энергичные священнослужители вроде Робера из Арбрисселя, которому было поручено читать проповеди в долине Луары, где не имелось недостатка в богатых аристократах; Джаренто, настоятеля собора Сен-Бенинь в Дижоне, также отправили искать подходящих людей – сначала в Нормандию, затем в Англию. В областях вроде Лимузена во Франции жизнь закипела – новости о Крестовом походе распространялись там, и на них реагировали с огромным энтузиазмом.

Духовенство распространяло послание папы везде, где могло, имея строгие инструкции повторять только его слова и ничего не приукрашивать. Но основная нагрузка по мобилизации крестоносцев легла на самого Урбана II. В течение нескольких месяцев после своего первого призыва взяться за оружие папа оставался во Франции, переезжая из общины в общину. Он беспрерывно путешествовал в 1095 и 1096 годах, убеждая, задабривая и предостерегая верующих. На Рождество он выступал с речами в Лиможе, весной 1096 года – в Анже и Ле-Мане, после чего отправился на юг и посетил Бордо, Тулузу и Монпелье, а в июле обратился с речью к еще одному церковному собору, в Ниме. Пока папа путешествовал из одного города в другой, перемещался из одного церковного учреждения в другое, у местных хронистов не осталось сомнений в целях его визита. Как написал один из них, Урбан II прибыл в Ле-Ман, чтобы «проповедовать о походе на Иерусалим и приехал в эти края ради этой проповеди». Пожертвование, пожалованное одной церкви в Марсиньи, пришлось на год, «когда папа Урбан II приехал в Аквитанию и двинул армию христиан, чтобы наказать за жестокость язычников на Востоке». Весь мир поднялся, чтобы идти походом на Иерусалим.

В те места, куда Урбан II не смог приехать лично, были отправлены послания. Например, он не ездил во Фландрию – наверняка потому, что в 1090-х годах Фландрию успешно «обрабатывал» Алексей I. Тем не менее Урбан II отправил письмо нобилям, духовенству и народу Фландрии, в котором разъяснил суть своих усилий по организации помощи христианам, жертвам турок. Как им уже было хорошо известно, варвары на Востоке нанесли огромные разрушения. «Печалясь о масштабах катастрофы и будучи охваченными благочестивой печалью, – писал Урбан II, – мы посещаем регионы Галлии и посвящаем себя призывам к князьям этой страны, а также их подданным освободить церкви на Востоке. Мы официально разъяснили им на соборе в Оверни важность этого предприятия в свете подготовки к отпущению их грехов».

Идея о том, что крестоносцам будут отпущены грехи, была призвана вдохновить широкие массы населения. Если вспомнить о том, что в прошлом призывы к оружию папы Григория VII и самого Алексея I сводились к долгу всех христиан идти навстречу друг другу и солидарности, которую они должны демонстрировать в трудную минуту, то предложение папы было намного более действенным. Участники похода не только выполняли свой долг, но и «зарабатывали» спасение.

Урбан II снова и снова повторял свою мысль о духовной «награде». В письме своим сторонникам в Болонье папа отмечал, что был очень доволен, узнав о том, сколько людей хотят присоединиться к походу на Иерусалим. «Вам также следует знать, – продолжал он, – что если кто-нибудь из вас примет участие в походе не ради жажды земных благ, а ради спасения ваших душ и освобождения церкви, то будет освобожден от наказания за грехи, поскольку будет считаться, что он исповедал их целиком и полностью». От участия в походе на Иерусалим выигрывали бы и те, кто совершил какие-то конкретные грехи и нуждался в искуплении. Согласно одной хронике, Урбан II предложил «французским аристократам, которые не смогли принести достаточное покаяние за бесчисленные преступления, совершенные против их собственных подданных», дать клятву и принять участие в походе, что стало бы свидетельством их раскаяния.

«Если кто-то умрет во время экспедиции во имя любви к Богу и за своих братьев, – писал Урбан в письме графам Безалу (населенный пункт на территории современной Каталонии, Испания), Эмпориона (несуществующий в наше время город, находился на территории Каталонии), Руссильона (провинция на юге современной Франции) и Сердани (историческая область в Восточных Пиренеях), – то пусть он не сомневается в том, что, конечно, получит очищение от всех грехов и благодаря милосердию Господа нашего обретет вечную жизнь». Однако крестоносцы не сразу полностью приняли эту концепцию мученичества и спасения. По-видимому, она устоялась позднее, уже во время самой кампании, возможно, в результате больших жертв, которые понесла армия крестоносцев, особенно в 1098 году в Антиохии. Перенесенные страдания укрепили в рыцарях веру в необходимость духовной награды для тех, кто заплатил самую страшную цену за защиту христианства. Однако, несмотря на всю важность этих причин, о них редко упоминают в источниках, в которых говорится, почему тот или иной герой решил принять участие в экспедиции. Братья Ги и Жоффруа из Синя в Провансе просто указали, что договорились отправиться на Восток, чтобы «снести с лица земли подлых и безумных безбожников, из-за которых жестоко пострадали бесчисленные христиане, уведенные в плен или убитые остервенелыми варварами».

Повторяемый Урбаном II риторический «коктейль» из слов о страданиях христиан, духовном вознаграждении и судьбе Иерусалима возбуждал и одурманивал. Но в его распоряжении было еще одно мощное средство. Перемещаясь по Франции, папа освятил алтари многих церквей: например, в церкви Святой Троицы в Вандоме (центральная Франция), а также церкви аббатств в Мармутье и Муассаке. Многим из них были подарены кусочки Креста Господня. Других вызывающих эмоции реликвий, связанных с освобождением Иерусалима, не существовало; недаром те, кто, принимал участие в походе на Иерусалим, вставали на крестный путь (отсюда выражение «крестовый поход») и прикрепляли к своей одежде этот символ.

Было хорошо известно, что фрагменты Креста Господня хранились в Константинополе и использовались в качестве важного инструмента внешней политики империи с IV века, когда римский император Константин Великий передал драгоценный обломок в Сессорианский дворец в Риме. Крест Господень был важным объектом для византийской дипломатии. Конечно, Урбан II вполне мог раздавать его фрагменты, хранившиеся в папской сокровищнице. Однако более правдоподобным представляется тот факт, что реликвии, так тесно ассоциирующиеся с Константинополем, были предоставлены папе Алексеем I.

Столь активное раздаривание реликвий оказало большое влияние на возникновение и поддержание ажиотажа по всей Франции, пока сам папа «побуждал наш народ идти в Иерусалим, чтобы изгонять язычников, которые заняли этот город и все христианские земли до самого Константинополя». Скорее всего, для этих целей использовались и другие ресурсы: например, документ о разрушении храма Гроба Господня в начале XI века. Тот, кто его создавал, намеревался не просто разжечь страсти вокруг Иерусалима, но и изобразить мусульман виноватыми в страданиях христиан. Нацеленность похода на оказание военной помощи Византии не всегда четко проговаривалась. Слово «Иерусалим» манило слушателей Урбана II больше, чем подробности похода.

Рыцари торопились подготовиться к экспедиции. Ашар из Монмерля был одним из первых. Он договорился с Клюнийским аббатством о передаче принадлежащей ему земли в залог «за 2000 [золотых монет] и четыре мула». Приняв во внимание, что ему требуются дополнительные средства для долгого путешествия в Иерусалим, Ашар объявил, что если он погибнет или решит не возвращаться, то «права на законное и наследственное владение землей» навечно перейдут к аббатству и «его замечательным насельникам». Средства были выданы рыцарю, как записано в договоре, «потому что я хочу быть полностью вооруженным и присоединиться к блистательной экспедиции христиан, стремящихся пробить себе дорогу на Иерусалим во славу Божию».

Подобные шаги предприняли многие в 1095 и 1096 годах, взяв ссуды под залог своей земельных владений и имущества. Имеющиеся источники не оставляют сомнений в том, что главной приманкой являлся Иерусалим, поскольку почти каждый из тех, кто тогда поставил свою подпись в хартии, выражал горячее желание отправится к месту, где умер Иисус Христос. При этом перспектива получить прощение грехов во время похода также была мощным инструментом, что подтверждает пример двух братьев из центральной Бургундии, которые «собирались вместе с другими в поход на Иерусалим, чтобы получить отпущение грехов».

Некоторые стремились покаяться еще до того, как отправиться на Восток. Рыцарь из городка Турню в Бургундии Гуго Брошар просил о прощении за причиненные им многочисленные обиды, особенно за захват земель, принадлежавших церкви Святого Филиберта. Теперь он осознал, что это был несправедливый и греховный проступок. К раскаянию его подтолкнуло осознание того, что грешнику, совершившему деяние, направленное против церкви, не пристало участвовать в походе в ее защиту с крестом, пришитым к одежде или нарисованном на лбу.

Следует отметить, что в некоторых случаях предпринимались попытки не допустить участия рыцарей в походе на Восток. Родным братьям Понсу, Петеру и Бернару – рыцарям из Мезенка, которые постоянно терроризировали прихожан монастыря Ле-Шаффр в Оверни, с самого начала не позволяли принять участие в походе. Публичные просьбы о прощении за совершенные в прошлом акты насилия не убедили местных монахов, которые направили братьев к епископам городов Манд и Ле-Пюи, чтобы те приняли решение о допуске их к участию в экспедиции. Выслушав обвинения, выдвигаемые против братьев, епископы были «потрясены их жестокостью, тем не менее простили их прегрешения на основании их намерения отправиться в поход на Иерусалим и очевидного раскаяния». Мало кто был опечален отъездом буйных братьев. Тем не менее тот факт, что церковь пыталась контролировать, кто примет участие в походе, а кто нет, являлся признаком ее растущей уверенности и амбициозности.

Еще одной причиной консолидации власти церкви являлось то, что она предоставляла необходимое финансирование отправлявшимся на Восток. Любое паломничество (с оружием в руках или нет) было дорогостоящим предприятием. Путешествия на большие расстояния требовали больших расходов на провиант, транспорт, вооружение и оснащение. Эти расходы многократно увеличивались в случае необходимости обеспечения отрядов сопровождения. Как мы уже видели на примере Ашара из Монмерля, логичнее всего было обратиться за помощью именно к церкви: монастыри, епископства и церковные приходы часто имели хорошие доходы и могли предоставить необходимые средства. Будучи крупным землевладельцем, церковь была готова дать деньги в долг или приобрести имущество рыцаря. Поэтому, когда Готфрид Бульонский, которому предстояло стать первым королем Иерусалима после его захвата в 1099 году, приступил к поискам денег для участия в походе, он обратился к церкви. Он продал свой участок земли графу Верденскому, а замки в Мосэ, Стенэ и Монфокон-ан-Аргон – епископу Вердена Рише. Другие земельные участки и владения были проданы монастырю в Нивеле. Еще 1500 марок Готфрид получил от епископа Льежского в качестве займа. Конвертировав неликвидные земельные владения в наличные деньги, Готфрид смог получить очень значительную сумму. Сын Вильгельма Завоевателя Роберт, герцог Нормандский, занял огромную сумму в 10 000 марок у своего младшего брата, английского короля Вильгельма II Рыжего. Таким образом, Роберт был избавлен от необходимости продавать свои земли или обращаться к третьим лицам, чтобы собрать необходимые для участия в Крестовом походе деньги.

Несмотря на расходы, опасности и организационные сложности, готовность верующих откликнуться на призыв папы была просто поразительной. Отправиться на Восток готовились мужчины со всех уголков Франции. Самые крупные соединения формировались под командованием Роберта Нормандского, его сводного брата Стефана де Блуа и Раймунда Тулузского. Большие отряды собрали Готфрид Бульонский и его брат Балдуин, а также граф Фландрии Роберт II, в 1093 году унаследовавший престол своего отца.

Присоединиться к экспедиции приняли решение и другие важные персоны. Одной из них был Гуго Великий (граф Вермандуа), брат короля Франции Филиппа I. Видимо, Гуго решился на это зимой 1096 года, став свидетелем лунного затмения: луна окрасилась в кроваво-красный цвет. Гуго истолковал это как знак того, что он должен присоединиться к походу. Участие самого Филиппа I не приветствовалось. Клермонский собор подтвердил отлучение его от церкви в 1095 году по причине адюльтера – он бросил свою жену, потому что она слишком растолстела, и сошелся со смазливой Бертрадой де Монфор – женщиной, о которой, видимо, ни один мужчина не сказал доброго слова, за исключением тех случаев, когда речь шла о ее внешности. По мере того как ажиотаж вокруг похода усиливался, подданные Филиппа I все чаще требовали, чтобы он разъяснил свою позицию. Король созвал приближенных, чтобы обсудить с ними различные варианты действий, и летом 1096 года предложил бросить Бертраду, чтобы вновь заслужить благосклонность Урбана II. Этот шаг Филиппа I был явным признаком того, что попытка папы стать главным авторитетом Западной Европы оказалась успешной. Хотя Филипп I не принял участия в Крестовом походе, его брат Гуго отправился в Иерусалим и представлял в экспедиции королевский дом Франции – это был еще один признак того, что планы папы претворяются в жизнь.

Еще одним «звездным» участником Крестового похода стал Боэмунд. По словам неизвестного автора «Деяний франков», Боэмунд впервые услышал об экспедиции, когда руководил осадой Амальфи в 1096 году, и обратил внимание на мужчин, двигавшихся в направлении портов в южной Италии с криками «Deus vult! Deus vult!» («Так хочет Бог!»). Автор пишет, что «после этого, движимый Святым Духом, Боэмунд приказал изрезать драгоценное покрывало, которое имел при себе, так, что все оно тотчас пошло на кресты. Вокруг него сразу собралась большая часть воинов, которые вели осаду». Боэмунд и его люди сформировали мощное войско: «Какой глаз мог бы выдержать блеск их нагрудников, шлемов, щитов и копий, сверкающих на ярком солнечном свету?»

Однако действия Боэмунда были не такими уж спонтанными, как говорит источник: приказание, отданное некоему Вильяму Фламменгусу, правой руке Боэмунда в Бари, о продаже нескольких земельных участков в начале 1096 года позволяет сделать вывод о том, что, подобно многим другим, Боэмунд уже искал средства, необходимые для участия в экспедиции. Быстрота, с которой он прекратил осаду Амальфи, поднял своих людей и отправился на Восток, также говорит о том, что все необходимые приготовления были сделаны заранее и не являлись результатом спонтанного решения.

Боэмунд был очень целеустремленным человеком. Он славился своими мускулами и четкими взглядами на все, начиная от тактики ведения боя и кончая собственной прической: он не отращивал волосы до плеч, как поступало большинство европейцев, а подстригал выше ушей. Боэмунд был выдающимся военачальником, но, как выяснилось во время наступления его войск на Византию в 1082–1083 годах, был также склонен к эгоцентризму и лени. Он якобы сидел на берегу реки с друзьями и ел виноград, пока его воины атаковали императорскую армию у города Ларисса (по крайней мере, такие ходили слухи). Но для папы было важно, что как минимум один влиятельный норманн из южной Италии принимает участие в экспедиции. Привлечь других было трудно: Рожер Сицилийский был умен и понимал, что кампания против мусульман на Востоке угрожает вызвать беспорядки среди его собственных многочисленных мусульманских подданных. У Рожера Борсы, который в 1085 году унаследовал герцогский трон в Апулии, поход не вызвал особого интереса. Зато его старший сводный брат Боэмунд, которого обошли при дележе земель после смерти Роберта Гвискара, воспользовался шансом присоединиться к восточному походу.

Во многом план Урбана II увенчался полным успехом. Важнейшие аристократы Европы, желающие присоединиться к экспедиции, потянули за собой множество рядовых рыцарей. В результате папа оказался вдохновителем массового движения. Огромные усилия были затрачены на пропаганду, чтобы рыцари взялись за оружие и всплеск эмоций вылился в реальные действия. Однако некоторые аспекты плана Урбана II по-прежнему оставались неясны. Не был решен вопрос командования – сразу у нескольких аристократов сложилось впечатление, что именно они будут главнокомандующими армии крестоносцев. Сам Урбан II считал своим доверенным лицом, отвечающим за руководство экспедицией, епископа Ле-Пюи. Однако другие видели в этой роли себя. Скажем, Раймунд Тулузский называл себя лидером христианских рыцарей, идущих на Иерусалим. Граф Гуго де Вермандуа также высоко оценивал свой статус и нес папское знамя, предлагая считать себя представителем папы в походе. Некоторые рассматривали Стефана де Блуа «главой совета всей армии», и сам он был того же мнения, написав своей супруге Аделе, дочери Вильгельма Завоевателя, что нобили выбрали его главнокомандующим.

На самом же деле управление армией во время трудного похода на Восток переходило от одного человека к другому. Да, Урбан II пытался подстраховаться и избежать обид и ссор из-за конкуренции среди европейских аристократов, каждый из которых считал себя его представителем. Однако вопрос о едином командовании походом папой не ставился еще и по другой причине: по прибытии в Византию европейцы переходили под командование Алексея I Комнина. По тактическим и стратегическим соображениям Урбан II мог проявлять осторожность и не говорить об этом прямо, но факт остается фактом – боевыми действиями должен был руководить византийский император.

Общие цели Крестового похода были вполне понятны – защита христианской церкви на Востоке, изгнание нечестивых турок и в конце концов выход к Иерусалиму. Однако конкретные задачи оставались неясными. О завоевании или оккупации Святого города не было и речи, не говоря уже о том, чтобы удерживать его в будущем. Также отсутствовали конкретные планы того, какие города, регионы и провинции следует атаковать в ходе военных действий против турок. Ответы на эти вопросы были известны только в Константинополе. Именно Алексей I определял стратегические цели – Никея, Тарсус, Антиохия и другие важные города, захваченные турками. Однако для начала крестоносцы по прибытии в Константинополь должны были согласиться с византийским планом кампании. Впрочем, для решающего свои политические задачи Урбана II военные планы стояли не на первом месте.

Именно позиция императора определила выбор будущих участников Крестового похода. Алексей I нуждался не в доброй воле, а в военной поддержке. Для борьбы с турками ему нужны были рыцари, имевшие боевой опыт, и именно это неустанно повторял Урбан II. Один религиозный деятель, живший в те годы, отмечал: «Я имею возможность знать, потому что был одним из тех, кто своими собственными ушами слышал слова папы римского Урбана, когда он призывал мирян совершить паломничество в Иерусалим и одновременно запрещал монахам делать это». Он запретил «тем, кто не годен к сражениям» принимать участие в экспедиции, по словам другого хрониста, «потому что такие пилигримы являются скорее помехой, обузой, не приносят практической помощи».

На фоне «сильнейшего эмоционального подъема христианских народов», говорится в одном из документов, папа должен был прилагать большие усилия к тому, чтобы исключить тех, чье участие в походе мешало бы его успеху. Папа откровенно высказывается на эту тему в письме монахам монастыря Валломброса в Тоскане осенью 1096 года: «Мы слышали, что некоторые из вас хотят присоединиться к рыцарям, которые направляются в Иерусалим с добрым намерением освобождения христиан. Это правильная жертва, но запланирована она не теми людьми. Мы вдохновляем рыцарей отправиться в экспедицию, потому что они могут обуздать жестоких сарацин и вернуть христианам прежнюю свободу». Практически ту же мысль он подчеркнул в письме жителям Болоньи, написанном незадолго до этого.

Высокопоставленное духовенство последовало примеру папы. Однако без трудностей не обошлось. Епископ Тулузы был вынужден серьезно постараться, чтобы отговорить от участия в экспедиции Эмерию из Алтеи, очень богатую женщину. Она была так решительно настроена присоединиться к крестоносцам, что уже «подняла крест на правое плечо» и дала клятву дойти до Иерусалима. Эмерия с большой неохотой согласилась воздержаться от участия в походе, но только после того, как епископ убедил ее в том, что устройство приюта для бедных было бы более богоугодным делом.

Предоставление Алексею I опытных воинов было чрезвычайно важно. Не менее важно было понять, какова должна быть численность войска. В Константинополе необходимо было осуществить логистические приготовления, чтобы принять и переправить в Азию огромную армию. Кроме того, нужно было использовать централизованное планирование для разработки мер по приему, снабжению и сопровождению прибывающих в Византию европейцев. Этим, предположительно, объясняется, почему папа с самого начала настаивал на том, чтобы каждый из тех, кто пожелает присоединиться к походу, давал присягу. В Пьяченце, выслушав византийских послов, «папа призвал многих выполнить эту услугу, пообещать под присягой отправиться туда по воле Божьей и оказать императору всю возможную помощь в борьбе с нехристями». То же самое настойчиво повторялось в Клермоне, где Урбан II отдельно указал на требование официально декларировать намерение участвовать в экспедиции. И наоборот, тем, кто отказывался идти в поход, угрожали страшными последствиями, предупреждая, что они предают Господа: «Каждый, кто хочет повернуть назад после того, как принес присягу и взял свой крест… не достоин Меня» (Мф 10:38).

Мы не знаем, велся ли официальный учет будущих крестоносцев. Непонятно также, было ли вообще возможно вести такой учет. Тем не менее вскоре стало ясно, что принять участие в походе хочет очень много народа. В этом смысле важно, что Урбан II лично сыграл главную роль в привлечении французских рыцарей. Кое-где папу видели принимающим присягу у людей, желающих присоединиться к походу. И каждый раз, когда Урбан II встречался с виднейшими магнатами или проповедовал Крестовый поход – в Лиможе, Анжере и Ле-Мане, а также в Туре, Ниме и вообще повсюду, – он подчеркивал, что о своем желании участвовать в нем шумно заявляют многотысячные массы людей, хотя точно назвать их число было затруднительно.

И исполненный оптимизма папа, и осажденный со всех сторон император в Константинополе надеялись на то, что многие рыцари откликнутся на их призыв о помощи. Но никто не ожидал такой массовой реакции! Когда в начале 1090-х годов папа призывал рыцарей сражаться с сарацинами на Пиренейском полуострове, мало кто откликнулся на его зов. Факторами, которые помогли поднять Европу и открыть шлюзы Первого крестового похода, стали, с одной стороны, судьба Иерусалима, а с другой – понимание того, что новости о внезапной катастрофе на Востоке – в первую очередь в Малой Азии – были точными и на самом деле стали серьезной причиной для мобилизации.

Очевидно, что информация о количестве людей, готовых принять участие в экспедиции, пусть даже и очень приблизительная, дошла до Алексея I. Император начал подготовку к их приему. Тот факт, что многочисленные контингенты крестоносцев во время их передвижения через территорию Византии получали нормальное снабжение, красноречиво свидетельствует об успешности мероприятий, осуществленных императором. Необходимые меры были приняты в пунктах, где крестоносцы пересекали границу империи, а также на основных путях, ведущих к Константинополю.

Частично это стало возможным благодаря тому, что в самом начале были определены временны́е рамки экспедиции. Папа установил день ее начала на 15 августа – главный церковный праздник лета, Успение Пресвятой Богородицы. Тем самым папа хотел задать рамки похода, а также дать возможность Византии надлежащим образом подготовиться. Девять месяцев, прошедших между выступлением Урбана II в Клермоне и Успением, дали византийцам достаточно времени для заготовки продовольствия, необходимого для прибывающих в страну европейцев.

На их пути не было места важнее, чем Дрепан (город, располагавшийся на южном берегу Измитского залива Мраморного моря, также известный как Еленополь). Алексей I заранее назначил его сборным пунктом для рыцарей из Западной Европы, где из разрозненных отрядов будет сформирована единая армия, которая начнет подготовку к атаке на Никею. В ожидании прибытия многих тысяч воинов в Дрепане была создана сложная инфраструктура, сделаны запасы продовольствия и припасов, а торговцы подготовились к наплыву большого количества людей и лошадей. Непосредственно перед прибытием европейцев в Дрепане был также заложен монастырь латинского обряда, чтобы крестоносцы смогли удовлетворять свои духовные потребности, а также для того, чтобы подчеркнуть терпимость Алексея I к католической церкви.

Многое другое в экспедиции требовало особого внимания. В Константинополе тщательно готовились к тому, чтобы поддерживать порядок среди огромного количества европейцев, когда они прибудут на Восток: «Император призвал надежных византийских командиров и отправил их в районы вокруг Диррахия и Авалоны, предписав любезно встретить путешественников и снабжать их припасами, собранными вдоль всего маршрута следования, наблюдать за ними и отслеживать все их перемещения, и если они заметят, что европейцы совершают рейды в соседние районы с целью грабежа, то это следует пресекать даже силой оружия. Командиров сопровождали переводчики, понимавшие латынь, их обязанностью было гасить любой разгоравшийся конфликт».

Были предприняты меры, обеспечивающие беспрепятственное следование европейцев по территории империи. Когда Готфрид Бульонский прибыл на границу Византии, ему было вручено специальное разрешение закупать провизию на рынках, которые, видимо, закрыли для местного населения. Это означало, что продовольствие будет доступно европейцам на всем пути следования. Таким способом византийцы предотвращали возможный дефицит продовольствия в многочисленной армии и могли централизованно устанавливать твердые цены. Им удалось избежать роста цен, не позволив местным торговцам воспользоваться сложным положением крестоносцев.

Алексей I также распорядился, чтобы европейцы по прибытии в Византию получили большие суммы денег. Это было сделано для того, чтобы завоевать расположение людей, впервые попавших в империю. Однако, как язвительно заметил один из летописцев, в этом же заключался хитрый экономический расчет: все средства, выплаченные императором, вернулись в казну империи – деньги были потрачены на приобретение товаров, продаваемых официальными представителями басилевса.

Закрытые для местного населения рынки и щедрые выплаты со стороны императора – все это можно было встретить в западных провинциях Византии вдоль двух основных путей, ведущих в Константинополь. Осенью 1096 года Готфрид Бульонский добрался до города Наис (Ниш в современной Сербии) и был необычайно рад получить кукурузу, ячмень, вино и масло, а также много дичи в качестве личного дара императора. Его люди тоже получили разрешение покупать провизию и продавать все, что они пожелают. Отряд Готфрида провел в Наисе несколько дней «в достатке и наслаждениях». Эффективность метода, придуманного Алексеем I, подтверждается тем фактом, что отряд Боэмунда при пересечении труднодоступных территорий в Эпире, Македонии и Фракии снабжался так хорошо, что его запасы вина и кукурузы даже увеличились.

Главной проблемой был маршрут крестоносцев. Их предводители, направлявшиеся в Константинополь со своими отрядами, двигались разными путями. Некоторые, подобно Готфриду Бульонскому, шли через Германию и центральную Европу, двигаясь в сторону Византии по сухопутному маршруту, который вел их через Балканы к столице. Другие в то же время спускались вниз по Апеннинскому полуострову до Апулии, где садились на корабли, сходили на сушу в Эпире и далее следовали по Эгнатиевой дороге, соединявшей Старый и Новый Рим. Этим маршрутом воспользовались Роберт, граф Фландрии, Гуго де Вермандуа, Стефан де Блуа и герцог Нормандский Роберт. Так же поступили Боэмунд и небольшой отряд норманнов из южной Италии. Хотя мы не знаем, сообщали ли предводители крестоносцев Алексею I о своих маршрутах, интервалы, с которыми их отряды прибывали в Византию, выглядят слишком точными, чтобы оказаться простым совпадением. Интервалы между прибытием отрядов крестоносцев минимизировали нагрузку на ресурсы и инфраструктуру Византии, и мы считаем разумным высказать мысль о том, что они были скоординированы.

Один пример особенно убедительно указывает на участие императора в планировании первых этапов похода и наводит на мысль о том, что он играл в нем важную роль задолго до того, как крестоносцы достигли границ Византии. Как мы видели, Раймунд Тулузский был одним из первых магнатов, к которым обратился папа римский. Благодаря своему богатству, статусу и симпатиям к Риму Раймунд был важным союзником Урбана II. Граф проделал трудный путь в Византию, пройдя через Славонию – «гиблую заброшенную страну, труднодоступную и гористую, где в течение трех недель мы не видели ни диких зверей, ни птиц», по словам одного из приближенных графа. Это была вражеская территория, где на людей Раймунда все время нападали и убивали их. Из-за плотного тумана, густых лесов и скалистых гор организовать оборону отряда, двигавшегося на юг, было затруднительно. Граф отвечал на нападения репрессиями против местного населения, выкалывая некоторым глаза, отсекая ступни другим и уродуя лица третьим, чтобы устрашить прочих. Поход оказался таким трудным, что капеллан Раймунда увидел смысл перенесенных тягот и лишений лишь в том, что Господь использовал силу и страдания крестоносцев для того, чтобы побудить «жестоких безбожников» отвернуться от своей греховности и тем самым спастись от вечной погибели.

На самом деле граф Тулузский воспользовался этим маршрутом, имея на то вескую причину – приструнить правителя сербов Константина Бодина, нападения которого на Византию накануне Крестового похода добавили головной боли императору и чьи контакты с антипапой раздражали Урбана II. Маршрут такого влиятельного человека. как Раймунд, пролегавший через дикую прибрежную область Зета, указывает на спланированность Крестового похода. Перемещение Раймунда вдоль побережья Далмации подтверждает координацию между папой и императором. Хотя отряды крестоносцев были в первую очередь предназначены для захвата Никеи и разгрома турок в западной части Малой Азии, Алексей I помнил и о других регионах. Поэтому граф Тулузский, человек, близкий к папе, был выбран доверенной фигурой, чтобы пройти по необычному и трудному маршруту и убедить Бодина в ошибочности его решений. Неудивительно, что последний в ответ повел себя агрессивно, отправив своих людей в атаку на отряд Раймунда, которого он считал агентом императора, угрожающим независимости сербов. Однако в течение последующих десятилетий сербы не предпринимали никаких попыток вторгнуться в пределы империи. Как минимум это показывает пользу, которую Алексей I извлек для себя из похода крестоносцев на Иерусалим.

Во второй половине 1096 года тысячи людей двигались к Константинополю – их первой остановке на пути на Восток. По современным оценкам, в Первом крестовом походе могли принять участие не менее 80 000 человек. Никогда в истории не отмечалось столь массовое организованное перемещение людей на такое большое расстояние за такой короткий период. Все это создавало проблемы для участников похода, собранных из разных регионов Западной Европы. «Поэтому из такого количества (народа) из всех западных стран, – писал Фульхерий Шартрский, – мало-помалу и день за днем росла армия, превращаясь в ходе марша из бесчисленной толпы в группу армий. Можно было лицезреть людские массы из многих стран, говоривших на многих языках». Этот же автор позднее рассказывал о небывалом разнообразии людей, участвовавших в походе: «Слышал ли кто-нибудь ранее о таком смешении языков в одной армии? Там были франки, фламандцы, фризы, галлы, аллоброги, лотарингцы, алеманы, баварцы, норманны, англичане, шотландцы, аквитанцы, итальянцы, даки, апулианцы, иберийцы, бретонцы, греки и армяне. Если бы бретонец или тевтон захотели бы обратиться ко мне с вопросом, я не смог бы ни ответить на него, ни понять».

Экспедиция обещала показать пример христианской солидарности – уникальный случай, когда церковный раскол, региональная идентичность, светские и духовные конфликты не значили ничего. Однако прежде всего она стала кульминацией сотрудничества между Римом и Константинополем. Были все основания для оптимизма: примирение двух церквей казалось очень близким. На соборе в Бари в 1098 году и годом позже в Риме были предприняты попытки решить вопросы, в течение десятилетий разделявшие церкви Востока и Запада. Если дела пойдут хорошо, то с помощью европейских рыцарей Византия наконец одержит победу над турками в Малой Азии. И участники похода горели желанием добраться до Священного города. Так велики были ожидания, когда начался Первый крестовый поход!

Но, несмотря на громадные выгоды, которые сулил успех экспедиции, Алексей I и Урбан II шли на огромный риск: организовав поход, они привели в движение силы, которыми не всегда и не в полной мере могли управлять. В отчете Анны Комнины о начале Крестового похода приводится яркое описание этой дилеммы. Император, как пишет она, был обеспокоен сообщениями о том, что бесчисленные армии с Запада направляются в Византию: «Общий порыв увлек их, и они заполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты. Как реки, хлынувшие отовсюду, всем войском двинулись они на нас через Дакию». И это была не дисциплинированная армия, которую ожидал увидеть император. Что пошло не так?