Поход крестоносцев в Малую Азию представлял собой историю побед и почти катастрофических поражений, страшных зверств и конфликтов личных интересов. Алексей I, которого политическая нестабильность вынудила остаться в столице (вместо того, чтобы возглавить поход), искал способы управлять кампанией на расстоянии. Этот подход был связан с большим риском, однако в течение первого с небольшим года Крестового похода его можно признать триумфальным.

Численность войск, сосредоточенных в Дрепане к весне 1097 года, поражала. Снабжение нескольких десятков тысяч крестоносцев было задачей грандиозного масштаба. Бесперебойный ход операции в Дрепане произвел большое впечатление на Стефана де Блуа, который в письмах жене говорил об огромных количествах продовольствия и других припасов, которые были приготовлены для крестоносцев. Другие участники похода также упоминали об изобилии товаров в городе, а также отмечали наличие многочисленных торговцев, предлагавших европейцам купить у них пшено, вино, масло, сыр и другие необходимые продукты.

Как и на Балканах, цена этих продуктов определялась не рыночной стихией или прихотями ловких коммерсантов. «Даже когда в Дрепан прибыли первые европейцы, – писал один автор, – товары не только поставлялись в больших объемах, но и продавались по фиксированным ценам – это было результатом централизованного императорского контроля». Хорошо организованное снабжение продовольствием поддерживало боевой дух в армии крестоносцев, и оно же еще больше повышало репутацию императора. Регулярная раздача денег нижним чинам также укрепляла в войсках решимость идти на Никею. Алексей I опирался на их энтузиазм, обещая еще больше золота, серебра, лошадей, если турки будут разбиты, а город захвачен.

Крестоносцы отправились к Никее в начале лета 1097 года, подойдя к городу в мае. Разбив лагерь на расстоянии от внушительных стен города, европейцы сразу предприняли попытку взять его штурмом. Их действия очень сильно удивили Алексея I: он уже давно пришел к выводу, что Никею силой не взять. Ведь он искал военную помощь на Западе именно из-за провала собственных попыток взять Никею в начале 1090-х годов. Теперь же крестоносцы поколебали его уверенность в том, что Никеей можно овладеть только с помощью длительной осады с участием большого количества войск.

Вместо того чтобы окружить город по периметру и медленно стягивать кольцо, рыцари быстро прорвались к укреплениям и сразу же попытались проделать бреши в крепостной стене. Они начали штурм еще до того, как их командиры подошли к городу. Когда к Никее прибыли Роберт Нормандский и Стефан де Блуа, атака была в самом разгаре.

Несмотря на решимость крестоносцев, их усилия сначала не произвели особого впечатления на осажденных. По словам одного из рыцарей, город окружали стены такой высоты, что его жители не боялись ни штурма, ни применения каких-либо машин. Как мы знаем, город был удачно расположен и имел хорошую естественную защиту, включая большое озеро, примыкавшее к городу с запада. Чтобы преодолеть оборону Никеи, крестоносцы сконструировали и построили камнеметные машины. Они не могли нанести серьезный ущерб мощным укреплениям, но обеспечивали прикрытие саперам, которые, подобравшись к стенам, готовились подорвать их снизу. Отряду под командованием Раймунда Тулузского вскоре удалось разрушить участок стены, что подняло боевой дух в лагере крестоносцев и встревожило турецкий гарнизон. Лишь благодаря лихорадочной работе в течение целой ночи обороняющиеся смогли устранить нанесенный стене ущерб.

Крестоносцы продолжали попытки штурма, не обращая внимания на первые потери. Одному из ведущих рыцарей, Балдуину из Кальдеруна (Кальдерна), сломал шею брошенный со стены камень, когда он шел во главе атакующих к городским воротам. Погибли и другие известные рыцари, включая Балдуина из Гента, который был смертельно ранен точным выстрелом из-за зубчатой стены. Болезни также давали о себе знать: молодой и отважный Ги из Поссесса слег от лихорадки и вскоре умер.

Защитники Никеи имели важное стратегическое преимущество над атакующими. Располагаясь на высоких зубчатых стенах с бойницами, они видели, что делают крестоносцы, и спокойно готовились к отражению атак. Они могли также метать дротики, стрелять из лука или сбрасывать на находящихся у подножия стен различные предметы. Оборонявшие Никею турки были находчивы и изобретательны: в тех, кто оказывался в непосредственной близости от стен, летели горящие масло, жир и смола. Более того, турки знали, что крестоносцы сосредотачиваются в Дрепане с лета 1096 года, поэтому они потратили несколько месяцев, чтобы сделать запасы, позволяющие выдержать длительную осаду. Они были настолько уверены в собственных силах, что правитель Никеи Клыч-Арслан во время осады отсутствовал в городе, находясь где-то в Малой Азии. Как и Алексей I, защитники Никеи полагали, что шансы взять город штурмом минимальны.

Турки демонстрировали осаждающим уверенность в своих силах, издевательски обращаясь с телами убитых крестоносцев. Один из рыцарей из отряда Роберта Нормандского был отрезан от своих во время штурма и убит никейцами. Турки опустили со стены цепь с прикрепленными к ней острыми железными зубьями и с его помощью затащили тело рыцаря на стену. Затем на него накинули петлю и повесили обнаженным с наружной стороны стены на всеобщее обозрение. Их посыл был ясен: попытки взять Никею ведут к пустой трате людей, времени и энергии.

Крестоносцы отвечали тем же. Турецкий отряд, посланный прорвать осаду Никеи, был разбит, и всех воинов обезглавили. Европейцы насадили отсеченные головы турок на копья и промаршировали с ними перед городскими стенами на виду у жителей. По словам Анны Комнины, это было сделано для того, чтобы «варвары, издали завидев их, испугались такого начала и отказались от упорства в бою».

Рыцари усиливали давление на город. В XI веке именно в Западной Европе искусство осады городов и крепостей развивалось быстрыми темпами. В частности, особенно хорошо им владели норманны в южной Италии. Стремительное завоевание ими Апулии, Калабрии и Сицилии в 1050–1060-х годах в значительной степени объясняется нововведениями, которые они начали использовать при осадах, и изобретательностью, которую они демонстрировали, имея дело с хорошо укрепленными крепостями. Поэтому строительство осадных машин, предназначенных для разрушения оборонительных укреплений Никеи, началось сразу после того, как первые рыцари подошли к городу.

Свое внимание крестоносцы сосредоточили на одном участке крепостной стены, который прикрывала башня Гонат. Она была повреждена во время мятежа, случившегося за столетие до описываемых событий, и уже накренилась. Предводители крестоносцев сразу поняли, что она является самым уязвимым местом в системе обороны города. Раймунд Тулузский руководил строительством особой осадной машины, которую планировалось использовать для штурма башни. Она представляла собой круглую конструкцию, покрытую толстыми шкурами для защиты людей, находящихся внутри. После того как машину дотащили до стены башни, саперы с помощью острых железных инструментов начали выбивать камни из ее основания, забивая на их место деревянные брусья, которые после этого подожгли. Хотя башня Гонат не была разрушена сразу, крестоносцам удалось серьезно повредить стену. Это вызвало панику в Никее.

Алексей I искал возможность воспользоваться растущей тревогой турок. Император прибыл на передовые позиции у Пелеканоса, откуда он мог наблюдать за происходящим и руководить осадой. С началом первых атак Никеи Мануил Вутумит тайно проник в город, чтобы попробовать договориться о сдаче. Он напомнил жителям о великодушии, которое император проявлял к туркам в прошлом, и предостерег о последствиях, если крестоносцам удастся прорвать оборону Никеи. Мануил предоставил письменные гарантии того, как будут обращаться с жителями, если они капитулируют немедленно.

Турки отвергли это предложение, уверенные в неприступности укреплений Никеи. Кроме того, они получили сообщения о том, что к городу идет огромная армия, которая должна прорвать осаду. Действительно, на начальном этапе осады именно у крестоносцев были все основания для беспокойства. Притворявшиеся христианскими пилигримами турецкие шпионы, пойманные в их лагере, показали под пытками, что гарнизон Никеи свободно контактирует с внешним миром и что к городу приближается турецкая армия. Зрелище различных припасов, доставляемых в город по Асканийскому озеру, расположенному западнее Никеи, подчеркнуло необходимость перехода к решительным действиям, не дожидаясь капитуляции.

Тщательно изучив ситуацию, Алексей I приказал перебросить на озеро по суше корабли из порта Кизик на Мраморном море, чтобы перекрыть никейцам эту дорогу во внешний мир. Одновременно император приказал вести штурм города более интенсивно. Византийские лучники переместились ближе к крепостным стенам с приказом обеспечить такой обстрел, чтобы турки не могли поднять головы над зубцами. Императорские солдаты под аккомпанемент труб и барабанов издавали боевой клич, создавая впечатление, будто войска пошли на штурм. Зрелище цепи императорских боевых штандартов, перемещавшейся в отдалении, заставляло предположить, что к Никее приближается еще одна многочисленная армия, готовая присоединиться к штурму.

План Алексея I заключался в том, чтобы продемонстрировать полное военное превосходство и добиться капитуляции Никеи на своих условиях. Мануил Вутумит был снова тайно переправлен в город, имея при себе хрисовул – подписанный императором документ, написанный золотыми буквами, в котором эти условия излагались. Алексей I обещал помиловать турок и даже выплатить щедрые денежные суммы, «предназначенные всем варварам Никеи без исключения». В этот раз находчивость и хитрость, проявленные императором, убедили турок сдаться.

Согласие турок на капитуляцию стало огромной удачей Алексея I. Подтвердилась правильность его рискованной политики, направленной на поиск помощи на Западе. Однако в сложившейся ситуации он должен был действовать очень осторожно. Опасаясь, что рыцари не будут удовлетворены договоренностью о перемирии, император приказал изобразить «штурм» укреплений. Целью этого было создать впечатление, будто именно византийцы, а не крестоносцы прорвали оборону и заняли Никею.

19 июня 1097 года, пока западноевропейцы, по-прежнему пребывающие в неведении о заключенной сделке, продолжали штурмовать городские укрепления, византийские солдаты забрались на стену, прикрывающую Никею со стороны озера, и водрузили над городом императорские штандарты. Под звуки труб и горнов с крепостных стен было возвещено о взятии Никеи войсками императора Алексея I Комнина.

Падение Никеи вызвало шок в исламском мире. Один из хронистов, живший в те времена в Дамаске, так описывает ситуацию: «Когда стали появляться новости о том, что армии франков начали приближаться со стороны моря Константинополя и подсчитать их силы было невозможно … и новости об этом передавались из уст в уста, тревога и беспокойство людей усиливались». Вести об использовании могильных камней с турецких кладбищ для восстановление поврежденных во время осады крепостных стен Никеи не добавляли спокойствия относительно последствий возможного появления многочисленных отрядов западных рыцарей в других областях Малой Азии.

Взятие Никеи вызвало ажиотаж и среди самих европейцев. Для крестоносцев оно доказало, что Господь благословил поход на Иерусалим. Когда стало понятно, что город пал, в нем самом и за его пределами раздались крики «Слава тебе, о Боже!» как на латинском, так и на греческом языках. Взятие Никеи подтвердило, что рыцари делают богоугодное дело; это был успех, которым они могли оправдать все невзгоды, перенесенные на последних этапах похода. Для армии, которая пользуется покровительством Господа, не существует таких понятий, как недостижимая цель.

Что касается Алексея I, то взятие Никеи входило в число его главных целей. Однако целеустремленность, быстрота и решительность, продемонстрированные западными рыцарями, произвели на него огромное впечатление. Поэтому успех в Никее стал отличным подтверждением правоты императора, решившего обратиться за военной помощью к Западу. Алексей I праздновал абсолютный триумф.

Тот факт, что Никея перешла под контроль Византии без большого кровопролития, также открыл новые возможности для императора: отныне он мог представлять себя другом и защитником тех турок, которые хотели спастись от смерти от рук рыцарей. Это намерение было подтверждено политикой императора по отношению к турецкому населению Никеи: мусульманам были предложены посты на императорской службе и щедрые дары, и им всем позволили спокойно идти на все четыре стороны (если они пожелают). Крестоносцев также хорошо вознаградили: их вожди получили золото, серебро и шикарные одеяния, а нижним чинам дали много медных монет, чтобы они отпраздновали взятие города.

Однако не на всех щедрость императора производила благоприятное впечатление. Среди крестоносцев пошли слухи о коварных намерениях Алексея I. Рыцари стали возмущаться: почему это плоды их побед должны доставаться императору? Главный духовник экспедиции несколько месяцев спустя написал архиепископу Реймса Манассию II, что «руководители войска спешат встретиться с императором, который прибыл, чтобы выразить им свою благодарность. Получив от него поистине бесценные дары, они вернулись, некоторые относились к нему по-доброму, некоторые – нет». Как ни странно, именно щедрость Алексея I стала причиной неприязни. Рыцари покинули Западную Европу, чтобы сделать богоугодное дело, поэтому они считали неприемлемым получение даров от Византии.

Решение Алексея I вернуться в Никее к вопросу присяги подлило масла в огонь. Слова Анны Комнины о требовании ее отца ко всем, кто ранее принял на себя обязательства, подтвердить их в июне 1097 года, не упоминаются в латинских источниках. На самом деле после взятия Никеи Алексей I намеревался связать клятвой верности тех рыцарей, которые не дали ее раньше. Некоторым видным лидерам крестоносцев удалось ускользнуть от его внимания в Константинополе. Некоторые, в частности племянник Боэмунда Танкред, без лишнего шума избежал присяги. По словам своего биографа, жившего в XII веке, Танкред считал ее рабским ярмом. Когда после взятия Никеи на Танкреда начали оказывать давление, чтобы принудить его принести присягу императору, он резко возражал – пока не назвал свою цену: он потребовал выплатить ему сумму, равную той, что получили другие лидеры, и предоставить некое дополнительное вознаграждение. Когда один старший офицер византийской армии набросился на Танкреда за его заносчивость, их пришлось в буквальном смысле оттаскивать друг от друга. И именно Боэмунду удалось сгладить ситуацию, убедив Танкреда присягнуть императору.

Действия Алексея I, направленные на укрепление своего личного контроля над экспедицией после взятия Никеи, объясняются его решением не участвовать в походе в Малой Азии, по крайней мере в тот момент. Хотя император прибыл в район Никеи, чтобы руководить ее освобождением, и был свидетелем взятия города, он не хотел рисковать, уходя дальше в Анатолию. Принимая во внимание опасности, связанные с его отсутствием в столице, и помня о проблемах, которые он испытал накануне Крестового похода, император предпочел выбрать опытного и пользующегося его доверием полководца, который возглавит поход западной армии на Восток. Как и следовало ожидать, выбор Алексея I пал на его друга детства Татикия. Опытный и упрямый Татикий уже давно доказал свою верность императору (в частности, когда помог раскрыть заговор Диогена). Нос Татикия был изуродован, он прикрывал его золотой накладкой – по всей вероятности, врученной императором в награду за верность во время смуты середины 1090-х годов. Татикий был назначен командующим армией, которой предстояло возглавить марш крестоносцев по Малой Азии и взять под контроль все города, захваченные по пути в Иерусалим.

Нежелание Алексея I принимать участие в экспедиции вполне объяснимо, если принять во внимание кризис, охвативший Византию перед Крестовым походом. Император сказал Раймунду Тулузскому, что не может возглавить поход рыцарей на Иерусалим, потому что «опасается, что алеманы, венгры и половцы, а также другие дикие народы опустошат его империю, если он отправится в поход с пилигримами». Опасность не была надуманной: нападение половцев весной 1095 года поставило Византию на грань катастрофы, лишив императора возможности принять ответные меры. Он был вынужден провести в соборе Святой Софии специальную церемонию, во время которой возложил на алтарь две таблички с надписями. Одна из них гласила, что он должен выступить против кочевников, другая – что не должен. Остальное было оставлено на волю Божью.

Таким образом, внутренние и внешние угрозы, с которыми в 1097 году столкнулась империя, сделали личное участие Алексея I в походе слишком рискованным. Как мы вскоре увидим, через год, когда страшные новости из Антиохии с мольбами отправиться на восток и спасти находившуюся на грани полного уничтожения армию крестоносцев достигли ушей императора, он уже мало чем мог помочь. Слабость позиции императора в момент его обращения за помощью к Западу стала основой Первого крестового похода. Тем не менее в 1097 году Алексей I все еще сохранял в своих руках контроль над экспедицией. Хотя некоторые рыцари настойчиво призывали к продолжению похода на Иерусалим сразу после взятии Никеи, крестоносцы пустились путь лишь в конце июня, когда император дал на это разрешение.

Сам Алексей I оставался в северной части Малой Азии, наблюдая за попытками византийской армии вернуть контроль над западным побережьем и речными долинами Анатолии. Как только Никея перешла в его руки, Алексей I направил в Смирну (против Чаки) отряд под командованием Иоанна Дуки и Константина Далассина. После взятия Смирны они должны были освободить остальные города побережья, захваченные турками, а затем повернуть вглубь Малой Азии. Дука наступал вверх по долине Меандра, в то время как Далассин должен был уйти на фланг н повернуть на север к Абидосу. Целью всей операции было освобождение обширного куска территории на западе Малой Азии.

Этот план поддержал своими действиями Татикий, который в конце июня 1097 года повел византийцев и крестоносцев из Никеи на восток. Однако вместо того, чтобы пойти по самому прямому пути через центральную Анатолию, византийский полководец повел свою многочисленную армию на юг до самой Антиохии Писидийской (город располагался на юго-западе Малой Азии). Он поступил таким образом, чтобы до максимума увеличить военное присутствие Византии на побережье и в прилегающих районах в момент, когда операция Иоанна Дуки была в самом разгаре. Общая идея заключалась в том, чтобы убедить турок капитулировать перед угрозой массированного наступления.

Чтобы усилить воздействие на турок, Дука взял с собой дочь Чаки, плененную в Никее. Ее присутствие должно было служить доказательством того, что город пал, и показать, что власть ее отца ослабевает. Тот факт, что византийцы обращались с ней хорошо, демонстрировал колеблющимся сторонникам Чаки преимущества сотрудничества с императором.

Кампания, которую Византия начала летом 1097 года, оказалась чрезвычайно успешной. Были освобождены Смирна, Эфес и все города на побережье. Наступавшая армия Иоанна Дуки взяла штурмом либо вынудила капитулировать Филадельфию (Алашехир в современной Турции), Сарды, Лаодикею, Хому и Лампе. К лету 1098 года побережье и основные города в глубине Малой Азии были возвращены под контроль Византии. В освобожденных районах были незамедлительно назначены наместники. Все, кто получил новые должности (например, Каспак, Иалей, Михаил Кекавмен, Евстафий Камица), принадлежали к новой элите, которая вышла на первые роли после разгрома заговора Диогена. До середины 1090-х годов они были неизвестны, а сейчас оказались в первых рядах контрнаступления византийцев в восточных провинциях империи.

Сам Чака-бей, который досаждал Византии почти десять лет, в конце концов был вынужден бежать из Смирны. Его постигла трагическая смерть: он прибыл в Абидос, чтобы посоветоваться с Клыч-Арсланом, но после роскошного пира его зарезали. Бывший правитель Никеи лично вогнал саблю ему в бок: Чака стал обузой для турок в Малой Азии.

Дела Византии в Анатолии настолько пошли в гору, что Клыч-Арслан искал встречи с императором, чтобы договориться с ним о перемирии. Анна Комнина написала об этом: «Встреча увенчалась успехом». Хотя она ни привела никаких деталей относительно достигнутых соглашений, тот факт, что «в приморских провинциях был восстановлен мир», являлся впечатляющим признаком неожиданного и решительного укрепления позиций Византии в Малой Азии.

Под контроль империи вернулись важнейшие города и регионы в восточных провинциях. При этом, хотя для полного изгнания турок из Анатолии очень многое еще предстояло сделать, император должен был четко понимать пределы своих возможностей. Нужно было не только найти достаточно чиновников и воинов, которым он мог бы доверить восстановление своей власти в освобожденных областях, но и закрепить достигнутые в 1097–1098 годах успехи. Когда крестоносцы покинули Никею, турки вполне могли перегруппировать свои силы и перейти в наступление по всему региону. В связи с этим соглашение с Клыч-Арсланом было для Алексея I признаком благоприятного развития событий. Заключив его, он получил возможность сосредоточиться на восстановлении позиций империи на западе Малой Азии и укреплении собственной власти в Византии.

Император умело воспользовался силой армии крестоносцев, получив от нее двойную выгоду: прямую – в Никее и опосредованную – в виде давления на турок в западной части Малой Азии. Однако ирония судьбы заключалась в том, что готовность Клыч-Арслана примириться с Алексеем I и пожертвовать значительными территориями, имела негативные последствия для крестоносцев: теперь все удары турок были обращены на них.

Выйдя из Никеи, западная армия разделилась на две части. Первую возглавили Боэмунд, Танкред и Роберт Нормандский, вторую – граф Фландрии Роберт, Раймунд Тулузский, Гуго де Вермандуа и епископ Ле-Пюи. В разделении армии был практический смысл. Несмотря на то что император гарантировал качественное снабжение армии продовольствием, из-за ее огромной численности на момент выхода из Никеи выполнение этого обещания было крайне сложным делом, особенно в условиях удушающей жары, царящей на Анатолийском плоскогорье в самый разгар лета.

В начале июля, всего через несколько дней похода, Боэмунд заметил турецких разведчиков, которые следовали за передовым отрядом, которым он командовал. Отряд приближался к развалинам города Дорилей. Хотя Боэмунд немедленно отправил гонца к главным силам, его отряд был внезапно атакован огромной турецкой армией под командованием Клыч-Арслана, которая направлялась навстречу крестоносцам. Страх и ужас охватили крестоносцев, когда враги устремились на них, «завывая, подобно волкам, и бешено осыпая их тучами стрел».

Шум, издаваемый турками, был ужасен. «Они начали невнятно говорить и кричать, произнося на своем языке какое-то дьявольское слово, которое я не понимаю», – написал один из очевидцев. Скорее всего, турки кричали «Аллах акбар!» («Аллах велик!»). Однако европейцев испугали не только шум и крики. Атака была такой свирепой, что участвовавшие в экспедиции священники молились Богу сквозь слезы, настолько они были уверены в неминуемой смерти. «Что я скажу дальше? – писал другой европеец. – Нас действительно согнали в кучу, как овец, дрожащих и перепуганных, мы были со всех сторон окружены врагами и не могли двинуться ни в одном направлении. Мы поняли, что это произошло из-за наших грехов… К этому моменту у нас не было надежды уцелеть».

Окруженных конными лучниками людей Боэмунда оттеснили к протекавшей неподалеку реке. Оказалось, что им просто-напросто повезло: для одетых в металлические доспехи и вооруженных тяжелыми мечами рыцарей доступ к питьевой воде был поистине вопросом жизни и смерти. Кроме того, выяснилось, что лошадям турок трудно передвигаться по заболоченной земле.

Поэтому, оказавшись на более подходящей местности, крестоносцы восстановили строй и, несмотря на большие потери, вели арьергардный бой до подхода подкреплений. Выбранная Боэмундом тактика и его способность поддерживать дисциплину объясняют, почему его популярность среди рядовых участников похода неизменно росла. Во время первого серьезного столкновения с врагом он призывал своих солдат не отступать и вел их вперед личным примером. Крестоносцы были тверды в своей вере: «Будьте всячески единодушны в вере Христовой и победе Святого Креста, поскольку, если Богу угодно, сегодня же станете богатыми». Впрочем, помогла выстоять крестоносцам не только твердая вера.

С прибытием отрядов из войска Готфрида Бульонского, Раймунда Тулузского и Гуго де Вермандуа перевес начал клониться в сторону европейцев. Решающим оказалось появление Адемара из Ле-Пюи – отряд епископа разгромил и поджег лагерь турок, после чего атаковал противника с тыла. Это вызвало замешательство в рядах атакующих, которые начали разбегаться. Сражение, которое угрожало поражением едва начавшемуся Крестовому походу, закончилось впечатляющей победой. Неудивительно, что некоторые европейцы расценили это как еще один знак Божьей благодати: «Это было великое чудо Божье, что в течение следующего и третьего дня турки не прекратили свое бегство, хотя никто, кроме самого Бога, больше их не преследовал. Радуясь этой победе, мы все воздаем благодарность Господу. Он пожелал, чтобы наш поход не был загублен, а, наоборот, развивался успешнее, чем обычно, ради его христианской веры».

Несмотря на это, турки произвели на крестоносцев ошеломляющее впечатление. Их искусство верховой езды, впечатляющее владение луком и умение сражаться вызвали восхищение европейцев. Некоторые крестоносцы сожалели, что турки – не христиане: «[Турки] говорят, что они сделаны из того же теста, что и франки, и что никто, кроме франков и их самих, не рожден рыцарями. Это – правда, и никто не может это отрицать. Если бы только они твердо верили в Христа и христианство …. вы бы не смогли найти более сильных, храбрых и умелых воинов; но с Божьего соизволения они были побеждены нашими людьми». Несмотря на сдержанное восхищение своими врагами – Клыч-Арслана охарактеризовали как «очень благородного человека, но все же нехристя», – угроза, которую представляли турки, перевешивала эти любезности в их адрес. Как сказал в Константинополе Алексей I, турки – грозные бойцы: если крестоносцы не будут поддерживать строгую дисциплину во время боя, то они будут истреблены.

После победы в сражении при Дорилее рыцари продолжили поход по центральной Анатолии. Они быстро продвигались вперед, почти не встречая сопротивления: попадавшиеся им на пути турецкие отряды разбегались, не осмеливаясь вступить в бой. Когда крестоносцы подошли к городу Гераклея (располагался на северном побережье современной Турции), противник бежал «так же быстро, как быстро летит стрела, выпущенная с силой из лука». Отсутствие сопротивления объяснялось впечатляющей победой крестоносцев при Дорилее. Один арабский автор отметил, что, «когда была получена новость о позорном ударе, нанесенном делу ислама, люди очень сильно забеспокоились и их страхи и тревоги усилились».

Малая Азия была открыта для наступления войска крестоносцев, и Татикий следил за тем, чтобы оно брало под контроль находящиеся на пути стратегически важные города. Цели были определены заранее, поэтому византийский главнокомандующий вел крестоносцев не по самому прямому маршруту, ведущему в Святую землю, а через пункты, которые могли бы служить базами для возможных кампаний в будущем. Одним из таких мест был город Платенция, лежащий к востоку от Кесарии, освобожденный осенью 1097 года. Согласно договоренностям между крестоносцами и императором, город был передан в руки назначенного Алексеем I правителя, в данном случае – Петра Алифы, который состоял на службе у императора с середины 1080-х годов. Выполняя важную задачу обеспечения контактов с крестоносцами, Петр взял на себя ответственность за защиту города «в знак верности Господу и Гробу Господню», а не от имени императора. Так, по крайней мере, писал один из комментаторов.

Подобным образом было организовано взятие под контроль других городов, лежавших на пути идущей на восток армии крестоносцев. Некий Симеон стал наместником области на юго-востоке Малой Азии, торжественно пообещав защитить ее от нападений турок. Его примеру последовал уроженец Бургундии Вельф, изгнавший мусульман из Аданы и взявший контроль над городом к тому моменту, когда небольшой отряд крестоносцев подошел к нему, чтобы оценить ситуацию на южном побережье. Подобно Петру Алифе, Вельф был европейцем на службе у императора, возвращавшим Византии ее города по мере продвижения Крестового похода по Малой Азии.

Две небольшие операции, в которых участвовали Балдуин Бульонский, младший брат Готфрида, и Танкред, казалось бы, имели практически одинаковую цель. Осенью 1097 года отряд под командованием Балдуина отделился от основных сил экспедиции и направился в Киликию. Действия Балдуина были санкционированы руководством Крестового похода. Отряд под командованием Танкреда ушел примерно в то же время, но без согласия начальства. Танкред утверждал, что решил самостоятельно идти на Антиохию. На самом деле он хотел посмотреть, что замышляет Балдуин.

Вскоре между отрядами произошла стычка – это случилось, когда они подошли к Тарсусу, богатому и стратегически важному городу на юго-восточном побережье Малой Азии. Танкред подошел к городу первым и с помощью продуманных угроз сумел водрузить свое знамя над крепостной стеной, не прибегая к штурму. Балдуин достиг Тарсуса немного позже и сразу приказал заменить знамя Танкреда на свое. Конфликт между двумя командирами усилился, когда Танкред двинулся на Адану, а затем – на Мамистру. Балдуин следовал вплотную за ним. В конце концов между отрядами произошел открытый бой, в ходе которого люди Балдуина легко отразили внезапный удар Танкреда.

Объяснить этот эпизод трудно. Обычно его представляют как проявление алчности обоих командиров, желания обогатиться за счет возможностей, открывшихся благодаря их участию в Крестовом походе, и побороться за добытые трофеи. В действительности объяснение ему следует искать опять-таки в Константинополе.

Балдуин обратил на себя внимание Алексея I еще в столице, вразумив дерзкого рыцаря, который осмелился сесть на императорский трон. В «Алексиаде» целиком приводится реплика Балдуина: «Нельзя так поступать, ведь ты обещал служить императору. Да и не в обычае у ромейских императоров, чтобы их подданные сидели рядом с ними. Тот же, кто, поклявшись, стал слугой его царственности, должен соблюдать обычаи страны».

Алексей I искал западных рыцарей, которым он мог бы доверять. Когда император подбирал военачальников, способных взять на себя командование Крестовым походом, он серьезно обдумывал даже кандидатуру голубоглазого и гладко выбритого Боэмунда, чья репутация вызывала ужас в Византии. Однако Балдуин больше соответствовал требованиям Алексея I. Поэтому не стоит считать совпадением, что именно его поставили во главе отряда, направившегося в сторону побережья, а также то, что он наступал на Тарсус и далее в юго-восточный «угол» Малой Азии. Не захватив Тарсус, нельзя было наступать на Антиохию – следующую важную цель Крестового похода. Тарсус представлял собой крупный опорный пункт с хорошей естественной гаванью. Владея им, турки могли совершать набеги на побережье Сирии (при появлении там европейцев) и угрожать путям снабжения Антиохии не только со стороны южной части Малой Азии, но и со стороны Кипра. Алексей I уже превращал Кипр в основную базу снабжения крестоносцев. Защита морских путей в восточной части Средиземноморья была обязательным условием для успеха Крестового похода в Сирии. Поэтому захват Балдуином Тарсуса и других городов (например, Мамистры) являлся важнейшей частью более обширного плана, главной целью которого было освобождение Антиохии – до недавнего времени самого важного города на востоке Византийской империи.

Таким образом, назначение Балдуина руководителем операции по захвату Тарсуса и городов в прилегающих к нему районах не имело ничего общего с извлечением личной выгоды. Напротив, эта операция проводилась в соответствии с прямым указанием императора. Именно поэтому отделение отряда Балдуина от основных сил армии, которой по-прежнему командовал Татикий, было согласовано еще в начале похода. Это же объясняет желание Балдуина «отодвинуть» Танкреда. Последний был человеком с трудным характером, своенравным и честолюбивым. То, что Балдуин применил против него силу, возможно, было необходимым шагом для выполнения общего плана похода.

Освободив Тарсус, Адану и другие города в юго-восточном «углу» Малой Азии, Балдуин передал их Татикию и византийцам. Именно поэтому через несколько месяцев сам Татикий, покидая лагерь крестоносцев в поисках продовольствия и подкреплений, мог оставить эти города под контролем Боэмунда. Балдуин продемонстрировал, что готов силой защищать интересы Алексея I. Это произошло незадолго до того, как к нему как к представителю императора обратились за помощью жители других городов и населенных пунктов, страстно желающие избавиться от господства турок. Присоединившись на короткое время к основным силам, Балдуин предпринял вторую вылазку, на этот раз на восток. Его позвал в Эдессу Торос, назначенный византийскими властями правитель города. Он из последних сил оборонял Эдессу и, согласно одному местному источнику, сражался с турками «с храбростью льва».

Местные жители приветствовали Балдуина как своего спасителя. «Когда мы проходили через заселенные армянами города, – писал один из очевидцев, – то нам было в диковинку видеть, как они выходят на улицу, чтобы приветствовать нас: они несли кресты и знамена, целовали нам ноги и одежды, потому что они любили Господа и слышали, что мы хотим защитить их от турок, которые их так долго притесняли». Причиной бурного ликования, с которым армяне приветствовали Балдуина, несомненно, являлась их вера в то, что византийский император активно пытается защитить их регион от турок, как он делал непосредственно перед Крестовым походом, что следует из самого вероятного прочтения надписи на Харранских воротах города. Это также объясняет, почему жители Эдессы предложили отдавать Балдуину половину сборов и налогов, собираемых в городе. Эти деньги не предназначались для того, чтобы набить Балдуину карманы, – это были деньги, предназначенные императору, которые передавались его представителю согласно установленному порядку.

Подобно Платенции и Тарсусу, Эдесса занимала стратегическое положение в регионе. Действия Балдуина были, несомненно, частью более широкого плана. Алексей I создавал на востоке сеть ключевых городов и населенных пунктов, которыми управляли его самые доверенные люди. Балдуин прекрасно подходил для этой роли. Набожный, опытный и одаренный человек, младший из трех братьев, чье наследство в XI веке сократилось, Балдуин, прежде чем отправиться в Иерусалим, продал почти все свои земельные владения. Он принадлежал к числу тех крестоносцев, которые считали экспедицию не только паломничеством в Иерусалим, но и шансом начать новую жизнь на Востоке.

Формально Балдуин осуществлял надзор за Эдессой от имени Константинополя. Мы можем говорить так не только потому, что он начал одеваться, как византиец, и отрастил бороду по местной моде, но и на основании более существенной информации. Заняв Эдессу, Балдуин во время поездок по региону стал всегда использовать двух глашатаев, которые скакали впереди, извещая о скором его прибытии. Балдуин передвигался на колеснице, на золотом щите которой располагался безошибочно узнаваемый символ власти, которой он служил, – императорский орел Константинополя.

Назначение Балдуина наместником Алексея I в Эдессе и прилегающих районах было официально закреплено присуждением ему титула дуки (правителя). Именно поэтому латинские источники начали в это время говорить о том, что Балдуин имеет титул герцога – на родине он таким титулом не владел. Его деятельность в Эдессе также объясняют, почему он позднее не хотел покидать город и снова присоединяться к Крестовому походу: он не мог отказаться от своих обязательств. Женитьба Балдуина на дочери Тороса Арде после смерти его жены-англичанки Годеверы также позволяет предположить, что он пустил корни в Эдессе. Короче говоря, Балдуин был прекрасной кандидатурой в качестве представителя византийского императора, строившего амбициозные планы освобождения восточных районов империи.

Пока Балдуин пробивался на восток, распространяя власть императора, остальная часть армии крестоносцев продолжала двигаться на юг. В октябре 1097 года она наконец добралась до огромного города Антиохия. Город был не только хорошо укреплен, но и удачно расположен: с двух сторон его прикрывали горы, а протекающая на западе река Оронт служила дополнительной преградой. Антиохию защищали стены высотой двадцать метров и толщиной два метра, многочисленные башни позволяли наблюдать за действиями противника внизу.

Однако заставляли крестоносцев волноваться не расположение и укрепления Антиохии, а ее размеры. Протяженность стен, окружающих город, составляла пять километров, они охватывали район площадью около 1500 акров (6,07 км2). Как писал один наблюдатель, пока жители имели достаточно продовольствия, они могли оборонять город столько, сколько хотели. Город был настолько огромен, что внутри его стен можно было выращивать хлеб, фрукты и овощи для защитников в почти неограниченном количестве.

Правитель Антиохии Яги-Сиан был так уверен в оборонительных сооружениях города, что не предпринял почти ничего против подошедших к стенам города крестоносцев. Это дало рыцарям возможность перегруппировать свои силы после долгого перехода и провести тщательную разведку города. Более того, крестоносцы достигли Антиохии в благоприятное время года, когда уже спала удушающая летняя жара, а продовольствия было в изобилии. Они пришли в восторг, обнаружив «богатые виноградники, тайники, полные зерна, деревья, изобилующие плодами, а также много других благ».

Как ни странно, в Антиохии и вокруг нее царило удивительное спокойствие. Жители города занимались своими повседневными делами, по-видимому совершенно не тревожась по поводу присутствия огромной армии по ту сторону крепостных стен; а крестоносцы строили свои планы, не думая об опасностях, которые ожидали их в будущем. Капеллан Раймунда Тулузского с легкой тоской писал, что вначале крестоносцы «ели только отборные куски вырезки, костреца и плеча, презирали грудинку и совсем не думали о хлебе и вине. В те хорошие времена только часовые у стен напоминали нам о наших врагах, укрывшихся в Антиохии».

Крестоносцы хорошо закрепились в районах, окружающих Антиохию. Они взяли под контроль городскую гавань Святого Симеона, чтобы снабжать армию морским путем с Кипра, где после возвращения острова Византии уже действовал недавно назначенный новый правитель. Одной из его задач было бесперебойное снабжение крестоносцев. Впрочем, если учесть, что Тарсус и другие прибрежные города уже были освобождены, перебоев в снабжении как с Кипра, так и из других мест не отмечалось.

Теперь крестоносцы попытались осуществить блокаду Антиохии. Хотя это поначалу привело к повышению цен в городе, благодаря его географическому положению и размерам полностью блокировать Антиохию было почти невозможно. Как писал один мусульманский хронист, «масло, соль и другие необходимые продукты стали в Антиохии дорогими и недоступными; но в город так много доставлялось контрабандой, что они снова подешевели».

Неэффективность блокады была только одной из проблем. Другая заключалась в том, что условия жизни самих осаждавших вскоре ухудшились. При организации осады поиски достаточного количества продовольствия и корма для лошадей являются главной целью. Для одного животного нужно от пяти до десяти галлонов (20–40 л) свежей воды в сутки, а также изрядное количество сена и большой выгон. Точное количество лошадей вокруг Антиохии оценить трудно, но оно точно исчислялось тысячами голов, а самые богатые аристократы привезли с собой по нескольку скакунов. Расходы на содержание такого большого количества лошадей, не говоря уже о тех, кто на них ездил, были очень внушительными.

Кроме того, дурным предзнаменованием стало то, что запасы продовольствия иссякли уже через несколько недель после прихода армии к Антиохии. Местность, которая казалось такой богатой и плодородной, когда крестоносцы подошли к городу, быстро превратилась в голую и безжизненную. К концу года условия стали просто ужасающими. Как писал Фульхерий Шартрский, «затем голодающие люди стали пожирать стебли бобов, все еще растущие на полях, разные растения без соли и даже чертополох, который из-за отсутствия дров нельзя было как следует сварить и поэтому он царапал язык. Они съели также лошадей, ослов, верблюдов, собак и даже крыс. Те, кто победнее, ели звериные шкуры, а также семена злаков, найденные в навозе».

К середине ноября те, кто покинул безопасный лагерь в поисках еды – или по другим причинам, – очень серьезно рисковали. Одного юного рыцаря, Абеляра Люксембургского, «молодого человека королевской крови, принадлежавшего к очень знатному роду», нашли «играющим в кости с какой-то женщиной благородного происхождения и необыкновенной красоты в саду наслаждений, полном яблонь». На него внезапно напали и на месте отрубили голову. Его спутницу турки схватили, жестоко изнасиловали и тоже обезглавили. Головы обоих с помощью катапульт забросили в лагерь крестоносцев. Турки демонстрировали уверенность в своих силах жестокими методами – они повесили патриарха Антиохийского Иоанна Окситу на крепостной стене вверх ногами и били его по ступням железными брусьями на виду у крестоносцев.

Отсутствие продовольствия усугублялось быстро распространявшимися болезнями. По словам одного хрониста из Эдессы, от голода и болезней умер каждый пятый крестоносец, оказавшийся у стен Антиохии. Инфекция быстро распространялась среди страдающих от недоедания, обессиленных людей, которые располагались очень скученно. В воде кишели бактерии смертельно опасного тифа и холеры. Сгнившие от бесконечных дождей палатки также не поднимали дух воинов, да и задержать распространение эпидемий они не могли.

Ситуация еще более ухудшилась, когда вскоре после Рождества 1097 года многочисленная армия под командованием Дукака, эмира соседнего Дамаска, вышла в поход, чтобы снять блокаду Антиохии. Благодаря счастливой случайности ее заметили Боэмунд и Роберт, граф Фландрии, которые вместе со своими рыцарями занимались поисками продовольствия. Они решили атаковать противника. Значительно уступая туркам в численности, западные рыцари удержали строй и смогли избежать окружения людьми Дукака, пробившись сквозь ряды врагов. Оказанное крестоносцами сопротивление сильно ударило по боевому духу турок. Дукак направлялся к Антиохии, намереваясь добить ослабленную и незащищенную армию крестоносцев. Но Боэмунд и граф Фландрии, угодив под удар турок, продемонстрировали такую решимость и дисциплину, что правитель Дамаска и его спутники пришли в ужас. Вместо того чтобы идти к Антиохии, Дукак, к огромному удивлению европейцев, предпочел вернуться восвояси. Первая крупная мусульманская армия, атаковавшая крестоносцев у Антиохии, отступила при первой же возможности.

Однако чувство облегчения, охватившее лагерь крестоносцев, продлилось недолго. Всего через месяц, в начале 1098 года, разведчики доложили о быстром приближении армии, которая вышла в поход, чтобы снять блокаду Антиохии. Ею командовал правитель Алеппо Ридван. Командиры крестоносцев провели совещание и решили, что отряд из примерно семисот рыцарей выдвинется против турок, а остальная часть войска останется у Антиохии и будет дальше держать осаду изо всех сил.

8 февраля 1098 года Боэмунд, граф Фландрии Роберт и Стефан де Блуа под покровом ночи покинули лагерь. Когда они встретились с армией из Алеппо, Боэмунд опять принял на себя командование. Как это уже было во время боя с армией под командованием Дукака, турки угрожали одолеть западных рыцарей. Боэмунд держался изо всех сил, обращаясь к тем, кто сражался рядом с ним: «Спеши скорее, как только можешь, как подобает храброму мужу. И будь ревностной подмогой Богу и Святому Гробу. Ты поистине знаешь, что эта война не плоти, но духа. Итак, будь храбрейшим поборником Христа. Иди с миром. Да будет Господь с тобой везде».

Яростная решимость Боэмунда внушала вдохновение его людям и поражала врагов. Однако тактика крестоносцев также имела большое значение. Часть конницы крестоносцев скрылась из виду, ожидая удобного момента для неожиданного удара. Они безошибочно выбрали этот момент, успешно рассеяв турок и расколов их строй на небольшие группы. Когда крестоносцы перешли в контратаку, войско Ридвана в панике рассеялось. Снова вопреки всему была одержана неожиданная победа.

Число покрывших себя неувядаемой славой полководцев-крестоносцев пополнили новые имена. Раймунд Тулузский из-за плохого состояния здоровья не смог участвовать в этом сражении и остался командовать той частью армии крестоносцев, которая стояла у Антиохии. Татикий и его византийская армия также не могли похвастаться участием в победах над правителями Дамаска и Алеппо. Боэмунд же блистал на поле боя. Как писал один из очевидцев, «со всех сторон защищенный знаком креста, был он, словно лев, что проголодав три или четыре дня, выходит из своей пещеры, рычащий и жаждущий овечьей крови, и яростно бросается на стадо, растерзывая овец, бегущих в разные стороны». Победа Боэмунда ознаменовала появление культа его личности, невероятно развившегося в последующие годы.

Разгром армии Ридвана воодушевил крестоносцев и поверг в траур жителей Антиохии, которые были вынуждены смотреть на отрубленные головы турок, насаженные на копья, установленные недалеко от городских ворот. Они указывали антиохийцам на то, что произойдет с ними, если они продолжат держать оборону.

Уже три раза, в боях против армий Клыч-Арслана, Дукака и теперь Ридвана, крестоносцы оказывались на волоске от катастрофы. Каждый раз им удавалось уцелеть и победить, хотя шансы одолеть противостоящего им противника были малы. Конечно, правители Никеи, Дамаска и Алеппо потерпели поражение. Но они все же были фигурами локального масштаба. Были и другие региональные правители, не говоря уже о могущественном султане Багдада или визире Каира, которые рано или поздно могли вмешаться в борьбу. Вопрос был лишь в том, успеют ли крестоносцы прорваться в Антиохию, прежде чем фортуна им изменит.