Константинополь сразу строился для того, чтобы внушать благоговение. Подобно Риму, столица Византии представляла собой огромный город и производила необычайно сильное впечатление. Взору пришельца, приближающегося к Константинополю со стороны суши, сначала открывались массивные стены и акведуки, по которым в город попадала вода. Достигавшие высоты двенадцать метров стены пролегали от бухты Золотой Рог до побережья Мраморного моря. Перестроенные по приказу императора Феодосия, они могли отразить атаку даже самого могущественного противника. Толщина стен составляла пять метров, их укрепляли пятьдесят шесть башен, с которых открывался вид на дороги, ведущие к городу с запада и севера. Пройти внутрь можно было только через девять хорошо охранявшихся ворот, но и они открывали доступ только за внешние укрепления. Затем путешественник должен был пересечь глубокий ров и пройти через еще одну стену, после чего он оказывался на одной из главных дорог, ведущих к сердцу Константинополя.

Приближение к городу с моря было, пожалуй, еще более впечатляющим. Константинополь расположен на северном побережье Мраморного моря, на мысу, отделяющем Европу от Малой Азии. В этой точке расстояние между ними минимально. С палубы корабля открывается потрясающий вид на памятники, церкви и дворцы. Огромный город простирался настолько, насколько хватало глаз, занимая площадь 30 000 гектаров. Там жили сотни тысяч человек – в десять раз больше, чем в крупнейших городах Европы.

Главные здания Константинополя также поражали воображение. Самым грандиозным из них считался великолепный собор Святой Софии, построенный императором Юстинианом в VI веке. Казалось, что его огромный купол диаметром более тридцати метров и высотой пятьдесят пять метров плывет подобно «небесному шатру». Собор представлял собой чудо архитектурного искусства и потрясал своей красотой. Золотые мозаики сверкали в лучах солнечного цвета, льющихся через окна. Константинополь был богат красивыми зданиями и сооружениями: в городе были построены сотни церквей и монастырей, огромный ипподром для гонок колесниц и скачек, бани, Большой дворец и даже зоопарк. В одном из стихотворений, прославляющих Константинополь, говорилось, что когда-то было семь чудес света, а теперь есть семь чудес Константинополя.

Такой многолюдный город нужно было снабжать и кормить. За рынками наблюдала и контролировала их работу канцелярия эпарха – правителя Константинополя. Ее служащие проверяли, чтобы веса были приведены к единому стандарту, и следили за единообразием продаваемых продуктов. Качество товаров гарантировалось системой гильдий: зеленщики и торговцы рыбой, мясники и торговцы свечами, изготовители веревок и конской упряжи – все они подчинялись четким правилам и нормам, которые определяли, чем они имеют право торговать и где могут это делать. Существовали даже четкие правила назначения цен, по меньшей мере на важнейшие товары, что позволяло контролировать инфляцию. В результате было обеспечено бесперебойное снабжение города фруктами и овощами, молочными продуктами, мясом и рыбой, а также такими более экзотическими товарами, как специи, воск, изделия из серебра и шелк – именно ими славилась Византия.

Один из путешественников, посетивших Константинополь в XI веке, поражался пестроте его населения и великолепию зданий, а также с удивлением писал о религиозных шествиях. Ему даже посчастливилось стать свидетелем чуда во Влахернской церкви, когда покров на иконе Богородицы сначала поднимается и открывает Ее лик, а потом снова опускается. Другой путешественник, побывавший в столице Византии в конце XI века, не смог сдержать свое восхищение: «Какой знатный и красивый город этот Константинополь! Сколько там монастырей и дворцов, отстроенных с удивительным искусством! Какие любопытные предметы находятся на площадях и на улицах! Было бы длинно и утомительно рассказывать в подробностях о том изобилии всякого рода богатств, золота, серебра, различных материй и святых мощей, которые можно найти в городе, куда во всякое время многочисленные корабли приносят все необходимое для нужд человека. Сверх всего прочего там постоянно содержится и живет, как я полагаю, около 20 000 евнухов».

Константинополь издавна притягивал к себе торговцев и авантюристов, ищущих славы и приключений. Среди них были люди, подобные Болли Болласону, который приехал в Константинополь из Исландии в 1020-х годах, чтобы увидеть столицу Византии своими глазами. «Я давно уже имел намерение отправиться на юг. Я думаю, что мало умножает свои знания тот, кто знаком только с тем, что есть здесь, в Исландии». Он отправился в Константинополь, расположенный во многих тысячах километров от Исландии. Добравшись до Византии, Болли присоединился к варяжской страже – отряду наемников из Скандинавии, Руси и (с XI века) Британских островов, которые являлись телохранителями императора. «Если их вывести из себя, они сражаются как сумасшедшие, – писал в XI веке один писатель, – они не жалеют себя и не обращают внимания на свои раны». Когда Болли в конце концов возвратился в Исландию, он выглядел очень импозантно: «Все они были хороши собой, но Болли превосходил их всех. Он был в тех дорогих одеждах, которые ему подарил король Миклагарда (византийский император). Кроме того, на нем был пурпурный плащ, а за поясом у него был меч Фотбит. Его крестовина и навершие были украшены золотой резьбой, а рукоятка была обвита золотой нитью. На голове у него был золоченый шлем, а на боку – красный щит, на котором был изображен золотой рыцарь. В руке у него была пика, как это принято в других странах. Везде, где они останавливались, женщины оставляли все свои дела и только смотрели на Болли и на его великолепие и на его сотоварищей».

Болли был всего лишь одним из многих, кого притянул Константинополь. Харальд Хардрада, который позже стал королем Норвегии и чьи деяния были увековечены в сборнике саг «Круг земной» (Heimskringla), рассказывающих о правителях Норвегии, приезжал в Византию, где служил на галерах, воевал с пиратами в Эгейском море и принял участие в нападении на Сицилию в начале 1040-х годов. Когда Харальд находился на службе у императора, ему в голову пришла остроумная идея использования летающих бомб при штурме осаждаемых городов. Он предложил брать молодых птиц, обмазывать их сосновой смолой, смешанной с воском и серой, после чего поджигать и отпускать. Птицы летели к своим гнездам, находящимся за крепостными стенами в осажденном городе. Для скандинавов служить великому императору Константинополя (или Миклагарда, как звучало его название на древненорвежском языке) считалось почетным. Для многих скандинавов это были честь и серьезное испытание.

Следует упомянуть и таких людей, как Одо Стигандский, молодой норманн, выучившийся в 1050-х годах в Константинополе на врача и ветеринара, заодно поверхностно овладевший несколькими иностранными языками. Его брат Роберт также прожил в столице несколько лет. Когда он наконец вернулся домой в Нормандию, то привез с собой золото, драгоценные камни и мощи святой Варвары. Рыцарей, обладающих боевым опытом, встречали в Византии с распростертыми объятиями. Некоторые из них достигали высоких должностей в императорской армии. Некоторые из предводителей англосаксов, бежавших из Англии после поражения в битве при Гастингсе против войск Вильгельма Завоевателя в 1066 году, также направились в Византию, где надеялись начать новую жизнь.

Таким образом, к концу XI века в самом Константинополе и по всей территории империи можно было найти представителей множества народов. В столице жили, ее посещали и в ней торговали армяне, сирийцы, лангобарды, англичане, венгры, франки, евреи, арабы и турки. Торговцы из Амальфи даже получили в Константинополе собственный квартал; одному из них император благоволил настолько, что тот удостоился необычной привилегии – ему преподнесли бронзовые двери, отлитые в принадлежавшей императору литейной, чтобы он отправил их в Амальфи. Их и по сей день можно увидеть на входе в собор Святого Андрея. Византия была космополитична, многонациональна и имела хорошие контакты с миром: торговые пути, активность дипломатов, а также обширные связи проживающих в империи чужеземцев сделали державу ромеев хорошо известной в самых удаленных уголках Европы.

Резкий рост числа иностранцев, посещающих Константинополь и оседающих в нем, был частично вызван экономическими успехами империи, которые, в свою очередь, стали возможны благодаря важным военным победам, одержанным византийскими полководцами в X веке. Им удалось наконец справиться с арабскими пиратами, которые столетиями сильно мешали судоходству в Эгейском море – византийцы систематично разгромили их базы. Компетентные и амбициозные военачальники сначала стабилизировали, а потом расширили границы на Балканах и в Малой Азии. Империя переживала свой золотой век.

В Константинополе велось активное строительство: например, возводили грандиозный монастырский комплекс Святого Георгия в квартале Мангана, включавший больницу, дома для престарелых и бедноты, великолепный дворец и монастырь, в котором впоследствии был похоронен император Константин IХ, приказавший построить комплекс. К услугам все более процветающего населения открывались школы юриспруденции и философии. Богатство купцов росло, в результате чего перед ними открылись двери сената. Частные лица начали использовать свой наличный доход, скупая земельные участки и драгоценности. Политическая стабильность и богатство империи вдохновляли таких людей, как землевладелец из Каппадокии Евстафий Воила, на окультуривание засушливых земель, которые были «засорены и плохо поддавались обработке… на них обитали змеи, скорпионы и дикие звери. Эти земли с любовью превращали в сады и виноградники, орошаемые с помощью водяных мельниц и акведуков».

Однако примерно в середине XI века развитие Константинополя начало замедляться. Наемники-норманны, которых изначально набирали на службу города-государства в Центральной Италии, поняли, что могут использовать распри между городами Амальфи, Салерно, Капуя, Беневенто и Неаполь с пользой для себя. За несколько десятилетий они превратили их в собственные крепости, источник военной и политической власти. К середине 1050-х годов от норманнов уже исходила угроза византийским провинциям Апулия и Калабрия. Империи угрожали и с других направлений. Константинополь всегда должен был внимательно следить за обширными степными пространствами, лежащими севернее Черного моря. В течение столетий они были заселены кочевыми племенами, которые не представляли опасности, если их контролировать должным образом. Одним из самых агрессивных кочевых народов были печенеги, которые совершали успешные набеги на плохо охраняемые цели. Печенеги жили на северных берегах Дуная. С 1040-х годов они обратили свои взоры на Византию, все чаще атакуя ее границы и сея хаос и разрушения в ее владениях на Балканах.

На востоке угроза исходила от турок, которые становились мощнее в военном отношении с пугающей скоростью. В начале XI века они находились на периферии Багдадского халифата, но их военное мастерство высоко ценили конкурирующие между собой династии мусульманского мира. Вскоре турки оказались вовлеченными в интриги в самом Багдаде. В 1055 году один из вождей турецких племен, Тогрул-бек, стал султаном, то есть светским лидером мусульман-суннитов на Ближнем Востоке. И этим амбиции турок не ограничивались. Еще до того как стать хозяевами Багдада, турецкие отряды двинулись на запад к границам Малой Азии и начали малыми силами вторгаться в византийские владения в Анатолии.

Империя не просто не успевала реагировать на эти угрозы – она оказалась совершенно не в состоянии справиться с ними. Южная Италия была предоставлена сама себе и вскоре оказалась под контролем норманнов, которые после захвата города Бари в 1071 году задумали напасть на Сицилию, которой владели мусульмане. Византийцы также почти не пытались противостоять печенегам. Империя снова и снова прибегала к взяткам, выплачивая печенегам дань в обмен на мир. Какое-то подобие организованной обороны мы видим на востоке, но она была выстроена лишь после того, как нападениям подверглись важные города Трапезунд, Колонея и Малатья. В 1067 году отряды турок дошли до города Кесарии (современный Кайсери) в Каппадокии и разграбили его, осквернив при этом могилу Василия Великого. Они также сорвали и унесли двери собора, покрытые золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Это стало последней каплей. Требования предпринять решительные ответные меры звучали повсеместно. Население Византии обратило свои взоры на Романа IV Диогена, полководца, взошедшего на трон после женитьбы на вдове предыдущего императора.

Роман предпринял несколько дорогостоящих военных кампаний, но особых результатов не добился. Летом 1071 года он позволил туркам втянуть себя в сражение недалеко от важной крепости Манцикерт. Император считал, что турецкое войско малочисленно и он его легко разобьет. Однако оказалось, что это была только часть турецкой армии, основными силами которой командовал лично султан Великих Сельджуков Алп Арслан. Слабая разведка, неотлаженный процесс принятия решений и некомпетентное руководство привели к поражению, которое было не очень существенным с военной точки зрения, но унизительным с точки зрения престижа. Сам Роман IV был захвачен в плен и, весь всклокоченный и испачканный пылью, был доставлен к султану, который даже сначала отказался верить, что стоящий перед ним мужчина действительно император. Эта встреча, во время которой Алп Арслан повел себя с очевидной добротой и достоинством, после чего отпустил Диогена, вскоре была воспета писателями и поэтами и быстро превратилась в определяющее событие для истории и идентичности турок.

Целью кампании, которая завершилась в 1071 году поражением у Манцикерта, было укрепление восточных границ Византии и защита внутренних областей Малой Азии от разрушительных и деморализующих набегов турок, которые истощали страну. Поражение, как и отсутствие попыток исправить ситуацию, привело к нарастающей панике. Многие византийцы покидали эти области, скрываясь от набегов турецких отрядов в Константинополь. Одним из них был будущий патриарх Николай Грамматик, который оставил Антиохию Писидийскую, чтобы основать новый монастырь в столице. Архидьякон из Кесарии принял такое же решение, забрав ценности из своей церкви в Каппадокии и перебравшись в столицу из соображений безопасности.

Поток беженцев увеличил нагрузку на ресурсы Константинополя. Фактически давление, которое испытывали пограничные провинции, стало причиной беспорядков в финансах империи – налоговые поступления резко сократились. К тому же на кампании, подобные операции в районе Манцикерта, или менее масштабные мероприятия, направленные против печенегов, уходило много денег. Растущая военная нагрузка на империю приводила к ухудшению положения в сельском хозяйстве, поскольку все больше крестьян призывали в армию. Кроме того, сельская местность обезлюдела, так как крестьяне убегали в города в поисках безопасности.

Попытки справиться с нарастающим финансовым кризисом ни к чему не привели. Правительство пыталось скорректировать налоговый дисбаланс, снижая содержание золота в монетах при сохранении их прежней номинальной стоимости. Эта мера могла бы помочь, если бы была проведена правильно, но к 1070-м годам «порча» монеты шла все быстрее, содержание драгоценных металлов уменьшалось почти с каждой эмиссией. Налоги собирались драконовскими методами. Инфляция стала хроническим явлением: в середине 1070-х годов цена на пшеницу выросла в восемнадцать раз.

Экономический кризис сопровождался хаосом в политике. Аристократы выступали против правительства, возмущаясь растущими требованиями и ухудшающимся положением в империи. В конце 1070-х годов в Византии восставал один могущественный магнат за другим, и государство скатывалось в пучину гражданской войны. Несмотря на то что большая часть самых серьезных мятежей в конечном итоге была подавлена, вызванные ими потрясения были велики. И соседи империи не преминули воспользоваться этим обстоятельством в своих интересах. Норманны, став фактическими хозяевами Южной Италии, приступили к подготовке нападения на Эпир – врата к западным провинциям империи. Правящие династии Хорватии и Дукли искали возможности переориентироваться на Рим. Они обратились к папе с просьбой признать их суверенными правителями – это был недвусмысленный вызов претензиям Византии на контроль в регионе.

В Малой Азии кризис империи предоставил отличный шанс авантюристам. Отряды турок продолжали совершать набеги, проникая далеко вглубь территории Византии и почти не встречая сопротивления. Некоторые из них дошли, например, до города Кизик, расположенного на побережье Мраморного моря, и разграбили его. Узнав об этом, император Михаил Дука впал в глубокое отчаяние. Но страсть к грабежу была лишь одной из причин, привлекавших турок на территорию Византии. Другой причиной было ненасытное желание мятежных аристократов обзавестись военной поддержкой. Турецкие отряды принимали участие почти во всех мятежах в этот период. Соперничавшие группировки аристократов часто даже проводили конкурентный отбор за привлечение на свою сторону одной и то же банды наемников. Казалось, что византийцы прямо-таки сгорали от желания действовать заодно с турками в своих дрязгах друг с другом.

Сложившаяся к 1081 году ситуация выглядела в высшей степени мрачной для империи. Балканы постоянно подвергались нападениям печенегов и были охвачены мятежами, которые поднимали местные феодалы, отказывающиеся принимать контроль императора над самыми важными городами региона. Одновременно в самом разгаре было большое наступление норманнов, шедших из южной Италии. Его возглавлял Роберт Гвискар, один из самых жестоких и успешных военачальников раннего Средневековья. Турки между тем достигли побережья Босфора. Теперь они получили возможность совершать набеги на соседние регионы. «Византийцы видели, что турки спокойно живут в прибрежных городках и святых храмах (ведь никто не пытался их оттуда изгнать), поэтому находились в постоянном страхе, не зная, что предпринять», – писала Анна Комнина. Когда-то территория Римской империи простиралась от Гибралтарского пролива на западе до Индии на востоке и от Британии на севере до внутренних областей Африки. Теперь от нее остались только небольшие территории вокруг столицы. «В Малой Азии свирепствовали турки, разрушая города и заливая землю кровью христиан», – писала Анна. Тех, кому посчастливилось избежать мучительной смерти и не попасть в плен, «охватил страх, и они поспешили укрыться от обрушившихся бедствий в пещерах, рощах, горах и холмах».

Таким образом, Византия, почти уступившая восточные провинции туркам и фактически оказавшаяся на коленях, находилась в кризисе задолго до того, как императорские послы прибыли к папе Урбану II в Пьяченцу, чтобы попросить поддержки в борьбе с турецкой угрозой. Почему же в таком случае Константинополь вдруг отчаянно воззвал о помощи только в 1095 году, если Малая Азия была потеряна почти пятнадцать лет назад? Выбор момента для страстного призыва о помощи и для соответствующей яркой реакции папы был вполне оправдан с точки зрения политики. Призыв Византии диктовался стратегическими интересами, а мотивом реакции Урбана II была, с одной стороны, личная заинтересованность, с другой стороны, желание поставить себя выше соперников в Западной церкви. Таким образом, основная причина Первого крестового похода кроется в запутанной истории кризиса и Realpolitik, связанной с Малой Азией. А высек искру, которая подожгла «костер» похода, молодой человек, взошедший на императорский трон в Константинополе ровно через десять лет после катастрофы при Манцикерте: Алексей Комнин.

В начале 1080-х годов Константинополь остро нуждался в человеке действия, который смог бы остановить сползание империи в пропасть. Мы знаем о нескольких самозваных кандидатах на спасение Нового Рима: Никифоре Вриеннии, Никифоре Вотаниате и Никифоре Мелиссене – совпадающее у всех троих имя означает «тот, кто приносит победу». Они могли бы привести империю к новой эпохе успеха и процветания. Однако им не удалось найти ответы на проблемы Византии. Алексей Комнин, напротив, внушал большие надежды.

Алексей Комнин происходил из уважаемой и занимающей высокое общественное положение семьи. В его венах текла даже императорская кровь: дядя Алексея, Исаак Комнин, занимал византийский трон в течение двух лет в 1057–1059 годах и был свергнут группой недовольных полководцев, личным амбициям которых он уделял недостаточно внимания. Однако, несмотря на то что благодаря своей родословной семья Комнина имела отношение к высшим слоям общества, мало кому могло прийти в голову, что молодой человек, который, как говорилось в одной из хроник, осмелился отправиться на войну с турками, едва начав бриться, будет занимать трон в течение тридцати семи лет и станет основоположником династии, которая пробудет у власти более столетия.

Единственным человеком, который это предвидел, была мать Алексея. Анна Далассина, жесткая, решительная женщина, происходила из одного из могущественнейших семейств империи, многие члены которого служили Византии, занимая важные посты в гражданской и военной иерархии. У Анны были серьезные виды на своих пятерых сыновей. Старший, Мануил, быстро достиг высокого положения в армии и стал одним из главных военачальников во время неудачного царствования Романа IV Диогена, но погиб в бою. Подъем по карьерной лестнице других сыновей Анны – Исаака и Алексея – был блистательным и неудержимым.

В момент кризиса у амбициозных, способных и верных империи молодых людей появились возможности проявить себя. Братья Комнины оказались благодаря этому в наибольшем выигрыше: старший из двоих, Исаак, был сначала назначен командующим войсками восточных провинций, а после этого стал правителем города Антиохия. Алексея постоянно продвигали по службе за его выдающиеся военные успехи – победы над мятежниками в Малой Азии и на западе Балкан в 1070-х годах.

Потом по Константинополю начали распространяться слухи об амбициях братьев – повод для сплетен дали многочисленные знаки внимания, которым они окружили императора Никифора III и его супругу Марию. По столице гуляли сплетни об интрижке между Алексеем и императрицей, которую описывали как женщину очень яркую: «Была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у нее была бела, как снег, а лицо не идеально круглой формы имело оттенок весеннего цветка или розы». В свою очередь, император, глупый старик, пристально следивший за модой, был очарован одеяниями, сшитыми из шикарных тканей, которые Исаак Комнин привез ему из Сирии.

Слухи об амбициях братьев оказались верными. В конце 1080 года Исаак и Алексей пришли к выводу о том, что пришло время им самим вступить в борьбу за престол, потому что их конкуренты при дворе начали открыто интриговать против них. Кроме того, братьев очень насторожили действия ведущих аристократов, в частности Никифора Мелиссена, который уже отчеканил монеты с собственным изображением в качестве правителя и изготовил печать с не допускающей иных толкований надписью: «Никифор Мелиссен, император римлян». Такова была реакция Никифора на то, что император обдумывал возможность официально назвать его своим наследником (чтобы задобрить).

Исаак и Алексей поняли, что действовать надо быстро. Хотя Алексей был моложе брата, оба решили, что, если переворот увенчается успехом, именно он должен взойти на трон. Женитьба на девушке из семейства Дука позволила Алексею получить поддержку одного из наиболее могущественных кланов Византии. Решающий момент наступил, когда в Константинополе узнали о начале мощного наступления норманнов на западные границы империи в Эпире. На этот раз император действовал решительно, поручив командование основными силами своему лучшему военачальнику – Алексею Комнину. Однако, достигнув со своей армией Фракии, молодой полководец сделал то, чего больше всего опасались все императоры: он повернул обратно на столицу.

Константинополь был защищен мощными укреплениями. Если бы Комнину пришло в голову брать их штурмом, он бы вряд ли добился успеха. Поэтому он договорился с отрядом немецких наемников, которые охраняли Харисийские ворота – один из главных входов в город с запада. После того как условия сделки были согласованы с командиром отряда, тяжелые деревянные ворота распахнулись и братья Комнины вместе со своими сторонниками проникли в город. Алексей и его люди быстро продвигались по улицам столицы, а количество сторонников императора постепенно уменьшалось. Солдаты Алексея подвергли город разнузданному грабежу, почти не встречая сопротивления. Даже Анна Комнина не смогла сдержать ужас от сцен, которые сопровождали продвижение отрядов ее отца: «Ужасы, которые постигли в то время город, при всем желании никто не в состоянии описать! Повсюду тогда подверглись грабежу храмы и святилища, государственное и частное имущество, а крики и вопли раздавались со всех сторон и оглушали граждан. Можно было подумать, что происходит землетрясение».

Насилию подверглись главным образом представители столичной элиты. Сенаторов стаскивали с коней, некоторых из них раздевали догола и униженными таким образом оставляли на улицах. Сам император безропотно сдался, едва выскользнув из дворца, а его императорские одеяния были похищены царедворцами, которые надели их на себя и насмехались над ним. Когда Никифора доставили к братьям-мятежникам, те приказали отправить его в монастырь, где он, как рассказывали, посвятил свою жизнь молитвам и благочестивым размышлениям, хотя и был не очень доволен предложенной ему строго вегетарианской кухней.

Вскоре после того как Алексей получил контроль над Константинополем, он был коронован и стал императором ромеев Алексеем I. Пышная церемония коронации прошла в соборе Святой Софии в соответствии с ритуалом, изложенным в тексте X века. Алексей прибыл на место, переоделся в императорские одежды, после чего вошел в собор с патриархом. После того как за него помолились и, исполнив песнопение «О, великий император и властитель! Желаем тебе царствовать долгие годы!», провозгласили императором, Алексей был коронован. Затем сановники один за другим подходили к нему, чтобы поцеловать его колени.

Для того чтобы укрепить свое положение, новый император быстро поставил на ключевые должности своих союзников. Были назначены новый командующий армией в западных провинциях и новый правитель города Диррахий, который был основной целью наступающих с запада норманнов. Чтобы обеспечить поддержку со стороны Никифора Мелиссена, его успокоили, во-первых дипломатично назначив на выгодную должность, и, во-вторых, позволив забрать в свою пользу налоговые поступления в Фессалонике – одном из крупнейших городов империи. Исаак Комнин тем временем был назначен на вновь созданную должность, оказавшись в результате на втором по значимости посту после императора в византийской иерархии. Многие из близких родственников нового басилевса также получили назначения на высокие должности и щедрые подарки, что сделало их частью нового истеблишмента. Создание нового слоя лояльных соратников обеспечило Алексея I мощной политической силой – именно в ней он нуждался для борьбы с внешними угрозами, а также с экономической катастрофой, которая надвигалась на империю.

Алексей I с самого начала взял на себя руководство армией, не перекладывая его на плечи своих подчиненных, как делало большинство его предшественников. Через несколько месяцев после восшествия на престол он лично повел армию в Эпир, чтобы дать отпор норманнам. Последние в октябре 1081 года нанесли Алексею I и его войску унизительное поражение в битве при Диррахии. В следующие два года, когда норманны проникли вглубь территории Македонии и Фессалии, император провел несколько изнурительных кампаний, в итоге вынудив захватчиков вернуться в Италию. В 1084 году, когда норманны начали второе наступление на западном фланге империи, именно Алексей I снова лично выступил из Константинополя, чтобы отразить угрозу, – в данном случае намного успешнее. После того как византийцы перерезали пути снабжения и коммуникации армии норманнов, ряды последних начали выкашивать голод и болезни, после чего захватчики отступили и перестали тревожить византийские провинции на Балканах. «Греция после изгнания врагов была свободна и ликовала», – признал норманн, современник и очевидец этих событий.

Успех в борьбе с норманнами стал мощным подспорьем для молодого узурпатора. Он взошел на трон, обещая дать империи новое будущее, и, несмотря на то что войны с норманнами не обходились без поражений, сделал то, чего не смогли сделать мусульмане Сицилии и король Гарольд в Англии, – успешно противостоял крупномасштабному вторжению норманнов.

Затем в 1083 году новый император обратил взор на печенегов, нападения которых не прекращались несмотря на большие успехи византийцев, достигнутые одним из новых назначенцев Алексея Григорием Пакуриани. «Я убежден, – написал этот командир об одной из таких своих побед, – что даже через много лет после моей смерти это чудесное деяние Господа Всемогущего не будет забыто». Он ошибался: печенеги оставались огромной проблемой в 1080-х годах, регулярно совершая опустошительные набеги на территорию Византии. «Их набег – удар молнии, – писал современник, – их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело – от множества добычи, легко – от быстроты бегства. Нападая, они всегда предупреждают молву, а отступая, не дают преследующим возможности о них услышать… если бы кто навел мост на Истре и стал искать скифов – все одно, он безумно погнался бы за недостижимым».

Алексей I неоднократно выводил армию навстречу завоевателям, но толку от этого было мало. Зимой 1090 года положение стало критическим – огромная армия кочевников-печенегов вторглась на территорию империи и достигла южной Фракии с намерением поселиться постоянно на богатых пастбищах около устья реки Энез (современная Марица) в опасной близости от Константинополя. Император собрал войска откуда только смог, встал лагерем у подножия холма под названием Левуний и приготовился к битве.

Сражение, которое произошло 29 апреля 1091 года, завершилось одной из самых ошеломляющих побед в истории Византии. «В тот день произошло нечто необычайное, – писала Анна Комнина. – Погиб целый народ вместе с женщинами и детьми, народ, численность которого составляла не десять тысяч человек, а выражалась в огромных цифрах. Это было двадцать девятого апреля, в третий день недели. По этому поводу византийцы стали распевать насмешливую песенку: "Из-за одного дня не пришлось скифам увидеть мая"». Можно сказать, что печенеги были уничтожены практически поголовно. Тех, кто уцелел в сражении, вскоре казнили, оставшиеся рассеялись по Балканам. Они никогда больше не представляли угрозу империи.

Таким образом, первое десятилетие пребывания Алексея I у власти оказалось на удивление успешным. Угроза со стороны двух агрессивных и опасных соседей была устранена, причем в случае с печенегами – навсегда. Император уверенно чувствовал себя на троне в окружении надежных членов семьи, интересы которых близко совпадали с его собственными. Более того, нам практически неизвестны документы, указывающие на наличие внутренней оппозиции его власти – ни со стороны тех, кого он сверг в 1081 году, ни со стороны других претендентов на трон. Нет сомнений в том, что внутренний мир стало результатом мер, предпринятых Алексеем I, чтобы держать аристократию под контролем. Основных конкурентов император брал с собой на войну, держа их поближе к себе и подальше от Константинополя. На время отсутствия Алексея в столице власть там переходила в руки Исаака, который имел недвусмысленные инструкции о том, как реагировать на любую критику в отношении новой правящей семьи. Несмотря на очевидный страх Алексея I перед возможным бунтом или заговором, население страны приветствовало его восшествие на престол, а его правление стало глотком свежего воздуха для империи, которая в XI веке скатилась в застой.

Алексей I определенно не был сибаритом в отличие от некоторых его предшественников: тех больше волновало, что носить и как питаться. Например, Константин VIII (правил в 1025–1028 годах) мало занимался государственными делами и почти все время проводил в императорских кухнях, где бесконечно экспериментировал со специями и пищевыми красителями. У Алексея были солдатские привычки и непритязательный вкус, он отвергал роскошь. Суровый и серьезный, император не любил болтать и всегда держал свои планы в секрете. Кроме того, по словам его зятя Никифора Вриенния, Алексей с презрением относился к зеркалам, потому что считал, что «для мужчины и воина лучшими украшениями являются оружие, простота и праведная жизнь». Так же сдержанно он относился к прославлению себя в исторических хрониках. Его вовсе не впечатлило желание старшей дочери писать о его правлении – вместо этого Алексей I посоветовал ей заняться сочинением элегий и погребальных песен. А жене, когда та поведала императору о поручении написать рассказ о его жизни для будущих поколений, император ответил еще более резко: «Пусть они лучше оплакивают мою судьбу и скорбят о постигших меня бедствиях».

Алексей I был очень набожным человеком, лучшим отдыхом для него было чтение Библии. Зачастую он засиживался допоздна, читая в тишине Священное Писание вместе с супругой, разделявшей его интересы. Другие члены его семьи также были очень набожны; духовенство восхищалось и благочестием Исаака, брата Алексея. Такой же набожной была их мать. В Константинополе Анна Далассина основала церковь (с прекрасными фресками) и монастырь, обращенный к бухте Золотой Рог, а также оказывала серьезную поддержку монахам и духовенству по всей стране, часто вступаясь за них и договариваясь об их освобождении от налогов. Ее печать называет ее не просто матерью императора, но и монахиней. Дочь императора писала, что именно благодаря стараниям Анны Далассины ее сын «имел в сердце страх божий», когда был еще ребенком.

С приходом Алексея I к власти Византия вступила в эпоху сурового аскетизма. Вскоре после восшествия на престол в 1081 году император принял решение носить коротко остриженные волосы и спать на каменном полу, чтобы искупить буйство своих солдат во время переворота. В следующем году он принес извинения духовенству за реквизицию неиспользуемых церковью ценностей для финансирования войны против норманнов и пообещал никогда больше не совершать подобных действий. В самом императорском дворце на смену «безудержному разврату» пришли торжественное распевание церковных гимнов и еда в строго определенное время.

Кроме того, Алексей I приложил все усилия к тому, чтобы максимально распространить свои ортодоксальные религиозные воззрения. С самого начала его царствования принимались строгие меры против тех, чьи мнение или верования были осуждены как еретические, причем суверен регулярно лично председательствовал на судах и выносил наказания тем, кого признавали виновными. Защита интересов церкви была, конечно, вполне целесообразна, особенно для узурпатора, захватившего трон силой. Но Алексей I делал это искренне.

Император тем не менее без колебаний выступал против самых высокопоставленных представителей духовенства: в течение первых трех лет пребывания у власти он сменил даже не одного, а двух патриархов Константинополя, пока с назначением Николая III Грамматика не получил человека, желающего сотрудничать с ним. С другими священнослужителями поступали жестко: например, епископа Халкидонского, который критиковал императора и его политику, осудили и отправили в ссылку. Более того, как мы уже видели, Алексей I был движущей силой возобновления дружественных отношений с Римом в конце 1080-х годов, председательствуя на заседаниях собора в столице и фактически настояв на примирении с папой.

Силой своего характера Алексей изменил облик империи. Под его руководством она вернулась к принципам X века – эпохи, когда императоры были полководцами, а армия являлась опорой Византии. Сам Алексей I чувствовал себя в солдатском облачении лучше, чем в роскошных императорских одеждах, и предпочитал общество небольшой группы близких людей присутствию на долгих и пышных церемониях, характерных для константинопольского двора.

Алексей I отказался от сложного церемониала, правила которого диктовали, где кому следует сидеть во время обедов во дворце, и его трапезы стали проходить более скромно. Император часто приглашал за свой стол людей самого низкого звания, больных и увечных. Он обедал с эпилептиками и, по рассказам очевидцев, так хотел им помочь, что сам забывал о еде. Даже те из современников, которые во всем были настроены против Алексея I, признавали, что его отношение к беднякам было необычно и достойно похвалы. К тому же «он никогда не пил и не мог быть обвинен в чревоугодии». Вместо того чтобы перекладывать дела на плечи чиновников, он всегда сам обсуждал проблемы с приближенными и даже иностранцами; он встречался с каждым, кто хотел видеть лично его, часто ради это засиживаясь допоздна.

Несмотря на то что суровый контроль, установленный императором, приносил империи пользу, зачастую его можно было назвать удушающим. Перед Первым крестовым походом внутри империи наметилась жесткая оппозиция его манере управлять государством, и, как мы увидим ниже, это обстоятельство сыграло важную роль в призыве Алексея I, обращенном к папе. Акцент на военных кампаниях забирал все ресурсы империи. В годы правления Алексея I в искусстве, архитектуре и литературе наблюдался застой. То немногое, что делалось в области изобразительного искусства, выглядело сурово и мрачно: фреска, нарисованная в Большом Влахернском дворце, изображала императора в роли наместника Иисуса Христа в день Страшного суда. Эта фреска отразила представление Алексея I о самом себе как о верном слуге Господа в темные времена.

Если не считать отчеканенных за время правления Алексея I монет, в нашем распоряжении есть всего лишь два изображения императора. Но мы можем попытаться понять, как он выглядел, основываясь на впечатлении, которое производит его идеализированное описание, приведенное в «Алексиаде». Несмотря на то что Алексей шепелявил, он выглядел очень внушительно: «Когда он, грозно сверкая глазами, сидел на императорском троне, то был подобен молнии: такое всепобеждающее сияние исходило от его лица и от всего тела. Дугой изгибались его черные брови, из-под которых глаза глядели грозно и вместе с тем кротко. Блеск его глаз, сияние лица, благородная линия щек, на которые набегал румянец, одновременно пугали и ободряли людей. Широкие плечи, крупные руки, выпуклая грудь – весь его героический облик вселял в большинство людей восторг и изумление. В этом муже сочетались красота, изящество, достоинство и непревзойденное величие».

Таким был человек, спровоцировавший Первый крестовый поход – предприятие, ставшее поворотным моментом в истории и развитии нашего мира в Средние века. Но после отражения наступления норманнов и окончательного разгрома печенегов империя ромеев, казалось бы, пошла на поправку. Почему же в таком случае в 1095 году Византии потребовалась помощь извне для защиты от турок?