Наживка

Поток еврейских эмигрантов из СССР в середине семидесятых был скорее не потоком, а ручейком, вяло текущим через Вену. Шутили даже: «Эмиграция – это сильное лекарство, которое вводится через вену». Из Вены кто – то ехал прямиком в Израиль, иные через Рим – в Америку. Некоторые направлялись в другие страны – Канаду, Австралию, Новую Зеландию. Куда повезёт. Мы же по наивности и непониманию хотели во Францию. До меня тогда не доходило, что Париж уж совсем не тот, что я представлял себе по книгам Кокто, Эренбурга и фильмам Рене Клэра. Я мечтал ходить по бульварам, покупать жареные каштаны и слушать шансонье. Поэтому, едва сойдя с трапа московского самолёта в венском аэропорту Швехат, мы сообщили встречавшему нас представителю еврейского агентства, что хотим во Францию.

– Тогда вам к нему, – беззаботно сказал он, ткнув пальцем в направлении высокого седого господина. Им оказался мистер Рогойский, директор венского отделения Толстовского Фонда, помогавшего эмигрантам деньгами из литературного наследства Графа Толстого. На деньги Льва Николаевича фонд поселил нас в Вене в чудной квартире недалеко от Ринга и мы стали ждать французской визы – дело почти безнадёжное, так как Франция еврейских эмигрантов принимала весьма неохотно. Сейчас зато вовсю впускает к себе мусульман, с чем я французов и поздравляю. Видать, французы любят мусульман больше, чем евреев. Тут уж ничего не поделаешь – любовь зла, полюбишь и козла…

В один тёплый летний день в нашей венской квартире зазвонил телефон. Мужской голос на том конце говорил по-русски. Очень приветливо, несколько по-старомодному он сказал:

– Вы меня великодушно простите, я звоню из американского посольства. Мы знаем, что вы в Америку не собираетесь, но нам всё равно хотелось бы у вас кое-что уточнить. Может, зайдёте завтра часиков в десять утра? Мы вас долго не задержим. Я на ваше имя закажу пропуск. Договорились?

Я согласился и на следующее утро подошёл к морскому пехотинцу в тёмно-синей форме и белой фуражке, что стоял у входа в огромное роскошное здание американского посольства. Тот сверил моё имя со списком, позвонил кому-то по телефону, и через пару минут мне навстречу вышел улыбчивый молодой человек, который звонил накануне. Он повёл меня по мраморной лестнице на второй этаж, завёл в пустую комнату и сказал:

– Тут вот какое дело. Надеюсь, что вы догадываетесь о сложностях нашей работы. Советы к нам под видом иммигрантов засылают, как бы это поделикатнее сказать, ну людей не совсем дружественных, что ли… У нас к вам есть вопросы, но сначала мы должны всё же убедиться, что вы тот, за кого мы вас сейчас принимаем. Вы не будете возражать, если с вами потолкует сотрудник ФБР, ведающий контрразведкой?

– А почему я должен возражать? Если ему интересно со мной говорить, так и мне тоже интересно, – ответил я, чем его очень обрадовал.

Человек из ФБР был коротенький юркий итальянец, чем-то напоминавший французского актёра Луи Де Фюнеса. Он всё время широко улыбался, потирал руки, говорил очень бегло по-русски и был страшно въедливым и дотошным. Оказалось, что он про меня знал пожалуй больше, чем я сам. Интересно, откуда? Спрашивал всё: про семью, работу, друзей, интересы, что читаю, какое кино люблю, почему вдруг решил уехать из Союза, почему хочу именно во Францию? Вопросы задавал невинные, даже пустые, но порой пытался меня словить на каких-то мелочах. Например, спрашивает: – Кстати, а как себя чувствует Николай Александрович? У него ведь пару недель назад была серьёзная операция.

Я оторопел: –Какой такой Николай Александрович? Вы это про кого?

– Ну как же, Семихатов – главный конструктор в почтовом ящике 320. Вы разве не знакомы?

– Я конечно слыхал это имя от своих сокурсников по институту, но откуда ж мне его лично знать? Кто он и кто я? Я простой инженер, в его закрытом заведении никогда не был, там не работал, и такую шишку, как Семихатов, даже издали не видал…

– Ну-ну, – сказал Луи Де Фюнес, – я просто так спросил, думал, вы знаете…

Таким вот образом мы беседовали пару часов. Потом к нам присоединились ещё двое господ из ФБР, и в этой тёплой компании мы проговорили до позднего вечера. Попросили меня подождать минут пятнадцать, а затем ко мне опять зашёл тот молодой человек, что меня утром встретил у входа:

– Чудненько, – сказал он, – они дали О-Кэй. Вы получаете clearance, не знаю, как это правильно по-русски. Ах да – допуск! Это значит, что мы вам верим и можем с вами говорить о всяких секретных вещах, Приходите опять завтра с утра, с вами встретится наш человек из ЦРУ.

Человек из американской разведки прилетел из Мюнхена, где он служил «начальником станции» ЦРУ, или по-русски «резидентом». Он был высок, широк в плечах, по-ирландски рыжеволос, но по-русски почему-то говорил с сильным грузинским акцентом. Сказал, что его зовут Стив, не знаю вправду ли.

– Ты панымаеш, – объяснил он, – я заканчывал Калумбыйский уныверсытэт. Там у нас русский язык преподавал грузин – вот я от нэво и набрался.

После долгих разговоров на самые разные темы от политики до науки и рассматривания огромных карт всяких советских объектов, сделанных на основе спутниковых снимков, Стив сказал, что ЦРУ хочет меня нанять консультантом с оплатой 60 долларов в день, что для нищего иммигранта в те далёкие годы были большие деньги. Моя работа будет уточнять и объяснять. Что именно, он не уточнил и не объяснил. Так началась моя, как говорится, халтура в разведке США. К счастью, во Францию мы не поехали, а получив приглашение из американского университета, мы с женой и двухлетним сыном улетели за океан.

Поработав пару лет в университете, я заскучал – тянуло к реальному делу, и мы переехали в Новую Англию, где я проходил мои «университеты» в нескольких компаниях. Работал и учился на разных инженерных должностях, узнавал на практике, как функционирует Америка. Увлёкся изобретательством, стал получать патенты и вскоре основал собственный бизнес.

Мои контакты с ЦРУ продолжались с перерывами 8 лет. В наш приморский городок для встреч со мной изредка наезжал из Бостона агент Ральф Касперович, добрый и мягкий человек. Ральф просил меня уточнять и объяснять разную информацию, поступавшую из СССР по секретным каналам. Что я и делал, с гордостью сознавая, что хоть в такой мелочи могу приносить пользу гостеприимной Америке.

* * *

В апрельскую пятницу 1985 года у меня дома вечером собрались гости – отмечали мой день рождения. Через шум-гам, стук посуды, лай собаки и тосты я с трудом расслышал звонок телефона. Это был Ральф.

Он сказал: – Послезавтра, то есть 14-го числа, в 9 утра ты должен быть в Вашингтоне.

– Да как же я успею? – удивился я, – мне ведь билет на самолёт даже не купить (в те годы интернета ещё не было и билеты надо было покупать в турбюро).

– А вот это не твоя забота. Тут дело необычное – личная просьба президента Рейгана. Самолёт за тобой пришлют.

– Так я, что, в Белый Дом полечу? – оторопел я.

– Нет, туда тебя не звали, просто президент просил чтобы ты встретился с какими-то людьми. Больше мне знать не положено, так, что и не спрашивай. Будь в вашем местном аэропорту в воскресенье к 7 утра, там тебя встретят и отвезут, куда надо.

Ровно к семи, с портфелем в руках, я зашел в маленькое здание местного муниципального аэропорта. Людей было мало, я озирался вокруг, не зная сам, кто мне нужен. Тут подошёл человек в форме военного лётчика, спросил моё имя, назвал своё и пригласил идти за ним на лётное поле. Там стоял небольшой двухмоторный самолёт Сессна. Я был единственным пассажиром. Пилот завинтил дверь, ушёл в кабину к своему напарнику, и мы сразу взлетели. От нашего городка до Вашингтона полёт короткий, минут 40, и мы вскоре сели в Национальном аэропорту, практически в центре города. Тут же к трапу подъехал внедорожник с затемненными окнами, вышел водитель и коротко сказал:

– Поехали. Ждут вас. Это не так далеко, но трафик сумасшедший.

Я в Вашингтоне бывал редко, города не знал, так что не понял, где и куда мы едем. Минут через 20 машина въехала на паркинг небольшого торгового центра с несколькими магазинами и ресторанчиком. Остановилась у невзрачного одноэтажного здания с вывеской «Страховое Агентство».

– Вам туда, – сказал мне шофёр и уехал. Я вошёл в вестибюль, где за стойкой сидела накрашенная девица и полировала ногти. Подняла на меня глаза, вынула изо рта жвачку и спросила:

– Вы кто? – Потом нажала кнопку, и я вошёл в дверь за её спиной.

* * *

В просторной комнате с неприглядными коричневыми обоями стоял круглый дубовый стол, вокруг которого пять кресел с потёртыми подлокотниками, а у стен – с десяток стульев. В центре комнаты на потолке телекамера, на столе два микрофона, бумага, ручки, стаканы и кувшины с кофе и ледяной водой. Вокруг группками стояли люди, пили кофе, разговаривали. Четверо мужчин примерно моего возраста (впрочем, один был постарше) говорили с заметным русским акцентом и, как оказалось, были, как и я, иммигрантами, приехавшими сюда из разных концов Америки.

Ко мне подошёл худощавый господин средних лет, большеухий, в роговых очках. Чёрные волосы ёжиком, усики ромбиком. Как потом стало ясно – руководитель совещания. Он пожал мне руку, назвал своё имя – довольно необычное на мой слух, которое я не понял и не запомнил. Он перешёл на русский:

– Теперь все в сборе. Вы пятеро, – указал на нашу иммигрантскую пятёрку, – прошу вот сюда, к столу. Времени у нас не слишком, поэтому познакомимся и начнём.

Мы расселись в креслах, а остальные, четверо мужчин и три женщины с блокнотами в руках, расположились вдоль стены. Руководитель присоединился к ним.

– Вас сюда пригласили по предложению Президента Соединённых Штатов. Думаю, напоминать не надо, как себя вести, но всё же скажу – эта встреча совершенно секретная, срок секретности установлен в 10 лет. Здесь мы все или говорим, или понимаем по-русски, поэтому всё будет на русском языке – нам кажется, так удобнее для дела.

– А дело тут вот в чём. Как вы знаете, месяц назад в СССР партийным вождём стал Горбачёв. Этот человек для нас тёмная лошадка, и Президент в затруднении, что от него ожидать? Впрочем, это не ваша забота. У нас на Горбачёва есть разработка и линию поведения мы Президенту подскажем. Но Рейгану пришла в голову идея использовать момент – а нельзя ли вместо того, чтобы к Горбачёву приспосабливаться, на него как-то подействовать? И подействовать так эффективно, чтобы политика СССР изменилась к лучшему, стала не агрессивной и даже дружественной. Задачка не из простых.

– С этой целью Президент поручил нашему агентству подобрать несколько экспертов, которые обладают комбинацией трёх качеств: понимают, как функционирует советская система, хорошо знают Соединённые Штаты и главное – обладают нестандартным мышлением. Поэтому мы и собрали здесь вас пятерых изобретателей с советским прошлым и американским опытом. Вы все с ЦРУ работаете уже давно, мы вас хорошо изучили, вам верим и очень надеемся, что не подведёте. Вы успешные изобретатели, а стало быть, умеете думать, как мы говорим, “out of box”, и находить неожиданные решения.

– Вот вам задача – сегодня, в течение дня изобретите нам способ изменить политику СССР. Патента, впрочем, вам за это не дадут, – пошутил он, – вот эти люди, что сидят у вас за спиной, разработали детальную компьютерную модель СССР. Она включает идеологию, финансы, природные ресурсы – короче говоря, всё, что там надо, я не специалист. Уверяют, что работает хорошо.

– Так что давайте – говорите между собой, думайте, изобретайте. Если будут интересные идеи, эти господа введут их в наш с уперкомпьютер в Лэнгли и проверят, как на это среагирует их модель. Идеи – идеями, но их надо проверять на реальность. Только имейте в виду – никаких военных, подрывных и вообще незаконных способов не предлагать и даже не обсуждать.

Мы взялись за дело. Сначала притирались друг к другу, принюхивались, как молодые собаки, рассказывали о себе, кто – где, кто – откуда, кто чем занимается. Даже анекдоты травили. Разогревшись, стали всякие идеи кидать, обсуждали: за, против, сильные стороны, слабые. Те, кто за нашими спинами сидели, всё записывали в свои блокноты. Изредка кто-то из них выходил в боковую дверь, потом возвращался на своё место. Так мы проговорили часа два-три без особого, впрочем, результата. Потом нас сводили на ланч в ресторанчик в соседнем здании, а вернувшись, мы продолжили: кидали идеи, спорили.

Наконец, один из нас сказал:

– Надо в основу смотреть. Чему учил Маркс? В основе всего лежит экономика. Она и политику определяет. Измените экономику, изменится и политика. Так давайте плясать от экономики.

Идея понравилась. Мы стали обсуждать, как экономика может изменить политику СССР, а главное – как Америка может влиять на советскую экономику. Много говорили про ментальность советских вождей, примерно так: Политбюро это группа боязливых интриганов. Сами ничего толком не могут, рисковать опасаются, но подражать другим странам обожают. Как и Хрущёв, мечтают Америку догнать и перегнать, не понимая, что это невозможно. Невероятно амбициозны, завистливы, мстительны и негибки в решениях. Их главная цель – держаться за власть любыми способами. На всё пойдут, чтобы защитить место, на котором сидят. Законов экономики не знают и не понимают, свято верят, что всё можно сделать в приказном порядке, как во времена Сталина. На собственное население им плевать. Вот на этих их качествах и надо сыграть. Но как?

А что Горбачёв? Он, хоть и моложе, однако сам, как они – их воспитанник, с той же ментальностью. По другому и быть не может – иначе не выжил бы он там. Стало быть, несмотря на его почти западный облик и гладкую речь (которую, впрочем, сильно улучшали переводчики), он от них не отличается, и его просто надо вынести за скобки.

И тут один из нас, не помню кто, подал идею:

– Если они любят копировать Запад, давайте им покажем нечто, что они захотят собезьянничать. Хорошо бы им подкинуть какую-то притягательную наживку, которую они по своей глупости заглотят. А наживка может быть вот какая: США должны начать некий огромный и обязательно для советских пугающий проект. Можно даже практически невыполнимый. Широко это афишировать и вложить в него огромные средства, сотни миллиардов долларов. По их инстинкту “догнать и перегнать”, Горбачёв и компания кинутся делать то же, не задумываясь, во что это им влетит. Америка-то выдержит, но советская экономика напрягётся до предела и обязательно рухнет. Рухнет экономика – рухнет вся их система.

Идея всем понравилась, компьютерные люди кинулись в соседнюю комнату, где у них, вероятно, был терминал.

Но как же найти такой проект? И пойдёт ли Америка на большие траты: риск-то огромный?

Тут мы вспомнили, что в США уже несколько лет существовал вялотекущий проект под названием «Инициатива Стратегической Защиты» (SDI). Он предусматривал разработку супер-мощных наземных и космических лазеров для защиты от советских баллистических ракет. Американскому правительству это не нравилось – идея была безумно дорогой и технически нереальной, а потому денег на неё выделяли мало и хотели вообще прикрыть. Но мы загорелись – это ведь именно то, что нужно! Надо лишь убедить Президента, что у этого проекта есть огромный дополнительный плюс – потенциальный взлёт американской экономики. Вот пример из недавнего прошлого: космическая программа дала резкий толчок новым технологиям, особенно электронике, компьютерам, материалам. То же обязательно произойдёт и с SDI – одним камнем да двух птиц: поднять американскую экономику на новый уровень и развалить советскую систему их собственными руками! Деньги будут потрачены не зря, а даже с огромной выгодой. А если космические лазеры работать не будут – беда не велика, не от кого будет защищаться.

Кто-то из компьютерщиков спросил:

– Позвольте, а почему тот же самый проект поднимет американскую, но развалит советскую экономику? Как это может быть?

Тут мы, перебивая друг друга, объяснили, что причина в деловом климате: в свободной стране, любая военная разработка выливается в открытые коммерческие приложения, которые делают деньги, а растущие доходы улучшают экономику. В СССР, однако, всё закрыто и засекречено, никакого предпринимательства, никаких бизнесов, никаких доходов – одни траты, а потому их экономика сможет только катиться под гору, но никак не вверх.

Один из компьютерщиков вернулся из соседней комнаты и сказал – модель говорит: должно сработать. Если, конечно, собезьянничают….

Время шло к вечеру, все устали, но мы были возбуждены результатом – ах если бы Президент на это пошёл! Мы своё дело сделали и теперь пора было по домам. Обратно домой меня отправили тем же вечером рейсовым самолётом.

* * *

Ральф позвонил через две недели:

– Нам надо поговорить. Я приеду.

Когда мы встретились в гостинице, где он остановился, он сказал:

– Есть две новости. Хорошая и плохая. Хорошая – мне поручили тебе сказать: «Президент совет принял». Ты должен сам понять смысл. Ещё тебе передали благодарность. Поздравляю. Теперь о плохом. Ты кому-нибудь говорил о поездке в Вашингтон?

– Да как можно, я что, не понимаю? Абсолютно никому! А что такое?

– Беда в том, что в Кремле знают все подробности. Все детали. Какая-то жуткая утечка с нашей стороны. Ты будешь смеяться, но у них там на совещании Ельцин лично тебя материл последними словами, как своего земляка.

– Господи, да как это может быть!? А вам-то откуда известно, о чём они в Кремле говорят?

– У нас есть свои возможности. Я не об этом. Но вот, как утекает от нас, понятия не имею. Никто не знает. Наши люди пытаются выяснить, – сказал Ральф и уехал. Больше я с ним никогда не встречался. Он вскоре умер, как мне позже сказал один из его коллег.

Теперь мы знаем – всё так и получилось. Соединённые Штаты развернули грандиозный проект, впоследствии наз ванный «Звёздные Войны», по аналогии с одноимённым фильмом Джорджа Лукаса. Страна совершила мощный технологический всплеск. Интернет, персональные компьютеры, промышленные и медицинские лазеры – всё оттуда. Политбюро заглотило наживку, собезьянничало и запустило свой советский вариант звёздных войн. Как и ожидалось, их инстинкт оказался сильнее логики, что привело к полной экономической катастрофе, а через 5 лет СССР прекратил своё существование.

Я долго думал, а почему Советы собезьянничали, если они каким-то образом узнали про наше совещание? Потом до меня дошла простая истина – а какая разница, знали они про это или нет? США ведь развернуло этот проект всерьёз, без блёфа, а потому Политбюро не могло устоять от соблазна ввязаться в гонку, даже если и понимало, с какой целью Америка это всё затеяла.

* * *

Прошло ровно десять лет с тех событий. Как-то утром я включил телевизор, чтобы узнать новости. На экране я увидел знакомое лицо – те самые усики ромбиком, торчащие уши, хотя и несколько постаревшие. Диктор объявил, что контрразведка ЦРУ разоблачила «крота», который в течении десяти лет продавал сначала СССР, а потом России совершенно секретную информацию. Звали его Олдрич Эймс (Aldrich Ames). Да, это был тот самый руководитель нашей встречи изобретателей.

Как я позже узнал, на следующий же день после того нашего совещания, то есть 15 апреля 1985 г. он передал в советское посольство в Вашингтоне папку со стенограммой всех наших разговоров и предложений президенту, за что запросил и немедленно получил 50 тысяч долларов. Это стало началом его предательской карьеры, которая длилась ровно 10 лет и привела к гибели многих американских агентов, имевших доступ к самым верхам советской власти. После суда Эймс получил пожизненное заключение без права досрочного освобождения и теперь доживает свои дни в тюрьме Алленвуд в Пенсильвании.

 

Тени Забытых Предков

Если память мне не изменяет, весенним утром где-то 1983 года в моём доме в Нью-Хэйвене, что на восточном берегу Соединённых Штатов, зазвонил телефон. Голос с сильным испанским акцентом сказал по-английски:

– Мистер Фрейдин? Я звоню из Мадрида. У меня фамилия, как и вас, тоже Фрейдин, Манюэль Фрейдин, хотя написание чуть другое. Вы пишите свою фамилию по-английски Fraden, а я на франко-испанский манер – Fradin. Я составляю генеалогическое дерево моих предков и хотел у вас узнать, не родственники ли мы с вами?

– Ну давайте сравним родню, может найдём какие-то пересечения, – ответил я.

Я стал перечислять своих родственников со стороны отца, а он своих. Так мы перебрали всех, кого помнили, но общих не нашли, и вдруг Манюэль спросил:

– Погодите-ка. Ваше имя ведь Яков? А вы случайно не еврей ли?

– Да, – ответил я, – но совершенно не случайно. Надеюсь не сильно этим вас огорчил.

– Ну тогда мы с вами родственниками никак быть не можем, – сказал Манюэль. – Я своих предков изучил почти за два столетия. Мы все католики. В наполеоновские времена в нашем роду был даже французский кардинал.

– Что-ж извините, – сказал я, – тут ничем помочь не могу. Значит мы не родня. Рад был с вами побеседовать, однофамилец.

* * *

Мы сидели в подаче на эмиграцию уже месяца три, когда я спросил своего отца:

– У дедушки ведь где-то в Америке должны быть родственники. Ты не знаешь где? Если нас выпустят и мы окажемся на Западе, было бы интересно их разыскать.

К тому времени моего деда уже более 20 лет не было в живых. Отец ответил:

– Я про них ничего не знаю. Где-то в 20-е годы, когда мы ещё жили в Чернигове, дед получал от своего брата из Америки письма и фотографии, но потом всё сжёг – боялся, если узнают о родственниках за границей, отправят куда Макар телят не гонял… Когда он умер, я все его бумаги перебрал, там ничего о его американском брате не было.

– Значит никак не найти? Может у твоей родни что-то сохранилось?

– Кто знает? Вот ты свяжись с моим дядей Шаей, он мне как-то говорил, что ещё до войны он все старые документы и фотографии закопал в огороде, так может он их выкопал, когда вернулся домой в Чернигов из эвакуации? Ты с ним поговори, пока он жив…

Тогда я решил поехать в Чернигов, город, где жили многие поколения моих предков со стороны отца. Гражданская и моровые войны многих из них убили, иных раскидало по стране и в Чернигове доживал свой век лишь одинокий старик Шая.

Я прилетел в Киев, а оттуда автобусом доехал до Чернигова – тысячелетнего города на берегу Десны. От автобусной станции пешком дошёл до домика-развалюхи, где жил старик. Он меня ждал с обедом. К моему приезду Шая сходил на рынок, накупил продуктов и сам сварил довольно вкусный борщ. Потом, несмотря на свои 88 лет, сказал, что хочет показать мне Чернигов. Оказался он довольно ходячим, хотя и сильно прихрамывал. Мы с ним около часа гуляли и он мне с любовью про свой город рассказывал. У Пятницкой церкви я несколько опешил, когда Шая сказал мне, что она 12-го века. Церковь сияла новеньким розовым кирпичом и вид у неё был совсем молодой, ну от силы лет 10, хотя архитектура действительно старинная. Старик засмеялся:

– Ты прав, она хоть и старинная, но совсем свежая. Тут большой местный начальник лет эдак 15 назад решил себе построить за городом дачу, с размахом. Ему понадобился хороший кирпич, вот он приказал эту церковь снести, чтобы из её кирпича себе там хоромы возвести. Но не учёл, дурак, что за 800 лет кирпич стал крепче железа. Ломали, взрывали, в пыль всё перемололи, но годного кирпича так и не набрали. А потом местные краеведы написали на него телегу в Москву, на самый верх, что он памятник старины разрушил. Там разобрались, ему выговор влепили и велели эту церковь за его-же счёт восстановить. Ну построили её заново, но уж из нового паршивого кирпича. Не чета старому, так я думаю она ещё 800 лет никак не простоит, это я тебе обещаю.

Тут я перешёл к цели моего приезда:

– Дядя Шая, а что вы знаете про брата моего дедушки? Я слыхал он в Америку уехал.

– Правда, уехал. Если хочешь, я тебе расскажу, что помню. Когда в 14-м году началась германская и всех, кто по возрасту подходил, стали в армию забирать, дедушка твой, Юдка, пошёл на войну и там до 17-го года честно воевал. А брат его тогда только-только женился и ему от молодой жены никак уходить на войну не хотелось, да и за царя-батюшку, антисемита проклятого, ему тоже умирать было неинтересно. А может это она, жена то есть, его надоумила. Вот они вдвоём сели на поезд и, каким уж путём я не знаю, смогли добраться до Турции, а оттуда на пароходе уплыли в Америку. Пойдём домой, я тебе фотографии покажу. Он нам оттуда писал, года до 35-го, а потом письма перестали приходить.

– А как же вам удалось сохранить письма и снимки? – спросил я.

– Когда в 30-е годы стало опасно иметь родственников за границей, наша родня стала все такие бумаги в печку кидать. А мне было жалко память сжигать, думал, вот ты когда-нибудь приедешь и спросишь. Тогда я сложил все бумаги в жестяную коробку, унёс в лес, нашёл приметное место и там закопал. Потом война началась, меня сразу в ополчение забрали, для армии я уж стар был. Но я там долго не был. Меня в августе бомбой контузило и в ногу ранило. Повезло однако, вывезли в тыл, в госпиталь, там вылечили, но на войну больше не отправили – я долго ходить не мог, да и сейчас, как видишь, хромой. После войны я вернулся и коробку выкопал.

Когда мы с Шаей пришли обратно в его домик, он забрался на скамеечку, вынул с верхней полки серванта чашки-блюдца, а из-за них достал и положил на стол облезлую жестяную коробку из под леденцов «Монпансье». В коробке оказались письма в конвертах с американскими марками на 5 центов, несколько чёрно-белых фотографий, маленькие открытки с видами Филадельфии и ещё много разных бумаг. На конвертах стояло имя отправителя: Harry Fraden. На снимках был изображён элегантный седоголовый господин и четверо улыбчивых ребят в шортах. Старик пояснил:

– Вот это и есть брат твоего деда, его в Америке стали звать Гэри, а фамилию он стал писать на английский лад. Эти ребята – его сыновья, в Америке родились. На обратном адресе, видишь, написано, что они жили в штате Флорида, в городе Джексонвиль, а где сейчас, я и не знаю. С тех пор писем не было. Гэри про их жизнь в Америке писал. Нам это всё в диковинку было. Как будто из сказки.

Шая открыл один конверт и достал письмо, оно было написано какими-то знаками, как мне тогда показалось, похожими на рыболовные крючки.

– Он письма писал на идише, – пояснил Шая, – ему так было проще. Если хочешь, я тебе переведу.

В письме Гэри рассказывал, что их пароход пришёл в Нью-Йорк в начале декабря 14-го года. Было холодно, дул сильный ветер и шёл мокрый снег. Это ему не понравилось и он сказал своей молодой жене: «Я не для того приехал в Америку, чтобы мёрзнуть в снегу». Они сели на поезд и поехали на юг. Через день поезд остановился в Релей, Северная Каролина. Было теплее и шёл дождь, но снега не было. Гэри сказа: «Уже лучше, но ещё не хорошо». Они вернулись в вагон и поехали дальше на юг. На следующий день поезд остановился на станции города Джексонвиль. Было тепло и светило солнце. Гэри сказал: «Вот это то, что надо! Будем жить здесь!» Так они и поселились во Флориде.

– Жаль, – сказал я, – что в 14-м году мой дедушка не сообразил тоже уехать в Америку, как его брат, а ушёл на войну.

– Так ведь у него тогда ещё не было умной жены, которая бы подсказала, – усмехнулся Шая, – твой дед на войне храбро воевал, звание фельдфебеля получил, что для еврея совсем непросто было. В 17-м году его часть отозвали с фронта и перевели в Петроград для охраны Временного Правительства. Они в Зимнем Дворце стояли, а когда большевики дворец захватили, вскоре его часть распустили. Он бороду сбрил, штык в землю, немного в Питере покуралесил – за три года на войне стосковался по гражданке, а потом домой в Чернигов уехал.

Юда Фрейдин в Петрограде (1917)

– Я много позже ему сказал: «Ты, Юдка, плохой солдат». Он надулся и отвечает: «Что значит плохой? Я на фронте на рожон не лез, но и за спинами других не прятался. Нормально воевал». Я тогда говорю: «Да я не о фронте. Ты вот почему Зимний Дворец не удержал? Был бы ты хороший солдат, не сдал бы дворец матросам и вся наша жизнь без этой революции могла бы по другому сложиться». Он только посмеялся: «Да какая, – говорит, – революция! Не было никакой революции! Перепилась вся солдатня из охраны – вина во дворце было залейся, да с девками из женского батальона и медсёстрами из дворцового госпиталя позабавились – вот тебе и вся революция».

– Он потом, когда в Чернигов вернулся, большим гулякой стал, в карты играл, всю свою жизнь в разнос пустил, пока его твоя бабушка Берта не встретила и к рукам не прибрала, а потом на себе женила. Она лет на пять старше его была. Он у неё сразу как-то утих, играть бросил, работать стал и всё наладилось. Любил он её сильно.

Слушая старика, я перебирал в коробке письма, какие-то документы начала век а, нашёл там старые семейные фотографии на картонках и несколько царских сторублёвок. На самом дне лежал грязно-жёлтый плотный листок с витиеватым текстом латинскими буквами. Листок был похож на пергамент и явно очень старый. Я поднёс его к окну на свет и с трудом разобрал начало текста: «…Le 13 juillet 1496, Bernart Fradin de la ville de Saint-Jean-d’Angély, comme héritier à cause de sa femme…» Это было по-французски, я смог перевести архаичные слова, а вернее догадался, чем перевёл: «…13 июля 1496 года, Бернарт Фрейдин из города Сен-Жан-д'Анжели, в качестве наследника своей жены…», а дальше я понять не мог. Этой записи было почти 500 лет, но меня больше поразило то, что там была наша фамилия, хоть и на французский манер!

– Дядя Шая, – спросил я, – что это такое? Откуда у вас этот пергамент?

– Не знаю, – ответил он, – я его нашёл очень давно в бумагах моего покойного дедушки. А откуда это у него – кто теперь может знать? Решил сохранить. Ты можешь это прочитать?

– Нет, это старый французский язык, а я и новый-то не очень. Вы мне можете дать его с собой? Может я найду кого ни-будь, кто сможет прочесть.

– О чём речь! Ты вообще всё, что тебе интересно, отсюда забери. Мне это уж ни к чему. После меня ведь пропадёт.

Я поблагодарил старика, забрал американские снимки и старинный пергамент. На следующий день я уехал домой. Где-то через месяц мы с женой получили разрешение, а ещё через десять дней навсегда покинули Советский Союз. Везти с собой через границу старинный пергамент было рискованно – если его найдут на таможне, не только отберут, но и неприятности могут быть большие. Тогда я придумал такой трюк: в писчебумажном магазине купил пустой кляссер для коллекции марок. Аккуратно расклеил один из картонных листов, вложил в середину пергамент и заклеил обратно. Выглядело совершенно невинно. За день до отлёта из Союза, я запаковал кляссер в большой конверт, пошёл на Московский почтамт и отправил его в Вену на своё имя «до востребования». Риск конечно был – мог пропасть, но разве вся наша жизнь – не риск? Где-то через пару недель после прилёта в Вену, я на центральной почте получил свою посылочку с пергаментом в целости и сохранности.

* * *

После приезда в Америку, в первые годы было как-то не до предков – надо было свою жизнь строить сначала. Работали, учились, детей растили. Однажды я решил узнать, живут ли ещё во Флориде родственники моего дедушки? В публичной библиотеке Кливленда, где мы тогда жили, я нашёл телефонную книгу города Джексонвиль и обнаружил там несколько человек по фамилии Fraden. Я выбрал по алфавиту первого из них Эйба (Abe) и позвонил. Он страшно удивился, когда я сказал, что я возможно его троюродный племянник, и спросил:

– А есть ли у вас какие-то доказательства, например письма или фотографии?

Я сказал, что у меня есть старый снимок Гэри Фрейдина с сыновьями. Эйб попросил, чтобы я снимок ему прислал и обещал вернуть. Так я и сделал, а дня через три он мне позвонил и радостно сообщил: «Это мы!». Вскоре мы съездили к нему в гости в Джексонвиль и он познакомил меня с братьями и сестрой. Их отца Гэри уже не было в живых, но в старческом доме ещё жила их мать, которая приехала в Америку в 1914 году. Эйб спросил, не хотел бы я с ней познакомиться, и я согласился. Мы приехали в этот дом, я остался подождать в вестибюле, а Эйб пошёл за ней на второй этаж, но вначале предупредил меня, чтобы я особенно её словам не удивлялся – у неё старческой маразм. Вскоре я увидел старуху с палкой, спускающуюся по лестнице. Увидев меня, она вдруг остановилась, замерла и по-русски громко сказала: «А я вас знаю! Вы брат моего мужа!». Я действительно похож на моего деда, а в её затуманенном мозгу смешались люди, времена и страны. Но больше всех был поражён Эйб – он и не знал, что его мать может говорить по-русски. К сожалению, мои вновь обретённые родственники ничего о своей родне не знали и заводить с ними разговор о французском пергаменте из Чернигова смысла не было.

* * *

Через несколько лет, когда мы стали ездить в Европу, я опять вспомнил о старом пергаменте. Прежде чем что-то выяснять, сперва надо было его прочитать, но для этого моего французского было явно недостаточно. Мы тогда жили около Йельского университета и я пошёл в библиотеку старинных рукописей. Там мне указали на специалиста по кельтским и французским манускриптам и я показал ему этот листок. Он предложил его оставить на недельку и обещал, что постарается разобраться. Когда я зашёл снова, эксперт сообщил мне, что это подлинный отрывок из завещания и подал мне отпечатанный на машинке перевод. Вот он:

«…13 июля 1496 года, Бернарт Фрейдин из города Сен-Жан-д'Анжели, в качестве наследника своей жены и будучи единым и полноправным владельцем шато Фрейдин-Белабр, всего имущества в нём и 1400 золотых экю и примыкающих к шато угодий и шести невольных слуг, и находясь в здравом уме и обращая душу свою к Создателю Господу Нашему Иисусу Христу и славной Деве Марии, повелеваю предать моё тело земле в церкви Ностр-Дам-де-Пюи и завещаю все свои владения нашей досточтимой дочери Иветт и её потомкам, и также повелеваю лишить каких либо привилегий и владений и проклинаю во веки моего богопротивного сына Гийома, вопреки воле нашей принявшего веру иудейскую, и покинувшего…». Вот и всё, что было на пергаменте.

Как интересно получилось без малого 500 лет назад! Этот строптивый Гийом порвал с роднёй, потерял наследство и решил стать евреем. Странный и небезопасный переход в гонимую веру в те далёкие, да и в более близкие к нам времена. Поступок совершенно неординарный! Что его к этому подтолкнуло, какая невероятная сила на него повлияла? И как завещание его отца оказалось в бумагах моих родственников? Вот бы узнать!

В нашу следующую поездку в Европу, мы с женой решили попытаться что-то выяснить. Единственной зацепкой был город Сен-Жан-д'Анжели. Мы его на карте Франции довольно быстро нашли – он оказался на север от всем известного городка Коньяк. Интернета в те годы ещё не было и разбираться надо было на месте.

Путешествуя на машине по Бретани и двигаясь всё южнее, мы доехали до порта Ла Рошель, из которого Д'Артаньян плыл через Ла-Манш в Англию за подвесками королевы, а оттуда уж не так далеко и до Сен-Жан-д'Анжели. Это оказался чудный, провинциальный городок с современной архитектурой, стандартными магазинами, воскресным базаром в центре, но и несколькими довольно старыми зданиями. Впрочем, побродив по улочкам с путеводителем в руках мы не нашли ни одного строения старше 17 века, так что надежда увидеть фамильное шато, что упоминалось в завещании, быстро испарилась. Всё же пять столетий – не шутка. Мы нашли гостиницу в центре и когда я подал свой паспорт, парень за стойкой сказал:

– Ого, у мсье почти такое имя как и у меня!

Оказалось, что парня зовут Honoré Fradin и он сообщил мне, что в городе у него куча родственников с такой же фамилией. И действительно, в гостиничном номере была телефонная книга, а в ней оказалась целая страница с разными Fradin обоего пола. «Что-ж, – подумал я, – начало неплохое. Надо бы с кем-то из них познакомиться, может что-то узнаю». Но с кем? Тогда я решил выбрать своего полного тёзку, которого звали Jacques Fradin, то есть по-русски Яша Фрейдин. Я ему позвонил из гостиницы, он сначала не понял, что от него хотят, но когда я ему на своём корявом французском объяснил про пергамент, он заинтересовался и мы договорились встретиться в кафе. Жак оказался работником муниципалитета (что-то по водоснабжению) примерно моего возраста. Он сказал, что его родня живёт в этом городке уже много поколений, как это во Франции часто случается. Он, конечно, знает про своих дедушек и бабушек и даже их родителей, но если меня интересуют совсем уж давние времена, то самое разумное это пойти в городской музей. Туда я и направился следующим утром.

Музей был небольшой, совсем старинных экспонатов там было мало, поэтому когда директор музея мадам Ж. увидела у меня пергаментный листок, глаза у неё загорелись и она поинтересовалась, не хочу ли я его продать музею? Я сказал, что пришёл к ней по другому поводу – меня интересует судьба человека по имени Guillaume Fradin, который жил в городе в конце 15-го века. Она пожала плечами и сказала, что это лучше поискать по старым церковным книгам и процесс этот не только очень долгий, но и невероятно сложный. Но вдруг она неожиданно просияла и сказала:

– Фамилия Fradin в городе известная и мне кажется в нашем хранилище я видела книгу об этой семье. Мне надо время её найти, зайдите к вечеру, может вам повезёт.

Когда я появился у неё в кабинете перед закрытием, она протянула мне книгу в пожелтевшем переплёте. На обложке было название «Фрейдины. Шесть столетий их истории, 1901 год издания». На обложке изображён семейный герб – три грозди винограда под королевской короной. Я книгу полистал, там была масса имён, титулов и жизнеописаний начиная с 13-го века и до конца 19-го, и я понял, чтобы мне с этим разобраться (книга ведь по-французски) не то что дня, но и месяца будет мало. Я спросил:

– Мадам Ж., могу ли я где-то купить экземпляр этой книги?

Книга «Фрейдины. Шесть веков их истории» (1901)

Она пожала плечами и ответила, что книге почти 90 лет и найти её можно разве что у букинистов, если сильно повезёт. Тогда я довольно нагло сказал:

– А давайте поменяемся. Я вам этот пергамент, а вы мне – книгу.

Она вздохнула и сказала, что рада бы, но на это у неё нет прав, книга в фонде музея. Но она предлагает другое решение: я передаю в дар музею мой пергамент, а она к утру переснимет мне эту книгу на микрофиш. Мне ведь не обязательно иметь оригинал – важен текст. Я согласился, отдал ей пергамент, а следующим утром, когда я опять пришёл в музей, она протянула мне конверт, где лежали прямоугольники негативов со снимками страниц всей этой книги.

Мы вернулись в Америку и в течение следующего года, когда у меня выделялась свободная минута, я брал словарь, заряжал микрофиш в специальный проектор и читал эту книгу. Из неё я узнал совершенно удивительные вещи, которые под стать перу великого Дюма, ну а мне по силам лишь их кратко пересказать.

* * *

Автором книги был Luis Fradin de Belabre, вице-консул Франции. Она начиналась с введения:

«История семейства Fradin de Belabre или Bellabre, чьё земное имя пишется таким образом, была изначально составлена для установления законных владений и записана в три приёма: 22 февраля 1698 года, 29 июля 1744 года и 24 мая 1773 года на основе ценных бумаг, восходящих к началу 14 века. Поскольку Fradins владели землями Fraisines, то можно предположить, что имя Fradin произошло от латинского Fraidinus, а оно, в свою очередь, от Fraxinus означающего ясень. А потому первоначально на старом гербе рода, обгорелые остатки которого ныне хранится в музее Вены, были листья ясеня, впоследствии заменённые на стебли винограда. Право иметь корону на гербе была дарована роду Fradin королём Филиппом VI Валуа за помощь при возведении его на престол».

Затем шли самые разные и малоинтересные мне документы: купчие, свидетельства о браках, рождений и смертей членов семейства, а так же множество преданий и рассказов о их жизнях. Но вот на одной странице я нашёл то, что искал – упоминание о рождении 2 апреля 1472 года мальчика Гийома, а через несколько страниц приводилось романтическое предание о том, как в 1492 году Гийом возвращался домой из Ла Рошель, куда ездил по поручению отца. На дороге он увидел необычно одетую группу странников, отбивающихся от грабителей. В те времена дорожный разбой был обычным делом. Гийом и его слуги обнажили шпаги, отогнали разбойников и предложили странникам проводить их до города. Путники говорили на незнакомом ему языке и были они, похоже, одна большая семья – мужчины, матери с младенцами, дети и старики. Один из стариков слабо, но мог говорить по-французски и сказал, что они все иудейской веры и направляются из испанских земель на север.

Всё же не зря французы говорят, что в каждом поступке следует Cherchez la Femme. Так и получилось. Среди семьи странников выделялась молодостью и красотой девушка лет 15 и молодой дворянин не мог отвести от неё глаз. Что произошло после можно только догадываться, ибо в книге об этом ничего не сказано. Но из пергамента, что мне дал старик Шая, мы уже знаем, что Гийом был человек смелых решений – он покинул родной дом и перешёл в иудейство, скорее всего чтобы на ней жениться.

После притчи о разбойниках и еврейской красотке в книге следовали другие истории, мне неинтересные, вплоть до следующей главы, многозначительно названной «Autre Branche» («Другая Ветвь»). Там скупо говорилось, что в городе Лион отпочковалась от рода Fradin иудейская ветка, где от Гийома и его еврейской жены пошло многочисленное потомство. Об их жизни в Лионе ничего не рассказывалось и за последующие годы никаких ни имён, ни документов в книге приведено не было. Но вот за 1573 год появилась новая запись о том, что, после Варфоломеевской ночи во Франции во всю мощь развернулась Инквизиция в борьбе против гугенотов, еретиков и иноверцев. Аутодафе дошло до Лиона и перед евреями поставили выбор: перейти в веру Римской церкви или уйти из города. Так произошло ещё одно разветвление рода – часть еврейских Fradin крестилась и вернулась к вере предков из Сен-Жан-д'Анжели. Другая часть осталась верна иудейской религии, покинула Лион и двинулась на восток. Ничего далее об этой еврейской ветви в книге сказано не было, но зато о потомках тех, кто крестился – много интересного. Среди них появились купцы, ремесленники, богословы, священники, военные, был даже мэр Лиона, а в конце 18 века один из них стал французским кардиналом, принявшем имя Луи-Жозеф (тут я вспомнил давний звонок из Мадрида – круг замкнулся). Когда Наполеон стал императором, полковник Jean Fradin получил из его рук звание генерал-лейтенанта. Он участвовал во всех наполеоновских войнах и даже в русском походе, о котором он в 1826 году написал книгу «Русская кампания Наполеона Бонапарта». Вот и всё, что я узнал о далёких предках моего отца из той старой книги.

* * *

Лет 15 спустя я получил электронное письмо от некоего господина из Флориды по имени Walter Fradin. Он интересовался не родственник ли он мне и спрашивал, не хочу ли я сделать тест DNA, чтобы определить есть ли между нами генетическая связь? Там же спрашивал, знаю ли я что о других моих родственниках? Когда я написал ему, что мои самые близкие родственники тоже живут во Флориде, в Джексонвиле, он обрадовался и заявил, что никакой тест делать не надо, так как он уже сделал такой тест с ними и было точно установлено, что они родня. Потом он позвонил мне и рассказал, что после того, как 20 лет до того он вышел на пенсию, решил заняться изучением своей родословной. Причём, занялся этим весьма серьёзно – вёл обширную переписку, ездил по разным странам, в поисках документов, переписывался с архивом Лиона, и даже поехал на Украину в Чернигов, где смог найти какие-то документы в музее и архиве. Он выяснил, что когда в 16-м веке инквизиция вынудила еврейскую ветвь семьи покинуть Лион, они двинулись на восток и после долгих странствий осели в старинном городке Чернигов, который в те времена входил в состав Литовского Княжества. Там они и жили последующие 350 лет, пока в начале 20 века стали разлетаться по миру. Видимо из каких-то документов они знали, как в стародавние времена писалась их фамилия латинскими буквами, ибо те из них, кто осел в Европе опять стали носить имя Fradin, a те, кто уехал в Америку стали Fraden. Да и я сам, когда приехал в США в 1977 году решил взять то же написание, что и у моей флоридской родни.

Вот такая история с историей.

 

Чокнутый Эдик

Лет эдак 30-35 назад в Бруклине, что у Нью Йорка, обитала семейка жуликов по фамилии Антар. Происходили они из старинного рода сирийских евреев. Самый талантливый из них был Эдик, то есть Eddie Antar. Его наиболее прибыльным “делом” оказалось создание сети магазинов, где продавали бытовую электронику по сильно сниженным ценам.

Назывались они “Чокнутый Эдик” (“Crazy Eddie”). Работали на эту крышу более 3 тысяч человек и число магазинов быстро выросло до 43. Через несколько лет Эдик всё же попался и за финансовые махинации сел на 11 лет. Но пока его не поймали, в штате Коннектикут, где я тогда жил, однажды местные газеты во весь разворот стали печатать красочные объявления, что и у нас открывается свой магазин «Чокнутый Эдик», прямо напротив моего дома. Не могу сказать, что это вызвало в моей семье большую радость. Нам как-то это было без разницы потому, что никакие электронные штучки, вроде радио, ТВ, игр, или тому подобные цацки, нам были совсем не нужны. Но в объявлениях говорилось, что каждый, кто зайдёт к ним в магазин, получит в подарок замечательную футболку или майку с физиономией этого самого Эдика. Ну как отказаться от халявы, особенно если это просто через дорогу? Вот мы все вчетвером: жена, двое детишек и я отправились туда в день открытия.

У дверей стоял сам президент Эдик, сорокалетний крепыш с некошерными свиными глазками и круглой, как грампластинка, физиономией. Перед входом, приплясывая на январском морозе, собралась небольшая очередь любителей дармовщины. Каждому входившему хозяин широко улыбался, пожимал руку, интересовался размером туловища и вручал жёлтую майку с картинкой. На картинке была карикатура на этого Эдика и две надписи. Сверху – «Чокнутый Эдик», а внизу – «Цены у него, как у ненормального» (“His prices are insane”). Имелось в виду, что только ненормальный будет продавать так дёшево себе в убыток, хотя на самом деле никакой дикой дешевизны там не было. Купить мы ничего не купили, но ушли домой с четырьмя дармовыми майками. Носить их зимой смысла не было, а потому сунули мы майки в комод и забыли.

Где-то в феврале нам надоел мороз и мы решили поехать в отпуск туда, где нет снега и холодов. Хотелось покупаться, понырять с маской-трубкой или даже с аквалангом, позагорать и «по-» ещё-чего ни будь. Короче говоря, по-тянуло куда-ни будь в жаркие карибские страны. Вспомнился тут звонкий голос Робертино Лоретти, что сладко так пел «Джама-а-йка!», то есть по-русски Ямайка, и решили – едем на Джамайку! В Америке это просто – сказано, сделано. В турбюро купили авиабилеты и путёвки на курорт, что на самом берегу синего моря и стали паковать чемоданы на одну неделю лета.

Когда складывались, я вспомнил про подарок от Эдика и решил, что майка на Ямайке будет как раз к месту. Но жена и дети сказали, что они вовсе не собираются выряжаться, как клоуны, в одну и ту же цыплячью желтизну и я один упаковал мою майку в чемодан. Как только мы прилетели в Кингстон, добрались до своего курорта и распаковали чемоданы, я сразу же нацепил эту майку и мы отправились гулять.

Не знаю, были ли вы на Джамайке, но для туристов место это совершенно замечательное, особенно зимой. Тепло, влажный воздух пропитан запахом цветов, на пальмах висят бананы, зазывно пахнет марихуаной и на каждом углу продают свежие соки и кокосовое молоко, прямо из ореха через соломинку. Население очень доброжелательное, смешанное: есть белые, но в основном чёрные. В те годы полит-корректность ещё не придумали, а потому всех называли просто: белых – белыми, чёрных – чёрными, а жуликов – жуликами, а не «гражданами с альтернативной моралью» (morally challenged), как бы сказали сейчас в Америке.

В первые дни всё было хорошо. Мы купались, ныряли, летали на парашютах, что тянули за собой быстрые катера, слушали местную музыку, ездили на водопады, короче говоря – всё, как положено на карибском курорте. На третий день я стал замечать, что многие туристы, особенно из США и Англии, меня приветствуют на улице словами: “Эдик, привет, как самочувствие, о-кей?” Сначала я не понял – чего это они все сговорились меня называть Эдиком и почему они заботятся о моём здоровье? Потом до меня дошло, что они читали на мне майку и решили, будто моё имя Эдик и я малость того. Меня это даже забавляло и я, к радости моих детей, соответствующим образом реагировал – строил пугающие рожи или делал вид, что хочу всех покусать, как и положено чокнутому Эдику. Мы веселились и отдых от этого становился ещё приятнее.

Однако местное население, особенно чёрное, вело себя по отношению ко мне совершенно иначе. Сначала я заметил, что в ресторане, куда мы приходили из нашего бунгало на завтрак, нас обслуживали хуже, чем остальных, вернее совсем не обслуживали. Официанты к нашему столику не подходили, а когда я шёл в буфет набирать себе еду на поднос, раздатчики вдруг исчезали, а если я пытался кого-то позвать, они убегали на кухню и из-за двери подглядывали и ждали пока я уйду подальше. То же было и на улице. Многие чернокожие, завидев меня, переходили на другую сторону или быстро сворачивали в переулок. Но случалась и противоположная реакция когда улица была пуста или я заходил в лавку, где никого кроме меня не было. Тогда чёрные граждане Ямайки ко мне украдкой подходили, с жаром пожимали руку и говорили на местном английском диалекте Патуа что-то вроде: “Ну ты, ман, даёшь! Молодец, ман!”, а потом быстро убегали.

Когда моя майка была в стирке и я ходил в другой футболке или рубашке, на меня никто не обращал внимания, что меня даже огорчало. Но стоило мне её снова надеть – всё повторялось. Я совершенно не понимал, в чём тут дело? Однажды вечером, когда мы всем семейством гуляли по городу, двое чёрных полицейских с автоматами на шее остановили нас на улице и потребовали, чтобы я предъявил документы. Мои дети с испугом на меня смотрели и, вероятно, думали, что их папу сейчас повяжут и они останутся одни на этом далёком пиратском острове. Проверка документов была в высшей степени необычна по отношению к туристам. Я показал свой американский паспорт, который всегда носил с собой, они посмотрели есть ли там пограничный штамп, потом отдали его мне и, ничего не сказав, повернулись и ушли.

Моя жена мне стала выговаривать:

– Тут что-то нечисто с этой майкой. Ты бы её спрятал от греха подальше. Кто их тут разберёт, чем она им не нравится? Нарвёшься ещё на неприятности…

Но мне как раз было интересно узнать, почему это у них тут на Джамайке такое эмоциональное отношение к американскому магазину бытовой электроники? Может этот Эдик Антар тут на острове что-то ужасное натворил, а мы про это не знаем? Отпуск шёл к концу, а я пока ничего ещё не понял.

В последний вечер жена и дети ушли на ужин, а я остался на пляже смотреть закат. Я присел на край лежака и любовался зрелищем, которое нам, жителям Новой Англии, было не дано. Жёлто-красное, как слад кий фрукт манго, солнце сплющивалось и быстро тонуло в тёмно-синем морском горизонте. Все курортники ушли на ужин и на пляже никого кроме меня не было, только толстая чёрная кастелянша ходила по песку от лежака к лежаку и собирала пляжные полотенца. Постепенно она приближалась ко мне и было заметно, что она хочет со мной поговорить, но не решается.

Наконец она подошла, сложила кучу полотенец на лежак и сказала:

– Ой ман, вы такой смелый, такой храбрый ман!

Я удивился: – С чего это я храбрый? Что такого я сделал?

– Ну как же, ман! Вы ведь ходите в этой футболке и смело делаете этим такой сильный протест. Такой революционный протест! Ой, храбрый белый ман! Но если бы вы были чёрный ман, вас бы обязательно полиция пристрелила. Белых они стрелять боятся. Но вы уж снимите эту футболку. Кто их знает, может они и по белому выстрелят?

Тут у меня просто челюсть отвисла. Последнее, что мне могло прийти в голову это стать местным революционером или носить на себе политический лозунг:

– Позвольте, уважаемая, о чём вы говорите? Какой ещё политический протест?!

– Да разве вы сами не знаете? Правда не знаете? Ну так я вам, ман, скажу. У вас на футболке написано, что Эдик сумасшедший и цены у него безумные. Так ведь только в прошлом месяце наш президент Эдуард Сеага на всё так взвинтил цены, что люди на Джамайке втихомолку только и говорят: «этот наш Эдик совсем чокнулся со своими сумасшедшими ценами». Говорят все шёпотом, а не вслух. У нас тут ведь не Америка, на острове особо языком не поболтаешь – вмиг подрежут! А вы вот ходите с этими словами про чокнутого Эдика и его дикие цены, все читают и говорят: «Ой какой храбрый белый ман!». Но боятся к вам близко подходить, чтобы в сообщники не попасть. И картинка эта на футболке так на мистера Сеагу похожа! Вот я вам всё сказала. Слушайте, ман. Вы уж походили тут с этой надписью и хватит вам. Снимите эту майку.

Я горячо пожал ей руку за то, что открыла мне глаза и тут же на пляже содрал с себя эту проклятую майку и уж никогда больше не надевал её, ни на Ямайке, ни даже в Америке. Чем чёрт не шутит?

А Эдик Антар отсидел свой срок сполна. Так ему и надо.

 

В стране Закона

После переезда в Америку нам понадобилось некоторое время чтобы не только понять, но и принять главный принцип местной жизни – это страна Закона. Здесь законы существуют не только на бумаге, но и в головах у большинства американцев, как нечто совершенно обязательное, естественное, физиологически от людей независимое, вроде как способность дышать или глотать, а потому они не подлежат сомнению, а лишь – исполнению. Это в России мы говорили, что если «нельзя, но очень хочется, то можно» или, что «закон, это, как телеграфный столб – перепрыгнуть не получится, но обойти можно». А вот в Америке, если нельзя, значит – нельзя и говорить тут не о чем, а нарушать закон просто не прилично и даже аморально. Правда, обойти закон каким-то законным способом – пожалуйста.

В Америке всякое мошенничество воспринималось раньше да и сейчас тоже крайне отрицательно. Остап Бендер никак не мог бы здесь стать привлекательным персонажем. Кстати, отчасти поэтому фильм «12 Стульев» тут успеха не имел. По крайней мере, так преданно уважали законы в старые добрые времена, когда США ещё были весьма патриархальной страной и пока не понаехали миллионы иммигрантов из Азии, Южной Америки и Стран Советского Блока. Они, то есть мы, привезли с собой иную ментальность и в их – наших глазах коренные американцы выглядят эдакими наивными лопухами, простофилями, которых просто грех не обвести вокруг пальца. Для нас Остап Бендер это не мелкий аморальный мошенник, а умный и ловкий манипулятор простаками. Думаю, по той же причине мало кто из американцев помнит чудного писателя О'Генри – во многих его рассказах героями были мелкие мошенники и жулики, обманывающие простодушных фермеров.

Можно, конечно, насмехаться и ёрничать по поводу американской фанатичной приверженности к закону, но, если вдуматься, именно это есть основа стабильности и могущества страны. Порой такое поведение американцев кажется глупым, негибким, наивным и даже бессмысленным, но при всех издержках именно это то, на чём стояла и пока ещё стоит Америка. Рухнет уважение к закону, развалится и страна. Отсюда страх консервативных американцев перед массой изворотливых пришельцев с совершенно чуждой ментальностью и восточной изворотливостью. В наши дни многих коренных жителей раздирают противоречия в отношении нелегальных иммигрантов. С одной стороны нелегалы нарушили закон и стало быть они плохие, должны быть наказаны и высланы из страны. С другой стороны, традиционное американское сочувствие и доброта противятся тому, чтобы причинять серьёзные беды ближнему, хоть и поправшему закон, а тем более не должны страдать ни в чём не повинные дети нарушителей.

Что касается законных иммигрантов, вроде нас, так мы ведь не родились обманщиками и ловчилами, это жизнь в странах исхода научила нас вертеться и лукавить. Там «закон» был понятием абстрактным, ничего не гарантировал, а потому не определял стиль поведения людей и уважения к себе не вызывал. Разумеется, большинство из нас и в России жило в рамках морали и порядочности, если угодно, данных десятью Заповедями. Ну не всеми, конечно, а лишь некоторыми. Нам не нужно было изучать Уголовный Кодекс чтобы не красть у ближнего (государство ближним не считалось), не убивать и уважать своих родителей. Остальные семь заповедей как-бы к нам отношения не имели, а потому все жили так, как было удобнее для себя, а не для абстрактного ближнего и уж совсем не для государства. Для государства мы были не личностями, а лишь винтиками в огромной машине. Потому для нас была важна только резьба, что этот винтик держала на месте, а уж что там происходило за резьбой – не наше винтиковое дело.

В Америке люди в массе законопослушнее, честнее и потому доверчивее. Плагиат, обман, списывание на уроках, подсказки на экзамене считаются постыдным делом, как воровство. Попробуйте в Америке предложить взятку, скажем, полицейскому или какому иному официальному лицу – вмиг окажетесь за решёткой. Американцы почитают не три, а, пожалуй, девять из десяти заповедей (последнюю заповедь «не возжелай жену соседа» всё же соблюдать слишком трудно даже для американцев).

Есть такой круговой анекдот:

Если солдат говорит «да», это значит «да», если солдат говорит «нет», это значит «нет», если солдат говорит «может быть» – это не солдат.

Если дипломат говорит «да», это значит «может быть», если дипломат говорит «может быть», это значит «нет», а если дипломат говорит «нет», – это не дипломат.

Если леди говорит «нет», это значит «может быть», если леди говорит «может быть», это значит «да», а вот если леди говорит «да», – это не леди.

В смысле этого анекдота, американцы были подобны солдату. «Да» значило да, а «нет» – нет. Раньше верили друг другу на слово. Врать было не принято (политики – не в счёт, у них работа такая). Например, прежние времена многие сделки совершались на словах и рукопожатие было равносильно гербовой печати. Это сейчас доверие друг другу сильно поубавилось и сделки не совершаются без детальных контрактов на бумаге, за которые адвокаты обдирают своих клиентов, как липку.

Одна проблема с американским почитанием и фанатичным выполнением законов в том, что многие законы или устарели, или просто бессмысленны, принятые по какой-то причуде или дурости местных бюрократов. Но тем не менее, закон – есть закон и его всё равно выполняют без рассуждений.

Вот несколько баек из личного опыта, которые, надеюсь, проиллюстрируют мои рассуждения о соблюдении законов в Америке.

1. Когда мы покупали свой первый американский дом, пришли в адвокатскую контору для оформления купчей. Адвокат приготовил толстенную пачку документов и сказал, что есть одно условие, без которого мы не можем вступить во владение покупкой. Этот дом был старый, 1925 года постройки, и в том далёком году был принят городской закон о том, что новый владелец дома должен под присягой обещать, что он не будет в помещении строить курятник, а во дворе стрелять из двустволки в енота. Видать, для местных жителей тогда это был больной вопрос. Адвокат велел мне и моей жене поднять правые руки и поклясться, что мы спокойно и сделали, так как с курятником у нас проблем не ожидалось (жена скрипачка, а я инженер). Но я всё же поинтересовался, можно ли в енота стрелять из пистолета? Ответ адвоката был, что в законе сказано только про двустволку, так, что из пистолета – ради бога, пали.

2. В конце 70-х мы жили в штате Огайо, где снимали квартирку на первом этаже трёхэтажного дома. Я работал в университете в Кливленде, но нашёл работу в одной компании в штате Коннектикут, это миль около 600. Надо было переезжать. Наша старая ржавая машина, которую мы год назад куп или за 300 долларов, недавно развалилась и ремонту не подлежала. Поэтому мы купили в рассрочку новую Тойоту-Королла, смешно сегодня звучит – за 5 тысяч долларов. Такие в те годы были цены. После столь дорогой для нас покупки, денег не осталось совсем, еле-еле наскребли на бензин, чтобы на новой машине добраться до нового места работы. Тут возникла проблема – чем платить за квартиру за последний месяц жизни в Кливленде? Тогда я позвонил квартирной хозяйке и сказал, что денег у нас нету и предложил, чтобы она удержала задаток в счёт квартплаты. Она разозлилась и заявила, что задаток вернёт после того, как мы съедем и оставим всё в чистоте и порядке, а квартплату за последний месяц я обязан внести сейчас. Я пытался её уговорить, но безрезультатно, она только угрожала, что будет меня судить. Я от угрозы наивно отмахнулся и решил – раз платить мне всё равно не чем, пусть забирает задаток, и мы стали паковаться и чистить квартиру.

В последний день нашей жизни в Кливленде, мы загрузили новую Тойоту вещами, что у нас набрались за два года американской жизни, и вычистили квартиру до блеска. Часов в 9 вечера уложили ребёнка спать и вдруг услыхали за окнами вой сирен полицейских машин. Я подумал – какое-то происшествие в нашем районе. К сиренам добавились огни мигалок и мы в окне увидели, как наш дом окружают полицейские. Неужто в нашем доме произошло что-то серьёзное? В этот момент раздался звонок в дверь, я открыл и увидел группу вооружённых до зубов бойцов спецназа в шлемах и бронежилетах. Один из них вышел вперёд, видимо командир, спросил моё имя и протянул мне жёлтый пакет: «Вот постановление судьи, распишитесь. У нас есть приказ конфисковать вашу машину. Отдайте ключи добровольно».

Я просто оторопел, пытался у него выяснить, в чём дело, но он только сказал: «Читайте документы, там всё сказано. Я понятия не имею в чём дело. У меня лишь приказ забрать вашу машину». После этого они ушли в гараж и стали скрупулёзно обыскивать наш автомобиль, выгрузили из него все вещи и перетрясли всё до последней нитки, а потом втянули его на грузовик и увезли. Между тем, я открыл пакет и с великим трудом продрался через легальный язык. Там было сказано, что моя машина конфискуется за квартирную неуплату и я должен на следующий день к 9 утра быть в суде. Я это показал командиру. Увидев в чём тут дело, он даже расстроился и смачно выругался: «Оказывается весь этот сыр-бор лишь о паршивой квартплате! А мы-то думали, что тут дело, связанное с торговлей наркотиками или вроде того, и потому прибыли во всеоружии!»

Добираться до суда в центре города к 9 утра пришлось рейсовыми автобусами и я опоздал. Когда пришёл, всё кончилось и клерк мне объяснил, что слушание прошло без меня и судья принял сторону квартирной хозяйки. Велел забрать мою машину, чтобы я не успел уехать в другой штат, где у этого судьи нет власти. Клерк также просветил меня, что не заплатив за последний месяц, я нарушил контракт, а это есть нарушение закона, который в Огайо обычно на стороне владельца квартиры. Судья постановил, что если я хочу получить обратно свою машину, я должен заплатить за квартиру, стоимость спецназа, судебные издержки, буксировку и хранение машины, причём все платы – только наличными. Набралась кругленькая сумма. Поскольку денег у нас не было, я пошёл в банк, чтобы там посоветоваться. Они посочувствовали, поахали и предложили быстрое решение – взять деньги в долг с кредитной карточки. Что я и сделал, расплатился и забрал машину из полицейского гаража. Мы опять загрузили в неё наши вещи и навсегда покинули Огайо. Так я узнал, что закон в Америке – дело серьёзное и его игнорировать не стоит. Себе дороже.

2. В 1980 году, я с женой, которая была на сносях, и пятилетним сыном путешествовали на машине по американскому северо-востоку, то есть по патриархальной Новой Англии. Была середина лета, мы заезжали в маленькие городки, гуляли босиком по холодным вермонтским пляжам и на опушках сосновых лесов собирали маслята. Ехали куда глаза глядели, наугад. Мотели и кемпинги не резервировали, полагая, что всегда найдём какое-то пристанище чтобы переночевать. Однажды мы двигались в западном направлении от океана, солнце склонялось к закату, прячась за кронами высоких сосен, и мы решили, что пора подумать о ночлеге. На карте разыскали ближайший кемпинг и поехали туда. Зашли в офис и увидели надпись «Мест нет». Спросили у хозяина, что же нам делать, может поблизости есть какой-то другой кемпинг? Он вежливо ответил:

– Да вы что, ребята, сегодня ведь 4-е Июля, праздник. Будет салют. Куча приезжих. Все кемпинги и мотели забиты. Приезжайте завтра, а сегодня извините, мест нет.

– А где же нам ночевать сегодня? – спросили мы. Он только плечами пожал. Мы для верности ещё с час покружили по окрестностям, но, как он и обещал, мест нигде не было. Смеркалось. Мы уж совсем отчаялись, как у дороги увидели съезд в густой лес. На придорожном столбе была надпись: «Парк Штата. Добро пожаловать. Разжигать огонь и оставаться на ночь запрещено». Жена сказала: «У нас выхода нет. Давай найдём в лесу какую-то полянку, поставим палатку, переночуем, а рано утром тихонько уедем. Сегодня ведь праздник, все гуляют, нас тут никто не заметит».

Дорога была пустынная. Далеко у горизонта виднелись огни какого-то посёлка. Мы заехали в лес поглубже, во мгле нашли подходящее место, запарковали машину под деревом и рядом поставили палатку. Надули матрацы, забрались внутрь, рассказали ребёнку сказку, выключили фонарик и собрались спать.

Вдруг на брезентовых стенах и потолке палатки я увидел красные и белые сполохи. Что такое? Я выглянул наружу и увидел на дороге четыре машины, три из них были с мигалками. У машин стояли вооружённые полицейские и светили мощными фонарями на нашу палатку и машину. Мы выползли наружу, понимая, что влипли.

Из группы незваных визитёров вышел пожилой человек в штатском и направился к нам. Подошёл, протянул руку и очень приветливо сказал:

– Добрый вечер, поздравляю вас с 4 Июля. Меня зовут Билл, я мэр городка, что в трёх милях отсюда. Позвольте узнать, почему вы здесь в парке поставили палатку? Вы разве не видели надпись, что это запрещено?

Я пожал мэру руку, тоже поздравил его с праздником и сказал, что нам негде ночевать. Пообещал – мы только тут переночуем, никаких костров разжигать не будем и рано утром тихонько уедем. Но мэр вздохнул и грустно сказал, что по закону в этом парке ночевать нельзя и мы должны немедленно снять палатку. Я пытался ему объяснить, что из-за праздника мы не смогли нигде найти ни кемпинг, ни мотель. Жена моя на 8-м месяце и неважно себя чувствует (что было весьма заметно), ребёнку пять лет и он капризничает, мы ужасно устали. Обещаем вести себя тише воды, ниже травы, не мусорить, только позвольте нам тут на полянке переночевать.

Мэр опять вздохнул, покачал головой и сказал, что рад бы нам позволить, но ведь это ЗАКОН и ничего с этим поделать невозможно, а потому мы в лесу ночевать не можем. Мы втроём начали его упрашивать чтобы он сделал исключение. Но он только удивлённо на нас смотрел и никак не мог взять в толк, какое тут может быть исключение, если это Закон, а из законов ни для кого не бывает исключений – если он нам разрешит, значит и всем прочим тоже будет обязан разрешать. Страшно подумать – развалится весь законный уклад жизни и что будет с Америкой? Неожиданно он широко улыбнулся и спросил:

– Ну, а если я вам найду место в кемпинге, вы уедете отсюда добровольно?

Мы в один голос закричали, что только рады будем! После этого, мэр подошёл к полицейской машине и стал с кем-то говорить по рации. Потом кивнул полицейским, чтобы помогли мне снять и упаковать палатку, а затем всем кортежем мы выехали из леса. Впереди шла полицейская машина с мигалками, за ней ехал мэр в своей машине, затем мы, и замыкали процессию два полицейских крузера, тоже с мигалками. Вот такой важной колонной мы проехали городок под изумлёнными взорами зевак, а потом прибыли в тот самый кемпинг, где до того не было мест. Мэр зашёл в офис и через минуту вышел оттуда с хозяином и сказал, что по его просьбе для нас будет выделено место для палатки. Опять поздравил нас с праздником и они все уехали. Вот такой хороший человек – и закон уважил, и нам помог. А мог бы и выдворить взашей…

4. У нас в Сан Диего, что Южной Калифорнии, есть дурацкий закон, по которому нельзя с 9 утра до 4-х часов дня гулять с собакой в парках или у океана. То есть в 3:59 пополудни – никак, а вот в 4:01 – пожалуйста, гуляй. Какой бюрократ и с какой целью это придумал – никто не знает. Смысла в этом ограничении нет никакого, но закон есть закон и о нём оповещают надписи вдоль всего приморского променада. Как-то раз, без четверти четыре я запарковал машину и пошёл со своим пёсиком Тимми по дорожке у океана. Тут же ко мне подскочил эдакий американский престарелый Павлик Морозов и заявил, что я нарушаю закон, так как ещё нет четырёх часов, и если я не сойду с тротуара, то он вызовет полицию. Меня разобрало зло и я решил, что с дураками надо говорить по-дурацки, поэтому я ему вежливо ответил:

– Вы правы по сути, но у меня есть на это специальное разрешение.

– Да неужто? – ехидно сказал Павлик, – интересно, кто же дал вам такое разрешение?

– Мне его дал наш губернатор Шварценеггер.

Любитель законов осёкся, заморгал, а потом уже осторожнее спросил:

– С какой стати губернатор будет давать вам такое разрешение?

– Очень просто, – ответил я, – потому, что я его родной брат.

– Ой, – крякнул мой собеседник, – извините, мистер Шварценеггер, я не знал…

И дал дёру. А как ещё с дураками?

Но это я так, ёрничаю. Жить в стране Закона – ой как удобно и спокойно.

 

За Кордон!

Нет, уважаемый читатель, я вовсе не собираюсь писать про мечты простого советского человека побывать за кордоном, то есть заграницей, и хоть одним глазком, как Кутузов, взглянуть на Париж. Про это уже написано много и мне тут добавить нечего. Я хочу рассказать здесь несколько баек про совсем другой «кордон», а точнее – o поездках за пределы Соединённых Штатов, где я имею удовольствие жить последние 40 лет.

В отличие от Совка, что представлял собой истинный социалистический лагерь во всех смыслах этого слова, США никогда не заботились о том, чтобы не выпускать своих обитателей за рубеж. Пытались только, когда успешно, но чаще нет, ограничить въезд в страну тех, кого они здесь не хотели видеть. Раньше это были, например, заразные больные, затем коммунисты (тоже зараза опасная), а сейчас – потенциальные террористы. В основном, США хотят чтобы не приезжали массы нахлебников и преступников и не завозили в страну некоторые нежелательные вещи, например, оружие, наркотики, и ещё растительные и животные продукты.

До трагедии 11 сентября для граждан или постоянных жителей въезд в страну был довольно прост. На границе им обычно задавали вопрос: «Где вы родились?» или «Какое у вас гражданство?». Никаких документов не спрашивали, если ответ был, что родился в США или есть американское гражданство. Верили на слово. Вот такая была благодать.

После многих лет советской жизни не было для нас в Америке большей радости, чем поехать заграницу. Особенно в первые годы. Это был какой-то странный условный рефлекс – при слове «заграница» челюсть отвисала, взгляд стекленел, пульс нарастал и, как у павловской собаки, происходило отделение слюны. До нас как-то ещё не доходило, что мы уже за границей.

Зимой, году эдак в 1981-м, когда у нас с женой ещё не только гражданства, но и «зелёной карточки» не было, нам ужасно захотелось поехать в отпуск куда ни-будь в жаркие экзотичные места, лучше всего на острова Карибского моря, овеянные пиратской романтикой из книг детства. В турагентстве нам объяснили, что без документов за границу нельзя, но можно поехать на американский остров, например, на Сан-Томас. Так как это территория США, то можно просто купить билет на самолёт и всё, а границу формально пересекать не надо. Мы купили билеты, прилетели на Сан-Томас и провели там чудную неделю – купались, загорали, ныряли с аквалангами. Когда настало время лететь обратно на материк, мы приехали в аэропорт, получили посадочные талоны и направились к трапу самолёта. И тут с ужасом увидели, что у трапа стоят офицеры американской пограничной службы и спрашивают пассажиров: «Где вы родились?» Мы поняли, что если мы скажем, что родились в СССР и не имеем при себе никаких документов, кроме водительских прав, нас в самолёт могут не пустить и будет большая морока с доказательством того, что мы имеем законное право быть в США. Что делать? В те далёкие годы мы ещё не избавились от советской привычки крутить и выкручивать. Поэтому решились на маленький обман – соврать, что мы родились в Нью-Йорке. Впрочем, враньё это было совсем не безобидное – в Америке обман официальных лиц если не преступление, то весьма серьёзное нарушение закона.

Вот мы втроём, то есть моя жена, шестилетний сын Рома и я подходим к трапу и слышим вопрос: «А вы где родились?» Моя жена спокойно говорит «Нью-Йорк» и её пропускают в самолёт, я тоже говорю «Нью-Йорк» и начинаю подниматься по ступеням трапа, но тут наш честный ребёнок громко заявляет: «А я родился в Сибири!» Мы оцепенели. Поняли – всё, доигрались! Прямо сейчас не только ссадят нас с самолёта, да ещё за враньё влетит по первое число. Но неожиданно чёрные карибские пограничники хватаются за животы и начинают помирать со смеху:

– Нет, вы посмотрите на этого маленького шутника! Ведь что придумал, проказник – папа родился в Нью-Йорке, мама – в Нью-Йорке, а он, нет вы только представьте себе! – в Сибири! И откуда он слово такое знает? А ну-ка, марш в самолёт, маленькой врун!

Да, благодатные были времена…

Где-то через полгода после возвращения из Сан-Томаса мы получили официальное письмо из иммиграционной службы, где сообщалось что нам дан статус постоянных жителей США. В письме было сказано, что «зелёные карточки» прибудут в течении трёх месяцев, а до тех пор пока они не пришли, это письмо является их законной заменой. Мы обрадовались и сразу решили – едем за кордон! Ближайшая заграница к нашему штату Коннектикут есть Канада, значит надо ехать в Канаду! Тёплым июльским днём мы погрузились в наш Понтиак и поехали в Монреаль.

Через семь часов подъехали к границе. Американский пограничник заглянул в салон машины и спросил, куда едем? Мы сказали, что в Монреаль, он пожелал нам счастливого пути, сделал ручкой, мы пересекли полосу и подъехали к канадскому пограничнику. Тот с лёгким французским акцентом спросил какое у нас гражданство? Я ответил, что никакого, но мы – постоянные жители США и протянул ему то письмо. Он удивлённо на него глянул, перечитал два раза, вернул и сказал, что никогда таких странных документов не видел и по такой филькиной грамоте он нас в Канаду не пустит. А потом добавил:

– Езжайте обратно в США. Если, конечно, вас впустят обратно.

– Вот чудненько, – ответил я, – если не впустят, нам что, вот тут между двумя странами на этой полоске теперь жить?

Но он только пожал плечами, велел разворачиваться и мы повернули обратно. Когда опять подъехали к американскому пограничнику, тот удивлённо мне сказал:

– Что-то вы, ребята, уж больно быстро съездили в Канаду!

Я ему объяснил, что нас по этому письму не пускают. Он его прочитал и сказал, что письмо законное и никаких проблем с ним быть не должно. Сказал, что сейчас же позвонит своему канадскому коллеге и всё ему объяснит, а мы пока должны сидеть в машине и ждать. После чего пограничник ушёл в свою будку и стал звонить. Где-то минут через десять он вернулся очень сконфуженный и сказал:

– Эти чёртовы французы не желают понимать наших правил и вообще этот тип еле говорит по-английски. Письмо законное, но он всё равно упирается и пускать вас не хочет. Вы уж извините, я ничего поделать не могу, так что, ребята, проводите свой отпуск тут у нас, в Вермонте.

Мы отъехали от границы и стали думать куда теперь податься и что делать дальше. Всё же закалка у нас была советская, а это значит, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Я посмотрел на карту и увидел, что в часе езды есть друг ой пограничный пункт с Канадой. Туда мы и направились.

Этот пограничный пункт был какой-то странный. У дороги, что шла через кукурузное поле, стоял столб. На одной стороне было написано «США», а на другой «Канада». За кукурузой на канадской стороне виднелся небольшой двухэтажный домик с флюгером в форме петуха, но никаких людей поблизости не обнаружилось. На домике красовалась вывеска на двух языках: «Канадская пограничная служба». Мне было как-то неловко, а главное непривычно, вот так просто взять и пересечь границу, поэтому я вышел из машины, подошёл к домику и стал стучать в дверь. Долго не открывали, потом на порог вышел какой-то взъерошенный мужичок в майке и фуражке пограничника, явно навеселе, и спросил по-французски, что мсье желает? Я на том же языке ему объяснил, что хочу проехать в Канаду. Он на меня удивлённо посмотрел и сказал, что не понимает, он-то тут при чём? Если мне надо в Канаду, так я должен сесть в машину, завести мотор и ехать себе в Канаду. Я пожал ему руку, попрощался и направился к машине. Он вдогонку крикнул, что в Монреале как-раз сегодня проходит выставка цветов и мы её просто обязаны посетить.

Да, благодатные были времена…

Как-то летел я из Европы в Нью-Йорк. Сидел в бизнес-классе, читал журналы и посасывал коньяк. В соседнем кресле развалился округлый рыжеволосый господин средних лет, напоминавший трёх поросят и серого волка одновременно. Я скромно лизал свой коньяк, а он просто уморил стюардессу, требуя новую порцию виски каждые десять минут. Вскоре мы разговорились, он сообщил мне, что его зовут Боб О'Коннор и он владелец антикварного магазина на Мэдисон Авеню. Сказал, что часто летает в Европу для поиска и покупки разных редких вещей, которые можно с выгодой перепродать в Нью-Йорке. Вот и сейчас он летит из Лондона, где основательно прочесал лавки на улице Портобелло. Я поинтересовался, что же интересного он там выискал и Боб мне с гордостью сообщил, что нашёл в одной зачуханной лавке бельгийский гобелен 18-го века в отличном состоянии и смог выторговать его за неплохую цену. Уверен, что в Нью-Йорке сможет его сбыть в два, а то и в три раза дороже и это не только оплатит все расходы, но ещё и прибыль будет немалая. Я с этим импортным бизнесом знаком не был и потому поинтересовался, какую ввозную пошлину ему придётся заплатить на таможне в Нью-Йорке. Комбинированный волк-поросёнок расхохотался и даже хрюкнул от удовольствия:

– А вот никакую не заплачу! С какой стати им платить на таможне? Мало что ли будет того налога на продажу, который мой будущий покупатель заплатит?

– Вы что, гобелен в декларации не укажете? А если найдут, могут ведь конфисковать? – спросил я.

– А меня не будут досматривать. Есть у меня метод, но вам не скажу. Вот пройдём таможню, тогда скажу, а сейчас нет, – радостно хихикнул он и заказал себе очередную порцию виски.

Мы прилетели в аэропорт Кеннеди и пошли на паспортный контроль. Там я потерял его из виду и уже почти позабыл о том дорожном знакомстве. Получив на таможне свой чемоданчик, я ждал в очереди на стоянке такси, как вдруг увидел моего соседа по полёту с довольной физиономией. Он выходил из терминала, толкая тележку с двумя увесистыми чемоданами. Увидев меня, он помахал мне рукой, подкатил и радостно сообщил:

– Всё в ажуре. Мой метод работает без сбоя каждый раз.

– Можете теперь сказать мне, в чём секрет? – спросил я.

– Теперь скажу. Вы когда заполняете таможенную декларацию, что там пишете? Как на вопросы отвечаете? Всё по-честному? А я вот наоборот – на себя наговариваю.

– То есть как?

– Там в декларации есть вопрос: «не посещали ли вы какую ни-будь ферму или сельскохозяйственное производство». Вы пишете «нет», а я пишу «посещал», хотя ни на каких фермах я не бывал. Поэтому меня вместо досмотра меня сразу чик – и на биологический контроль. Там берут пробу с моей обуви, проверяют одежду и всё такое. На чемоданы и не смотрят, это не их забота, а убедившись, что на мне заразы нет и сельхозпродуктов я не везу, отпускают. Называется это отвлекающий манёвр. Лихо?

Он опять хихикнул, поплевал на ладошки и стал грузить багаж в подъехавший лимузин. Да, век живи, век учись, хотя не уверен я, что эта «наука» с отвлекающим манёвром мне пригодится – из поездок за рубеж ничего ценного, кроме впечатлений, я не обычно привожу.

Ну и на закуску, вот такая история. Как-то в середине 80-х, я с женой и ещё одна пара приятелей решили поехать в Рио-де-Жанейро чтобы отдохнуть от тяжкого труда на благо капитализма и убедиться в справедливости мечтаний незабвенного Остапа Бендера.

В первый же день я нацепил белые штаны и отправился гулять вдоль пляжа Копакабана. Там это никакого впечатления не произвело, так как всё мужское население тоже ходило или в белых шортах или вообще в плавках. Вернувшись в отель, я взял телефонную книгу и стал разыскивать фамилию Бендер. Нашёл двух: Жозефину и Бенедито. Позвонил обоим. Номер Жозефины не отвечал, а Бенедито, хоть и говорил по-английски, никак не мог уразуметь, что я от него хочу. А я просто интересовался, слыхал ли он про своего родственника Остапа или Осю? Оказалось, не слыхал.

Мы ещё погуляли по городу, пристрастились к чудному соку из фрукта маракуйи, что по-португальски звучит красивее: «сука маракуджá». Его там готовили на стойках, которые попадались на каждом углу. Вскоре обратили внимание, что на улицах за нами, как тени, ходят группки пацанов, лет от десяти до пятнадцати. Близко о ни не подходили, держались поодаль, метрах в двадцати. Мальчишки нас явно выслеживали чтобы улучить момент и что-то стибрить. Рио был насыщен воришками до предела. Нас ещё в гостинице предупредили, чтобы мы ничего ценного в номере не оставляли, так как в комнатах часто воруют и даже сейфы вскрывают. А на улице вообще надо держать ухо востро. Впрочем, в те благословенные годы в Рио хоть и воровали, но на людей не нападали. Не то, что теперь. То есть, по классификации Паниковского, кражи бывали часто, а ограбления – нет. Мы решили, что мы себя обчистить не позволим и сложили всё ценное в дорожные сумки – паспорта, кредитные карточки, билеты на самолёт, фотоаппараты, часы, деньги, и прочие ценности. Повесили сумки себе через плечо и отправились на пляж. В фойе гостиницы встретили знакомую пару корейцев из Нью-Джерси и по-дружески с ними поделились нашим планом – иметь всё ценное при себе и глаз не спускать. Корейцы пообещали не только глаз не спускать, но сумки вообще держать в полном прижиме к телу, так что и не оторвёшь.

Пришли на пляж и решили плавать по очереди, то есть отделить мясное от молочного: сначала пошли в воду мы с приятелем, а женщины караулили на песке сумки. Потом они пошли плавать. Мы стояли над нашими сумками и наслаждались фантастическим видом скалы Сахарная Буханка и памятником Христу на вершине горы Корковадо. Я показал рукой на облачко, что пристроилось на ладошке у Спасителя. Мы на облачко полюбовались, а когда опустили глаза долу, с ужасом обнаружили, что у наших ног сумок – как не бывало. Они будто сквозь песок утекли, как вода. Это было тем более поразительно, что рядом с нами никого не было. Мы совершенно остолбенели. Какой-то купальщик нам крикнул, что видел двух подростков, бежавших с пляжа с сумками. Ищи ветра в поле… Тот же купальщик вылез из воды и посоветовал, чтобы мы пошли в полицейский участок недалеко от пляжа.

В участке не оказалось никого, кто мог говорить по-английски, но полицейский начальник нас успокоил и просил подождать. Минут через десять появился переводчик – консьерж из соседнего отеля. Мы, перебивая друг друга, нервно объяснили, что какие-то мальчишки на пляже украли сумки со всеми нашими вещами. Полицейский терпеливо слушал, участливо качал головой, вздыхал, а потом сказал:

– Не нервничайте, господа. Сейчас найдём ваши сумки.

Неожиданно, он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. В тот же миг в помещение вбежало около дюжины подростков. Откуда они только взялись тут, в полицейском участке? Мальчишки стали вдоль стен и не мигая смотрели на начальника. Он обвёл их строй рукой и спросил нас:

– Покажите, который из них украл ваши сумки?

Мы замотали головами и объяснили, что не видели, кто именно украл, только знаем, что какой-то мальчишка. Услышав это, полицейский вздохнул, кивнул пацанам чтобы разошлись, потом театрально развёл руки, склонил голову и грустно сказал:

– Ну, в таком случае, извините. Раз не видели, кто – ничем помочь не могу.

Мы тогда поняли, что это у них тут целая шайка и все мальчишки-воришки на этого полицейского начальника и работают, а значит – плакали наши сумки и всё, что в них. Но что было делать? Понурив головы и проклиная облачко на ладошке у Христа, мы побрели в нашу гостиницу, сознавая, что остались в далёкой стране без денег, без документов, вообще без ничего.

В гостинице мы встретили знакомую корейскую пару. Их обычно узкие глаза были широки и округлы, как у Чебурашек. Мы им рассказали про нашу потерю, а они в ответ, всхлипывая:

– Мы зашли в автобус. Народу было много, давка. Сумки плотно к животам прижимали и смотрели на них всё время. Но когда вышли на улицу, вдруг почувствовали, что сумки какие-то лёгкие стали. Посмотрели – пустые. Их оказывается снизу разрезали и всё вытащили…

Мы оказались на мели и надо было что-то предпринимать. В те далёкие годы в Америке была популярна реклама кредитной карточки «American Express», которая советовала: “Не выходите из дома без этой карточки”. Такую карточку у меня тоже украли вместе со всеми вещами. Я про рекламу вспомнил и разыскал в самом центре Рио офис этой компании. Пришёл, всё им рассказал. Они посочувствовали и сказали, что новая карточка будет готова завтра утром. Так, уже на следующий день у меня оказалась новая карточка «American Express». Жизнь начала повёртываться к нам светлой стороной. Я снял с карточки какую-то сумму наличными и мы сразу отправились пить суку маракуджа. Нам стало хорошо и легко гулять по городу – мы были бедны и пусты и красть у нас уже было нечего. Воришки на нас не смотрели.

Но как нам попасть домой в США без документов? Было ясно, что надо немедленно идти в американское консульство и просить какой-то документ взамен украденных паспортов. Что мы и сделали. У входа стоял морской пехотинец в синей форме и когда я ему нервно объяснил, что у нас украли все документы и нам срочно надо к консулу, он лениво протянул руку в белой перчатке в сторону и безразлично сказал:

– Встаньте в очередь.

И тут мы увидели длиннющий хвост понурых американцев, человек в сто. Это всё были жертвы уличных воришек за последний день. Мы встали в конец, но где-то через пару часов вышел чиновник и сказал, что уже конец рабочего дня, консульство закрывается, а поскольку сегодня пятница, то приходите в понедельник. Мы закричали:

– Как это в понедельник! У нас ведь завтра самолёт!

Но чиновник лишь махнул рукой и сказал:

– Езжайте в аэропорт, там разберутся.

А дальше было самое удивительное. Когда мы приехали в аэропорт Рио без билетов, там быстро нашли наши имена в списках. Для подтверждения, что это именно мы, я показал карточку «American Express» и этого оказалось достаточно чтобы нам поверили и посад или в самолёт. Когда приземлились в Нью-Йорке, мы сильно нервничали – как пройти без документов через паспортный контроль?

После того, как подошла моя очередь, я направился к будке и молча протянул пограничнику, который проверял паспорта у приезжих, мою карточку «American Express». Он удивлённо на меня уставился и спросил, что это за странная шутка такая? Я ему объяснил, что у нас украли все документы и это единственное, что у меня есть. Пограничник спросил, где это всё произошло, и когда я ответил: в Рио-де-Жанейро, он широко улыбнулся, отдал мне карточку и сказал:

– Ах в Рио! Тогда всё понятно. Добро пожаловать домой. Можете проходить.

Да, благодатные были времена…

 

Дело в Шляпе

Несколько лет назад мы с женой отправились в Вашингтон погулять по городу, посетить музеи и заодно повидать друзей. Конечно не в первый раз туда поехали, но всегда интересно там побывать. Если вы там ещё не были, надо поехать, не пожалеете. В центре столица очень красивая, имеет почти европейский вид и, в отличие от многих американских городов, там есть тротуары и к нашему удовольствию можно ходить ногами. Парки, памятники, бесплатные музеи, да вообще сколько угодно культуры, хотя в основном привозной или гастролирующей. Местной довольно мало. Люди искусства в Вашингтоне или около него по какой-то причине предпочитают не селиться. Не совсем понятно почему – я знаю там несколько талантливых и весьма приличных людей, которых я с удовольствием считаю своими друзьями и они совсем неплохо живут и работают. Одно мне в столице не нравится – город, как саранчой, заражён множеством прожорливых адвокатов, политиков и всяких прочих лоббистов. Но ничего не поделаешь – там, где проходят тучные стада государственных, то есть халявных, денег, всегда собираются кровососы, чтобы присосаться. Впрочем, не о них тут речь.

В один день мы вышли из совершенно замечательной Национальной Галереи Искусств и пошли в сторону Капитолия. Было лето, солнце жарило довольно свирепо и хотя дул резкий ветер, от жары это не помогало. Вот этот-то порывистый ветер со мной и напроказничал – содрал с головы соломенную шляпу, покатил по тротуару, стал злобно швырять её по дороге под колёса безучастно мчавшихся машин, а потом уволок куда-то далеко в парк – и не найдёшь. Короче говоря, пропала моя шляпа.

Но вот проблема: под жарким солнцем ходить с босой головой мне совсем не улыбалось. Надо было срочно купить взамен какую-нибудь кепку. К счастью, с этим в Америке проблем нет – продать тяжело, а вот купить это просто. На каждом углу по Пенсильвания Авеню стояли лотки, торговавшие для туристов всякой сувенирной дребеденью. Были там и такие, где продавались фуражки всевозможных цветов и с разными надписями. Цвет меня особенно не волновал, но в отношении того, что у меня на голове будет написано, я довольно разборчив. Считаю, что если я буду на себе носить по улицам некую торговую марку, эмблему какой-то фирмы или, скажем, название футбольной команды, то это для них будет реклама и мне такую кепку должны дать бесплатно. С чего это я буду их задарма рекламировать? Реклама стоит денег. Тут у нас капитализм и всё должно быть взаимно. Я вам – свою голову для вывески, а вы мне за это – кепку, а иначе я не согласен.

Моя принципиальность в вопросах рекламы сильно усложняла выбор – кепок без надписей не было. Наконец я нашёл одну чёрную, на которой был вышит герб США с авиационными крылышками и надпись «Air Force One. Presidential Crew”, то есть “Самолёт Президента. Президентский Экипаж”. Будучи патриотом Америки, я ничего не имел против того, чтобы ходить по улицам с гербом на голове, а эта надпись про военный самолёт президента и членство в его лётной команде на рекламу никак не была похожа. Поэтому я эту кепку купил, благо цена была ерундовая – всего пять долларов. Купил, сразу же надел и мы пошли гулять по Молу. Дальше примечательных событий не было, а потому и писать про нашу прогулку не стоит.

Через два дня, когда мы в аэропорту стояли в очереди на посадку в самолёт, чтобы лететь обратно домой в Калифорнию, к нам с женой подошла дежурная тётка и вежливо пригласила зайти в самолёт без очереди. Нас это слегка удивило. Подумал – может она приняла меня или мою жену за каких-то важных персон? Жена, хотя и музыкант, но в Вашингтоне никогда не выступала, а если бы и выступала, слабо верится, чтобы чёрная тётка из аэропорта бывала на симфонических концертах и её запомнила. Что касается меня, многие недавние иммигранты мне говорили, что я внешне напоминаю какого-то современного российского киноактёра. Допустим, что так, но откуда им в американском аэропорту знать российских актёров? Русские фильмы тут не идут. Так я тогда ничего не понял. Зашли мы в самолёт, прилетели домой и жизнь пошла своим чередом.

Кстати, без каких либо моих усилий или моего желания меня иногда действительно принимают за кого-то другого. Может это свойство моей физиономии? Не знаю. Вот один такой случай много лет назад. Я тогда был несколько круглее в лице и носил на нём небольшую обрамляющую чёрную бородку. Одним июльским днём мы вышли из галереи Уфицци, что в итальянской Флоренции, и направились к краю запруженной народом площади Синьории. Было довольно душно и я держал в руке белый носовой платок, которым изредка утирал со лба пот. Мы стояли с друзьями и разговаривали, когда недалеко от нас остановился огромный автобус из которого выплеснулась на площадь довольно большая группа американских туристов. Радостно улыбаясь, они бросились ко мне, а некоторые стали хлопать в ладоши и меня фотографировать. Самые восторженные из них обступили меня со словами: “Спасибо, спасибо вам огромное!”

Я от этого внимания и восторга несколько оторопел и ошарашенно бормотал:

– Пожалуйста, пожалуйста, очень рад. Но за что же вы меня так благодарите?

– Ну как же, – затараторили туристы в один голос, – вы так изумительно вчера пели, мистер Паваротти! Пожалуйста, подпишите нам программки!

Тут до меня до шло, что моя круглая физиономия, бородка, родинка на щеке и белый платок в руке сделали меня похожим на знаменитого певца, хоть я не толстый и не во фраке. Ну почему же не доставить людям немножко радости? Я им росчерком подписал программки именем Паваротти и они уехали совершенно счастливые. Хорошо ещё, что не попросили меня спеть.

Но вернёмся к нашей истории. У нас в южной Калифорнии свою новую кепку я носил постоянно, так как здесь солнце светит довольно злобно, облаков мало и следует беречься от вредного ультрафиолета. Однажды мне надо было по делам зайти в местный банк. Я подошёл к стойке и знакомая кассирша, взглянув на мою фуражку, вдруг расплылась в улыбке и сказала:

– А я и не знала, что вы летали с президентом. А который это был президент?

Вот тут до меня дошло, что мою кепку принимают за чистую монету (а американцы всё принимают за чистую монету) и в тот момент я невольно как бы оказался в роли Остапа Бендера, когда он носил фуражку с гербом города Киева. Однако, в отличие от Великого Комбинатора, я никого обжуливать не собирался, особенно в банке, но и не хотел разочаровывать кассиршу. Если ей так интересно, почему бы не доставить удовольствие милой даме? Тем более, что я обожаю розыгрыши. Поэтому я скромно ответил: “С Рэйгеном”. Разумеется, я не пилот, никогда в жизни не летал с президентами в одном самолёте, никогда их не встречал, хотя много лет назад и выполнял одну просьбу Рейгена (см. мой рассказ “Наживка” в этой книге). Кассирша была счастлива встрече с человеком, который был пилотом у президента, а мне ничего не стоило доставить ей эту минуту счастья.

Ну скажите мне – не зря потратил я пять долларов на эту фуражку?

Вот ещё такой случай. Однажды мы путешествовали на машине по Национальному Парку Скалистых Гор в Колорадо. Я был в своей фуражке с надписью про президентский экипаж. Сначала мы ехали по извилистой горной дороге и через некоторое время выехали на равнину, плоскую от гор до горизонта. Автострада была пустынна, мимо мелькали унылые кустики да валуны и на этом участке пути смотреть было совершенно не на что. Чтобы его быстрее проскочить, я нажал на газ и мы помчались со скоростью 95 миль в час. Где-то минут через десять, я заметил в зеркале, что за мной несётся полицейская машина с мигалками. Откуда она только взялась!? Пряталась, видать, за каким-то большим валуном. Вот попал! Но делать нечего, я снизил скорость, прижался к обочине и остановился. Загрустил – сейчас влепят штраф, да ещё страховка дико подскочит. Да… неприятность…

Вот сижу я в машине и уж права достал. А крузер остановился за мной вплотную. Вижу в зеркале, как из него вылазит коп женского пола и, глянув на калифорнийский номер моей машины, медленной походочкой направляется ко мне. Вот подошла, я окошко открыл, она на меня глянула, увидела мою фуражку и замерла. А надо сказать, что в моём возрасте и с такой благородной внешностью я спокойно могу потянуть на полковника, а если внимательно всмотреться, то пожалуй, и на генерала. Вот она в меня всмотрелась, встала по стойке смирно, козырнула и чеканно по военному сказала: “Сэр!” Я тоже человек воспитанный, знаю, как себя вести с дамами в форме, поэтому я тоже козырнул и в ответ чётко отвечаю: “Мэм!”. Тогда эта полицейская мэм мне вежливо говорит:

– Прошу прощения, сэр, за то, что вас остановила, но вы сильно превысили скорость.

– Да, – отвечаю, – вы правы, мэм, я действительно торопился.

– Сэр, – продолжает она, – сделайте мне одолжение. Пожалуйста езжайте медленнее. Ещё раз извините за остановку. Всего доброго.

Опять козырнула, сделала “кругом” и ушла к своему крузеру.

Ну скажите мне – не зря потратил я пять долларов на эту фуражку?

Или вот такой случай мелкий, но приятный. Жена решила в нашем кондо в Сан Диего установить систему фильтрации воды и вызвала оценщика из соответствующей компании. Оценщик, парень лет тридцати, пришёл когда меня не было дома. Уселся он за стол, щёлкает на калькуляторе и делает для неё расчёты, а она сидит нахмурившись, ибо видит, что это будет довольно дорогое удовольствие. А тут я как раз захожу в дом. Оценщик меня увидел в этой фуражке, вскочил, вытянулся и рапортует:

– Сэр, рад с вами познакомиться. Я тоже служил в авиации. Поэтому для вас даю 15 % скидку.

Ну скажите мне – не зря потратил я пять долларов на эту фуражку?

Ну и напоследок расскажу о своей поездке в командировку на Тайвань. Поскольку командировка та была от новой компании, которую я сам и основал и за всё платил из своего кармана, мне было жаль тратить 8 тысяч долларов на бизнес-класс билет, когда обычный стоил 800. Но между классами разница в комфорте большая и я это почувствовал довольно скоро. Кресла в общем салоне были узкие, рассчитаны на китайцев, которые в среднем более миниатюрны, чем мы, европейских и ближневосточных корней. А поскольку для китайцев самое любимое развлечение это еда, мои соседи по самолету все 14 часов полёта непрерывно развлекались – кушали из мисочек какую-то странно смердящую рыбу с рисом. Всё это время я сидел спрессованный в удушающей атмосфере и потому после прилета в Тайпей был зачумлённый и в совершенно разобранном состоянии. Пришлось на этот первый день отменить все дела и отправиться в гостиницу, чтобы расслабиться в горячей ванне и постепенно прийти в себя после дорожного стресса.

Когда все дела на Тайване были закончены, я приехал обратно в аэропорт и встал там в очередь на регистрацию, с ужасом предвкушая полёт домой в спрессованном состоянии и смердящей атмосфере. Единственным спасением от этого было бы сильное снотворное, но я его опрометчиво с собой не взял. Однако на мне была моя замечательная кепка, которая оказалась куда лучше снотворного. Когда подошёл мой черёд, парень в форме авиакомпании Ева, что регистрировал пассажиров, увидел мою фуражку и сказал на приличном английском: «Сэр, отойдите в сторонку». Я не понял и даже огорчился, что это он меня не регистрирует, но послушно отошёл и ждал ещё с полчаса пока очередь не рассосалась. После этого, парень у стойки меня поманил пальцем и сказал:

– Сэр, извините, что заставил вас ждать. Вот вам бесплатный upgrade в бизнес-класс.

Ну какой чудный человек! Так благодаря моей фуражке и его доброте я всю дорогу наслаждался широким креслом, чистым воздухом и бесплатным коньяком.

Нет, совсем не зря потратил я пять долларов на эту кепку.