Фрося долго стояла, прислонившись спиной к двери, прижимая к груди лёгонькое тельце двухмесячной девочки, и шептала:

— Хана, Ханочка… Ты, будешь Аня, Анечка…

В голове быстро созревало решение, о котором ночью она поведает Алесю, а если он не придёт или не согласится, она выполнит задуманное сама. Из тяжёлых размышлений её вывел послышавшийся за дверью спальни громкий плач голодного Стасика, которому сразу на руках отозвалась тоненьким плачем недокормленная матерью девочка.

Фрося тряхнула головой, отгоняя всякие непрошеные мысли, и поспешила в спальню к сыну. Быстро перепеленала по очереди двух детей, при этом из пелёнок девочки на пол выпал какой-то маленький свёрток, на который Фрося не обратила внимание. Положив к себе на колени большую подушку, она поудобнее разместила малышей и приложила их одновременно к обеим грудям.

Стасик привычно овладел соском и жадно зачмокал губами, глотая быстро бегущее материнское молоко. А вот девочка никак не могла приспособиться к непривычному соску, к непривычному запаху, к непривычной струе молока и то хватала с жадностью сосок, то отрывалась, всплакивала и опять хватала…

Фрося нежно целовала девочку в щёчку, шептала ей ласковые слова, и ребёнок успокоился, приноровился и ритмично начал тянуть из разбухшего соска благодатную пищу обретённой любящей матери.

Дети наелись и отвалились от грудей и сладко засопели носиками. Фрося положила их на широкую кровать и начала метаться по дому. Разложила на полу горницы большое покрывало и стала сбрасывать туда различные вещи своего гардероба и кухонную утварь. Набросав достаточно, перевязала крест- накрест двумя крепкими узлами и стала собирать в мешки продукты, всё, что можно было забрать с собой и что было так необходимо для будущей жизни.

Она быстро распихивала по мешкам все запасы сала и копчёного мяса, крупы, соль, сахар. Побежала в огород, собрала созревшие к этому времени огурцы, помидоры, подкопала пару вёдер картошки. В вёдра летели морковь с капустой, свекла с кабачками, горох, фасоль и всё, что попадалось под руки из того, что росло на её богатом участке.

Целый день она возилась то в огороде, то со скотиной, то кормила детей, то стирала пелёнки, то паковала вещи и продукты. На ходу ела, пила и вновь бросалась что-то делать, что-то собирать в дорогу.

Вывел её из этого состояния скрип открываемой входной двери, а надо сказать, что она, несмотря на всю суету сборов, не забыла оставить открытой калитку и входную дверь в избу, сердце почему-то подсказывало — любимый придёт…

На пороге стоял Алесь, держа в руках бутылку с вином и коробку конфет. Он удивлённо смотрел на Фросю, застывшую посреди узлов и мешков, всю расхристанную, с уставшим лицом, с запавшими глазами, но в которых пылали диковинные огоньки.

Фрося села на ближайший узел у её ног, показала Алесю на лавку у стола и уставшим голосом поведала:

— Алесик, мы не можем встречаться в этом доме, я не хочу, а теперь ещё и не могу здесь оставаться. Я собираюсь до утра убраться отсюда, и ты это уже, наверно, понял по этим узлам. Мне надо достать подводу с лошадью, и надеюсь, ты в этом поможешь.

Я собираюсь уехать в свою деревню, где родилась и жила до приезда в Поставы, у меня там есть домик родителей, там я не была три года, и про мою теперешнюю жизнь там никто ничего не знает.

Да, в той деревушке и двух десятков домов нет, и моих родственников не осталось. И если ты меня любишь и хочешь быть со мной, то сможешь туда приезжать свободно, я скажу соседям, что ты мой муж, ведь про настоящего там ничего неизвестно.

Ты не спеши соглашаться, я тебе ещё не всё рассказала. Но ты должен дать мне слово, что сохранишь в тайне то, о чём сейчас узнаешь от меня. Даже если мы расстанемся, пусть это останется нашей сокровенной тайной, и в этом ты должен поклясться всем святым, что есть в твоей душе. Это не касается нашей любви, но грозит нашей жизни и не только нашей.

Поэтому ты можешь прямо сейчас подняться и уйти, и я тебя не осужу, и потом, когда ты узнаешь всё, а я вынуждена тебе довериться, ты просто поможешь нам добраться до деревни и навсегда уйдёшь из моей жизни, но то, что узнаешь, похоронишь в себе тоже навсегда.

Алесь подошёл к узлам, в один из них засунул находившиеся до сих пор в его руках бутылку вина и конфеты и с улыбкой сказал:

— Это для того, чтобы отметить начало нашей совместной жизни в деревне, и, какая бы у тебя не была тайна, я согласен разделить её с тобой, даже если это смертельно опасно, я буду оберегать тебя до последнего вздоха.

Мне, пожалуй, надо поспешить за подводой, при комендатуре есть в хозяйстве и автомобили, и лошади, по дороге что-нибудь придумаю для сторожа, все знают, что я работаю переводчиком при коменданте.

Он поднялся, чтобы уйти за подводой, но Фрося подошла к нему, обняла за шею, крепко поцеловала в губы, взяла за руку и повела в спальню. Неизвестно, что мелькнуло в его голове, но то, что он увидел, превзошло все его ожидания… На кровати рядышком лежали два младенца, и в тусклом свете керосиновой лампы он обратил внимание на чёрненькие бровки и реснички второго ребёнка, которого он ещё не видел. Алесь вопросительно взглянул в глаза Фроси…

— Вот это и есть моя большая тайна, которую ты обещал унести вместе со мной в могилу, это дочь врача Меира, жизнь которой мне вручила сегодня его жена Рива. Ты понимаешь, что нам грозит, и что тут мы не можем оставаться ни дня.

Алесь какое-то время смотрел внимательно на детей, что-то обдумывая и решая, у Фроси бешено стучало сердце, она не замечала бегущих по её щекам слёз, хотела ещё что-то сказать и не могла, а потом и не успела.

Алесь нежно ладонью вытер слёзы с её лица, притянул к себе и поцеловал так, что у неё закружилась голова, а затем, быстро отстранившись, сказал:

— Фросенька, милая и храбрая моя жёнушка, у нас будут двойняшки, но только к моему возвращению подстриги у девочки бровки и реснички, чтоб они так не бросались в глаза… — и побежал к выходу.