Степан неуклюже отвалился от измученного тела Фроси, развалился на своей половине кровати и вскоре захрапел. Молодая жена до утра не сомкнула глаз, душу разрывала тоска, обида и горечь о невозвратном, и подспудно тяготила мысль о допущенной страшной ошибке.
Как только стало светать, она подскочила с ложа, быстро оделась, умылась и пошла выполнять обязанности хозяйки: подоила корову, насыпала зерна курам и вывалила свиньям обильные остатки со вчерашнего свадебного стола.
Вернувшись в хату, обнаружила, что муж уже поднялся, сидит за столом и пьёт из кружки простоквашу.
Степан посмотрел хмурым взглядом на Фросю и заметил:
— А тебе не кажется, что подобает подавать завтрак мужу перед тяжёлым рабочим днём?..
Фрося потупилась:
— Стёпа, а откуда я знала, когда ты поднимешься, ведь надо по хозяйству управиться…
— Ну, так теперь подгадывай…
Он свернул цыбарку из махорки, выкурил, сидя на крылечке, и отправился в кузню, откуда через несколько минут раздался стук молота о наковальню.
Жизнь вошла в свою колею, Фрося занималась домашним укладом, приводя холостяцкую хату мужа в порядок уже на правах полноценной хозяйки. Дом был ещё почти новым и большим, она тщательно выдраила полы, вымыла окна, и в комнаты хлынул весёлый свет летнего дня… Затем она навела красоту на кухне, развешала занавески, в доме стало чисто и уютно, но на Степана это не произвело особого впечатления. Он ничем не выразил радость по этому поводу и благодарность молодой жене, хотя было видно, что остался доволен.
В часы, когда они оставались вместе в доме, не часто можно было услышать доверительную беседу двух только что поженившихся молодых людей, и те сводились в основном к обсуждению хозяйственных нужд, ближайших покупок и разговорам о необходимых заготовках и запасов на зиму.
Почти каждую ночь Степан подминал под себя безвольное тело жены и с неистовостью молодого самца без предварительных ласк проникал в её лоно, а после кульминационного толчка отваливал, ложась на спину с удовлетворительным выдохом.
Фрося больше не чувствовала боли от этого проникновения и дальнейшей возни мужа в её глубинах. Даже иногда что-то приятное возникало в ней, заполняя теплом низ живота и разливаясь короткой сладостной дрожью по всем клеточкам просыпающегося тела… Порой так хотелось продления этого волнующего момента, но почему-то Степан, не чувствуя её желания, изливался горячей тугой струёй и покидал её, не одарив даже поцелуем, и от этого молодая женщина чувствовала себя раздавленной и испачканной.
Уже через месяц в нужный срок к Фросе не пришли месячные, о чём она и поведала мужу, думая, что этим сообщением она выведет их отношения на более любовный лад, и ожидала, что обрадованный муж станет ласковей относиться к ней.
— Слышишь, Стёпа, а я, кажись, понесла…
— Понесла или кажись?..
— Понесла, понесла, уже почитай неделя задержка…
— А ты что думала, я мужик справный во всём…
Улыбаясь, он заметался по хате, схватил бутыль с самогоном, кое-какую снедь и ушёл к новым друзьям отмечать эту радость.
Грустная Фрося сидела на лавке в горнице и шила себе платье на несколько размеров больше, предвосхищая предстоящую полноту от беременности, зная, что скоро оно ей понадобится. И всё же хотела дождаться мужа и обсудить их радость, планы на будущее и, возможно, ласки потенциального счастливого отца.
Степан ввалился в избу далеко за полночь.
Он был омерзительно пьяным, зацепился за порог, с матюгами упал на циновку и потребовал:
— Что вылупилась, снимай с мужа сапоги и помоги раздеться…
В покрасневших глазах его плясали злые огоньки. Фрося обиженно качала головой, сквозь зубы поругивала и помогала ему раздеваться:
— Ну, приподнимись, дай стянуть с тебя штаны, вон какой бугай вымахал, тебя тягать, так и скинуть можно, не ровён час… Нет, чтобы вместе отметить нашу радость, так попёрся куда-то и неизвестно к кому, а я у него, как прислуга и свиноматка, вот осчастливил…
Степан вдруг резко оттолкнул её и с ненавистью в пьяном голосе и с ехидным смехом бросил ей в лицо:
— Что? Не того хотела бы раздевать, не за тем хотела бы ухаживать, не от того хотела бы понести ребёнка?.. — и столько в этих словах было неприкрытой ненависти к ней и к несостоявшемуся её жениху, что у Фроси мороз пошёл по коже. Она резко выпрямилась, швырнула в угол сапог, что держала в руках. Тыльной стороной руки откинула со лба прядь волос и смело посмотрела ему в глаза:
— Ах ты, мой касатик, правды захотел, так ты её уже сам и высказал. Что думал, начну отнекиваться или ноги тебе целовать, спаситель хренов, бесплатную батрачку в дом взял и ещё в чём-то упрекаешь, за всё время доброго слова от тебя не услышала…
Фрося схватила с кровати подушку с одеялом и с треском захлопнула за собой дверь в будущей детской комнате.