Накануне своего настоящего дня рождения Аня вместе с мамой отправилась в Вильнюс. О маршруте и цели поездки кроме них знал только один Вальдемар. Нельзя сказать, что он одобрительно отнёсся к этой затее Фроси, впрочем, как и ко многим другим, строптивая невестка выслушивала внимательно старика, но часто делала по своему. Он считал, что прошло уже много лет, девочка воспитана в традициях советской семьи и приобщена, в какой-то мере, к католицизму. Она знает несколько молитв, хотя в открытую религиозность не проявляет, следуя его совету, боясь последствий, о которых он всё время напоминает детям. А тут ещё иудаизм на голову девочки, которую в школе кормят совсем другой идеологической пищей. Но с Фросей спорить бесполезно и старик прекратил выражать своё несогласие, только посетовал, что совсем потерял авторитет и придётся с этим уже смириться, не его сейчас время. Аня чуть дождалась, пока они отправятся с мамой в большой город, каким в её приставлении был Вильнюс.
Ведь до сих пор она никуда дальше Постав не выезжала, да и куда было?! Какие-то родственники у них были, но они жили за границей и об их судьбе им ничего не было известно. Через четыре часа поезд кряхтя подошёл к вокзалу. Нетерпеливая Аня чуть дождалась этого момента. На этот раз Фрося смело сошла на перрон и взяв в одну руку ладонь дочери, а в другую объёмную сумку, уверенно зашагала к стоянке такси. Комфортабельная «Победа» быстро доставило их по знакомому уже маршруту к синагоге. Летом светает рано и поэтому к их приходу служба в синагоге давно уже началась. Мать с дочерью вынуждены были ждать снаружи конца службы, внутрь их естественно не впустили.
Не положено женщинам находиться в главном зале храма, а тем более не еврейкам, что им на входе и объяснили. Аню это возмутило до глубины души и она уже сожалела о своём решении приехать сюда:
— Мамочка, как это так, мы что второй сорт или даже третий? Мало того, что не еврейки, так ещё и женщины…
Фрося только улыбалась, в прошлый приезд ей многое стало известно от раввина Рувена о еврейских традициях:
— Успокойся девочка, со своим уставом не лезут в чужой ряд. Я уже это проходила, а моё положение, когда я приехала в первый раз сюда, было куда сложней…
Служба закончилась, раскрылись двери и на улицу стали выходить люди, как и в прошлый приезд Фроси, среди прихожан были одни мужчины, всё в тех же смешных шапочках. Аня поняла, что это и есть евреи, люди с которыми она по рождению связанна корнями. Это были в основном пожилые люди, многие с книжками в руках. Они громко переговаривались на непонятном языке, который был совершенно непохож на английский, уже изучаемый ею в школе. Фрося подняла свою тяжёлую сумку, взяла за руку дочь и пошла к знакомой боковой двери и смело постучалась. На пороге появился улыбающийся, значительно постаревший раввин Рувен. К радости Фроси, он сразу же узнал её.
Старый раввин сердечно поздоровался и пристально вгляделся в лицо рядом стоящей с ней девочки… Не робкая Аня оказавшись под этим внимательным, изучающим её взглядом, смутилась и опустила глаза:
— Входите, входите… Сколько же это лет прошло с той нашей памятной встречи и что на сей раз привело сюда красавицу маму и её милую дочь?
Фрося не ответила, а многозначительно посмотрела на пожилого человека, который без слов обо всём догадался. Дело в том, что зайдя во внутрь, Фрося увидела тот же, что и в прошлый приезд, большой стол, за которым сидело несколько пьющих чай евреев, не сняв своих диковинных шапочек.
Они поздоровались с вошедшими на своём языке, это было хорошо понятно по их кивкам и улыбкам. Рувен быстро переговорил с ними на своём языке и те распрощались, по-прежнему улыбаясь гостям, покинули комнату. Пожилой человек усадил новых гостей за стол, налил им чаю из того же самого пузатого самовара, как и в прошлый давний приезд Фроси, как и тогда подвинул вазочки с печеньем, при этом, не сводя ласкового взгляда с Ани:
— А-шейнэ идише мейдул…
Как будто про себя произнёс раввин и пояснил для гостей:
— Я сказал, что очень красивая еврейская девочка…
И обратился к Ане:
— Пей, майнэ таерэ тэй, пей, моя дорогая чаёк и угощайся сладостями, а мы пока поговорим с твоей мамой… Я не забыл, тебя зовут Фрося?
Женщина в ответ подтвердила кивком.
— Ну, расскажи о причине вашего приезда, чует моё сердце, что на сей раз, ты появилась у меня по другому случаю, чем в прошлый раз…
И Фрося поведала раввину про цель их визита:
— Уважаемый Рувен, я всё рассказала девочке о её происхождении и о том, как она попала в мои руки.
У меня нет никакого тайного смысла, благодаря вашей помощи, моя семья очень хорошо стоит на ногах, просто так повелело моё сердце. Я ей всё поведала, но ни к чему не принуждала, она сама изъявила желание сблизиться со своим народом, а я этому препятствовать не буду. Уважаемый раввин, мы бы очень хотели узнать, можно ли сейчас в связи со смертью вождя народов, выяснить что-нибудь о судьбе Ривы?…
Это ведь несправедливо, что она до сих пор не знает, что её дочь жива, хотя я этого и очень страшусь, для меня потерять Анечку, почти равносильно смерти…
Фрося, положила на свою ладонь кулон, висевший на цепочке на шее у Ани и показала Рувену:
— Моей девочке сегодня исполнилось двенадцать лет, мы специально приехали в этот день, как вы мне и говорили почти пять лет назад.
Для того, что бы отметить этот праздник, я привезла свеженькие продукты со своего огорода, со своего погреба, из-под своей коровы и только вчера зарезанных курей… Вы не волнуйтесь, сало я не стала брать с собой, я ведь узнала у ксёндза, что евреи свинину не едят…
Фрося ещё не успела договорить, как раввин опять зашёлся своим звонким заливистым смехом на высоких нотах, он гоготал так же, как и в ту первую их встречу. Он опять вытирал ладонью слёзы со щёк и глаз, выступившие в изобилии:
— Вот что, мои дорогие, сейчас вы пойдёте куда-нибудь погулять, если хотите, то можете остановиться у хорошо тебе знакомого Ицека. Он живёт теперь в квартире Соломона, а тот уже два года, как умер, да будет благословенна о нём память. Сейчас ступайте с миром и приходите в пять вечера, а сумку с продуктами забирай к Ицеку, а тут мы сами всё приготовим, будет праздник.