Фрося часто ловила себя на мысли, что её сынок очень многим походит на своего отца и бабушку Клару — у него такая же стремительность в движениях, отчаянность удивительно сочеталась с благоразумием, суровость в оценках поступков, действий и поведения окружающих, невообразимо вплетались в преданность и нежность по отношению к близким людям, в первую очередь, конечно, к ней.

Внешне и характером сын мало, чем походил на мать, но это им совершенно не мешало ощущать родственность душ, и чувствовать комфортность вблизи друг друга.

В Сёмке постоянно кипела неуемная энергия, в любой момент он был готов сорваться с места, придти на помощь другим, не задумываясь о собственной выгоде и рисковать, не заботясь о последствиях.

Фросе, как и сыну энергии было не занимать, но она была более уравновешенная, могла долгий период жизни пребывать в инертном состоянии, хотя, в тоже время, была взрывная, спонтанная и порою даже безрассудная.

Сын высвободился из объятий матери:

— Мамуль, прости, что оставил в квартире некоторый бардак, но очень спешил, надо было одной моей знакомой девчонке помочь перебраться с мамой на новую квартиру.

— Тоже мне бардак, ведь ты не думал, что мать так внезапно явится.

— А я никогда об этом не думаю, сам люблю порядок.

— Будем обедать или вначале письмо от Анютки прочитаем?

— Мам, давай вначале покушаем, а то для меня смысл прочитанного будет плохо в голову входить на голодный желудок.

— Ну, ты у меня, прям как китаец — нет хлеба, нет война.

— Мамулечка, я мог бы, конечно и потерпеть, но зачем, тем более, с кухни идёт такой запахан, что могу слюной подавиться.

— Ну, этого я тебе совершенно не желаю, пойдём к столу, письмо от нас никуда не денется.

Сёмка отвалился от обеденного стола и отодвинул пустую тарелку с тщательно обглоданными рёбрышками.

— Фу, как я обожрался, если бы Виталий Николаевич узнал, что я так хаваю, одним словом послал бы меня в нокаут.

— Да, ладно, не часто ты так можешь порадоваться хорошему обеду со своей непутёвой мамочкой.

— Мамуль, я мою посуду, а ты садись в своё любимое кресло и начинай разбирать каракули моей супер грамотной сестры.

Пять минуток и я уже буду готов внимательно слушать, чем на этот раз она нас удивит.

Фрося не стала спорить с сыном, самой давно не терпелось бежать по строчкам глазами, вбирая в душу сердечное тепло, запечатлённое, как выражается Сёмка, в милых каракулях.

Сёмка улёгся на диване, поглаживая раздутый живот, налитый щавелем, а Фрося приступила к прочтению:

«Здравствуйте мои дорогие мамочка и братик!

Прошёл уже целый месяц, как я отправила вам своё предыдущее письмо, но ответа, как ни странно так и не получила.

Мне трудно передать в словах, как я волнуюсь за тебя мамочка, тем более после того, как мне пришло послание от нашего Андрея.

Не буду описывать радость, которую ощутила, когда в мои руки легло это неожиданное письмо, ведь за четыре не полных года, как я уехала, это только третье написанное мне, моим средним братиком.

Счастье от получения этого письма быстро сменилось в моей душе тревогой за тебя моя милая мамочка.

Андрейка написал, что Марк Григорьевич в срочном порядке покидает страну и ты остаёшься у разбитого сердечного и не только корыта.

Он также рассказал о горе постигшем тётю Аглаю и, как вы вместе с ним добирались до того забытого богом Таёжного и в каком состоянии духа нашли твою подругу.

Мамочка, я, наверное, не сделаю для тебя открытие, но всё равно, выскажу своё мнение, наш Андрейка очень хороший парень и любящий тебя сын.

Он очень волнуется за твоё будущее и это волнение, в полной мере, передалось и мне.

Мамочка, я не имею права учить тебя уму-разуму, ты и сама можешь кого хочешь научить, но моё сердце болит за вас с Сёмочкой, а особенно за будущее нашего малыша.

Для меня моё Семечко всегда будет маленьким, ведь он у нас младшенкий…»

Сёмка фыркнул на своём диване:

— Жалостница нашлась, я, что калека или умом повредился.

— Сынок, не перебивай, давай будем обсуждать уже после окончания прочтения.

— Молчу, молчу, просто не люблю, когда меня жалеют и не вижу к этому никакого повода.

«…Мамулечка, я не буду ходить вокруг и около, а сразу же выражу своё мнение, оно полностью совпадает с мыслями Ривы и нашего Андрейки…»

— Мам, что за заговор они там плетут, что-то пока не въезжаю?

— Сынок, я тоже, давай не будем отвлекаться.

«…Мамулечка, в ближайший месяц Сёмочка оканчивает школу и нам кажется, что вам целесообразно срочно уехать из Советского Союза.

Я вышлю вам вызов, с ним обратитесь в соответствующие инстанции, не думаю, что вам будут чинить препятствия в связи с отъездом и через несколько месяцев вы окажитесь в моих крепких любящих объятиях…»

Сёмка опять не выдержал:

— Мам, она там не понимает, что если я не поступлю в институт, то уже весной меня забреют в солдаты и кто это допризывника выпустит за границу, вот наивная.

— Сёмочка, я и без этого не собираюсь бросать всё приобретённое, и ехать на пустое место, рассчитывая только на милости дочери и Ривы, будто явлюсь возмещать плату с них.

«…Мамуль, я представляю, как вы сейчас негодуете, читая эти мои строки, а особенно ты моя дорогая.

Не спешите меня осуждать и полностью отрицать очевидное, но очень прошу вас, отнестись к нашему предложению со всей серьёзностью.

Знайте, что ваш приезд ко мне будет одним из самых значительных, радостных моментов в моей жизни.

Чтобы больше в этом и последующих письмах не возвращаться к этой теме, скажу, что это предложение действует на всю нашу жизнь.

Сёмушка, мне Андрейка написал, что у тебя не получилось стать чемпионом Москвы и я за тебя порядком расстроилась.

Я, как и наша мама совершенно равнодушна к этому мордобою, это её слово, но хочу, чтобы ты всегда выходил победителем из всех твоих жизненных боёв…»

— Ха, она ещё не знает, что я добился реванша над этим задрипанным чемпионом Москвы.

— Семён, так ты оказывается тщеславный хвалько, не ожидала.

— А чего не похвастаться, когда есть чем?!

— Ну-ну, только сделай милость, ни при мне.

Принеси, пожалуйста, водички, что-то горло окончательно пересохло от этого тревожного письма Анечки.

Попью и перейдём ко второму листу, прочитаем, наконец, про её житьё-бытьё.