Сергей Фёдорович не обманул надежд Фроси, тринадцатого декабря её выпустили на свободу.

В подвальной комнате забитой ящичками, подписанными инициалами и порядковыми номерами, пожилой милиционер после недолгих поисков нашёл и выдал изъятые при аресте личные вещи.

Она вдела в уши маленькие золотые серёжки с небольшими бриллиантами, на палец вошло как влитое с таким же камешком тоненькое колечко и на руку, первый дорогой подарок Марка, золотые часики.

Работник отдела хранения изъятых при аресте вещей протянул ей кошелёк и попросил пересчитать содержимое.

Фрося не помнила, сколько денег было у неё в кошельке на момент задержания, но насчитала — двести тридцать пять рублей и какая-то мелочь.

Она кивнула служащему, что всё верно и поспешила покинуть мрачное заведение, где она пробыла больше трёх месяцев.

У ворот тюрьмы Фросю встречал Сёмка, одетый в модный овчинный полушубок, справленный ему матерью в прошлом году.

На нём не было головного убора, а на улице в этот момент было не менее двадцати градусов мороза.

Фрося, буквально, задыхалась от этого жгучего свежего воздуха.

От волнения и холода она дрожала, пряча кисти рук в рукава своего уже облезлого свитера из ангорки.

По скрипучему снегу к ней подбежал Сёмка и накинул на плечи одну из её шикарных шуб, а на голову любимый пуховый платок, давнишний подарок от не состоявшегося мужа Семёна Вайсвассера.

Натуральный мех шубы тут же начал согревать тело, а может быть этому в большей мере, сопутствовали объятия с сыном:

— Сыночек, почему ты без шапки, мой мальчик, ты ведь голову простудишь?

— Мамочка не плачь, не плачь миленькая, ведь всё хорошо, мы уже вместе, ты лучше ворчи, ворчи на меня моя миленькая, мне так этого всё это время не хватало.

И он не в силах сдержаться, всхлипнул, как в детстве.

— Сыночек, как тебе не стыдно плакать, ведь тебе сегодня исполнилось восемнадцать лет, ты у меня стал совсем взрослым.

— Мамочка, дороже подарка ко дню рождения у меня в жизни ещё не было и вряд ли будет, мы снова вместе, ты на свободе, ты на свободе…

Мать с сыном не могли оторваться друг от друга, но длинный гудок такси вывел их из эффории встречи.

— Мамочка поехали быстрей домой, это наше такси.

Фрося со страхом переступила порог оставленной ещё в конце августа, запомнившейся разгромленной обыском, квартиры.

Конечно же, ничего не напоминало о том страшном вечере, было чисто, уютно и вкусный запах распространялся из кухни, но чего-то не хватало, и тут до Фроси дошло:

— Сёмка, а где твоя груша? Без неё прихожая теперь кажется пустой.

— Мам, ты ведь её так не любила.

Нет, тут не всё так просто, но выяснение деталей сейчас было неуместным.

А Сёмка уже кричал из кухни:

— Мамуль, я решил, что казённой пищи ты наелась за эти месяцы досыта и поэтому в ресторан не пойдём.

Я сам приготовил для нас праздничный обед, сейчас заценишь.

— Сыночек, я хочу скинуть с себя эти вонючие шмотки, опустить их в мусорное ведро и пол часика поотмокать в ванне. Ты подождёшь?

— Мамочка, что такое пол часа по сравнению с тремя с половиной месяцами?!

Прежде чем пойти в ванную, Фрося быстренько пробежалась по квартире и тут же отметила для себя, что кроме груши, исчезли кресло Вальдемара, и проигрыватель из комнаты сына.

Все вопросы она решила оставить на потом, а сейчас горячая вода, пена и благодатный покой.

После ванной посвежевшая и разомлевшая Фрося зашла в свою спальню и закрыла за собой дверь.

Она скинула халат и осталась стоять обнажённой возле зеркала.

Из него смотрела женщина с печальными потухшими глазами, обозначившиеся морщинки лучиками разбегались в сторону от глаз, чуть поглубже двумя бороздками они пролегли от носа к губам.

Она смотрела на своё тело — боже мой, как она похудела, это конечно неплохо, но не до такой же степени, когда явно выделяются ключицы и тазобедренные кости.

Эх, Марк от такой бабы, наверное, отвернулся бы в одночасье, но ведь она уже на свободе, а это главное, а что такое вес, ещё придётся скоро с ним опять бороться, а обожаемый ею любовник находится в недосягаемой дали.

Фрося с удовольствием облачила тело в нежный материал нижнего белья, ажурные колготки плотно обтянули стройные ноги, бархатное платье бежевого цвета мягко легло на плечи.

Тщательно причёсываясь, она распушила волосы, вплетя туда неизменную голубую ленточку и из зеркала уже смотрела на неё совсем другая женщина.

Фрося улыбнулась своему отражению — мы ещё повоюем, а жизнь с Марком или без, всё равно продолжается, ведь ей есть ради кого жить, да и самой ещё так хотелось вкусить радости жизни, надо поспешить на кухню, а то Сёмка сгорит от нетерпения, да и от вкусных запахов собиралась во рту обильная слюна.

Сёмка стоял в материнском фартуке и мешал в сковородке кусочки свинины с большим количеством лука, хорошо зажаренная картошка поджидала своего часа на другой конфорке, на кухонном столике стояла посередине бутылка с любимым армянским коньяком и обожаемый матерью лимонад «Буратино», а вокруг расположились в вазочках и маленьких тарелочках аппетитные закуски — маринованные грибочки, селёдочка обсыпанная репчатым луком, тонко нарезанная копчёная колбаса и нескольких видов ветчины, но не это бросилось в глаза, а три прибора и три рюмки.

— Сынок, мы кого-то ждём?

— Нет, ждать не будем, но гость обещал чуть попозже подойти.

Фрося не стала допытываться, зная, что это бесполезно, упрямства и выдержки сыну было не занимать.

Сёмка скинул фартук и пододвинул матери табуретку.

— Мамочка, занимай почётное место, ведь восемнадцать лет назад ты произвела на свет своего не путёвого сына.

— Дурачок, самого дорогого и любимого сына.

Фрося с улыбкой смотрела, как её младший сын неумело открывал бутылку с коньяком и неуверенно наливал его в рюмки, но не смеялась и не подтрунивала над ним, это не самая важная наука в жизни, главное, он вырос в хорошего человека и доброго сына.

Телефон в прихожей заходился от бесконечных трелей, но Сёмка сразу же остановил мать:

— Мамочка, сегодня твой и только твой день, а все другие, остальные подождут.

И они звонко чокнулись, и выпили свои рюмки, это был первый раз в жизни, когда Фрося пила спиртное с младшим сыном.

Благодатный напиток обжёг Фросе горло, хмель почти сразу же кинулся в голову и приятно запекло в животе.

Мать видела, с каким трудом Сёмка одолел свою рюмку, мальчик явно не был привычен к крепким напиткам, по другому и не могло быть, ведь он элитный спортсмен, не дающий себе снисхождения в нарушении спортивного режима.

Сёмка налил матери вторую полную рюмку, себе же только капнул на донышко.

— Что сынок, у тебя намечаются соревнования?

— Нет, мамуля, я просто пока не умею пить этот огненный напиток.

Выпив вторую, Фрося активно налегла на закуску, она по жизни не была особо привередливой в еде, но на этот раз она получала от вкушаемой пищи высшее наслаждение.

Изрядно закусив, она всё же приступила к разговору с сыном, закидав его вопросами.

— Мамочка, я понимаю, ты привыкла к допросам, но я ведь пока нет, давай не торопиться, ведь ты никуда уже от меня не денешься, а я постепенно тебя посвящу во все подробности творимого вокруг и в мои дела.

Поверь, скоро тебе станет даже скучно, а пока быстренько скажу о твоих детях.

От Аньки тебя ждёт пять писем, на три я отвечал без твоего ведома, надо же было её хоть как-то успокоить.

От Андрея за это время не было никаких вестей, видимо он полностью зашился в своей тайге вдали от цивилизации.

Заезжал недели три назад Стас, узнал о твоём заключении и был страшно разозлён, высказал в твой адрес несколько не лицеприятных вещей и я его выдворил из квартиры.

Он виновато взглянул на мать.

— Правильно сделал сынок, поверь мне, может быть когда-нибудь он осознает своё поведение и своё отношение к близким, и мы его простим, а пока пусть будет ему бог судья…

Фрося не успела завершить свою мысль, касающаяся старшего сына, но во входных дверях раздался короткий звонок и Сёмка бросился открывать.

Фрося с напряжением ждала, кто же этот таинственный гость, который должен был сейчас зайти на кухню.

В сопровождении Сёмки к ней улыбаясь, сверкая железной фиксой, приближался Влад, он же Меченный.