На кухню вбежал, вернувшийся с улицы Сёмка и застал мать стоящей у окна к нему спиной, с вздрагивающими плечами, она тихо плакала, прижав к груди промокший листок письма.

— Мамуль, опять ты из-за него страдаешь, сколько можно, он и оттуда рвёт твою душу.

— Нет, сынок, не рвёт, а лечит и думает о нашем с тобой будущем.

— Мам, хочешь почитать Анькины письма, там есть кое-что интересное.

— Нет, успею, это никуда от меня не убежит.

Лучше присядь и расскажи, почему из квартиры исчезли груша, кресло Вальдемара и твой любимый проигрыватель, а может быть и мотоцикла уже нет в гараже?

Сёмка сел на табурет напротив матери и взглянул прямо ей в глаза:

— Мам, я хотел бы этот разговор перенести на завтра, всё же у нас сегодня такой знаменательный день, но вижу, не получится.

С чего начать — с груши или Явы?

Фрося поняла, её ожидают новые потрясения.

— Начни с кресла, это, наверное, легче всего.

— Мамуль, а ведь и правда, легче всего.

Во время обыска милиционеры сломали механизм тайника и попортили во многих местах обшивку.

Я решил, пока тебя нет, от него избавиться, зачем нам этот хлам.

Мне пацаны подсказали, что есть дядька, который собирает всякую рухлядь, я ему и впихнул это кресло за четвертак. Что плохо?!

— Не знаю сынок, плохо или хорошо, но правильно сделал, иначе я бы тебе этого никогда не позволила, ведь это единственное, что у меня осталось от Вальдемара.

— Мамуль, память в голове, а здесь эта рухлядь смотрелась, как седло на корове.

— Ну-ну, так и Марк говорил, давай рассказывай о проигрывателе.

— Мам, ну, что ты спрашиваешь, разве не понимаешь, ведь всё это время, мне надо было за что-то жить.

— И посылки дорогие мне передавать.

— Ну, и посылки тоже.

— Яву тоже продал?

— Продал.

— Сынок, поверь, это сущая ерунда, справим новые, но всё же объясни, зачем тебе надо было продавать свои любимые игрушки, ведь ты получал стипендию члена сборной СССР, а это, как не крутись, четыреста рубликов…

— А тут мамочка, мы плавно переходим к пропавшей боксёрской груше.

На соревнованиях в Свердловске, они проходили, если ты помнишь, как раз в те дни, когда тебя арестовали.

Не смотря ни на что, я выступал очень хорошо и уверенно дошёл до финала.

Вдруг всех потрясла весть, что первый номер в нашей весовой категории Виктор Демьяненко, который, в принципе, должен был ехать на Олимпиаду, получил на тренировке серьёзную травму и появилась вероятность, что он к тому времени не восстановится, и в случае моей победы на этих соревнованиях, я становлюсь кандидатом номер один.

— И ты проиграл?

— Лучше бы так, но я выиграл.

Но не перебивай, а послушай, что предшествовало этому.

Накануне финала ко мне в раздевалку зашёл тренер сборной, закрыл плотно дверь и так с виноватой улыбкой почти шепчет:

— Семён, ты обязан сегодня проиграть, неважно как, но в любом случае, Валерий Львов должен стать победителем.

Я естественно на дыбы, мол, почему это я должен проиграть, победит сильнейший.

А тренер тем же шёпотом и с виноватой улыбочкой:

— Сёма, так надо, так велели наверху.

Я опять в дурака играю, хотя мозги уже пробила мысль, меня не желают видеть на Олимпиаде, я про такие вещи слышал от ребят, а тут касается непосредственно меня.

Говорю тренеру, что я никогда на это не пойду, я за честный спорт, тем более этот Валерий Львов очень сильный боксёр, он и Демьяненко бил в прошлом.

Тут тренер озверел: Послушай ты, молокосос, если ты не дорожишь своей стипендией, то я дорожу своим местом!

Вот, в общем-то и вся история.

— Нет, мне кажется не вся, сынок, ты от меня что-то скрываешь. Он причины назвал, почему тебя не желают видеть в сборной, а точнее, не хотят, чтобы ты ехал на Олимпиаду?

Сёмка понурил голову.

— Мама, от тебя ничего не скроешь, я тоже спросил об этих причинах, а тренер сказал, что с такой фамилией, как у меня за границу выпускать особо не хотят.

Сейчас и так, многие артисты, учённые и писатели, попав за кордон, принимают политическое убежище и остаются там навсегда.

— Это он тебе сказал?

— Да, почти так, но я и без него об этом знал, я ведь иногда слушаю вражеские голоса.

— Ты, опять мне про эти голоса, зачем тебе это надо, умней становишься что ли?!

— Мама, ты совершенно отстала от жизни, я не знаю ни одного из моих друзей и знакомых, кто бы не слушал западные радиостанции.

— Да, ладно, чёрт с ними с этими голосами, что дальше…

— А дальше, всё просто.

Я вышел на бой по-хорошему злой и до предела мотивированный.

Вот это была битва, что называется, не на жизнь, а на смерть.

Сама, конечно, понимаешь, так говорят, но каждый из нас двоих понимал цену победы, хотя она для меня означала крах, так и случилось.

В третьем раунде я дважды послал Валеру в нокдаун, он не упал, но бой закончился во время счёта рефери на ринге.

Судьям ничего не оставалось, как отдать победу мне.

— А потом?

— А потом, тренер во всеуслышание объявил, что у меня травма пальца руки и, что к Олимпиаде будет готовиться первым номером Львов.

Я не стал разбираться и искать правду в этой грязной луже, собрал манатки и без спроса сдёрнул с расположения сборной.

Через несколько дней в наш Московский клуб пришло распоряжение об отчислении меня из рядов сборной за нарушение спортивного режима.

Вот и всё.

— И, что сынок дальше?

— Ты, же понимаешь, что дорога в сборную мне уже заказана, буду выступать за свой ВУЗ и учиться, что ещё остаётся…

— Сынок, а может быть это и к лучшему, бокс это занятие на несколько лет, а хорошая профессия на всю жизнь.

Давай, неси письма от Анютки. Если хочешь, можешь сбегать к друзьям, ведь я от воздуха свободы и стольких новостей ужасно устала и пойду скоро спать.

Обрадованный Сёмка тут же воспользовался маминым разрешением и занеся ей на кухню стопку писем от дочери, бросился к себе одеваться.

Фрося окликнула его:

— Сёмочка, возьми деньги у меня в кошельке, угости друзей, мы опять можем многое себе позволить.