Позавтракав с матерью, сыновья разоделись, наодеколонились и в радужном настроении покинули квартиру.

После их ухода Фрося с энтузиазмом занялась обедом, решив, что куриный бульон и драники, тушенные со свиными шкварками в духовке придутся ребятам по душе.

После трёх часов по полудню она пришла окончательно к выводу, что готовила обед для сыновей совершенно напрасно.

Так оно и произошло, дети так и не появились на обед, как, впрочем, и на ужин.

Нет, матери не было жаль потраченного времени на готовку обеда, ей было до слёз обидно, что дети предпочли ей в их редкий приезд в Москву, другую компанию явно интересней и приятней для них.

Фрося усмехнулась своим мыслям, можно подумать, что она не привыкла оставаться наедине сама с собой в своей квартире в выходные дни.

На протяжении многих лет находила же себе всегда занятия и не больно скучала с утра до вечера, но сегодня это одиночество её сводило с ума.

Она слонялась из угла в угол, искала для себя привычную домашнюю работу, но всё в этот день валилось из её рук.

В десятом часу вечера она поняла окончательно, что кормить сыновей сегодня ей не придётся, а может даже произойти такое, что они и ночевать не придут.

Всё приготовленное определила в холодильник, а сама, ограничившись, чаем с батоном, лёжа на диване, уставилась в телевизор, возле него и уснула.

Под надоедливый писк телевизора, оповещавшего, что программа на сегодня закончилась, она проснулась и перебралась в свою спальню, по дороге на всякий случай заглянула в соседнюю комнату, сыновья так и не появились.

Воскресный завтрак тоже прошёл в гордом одиночестве, но Фрося уже успокоилась, в конце концов, ей ли привыкать к таким выходным, а ребята через неделю всё равно укатят в свой Новосибирск и, что, она их там контролирует.

Надо ей лучше сконцентрироваться на предстоящей поездке в Израиль.

Поэтому сейчас сядет и напишет длиннющее письмо к дочери, ведь у неё возникло не мало вопросов в связи с принятым важным решением в ближайшие месяцы отправиться в гости за границу.

Она вспомнила свои чувства, после того, как проводила Анютку в Израиль, ведь тогда с горькой печалью думала, что их разлука уже навсегда.

Фрося вытащив из середины толстой общей тетради двойной лист, устроилась за кухонным столом, предварительно напялив на нос не любимые очки для чтения:

«Здравствуй моя несравненная любимая доченька!

Передо мной лежит твоя такая красивая и дорогая моему сердцу открыточка с твоим поздравлением с моим грустным юбилеем и с неожиданным приглашением посетить тебя в Израиле, о котором даже не чаяла.

Не пересчесть уже сколько раз я её прочитала, при этом, наслаждаясь очаровательной мелодией.

Да, ты мне часто писала о том, что мы должны встретиться, что наступит такой момент, когда подобное станет для нас доступно, но я очень слабо в это верила.

Когда наш Андрейка во всеуслышание прочитал твоё поздравление, в котором ты сообщаешь, что мой приезд к тебе в гости стал реальностью, я почему-то в этот раз поверила сразу и не колебалась ни секундочки, я еду к тебе, чего бы мне это не стоило.

О моей теперешней жизни писать особо нечего, я же не такая продвинутая, как вы, мои детки.

Спокойно себе работаю, в коллективе меня уважают, с моим начальником у нас сложились очень даже дружеские отношения.

Сама понимаешь, после отъезда в Новосибирск Сёмы, мне стало жить совсем скучно, хотя к одиночеству я уже привыкла.

Летом спасает от тоски в выходные дни дача, она сейчас после отстройки выглядит намного лучше, чем была раньше, да и устроила я там теперь всё по своему вкусу, только нет прежнего энтузиазма возиться с грядками и заготовками на зиму.

Внуки меня своими визитами не балуют, чужая я оказалась для них бабушка, но ничего не поделаешь, не в моих силах подобные отношения с ними изменить.

Должна тебе сообщить, в ресторане по случаю празднования моего юбилея собралась довольно-таки большая компания.

Ты, наверное, сильно удивишься, но наряду с Андреем и Семёном, среди гостей был и Стас.

При встрече я тебе обязательно расскажу о некоторых приятных и не приятных моментах, произошедших за праздничным столом, а в письме этого делать не хочу и не могу…»

Неожиданно всплыло в памяти торжество по случаю её юбилея, она оторвалась от написания письма к дочери, сняла очки и задумалась, вспоминая не прикрытую враждебность младших сыновей по отношению к старшему.

Тут она тоже ничего не могла поделать, Стас сам своим поведением и вновь приобретенными манерами высоко взлетевшего в жизни человека, как говорят в народе, «из грязи в князи», разрушил хрупкий мост, связывающий его с братьями, а про сестру вовсе говорить не приходится.

Ладно, что терзать понапрасну душу, хотя кто его знает, может партийный босс, узнав и оценив по достоинству всю историю, связанную с его сестрой, проживающей в Израиле, в хорошем смысле повлияет на Стаса.

Фрося опять надела на нос очки.

«…Милая доченька, если я правильно поняла, то в ближайшее время мне придёт тот вызов, о котором ты пишешь в открытке, а, что мне дальше с ним делать, объяснит мне, по всей видимости, Андрей.

Доченька, пишу эти строки, а сердце буквально выпрыгивает от волнения из груди и не даёт сконцентрироваться на многочисленных вопросах к тебе, связанных с моей поездкой в Израиль.

Даже не знаю, когда лучше к вам приезжать, я имею в виду, время года, ведь у вас говорят очень жарко, а я не привычная к высоким температурам воздуха.

Пока не знаю, сколько времени мне можно будет находиться у вас в гостях, но немного опасаюсь, а не буду ли я обузой, в том плане, что вы все работаете и в первую очередь, конечно, ты.

Про вещи, которые надо брать с собой и какие у вас хорошо котируются подарки, приобретённые здесь, у меня ещё будет время выяснить, но мне кажется, что это такая ерунда, по сравнению с тем, что я скоро тебя увижу и прижму к своей груди.

Анюточка, пойми меня правильно, приехав в Израиль, я, безусловно, захочу встретиться с Ицеком.

Но не об этом речь, встречу с моим старым другом ты мне устроишь, даже не сомневаюсь, а дело в другом — Ицек, когда уезжал в Израиль, оставил у меня на хранение свои ордена и медали, полученные на войне и я, больше чем уверена, что он хотел бы их получить обратно, но я не знаю, имею ли право их провозить, может ты выяснишь это у себя.

Ты, наверное, знаешь, что Сёмка очень давно хочет приехать к тебе в гости, но он теперь работает на такой работе, что ему даже заикаться не стоит на эту тему, в ту же минуту, как только обмолвится, тут же вылетит оттуда с треском.

Андрей мне сказал, что даже если он уволится оттуда, всё равно его не выпустят, по крайней мере, пять ближайших лет.

Что-то я тут разболталась не в меру, об этом хватит.

Про Андрейку ты скорей всего знаешь больше, чем я, ведь к моей радости, вы с ним регулярно переписываетесь.

Вот, казалось, что это письмо у меня получится длинным, предлинным, а на самом деле, мне о себе и писать нечего.

После известных тебе событий пятилетней давности, связанных с отъездом Марка и последующим после этого моим заточением, казалось, что мне никогда не удастся насытится спокойной жизнью, так оно и было почти все эти годы, а вот, нынче я что-то захандрила, и поездка в Израиль явится для меня хорошей встряской, только очень волнительно, ведь прошло десять лет, как мы расстались и обе, скорей всего, изменились.

Ты стала совсем взрослой, а я, ну чего греха таить, почти старушкой.

Анютка, ты писала, что Рива перенесла тяжёлую операцию на сердце и меня очень волнует её самочувствие.

Ведь мы, наконец, встретимся, а нам есть, что с ней обсудить и о чём друг другу поведать.

Пишу эти строки, а слёзы непроизвольно катятся из глаз, ведь мы оказались двумя матерями у одной дочери, дважды передавая её из рук в руки в самые опасные для неё моменты жизни.

Мне сейчас стыдно вспоминать, как я после войны разыскивала твоих родителей, а сама совсем не хотела отпускать тебя от себя.

Бог мне судья, но на мне нет греха, я не отринула Риву от тебя и всё сделала от меня зависящее, чтобы ты на протяжении многих лет поддерживала с ней связь и добрые отношения.

Милая доченька, нет у меня больше моральных сил, доверять свою душу бумаге, я уже начала жить мыслью о нашей скорой встрече, о которой ещё недавно и не смела мечтать.

Пока мысленно обнимаю и целую, твоя мама.»

Фрося несколько раз перечитала своё получившееся неказистым послание к дочери и осталась им совершенно не довольна, вышло как-то сухо, будто выжимала из себя эти корявые строки, хотя так оно и было, нынешнее настроение явно отразилось на тоне письма.