Фрося с Олегом медленно шли по освещённой луной и звёздами просёлочной дороге в сторону пруда.

Там, усевшись на берегу, долго молчали, наконец, Фрося нарушила, звенящую в ночном воздухе, тишину:

— Олежка, твоя история не может оставить равнодушным никого, меня она буквально потрясла, сердце просто истекает болью и слезами при мысли об этой несчастной женщине.

Мне не за что тебя корить, даже то, что ты так долго скрывал от меня истинное положение вещей в твоей жизни, мне сейчас не кажется предосудительным.

Ты, не выглядишь в моих глазах коварным изменщиком своей жене и подлым обманщиком по отношению ко мне.

Не скрою, мне сегодня трудно принять тебя в свои объятия, потому что между нами витает образ твоей несчастной жены, но время затушует остроту восприятия твоего печального рассказа и всё у нас, возможно, наладится, но сейчас мне кажется, что уже не станет, и не может стать, таким, как было раньше.

Обещаю тебе, что не буду при наших встречах постоянно напоминать о прикованной к кровати Вике, но я хочу, не спорь только со мной, выяснить у тебя, есть ли возможность помочь ей облегчить участь и, если есть, ты обязан принять мою любую посильную моральную и материальную помощь.

Пойми, я хочу помочь не тебе, а Вике, а иначе нам с тобой придётся расстаться, ведь я не смогу с этим жить, глядя на тебя, потому что теперь рядом с нами всегда будет витать образ твоей несчастной жены.

Моя Анютка в Израиле уже учёный со всякими там степенями в области пересадки органов.

Я уверена, что она может выяснить у своих коллег профессоров, есть ли реальная возможность вылечить или хотя бы частично вернуть Вике подвижность.

Так вот, деньги на сиделку и прочий уход за ней я тебе не предлагаю, сам заработаешь, просто я окажу содействие, какое только получится, чтобы Вика смогла вернуться к более-менее нормальной жизни.

В следующий раз привезёшь мне историю её болезни, почтой в Израиль посылать не будем, это, наверное, и не возможно, но с собой я её обязательно возьму.

Я уверена, что ты тут возил Вику по разным специалистам и знахарям, что они говорят?

— Фросенька ты терзаешь мою душу, ведь я уже давно смирился с её положением, мне не хочется больше мучить и обнадёживать Вику напрасными надеждами, они её убивают быстрее, чем все вокруг самые страшные вирусы.

Куда я только её не возил, кому только не показывал, какие только процедуры ей не делали и всё зря.

— Олеженька, медицина ведь не стоит на месте, не будем сдаваться, тем более, оттого, что я попробую выяснить в Израиле о возможной помощи, она страдать не будет.

— Фросенька, все эти полтора месяца, что я не приезжал к тебе, я провёл возле её постели, когда она находилась между жизнью и смертью, мы много с ней разговаривали.

Не смотри на меня так удивлённо.

Да, мы научились с ней вести диалог, я почти всё понимаю, что она хочет мне сказать, реагируя на мои слова движениями глаз.

Так вот, я ей всё рассказал про нас, про то, как ты выглядишь, как говоришь, чем занимаешься, какие у тебя дети и многое другое…

— Олежка ты, хочешь разорвать ей сердце?

— Нет, от этого она становится только сильнее духом, ведь это даёт ей пищу для работы мозга.

Но не только, я хочу, чтобы она высказывала своё мнение, оно для меня важно, чтобы у неё было о чём думать, ведь кроме телевизора и книг, что ей читает сиделка, она лишена всякой информации и общения.

— А, что она думает обо мне?

Фрося этот вопрос задала шёпотом.

— Наверное, хорошо, ведь, как только почувствовала себя сносно, отправила меня к тебе в Москву.

— Олеженька, это выше моих душевных сил, мне больно это слышать.

И Фрося уткнувшись в колени, горько расплакалась.

Трудно сказать, кто из них в эту ночь лучше спал и, когда толком заснул.

Они долго ворочались, не находя удобного положения для своих тел, и громко вздыхали, у обоих на душе было пасмурно.

К утру у Фроси вся подушка была мокрая от слёз, она и во сне продолжала плакать.

Когда чуть забрезжил рассвет, Фрося тихонько, чтобы не потревожить хрупкий сон мужчины, выскользнула из-под одеяла и, накинув на тело майку и шорты, почти побежала в сторону пруда.

Придя на берег, она полностью оголилась и, не раздумывая, сбежала на мостки и бросилась вниз головой, рассекая тихую гладь пруда.

Студёная для этого времени года вода огнём обожгла её измученное бессонницей тело и она, вынырнув, быстрой сажёнкой преодолела несколько раз небольшой водоём, туда и обратно.

Пока плыла, приняла окончательное решение — не будет она больше своими вопросами терзать Олега, ими она ни себе, ни ему, не Вике не поможет.

Постарается, чтобы образ этой несчастной женщины не стоял между ними во время общения, от этого они оба только выиграют.

Никогда не станет настаивать на том, чтобы он оставался подольше с ней, он очень нужен Вике, она это понимала всей своей сострадательной натурой.

Да, она всё сделает зависящее от неё, чтобы выяснить здесь и в Израиле, можно ли облегчить участь женщине, которая вошла в её душу неотделимой частью жизни.

Быстро вылезла из воды, дрожа от холода, оделась и побежала обратно к домику.

Холодная телом и горячая душой, она нагая подлезла под одеяло Олега и покрыла его лицо и шею поцелуями:

— Олеженька, милый мой, ты хороший, ты настоящий, ты любимый…

Руки проснувшегося мужчины обвили вздрагивающие её плечи, согревая их нежными ласками.