Фрося лежала на огромной гостиничной кровати, широко раскинув руки, дыша полной грудью, восстанавливая дыханье. Марк примостился головой на её плече, он дышал вовсе, как загнанный заяц, но ещё умудрялся при этом говорить:

— Фросик, милый мой Фросик, мы словно вернулись с тобой в наше прошлое, я безумно счастлив.

— Маричек, мы вернулись в прошлое только в постельных утехах, всё остальное покрыто густой пылью, долгих лет, прожитых врозь.

— Фросенька, пусть далеко не всё, но многое ведь можно восстановить и по возможности даже улучшить.

Фрося повернулась на бок, подпёрла голову рукой и вгляделась в лицо мужчины в слабом свете бра.

— Марик, ты уже знаешь кое-что обо мне, я не собираюсь перед тобой оправдываться, но кроме Олега, с которым мы расстались больше пяти лет назад, у меня после тебя никого не было. Я не верю, что ты там в своей Америке ни с кем не встречался, а может даже вовсе жил с какой-нибудь женщиной постоянно, но обета монаха ты мне перед отъездом и не давал. Маричек, не пытайся оправдываться и в чём-то меня убеждать, если бы ты сейчас вернулся навсегда, мы бы могли начать нашу совместную жизнь с чистого листа, какие могут быть упрёки у людей, которым уже под семьдесят лет.

Марк вовсе занял сидячее положение, скрестив по-турецки ноги.

— Фрося, мы когда-то с тобой начали знакомство с деловых отношений, а не с постели, а очутились в ней только тогда, когда оба почувствовали друг к другу любовное влечение. Не будешь этот факт оспаривать?

— Не буду Маричек, не буду, давай, давай, начинай меня убалтывать…

Она заняла схожую позу с мужчиной и с улыбкой смотрела ему в глаза.

— Фросик, не превращай всю нашу беседу в шутку, на самом деле, разговор я начинаю не шуточный — если у нас с моим американским деловым партнёром пойдут нормально в Советском Союзе дела, то я стану в Москве частым гостем, а, возможно, и поселюсь здесь на долгие годы…

— А, если нет?

— Фросенька, давай не опережать события, доверимся течению, по которому пустим нашу лодочку.

— Не нашу Маричек, пока эта лодочка ваша, а я в ней даже ещё не пассажир.

— Фросенька, ты не даёшь мне развернуть всю панораму будущих действий и планов.

— Марик, меня они пока совершенно не интересуют, а особенно на голодный желудок и в голом виде.

Марк быстрым движением привлёк к себе голову улыбающейся женщины и нежно поцеловал в губы.

— Фросик, как мне с тобой хорошо и легко и знаешь, я тоже проголодался.

Марк сидел в кресле в толстом махровом халате, а Фрося завёрнутая в огромное банное полотенце и они с аппетитом поглощали обильные закуски, остававшиеся на сервировочном столике и, при этом, выпив только ещё по одной рюмочке водки.

— Маричек, а ты стал в Америке умерен в алкоголе, раньше мог накатить не хило.

— Я и сейчас могу, но зачем, а в Америке первые годы закладывал, как ты говоришь, не хило, особенно, когда пошла череда предательств и неудач, но потом сказал себе хватит, надо карабкаться наверх, а алкоголь в этом слабый помощник, с ним скорей угодишь в сточную канаву.

— Уважаю, ты, был и остался настоящим мужиком.

— Фросичек, ты позволишь мне продолжить заинтересовывать тебя в наших планах и идеях?

— Разрешу и с удовольствием даже послушаю, но вначале расставлю некоторые моменты в наших отношениях — ты пробудешь здесь до пятого января и укатишь и неизвестно насколько, поэтому знакомить тебя со своими близкими я не буду, и поэтому эта ночь у нас последняя перед твоим нынешним отъездом. Не смотри на меня умоляющим взглядом, кто сказал, что мы не можем нырнуть в постель днём, и, что мы с тобой в нашем возрасте, настолько заряжённые на секс люди?

— Продолжай Фросик, ты так всё раскладываешь, что скоро мне у тебя надо будет учиться.

— Ну, Марик, твоя школа не пропала даром, уже хорошо. Так вот, на моих руках практически находится жена и трое детей моего пропавшего в Афганистане Семёна, полгода у меня в квартире живёт мой внук, сын Андрея, который учится в музыкальном училище, учти, что парню семнадцать лет, как было когда-то моему Сёмке, когда у нас с тобой был самый бурный период в любовных отношениях…

— Фросенька, а чем твои близкие могут помешать тому, что мы вновь станем партнёрами по бизнесу?

— Ничем, только очень сомневаюсь, что я стану для вас этим партнёром.

— Фросик, я слышал от Ани, что ты продолжала делать какие-то гешефты и, возможно, поэтому просто не нуждаешься в хорошем заработке?

— Маричек, моим нынешним материальным положением я не могу похвастаться. После твоего отъезда, как ты знаешь, у меня оставались, благодаря во многом тебе, огромные средства. Часть из них изъяла милиция, часть пропала на сгоревшей даче, но большая часть сохранилась и позволила мне много лет жить безбедно, ни в чём себя не ограничивая. Денежки постепенно таяли, ведь надо было учить Сёмку, да, и баловала я его изрядно, он имел у меня всё, что даже партийным боссам не снилось. Ладно, не буду долго испытывать твоё терпение — потом был период, когда закрутили кое-какие дела с Валерой, затем с золотишком в Мурманске, ну а далее с Аней имели хороший навар, с привлечением сюда моей невестки Тани и подруги Насти…

— Фросенька, прости, чем они занимались?

— Настя торговала на толкучке, а Таня отличная швея, такие джинсы выдавала, от настоящих нельзя было отличить.

— Ну, а нынче?

— А нынче, Аня от нас отказалась, к Насте из тюрьмы возвернулся муж-алкаш, а у Тани почти исчезли заказы.

— Фросик, если ты нуждаешься…

— Маричек, я пока не нуждаюсь, кое-что ещё есть за душой. Помнишь те камешки?

— Фросик, больше пока ни слова о делах.

Глаза мужчины смотрели на Фросю с предупреждением, и она всё поняла.

— Маричек, мой Стас большая партийная шишка в Минске, Андрей в Варшаве преподаёт в университете, Анютка в Израиле профессор или даже уже академик, я в этом не разбираюсь, но живёт очень хорошо.

— Рад Фросик, рад за твоих деток.

Марк откровенно от души улыбался.

— Маричек, а у меня к тебе предложение, давай быстренько оденемся и покатаемся в моей машине по ночной Москве.

— Фросик, а потом?

— Ну, выдаёшь, что за вопрос, а потом вернёмся на твой аэродром в соседней комнате.