Заехав на стоянку в больнице, Фрося не сразу вышла из машины, а ещё несколько раз прослушала песню и только после этого, решительно двинулась в сторону палаты Марка. Боже мой, хоть бы сегодня он уже прервал свою мрачную сосредоточенность и опять стал бы ласково называть по сто раз на дню, своим, принадлежавшим только ему — Фросиком. Она была уверена, что не только внук вспомнил про её День рождения, Марк обязательно приготовил для неё сюрприз и какой-то неожиданный подарок, ведь вчера вечером он впервые после того, как пришёл в себя, поцеловал её нежно в губы и гладил по волосам, повторяя своего излюбленное:

— Фросик…

Дурачок, так переживает, что потерял зрение, не понимает, что ей это совершенно не мешает его любить, а забота о нём сделает жизнь более насыщенной, а если он и дальше захочет заниматься бизнесом, то она спокойно сможет быть его партнёром, шофёром и сопровождающим лицом, разве он не предлагал ей именно это. Да, он переживает, что потерял свою самостоятельность во многих аспектах жизни, но он ведь такой сильный и настойчивый, уже сейчас спокойно перемещается по палате, пользуется санузлом, без помощи кого-либо умывается, бреется, причёсывается и делает ещё всякие мелкие дела, не прибегая к помощи окружающих. Раздумывая так, Фрося зашла в палату и ничего не понимая, уставилась на аккуратно застеленную кровать и пустую тумбочку. Нет, не похоже, что его куда-то перевели и вряд ли, произошло самое страшное, но ноющее сердце подсказывало: произошло, произошло, произошло ею не предвиденное. Она вздрогнула, когда чья-то рука легла сзади к ней на плечо:

— Ефросинья Станиславовна, не пугайтесь, это я.

Она повернулась на встречу знакомому голосу Глеба Николаевича, лечащего врача Марка.

— Господин Гальпер сегодня рано утром покинул нашу больницу, а к этому часу, возможно, и нашу страну. За ним заехали представители американского посольства и помогли собраться и покинуть больницу. Я ещё вчера вечером знал, что он сегодня уедет, ведь присутствовал на консультации наших профессоров, которые отговаривали его так рано выписываться и предпринимать такой длинный и сложный перелёт в Соединённые Штаты, но он был не преклонен, никого не упрекал и не обвинял, но заявил, что ему необходимо уехать, что там ему будет спокойней.

Смысл сказанного молодым врачом, дошёл до Фроси ещё раньше, она это поняла, как только увидела аккуратно застеленную постель, а детали, предшествующие решению и отъезду Марка, её уже мало интересовали — он сбежал от неё, от её заботы и помощи. Наконец, она разжала побледневшие губы:

— Глеб Николаевич, он ничего не велел мне передать на словах?

— Нет, но оставил для вас маленький портативный магнитофончик и попросил вручить его вам лично в руки.

— И, всё?

— Да, и всё, Ефросинья Станиславовна, успокойтесь, не переживайте так сильно, возможно найдутся всему объяснения, а позже у вас с ним всё ещё наладится, вы такая мужественная, красивая и душевная женщина, весь наш медперсонал восхищается вами…

— Глеб Николаевич, где этот магнитофон, пожалуй, я уже пойду отсюда, большое вам спасибо за всё и даже за последние успокоительные слова.

Она шла к своей машине, держа в руках, казалось бы, игрушечный магнитофон, понимая, что на нём услышит голос Марка, с поздравлением ко Дню рождения и возможными объяснениями его поступка, но это уже не трогало её сердце, главное, он покинул её, думая эгоистично только о себе. Она не стала слушать запись на стоянке больницы, хотелось, как можно скорей покинуть её пределы. Не хотела ехать домой, не хотела ехать и к Тане, хотелось побыть одной, чтобы всё окончательно осмыслить, собрать в единое целое скачущие мысли принять, хоть какое-то осмысленное решение о дальнейшей жизни. Сами руки подсказали ей маршрут и место, где никто не помешает побыть какое-то время без свидетелей её горя. Вспомнила песню ансамбля Алеся — которая вошла к ней в душу по дороге в больницу, вот тебе и облака надежд, облака любви… По засыпанной свежим снегом просёлочной дороге, подъехала к своей даче, встретившей её умиротворяющей тишиной и белой целиной. Не стала заводить машину во двор дачи, а наоборот, развернула в сторону города, чтобы легче было уехать, не дай бог занесёт снегом и тогда близкие сойдут с ума, разыскивая свою именинницу. Войдя внутрь насквозь стылого помещения дачи, она скинула шубу и шапку и взялась протапливать печь, стопка сухих дров, всегда была приготовлена внутри на всякий случай. Это и был тот случай. Прошло совсем немного времени и в печи уже потрескивали горящие поленья и тепло медленно стало распространяться по комнатам, по стенкам поплыли паутинки ручейков, а с потолка упало несколько капелек воды — ерунда, весной, всё равно надо будет делать ремонт. Вскипятив чайник и усевшись с чашкой напротив открытого жерла печи, уставилась на дарящий тепло огонь. Магнитофончик Марка лежал рядом на кухонном столике, но ей не хотелось нажимать кнопку и слушать голос любимого человека, который, по мнению Фроси, жестоко её предал. В этот момент ей стало безумно жалко себя — опять загорелась, опять поверила в своё счастливое будущее с любимым человеком, уже строила далеко идущие планы, где было место Тане с детьми и Алесю, и вот… Душа растерзана, перевалила сегодня на завершение седьмого десятка, пропавший сын, мизерная пенсия, не осталось желания и сил добывать деньги, а эти, что у неё есть, можно, конечно, растянуть на два-три года, может даже и на больше, хотя с учётом той жизни, что вокруг закрутилась в стране, вряд ли, но у них с Таней ещё есть машины и, в конце концов, они смогут съехаться в одну квартиру. Боже мой, как не хочется разваливаться физически, скисать морально под навалившимися тяготами жизни, а ещё вдруг стать обузой для Танюши, а той и так, ох, как не легко. Может, к чёртовой матери, покончить разом с этой обрыдлой жизнью, угореть или повеситься здесь и не надо больше думать, переживать и искать выходы из возникающих трудностей, которые скоро не сможет решать. Она поставила на кухонный столик пустую чашку и нажала кнопочку плей на магнитофончике.