Выйдя из подъезда дома, где жила Рита, Фрося вся буквально кипела от праведного гнева, молча уселась в машину и с треском захлопнула за собой дверцу. Майя с понурым видом села на водительское место и завела мотор:
— Бабушка, прости меня, я должна была заранее тебя предупредить про Ритин несносный характер, но опасалась, что ты меня обличишь в предвзятом к ней отношении.
— Простить тебя?! За эту мразь, за это исчадие ада! Старая дура, встретиться мне захотелось с несчастной девочкой.
Нет возврата в прошлое, есть только плохое или хорошее настоящее!
Фрося в сердцах сплюнула.
— Это же надо, потратить столько времени на эту паскудину, на эту безмозглую дуру… уф, слов не нахожу, чтобы её охарактеризовать как следует. Она превзошла паскудством даже своего папочку, тот хотя бы корчил из себя благородного, а у этой совести осталось на один плевок.
— Бабушка ты забываешься, её папочка, также является и моим.
— Ох, прости, моя девочка, я так разошлась, что не подумала об этом.
— Бабушка, не за что извиняться. Мама рассказывала, сколько мой папочка потрепал ей нервов своими выходками и дурацкими идеями, хотя он сейчас очень жалеет, что в своё время пренебрёг маминой любовью и подался на волю своих ложных амбиций.
Машина тем временем, в густой череде других автомобилей, пересекла железнодорожное полотно и понеслась на юг в сторону Ашкелона, в город, где Фрося даже не могла предположить, что её там ожидает. Действительно, расстояние между двумя городами было ничтожным, не успела Фрося как следует взять себя в руки, как они уже въезжали в другой современный город, но гораздо скромней в своём размахе нового жилого и административного строительства.
Поплутав немного по улицам, они с помощью прохожего, наконец, нашли скромное трёхэтажное здание старой постройки. Адрес Ицека кода-то переслала ей Анютка, после замечательной её встречи со старым вильнюсским знакомым. Трудно передать волнение Фроси, с каким она вошла в подъезд дома, поднялась на второй этаж и нажала кнопку звонка.
Дверь, как и много лет назад, когда она приехала с Анюткой в Вильнюс на бат-мицву, открыла постаревшая, но легко узнаваемая Клара, жена Ицека.
Она подслеповато выпуклыми глазами смотрела на стоящих в дверном проёме гостей.
— Вы из социальной службы? Мы вас давно уже ожидаем.
И, Фрося сразу поняла, Ицек, дорогой её сердцу друг, слава богу, жив.
— Здравствуй, Клара! Ты, наверное, меня не узнаёшь?
На лице у хозяйки квартиры медленно менялось выражение.
— Я, Фрося, приезжавшая когда-то к вам в Вильнюс из Постав, вы меня, похоже, не узнаёте…
— Фрося? Из Постав?
И вдруг неожиданно резво для своего меланхолического вида развернулась телом в глубь квартиры и закричала:
— Ицек, шлемазл, посмотри, кого к нам бог привёл, возьми только валидол под язык, иначе тебя сейчас схватит кондрашка!
Шаркая тапочками, в тёплом домашнем костюме, из-за плеча жены показался старый сгорбленный, но по-прежнему хорошо узнаваемый, замечательный друг Фроси. Он только взглянул на гостью, тут же всплеснул руками:
— Фросенька, вэйз мир, Фросенька, какими судьбами, боже мой, какая неожиданность!
И уже к Кларе:
— Что стоишь у дверей, как бочка с кислой капустой, не сдвинуть тебя, пропусти быстрей дорогую гостю в дом.
— Проходи Фросенька, быстрей проходи в квартиру, ты самый мой дорогой гость за всё время пребывания в этой стране, я уже и не чаял с тобой встретиться на этом свете. А, кто это с тобой, что-то не узнаю, больно молодая, это точно не твоя Анютка?
Постаревший Ицек суетился возле гостей, совершенно не давая открыть им рта.
Фрося привлекла к себе старинного друга и шумно расцеловала.
— Ицечек! Милый мой Ицечек, какое счастье, мы, наконец, встретились после стольких лет разлуки. Как я рада, ты даже представить не можешь, как я рада! Это моя внучка Майечка, помнишь Анюткину малышку, это она, а моя доченька десять лет назад погибла в Афганистане.
— Что ты говоришь, что ты говоришь, можно подумать, у нас тут мало шансов погибнуть, разве ради этого стоит ехать в дурацкий Афганистан? Жалко её, жалко тебя, какими вы были прекрасные мама с дочерью. Мы же как-то с ней встречались здесь в Ашкелоне. Она была такая важная, красивая и такая родная.
Фрося решила перевести разговор на другую тему, а иначе ещё чуть-чуть и она разразится рыданиями.
— Ицек, какая у вас миленькая квартирка, так похожая на советскую старого образца.
— Ах, Фросенька, квартира, как квартира, нам с Кларой вполне хватает, а следующую в Израиле дают уже без очереди и бесплатно.
Он хихикнул.
— Присаживайтесь, присаживайтесь. Клара, приготовь закуску, мы с Фросенькой обязаны выпить по чуть-чуть за нашу радостную встречу. Не бурчи ты там, что есть, то и неси, а можешь и в лавку сбегать что-нибудь прикупить, не велика барыня и ноги не стопчешь.
Фрося, слушая голос друга, вся светилась от радости встречи с далёкой юностью. Она невольно улыбнулась своим мыслям — когда-то этот почтенный старичок имел на неё виды и не малые, дай она ему тогда хоть малейший шанс и, возможно, сегодня они вместе бы встречали с ним почтенную старость. Майя наклонилась к бабушке:
— Может мне быстренько съездить в магазин, прикупить что-нибудь к столу?
Ицек, поняв намерения молодой женщины, замахал руками:
— Не валяйте дурака, лавка под домом, что вы думаете у нас пустой холодильник? Дай бог многим другим иметь столько, сколько есть у нас с Кларочкой, а чего сейчас не хватает, полчаса и будет в доме и на столе.
Фрося прервала многословие друга:
— Пусть, пусть она Ицек прокатается с Кларой, а мы пока с тобой спокойненько поговорим, ведь нам есть, что друг другу рассказать, после тридцати лет разлуки.
После того, как за Майей и Кларой закрылась входная дверь, в квартире наступила неожиданная тишина. Старые друзья смотрели оценивающим взглядом друг на друга, и не знали с чего приступить в своих рассказах и вопросах, а их накопилось не мало за долгие годы после разлуки.
— Фросенька, ты хорошо выглядишь, не то, что мы с Кларочкой. Ты по-прежнему живёшь в Москве?
— Нет Ицечек, я уже десять лет живу в Штатах, в городе Майями и моим мужем является небезызвестный тебе Марк.
— Что ты говоришь, что ты говоришь?!
В голосе Ицека было столько удивления и восторга, Что Фрося невольно рассмеялась.
— Боже мой, как ты сейчас похож на своего дедушку Соломона, светлая ему память, как и твоей замечательной маме, нашей любимой с Анюткой, Басе.
— Ах, Фросенька, уже очень скоро я отправлюсь к ним на постоянное место жительства.
— Ицечек, я ведь немногим тебя моложе, недавно уже разменяла девятый десяток.
— Фросенька, это ерунда, хорошо выглядишь, ты всегда хорошо выглядела. Может ты не поверишь, но я часто тебя вспоминаю, ни одну женщину я так не любил и не хотел, как тебя.
И он старчески сухо засмеялся.
— Никогда бы в прежние годы я бы не осмелился тебе такое сказать, а теперь мне уже всё дозволено, что со старого маразматика взять.
— Ах, Ицечек, я тоже иногда думала, что если бы жизнь у меня повернулась несколько иначе, я бы могла легко составить тебе семейную пару, ни с кем мне не было в компании так спокойно и надёжно, как с тобой.
— Фросенька, не смеши меня, какие покой и надёжность, о чём ты говоришь, тебе всю жизнь нужен был пылающий костёр, да, такой, чтобы искры до небес…
Расскажи, расскажи, как ты жила все эти годы, после нашей разлуки?
Я понимаю, что легче попросить, чем описать чуть ли не пол жизни, но всё же, Фросенька я слушаю?
Фрося, как только могла покороче, обрисовала все тридцать лет её не простого существования за этот не малый отрезок жизни, прошедший после их разлуки.
В рассказе одно событие сменяло другое — мелькали дни, месяцы и годы, сменяли один другого окружавшие люди, драматические и комические ситуации в её рассказе наплывали волнами, и она постепенно дошла до сегодняшнего дня. Ицек, сидя в кресле, поставив локти на колени и подперев подбородок натруженными заскорузлыми ладонями, смотрел на Фросю, вздыхая и качая головой. Фрося замолчала, мысленно продолжая переживать свой длинный рассказ, в котором всё-таки было больше печального, чем радостного.
— Да, не легко тебе Фросенька жилось, хотя не сказать, что скучно и не интересно. Жаль твою доченьку, очень жаль, чудесным была ребёнком, прекрасной дочерью и до конца своей жизни была человеком с большой буквы, светлая ей память и пусть будут счастливы её детки и внуки на долгие им годы. А с сыночком ты обязательно должна встретиться, только будь к нему снисходительна, он ведь по-прежнему твой мальчик. Я хорошо помню этого парнишку, настоящий идише кинд, с хорошими мозгами и стойким характером…
Ицек не успел завершить свою мысль, как и ничего не успел рассказать о себе и своих детях, вернулись Клара с Майей.
С помощью молодой женщины, жена Ицека быстро накрыла стол, и пожилой мужчина взял в дрожащие руки бутылку с водкой.
— Редко теперь нам приходится пить на радостях, всё чаще на поминках и с тоски.
— Ицечек, ты ведь раньше практически не употреблял спиртное?
— Правильно Фросенька, а, когда мне было это делать, всю жизнь работал и работал. Я и сейчас бывает ремонтирую обувь дома для соседей и старых знакомых, но уже тяжело, руки не те, слабые и трясутся.
— Ах, не жалуйся ты, старый еврей, можно подумать тебя семеро обсело или на хлеб не хватает.
— Хватает Кларочка, хватает, но не могу я жить без работы, без неё не знаю, куда себя деть, ведь не привычный я сидеть у телевизора и смотреть эти слюнявые сериалы. Ладно, что мы будем своими охами и ахами нагонять на гостей тоску, давайте лучше выпьем, наконец, за встречу.
— Пей несчастны шикер, а мы с девочкой пока закусим.
Фрося улыбнулась, она чувствовала себя в компании пожилой пары весьма уютно, так всё было здесь по-домашнему, без вычурности и напыщенности, к чему она привыкла уже за последние годы.
Они с Ицеком чокнулись и, выпив, с удовольствием приступили к закуске. Старинный друг налил по второй.
— Подожди Ицек, не гони быстро лошадей…
Фрося взяла в руки свой ридикюль.
— Держи, я столько лет их берегла для тебя.
И она положила горкой перед старым человеком его ордена и медали, жалобно звякнувшие при ударе об столешницу.
Ицек дрожащими руками перебирал награды и беззвучно плакал. Наконец, он поднял голову и вытер рукавом выцветшие глаза.
— Вот этот орден Красного Знамени, я получил ещё в сорок первом году, после того, как отбили фашистов от Москвы, это ведь почти шестьдесят лет назад. Боже мой, целая жизнь позади, целая жизнь…
Они просидели за столом почти до пяти вечера, по чуть-чуть выпивая, закусывая и без конца разговаривая, разговаривая…
Фрося раз за разом посматривала на внучку, но не видела в ней желание покинуть гостеприимный дом и симпатичных пожилых людей. Молодой женщине явно было интересно слушать воспоминания о её Родине, ведь она совершенно не помнила Вильнюс, город, где она родилась и прожила до своих ничтожно малых, трёх лет. Мелькали имена — Бася, Соломон, Рувен, Пинхас… Ицек с Кларой с радостью рассказывали об успехах своих сыновей и внуков, только сетуя, что очень редко они их балуют своими визитами.
— Фросенька, страна у нас маленькая, а расстояние между стариками и молодёжью всё увеличивается и увеличивается, ничего не поделаешь, пусть они будут только живы и здоровы. Какая у тебя замечательная внучечка! Девочка, тебе не скучно с нами и от наших стариковских разговоров?
Майя только смеялась в ответ:
— Не скучно, не скучно, я так рада, что приехала с бабушкой к вам, впервые после прибытия к нам, вижу её такой счастливой и весёлой.
Фрося взглянула на часы и ужаснулась:
— Майечка, уже скоро пять часов, а я ведь ещё хочу сегодня заехать к Риве. Я, ведь завтра уезжаю в Телль-Авив к Бени и Эфраиму.
Все поднялись на ноги и стали шумно прощаться. Глаза у Ицека посоловели, по морщинистым щекам текли пьяные и счастливые слёзы.
— Фросенька, может ты найдёшь у себя ещё денёк, чтобы приехать к нам?
— Нет, мой дорогой, не в этот раз, даст бог, в следующем году приедем в Израиль с Марком и тогда мы обязательно вас навестим и не один раз.
Прощаясь с Кларой, Фрося всунула ей в руку десять банкнот по сто долларов, которые первоначально предполагала вручить в качестве подарка Рите. Пожилая женщина, глядя на зелёные купюры буквально опешила и хотела их вернуть обратно.
— Ты нас обижаешь, мы, что с Ицеком нищие, поверь мне, на наши скромные нужды нам вполне хватает пенсии…
Фрося перебила.
— Бери Кларочка, бери, я ведь приехала к вам без подарка, а вам эти деньги на что-нибудь сгодятся, а, нет, так подарите кому-нибудь из ваших детей и внуков. Пойми, ведь это не вам нужно, а мне.