До Московского проспекта, где по идее должен был проживать мой дядя, было минут двадцать хода, и мы решили не пользоваться общественным транспортом, а пройтись пешком. Благо обувь на мне была удобная, и надо было остыть от предыдущих сюрпризов, что мне приготовила жизнь в новом мире.

Я видел, что Дима хотел прервать молчание. В умных глазах сквозь его тонкие линзы очков я наблюдал нетерпение и сочувствие, но мне хотелось побыть немного наедине с самим собой и хоть немного разобраться во всём происходящем вокруг меня. Вернуться назад в реальность прежней жизни не представлялось возможным, не подставлять же опять голову под бутылку, и где гарантия, что это поможет. Значит надо приспосабливаться к новым условиям, но как это сделать, ведь у меня не просто нулевой вариант, а даже глубокий минус. Основная моя проблема на сегодняшний день состояла в том, что я до сих пор являлся пациентом психбольницы и не имел понятия, когда и как из неё выберусь.

Мы свернули на проспект, где я почти два года шнырял с пацанами до армии. До дома дяди оставалось не больше пяти минут.

— Дима, дай слово, что не будешь меня мучать вопросами после того, как я встречусь со своим дядей, хотя состоится ли эта встреча, далеко не факт…

— Витя, я могу понять твоё состояние души, даже не представляю, как бы я сам вёл себя, очутившись в подобной ситуации. Я предлагаю тебе спустить тормоза и отдаться на волю судьбы. Что бы тебя не встретило в той квартире дяди, прими, как должное, ведь всякий ответ — это всё же движение вперёд, и, в любом случае, уже можно от чего-то отталкиваться и плясать дальше…

— Димыч, ты настоящий друг и я тебе, как другу, скажу: «Если меня сейчас ждёт полное фиаско, я не собираюсь на себя накладывать руки. Ведь я молодой, здоровый ещё мужик с прекрасной профессией в руках. Уеду куда-нибудь на юг к морю, устроюсь работать в санаторий или пансионат и заживу не хуже многих жителей этой страны.

Пока мне трудно представить, как я смогу вырваться быстрей из психушки, ведь подо мной нет ни одной твёрдой половицы, все трещат и скрипят…»

— Вить, мы об этом подумаем как следует, когда лопнет последний шанс, ведь пока только я могу помочь тебе советом и делом. Общение со мной, а особенно с профессором, поможет тебе лучше разобраться в нынешней действительности. Никто тебя не будет держать в нервном отделении долго, туда и по блату нелегко попасть, а к психам, надеюсь, ты не запросишься и не дашь повода, чтобы тебя туда перевели.

Последней фразой Диме удалось меня развеселить. Я благодарно посмотрел на парня с ангельской душой, а он в свою очередь продолжил:

— Вить, а идея уехать из города, когда закончится твоя адаптация к новой жизни, считаю, хорошая, но мне будет очень жалко потерять такого интересного и ставшего мне почти братом человека.

В эту минуту мы входили во двор панельной пятиэтажки, и сердце моё заныло в предчувствии новых потрясений. Лестница, двери и сам подъезд мало чем отличались от того, что я видел до сих пор в других домах, где я побывал уже ранее, но в данный момент меня это мало беспокоило и вызывало любопытство.

Горя нетерпением, я буквально взлетел на второй этаж и с замиранием сердца позвонил в квартиру, ключи от которой всегда находились в моей связке.

Но в данный момент у меня не было той тяжёлой связки ключей, и за дверью стояла гнетущая тишина. Я начал стучать, вначале тихонько, а потом громче и громче. На мой стук открылась соседняя дверь, и оттуда показалась голова седенькой сгорбленной старушки:

— Что, милок, стучишь? Хозяин, поди, как с месяц скончался. В последнее время он редко бывал здесь, почти из больницы не вылазил, дыханием и сердцем маялся. Я ему, сердечному, бывало, сготовлю что-нибудь и из магазина принесу необходимое, этим и перебивался.

А ты кто будешь ему, не племяш случаем? Что-то не признаю особо, я то к земле всё клонюсь, а ты вон какой вымахал, где тебя носило столько лет?..

Я прервал словоохотливую соседку:

— Бабушка Лиза, конечно, это я, Витька Соколов, племянник дяди Коли, а Вы мало чем изменились, такая же добрая, отзывчивая и в центре всех событий, происходящих вокруг…

— Ай, соколик, я тебя сразу признала, только злая я на тебя, что ты столько лет отсутствовал, кинув на произвол судьбы своего старика. А он тебя ждал, ждал, сердечный, и никогда плохого слова в твой адрес не выказал, говорил, что лучше парня на свете нет, и что ты обязательно скоро явишься. Вот и явился, бродяга, а вишь, опоздал…

— Бабушка Лиза, а я могу попасть внутрь квартиры, не подсобите, может быть у Вас ключи от неё есть?

— А как же, а как же, ведь он порой с кровати не поднимался, я к нему и заходила, то бульончика куриного занесу, то чайку подам, мы ж с ним почитай пятьдесят годков рядом — двери в двери прожили и никогда особо не ссорились. По молодости, когда ещё мой муж был жив, так они и бутылочку на нашей кухне распивали… А как заведутся ругаться, так стены дрожали. Я их выгоню, а мой пойдёт к Коле, и они до глубокой ночи мировую пили и опять ругались, а потом целовались…

Мне пришлось прервать воспоминания доброй соседки, совсем забывшей, что мы стоим на площадке, а я горю от нетерпения попасть внутрь дядиной квартиры.

— Баба Лиза, может, об этом Вы мне в другой раз расскажете, а то у нас с другом времени не много.

— Погоди, торопыга, сейчас принесу ключи и пакет с бумагами, я на всякий случай забрала его к себе, а то явятся люди из ЖЭКа проверить, кто здесь живёт или не живёт, а после них ищи-свищи.

С этими словами она исчезла за своими дверями.

Я оглянулся на Диму, тот мне в ответ улыбнулся:

— Вить, а ты был прописан в этой квартире?

— Да, конечно, из неё ушёл в армию, в неё и возвратился, но я тебе же рассказывал свою историю, а какая она в этой жизни, я и сам не знаю, поэтому бумаги дяди самому очень интересны, а может быть, и важные для меня.

— Я ведь сам, как и ты, подумал об этом же.

Из своих дверей вынырнула старая женщина:

— Держи, соколик, ключики, тот маленький от почтового ящика, а большой от подвала, а этот жёлтенький — от квартиры.

— Спасибо, баба Лиза, я ведь помню ещё…

— Помнишь, помнишь, про дядьку бы лучше вовремя вспомнил. На вот тебе пакет с бумагами, тут всякие документы его и на квартиру тоже. Там я видела сберегательную книжку, заглянула, больше трёх тысяч на смерть себе собрал. А пришла беззубая с косой, и денежки не понадобились, — завод, на котором он работал, и похоронил его… Может, и памятник поставил, не знаю, до кладбища своими ногами уже не дойду. Ничего, когда надо будет, снесут…

Я принял из рук разошедшейся бабки ключи и толстый бумажный пакет, даже не пытаясь прервать её монолог. Кто знает, сколько времени ей было не с кем поговорить.

Передать моё волнение, когда я открывал входную дверь квартиры, даже не берусь. К своему изумлению отметил, как дрожат мои пальцы, они так в Чечне не дрожали, когда приходилось нажимать на спусковой крючок автомата.

Я толкнул скрипучую дверь и вступил в квартиру, в которой не был и сам не знаю сколько лет. Следом за мной вошёл Дима. Баба Лиза тоже хотела прошмыгнуть, но я её остановил:

— Бабушка Лиза, если можно, оставьте нас пока одних, а потом я к Вам ещё зайду или к себе позову на чаёк, и Вы мне расскажете про все последние годы моего дяди. Не обижайтесь, пожалуйста, но мне так надо.

И та, поджав губы, затрусила в свою квартиру.

Я нащупал на стене выключатель, и после щелчка в коридоре загорелся тусклый свет. Мы огляделись. На вешалке висела болоньевая куртка и овчинный кожух дяди, кепка с замусоленным козырьком и зимняя кроличья шапка. На последних двух крючках я увидел свою джинсовою куртку и модный по тем временам танкер — пальто из толстой плащёвки, подбитое искусственным мехом, и с уютным капюшоном.

Возле низкого обувного ящика стояли растоптанные, с примятыми задниками, тапки моего дяди. Сердце тоскливо заныло, и воспоминания хлынули бурным потоком. Невольные слёзы закипели в моих глазах, сбегая по щекам.

По пыльным скрипучим половицам мы зашли в зал. В квартире стоял запах давно нежилого помещения с примесью лекарства и чего-то стухшего.

Пока я разглядывал до боли знакомую обстановку, Дима открыл в комнате балконную дверь и форточку на кухне. Потянуло свежим, с лёгким морозцем воздухом, быстро приведшим меня в чувство.

— Димыч, никакого евроремонта, никакой новой модерновой мебели, эта та квартира, из которой я уходил в армию и вернулся…

— А что ты ожидал здесь застать? Пора уже привыкнуть к мысли, что симбиоза из двух параллельных жизней не будет. Ты вернулся, а точнее, очутился здесь со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, а теперь придётся исходить из сложившихся реалий…

— Дружище, не надо меня уже ни в чём убеждать, я сам это отлично понимаю, но как трудно возвращаться в эту неустроенность, убогость и в свои почти тридцать пять думать о том, что придётся почти всё начинать сначала…

— А ты об этом не думай, а начинай. Сейчас я вытрясу на балконе покрывало с дивана, мы усядемся и ознакомимся с документами, оставшимися после твоего дяди, — будет ему светлая память. Чует моё сердце, что твоё будущее уже не смотрится в таком мрачном свете, как тебе казалось, хотя и до прихода в эту квартиру ты уже начал нащупывать тропинку, которая приведёт тебя к нормальной жизни…