Застегнув джинсы, Вера посмотрела на напряжённую спину парня:
— Галь, ты можешь мне помочь обуться.
Подержи меня, пока я ногу обмою и натяну кроссовок.
Парень резво повернулся в её сторону, и она тут же оказалась в его объятиях. Вера откинув сдерживающую её раньше стеснительность, крепко обвила руками шею молодого человека, приоткрыв губы для поцелуя.
Парень тут же прильнул к устам девушки, руки жадно начали ласкать её грудь, проникая под майку, а затем и под бюстгальтер.
Девушка каким-то подсознанием мысленно противилась натиску парня, но всё это было от природной стеснительности и полной неопытности, тело же благодарно принимало ласки, которые предавали бешено скачущему сердцу новые никогда не испытанные чувства и ощущения.
Галь мягко опустил девушку на песок, снимая через её шею майку, а затем освобождая грудь от бюстгальтера.
Вера вся сжалась от страха неведомого, крепко держась руками за плечи парня, но не противилась смелым притязаниям, ей было безумно приятно ощущать его крепкую ладонь, которая мяла и гладила бархат кожи, а когда губы Галя поползли поцелуями от шеи к соскам, попеременно целуя, посасывая и покусывая их, у неё вырвался на высокой ноте тоненький стон, она умирала и рождалась от нежных ласк любимого.
Галь сорвал с себя тенниску, и Вера почувствовала кроме пляски губ и рук, на своём животе и груди мускулистый волосатый торс парня, от соприкосновения её тело обдало жаром, горячая волна от низа живота хлынула в промежность, увлажняя трусики.
Девушка мелко задрожала и, чтобы сдержать крик восторга, непроизвольно впилась зубами в плечо парня.
— Галь миленький, хороший мой, я умираю в твоих руках, мне безумно, безумно хорошо с тобой, я тебя люблю…
Его губы остановили поток её признательных слов.
Он жадно целовал, а рука начала быстро распускать молнию на её джинсах.
Неожиданно дикий страх сковал девушку, мысль заработала в обратном направлении.
— Галь, миленький, не надо, не здесь, это у меня будет первый раз в жизни, я тебя очень люблю и доверяю, но умоляю, не надо сейчас, пожалуйста.
Слова девушки дошли до парня, только тогда, когда его рука, расстегнула молнию джинсов, проникла под тонкую материю трусиков и начала нежно гладить мягкий шёлк волос.
До него вдруг дошли умоляющие её слова, он резко, оторвавшись от неё, сел и отвернулся.
Вера тоже присела, подняла валяющуюся на песке мятую майку и прижала её к своей груди.
Их обнажённые по пояс тела бледными тенями мерцали в свете звёзд.
Наступила неловкая тишина, нарушаемая плеском волн и их тяжёлым дыханием.
Галь вдруг пружинисто поднялся на ноги, небрежно одним движением надел мятую тенниску и сев на лодку, закурил, глядя в сторону моря.
Вера, сидя на песке, не поднимая глаз на парня, одела вновь бюстгальтер и маечку, застегнула джинсы и, взяв в руки кроссовки, пошла к берегу, чтобы постараться как-то обмыть от песка ноги.
Она ополоснула одну ногу и стала балансировать на другой, стараясь надеть кроссовок и почувствовала, как рука Галя обвила её за талию, не давая потерять равновесие и упасть:
— Я думала, что ты на меня смертельно обиделся?
— Глупости, ты же меня просила помочь тебе обуться, вот я и помогаю.
Они возвращались к машине, по дороге стряхивая с себя налипший песок.
Вера усердно руками перебирала свои локоны, стараясь хоть немного вытрясти из волос, набившиеся туда мелкие песчинки.
— Напрасно, возвратишься домой и примешь душ, через пару минут сядешь в машину и тебя никто не увидит.
Вера согласно кивнула.
Она чувствовала себя виноватой, понимала, что не оправдала надежд парня и возможно смертельно его обидела, но нисколько не жалела, что до последней черты они всё же не дошли, если лишаться девственности, то не в таких же условиях.
Галь будто подслушал её мысли.
— Прости меня моя красавица, за то, что я сошёл с ума.
Обещаю, что в следующий раз я посмею овладеть тобой только по твоему согласию и, конечно, совсем в других условиях.
Вера вздохнула.
— Галь, ты хороший, я тебя очень люблю, и я тебе полностью доверяю, но мы сейчас могли совершить такие глупости, после которых неизвестно какими были бы последствия.
Парень усмехнулся.
— Ты, только что, призналась, что у тебя этого никогда не было и вдруг проявляешь такую осведомлённость?
— Ты, смешной, я ведь не в диком лесу живу, девчонки просвещают, а сестра стращает.
Они сели в машину, пристегнулись и тронулись в сторону Ашдода.
— Веруш, завтра меня отправляют на север и неизвестно на какой срок, но я постараюсь к тридцатому мая вернуться и отвезти тебя в Беер-Шеву.
После этих слов Вера поняла, её не бросают, а просто на время они расстаются и может быть это и к лучшему, потому что в следующий раз она не уверена, что сможет противостоять натиску любимого парня, тем более, сама она этого очень и очень желает, но вначале надо съехать от сестры.
Прощаясь возле подъезда, они вновь сладко целовались и прежде, чем убежать, Вера шепнула парню:
— Ты и только ты будешь моим первым, но, пожалуйста, не торопи меня, я тебя очень люблю.
Открывая дверь квартиры, девушка всем своим существом желала, чтобы её сестра уже спала, и бог услышал молитву.
После душа, она лежала на простыни, откинув одеяло, тело буквально горело от сладких воспоминаний, у неё было такое впечатление, что она до сих пор ощущает на своих губах, шее, груди тепло и нежность поцелуев Галя и ей казалось, что крепкие руки парня продолжают ласкать её грудь, проникают в трусики… ах, её окатила новая волна оргазма, подобная той на пляже.
Нет, надо успокоиться, так можно довести себя до сумасшествия.
Вспомнила про кассету Олега, ведь она прослушала на второй стороне только одну песню, которую проиграла несколько раз, а, что дальше.
Вера нажала кнопку проигрывать и услышала:
Слезинки закипели в уголках глаз и медленно оторвавшись от ресничек, покатились по разгорячённым щекам — кем для неё стал Галь другом или полюбившимся парнем, который хочет снять сладострастные побеги с созревшего урожая её пылкой юности?
Вера прислушалась к себе и вздохнула — а кто она ему стала другом или потерявшей от любви голову девушкой, желающей впервые в жизни, купаться в благодатной неге, наслаждаясь вниманием блестящего парня, утопая в его ласках и нежности?
Трудно было ей однозначно сейчас ответить на эти вопросы, заданные самой себе, ведь только два дня прошло, как они познакомились.
Всего два дня!
Боже мой, а, кажется, что они уже знакомы целую вечность, она уже ни с кем не спутает его голос, смех, жесты, лицо, глаза… ах, эти губы и руки…
Вера почувствовала, как жар новой мощной волной, закипая внизу живота, обрушился на её истекающее соками лоно.
Кусая от бессилия наволочку подушки, девушка невольно даже всхлипнула — боже мой, какое безумие, ведь жила почти до девятнадцати лет и ничего подобного даже близко не ощущала.
Галь, миленький любимый мой Галь, что ты со мной наделал… тихонько плача и вздыхая, незаметно погрузилась в глубокий сон.
Дни до отъезда в Беер-Шеву сбежали словно песчинки сквозь пальцы — Вера старалась работать по две смены в день, не просила у Зураба выходных, она хотела на последок, как можно больше заработать, ведь ей предстояла самостоятельная жизнь в чужом городе без всякой поддержки со стороны.
Как-то ей позвонила доброжелательная подруга по ульпану Галя, чтобы узнать, чем завершилось Верино посещение университета и, узнав о результате, от души порадовалась за девушку и вновь дала хороший совет.
Вера незамедлительно им воспользовалась, посетив местное отделение абсорбции и оформив олимовскую ссуду, которую следует отдавать только через семь лет.
К этому времени девушка была уверена, что закончит обучение, поступит на хорошую работу и с лёгкостью вернёт, такие сейчас необходимые деньги.
Вера стала экономить каждый шекель и благо, ей это удавалось легко, ведь она большую часть своего времени работала, не посещала любимые магазинчики и не позволяла себе даже присесть в кафе скушать мороженное или попить колы.
Проживая в одной квартире с Любой, встречались крайне редко, и перебрасывались только несколькими фразами накоротке.
За два дня до отъезда Вера оставила работу.
Ей только предстояло за час перед началом вечерней смены, прийти в кафе и попрощаться с коллективом, как говорил и раньше хозяин, они все вместе поднимут бокалы с вином за успешное будущее Веры.
Готовясь к этому мероприятию, девушка решила спечь любимый свой медовый торт, который часто делала дома для мамы с папой, обожавших её выпечку.
Была суббота и все домашние присутствовали в квартире.
Вера уже вовсю хозяйничала на кухне, когда туда сонная явилась Люба:
— О, сестра, это ты для нас решила спечь отходной торт?
Похвально, а то за этот срок, что ты живёшь у меня можно родить, а ты ни разу нас не побаловала своим искусством кондитера.
Вера закусила губу — придётся печь не один, а два торта.
— Верунька, а куда подевался твой красавец-удалец, неужто получил желаемое и сбежал?
Волна гнева и возмущения буквально разрывали сердце девушки, но она сдержалась.
— Он уехал на срочную работу на север, обещал вернуться к моему отъезду и помочь переехать.
— Что это за работа интересно, что за две недели нельзя даже ни разу позвонить, какой-то агент Моссада?
Вера молчала, но сестра не унималась.
— Прости, что полазила в твоих вещах, я же должна знать, чем ты занимаешься и дышишь…
Девушка резко повернулась от кухонного стола.
— Какое ты, имеешь право…
— Имею, имею, пока имею.
И Люба сурово свела брови.
— Так вот, очёчки и браслетик смело потянут на полторы штуки шекелёчков, мне за такие денежки надо месяц упираться.
Если ты за эти подарочки раздвинула свои стройные ножки, пол беды, но если ты при этом не предохранялась, то грош тебе цена в базарный день.
— А представляешь сестричка, я получила эти подарки не раздвигая ножки, как ты мило высказалась, а потому что меня любят.
И ещё, если я захочу и позволю, то мои ноги раздвинутся для этого парня и без подарков.
И она отвернулась обратно к столу.
Люба опешила от дерзких слов сестры, подобного от неё она никогда не слышала.
— Ну-ну, языком тебя бог не обидел, посмотрим, как будет с мозгами.
И, не дав Вере ответить, вышла из кухни.
Вера, как и собиралась, сообразила два торта.
После обеда, к которому она почти не прикоснулась, выставила на стол своё произведение искусства и пододвинула в сторону сестры пачечку денег.
— Люба, это моя плата за последний месяц проживания у вас — за жильё, стол и услуги.
Большое спасибо, что дали мне возможность в хороших условиях скоротать почти восемь месяцев в Израиле, как-никак я имела отдельную комнату и все другие условия для нормальной жизни.
Люба продолжала молчать.
— Любочка, ты не думай, что я не благодарная и не понимаю, что вы для меня с Лёвой сделали и прости, что иногда была не сдержанной и дерзила тебе…
— Хватит тут изгаляться и манерничать, мы ведь хорошо знаем друг друга.
Она взяла в руки деньги и пересчитала.
— Что Люба, не правильно?
— Не знаю, что правильно, а что нет.
Она тыльной стороной ладони вытерла выступившие слёзы.
— Я знаю точно, что будет неправильно взять у тебя эти деньги и мы их не возьмём.
Увидев, что Вера хочет возразить, резко подняла руку.
— Помолчи ты уже, мы с Лёвой посовещались и решили дать тебе на первое время три тысячи шекелей.
Не возражай, мы здесь у тебя самые близкие люди и понимаем, что начинать первые шаги в чужом городе, когда необходимо навалиться на учёбу, без работы и других доходов очень и очень сложно.
Ты девушка рассудительная и знаешь цену шекелю, зарабатывала его потом и кровью…
Вера не дала договорить сестре, бросилась к ней на грудь, и они вместе расплакались.
— Верочка, не таи на меня обиды, я если и говорила тебе неприятные вещи, то не со злости, а, желая всего самого лучшего в жизни.
Может некоторые мои слова и не справедливы, и злы, но я ведь хочу тебе добра, желая предостеречь от ложных соблазнов и неисправимой глупости.
Приезжай к нам на каникулы и в выходные, хоть иногда приезжай.
И Люба, крепко обняв сестру, в голос заплакала.
В кафе Вера появилась в районе пяти вечера, все уже были в сборе, стол накрыт, и её провели во главу, где напротив усевшейся девушки в вазе стоял огромный букет алых роз.
К ней вальяжной походкой приблизился Зураб и по-дружески обнял за плечи.
— Верочка, эти цветы от меня, чтобы у тебя будущая жизнь была такой яркой, как эти розы!
А это тебе мой скромный вклад в твоё образование, и он положил на стол конверт.
Рядом с этим конвертом одна из девушек положила другой.
— Верунь, а это от нашего дружного коллектива, будь счастлива.
Девушку растрогало внимание и доброта людей, ведь с ними она проработала всего лишь не полных три месяца, но удивила Наташа, которая молча не сводила глаз с её руки, с подарка Галя.
Время на застолье практически не было — быстро подняли бокалы с вином и провозгласили ле-хаим в честь отъезжающей на учёбу подруги, оценили её кулинарное мастерство и в пять минут убрали стол, не оставив и следа от только что состоявшегося пиршества.
Наташа отпросилась у Зураба на часик, чтобы довести подругу до дому с огромным букетом цветов, и они уселись в машину.
Наташа посмотрела на солнечные очки, которые одела, выйдя из кафе Вера, ещё несколько раз на браслет и не выдержала:
— Верка, ты получила такие подарки за два дня знакомства, что ты такое для него сделала особого, я вроде в этом деле уже далеко не новичок, но ещё не один парень больше, чем на сотню на подарки мне не растратился?
— Наташка, ты всегда задаёшь мне такие вопросы, что я не знаю, как на них отвечать, но признаюсь тебе, я с ним ещё не переспала, хотя мы были близки к этому.
Тебя удовлетворяет мой ответ?
— Вполне, по крайней мере, перестала из себя корчить целку.
Через две недели я тоже прекращаю работать у Зураба, потом, как и собиралась, сгоняю в Париж, а в июле мне уже в армию.
После Парижа обязательно заеду к тебе в Бер-Шеву и проведу с тобой парочку денёчков, тут мы и оторвёмся в разговорах, а сейчас мне надо спешить на работу.
Держи, это от меня лично.
И она перед тем, как Вера вышла из машины, сунула ей конверт.
Дома она никого не застала и очень обрадовалась этому факту — поместила в вазу свой шикарный букет и, зайдя в свою комнату, открыла конверты.
Зураб ей подарил пятьсот шекелей, девочки, наверное, собрали по пятьдесят шекелей, и она приплюсовала ещё четыреста, в конверте Наташи лежала тысяча… сумасшедшая подруга, саму ждут такие расходы в ближайшее время, а она отвалила такую огромную для неё сумму.
Отмотала плёнку и вновь прислушалась к словам песни Олега: